Текст книги "Красные листья"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)
– Я могла быть мертвой.
«Должна быть мертвой», – подумала она.
– И много ты выпила?
– Я выпила, но не тогда.
«Он, конечно, имеет в виду, что я была пьяная за рулем, – подумала Кристина. – Даже не расспросил толком, как это у меня случилось, а сразу «выпила», «много выпила»…»
– Не тогда, говоришь, а когда?
– Только сейчас. Я сейчас выпила. И притом немного. Чтобы отойти.
– Отойти от чего?
– От боли.
– Но что случилось?
– Моя машина перевернулась.
– Господи, как?
– В нее врезался встречный автомобиль.
– Врезался в тебя? Где?
– Не в меня, а в «мустанга». Прямо ему в бок.
Альберт пристально смотрел на нее:
– Я не про это спрашиваю. Где ты ехала?
– На шоссе номер десять.
– Он что, выскочил на встречную полосу?
Она смутно помнила происшедшее. В память ей врезались только огни, жуткие огни. Они надвигались, и от них не было спасения. Нигде.
– Нет, – сказала она, – это я выскочила на его сторону.
– Почему?
– Почему? Не знаю, – медленно ответила Кристина. – Как тебе мой ответ? Кажется, неплохо, а?
– Кристина!
– Ну ладно. Я чего-то испугалась. Мне показалось, что он очень близко.
– Понятно. Ты выехала на встречную полосу, чтобы избежать с ним столкновения. Да?
Она хотела ему ответить, но, повернув голову, поймала в зеркале свое отражение и только сейчас осознала, что сидит перед ним голая. А он в черных джинсах и черном свитере, и сам он черноволосый, с черным конским хвостом сзади и черными глазами. Она поднялась с кровати. Они стояли сейчас меньше чем в полуметре друг от друга. «Смешнее и глупее не придумаешь, – подумала Кристина. – Как в плохом кино в стиле братьев Маркс, а может быть, наоборот, в стиле театра Аристотеля, где абсурд – это норма, а нормального не существует вовсе».
Кристина встряхнула головой и двинулась к шкафу.
– Мне нужно одеться, – пробормотала она.
– Надо, чтобы тебя осмотрел врач. Рукой можешь двигать?
– Я прекрасно могу двигать всем, чем захочу, – ответила она. – Но предпочитаю этого не делать.
Он был действительно встревожен:
– А если плечо сломано? Она снова покачала головой:
– Тогда бы сломанные кости выпирали из кожи. Видишь, оно просто распухло. Я думаю, что это всего лишь растяжение. – Ей хотелось свести на нет возможное повреждение плеча, хотя бы на словах.
– Что ты в этом понимаешь? Тебя должен осмотреть доктор. Пошли в больницу.
– Нет! – решительно произнесла она. – Никаких докторов. Ты же знаешь, что я их ненавижу. – Кристине не хотелось признаваться, что и она напугана. Баскетбол для Альберта ничего не значил, а для нее это была сама жизнь. Не считая «Красных листьев». И не считая самого Альберта.
Кристина подошла к книжной полке и перебрала кучу книг, пока обнаружила замызганную «Семейную медицинскую энциклопедию» в бумажной обложке.
Она протянула книгу Альберту со словами:
– Найди, что там написано про плечо.
Он начал перелистывать страницы:
– Ничего здесь путного нет.
– Тогда посмотри на слово «суставы».
Альберт углубился на несколько минут, а затем процитировал:
– «Растяжение… болезненно растянутый или выкрученный сустав… следствие какого-то физического вмешательства…»
– Прекрасно, – сказала Кристина. Альберт продолжил чтение вслух:
– «…Это физическое вмешательство может сместить или сломать концы костей, образующих сустав». – Он поднял на нее глаза: – Что я тебе говорил?
– Благодарю вас, доктор Мейплтоп, – сказала она. – Читайте дальше.
– «Для того чтобы приобрести уверенность, что кости не сломаны и не смещены, необходимо сделать рентгеновские снимки в нескольких положениях». – Он перестал читать: – Видишь?
– Продолжай, продолжай, – проговорила она нетерпеливо.
– «Просочившаяся после кровоизлияния кровь может изменить цвет кожи… – прочитал он. – Воспаляются синовиальные мембраны, это реакция на кровоизлияние».
– Черт побери, все звучит просто замечательно, – сказала Кристина, наклоняясь, чтобы взять еще льда. И застонала. От перемены позы стало больно в области грудной клетки.
Глянув на нее, Альберт продолжил:
– «Немедленное лечение растяжения – это наложение холодных влажных повязок или льда. Это помогает уменьшить отек… – Следующую фразу он прочитал очень громко: – Однако полную уверенность, что это действительно растяжение, может дать только медицинское обследование и рентген».
– Но все равно я никуда не пойду, – упрямо сказала Кристина. – Все в порядке. Завтра будет значительно лучше. Завтра мы пойдем и сделаем какой-нибудь массаж и теплотерапию.
– Завтра тебе придется пойти в полицию.
– Я не пойду ни в какую полицию, – сказала Кристина. – Если полиции нужно, она сама придет ко мне.
– Когда они придут к тебе сами, – заметил Альберт, – то принесут с собой наручники. Ну почему ты опять упрямишься?
– Кто это упрямится? Я что-то не помню, чтобы ты ходил к врачу, когда сломал пальцы на ноге.
Он посмотрел на нее в недоумении и спросил:
– Когда это было?
– Два года назад.
– Какие еще пальцы? – Альберт задумался, вспоминая. – Так это же были пальцы. И к тому же на ноге. Они бы все равно мне ничем не помогли. А, кроме того, у меня не было денег.
– Да? Но у меня были.
– Я не хотел брать у тебя деньги! – воскликнул Альберт. – Понимаешь?
– Понимаю! Прекрасно понимаю, – сказала Кристина. – Понимаю даже лучше, чем ты думаешь.
– Слушай, мне все равно, что ты будешь делать.
– Я в этом не сомневалась, Альберт, – согласилась Кристина.
Он проигнорировал ее замечание и продолжал свою горячую речь:
– Не ходи к доктору. Не ходи в полицию. Мне это безразлично, можешь не беспокоиться.
– А я и не беспокоюсь.
Альберт замолчал и плюхнулся в раскладное кресло. Аристотель подобрался к нему и лизнул руку. Это был жест бескорыстной любви; посмотрев на них обоих, Кристина подумала, что Аристотель любит Альберта. Он с радостью проводит с ним время.
Наклонившись, Альберт погладил пса по голове, и Аристотель, воспринявший эту ласку как поощрение, опять лизнул его в руку. Альберт сидел у окна и смотрел на Кристину непроницаемым взглядом.
Воевать с ним Кристине никогда не нравилось. Но в последнее время мириться становилось все труднее и труднее, и после ссоры долго оставался на сердце тяжелый осадок.
– Что это ты меня так рассматриваешь? – спросила Кристина.
– Любуюсь, – ответил Альберт. – Ты потрясающе красива. Даже просто смотреть на тебя – наслаждение.
– Ну и как сейчас? – грустно спросила Кристина. – Вид у меня хуже некуда?
– Вид у тебя чудесный. Как всегда. Если учесть еще, что ты могла просто загнуться… – Его голос звучал как-то необычно. – А знаешь, это ведь чудо, что ты осталась жива. Какое счастье, что так все обошлось.
– Я-то знаю, – тихо отозвалась она. – Я-то знаю это лучше, чем кто-либо.
Она, медленно ступая, прошла несколько шагов и остановилась перед ним. Он потянулся и слегка коснулся пятна на ее боку. Она вздрогнула.
– Немного больно, – призналась Кристина, пытаясь, чтобы голос звучал ровно. – Альберт, ты можешь вообразить такое: я умерла и меня больше нет?
– Не могу, – ответил он. – Я вообще не могу представить свою жизнь без тебя.
Кристине в очередной раз захотелось сказать, что рано или поздно ему придется жить без нее и что он должен приучать себя к этой мысли, но подумала, что момент сейчас не совсем подходящий.
– Машина действительно разбита полностью?
Она пожала плечами и безразлично ответила:
– Откуда я знаю? Ты думаешь, я там ходила вокруг нее и смотрела, что с ней?
– Тебе нужно было пойти сразу в больницу, – произнес он тихо и спокойно.
– Если бы я пошла туда, то опоздала бы еще больше, – сказала она. – Надеюсь, ты не сомневаешься, что они продержали бы меня там всю ночь. Видишь, как ты расстроился, а ведь я опоздала всего на два часа. Можно себе представить, что было бы, если бы я вообще не явилась ночевать!
– Я бы решил, что с тобой что-то случилось. Начал бы тебя искать и, в конце концов, нашел бы в больнице.
– Нашел бы, конечно. И набросился с упреками.
– Извини, Крисс. Хотя зря ты на меня обижаешься. Послушай, поехали в Канаду. Пожалуйста. Прошу тебя. Пожалуйста!
– Нет, Альберт. Я тебе тоже говорю «пожалуйста!». У тебя есть Конни, ты что, забыл?
– Это я улажу. Может быть, устрою генеральное сражение.
– Я в это не верю, – сказала она. Присев перед ним на корточки, голая, Кристина прошептала: – Альберт, пожалуйста. Я хочу это прекратить.
Он оглядел ее и, недоумевая, спросил:
– Послушай, а чего это ты голая?
Она встала и попятилась.
– Я совершенно серьезно.
– Поехали в Канаду и поговорим там. Ты снова все это скажешь, если это так серьезно. Но там. – Он усмехнулся.
– Нет, я действительно серьезно. С меня хватит. Я хочу, чтобы мы покончили с этим. Хорошо?
Кристина не улыбалась, и улыбка Альберта тоже растаяла.
– Ты же совсем голая, – повторил он.
– Одеться проблемы нет, Альберт. Одеться я, конечно, могу.
– Пожалуйста, – произнес он холодно, – сделай одолжение.
– Проблема не в том, чтобы одеться. Проблема в нас. Мы с тобой должны, наконец, остановиться. Сказать друг другу: «Хватит». – Она отвернулась. – Я хочу, чтобы мы покончили с этим. – Она кашлянула, и этот кашель отозвался в голове жестокой болью. – Я хочу порвать наши отношения. Я хочу, чтобы ты поехал с Конни на Лонг-Айленд и чтобы я больше об этом не думала. Я не хочу лгать, я не хочу прятаться, скрываться, таиться, я не хочу все время думать о том, как бы не узнал про все это Говард. Или кто-то еще. Ты прекрасно знаешь кто.
Он сидел и бесстрастно смотрел перед собой.
– Нам нельзя быть больше вместе, – повторила Кристина.
– Я с тобой не согласен. – Его голос звучал ровно. Таким тоном он с равным успехом мог бы сказать: «Я с тобой согласен».
– Мы не созданы друг для друга, – произнесла Кристина как можно тверже, зная при этом, что ее голос звучит совсем даже не так твердо, а скорее мягко, зная, что ей некуда спрятаться от его взгляда.
– Я не согласен с тобой. Ты ошибаешься, – повторил Альберт все тем же тоном.
Кристина не сдавалась:
– Нет, не ошибаюсь. Мы с тобой сами все испортили, давно и необратимо. Но сейчас пришло время начать жить заново. Нормальной правильной жизнью. Ты-то сам хочешь этого или нет? Конни так тебя любит.
– Знаю. Ну и что? Джим тебя тоже любит.
– Нет, он меня не любит, – сказала Кристина, покачав головой. – Не любит. Во всяком случае, не так, как тебя – Конни. И ты это знаешь.
Альберт поднялся с кресла, подошел и встал перед ней.
– Кристина, это абсурд. Я и мысли такой не могу допустить, чтобы потерять тебя, чтобы ты ушла из моей жизни.
Ей хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть его. Она попросила:
– Альберт, пожалуйста. Мы не можем. Так продолжать мы не можем.
– Можем.
Она глубоко вздохнула и тут же застонала от боли. «В самом деле, зачем я стою здесь, голая, и пытаюсь разговаривать с глухим?»
В дверь постучали. Альберт посмотрел на Кристину и вернулся в кресло. Кристина посмотрела на Альберта. Аристотель гавкнул и завилял хвостом.
– Подождите! – крикнула Кристина.
– Кристина! – Дверь чуть отворилась. Это был Джим.
– Джим, подожди! – попросила Кристина, набрасывая на себя что-то из одежды.
– Все в порядке?
Джим не мог ее видеть, поскольку она была за дверью, за пределами его поля зрения, но она знала, что он мог видеть Альберта, сидящего в кресле. Слава Богу, он сидел в этом кресле, а не на постели, которая не была заправлена. Аристотель подбежал к двери, и его зад заходил из стороны в сторону синхронно с хвостом.
– Все в порядке, – сказала Кристина. – Входи.
Джим вошел. Виду него был хмурый, но Кристина знала, что он не позволяет эмоциям руководить собой, что он им просто не доверяет. Джим посмотрел на Альберта, потом снова на Кристину. Она была одета в ту же самую футболку и зеленые шорты с символикой Дартмута. Его твердый взгляд смягчился, когда он увидел ее лицо. Кристина знала, что это был за видик. Кровоподтек от осколка стекла, конечно, ее не украшал. Следы крови на виске. Да и футболка вся покрыта засохшей кровью.
– Боже, что это с тобой? – вскричал Джим и так посмотрел на Альберта, что Кристине показалось, не подумал ли Джим, что это Альберт ее избил.
– Ничего, – ответила она, ладонью касаясь его лица. – Просто я попала в аварию. Моя машина разбилась. Ну а в остальном все в порядке. Чувствую я себя прекрасно.
– Чувствуешь себя ты, наверное, прекрасно, но выглядишь ужасно.
Она и чувствовала себя ужасно. И алкоголь уже весь испарился.
– Неужели так ужасно? – сказала Кристина, пытаясь улыбнуться.
– Ты была в больнице?
Кристина вспомнила, как ей пришлось карабкаться на крутой откос, только чтобы избежать отправки в больницу.
– Нет. Я чувствовала себя нормально и поэтому доползла до дома.
Джим был взволнован и сказал задыхаясь:
– Ты чувствовала себя нормально и поэтому отправилась домой? Какой вздор!
Поцеловав Джима в щеку, Кристина проговорила, почти проворковала:
– Я в полном порядке, Джимбо. – Но опухшая рука, безжизненно болтавшаяся вдоль туловища, предательски выдала ее. Кристина попыталась ею двинуть, чтобы показать, как у нее все хорошо, но потерпела неудачу. – Не обращай внимания, – произнесла она несколько обескуражено. – Но все равно я в полном порядке.
Альберт встал:
– Я, пожалуй, пойду посмотрю, как там Конни.
– Она тоже в полном порядке, – сказал Джим, не глядя на Альберта. – Она ждет нас. Может быть, нам следует всем туда пойти.
Кристина изобразила на лице улыбку:
– Почему бы вам двоим не пойти раньше? Я приду сразу же, следом за вами.
Альберт промолчал. Не глядя на Кристину, он открыл дверь, выпустил Аристотеля и вышел сам. Джим смотрел на нее пристально несколько секунд, а затем изрек:
– Ага, прекрасно. – И тоже вышел.
Кристина выждала еще несколько секунд, чтобы убедиться, что они действительно ушли и не вернутся назад, заперла дверь и упала ничком на постель.
Сколько она пролежала, Кристина не знала. Ей показалось, несколько часов. Она то открывала глаза, то закрывала. Мешала лампочка, торчащая в потолке. Как хотелось, чтобы она внезапно перегорела и комната погрузилась в темноту, похожую на ту, какая была в машине, когда она думала, что умерла. Она лежала на своей постели и думала: «Ну почему Бог спас меня? Почему? Почему Он оградил меня от неминуемой смерти, которая была неизбежна при таком жутком столкновении?»
Ближе к смерти и подойти невозможно. Четыре Всадника Апокалипсиса ехали прямо на нее, смотрели ей в лицо и вдруг резко свернули в сторону и пришпорили своих коней. Но не впервые она их увидела. Нет, не впервые. Однажды это было, когда она упала со стены в холодную воду. Ей тогда только исполнилось двенадцать. Кристина хорошо плавала, но страх парализовал ее волю до того, что она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, не могла даже крикнуть, позвать на помощь, а просто пошла ко дну без всякой борьбы, ловя ртом воздух, но вместо него наполняя легкие водой.
И в прошлом году она их опять видела: на своем мосту, когда свалилась вниз. Вот тут уж смерть должна была прийти неминуемо. Если бы она свалилась вправо. Но ей суждено было свалиться так, чтобы выжить. И Кристина продолжала жить своей жизнью, готовясь в любой момент встретиться с Богом и подводя итоги своей жизни каждый раз, когда начинался снегопад, и она, изрядно выпив, много больше нормы, шепча про себя молитвы, затаив дыхание, начинала свой поход по перилам моста с разведенными в стороны руками.
Умирать она не хотела. Но больше самой смерти она боялась, что там, в потустороннем мире, она встретится не с Богом, а с дьяволом.
– Я грешила против Него, искушая судьбу, – прошептала она, – я думала, что можно уйти от Него, думала, что раз Он плохо ко мне относится, то это возможно. Но Он не отпускает меня, не дает мне покинуть Его.
Она открыла глаза и прикоснулась к тому месту, куда попал осколок закаленного автомобильного стекла. «Я чувствую боль, – подумала она. – Но разве мертвые чувствуют боль? Чувствуют ли они нежность, негодование, сожаление? Разочарование? А любовь? Чувствуют ли они любовь? Любовь, нежную, как весенний ветерок?»
«Я жива, – размышляла Кристина, – потому, что еще могу чувствовать боль».
– Я еще не готова умирать, – прошептала она. – Я ведь еще и не жила по-настоящему… Я еще не готова умирать…
Сейчас вот что надо сделать. Выпить. Как следует. Много. Нужно, чтобы алкоголь распространился по всем ранам и заставил их онеметь, заснуть, чтобы можно было забыть о них и не чувствовать боли.
Кристина протянула руку и достала «Южный комфорт», а затем снова откинулась на постель. Она свинтила крышку, подняла бутылку «Комфорта» над головой и закрыла глаза. А затем начала лить эту насыщенную алкоголем жидкость себе на лицо. Что-то попадало и в рот. Но и на рану тоже. Начало жечь, но это было именно то, чего хотелось. Остаток она вылила на плечо.
Кристина буквально стащила свое саднящее тело с постели и надела тренировочный костюм. Огромным его преимуществом являлось как раз то, что это была не та же самая одежда, в какой она заглянула в черную дыру неведомого. Тогда на ней были джинсы и футболка. Ее радовало, что их удалось сменить. Кристина каким-то образом чувствовала: приподняв однажды полог этого занавеса судьбы, человек как бы рождается вновь и ему следует облачаться в новые одежды.
Друзья ждали ее в комнате отдыха общежития Хинман. Альберт внимательно просматривал свой блокнот и делал в нем какие-то заметки. Джим что-то писал. Конни занималась ногтями.
– Привет, – произнесла Кристина еле слышно, завидев ее.
Альберт и Джим подняли глаза.
– Крисси, что случилось? – Конни подошла к Кристине и заглянула ей в лицо. – Джим сказал, что ты попала в аварию. Это так ужасно. Я прямо места себе не нахожу.
Но все это были только слова. Ужас или хотя бы озабоченность на лице Конни при всем желании обнаружить было весьма затруднительно. А вот то, что она злится, так это пожалуйста. Не надо даже напрягаться, чтобы заметить явное. Злится, но сдерживается.
– Все в порядке, Конни, – сказала Кристина. – Не смотри на меня так. Действительно, сейчас все в порядке.
– Но авария все-таки была?
– Была. Я разбила машину.
«Я скоро заплачу, – подумала Кристина, – если повторю эту фразу еще хотя бы один раз».
Пытаясь не показать, как она неуверенно держится на ногах, Кристина двинулась по направлению к торту. Движения ее были очень замедленными, как на старых кинолентах.
Все встали. Аристотель гавкнул для порядка. Кто-то зажег свечи. Кристина их не сосчитала, но на вид свечей было много. «Неужели двадцать две?» – подумала она и посмотрела на торт. Он был покупной. Из магазина «Гранд Юнион» на Норт-Мейн-стрит. Немецкий шоколадный торт фирмы «Пепперидж» [16]16
«Пепперидж» – известная в США фирма по производству пищевых продуктов.
[Закрыть]. Все знали, что это ее любимый торт, поэтому не стали канителиться с тем, чтобы готовить самим, а просто взяли и купили. Она и сама покупала себе такой довольно часто.
В сентябре этого года, к дню рождения Джима, Кристина вся выложилась, чтобы приготовить его любимый лимонный торт с меренгами. Ей пришлось повозиться, ведь чтобы взбить одни только яичные белки уходит не меньше часа, но ей хотелось показать Джимми, как она для него старается.
– Загадай желание, Кристина, – сказал кто-то.
Она подумала о своем «мустанге» и об Альберте, который давил на нее насчет Канады и одновременно готовился уехать от нее на праздники за целых триста миль. На самом деле не за триста миль он готовился уехать от нее, а навсегда. И о Джиме, который хотел, чтобы она принадлежала только ему, и одновременно не хотел ее вовсе. И о Говарде, который в Нью-Йорке, и о своей матери, сгинувшей где-то за тридевять земель отсюда, и о своем покойном отце, и о себе, тоже чуть не ставшей покойной, не имеющей даже нормального пальто…
Она вспомнила, как играли волынки в Эдинбурге, наклонилась над тортом и закрыла глаза. Задувая свечи, она мысленно произнесла: «Пусть Доналд и Патриция Мосс разрешат Эвелин оставить детей…»
Потом она села.
Аристотель легонько ткнул мордой ее ногу. Вялыми движениями Кристина начала резать торт. Первый кусок она положила Джиму с улыбкой, какую, наверное, человек вынужден бывает изобразить только под угрозой смерти. Второй она дала Конни, уже без улыбки. Третий кусок – Альберту, не взглянув на него.
Аристотель снова толкнул ее под столом. Она улыбнулась, посмотрела на него, потом сняла крем с ножа, пропустив его между большим и указательным пальцами, и поднесла их к носу Аристотеля.
– Крисси, а ты сама чего же не ешь? – спросила Конни.
Магическое действие алкоголя закончилось, испарилось. Кристине хотелось самой куда-нибудь отсюда испариться. Сжав сухие губы, она сидела, уставившись на торт. Аристотель тем временем старательно облизывал ее пальцы. Почувствовав, что он вылизал лакомство, она дала ему еще. Покупные немецкие шоколадные торты этому псу нравились не меньше собачьего корма «Лабрадор». Вот так-то, Аристотель, простая у тебя жизнь. Ты никогда не станешь обижаться, что для тебя не специально приготовили торт, а купили в магазине. Не станешь переживать, что не поедешь в Канаду. Три прогулки в день – и ты счастлив. Придешь домой, а тебя здесь ждет комфортабельная постель, и делай что хочешь, оставляй свою шерсть по всей комнате, сколько душе угодно.
Кристина видела, что на столе лежит поздравительная открытка, но не сделала движения, чтобы взять ее. Конни пустила открытку через стол к ней.
– Это тебе от всех нас. – Конни широко улыбнулась. – Давай же открой ее. – Опустив руку под стол, она извлекла бутылку «Южного комфорта», перевязанную красной ленточкой. – Прими от нас этот маленький презент. Мы решили, что он тебе понравится.
– Идея подарка принадлежит Конни, – сказал Альберт.
– Нет! – воскликнула Конни своим высоким, визгливым голосом и засмеялась. – Это твоя идея!
– Твоя! – снисходительно улыбаясь, сказал Альберт.
– Нет, идея полностью принадлежит тебе, – повторила Конни.
«Чего это они вдруг начали пререкаться из-за того, чья это идея? – подумала Кристина, разглядывая бутылку. – Не все ли равно?»
– Вот это подарок ко дню рождения. Бутылка вина! – Кристина не стала делать вид, что восхищена.
– Мы подумали, что ты будешь довольна, – сказал Альберт.
Пожав плечами, Кристина распечатала открытку и немедленно пожалела, что пожала плечами, но не потому, что это выглядело невежливо по отношению к подарку, а потому, что левое плечо у нее горело от боли.
Вчера, возможно, эта пятнадцатидолларовая бутылка «Южного комфорта» ее бы и обрадовала. Все не так скучно было бы на праздники. Если бы только Кристине не исполнялся сегодня двадцать один год, если бы не Альберт, который звал в Канаду, а сам собирался сделать что-то совсем другое, и если бы не тот факт, что она едва не погибла, и именно сегодня. Если бы не все это, Кристина Ким пришла бы в восторг, получив от близких друзей в подарок бутылку «Южного комфорта».
– Ребята, это просто здорово! – сказала она, глядя на их разочарованные лица. – Это здорово. Чудесный подарок. А на то, что у меня такой вид, не обращайте внимания. У меня все болит, буквально все. Понимаете? Пришлось выпить, перед тем как спуститься к вам, чтобы унять боль. Поэтому, наверное, могло показаться, что я не испытываю благодарности. Но я испытываю. Еще как испытываю. Это действительно фантастика.
Она наклонилась вправо и поцеловала Конни в щеку. Затем наклонилась в другую сторону и поцеловала Джима в губы. Альберт сидел напротив, встать ей было трудно, а он сам не сдвинулся с места, так что она только сказала:
– Спасибо, Альберт.
И он ответил:
– Пожалуйста, Кристина. Нам очень приятно.
– Крисси, как же ты будешь играть в баскетбол? – спросила Конни. – Посмотри на свою руку. Ты что, не собираешься с этим ничего делать? Я бы на твоем месте немедленно отправилась в травмпункт или больницу. Тебе ведь может стать совсем плохо. Если нужна помощь, я всегда готова.
Кристина беспечно взмахнула здоровой рукой:
– Дриблинг я делаю вот этой рукой, а вторая рука мне вовсе и не нужна.
– Тебе она нужна для бросков, – сказал Альберт.
– Я могу спокойно бросать и одной рукой, – сказала Кристина. – Пусть команда Ю-Пен получит фору, она ей совсем не помешает.
– Но это не так-то легко играть одной рукой, – отрывисто бросил Джим.
– Я и не говорю, что очень легко, но возможно, – сказала Кристина, изображая искреннюю улыбку. Никто не должен подозревать, как она страшно напугана своими травмами, тем, что это может воспрепятствовать ее занятиям баскетболом.
Немножко развеселившись, Кристина заговорила о рождественской елке, которую скоро начнут устанавливать на площади Дартмут-Грин. Но поскольку Джим был еврей и ему было мало дела до Рождества, тему пришлось сменить, и они заговорили о «Списке Шиндлера», о том, как они не могут дождаться, чтобы посмотреть этот фильм. Потом они поговорили о Лорене Боббит, которая лишила своего спящего мужа мужского достоинства, и о братьях Менедес, которые устроили разборку со своими родителями. Альберт назвал их омерзительными.
– Знаете, – сказала Конни, – ходят слухи, что один из братьев был… то есть и остается, конечно… гомиком, и он не хотел, чтобы об этом знал его брат, а отец, говорят, угрожал ему, что расскажет, так что…
– Даже если это все и правда, почему же тогда и второй брат принимал участие в бойне? Ему-то зачем это было нужно? – спросил Альберт. – Если вы спросите меня, я отвечу: ерунда все это. Подумаешь, гомик! Вон Френки, он же не собирается из-за этого убивать своих родителей?
– Ничего себе примерчик, – сказала Кристина. – Френки у них единственный ребенок.
– Он слишком занят в своем Дафиголе, чтобы думать об убийстве родителей, – сказала Конни, по-своему сократив название Дартмутского филиала организации гомосексуалистов и лесбиянок.
Все заулыбались.
– Не будь так уверена, – сказал Джим. – Кто знает, какие секреты бывают в семьях? Попробуй разберись, что там творится – внутри любой семьи.
– Это верно, – тихо согласилась Кристина. У нее болело абсолютно все.
– Чушь все это, – сказал Альберт. – Одно дело, если кто-то похоронит во дворе труп своего праведника брата, но, если у этого кого-то все в порядке, он не станет хладнокровно убивать двоих.
– Ты хочешь сказать, если у этого кого-то с крышей не все в порядке? – сказала Конни.
– При чем тут крыша? С ней у него может быть как раз все в порядке, – сказал Альберт. – Он может быть просто… отщепенцем, отчужденным от родителей, да и от самого себя тоже. Для того чтобы совершить такое, он должен забыть обо всем.
– Но забыть о себе большинство людей не могут, – сказала Кристина.
– Не знаю. Может быть. – Альберт позволил себе бросить взгляд на Кристину. – Но кто может взять на себя смелость судить других людей? Разве сами мы так уж совершенны?
– Да, – улыбаясь, произнесла Конни.
У Кристины с улыбкой не очень получалось.
– Что значит «брать на себя смелость судить других людей»? Не надо брать на себя никакой смелости. Просто надо знать, что соответствует нормам общечеловеческой морали, а что нет. Убивать своих родителей не соответствует вообще никаким нормам.
– Ладно тебе, – отмахнулся Альберт. – Ницше говорит, что для познавшего абсолютную правду никакие моральные факторы роли не играют.
– Чушь все это, – тихо проговорила Кристина. – Я этого принять никак не могу. Есть. Есть правда морали. И это не иллюзия, независимо от того, что говорит об этом Ницше. Есть вещи, категорически неприемлемые в любом человеческом сообществе. Убийство родителей принадлежит к числу таких вещей.
– Эти братья, – сказал Альберт, – в свою защиту приводили тоже кое-какие доводы. Например, они утверждали, что родители их оскорбляли, унижали и вообще обращались с ними жестоко. – Он подождал, что скажет Кристина, но, поскольку она промолчала, добавил: – Вот видишь, у любой медали всегда есть две стороны.
– Бр-р-р, ну и разговорчики у нас, ребята, – произнесла Конни, притворно поежившись. – Лично я своих родителей люблю. Даже вообразить себе не могу, как это мы с Дугласом взяли бы вдруг да перестреляли их. Хотя, если быть честной, насчет моего брата Дугласа я не совсем уверена.
Все засмеялись. Конни посмотрела с нежностью на Альберта и погладила его руку.
– Тебе, наверное, трудно слышать все эти разговоры, Альберт. У тебя же нет родителей.
– У меня много чего нет, – отозвался Альберт. – Например, религии. – Все замолчали. Пожав плечами, он продолжил: – Все это было так давно, что уже не имеет значения. Колледж некоторым образом заставил меня забыть об окружающем мире. Иногда мне кажется, что жизнь существует только здесь, и нигде больше.
Конни продолжала гладить руку Альберта, теперь ближе к запястью.
– Я вспомнила сейчас о твоей татуировке. Странную картинку ты нарисовал в честь своей мамы.
Альберт вскинул брови и удивленно спросил:
– Мне казалось, что тебе нравится моя татуировка, Конн. Ты в ней усматриваешь что-то непристойное или дьявольское?
– Да нет же, нет. – Она захихикала, покраснела и уставилась на него своими голубыми глазами.
Джим вышел, чтобы принести еще пива, а Кристина скормила Аристотелю очередной кусок торта.
– Я думаю, вас, ребята, вот что сближает, – сказала Конни, глядя куда-то в сторону, и после небольшой паузы продолжила, не меняя интонации: – У вас у обоих нет мамы и все такое.
– У меня есть мама, – сказала Кристина. – Только она очень больна.
Вернулся Джим с пивом.
– Крисси, поехали с нами, со мной и с Альбертом, – предложила Конни, пытаясь, чтобы ее голос звучал бодро. – Мои папа с мамой будут счастливы снова тебя увидеть. Давай. Вот будет здорово. Покатаемся на санках с горы прямо в залив, если пойдет снег. Слепим ледяные скульптуры.
– Только не это! – воскликнул Альберт. – Никаких ледяных скульптур! Помнишь, как она в прошлый раз изваяла ледяной пенис?
Конни истерически засмеялась:
– Да. Но это было просто классно. Разве не так?
– Конечно, классно. Особенно высоко оценили это произведение искусства твои родители.
– О, это все чепуха. Они любят Кристину. Поехали, Крисси.
Кристина покачала головой и ответила:
– Никуда я не поеду. Останусь здесь.
– Останешься здесь? – спросил Джим.
Кристина рассказала про Эвелин, про то, что со дня на день она будет рожать. Плюс в субботу у нее игра.
– С такой-то рукой? – насмешливо произнес Джим. – Ты будешь играть, но только во сне.
– Посмотрим, – сказала Кристина с вызовом.
– Вот это да, – продолжил Джим, громко барабаня пальцами по столу. – Ничего себе новость ты нам сообщила, Кристина. Сегодня уже понедельник. Я вообще-то рассчитывал, что ты поедешь со мной.
– Не могу, Джимбо, – проговорила Кристина, еле ворочая языком. Ее плечо горело. – Эвелин может родить с минуты на минуту. Я ей обещала.
– Как хочешь.
– Поезжай с Джимом, Кристина, – вмешался Альберт. – У Эвелин есть родители. У нее есть братья. Ты ей совсем не нужна.
