Текст книги "Красные листья"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)
– Стоит. Но Кристине уже все равно. Ничего уже не поправишь.
– Ничего, кроме восстановления справедливости. Виновный должен быть наказан.
– Ну и что? От этого я не буду чувствовать себя лучше. Человек умер – ему уже все равно, а я должен во имя справедливости доносить на живого? Кроме того, единственное, что я видел, только то, что на этот раз Конни возвращалась в Хинман.
– На этот раз?! – воскликнул Спенсер.
– Это было в прошлом году зимой. – Френки продолжал, теперь он уже не мог остановиться. Голос его стал низким, как у настоящего заговорщика. – Примерно в феврале. Да, это было перед зимним карнавалом, который бывает в середине месяца.
– И что же? Что? – Спенсер почти кричал.
Френки понизил голос еще на порядок и подался вперед.
– Конни, – прошептал он, – тогда столкнула Кристину с моста.
Из Конкорда прибыли помощники окружного прокурора. Оба в темно-серых костюмах. Джон Артел и Дафна Сайлас, молодые, серьезные и нетерпеливые. Они были похожи друг на друга, как близнецы, и прибыли они якобы для того, чтобы помочь Спенсеру в расследовании, но сам Спенсер понимал это иначе.
Спенсера в отношении помощников окружного прокурора беспокоило не то, что они будут принимать участие в расследовании. Они всегда принимали участие в делах особой важности. В конце концов, они представляли общество, и в его интересах отправить виновного за решетку. Так что помощники окружного прокурора должны принимать участие в расследовании. Их бригады были внушительные, они имели большой бюджет, и Спенсер полагался на их экспертов все время, когда занимался поисками хулиганов и воров.
Но не убийц.
На этот раз их присутствие Спенсер принял на свой счет. Они здесь не потому, чтобы ему помочь, а затем, чтобы вытеснить его, занять его место. Они здесь, потому что ему не доверяют. И Галлахер вместе с ними. Это было убийство первой категории, и их амбиции взыграли. Убийство означало высокопрофессиональную работу. Убийство – это также в какой-то степени и политический инструмент, которым можно будет воспользоваться в избирательной кампании. Они приехали сюда, чтобы победить.
Все собрались в большой комнате для заседаний. Спенсер держал в руках магнитофон с записью его разговора с Френки, обдумывая, как лучше рассказать этим людям о его беседе с матерью Кристины.
Но у Дафны, кажется, был свой план.
– Мы собираемся, – сообщила она деловым тоном, – подробнейшим образом допросить двух мужчин, которые знали жертву…
– Каких двух мужчин? Кристина Ким была знакома больше чем с двумя мужчинами, – произнес Спенсер, глядя на Джона Артела. – Если только вы имеете в виду каких-то особенных мужчин.
– О'Мэлли! – прогремел Галлахер.
Дафна и Джон даже не улыбнулись.
– Послушайте, – проговорил Спенсер мягче, пытаясь улыбнуться, – прежде чем прослушать запись допроса Френки Абсалома, я хотел бы вам рассказать о Кэтрин Синклер.
– О ком? – спросила Дафна.
Уилл замотал головой, делая знак Спенсеру: мол, не надо, не надо.
– О матери убитой девушки…
– Я считал, что ее фамилия Ким? – сказал Джон.
– Так оно и было. По мужу. Ее девичья фамилия – Синклер. Ее мать рассказала мне…
– Хорошо, я уверена, что это очень интересно, детектив, – прервала его Дафна, – но нам нужно как можно скорее допросить Говарда Кима…
– Говарда Кима? Ее бывшего мужа?
– Да.
– Хм, вы можете найти его сейчас в похоронном бюро. Он оформляет похороны своей бывшей жены. Он пробудет здесь несколько дней, потому что еще предстоят похороны на кладбище Пайн-Нолл. Лучше всего, конечно, допросить его прямо на кладбище.
У Дафны Сайлас с чувством юмора было слабовато. Она если и имела его, то тщательно скрывала.
– Как насчет Френки Абсалома? У него есть алиби?
– Да, – вмешался Уилл. – Его видели, когда он занимался и потом ушел из библиотеки около часа тридцати.
– Почему бы вам, ребята, не допросить девушек из баскетбольной команды? – сказал Спенсер. – Я слышал, некоторые ее там недолюбливали.
– Вот как? – оживилась Дафна.
– Прошу тебя… – Галлахер кашлянул в кулак, чтобы привлечь внимание Спенсера.
Тот умолк. Но не надолго.
– Я предлагаю вам сейчас прослушать эту пленку. Там можно найти кое-что любопытное. У нас есть время, потому что все равно нужно ждать звонков Ландерса и Инниса. Или вы предпочитаете сначала дождаться результатов заключения патологоанатома и анализа отпечатков пальцев, взглянуть сначала на них, а потом заниматься всем остальным?
– Я думаю, мы могли бы посмотреть на них вместе, – сказала Дафна, и ее губы тронула легкая улыбка. Спенсер внимательно на нее посмотрел. Если бы Дафна Сайлас не была такой сухой и правильной, он мог бы подумать, что она проявляет к нему отнюдь не служебный интерес.
Во время прослушивания записи допроса Френки на лицо шефа Спенсеру смотреть не хотелось. Галлахер выглядел как человек, который только что услышал, что выиграл четыре миллиона долларов или уж, по крайней мере, получил повышение по службе и существенную прибавку к жалованью. Даже всегда сдержанный Уилл и тот чуть ли не засуетился. Дафна и Джон оставались спокойными, но их глазки посверкивали.
– Это же потрясающий материал, Трейси, – сказал Галлахер.
– Да, я рад, что вы так считаете, сэр, – отозвался Спенсер.
Дафна встала:
– Джон, позвони доктору Иннису. Скажи ему, что нам нужны результаты анализа крови немедленно. – Она повернулась к Спенсеру: – Отличная работа, детектив.
Спенсер улыбнулся.
Эд Ландерс позвонил первым и сообщил результаты анализа отпечатков пальцев. Повсюду в комнате Кристины было найдено большое количество отпечатков, принадлежащих, кроме нее, по крайней мере, еще троим. Все они идентифицированы как отпечатки Конни Тобиас, Джеймса Шоу и Альберта Мейплтопа. Но отпечатки на бутылке «Южного комфорта» принадлежали только Кристине и… Конни.
Последнее почему-то привело Уилла в восторг.
– Она ходила по перилам этого моста, только когда выпьет. Правда, Трейси? – сказал он, обращаясь к Спенсеру. – Эту бутылку принесла ей Конни, чтобы та выпила, чтобы она, наконец, вышла на этот мост, понимаешь?
– О, Уилл, – устало произнес Спенсер. – Такая скудная информация – и такие серьезные выводы. Во-первых, никто не видел, как Конни приносила бутылку Кристине.
– Да, но Френки видел Кристину на мосту. И он видел там также и Конни, – сказал Галлахер.
– Да, Конни очень ревнивая, – согласился Спенсер. – У них был своего рода любовный треугольник…
– Ну и что, ты хочешь сказать, что свидетельства Френки не столь безупречны? – громко спросил Галлахер.
– Я этого не говорю, сэр, – сказал Спенсер. – Но их безупречность не должна нас отвлекать. Иначе мы можем пропустить какие-нибудь другие версии.
– Какие такие другие версии? – недовольно проворчал шеф.
Спенсер посмотрел на Уилла. Ему показалось, что тот не на его стороне.
Спенсер открыл рот и хотел снова попытаться влезть с Кэтрин Синклер. Ему хотелось сказать: «Подождите, выслушайте меня внимательно. Выслушайте!» Но ничего из того, что он собирался им рассказать, не вызывало у них ни малейшего интереса.
Шефу нужно было позвонить. Джон Артел тоже собрался позвонить. Уилл похлопал Спенсера по спине. Дафна сидела напротив Спенсера и смотрела на него.
И в этот момент из факса поползла лента с анализом крови.
Где-то посередине процедуры прочтения протокола, посмотрев на торжествующие лица присутствующих, Спенсер извинился и направился к выходу. Уилл последовал за ним.
– Что с тобой? – прошептал Уилл. – Что, черт возьми, на тебя нашло?
– Ничего, – сказал Спенсер, быстро хватая со своего стола ключи и натягивая куртку. – Я скоро вернусь.
– Спенсер! – воскликнул Уилл. – Что, черт возьми, происходит? Мы же ведем расследова…
– Нет, дружок, в этом-то вся и проблема, – усмехнулся Спенсер. – Это вам всем кажется, что расследование убийства уже закончено и можно приступать к составлению обвинительного заключения. Что же касается меня, то я нахожусь еще где-то только в середине пути.
– О'Мэлли, что это ты тут бормочешь? Ты что, сам не видел все эти улики? Ты не слышал, что сказал тебе Френки?
– Я видел все улики. Я слушал Френки.
– Так куда же, черт возьми, ты сейчас направляешься?
– Я направляюсь поговорить с Конни Тобиас, – ответил Спенсер.
По пути в общежитие Хинман Спенсер вспомнил вдруг о фирменной картошке у Молли, которую не поел вчера в первый раз за все воскресенья, которые он проводил у Молли, потому что вчера он был далеко отсюда, в Норуолкской государственной больнице для хронических больных. Единственное, что поддерживало вчера его силы и помогло продержаться на ногах до сих пор, – несколько чашек черного кофе, и виски «Джек Дэниеле», на который он наткнулся поздно ночью, когда возвратился из Коннектикута.
Спенсер знал, что времени у него не много.
Конни у себя комнате не оказалось. Не было ее ни у Джима, ни у Альберта.
Спенсер решил, что, скорее всего, Конни обедает, поэтому направился в кафе «Коллиз». Это был большой зал с окнами трехметровой высоты. Сев за один из круглых столов, Спенсер стал ждать.
Констанция Тобиас была милой, симпатичной девушкой, которая двигалась по правильному пути. Она была из Колд-Спринг-Харбора, а оттуда появляются только такие девушки – любвеобильные, с детства избалованные лаской, хорошо воспитанные, образованные. В Колд-Спринг-Харборе деревья выше самых высоких домов, а между платанами проглядывает сияющий пролив Лонг-Айленд. В Колд-Спринг-Харборе подъездные дорожки к домам обычно бывают длиной в одну восьмую мили, в домах обязательно отдельное жилье для горничных, две гостевые комнаты, и семь ванных с туалетами, и бассейны с подогретой подсвеченной водой, и теннисные корты, и стены из французского кирпича, и крытые шифером крыши. В Колд-Спринг-Харборе Конни Тобиас красила волосы, чтобы выглядеть светлой блондинкой и нравиться Альберту Мейплтопу, а на оцарапанную щеку накладывала тональный крем «Ланком».
В школе, где учился Спенсер, ему никогда не приходилось встречать таких девушек, как Конни. В школе, где он учился, девушки такого уровня не появлялись. Он видел их в других местах. Редко, правда. Это были девушки особого рода. Они, несомненно, считали, что слишком хороши для таких, как Спенсер, когда проходили мимо, высоко задрав нос, в своих белых свитерах, с книгами под мышкой.
Иногда Спенсер думал, что стал дорожным полицейским этого округа только потому, чтобы штрафовать всех этих девиц за превышение скорости, когда они гоняли на своих фешенебельных машинах. Иногда, когда настроение было хорошее, он их отпускал, только слегка пожурив.
Но за то, что произошло, даже в те времена, штрафом отделаться было никак нельзя. Это ведь не превышение скорости выше восьмидесяти миль в час.
Тут светит такое наказание, что лучше и не думать.
Появилась Конни в обтягивающих джинсах и розовом свитере с высокой талией. Рядом шли какое-то девушки, которых Спенсер не знал. Она увидела Спенсера, остановилась и улыбнулась. Спенсер кивнул и поднялся. «Она, наверное, где-то внутри себя надеется, что я здесь случайно и жду не ее, но по лицу видно, что она знает, кого я жду. Только ее».
Спенсер медленно приблизился к ней.
Конни приняла храбрый вид и затараторила:
– Детектив О'Мэлли, я могу пообедать? Я не ела с семи утра.
Да, это она с вызовом поглядывает на него из окна своей черной шикарной машины и жеманно, с претензией на флирт заигрывает: «Что я такого сделала, офицер? Я что, ехала слишком быстро?»
– Нет, Конни, – твердо произнес Спенсер. – Вы не будете обедать. Я должен с вами поговорить.
– Хорошо, конечно. Я готова. Но может быть, после обеда?
– Нет, – сказал Спенсер, повышая голос. – Сейчас. Обедайте, и будем говорить.
Он застал ее врасплох.
– Надеюсь, во время нашего разговора я не потеряю аппетита? – спросила она, пытаясь улыбнуться.
– Такое не исключено, – ответил Спенсер.
Его собственный желудок урчал и болел от пустоты. Стоять за едой было некогда, поэтому он взял только чашку кофе. На этот раз он влил туда огромное количество молока и положил несколько кусочков сахара.
– Конни, – произнес он, – я не собираюсь ходить вокруг да около. Примерно через полчаса, а может быть, и раньше здесь появится начальник полиции с ордером на ваш арест.
– Арест? – спросила Конни тихо, почти шепотом. – Арест за что? – Она вяло откусила от своего гамбургера.
Темно-вишневый стол, за которым они сидели, был круглый. Спенсер подумал, что мебель в этом студенческом кафе почти такая же, как в комнате для допросов в управлении полиции. Здесь просто было немного уютнее.
– Конни! Френки Абсалом, вы его помните?
– Конечно, помню, – отозвалась она. – Ведь он наш друг.
– Френки видел вас на мосту в ту ночь, когда погибла Кристина.
– Ну и что? – мгновенно выпалила Конни.
Спенсер постарался вернуть ее на землю и с нажимом сказал:
– Конни, он видел вас на мосту через несколько минут после того, как Кристина исчезла из виду, и, когда он увидел вас, вы уже возвращались назад из лесу.
Конни молчала.
Спенсер отвел от нее взгляд и напомнил ей кое-что из того, о чем она уже говорила.
– Вы рассказывали, что в ночь со вторника на среду выходили из общежития. Вы помните, куда ходили?
– Думаю, что да.
Спенсер поднял глаза:
– Значит, помните? Я же вас спрашивал, где вы были в ночь со вторника на среду, десятки раз и десятками разных способов. И вы ни разу не упомянули, что ходили на мост. Это была очень важная деталь, которую вы опустили. Не так ли?
– Я не упоминала об этом потому, что это не имело никакого значения и ни на что не влияло.
Спенсер пытался говорить тихо:
– Не вам об этом судить, Конни. Не вам. Вы считаете, что это не имело никакого значения? Напрасно. Очевидно, ваши высокообразованные родители не научили вас, что, когда требуют подтвердить свое алиби, вы не должны опускать ни малейшей детали, особенно если были на месте совершения преступления. Этого ни в коем случае нельзя было делать, даже если вам показалось, что это ни на что не влияет.
– Спрашивается, какое отношение имеют мои родители ко всему происходящему? – бросила она, и Спенсер подумал, что это правильно. Действительно, какое они имеют отношение вообще ко всему? Но он вспомнил платаны в Колд-Спринг-Харборе, за которыми прятался пролив Лонг-Айленд, и подумал, что они имеют отношение, и большое. «…Но к тебе, Констанция Тобиас. Они сделали тебя такой, какая ты есть, и поэтому ты сидишь сейчас здесь и думаешь, что ты выше закона и, уж конечно, выше меня».
– Позвольте мне объяснить. Вы исчезли на сорок минут, и никто не видел вас нигде, кроме Френки, который был вблизи места совершения преступления. Вы не хотите мне рассказать, чем занимались на этом мосту?
– Я уже вам все рассказала.
– Нет, не рассказали. Вы никогда мне об этом не рассказывали.
– Я искала Альберта, – сказала она отворачиваясь.
– На мосту?
– Да.
– И вы его там нашли?
– Нет.
– А как насчет Кристины? Ее вы видели?
– Нет, – сказала она, беря гамбургер дрожащей рукой.
Спенсер засмеялся:
– Что вы делаете, Констанция? Вы хотите сказать, что не собираетесь ничего мне рассказывать? Ну что ж, прекрасно. В таком случае я ухожу.
– Я не убивала ее! – воскликнула Конни. – Лейтенант, детектив, кто вы там по званию, я ее не убивала.
– Нет? Ну и чудесно. На судебном заседании вас обязательно приведут к присяге. Хотелось, чтобы вы это прочувствовали.
– Судебное заседание? О чем вы говорите? Я ее не убивала! Говорю вам, не убивала! – Она почти кричала, так что студенты, сидящие за столами поблизости, подняли головы и посмотрели на нее.
«Не часто бывает такое, – подумал Спенсер, – чтобы в Дартмутском колледже во время обеденного перерыва в кафе «Коллиз» студентка объявляла во всеуслышание о своей непричастности к убийству. Возможно, студенты вообще видят такое в первый раз».
– Расскажите, как это было, – снова спросил Спенсер, стараясь быть как можно мягче. – Расскажите.
Конни начала плакать и, всхлипывая, продолжала «качать права»:
– У меня есть право пригласить адвоката. У меня есть право не отвечать ни на чьи вопросы, пока со мной не будет адвоката.
– Ах, вот чего вы хотите! Ну что ж, действительно, у вас есть такое право. Но учтите: тех, кому предъявлены обвинения в совершении убийства, под залог не выпускают.
– Меня еще пока никто ни в чем не обвинял, – подавленно проговорила Конни. – Кроме вас.
Спенсер вздохнул:
– Мисс Тобиас. Неужели я похож на подлеца? Я здесь, чтобы помочь вам. Почему вы все так сами себе осложняете? Если вы не виновны, расскажите мне все как есть, и тогда я буду на вашей стороне. Это моя работа.
– Я не виновна, – быстро произнесла Конни.
– Почему я должен вам верить?
– Потому что это правда.
– Правда? – Спенсер искал подходящие слова. – Вы, видимо, не все еще поняли из того, что я сказал. – Он сделал паузу, пытаясь собрать разбегающиеся мысли.
– Почему вы так на меня смотрите? – спросила Конни. – Как будто думаете, что я виновна.
Спенсер грустно покачал головой:
– Вы не хотите мне помочь. А жаль. Почему вы не хотите, мне все рассказать? Я вам неприятен? Или, наоборот, у меня слишком мягкие манеры? Почему? Я всегда считал себя неплохим следователем, но с вами сущая морока. До сих пор ни один из вас ни единого слова, способного пролить свет на существо проблемы, добровольно не произнес. Джим не сказал мне, почему, когда увидел черные ботинки Кристины, бросился бежать и ничего не сообщил нам. Альберт не рассказал мне правду о ней и о себе. И вы не рассказываете мне, что делали на мосту.
– Я расскажу вам. Ладно? Но если я вам расскажу, вы мне тогда поверите? – взмолилась она.
– Не знаю, Конни, – спокойно произнес Спенсер. – Давайте начнем. Но вы не должны начинать с того, что потеряли голову от ревности и все такое прочее. Хорошо? Потому что это все очень серьезно. И если вы признаетесь в совершении преступления, которого не совершали, то будете потом рассказывать сами себе эту историю в тюрьме до конца жизни. Так что говорите, но осторожно. И думайте! Думайте обо всем.
Конни уставилась на Спенсера, временно лишившись дара речи.
– Но это ведь не все, – сказала она, выдавливая слова. Ее пальцы дергали попеременно то брови, то веки. Даже смотреть на это было тяжело. – Послушайте, я все поняла… Я вышла туда… – Спенсер увидел, какие она проделывает над собой огромные усилия.
– Я вышла туда, – продолжила она, – чтобы искать Альберта.
– Альберта?
– Да, Альберта.
– Но почему он должен был оказаться на мосту?
– Потому, – выдавила из себя Конни, сражаясь за то, чтобы суметь произнести каждый звук, – что, где появлялась она, там обычно оказывался и он.
– А-а-а. Понятно.
– Я очень тяжело все это переносила…
– Да, это мне очень понятно.
– Я пошла туда, потому что подумала, что он, возможно, с ней. И это меня взбесило.
– Насколько взбесило, Конни? – спросил Спенсер. – Насколько?
Она отодвинула тарелку с едой, вернее, оттолкнула, но слишком далеко, и тарелка упала на пол. Они оба посмотрели на нее, но поднимать не стали. Конни продолжила:
– Не прикидывайтесь тупым. Я пошла туда, чтобы уличить его. Вернее, их обоих.
– Уличить их в чем?
– Не знаю. Наверное, в том, что они где-нибудь занимаются сексом.
– Занимаются сексом на морозе? Вам приходилось прежде заставать их за чем-нибудь подобным?
– Когда они целовались. В общем, что-то такое. Я вся была на пределе. Вы даже представить себе не можете, чем это было для меня. Постоянно изводиться подозрениями. Он отсутствует у себя в комнате, и ее нет в своей комнате. Его нигде нельзя найти, и ее нигде нельзя найти. Или… она в библиотеке, и он в библиотеке, она прогуливает Аристотеля, и он тоже рядом. Она в кафе «Коллиз», значит, и он там же.
Спенсер хранил молчание.
– Понимаете, я сходила с ума от ревности. Я даже не могла собраться с мыслями. Детектив, я не могу даже этого отрицать – я счастлива, что ее нет, я желала ее смерти очень долгое время. Она сводила меня с ума. Вот что было у меня на душе. Она всегда стояла между Альбертом и мной. Даже если она была где-то поблизости, одно это уже сводило меня с ума.
Спенсер вслушивался в слова, произносимые Конни, пристально вглядывался в ее искаженное лицо и не находил в себе сил поверить ей.
– Конни, вы все еще не понимаете. Ведь то, что вы только что мне сказали, вместе с уликами, которые мы имеем, означает для вас пожизненное заключение. – Он сделал паузу. – Без Кристины Ким, но все равно пожизненно.
– О чем вы говорите? Я же вам сказала, что не убивала ее. Я ведь только говорю, что счастлива, что ее нет.
– Конни, но вам никто не поверит, – сказал Спенсер, а затем медленно добавил: – И я вам не верю.
– А я утверждаю, что это правда. Зачем мне врать?
– Зачем вам врать? – «Она что, действительно идиотка?» – подумал Спенсер. – Зачем вам врать?
Кажется, до нее что-то дошло.
– Хорошо-хорошо. Но я вас уверяю, что на сей раз это чистая правда. Я ее не убивала. Я только искала его.
– Чтобы убить?
– Не надо смеяться. Чтобы уличить.
– Уличить в чем? И зачем?
– Ну, чтобы убедиться самой раз и навсегда, что все это правда.
– Правда? – Спенсер засмеялся. – Констанция, вы не могли… Я просто не верю, что вы могли пребывать в таком неведении. Я никогда не видел их вместе и все же еще три дня назад не сомневался, что это правда. Я знал, что это правда, поговорив только один раз с вами и один раз с Альбертом. Вам же следовало об этом знать много раньше. Зачем вам это все было нужно? – Спенсер был зол на Конни за то, что она позволяла Альберту предавать ее, а Кристину – лгать. – Почему вы не порвали с ним и не покончили со всем этим? Зачем вам надо было оставаться с ним?
– Зачем? – Вопрос этот, казалось, Конни одновременно и удивил, и смутил. – Потому что я люблю Альберта, вот почему. Я люблю его больше всего на свете. Потому что я не верила всему этому долгое время. И до сих пор еще не совсем верю. Он всегда смотрел мне прямо в глаза и говорил так искренне. Я не могла поверить, что он может так поступать со мной, так врать мне…
– Поверьте теперь, хотя бы мне, – сказал Спенсер. – Это правда.
– Откуда? Откуда это вам известно?
– Это рассказала мне она. И он тоже рассказал.
– Он вам рассказал? – выдохнула Конни. Она боролась с собой, и это отражалось на ее лице. – Я… Я не могу… не могу поверить, что он вам это сказал, – произнесла наконец она.
– Почему? Конечно, он не хотел мне этого говорить. Я должен был спросить его двадцать раз. Но это нормальное положение для всех вас. Вы тоже на первые девятнадцать вопросов отвечали отнюдь не так правдиво.
– Все равно это больше не имеет никакого значения, – сказала Конни.
– Вы ошибаетесь, Конни. Это очень важно, – вздохнул Спенсер.
– Нет. Я имею в виду, что это не имеет значения сейчас. Пусть все останется между мной и Альбертом по-прежнему. А потом все будет так, как будто она никогда не существовала. Понимаете?
– О, понимаю, – сказал Спенсер, делая усилие, чтобы не раздражаться. – Но она существовала, она была живой. Вы можете себе представить, Констанция, что это значит – быть живой, такой молодой и вдруг умереть?
– Я пытаюсь об этом забыть, – всхлипнула Конни. – Я знаю, что это должно когда-нибудь забыться. Вот почему я считаю очень хорошей идеей передачу ее денег «Красным листьям». Потому что она больше никогда не будет присутствовать рядом с нами. Понимаете? Нам не нужны ее деньги, чтобы покупать на них дом, оплачивать свадебное путешествие и прочее. Если мы возьмем ее деньги, это будет означать, что она все время будет присутствовать в нашей жизни.
– Все равно теперь она навсегда останется вплетенной в вашу жизнь, хотите вы этого или не хотите.
Конни не поняла того, что сказал Спенсер, или предпочла не понять.
– Да и не была она мне никакой подругой, – произнесла она печально. – Ну что это за подруга, спрашивается? Подруги так не поступают.
– Конни, – медленно произнес Спенсер, подчеркивая каждый звук, – вы ошибаетесь: друзья и подруги именно так и поступают. Потому что это от них не зависит. Такое случалось во все времена. Это описано в книгах. Но если человек говорит, что любит, если он собирается на девушке жениться и обманывает ее – вот это и есть подлость. Разве можно так поступать, если любишь?..
– Вот именно это я и имела в виду. Альберт любит меня. Я не могу поверить, чтобы он мог причинить мне такую боль.
– Но он это сделал, Конни. Кристина вам ничем не обязана, а Альберт обязан всем, и все же он лгал вам и обманывал с самого начала.
Конни побледнела, ее рот задергался, она вскричала:
– Я не верю этому! Не может быть, чтобы с самого начала!
Спенсер собирался сказать: «Вы уж поверьте мне, Конни, именно с самого начала», но не сказал, а устало опустился на стул. Не было здесь Уилла, некому было положить руку на плечо Спенсера.
– А эти царапины на вашей щеке, Конни, откуда они?
– Я же говорила вам: я играла со своим братом…
– Конни!
Она заерзала на стуле.
– Конни, – произнес Спенсер несколько тише. Он чувствовал, как в передней части его лба расширяются вены и в них неровными импульсами бьется кровь. – Конни, ваша кровь, ваша кровь обнаружена под ногтями Кристины. Мы обнаружили вашу кровь под ее ногтями, а у вас на щеке имеются следы, что свидетельствует: поцарапала вас она.
– У нее под ногтями? – спросила Конни.
Спенсер не сомневался, что она готова и это отрицать.
Он придвинулся ближе. Вид у него сейчас был никудышный – изможденный, бледный, с ввалившимися глазами, он с большим трудом держал себя в руках.
– Меня интересуют некоторые детали того, что произошло в ту снежную ночь со вторника на среду. Итак, вы повалили ее на землю и прижали к ее лицу подушку. Вы приняли решение ее убить. Но ей все же каким-то образом в последнем усилии удалось дотянуться своей единственной действующей рукой до вашего лица. Она не хотела сдаваться, она сопротивлялась и вцепилась ногтями в вашу щеку, и вам пришлось прижать подушку еще сильнее, сильнее, сильнее, пока ее рука не опала и Кристина не перестала трепыхаться. Так позвольте спросить вас: вы поднялись сразу или посидели некоторое время, взгромоздившись коленями на ее грудь, чтобы убедиться, что она действительно мертва?
– Я не знаю, о чем вы говорите?! – воскликнула Конни испуганным голосом. Она почти закричала.
– Констанция, – тихо произнес Спенсер, – ваша кровь найдена под ее ногтями. Вы понимаете, что это значит?
По лицу Конни Спенсер мог видеть, что она поняла.
– Послушайте, – произнесла она нерешительно. – Все было совсем не так. Мы с ней действительно были близкими подругами. Все стало катастрофически ухудшаться в последнее время. А последний год, – добавила она, шмыгая носом, – вообще, наверное, был самым худшим периодом в нашей жизни.
– Особенно для нее, – сказал Спенсер.
– Для нас обеих. Я просто не могла этого выносить. Мне хотелось верить им, ей и Альберту, я пыталась, но это мне давалось все труднее и труднее. Наши отношения – я, Альберт и она – начали выходить из-под контроля.
Спенсер ждал.
– Но эти царапины на моем лице… Я не… Это случилось не в лесу. Это произошло в ее комнате. Вернее, в коридоре у ее двери. Мы подрались.
– Когда?
– Во вторник вечером. Примерно около полуночи.
– Около полуночи, вы сказали?
– Да.
– Вы же говорили мне, что не видели ее после одиннадцати?
– Да, говорила.
Спенсер отставил в сторону свой кофе.
– Конни, я бы советовал вам позвонить родителям и попросить их нанять адвоката.
– Вы думаете, мне действительно нужен адвокат? – спросила она запинаясь. – Но я говорю вам правду.
– Правду? Это правда? Я уже не знаю, что это такое – правда. Мне кажется, этого понятия больше в природе не существует. Вы трое заставили меня сомневаться в подлинности моего собственного имени.
– Вы сказали, что я взгромоздилась коленями на грудь Кристины! – воскликнула Конни очень громко. – Так вот, этого не было. Я не убивала ее. Это же просто смешно. Вы сами знаете, что я ее не убивала.
Спенсер медленно покачал головой и постарался придать особый вес своим словам:
– Вы так считаете, что я это знаю? Нет. Я не знаю ничего. В любом случае мне доказывать вам ничего не придется. Это вам придется доказывать двенадцати присяжным.
Конни затихла, но снова собралась с силами и упрямо повторила:
– Но вы должны мне поверить, детектив: я этого не делала.
Какой бы там фасад она ни имела, сейчас все это рухнуло. Где-то позади остался залитый солнцем Колд-Спринг-Харбор, но она не скоро его увидит, а может быть, никогда. Ее добропорядочные родители двадцать один год внушали, втолковывали ей и брату, что они могут делать все, что захотят, главное – сосредоточить свои помыслы на этом, а затем громко отстаивать свою правоту. Да, Констанция делала то, что хотела. Она сосредоточила свои помыслы на этом, а затем, когда не добилась успеха, пыталась снова и снова настоять на своем.
– Неужели вам нравится меня мучить? – продолжила Конни. – Я говорю вам, что это правда. Мы действительно подрались. Я не знаю, как это случилось, но я вдруг бросилась на нее. Она пыталась меня оттолкнуть, на несколько секунд все вышло из-под контроля, но только на несколько секунд. Я была на нее очень зла. Понимаете?
Спенсер подался вперед, ему хотелось схватить ее за плечи.
– Настолько зла, что смогла убить ее?
– Я говорила вам, я же говорила вам несколько раз! Почему вы мне не верите? Я ее не убивала.
– А это что, был первый раз, когда вы пытались ее убить? – спросил неожиданно Спенсер. – А, Конни?
Конни побледнела, раскрыла рот и откинулась на спинку стула. Спенсер не мог смотреть ей в глаза и опустил голову.
– Лейтенант… Детектив… О'Мэлли, – произнесла она, заикаясь, – я не… Пожалуйста, вы должны мне верить. На этот раз… нет… Я не убивала ее…
– Трудно дается признание. Верно, Конни? Вы все еще не можете преодолеть себя и сказать: «Да, это сделала я», и тогда, после этого вашего признания, останется лишь бумажная работа, а потом придется выслушать приговор суда. Нет, вам хочется посопротивляться еще немного. Выдумаете, что еще есть какой-то шанс? Но ведь ее убили вы. Верно?
– Послушайте, – испуганно произнесла Конни, потирая свое лицо, – этот случай, в прошлом году… Ведь вы о нем говорите? Вам это тоже рассказал Френки? Господи, этот Френки! Вот уж никогда не думала. Так вот, про то, что было в прошлом году… – Она нервно хохотнула и сразу же заплакала.
Спенсер полез в карман, достал несколько бумажных носовых платков и протянул их ей. Она вытерла лицо. Они не произнесли ни слова.
– О Господи, это действительно плохо. Правда? Я этого прежде не понимала. Почему я этого не понимала? Но это очень плохо…
– Да, – согласился Спенсер. – Это довольно паршиво.
– Кто-нибудь еще знает об этом? – спросила Конни со слабой надеждой. – Или только вы? – И в глазах у нее появилось что-то вроде: «Если об этом знаешь только ты, офицер полиции, то… я всегда не против… а почему бы и нет…
