Текст книги "Красные листья"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
– Но ты должна была подозревать, что между ними что-то есть.
– Я не хотела об этом думать, Спенсер, – твердо проговорила Конни. – Был у меня такой метод защиты – не думать об этом.
– Почему?
– Почему? – Вопрос этот, казалось, ее расстроил. – Потому, – Конни горько усмехнулась, – что тогда бы мне пришлось осознать, что Альберт лжет. Тогда бы мне пришлось признаться самой себе, что он лгал мне всегда, а если бы я все это осознала, то мне бы пришлось с ним расстаться, а вот этого я не хотела. Понимаешь?
– Даже если это означало провести всю жизнь среди тотальной, непрерывной лжи?
– Да, – тихо произнесла Конни. – Даже если это было бы так.
Спенсер не нашелся что ответить.
– Как бы то ни было, – продолжила Конни, – после того как мы подрались, я пошла вначале к себе, потом… Ну, я это уже все говорила, повторяться не буду, в общем, найти я его нигде не могла и просто… просто взбесилась. Я выбежала на улицу в надежде, что найду их там.
Сначала я сходила на автостоянку, потом спустилась вниз по лестнице к лодочному причалу, потом обратно наверх по этой же лестнице и только после этого решила посмотреть на мосту. Не увидев никого и там, я начала громко выкрикивать его имя. Я прошла до конца моста и посмотрела направо. – Она сглотнула. – Знаешь, мне показалось, что я что-то увидела. Кого-то. Я не была уверена. Я не знаю, приходилось ли тебе бывать за библиотекой Фелдберг ночью. Там так темно.
Спенсер кивнул. Он знал, как там темно, за библиотекой.
– Мне почудилось какое-то шевеление в лесу. Я еще подумала: неужели они теперь и туда стали забираться? Поколебавшись недолго, я медленно двинулась по тропинке. Собственно, тропинки там уже не было, все замел снег, и шаги мои совсем не были слышны, такая стояла тишина. И вдруг мне стало страшно. Я даже не могу это объяснить. Просто стало страшно. Я почувствовала себя маленькой девочкой, которая вышла на улицу и в темноте заблудилась. Я уже говорила, что было очень тихо – даже шепот различить можно было. И я действительно что-то услышала. Или мне показалось. – Конни кашлянула. – Это было похоже на треск ломающихся веток там, в лесу. И еще я услышала шаги.
Спенсер перестал дышать, ловя каждое ее слово.
– Шаги, говоришь? Но это мог идти кто-то внизу по шоссе.
– Нет, – покачала головой Конни, – я отчетливо слышала хруст веток. И это было так близко. Очень близко. Я даже подумала, что сейчас столкнусь с ними лицом к лицу. Мое сердце так застучало, что я уже перестала что-то слышать. Понимаешь?
Спенсер понимал.
– Я забыла про свой гнев, свою ревность, про все. Я была в ужасе. Но, прислушавшись снова, поняла: движение переместилось много дальше вперед. Как будто кто-то быстро шел через лес по направлению к общежитию.
– Ты только слышала это, а видеть не видела? – спросил Спенсер, сползая в буквальном смысле со стула.
– Нет. Это, конечно, могло быть какое-нибудь животное. Но звук, по-моему, не был похож. Да я и не знаю, какие звуки издают дикие животные. Я только знаю, какие звуки издают люди. И это было похоже на то, как человек спешит, протискиваясь через густые кусты. Шагов я никаких не слышала, только ветки трещали. – Конни сделала паузу. – Этот звук становился все слабее и слабее. И потом совсем затих. Я по-прежнему дрожала от страха. Чего я боялась? По-моему, чего-то вроде… в общем, чего-то очень плохого. Ужасного. Я не могу сейчас объяснить это.
– И не надо, – сказал Спенсер. У него не было сомнений: все, что рассказала Конни Тобиас, было правдой. – И что было потом? Ты развернулась и пошла назад?
– Нет, – ответила она. – Во всяком случае, не сразу. Очень уж было вокруг темно и страшно. Звуков больше никаких слышно не было. Но мне вдруг захотелось убедиться, действительно ли я слышала движение в лесу или это все мне просто, пригрезилось. Ведь такое иногда с людьми случается в темноте, ночью.
Спенсер кивнул.
– Осторожно, стараясь издавать как можно меньше шума, я двинулась по дорожке дальше. Через некоторое время я достигла примерно того места, откуда в первый раз услышала эти звуки. Дорожка здесь начала круто спускаться под гору. Там впереди было темно, но глаза мои уже привыкли, и поэтому тьма там, конечно, была, но не кромешная. Понимаешь? Я могла различать силуэты деревьев, они стояли среди снега черные, как обугленные. Некоторые окна в библиотеке Фелдберг были еще освещены, и этот свет отражался на снежном склоне. То есть кое-что я все же могла видеть. Я сделала еще несколько шагов, затем еще несколько. Было странно, но мной уже овладел какой-то азарт. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Прекрасно понимаю, – сказал Спенсер, сдерживая дыхание.
– Заняло у меня все это вроде бы… не знаю, ну, может быть, пять… шесть минут. Я прошла еще немного, потом остановилась и прислушалась. Еще прошла вперед. Снова прислушалась. Ни звука. Мне только нужно было удостовериться, что я не ослышалась, или что-то в этом роде. – Конни с трудом проглотила комок, стоявший у нее в горле, и перестала смотреть на Спенсера.
Он же, наоборот, не сводил с нее глаз.
– То, что я увидела, было примерно в полутора метрах от меня. Или мне показалось, что я увидела; я не уверена. Это только позднее я смогла осознать, что я увидела, но тогда, в тот момент, я не была уверена ни в чем. Мне показалось, что я увидела… черные ботинки.
Спенсер шумно выдохнул и откинулся на спинку стула.
– Нет, – прошептал он.
Конни все еще на него не смотрела, но продолжала свой рассказ:
– Я, конечно, сначала их не заметила. Потом увидела, но не могла понять, что это такое. Вроде как два чернильных пятна. Потом они стали похожи на небольшие пенечки, выглядывающие из-под снега, или на крупные обломки веток. Но я снова очень испугалась и остановилась. Меня всю как будто парализовало. Я не могла сделать ни шагу. А уж осознав, в конце концов, что это такое, я просто не могла сдвинуться с места.
Спенсер тяжело дышал, он почти задыхался.
– На садом деле, это заняло, наверное, пару секунд, но мне показалось, что я простояла там целую вечность. Наконец меня как током ударило: «Ботинки!» Я их вдруг очень отчетливо увидела, и в ту же секунду я отскочила назад как ошпаренная, да так, что упала в снег и некоторое время не могла даже подняться. Я поползла в гору, хватаясь руками за снег, упираясь коленями, соскальзывая вниз. Оглянуться сил не было. Мне казалось, что я сплю, и самое главное было теперь очнуться от этого кошмара. Еще никогда в жизни я не была так напугана. Добравшись, наконец, до верха, я долго стояла не двигаясь, а потом со всех ног побежала домой. Детектив, я не просто торопилась, когда шла по мосту, как это рассказывал Френки. Я бежала как угорелая. Слава Богу, дверь осталась незапертая, иначе мне бы ни за что не удалось вставить ключ – так сильно дрожали руки. Потребовалось некоторое время, чтобы успокоиться. Потом я позвонила Альберту. Занято. Позвонила Френки, Джиму. Там не отвечали. Я снова спустилась в комнату отдыха и на сей раз нашла там Альберта. И почувствовала такое облегчение. Он сказал, что все время находился здесь, и я поверила.
Долгое время Спенсер сидел, не проронив ни слова. Затем тихо произнес:
– Значит, ты… ее видела. Она была уже мертва; и ее потихоньку засыпал снежок.
– Нет, – возразила Конни, – не совсем так. Дальше черных ботинок я не двинулась.
Спенсеру хотелось облить лицо водой. Так вот, значит, почему Конни не стала искать Кристину, когда они возвратились после Дня благодарения! Она знала, что это бесполезно.
– Конни, – спросил он, – почему ты все это держала в себе? Особенно с учетом последующих событий. Если бы ничего так и не было потом обнаружено, тогда я понимаю, можно было бы никому и не говорить, но, поскольку Кристину нашли мертвой, почему ты ничего не сказала?
– А что я могла сказать? И кому?
– Почему ты не сказала ничего Альберту тогда же ночью?
– Я была действительно напугана. Я просто физически заболела и мучилась всю ночь, а утром мы уехали, и я пыталась об этом не думать. Мне начало казаться, что, может быть, я ошиблась.
– Почему ты не сказала ничего Альберту на следующий день утром? Вы бы могли пойти туда вместе и проверить.
Конни понурила голову и снова выдавила из себя:
– Альберту я это сказать не могла. Не знаю. Просто не могла, и все.
– Почему?
– Не знаю.
– Я такой ответ не принимаю.
– Это правда.
– Почему ты не рассказала это своим адвокатам? Почему ты не настаивала на своей невиновности? – Произнося эти слова, Спенсер подумал, что не так уж она и чиста. И мгновенно перестал испытывать жалость к Конни, перестал безоговорочно ей сочувствовать.
– Как я могла доказать свою невиновность? – проговорила Конни. – Обстоятельства были против меня. Я отсутствовала в общежитии больше часа и никаким образом не могла отчитаться за этот период, который как раз приходился на то время, когда она погибла. Кроме того, меня видели, когда я возвращалась с места преступления. Ты что, думаешь, я что-то скрываю?
– Что значит «скрываешь»? Ты скрывала, – заметил Спенсер.
Она кивнула соглашаясь:
– Да, скрывала. Плюс к тому у нее под ногтями нашли частицы кожи с моего лица. Что мне было делать? Оставалось говорить какие-то слова, но кто им поверит, если против меня свидетельствовал Альберт! – Она сокрушенно покачала головой. – Джим свидетельствовал против меня, и ты тоже.
– Я ошибался.
– Но тогда ты так не думал.
– Разве это что-то меняет? К тому же на суде я даже не выступал.
– Но все равно ты не был на моей стороне, я это знаю.
– На твоей стороне? Конни, ты видела мертвого человека, который лежал в снегу, и никому не сказала. Даже Альберту. Уж ему-то ты должна была сказать.
Они помолчали.
– У Альберта были перчатки? – спросил Спенсер.
– Перчатки?
– Да. Кожаные, любого типа. Перчатки.
– Да-да. Я не помню очень хорошо, но у него была пара коричневых кожаных перчаток, которые он носил все время. – Она опустила голову. – Но у него были не только перчатки, – проговорила она тихо, уставившись в крышку стола. – У него также была коричневая кожаная куртка.
– Да?
– Она исчезла.
– И что?
– Исчезло и то и другое. Я пыталась об этом не думать. Мы уже выходили, чтобы ехать домой на День благодарения, и он вдруг надевает свою лыжную куртку. Я спросила, где же кожаная, а он ответил, что не может ее найти. Уже после возвращения я снова спросила, нашел ли он свою куртку, и он сказал, что нет. Мы чуть-чуть поговорили об этом, и он сменил тему. Я никак не могла понять, как это могло случиться, что он потерял отличную кожаную куртку. Это меня расстроило. Понимаешь, эту куртку подарила ему я в прошлом году на Рождество. – Конни смущенно подняла глаза. – Я просто больше об этой куртке не могла думать.
Спенсер кивнул и, не щадя ее, сказал:
– Думаю, тебе не хотелось об этом думать. – Увидев в ее глазах боль, он добавил: – Сейчас-то что переживать? Теперь это не имеет значения. – Но он говорил неправду. Это имело значение, и огромное.
– Ну и что теперь? – спросила Конни, пригладив свои волосы.
– Что теперь? – Спенсера этот вопрос удивил. – Не знаю. Может быть, нужно пригласить адвоката и рассказать ему то, что ты рассказала мне сейчас.
– И что? – Она возбужденно задвигалась. – Что хорошего это мне даст?
– Конни, попроси, чтобы он возбудил ходатайство о передаче дела на доследование.
– И что тогда? Ведь я осуждена по согласованному признанию вины! – пронзительно воскликнула она. – Но я ни в чем не виновата. Ни в чем!
Спенсер мягко откашлялся и посоветовал:
– Конни, я бы на твоем месте с такой категоричностью это не утверждал.
– Я говорю тебе: я ее не убивала.
– Да, ты ее не убивала. Но, – здесь Спенсер сделал паузу, ему было трудно найти верные слова, – ты видела ее, мертвую. – Ему очень хотелось, чтобы его глаза сейчас оставались сухими. – Ты знала, чьи это ботинки. Ты знала, что это она. Понимаю: тебе не хотелось об этом тогда думать, хотя, по правде говоря, мне очень жаль, что тебе не хотелось, но на следующий день ты Кристину так и не увидела. Это, несомненно, указывало на то, что именно ее ты видела накануне ночью в лесу, но ты уехала отдыхать, прихватив ее собаку, потому что знала – не отказывайся, знала, – что все равно псу не с кем здесь оставаться. Ты уехала праздновать Благодарение и оставила ее лежать в снегу целую неделю… – Дальше Спенсер продолжать не мог.
– Я ничего не могла сказать. Все равно уже было поздно.
– Да, было поздно. Но тебе нужно было позвать на помощь немедленно, тогда же, в ту же ночь. Разумеется, и тогда уже помочь ей ничем было нельзя, потому что, когда ты ее увидела, он, а скорее всего, была мертва. А может быть, и нет. Подумай об этом. Живи теперь с этим. Если бы ты немедленно позвонила в «Скорую помощь», в полицию, куда угодно, ты бы сейчас здесь не отсиживала свой срок.
– Прямо тогда, немедленно я позвонить никуда не могла! Понимаешь? – беспомощно проговорила Конни.
– Не совсем. Ты сказала, что была напугана. Ну и что?
– Не только напугана. Я была в шоке. Никогда еще в жизни я не была так напугана.
– Конни, до этой ночи у тебя просто не было возможности себя проверить, – сказал Спенсер. – Это самое главное в жизни – кем мы становимся в критической ситуации. Очень легко жить, когда все хорошо, когда ничего страшного не случается. Очень легко, когда ничем не рискуешь. Но однажды в жизни приходит момент, когда тебя зовут. Да-да, зовут, называют твое имя. И нужно идти. А не бежать в противоположную сторону. – Спенсер замолк. Она смотрела на него, ничего не понимая.
– Так, значит, детектив, ты пришел сюда не для того, чтобы мне помочь? – холодно проговорила она. – В таком случае, зачем же ты приехал?
– Убедиться, что был прав.
– Ты был прав? – переспросила она.
Он медленно кивнул:
– Да, был прав.
Спенсер чувствовал себя так, как будто на него взвалили груз огромной тяжести. Эти люди сплели дьявольскую паутину, а он в нее попал и вот уже больше трех лет не может выпутаться. Он стал ее узником. За эти годы он постарел на сто лет, и не быть ему больше молодым. Никогда. На висках уже появилась седина, а на лице морщины. Это они, эти ребята, заставили его постареть. Но довольно с него. Хватит. Больше он им ничего подобного не позволит. Пришла пора освободиться от этих пут.
– Конни, – произнес он решительно, – я знаю, почему ты ничего не сказала Альберту той ночью, когда возвратилась с моста. Ты не сказала ему потому, что подозревала его в убийстве. И когда он больше ни словом не обмолвился о ней, а шли дни, и он даже не упоминал ее имя, и когда со всей очевидностью стало ясно, что она куда-то исчезла, а он вел себя так, как будто это в порядке вещей, ты уже знала, что это он ее убил. И ты ничего не сказала. На что ты надеялась? Что ее никогда не найдут? И, зная, что убил ее он, ты что, не понимала, что становишься соучастницей преступления, или тебе было все равно?
– Не говори так, – выдохнула Конни. – Не говори так. Перестань!
Но Спенсер заговорил еще громче, чем прежде:
– Ты продолжала молчать, как будто набрала в рот воды. Ты что, надеялась, что твои подозрения ошибочные? Ты что, надеялась, если сядешь вместо него в тюрьму, он останется тебе верен и начнет еще сильнее любить? Хотя куда уж сильнее… А, Конни?
– Он любил меня! – воскликнула Конни.
– О, Конни! – Спенсер чувствовал огромную усталость. – Ради Бога! Он никогда тебя не любил. К твоему сведению, он вообще в своей жизни никого никогда не любил. – Потом Спенсер вспомнил темно-вишневое пальто Кристины. – Пожалуй, разве только ее. Неужели ты этого не видела? Думала, принеся себя в жертву, заставишь его любить, но он забыл тебя сразу же, как только за тобой закрылась дверь тюремной камеры. И теперь ты жаждешь отомстить. Но тебе тогда следовало поступить с ним так, как он того заслуживал, а не обхаживать.
Конни заплакала.
– Не плачь. Чего ты от меня теперь хочешь? У нас с тобой даже нет ни в чем полной уверенности. Перестань плакать.
Конни продолжала плакать, не заботясь о том, чтобы вытереть лицо. Сквозь всхлипы она попросила:
– Найди Альберта. Найди его!..
– Найти его? И что потом?
– Не знаю, – призналась она. – Твое сердце само подскажет, как следует поступить.
– Не впутывай, пожалуйста, сюда мое сердце, – бросил Спенсер, но тут же смягчился: – И что ты советуешь мне сделать, когда я разыщу его? Расцеловать в обе щеки?
– Тогда ты будешь знать, что делать, детектив. Я полагаюсь на тебя, – содрогаясь от рыданий и хлюпая носом, заверила Конни.
– Ты думаешь, Альберт тут же сознается в содеянном? Ты его не знаешь, Конни.
– Знаю. Я его знаю.
Спенсер покачал головой:
– Нет, ты его совсем не знаешь. – И он подумал, не рассказать ли ей о Натане Синклере. Но тут же отказался от этой мысли. Разве она уже не достаточно наказана?
Он решил сменить тему разговора и спросил о Джиме.
– Да, – ответила она. – Каждое воскресенье. Он приезжает сюда каждое воскресенье.
– Ты смеешься, – не поверил Спенсер. – Неужели каждое воскресенье? – На самом деле он удивлен не был. – И чем он сейчас занимается?
– Не очень преуспел. Работает менеджером в банке.
– Он учился в Дартмуте, чтобы стать банковским менеджером?
– Нет, – ответила Конни, – он учился в Дартмуте, чтобы стать юристом, а затем политиком, но он… изменил, решение.
– Изменил решение? Но колледж он окончил?
– Насчет этого он тоже изменил решение, – произнесла Конни с задумчивой нежностью.
– Понятно, – кивнул Спенсер. – Конни, а ты, я вижу, тоже изменила решение насчет Джима?
Она смущенно кивнула в ответ:
– Он приезжает сюда каждое воскресенье. – На этих словах ее голос дрогнул, и Спенсер не был уверен, случилось ли это оттого, что таким оказался Джим, или потому, что совсем другим оказался для нее Натан Синклер.
Ему вдруг захотелось протянуть руку и погладить ее.
– Я сделаю все, что смогу, Конни.
– Я знаю, что сделаешь, Спенсер. Такой ты человек.
– Но ты должна понимать: не для тебя – для Кристины.
«И для себя. И для матери Кристины, которой я обещал», – подумал он и подбадривающе улыбнулся Конни.
– Я понимаю, – проговорила она поспешно.
– И я ничего не обещаю, это ты тоже должна понять.
– Понимаю, понимаю. – Она грустно улыбнулась. – Спасибо.
Спенсер встал:
– Не надо меня благодарить, Конни. – Ему хотелось признаться, что все это необходимо ему. Что он делает это главным образом для себя:
– Вряд ли мы еще когда-нибудь встретимся, Конни, – произнес он. – Береги себя.
Так уж получилось, что он влез в трясину, где завязли эти четверо. Думал, что только посмотрит – и назад. Ан нет – он оказался в компании пятым. Покидая некогда любимый Хановер, Спенсер думал, что все остается позади, что все забудется, но ему пришлось все время тащить за собой этот груз. Душа его была как старый, изношенный чемодан, куда небрежно втиснули этот груз, и вот теперь крышка не закрывалась, и груз торчал оттуда, зловеще напоминая о себе.
Все испоганили эти четверо. Все. И его Хановер. И его самого запачкали с ног до головы своими исковерканными жизнями, своими болезненными комплексами.
Спустя три месяца, в июне, Спенсер О'Мэлли разыскал А. Мейплтопа в телефонной книге городка Гринвич, штат Коннектикут.
А. Мейплтоп жил по шоссе Саунд-Бич на берегу пролива Лонг-Айленд примерно в четверти мили от престижного Пойнт-парка. Перед тем как пойти к нему, Спенсер позвонил. Удивительно, но ему показалось, что Натан, услышав его голос, обрадовался.
– Чего вы так долго не объявлялись, детектив? – сказал он, соглашаясь пообедать со Спенсером.
Прежде чем отправиться на встречу, Спенсер все внимательно обдумал и решил взять с собой портативный магнитофон, спрятав его в кармане рубашки. Он также не забыл свой полицейский «магнум». Спенсер вообще никуда не ходил без него, даже когда не работал.
Вечно сидевший без гроша Натан Синклер действительно далеко продвинулся с той поры, когда обитал в приюте города Остин, штат Техас, и с тех юношеских дней, проведенных в Бруклин-Хайтсе. О времени, проведенном под гостеприимной крышей семейства Синклер, упоминать не будем.
Снаружи дом выглядел великолепно. Вероятно, таким же он был и внутри. Трехэтажный коттедж утопал в зелени. Его фасад был украшен небольшими решетчатыми окнами, мансардой на третьем этаже и увитым плющом забором. Ландшафт включал в себя большей частью сахарные клены [34]34
Сахарные клены – род кленов, имеющих сладкий сок, дающих ценную древесину, кленовый сироп и сахар. Осенью они покрыты кроваво-красной листвой.
[Закрыть]и дубы, между которыми проглядывал пролив Лонг-Айленд.
Натан встретил его перед домом. Спенсер стоял, любуясь деревьями и вдыхая соленый воздух.
– Я перевез их из Нью-Хэмпшира и Вермонта, – сказал Натан, показывая на сахарные клены. – Здесь, в Коннектикуте, сколько ни старайтесь, вы не найдете таких красивых деревьев с такими огненными листьями осенью.
Они кивнули друг другу с вежливым безразличием. Рукопожатия избежали. Спенсер слышал, как тоненько гудит его магнитофон.
Натан выглядел возмужавшим. Спенсер подозревал, что он вернулся в Гринвич, будучи в душе полностью Синклером, но в обличье А. Мейплтопа. И действительно, его манера вести себя, одеваться, говорить так вежливо и благородно, его уложенные в прическу, аккуратно подстриженные – косички как не бывало, – освеженные туалетной водой волосы – то есть буквально все свидетельствовало о том, что Натан превратился в настоящего Синклера. Его одежда, дом и его речь говорили о многом. Но было видно и главное – на все это требовались большие деньги.
– Ты все еще Мейплтоп, Натан?
– Вряд ли я уже стану кем-нибудь другим. – Он растянул рот в белозубой улыбке. – Ну и куда же мы поедем?
– А разве нам нельзя остаться здесь?
– Нет. К сожалению, сегодня не тот день. Я только недавно уволил повара и горничную. Поэтому я предлагаю отправиться в город, там есть одно хорошее место. Просто очаровательное. Думаю, вам понравится.
Спенсеру было не все равно, куда ехать. Он хотел остаться в доме, чтобы увидеть, как там внутри. Что он ожидал найти в этих залитых солнцем комнатах, среди цветов и редких растений в горшках, среди книжных полок и антикварных безделушек? Неужели квадратную подушку тридцать на тридцать, безмятежно лежащую на диване?
Место, куда привез его Натан, было действительно приятное. Они сели на южной стороне, где ласково пригревало солнце. Столы были покрыты красно-белыми клетчатыми скатертями. Официантка в красно-белом переднике принесла им кофе.
Первые десять минут они лениво перебрасывались малозначащими фразами. Натан, не переставая, курил. Спенсер понял, что все у Натана сейчас показное: и хладнокровие, и самоуверенность, и изящные манеры с претензией на аристократизм. Он нервничает, и его напряженные пальцы непрерывно хватают сигарету за сигаретой.
– Так чем я обязан твоему визиту, Спенсер? – произнес Натан через некоторое время. – Можно я буду звать тебя Спенсер? Ты уже начал писать книгу?
– Я никогда в этом не был силен, – ответил Спенсер.
– А-а-а, – протянул Натан. Его вопрос повис в воздухе, оставшись без ответа.
Спенсеру хотелось, чтобы Натан хотя бы немного расслабился, но, судя по всему, думать об этом было уже поздно.
– Я ездил повидаться с твоей старой подружкой Констанцией Тобиас. Ты еще помнишь ее?
– Конечно, я помню Конни, еще бы, – вяло произнес Натан. – Как она?
– Очень хорошо. У нее все хорошо. Одно ее только удивляет: почему ты не приезжаешь ее навестить?
Натан пожал плечами, но как-то изящно, почти женственно и таким же инфантильным тоном заметил:
– Ну, ты понимаешь, поначалу было довольно трудно. Ведь и для меня тоже это был очень трудный период.
– О, конечно, трудный. Ты работал?
Натан улыбнулся как бы виновато, вроде бы исповедуясь:
– Нет. Женился на богатой. Она купила для нас этот дом.
– А-а-а, – пришла очередь протянуть Спенсеру. – Так, значит, ты женат.
– Да, – торжественно объявил Натан. – Вернее, был женат.
Спенсер не понял и переспросил:
– Был? Натан, но ведь прошло всего два года.
– На самом деле, детектив, прошло уже почти четыре года, – поправил его Натан. Спенсеру показалось, что в его голосе промелькнуло что-то похожее на сарказм.
– И что, ты уже разведен?
– Нет. Я овдовел.
– Овдовел? – Овдовел! Руки Спенсера начали трястись. Он изо всех сил старался не сорваться. – Это правда, Натан?
Тот не ответил, только курил и криво улыбался.
– Очень жаль, что так случилось. А я уже собрался поздравлять тебя, как говорится, с законным браком.
– Это было бы более чем некстати.
– И как умерла твоя жена?
– Она погибла в автомобильной катастрофе. Не справилась с управлением автомобиля, съехала с дороги и перевернулась. Нелепая случайность.
Спенсер сидел и переваривал услышанное. Он надеялся, что ни одно из тех чувств, какие сейчас испытывает, на его лице не отражается. Он надеялся также, что вспотел не настолько, чтобы в нагрудном магнитофоне произошло короткое замыкание.
– Официантка! – позвал Спенсер. – Принесите, пожалуйста, виски.
– У нас есть…
– Прошу вас. Только виски, – прервал ее Спенсер.
Она принесла.
– Разреши мне спросить тебя, – проговорил, наконец, Спенсер. – А обстоятельства ее смерти кто-нибудь расследовал?
– А как же! Страховая компания. – Натан слабо улыбнулся. – Это был самый настоящий несчастный случай, детектив О'Мэлли.
– Да, и на Кристине тоже из одежды ничего не было. А в лесу было так холодно. Она вполне могла тогда замерзнуть.
– О чем ты говоришь? – нахмурился Натан. – Ты же знаешь, что она не замерзла.
– Да, но это тоже вполне можно было выдать за несчастный случай. Наверное, так и планировалось – чтобы Кристина выглядела, как будто замерзла.
Натан прикурил еще одну сигарету и отбросил назад свои холеные волосы.
– Детектив О'Мэлли, – сухо произнес он, – я не говорю, что мне неприятно тебя видеть, но все-таки, зачем ты явился? Конни Тобиас в тюрьме. Чего же еще?
– Да, Конни Тобиас в тюрьме. Это верно, – многозначительно проговорил Спенсер. Если бы не тот факт, что Натан начал уже вторую пачку – а ведь прошло всего тридцать минут, – Спенсер решил бы, что, приехав сюда, напрасно потерял время. Но Натан курил сигареты одну за другой, да так напряженно и механически, что Спенсер почувствовал себя увереннее.
– Натан…
– Мне бы очень хотелось, чтобы ты звал меня Альберт, – сказал Натан. – То имя пора забыть, я не ношу его уже многие годы.
– Странно. Под этим именем ты фигурируешь в письмах Кристины к бабушке и к тебе, которые, правда, она так и не отправила, а также среди других вещей, которые она оставила вместе с завещанием. Ты продолжаешь быть Натаном для матери Кристины. Разреши мне спросить тебя: а жена – кстати, как ее звали? – знала твое настоящее имя?
– Нет, потому что оно не было настоящим, и вообще, как я уже сказал, многие годы меня зовут Альберт.
– А как звали твою покойную жену?
Натан закурил сигарету и только после этого ответил:
– Элизабет.
– Элизабет. Элизабет… Какое красивое имя! А ее фамилия?
– Умерла она, я думаю, под фамилией Мейплтоп.
– Но какую она носила фамилию до замужества?
– Не могу припомнить, в самом деле, детектив. А почему ты так обеспокоен?
– Я вовсе не этим обеспокоен. Если быть честным, я обеспокоен единственным обстоятельством: тем, что она умерла.
Натан улыбнулся и ернически произнес:
– Ну и что, тебе больше не о чем беспокоиться!
Натан Синклер внешне выглядел совершенно спокойным. Спенсер же был так потрясен, что не хотел брать в руки бокал с бурбоном, потому что боялся, что Натан заметит, как дрожат у него руки: «Ну и куда же заведут меня эти мои эмоции? С такими нервами нужно, наверное, отползти в сторону и тихонько умереть».
Но Спенсер не хотел отползать в сторону. И тем более умирать. Он хотел узнать больше про Элизабет. Натан же не был расположен о ней распространяться, только дал понять, что ужасно тяжело остаться вдовцом в двадцать пять лет. Спенсер внимательно разглядывал Натана, пытаясь за словами увидеть подлинные чувства. Напротив него сидел спокойный, уравновешенный, холеный молодой человек в модной одежде. Правда, непонятно почему непрерывно курящий «Кэмел». Он говорил правильные вещи, но Спенсер знал, что Натан от этой трагической потери не страдает. А у Спенсера в этой области был кое-какой опыт, и он не удержался от того, чтобы не полюбопытствовать:
– Позволь мне задать один вопрос. Не возникало подозрения, что причины смерти кроются в чем-то другом, что смерть наступила не в результате рокового стечения обстоятельств?
– Нет. А почему должно было возникнуть такое подозрение? – вскинулся Натан.
– Не знаю. А что, разве не должно было?
Натан выглядел озадаченным и не смог этого скрыть.
– А кого можно было в чем-то заподозрить?
– Тебя, – резко бросил Спенсер.
Голова Натана дернулась, но он тут же взял себя в руки и широко улыбнулся:
– Нет, детектив. На мой счет не было никаких подозрений. Понимаешь, я находился с ней рядом, в этой же машине.
Спенсер многозначительно кивнул и не пожалел металла в голосе:
– Это не имеет значения, где ты находился, Натан Синклер, но ты сеешь смерть на своем пути. Кристина погибла…
– Ты что, детектив, обвиняешь меня в убийстве Кристины? – засмеялся Натан.
– За два года – хорошо, пусть будет четыре, я согласен, – так вот, это уже вторая смерть, Натан. Не слишком ли много совпадений? – с горечью произнес Спенсер. – Как тебе удалось все устроить с этой твоей женой, расскажи?
– А, вот оно что? Значит, твой визит не ради вежливости? Детектив, я уже тебе сказал, и, кажется, много раз: моя жена была за рулем. Это был несчастный случай…
– Несчастные случаи стали, кажется, твоей специализацией.
– Несчастные случаи вовсе не стали моей специализацией, – возразил Натан, передразнивая Спенсера. – То, что произошло с Кристиной…
– А что случилось на этот раз? Она опять забеременела? Или ты… – Но Спенсер решил воздержаться от прямых обвинений Натана в убийстве.
Просто не было в этом пока никакого толку.
Все равно на этой пленке не запишется ничего путного, никаких откровений и признаний. Он будет все отрицать.
Спенсер успокоился, захотел было еще виски, но заказал черный кофе.
У него у самого погибла жена в автомобильной катастрофе, и он знал, какое это ужасное горе, но Натан вовсе не выглядел скорбящим. Он бы мог сейчас с таким же видом рассуждать о том, что весной фирма «Ред соке» терпит убытки. Натану было все равно. Он смотрел прямо на Спенсера своими наглыми глазами, и они говорили ему: «Я принимаю твой вызов. Ты уже давно пытаешься меня на чем-нибудь подловить, но ни хрена у тебя не получалось и сейчас не получится. Ты приехал сюда снова за этим же. Так вот, я говорю тебе: ты снова уедешь с пустыми руками, как и прежде, и вернешься в свою убогую квартирку, а я буду продолжать жить у шоссе Саунд-Бич в доме, о котором ты можешь только мечтать. Я не позволил тебе даже ступить на порог моего дома, хотя ты очень этого хотел, – я по глазам видел. А знаешь почему? Потому что ты хотел. Но я тебя не впустил».
