Текст книги "Красные листья"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)
Теперь пришла очередь Говарда вздыхать.
– Ты пришла тогда ко мне и попросила еще тысячу долларов. Я был вправе знать, зачем они тебе понадобились. Если эти деньги нужны тебе самой, это одно дело, и почему бы тебе об этом прямо не сказать? Но если эти деньги нужны для развода, тогда свяжи меня, пожалуйста, со своим адвокатом.
– Говард, у меня нет никакого адвоката. Я наняла какого-то дельца вот за эту самую тысячу баксов. Он даже не знал, какой должен быть у него гонорар. Вначале назвал сто долларов, потом три сотни. Я имею в виду, за все. Вот почему я хотела, чтобы ты разобрался во всем этом.
– Тут я сделать ничего не могу, – сказал Говард, отпихивая конверт в сторону. – Единственное – это подписать. – Затем, откашлявшись, добавил: – Для меня очень важно, чтобы у тебя было все в порядке. Чтобы тебе ничто не угрожало.
– Говард, со мной все в порядке. Мне ничто не угрожает, – улыбнулась Кристина. – Единственное, что выводит меня из равновесия, – это если игроки другой команды играют нечестно на площадке.
– И как часто это случается?
– Все время.
– И тебе все же нравится играть?
– Ты что, смеешься надо мной, что ли? Ведь именно это и стимулирует меня на борьбу. Кстати, на прошлой неделе я забросила рекордное количество мячей в товарищеском матче с корнеллцами. – Она гордо улыбнулась.
– Я до сих пор не понимаю, как это случилось, что ты вдруг начала играть в баскетбол.
Кристина пожала плечами:
– Как это случилось? Чудесный Божий промысел. В той школе, куда ты меня отправил, единственная стоящая команда была – баскетбольная.
– О, не надо, – сказал Говард, потирая затылок. – Только не надо снова начинать философствовать.
Кристина, набив морковным пирогом рот, попыталась рассказать ему о том, что говорил однажды о своих жизненных устремлениях английский философ Бертран Рассел.
– Становясь взрослее, я все больше и больше начинала интересоваться философией, которую в моей семье решительно не одобряли. Каждый раз, когда заходила об этом речь, они неизменно повторяли: «Вот ты все мучаешься над вопросом, что первично, материя или сознание, а как по-твоему, что появилось раньше, яйцо или курица?» На сороковой или шестидесятый раз это меня начало забавлять. И мне действительно захотелось разобраться в этом.
Говард поглядел на нее твердым взглядом и, кажется, почти улыбнулся.
– Я что, тоже тебя забавляю?
– Пока нет, Говард, – ответила она, тоже улыбнувшись.
Они посидели немного молча.
– У тебя хоть остается время для основного предмета, для специализации?
– У меня два основных предмета. И уж чего-чего, а времени у меня предостаточно, – ответила Кристина.
Не в пример Джиму, который выбрал два основных предмета, потому что это было важно для карьеры, да и для жизни вообще, Кристина выбрала основными предметами философию и религию, потому что ей надоело все до чертиков, потому что она хотела наполнить свой бесцельно рыскающий ум мыслями других людей. Содержательными мыслями, а собственные чтобы мало-помалу покинули свое обиталище, улетели бы, исчезли, чтобы в течение дня не было ни одной свободной минуты. Чтобы не думать о том дьявольском, что ее грызло, а тем более о том, чтобы как-то воплотить это, приложить к этому руку.
– А как Джим?
– Хорошо. В этом году он редактор «Дартмутского обозрения».
– А-а-а. – Говард чуть заметно улыбнулся. – И ты у него, конечно, в фаворе?
– Нет, – сказала она с притворным недовольством. – Ко мне он относится строже, чем к остальным. Он говорит, что «Обозрение» – это очень серьезная работа. Кстати, он скоро защищается.
– А чем он собирается заняться после защиты?
– Будет изучать право. – Она пыталась, чтобы это прозвучало у нее гордо, но не получилось. – Он хочет работать в Верховном суде.
На Говарда это, казалось, не произвело ни малейшего впечатления.
– Чудесно. А как насчет тебя?
– Я? Тоже буду где-нибудь учиться. Надо же окончить университет. – Это единственное, что могла придумать сейчас Кристина. – А что еще мне делать?
Говард улыбнулся:
– Не знаю. Может, попытаться найти какую-нибудь работу?
– Говард, пожалуйста. Это же гуманитарный колледж. Какую, по-твоему, он дает нам квалификацию? Не знаешь? Так я отвечу: квалифицированных читателей. Правда, с Маком [4]4
Мак – разговорное название компьютера «Макинтош» фирмы «Эппл компьютер».
[Закрыть]мы тоже на «ты», но на этом все и кончается.
– Но в любом случае когда-нибудь тебе все равно придется где-то работать.
Она фыркнула:
– Вот еще! Зачем? И где? С моей специализацией на что я годна вообще?
– Не знаю, – медленно произнес Говард. – А что будут делать другие студенты, которые специализируются на философии и религии?
– Учить других, конечно, – беспечно отозвалась Кристина. – Учить философии и религии.
Говард улыбнулся. Кристина улыбнулась в ответ. «Да, мне будет тебя не хватать».
Кристина чувствовала, что Говард хочет ее о чем-то спросить. Он поджал губы и принял сосредоточенный вид, который всегда приобретал, когда сталкивался с трудной проблемой. Вообще-то трудных проблем всегда было достаточно. Говард обычно их избегал, но сегодня ему пришлось бороться с самим собой. В конце концов, тактичность взяла верх. В конце концов, она всегда побеждает его. Кристине хотелось удивить Говарда хотя бы раз и ответить на его незаданные вопросы, но сегодня в этом не было смысла. Бабушка умерла. Они с Говардом теперь официально разведены. И завтра ей исполняется двадцать один год.
– А как этот, как его… Забыл имя… Альберт?
– Прекрасно, – быстро ответила Кристина. – У него все прекрасно.
– А чем он предполагает заняться после окончания учебы?
– Точно не знаю. – Она пожала плечами, демонстрируя полное безразличие. – Говорит, что хочет стать спортивным журналистом.
– Спортивным журналистом?
– Ага. Правда, есть сложности: он не умеет писать.
– Понятно.
– Или рыбаком. – Кристина встряхнула головой.
– А рыбу ловить он умеет? – спросил Говард, растягивая слова.
– Думаю, что да, – ответила Кристина, стараясь, чтобы ее слова звучали весело.
– И он поступил в колледж Лиги плюща, чтобы стать рыбаком?
– Не просто рыбаком, а очень хорошим рыбаком, – сказала Кристина, желая сменить тему.
Говард, как всегда, был сдержан, даже задавая этот вопрос.
– Ты собираешься выйти за Джима?
Она грустно улыбнулась:
– Я не знаю, хочет ли он жениться на мне.
– Конечно, хочет.
Кристина покачала головой:
– Нет. Я так не думаю.
Говард внимательно на нее посмотрел.
– Ты напрасно так сильно беспокоишься, – сказала Кристина.
– Я беспокоюсь за тебя, – ответил он.
– Ну, посмотри же на меня, – проговорила она бодро. – Видишь, со мной все в порядке.
– Да, – произнес он не совсем уверенно и поднялся. – Пошли.
– Я не могу провести с тобой весь день, Говард, – сказала Кристина, извиняясь.
– Я знаю, – сказал он. – Сегодня вечером я улетаю. Я даже не стал бронировать себе номер в гостинице. Тем более что завтра ожидается снегопад.
– А еще что нового слышно? – спросила Кристина. Говард надевал пальто, как будто ее вопроса и не было.
– У тебя какие-то планы?
– По поводу снегопада? Никаких.
– Я имею в виду праздники.
– Я знаю, что ты имеешь в виду, – сказала Кристина и улыбнулась. – Наверное, можно будет поехать с Джимом в Делавэр.
На самом деле это было не совсем так, вернее, совсем не так. Она еще об этом Джиму не говорила, но ей нужно было остаться в Хановере (ее команда «Биг Грин» принимала на своей площадке команду Пенсильванского университета Ю-Пен), но кто, черт возьми, поверит, что из-за этого стоит оставаться в Дартмуте на праздники? Ей только хотелось, чтобы Говард не думал, что у нее нет никаких планов.
– Мне казалось, что тебе больше никогда не захочется встречаться с родителями Джима.
«Господи, до чего же у него хорошая память!» – подумала Кристина.
– Ну, в общем… – выдавила она из себя. – Мне просто кажется, что его домашним я не нравлюсь. Вот и все.
– Не нравишься?
– Нет.
– Почему?
– Мне кажется, им не нравятся мои волосы. – «В последний раз, когда я была там, они не переставали думать об одном и том же. То есть я уверена, что они хотели спросить меня, просто умирали – так хотели спросить: ну почему же, почему такая хорошая девушка, как я, не проводит День благодарения со своей семьей?»
Кристина попросила Джима сообщить им заранее все сведения о ее семье. Но она знала, что благовоспитанная миссис Шоу горит желанием спросить или хотя бы просто сказать что-нибудь на эту тему. Ее незаданные вопросы висели в воздухе так долго, что он уже начинал смердеть, и Кристина после окончания второго курса больше не захотела ездить туда с Джимом.
– Тебе следует поехать с Джимом. Я уверен, что и ему бы этого очень хотелось.
– Я уверена, что так и есть, – сказала она. Ей очень хотелось объяснить Говарду, как это трудно для нее – провести День благодарения с Джимом и его суетливыми, вежливыми и произносящими прописные истины родителями, которые только и делали, что трясли перед ней своим покрывалом заботы и расположения, а потом тщательно закутывали ее в него, да так сильно, что она начинала задыхаться.
У Кристины был еще вариант. Она его обдумывала. Это поездка с Конни и Альбертом в бухту Колд-Спринг. Но с начала учебного года что-то у Кристины с Конни не ладилось. Напряжение между ними все усиливалось, оно висело в воздухе почти так же, как эти незаданные вопросы родителей Джима.
Когда они на первом курсе стали вместе жить в общежитии – у них была квартира с двумя отдельными комнатами, общей ванной и гостиной, – то каждый вечер затевалось что-нибудь и длилось до поздней ночи: покер, или двадцать одно, или что-нибудь еще. Они едва высыпались, потому что ночи напролет говорили и говорили и все не могли наговориться вдоволь. У них были общие обязательные предметы, они всегда обедали вместе, ходили в кино. Они занимались в библиотеке, и свое первое Рождество в Дартмуте Кристина провела с Конни в бухте Колд-Спринг, где в течение трех недель была почти счастлива. У Констанции Сары Тобиас была чудесная семья. Старший брат Конни, Дуглас, был большой шутник, а родители держались на расстоянии и вопросами Кристине не докучали.
Потом возникли проблемы у Джима с Альбертом. Всем четверым стало труднее. Хотя вскоре все утряслось и стало нормальным. «Вернее, почти нормальным», – подумала Кристина. По-прежнему была упорная учеба и сдача разного рода заданий, лекции и семинары, занятия в библиотеке. Как и раньше, были короткие крученые макароны в томатном соусе в кафе Тейера, и двойные сандвичи из ломтиков хлеба с двумя слоями холодного мяса, индюшки, сыра, ветчины, а также с листьями салата и кружочками помидора у Коллинза, и фильмы в Хопкинс-центре, и студенческие вечеринки по субботам, и похмелье по утрам в воскресенье, и игра двое на двое… Все это было как прежде. Кристина думала, что у них все в порядке, но она, видно, неправильно понимала Констанцию.
Кристина старалась забыть инцидент, который случился прошлой зимой на мосту, и она уже простила это Конни, которая внезапно потеряла контроль над собой. Наверное, такое бывает.
В весеннем семестре второго курса они с Альбертом ездили по программе студенческого обмена в Шотландию, в Эдинбург, и Кристина подозревала, что вот тогда-то между ними, этими четырьмя неразлучными друзьями, и пробежала черная кошка. Отношения начали неизбежно портиться. «Но ведь у нас была настоящая дружба, – думала Кристина. – Так или нет? Конечно, была. Была и есть. Мы остались друзьями. Так в чем же дело? Даже после Эдинбурга мы продолжаем вместе заниматься, вместе обедать и ужинать, вместе проводить время. Мы уже что-то вроде семьи, просто внезапно охладели друг к другу. Вот и все. Но, несмотря на это, мы все равно никогда не расстанемся».
Говард заплатил по счету, они вышли. Вместо того чтобы надеть на себя свое серое пальто, он набросил его на Кристину. Она закуталась в него, думая, что хорошо бы не возвращать его вовсе. В нем было тепло, и оно пахло Говардом, то есть каким-то солидным одеколоном, который он обычно употреблял. Ив Сен-Лоран?
– Кристина, я хочу тебе кое-что сказать.
– Да?
Они постояли несколько секунд наверху лестницы «Таверны Питера Кристиана». «Что это еще он надумал?» Мысли Кристины метались из стороны в сторону.
– Денег больше нет, Кристина. У нее отлегло от сердца.
– Я знаю.
– Знаешь? И что ты собираешься предпринять?
У Кристины была масса планов. Но все на завтра. Завтра будет все в порядке. Завтра будет все. А сегодня она была совершенно на мели. Она собиралась попросить у Говарда взаймы несколько долларов, чтобы купить подарок Альберту на день рождения, но что-то сдерживало ее.
– Все в порядке, я обойдусь. Не беспокойся.
– Послушай, – с усилием произнес Говард, – если тебе надо немного, я мог бы…
– Говард! – Кристина сжала его предплечье. – Пожалуйста. Мне ничего не нужно. В самом деле.
– Ты все еще продолжаешь работать в «Красных листьях»?
– Да. Там платят достаточно.
Они двинулись дальше, и Говард, проходя мимо киоска, вдруг неожиданно купил себе футболку с надписью: «Десять причин, по которым я горжусь, что моя дочь поступила в Дартмут». Под номером десять стояло: «Потому что ее сат-тест [5]5
Сат-тест – отборочный тест, проводимый в США централизованно. Его проходят выпускники средних школ, желающие поступить в колледж или университет.
[Закрыть]оказался достаточно высоким, чтобы поступить в Гарвард».
Он заметил, что эта причина ему нравится больше всего.
– Но, Говард, – сказала Кристина, – ведь я не твоя дочка.
– Верно, верно. Но зачем все понимать буквально. Разве ты не видишь здесь юмора? И, кроме того, знаешь, иногда мне хочется, чтобы ты была моей дочкой.
Она удивленно подняла на него глаза:
– Что?
– Тогда бы я смог заботиться о тебе все время. – Он помолчал секунду, а потом расстроено добавил: – И мне бы никогда не пришлось говорить тебе, что денег больше нет.
– Говард, пожалуйста, – тихо произнесла Кристина. – Пожалуйста, не надо.
– Послушай, хочешь, я тебя провожу до дома?
– Нет, спасибо, – улыбнулась Кристина.
Они вместе дошли до его автомобиля, взятого напрокат «понтиака».
– Как твоя машина? – спросил Говард.
– О, спроси что-нибудь полегче. Вся побитая и старая. Я ее просто ненавижу. Антифриз протекает каким-то образом через печку и капает на сиденье. Воняет жутко. Вся машина пропахла антифризом. К тому же еще и трещит сильно. Я.думаю, с глушителем что-то не в порядке.
«Какая тебе разница, что там капает на пассажирское сиденье? На тебя же не капает». Кристина собиралась возразить сама себе, что иногда ей приходится сидеть и на пассажирском сиденье. Например, по дороге в Фаренбрей, где домики, принадлежащие отелю, прилепились высоко на вер-' монтских холмах.
– Тебе нужны деньги, чтобы его отремонтировать?
Это даже забавно, что при всех тех деньгах, что он ей давал, она была постоянно на мели. Было трудно вообразить, что девушка, получающая ежегодно от Говарда двадцать тысяч долларов, может быть бедной. Как это обидно было бы слышать по-настоящему бедным людям, но, тем не менее, после оплаты за обучение, квартиру, питание, книги и бензин для этой паршивой машины не оставалось даже пяти сотен долларов. Именно так и хотел ее отец: чтобы никаких лишних денег не было. Но пять сотен долларов на десять месяцев учебы – это не так уж много. Меньше двух долларов в день. Хватает только на булочку к кофе и газету. Если ей удастся сэкономить на булочке, она может пойти в кино, причем не чаще одного раза в две недели. Если же она будет по-настоящему бережливой, то можно еще сэкономить на маленький пакетик воздушной кукурузы.
Кристина потянулась и мягко коснулась лица Говарда. Затем крепко обняла его и прошептала:
– Твоих денег мне не надо, Говард.
Он обнял ее тоже.
– Но у меня их достаточно, поверь. Их вполне хватало и без денег твоего отца. – Когда он произносил это, то смотрел куда-то в сторону, и Кристина это заметила.
– Конечно, Говард. Я не сомневаюсь. Ты всегда умел очень хорошо вести свои дела. Я за тебя рада.
Он отпустил ее.
– Тебя подвезти? Ты выглядишь так, будто вот-вот превратишься в сосульку.
Она покачала головой:
– Спасибо. У меня тренировка. А потом мы с Джимом будем читать Аристотеля, готовиться к завтрашней контрольной по эстетике. И мне еще надо обязательно до праздника написать статью о смертной казни для «Обозрения». Как видишь, ничего нового, все та же рутина.
– Насчет смертной казни? Хм. А что, в штате Нью-Хэмпшир еще существует смертная казнь?
– Конечно. Если кто-то, например, во время попытки ограбления банка захватит в заложники полицейского, а потом убьет его, причем будет доказано, что ограбление совершено с целью добычи денег на покупку кристаллического кокаина для курения, который, в свою очередь, нужен был для продажи его маленьким детям, то за такое преступление полагается смертная казнь.
– И сколько каждый год у вас в штате убивают людей?
– Кто, преступники?
Он коротко рассмеялся:
– Очень смешно. Нет, государство.
Она задумалась на несколько секунд, делая вид, что считает:
– Значит, так… Всего, включая тех, кого приговорили к смертной казни в прошлом году и за все годы перед этим… Так-так… Давай-ка посмотрим… Один… три… двадцать семь… Хм, в этом году, кажется, никого.
Он рассмеялся:
– И какую же позицию занимаешь ты сейчас? Насколько я помню, ты всегда была против.
– Но это было прежде. В той дурацкой школе, куда ты меня послал, собственное мнение мне иметь не разрешалось. – Кристина улыбнулась: – А сейчас я пока не знаю, какое у меня мнение. Я еще не начала писать статью. Обычно позиция у меня вырабатывается где-то к середине статьи, а затем оставшуюся половину я эту позицию защищаю.
– Так ты считаешь, что убийцы не должны умирать?
– Не знаю, – произнесла она нерешительно. – Я думаю, что это все от Ницше. Слишком много я его начиталась. Он здорово подпортил мой здравый смысл…
– Что значит «здравый смысл»?
Кристина, шутя, толкнула его:
– Если они не заслуживают смерти, то какой кары они в таком случае заслуживают? Потому что они все-таки должны заслуживать какого-то наказания? Как ты думаешь? Кстати, как с этим обстоит в Гонконге?
– Там их убивают.
Кристина не была уверена, что так следует поступать с ними и здесь. В конце концов, это дело Божье. На всех курсах, какие она слушала, посещая лекции и семинары по восточной и современной религиозной мысли, по этике общественного сознания и общественных отношений, по истории религии, среди всех этих возвышенных слов, нанизываемых одно на другое, почти в каждом из них присутствовал Бог. Но она не знала Его. Большую часть жизни Он пребывал для нее где-то там, в небытии, в тумане. Как там сказано у Махатма Ганди? «Один из семи тягчайших пороков – это когда человек усыпляет свою совесть с целью получать наслаждения».
Ганди тоже был где-то в тумане, хотя его кредо она поместила над своим рабочим столом и оно служило ей нахальным дерзким напоминанием. А у Ганди какие могли быть соображения насчет смертной казни? Вообще и в частности по отношению к тому человеку, который его убил? Его бы Ганди простил. Кристина была в этом уверена. Так же как папа Иоанн Павел II простил того болгарина, который готовил на него покушение. Ганди тоже простил бы своего убийцу. Но это был Ганди, который написал, что седьмым тягчайшим пороком является «политика без принципов». Ганди был до крайности принципиален.
– А Джон Леннон простил бы Марка Дэвида Чепмана? – спросил Говард.
Кристина улыбнулась и поучающе ответила:
– Ты ведь у нас большой знаток поп-культуры. Я не думаю, что Джон Леннон стал бы его прощать, – добавила она. – Ему бы еще жить и жить.
– Значит, вот как ты трактуешь прощение? Ты думаешь, своего убийцу прощать легче, когда твоя жизнь уже лишена содержания?
– В значительной степени именно так, – сказала Кристина. «Но жизнь папы не была бессодержательной. Вовсе нет. Но с другой стороны, у папы не было пятилетнего Шона Леннона», – грустно подумала Кристина.
Говард стоял, переминаясь с ноги на ногу.
– Ты замерз, – сказала Кристина, расстегивая его пальто и возвращая ему. – Бери.
Он взял пальто, но не надел. Они оба поеживались.
– Знаешь, – проговорил Говард неуверенно, – если хочешь, приезжай на праздники в Нью-Йорк. Мы можем пойти посмотреть Дэвида и Шона Кессиди в «Кровных братьях».
Он должен был ее пригласить. Дождался последней минуты, но все равно пригласил. Кристина почувствовала себя неловко. Она снова погладила рукав его пиджака.
– Все в порядке, Говард. Это ведь просто какие-то дурацкие праздники.
– Я знаю, – сказал он. – Но мне не нравится думать, что эти дурацкие праздники ты проводишь одна и к тому же несчастлива.
– Я не буду одна. Понимаешь? Не бу-ду, – сказала она, улыбнувшись. – И я не буду несчастлива.
Кристина хотела, чтобы Говард снова ее обнял, но он не сделал этого. Он вообще никогда первым не прикасался. Его поведение по отношению к ней всегда отличалось такой предупредительностью, что Кристина порой задавалась вопросом: не скрывается ли там, под бархатной поверхностью этой предупредительности, немного совершенно обыкновенной брезгливости, как если бы в религии Говарда считалось грехом прикасаться к Кристине Ким?
– Я увижу тебя снова? – спросил он.
– Надеюсь, Говард. Действительно надеюсь. – Она снова почувствовала, насколько он сдержан.
– В таком случае с наступающим днем рождения. Кристина отсалютовала ему, выбросив в воздух сжатый кулак. Так было теплее ее длинным пальцам.
– Ага, – сказала она. – Я теперь взрослая.
– Ты была взрослой все время, сколько я тебя знаю, – сказал Говард.
– Да, но для тебя я оставалась ребенком.
– Боже мой, как давно это было, – грустно произнес он.
Кристине от этих слов тоже стало грустно.
– Не так уж и давно, Говард. – Ее нос был заложен, и она тяжело дышала ртом.
Говард помолчал несколько секунд, а затем обнял ее.
– До свидания, Кристина, – почти прошептал он.
– До свидания, Говард, – сказала она, поглаживая его пальто. Слова застревали у нее в горле. Ей не хотелось, чтобы он увидел на ее глазах слезы.
Пока он садился в машину, Кристина отвернулась.
И вот Говард уехал, а она осталась стоять неподвижно на тротуаре, щурясь на солнце. «Я уже по нему скучаю. Надо будет не забыть позвонить через несколько недель и поздравить с Рождеством».
Обед прошел хорошо, она была довольна, но больше всего ее радовало, что все закончилось.
Кристина оглянулась на здание кинотеатра «Самородок». Шел фильм «Век невинности» [6]6
«Век невинности» – фильм режиссера Мартина Скорсезе 1992 года с участием Мишель Пфайффер и Дэниела Дей-Льюиса.
[Закрыть]. Она на мгновение задумалась: не пойти ли? Она даже посмотрела время начала сеанса, но фильм уже начался. Следующий сеанс где-то около пяти, а в это время ее уже будет ждать Джим с «Этикой» Аристотеля под мышкой. А после их ждет ореховый торт на дне рождения у Альберта. Кроме того, Френки уже смотрел эту картину и, смеясь, сказал ей, что кино о столовой посуде. Он говорил, что главную роль в фильме, если присмотреться внимательно, играет севрский фарфор.
Но ей все равно хотелось его посмотреть. Дэниел Дей-Льюис напоминал ей об Эдинбурге, где Кристина смотрела «Мою левую ногу» [7]7
«Моя левая нога» – фильм ирландского режиссера Дж. Шеридана с участием Дэниела Дей-Льюиса, который получил в 1989 г. Оскара за исполнение главной роли.
[Закрыть].
Кристина медленно двинулась к редакции «Дартмутского обозрения». Когда она поднималась по лестнице, ее взгляд скользнул по витрине бутика «Редкие предметы первой необходимости», и она увидела пару черных ботинок. Чудесных ботинок.
Проблемы смертной казни могут подождать.
Она вошла внутрь. К ней подошла симпатичная продавщица и спросила, не нужна ли ей помощь.
– Пожалуй, – сказала Кристина. – Я бы хотела посмотреть эти ботинки. Они мне нравятся.
– О, они действительно замечательные, – в тон ей произнесла продавщица. – Из Канады.
– Что вы говорите? Из Канады, – сказала Кристина, улыбнувшись. – В таком случае они, должно быть, действительно замечательные.
Она осмотрела их внимательно, а затем попросила принести размер семь с половиной. Ее размера не оказалось, но был восьмой. Ботинки были немного великоваты. Но ничего. Они были вполне симпатичными, легкими, с кожаными шнурками.
– И они водостойкие, вы знаете? – сказала продавщица.
– Водостойкие? И к тому же из Канады? – произнесла Кристина слегка насмешливо. – Что же еще может требовать девушка от черных ботинок? Сколько они стоят?
– Сто восемь долларов.
Таких денег у нее не было. Из наличных осталось всего три доллара.
Кристина заплатила за ботинки карточкой «Америкен Экспресс». «Через шесть недель у меня будет сто восемь долларов, – подумала Кристина и улыбнулась про себя. – Наверное, я могу себя это позволить».
– Кристина Ким, – удивилась продавщица, вставляя карточку в аппарат для проверки. – Какая необычная фамилия.
– Вы так считаете? – Кристина написала свою фамилию на обрывке бумаги.
– С карточкой все в порядке, – сказала продавщица и вернула ее Кристине. – А ваша фамилия звучит… Даже не знаю, как сказать… Как-то по-восточному.
Кристина внимательно посмотрела на продавщицу:
– А может быть, я тоже выгляжу по-восточному?
– Конечно, нет. Я только…
– Счастливо оставаться, – сказала Кристина, беря коробку с черными ботинками и выходя из магазина. Фу ты!
Ей так нравились эти новые ботинки, что она захотела их тут же надеть. Кажется, Говард говорил о том, что надвигается ненастье со снегопадом. В этом году она свой аттракцион на каменных перилах еще не исполняла. Может быть, во время снегопада это будет в первый раз? Первый раз в новых черных ботинках.
Кристина села на верхнюю ступеньку лестницы, которая вела в редакцию «Обозрения», расположенную в здании Торговой палаты, и начала развязывать шнурки на своих кроссовках.
Спенсер Патрик О'Мэлли только что закончил свой обычный воскресный обед в ресторане Молли.
Такой же традиционный обед, как и десятки других, какие он устраивал для себя каждое воскресенье уже в течение пяти лет. Спенсер был человеком привычек. Заявившись сегодня к Молли, он положил свою меховую куртку на стул рядом и стал ждать, когда подойдет официантка. Ждать пришлось недолго.
Официантка подошла и соблазнительно улыбнулась.
– Привет, Трейси [8]8
Официантка шутливо называет его Трейси, по имени Спенсера Трейси, известного американского киноактера.
[Закрыть].
– Привет, Келли, – сказал он, подумав, что с девушкой можно было бы установить более тесные отношения, если бы она звала его просто Спенсер.
– Сегодня как обычно?
– Если можно, как обычно, это было бы чудесно, – сказал он.
Выходя, Спенсер задержался, увидев плачущую девочку лет семи. Потребовалось несколько секунд, чтобы обнаружить, что ее пальцы застряли в дверной щели. Он освободил ее и, обняв за плечи, завел внутрь, а она все продолжала плакать. С пальцами ничего страшного не случилось, но официантка наложила на них лед, а потом появилась мама девочки. Она, оказывается, спускалась в туалет. Все его благодарили, и Спенсер ушел, размышляя над тем, как это трудно – иметь дело с детьми. Вот в данный момент все у них прекрасно, а уже в следующий ты не знаешь, что и делать.
Засунув руки в карманы, Спенсер прошагал до Норт-Мейн-стрит, обсуждая сам с собой, стоит или нет пройти еще милю до пруда. Было холодно и ветрено, но одет он был соответствующим образом: куртка на овечьем меху, вязаная шапочка и перчатки. Ему было тепло, но все равно пришлось застегнуться на все пуговицы, а перчатки он пока надевать не стал, просто засунул руки в карманы. Кроме того, под джинсами у него был надет мужской нательный комбинезон, а под курткой еще и свитер. Но все равно пробирал холод. Особенно когда ветер бил в лицо.
Иногда, когда зима в Нью-Хэмпшире выдавалась особенно холодная, Спенсер жалел, что, уезжая из своего дома на Лонг-Айленде искать пристанище, он не свернул на юг, на шоссе 1-95. Ему ведь тогда было совершенно все равно, куда ехать. Так почему же он остановился здесь, в этом сонном маленьком городке, где все дома белые, крыши черные, а зимы невозможно холодные?
Опасаясь обморозить лицо, Спенсер потер подбородок. Сегодня он не брился, такую роскошь он позволял себе только по воскресеньям, и только с тех пор, как перестал посещать церковь.
Спенсер двигался по Норт-Мейн-стрит мимо здания Торговой палаты, когда увидел девушку, сидящую на верхних ступеньках лестницы. И, собственно, не девушку он увидел – с надвинутым на глаза капюшоном трудно было вообще что-либо увидеть, – нет, не девушку. Его внимание привлекло то, чем она занималась. Она была босая, даже носки не подложила под свои ступни, которые покоились на каменной ступеньке лестницы. На ней были шорты. Рядом стоял черный кожаный ботинок, другой был у нее в руке.
Такое возможно только в ранней юности. Подумать только, босая в такую погоду! Спенсеру от одного вида ее стало еще холоднее. Одной ногой она твердо опиралась на ступеньку, в то время как вторая была перекинута через колено, потому что пыталась надеть ботинок таким способом. Затем, отказавшись от этого замысла, она опустила ногу и предприняла новую попытку, на сей раз более успешную.
Спенсер, как загипнотизированный, не отрывая от девушки глаз, медленно направился к лестнице. А она продолжала возиться с ботинком. Вместо того чтобы немедленно надеть второй, она начала продевать в первый черные шнурки. Причем не торопясь. Ее нога продолжала покоиться на каменной ступеньке. Взгляд Спенсера медленно передвигался от ее ступней вдоль длинных голых ног к темно-зеленой футболке с символикой Дартмута, а затем и растрепанным ветром волосам. Спенсер вынул руку из кармана и снова потер подбородок.
Кожа у нее была очень бледная, хотя щеки разрумянились от ветра. На мгновение она подняла глаза от ботинок. Их взгляды встретились. У нее было крупное, овальное лицо. Очень молодое. Но это если вы не видели глаз. Они были мягкие, коричневые, а под ними можно было разглядеть (потому что они были достаточно заметны) грустные полукружия, которые делали ее старше. И еще. Ее глаза были обрамлены черными ресницами, милыми, даже прелестными, придававшими всему ее облику налет какой-то ранимости. Комбинация этой невинности в глазах, и этих линий вокруг них, и этих ресниц – все это вместе создавало некую беспокойную, тревожную картину.
Откашлявшись, Спенсер произнес:
– К вашему сведению, на морозе тело человека охлаждается со скоростью один градус в минуту.
– А, – сказала она, и углы ее рта сложились в улыбку. – Спасибо за информацию.
– Да. Но я смотрю на вас уже в течение пяти минут. Может быть, даже шести.
Она отбросила волосы назад, не выпуская из пальцев шнурки.
– Ну и как я выгляжу?
Их взгляды встретились снова, и она улыбнулась ему своими потрескавшимися губами. Он напустил на себя серьезный вид, что оказалось нетрудно, поскольку Спенсер был человек серьезный, и ответил:
– От вашего вида мне становится холодно.
– В соответствии с вашими расчетами я должна быть сейчас мертва. Один градус в минуту, ничего себе!
– Нет, вы не умерли. Пока еще, – произнес он, почти улыбаясь. – Однако изрядно окоченели. Есть опасность, что и обморозились. Небось уже все онемело.
Она коснулась своей ступни:
– А знаете, возможно, вы правы. Я даже не чувствую сейчас холода.
