Текст книги "Красные листья"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)
Спенсер искал в разговоре какую-нибудь щелочку, куда можно было бы сунуть, как в дверной проем, ступню, а потом, может быть, и втиснуться самому.
– Ты ведь специализировался по философии, не так ли? – спросил Спенсер. – Я удивлен, что у тебя совершенно отсутствует чувство вины.
Натан сухо рассмеялся:
– Чувство вины? Это понятие не имеет ничего общего с философией. Оно, скорее, имеет отношение к религии и к чувствам, которые испытывают родители к детям и дети к родителям. А у меня нет ни родителей, ни детей. Философия имеет дело только с рациональным. А вот этого у меня в достатке.
– Но и материнской заботой ты, кажется, тоже обделен не был?
– Чьей? Кэтрин? – Он мягко усмехнулся. – Если ты называешь материнской заботой исполнение благотворительных обязанностей четыре раза в неделю и в остальные три прием гостей, то тогда да, действительно у меня было ее достаточно.
– Она тебя очень любила.
– Это она тебе так сказала? Вряд ли она сама в это верит.
– Она усыновила тебя, привела в свой дом, сделала его твоим, – произнес Спенсер бесстрастным голосом. – Как ты можешь быть таким неблагодарным?
– А за что я, собственно, должен быть благодарен? Я что, просил, чтобы она меня забирала из приюта? Кто сказал, что мне там было плохо? У меня были друзья, у меня были три няньки, которые заботились обо мне, и, поверь, лучше, чем Кэтрин Синклер. Меня перевезли в этот шикарный дом, в эту золотую клетку, где оставили без всякого надзора. Масса развлечений. Что было, то было. Еще больше заботили приемную мамашу мои манеры. Ну, а что помимо этого? Когда я приехал к Синклерам, мне было семь лет. Они, наверное, думали, что я только что родился, но я прожил уже до них какое-то время. Затем внезапно я им не понравился, и они вышвырнули меня вон. Не только меня, но и собственную дочь тоже.
Спенсер был удивлен. Он не ждал от Натана столько эмоций. «Был, правда, один-единственный случай – темно-бордовое пальто».
– Они тебя не вышвырнули вон, – сказал Спенсер.
– А как ты это называешь? Они организовали ее замужество, лишь бы не было скандала. Своего единственного ребенка оставить в доме они не могли. Гордость не позволяла. Это же было так важно – хорошо выглядеть перед соседями. Не дай Бог, о Синклерах пойдут по городу какие-нибудь слухи. Они отказались от нее так же, как вначале отказались от меня. И это был самый тяжелый момент в ее жизни.
– Нет, – саркастически заметил Спенсер, – я бы так не сказал. Дело в том, что ее не лишили возможности прожить на свете еще хоть сколько-нибудь. По-моему, худшим моментом в ее жизни была насильственная смерть в двадцать один год. Вот это по-настоящему худший момент; наверное, хуже не придумаешь. Ты не согласен?
Натан вздрогнул, всего чуть-чуть, но это произвело на Спенсера должное впечатление. Натан вздрогнул. Спенсер даже не ожидал такой реакции.
– Не знаю, – пожал плечами Натан (внешне он оставался абсолютно спокоен), – что на это и ответить. Я скорблю о ее безвременной гибели.
– Конечно. Она же была твоей единственной родственницей. Единственной, кто относился к тебе по-родственному.
Натан усмехнулся:
– Послушай, вот здесь ты ошибаешься, детектив. Ты романтизируешь наши отношения. Я сирота, или ты это забыл? Каждая женщина, какую я когда-либо встречал в жизни, тут же размягчалась при первых звуках этого слова. «Си-ро-та? О! – говорили они, – бедный ребенок, я буду о тебе заботиться, я заменю тебе мамочку, позволь мне любить тебя, как если бы ты был мой ребенок, позволь мне готовить тебе пищу, стелить для тебя постель». Кристина была такой. Конни была такой. Элизабет была такой, да и другие тоже. Каждая струна их женской души трепетала при слове «сирота». Они не хотели ничего другого, только заботиться обо мне. Сделать так, чтобы я стал членом их семьи.
– Видимо, поэтому они так и не поняли, кто ты есть на самом деле. – Спенсер все больше убеждался, что Натан убил Кристину. Этот бесчувственный, безжалостный эгоист, несомненно, был способен лишить жизни молодую женщину, которая его любила, а потом просто взять вытереть руки, умыться и спокойно лечь спать, как будто это пустяк какой-то. И не содрогнуться ни капли. Он убил ее и продолжал жить так, как будто она никогда и не существовала. Подлец отрубил руку, которая его кормила, а затем без тени смущения окончил колледж, который был оплачен ею.
Сейчас он, несомненно, при деньгах. Теперь уже благодаря официальной жене. Живет один и, кажется, этим счастлив, уютно устроившись в той же самой социальной среде, которая его выплюнула, когда он был подростком. Натану Синклеру не нужно было ездить в Эдинбург, чтобы изучать рационалистическую философию. Этот человек, кажется, жил в мире с самим собой и с тем, что совершил, и не было большего страдания для католической души Спенсера, чем видеть это. Конечно, Натану было отчасти жаль, что так получилось. То обстоятельство, что он был вынужден убить Кристину, слегка омрачало его существование. Но ненадолго. Это страшный, опасный человек. Для него совершить убийство ничего не стоит, для него это событие обыкновенного ряда, незначительное, которое легко забывается, – что-то вроде прогулки с Аристотелем.
– Можно подумать, что ты, детектив, знаешь, кто я есть на самом деле, – с невозмутимым видом проговорил Натан.
Сжимая под столом кулаки, Спенсер наклонился к нему:
– Синклеры усыновили тебя. Как ты можешь быть таким бессердечным?
– Кто бессердечный? Они действительно усыновили меня и сменили имя. Они дали мне имя своего умершего сына. Каждый год двадцать первого ноября, невзирая на праздники Благодарения, они тащили меня на семейное кладбище, вынуждая класть цветы на могилу Натана Синклера. Я это делал каждый год, начиная с семилетнего возраста. Я скажу тебе, приятель: это выглядело действительно забавно. – Натан сухо рассмеялся. – В соответствии с эпитафией на могильной плите я давно уже был мертвый.
Спенсер слушал его через силу, но ведь для того он сюда и приехал.
– А у тебя до этого было имя?
– Конечно. Но я его не помнил. Воспитательницы звали меня Билли.
– Билли, Натан, Альберт, – покачал головой Спенсер. – Ты сам хоть знаешь, кто ты?
– Знаю ли я, кто я? – переспросил Натан. – Вот ты утверждаешь, что тебя зовут Спенсер, но я слышал, как твои приятели-легавые звали тебя Трейси, а когда ты представлялся, то назвал себя Спенсером Патриком О'Мэлли. Так кто же ты на самом деле?
– Со мной все ясно. – У Спенсера от бессильного гнева уже началась во всем теле дрожь. – Я Спенсер Патрик О'Мэлли.
– И со мной тоже все ясно: я Альберт Мейплтоп.
– Это Кристина выбрала тебе имя и фамилию?
– Мы это выбрали вместе, – ответил Натан.
– А татуировку на руке вы тоже выбирали вместе? С инициалами. Ты после смерти Кристины пытался удалить ее с помощью хирургов?
– О чем ты говоришь, детектив? Зачем мне это было нужно?
– Скажи мне, Натан-Альберт-Билли, ты любил ее?
– Да, я ее любил, – ответил Натан сразу, не задумываясь.
– И ты ее убил?
Ответ последовал незамедлительно:
– Нет. Я ее не убивал.
Магнитофон продолжать жужжать.
– Ты лжешь?
– Нет, я не лгу.
– Ты лгал всю свою жизнь, всем подряд и обо всем. И теперь ты тоже лжешь?
– Нет, не лгу.
– Понятно.
– У меня есть алиби, детектив. И ты это знаешь.
– Да, алиби. – Спенсер сосредоточенно барабанил пальцами по своему пустому бокалу.
Натан засмеялся.
Затем они замолчали. Натан ел ножку индейки без майонеза, а Спенсер потягивал кофе. Он вспомнил о бабушке и не удержался от вопроса:
– Ты знал, что Луиза Морган составила завещание?
– Конечно, я знал, что она составила завещание. Это такие люди, эти Синклеры и Морганы, они только родились, и у них уже были у всех завещания. – Натан отрезал большой кусок от ножки и продолжил: – Это было еще тогда, когда Кристина жила в Бруклин-Хайтсе. Она рассказала мне, что бабушку взбесило, как ее дочь обошлась с Кристиной – единственной внучкой. Луиза не могла поверить, что они выгнали Кристину, ожидающую ребенка, только потому, чтобы хорошо выглядеть перед соседями. После этого Луиза отвернулась от семьи Синклер точно так же, как они отвернулись от Кристины. Она поклялась, что лишит их всех наследства, включая мать Кристины.
– А Кристина сказала тебе, кому Луиза Морган оставила все свое состояние?
Натан сделал паузу, вздохнул и признался:
– Крисси сказала, что не знает.
Услышав из уст Натана Синклера уменьшительное имя Кристины, Спенсер вздрогнул. В этом было что-то кощунственное.
– Похоже, ты считаешь, что Луиза Морган была права, лишив семью Синклер наследства.
– Абсолютно. Они обошлись с Кристиной ужасно. Мне наплевать на то, что они сделали со мной. Я этого ожидал. Кто я для них? Но она была их принцессой, их светом в окошке. Все, чем жили они оба, Джон и Кэтрин, – все это сконцентрировалось в Кристине.
– Я думал, что Джон тоже связывал с тобой кое-какие надежды.
– Это она вам так сказала? – Он усмехнулся. – Возможно.
– Натан, но разве эта семья погибла не из-за того, что вы с Кристиной повели себя крайне безрассудно?
Он пожал плечами:
– Значит, там не было никакой семьи. – Натан замолчал на секунду и перестал есть. – Когда я был очень маленьким – может быть, мне был год или около того, – что-то случилось с моей матерью. Что, я так и не узнаю, потому что она умерла. Меня хотела забрать сестра матери, но отец не разрешил. Он тут же привел в дом другую женщину. Я ходил в детский сад. И однажды тетка забрала меня оттуда – мы жили тогда в Колорадо – и увезла в Нью-Мексико. Некоторое время мы прожили в Альбукерке, пока нас не нашел отец. Не знаю, что он сделал с моей теткой, помню только, что это было летом и ночью. Мы очень долго ехали автостопом и, наконец, добрались до Техаса. Затем у него что-то случилось на стоянке грузовиков. Думаю, он ввязался в драку, потому что, когда я нашел его, он лежал без движения в задней части площадки. Я сидел подле него всю ночь и, когда понял, что он не встанет, вышел на шоссе и направился искать тётку. – Он сделал паузу. – А ты хочешь, чтобы меня потрясла история, которая случилась с Синклерами.
Спенсер сидел и молча слушал.
Натан взял сандвич и продолжил:
– Я не знал ничьих имен, я не знал даже своего собственного имени, или где живет моя тетка, или где мы жили раньше в Колорадо, я не уверен даже, что это был Колорадо, это вполне мог быть Вайоминг. В любом случае то, что случилось с Синклерами, – это, конечно, плохо, но и не смертельно. Что, в конце концов, произошло такого страшного? Да ничего: должен был появиться на свет ребенок, их внук. Синклеры отказались от него. И чего, спрашивается, добились? И много теперь у них внуков, разрешите спросить?
Спенсер был настолько потрясен рационализмом Натана, что даже не посмел как-то отреагировать. Когда к нему возвратился голос, он сбивчиво произнес:
– Разве ты не понимаешь: они считали тебя своим сыном. Как можно помыслить о внуке от собственных сына и дочери?
Натан пожал плечами и занялся многослойным бутербродом с мясом, помидорами, салатом и майонезом.
– Если уж так случилось, можно было и смириться, – сказал он.
– Ты понимал тогда – а может быть, теперь понимаешь, – что это все из-за тебя? – настаивал Спенсер. – Ты, видимо, думаешь, что живешь в абсолютном вакууме? Что окружающий мир – это не более чем аморальная помойка, где любое действие оправданно. Ты когда-нибудь задумывался о людях, которым причинил боль?
– Я не виноват, что они оказались такими слабаками. Зачем им надо было принимать все так близко к сердцу? У меня и в мыслях не было, что я причиняю им боль.
– Если бы ты не вел себя как идиот, то к совершеннолетию имел бы состояние, исчисляемое миллионами долларов.
– А почему это ты считаешь, что я вел себя как идиот? – неподдельно возмутился Натан. – Откуда мне было знать, что они так тупо среагируют?
– Потому что подобного рода знание присуще каждому нормальному человеку. Именно это отличает его от животного.
– Что я должен был знать? – улыбнулся Натан. – К тому же это еще хуже: знать и все равно продолжать заниматься этим.
– Тебе плевать на весь мир, не так ли? – Спенсер прищурил глаза.
– Я не понимаю, о чем ты ведешь речь.
Спенсеру очень хотелось стукнуть кулаком по столу, но он сдержался и повел себя как на допросе.
– Позволь мне спросить тебя, Натан Синклер, – произнес он, – когда ты остаешься наедине с самим собой, скажи мне, ты не испытываешь к себе отвращения?
Натан вытер рот салфеткой и положил ее на стол.
– Ты зачем сюда явился, детектив? – хрипло проговорил он. – Чтобы обвинять меня? Арестовать меня? Все равно у тебя кишка тонка, а твои словеса – это только сотрясение воздуха. Понял?
– Да, ты прав, арестовать тебя у меня кишка тонка, – отозвался Спенсер с явным сожалением.
– Вот и я так думаю.
Натан поднялся со своего стула и насмешливо поприветствовал салютом Спенсера.
Спенсер сидел не шелохнувшись, боясь совершить какую-нибудь непоправимую глупость. «Если я сейчас сорвусь, я все испорчу…» Подумав об этом, Спенсер даже испугался. Здесь, в ресторане, ни в коем случае нельзя засвечиваться, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы кто-нибудь из присутствующих что-нибудь запомнил.
– Берегись, Натан Синклер, – только и позволил себе сипло проговорить Спенсер.
Натан инстинктивно подался вперед:
– Нет, это ты берегись, детектив, – прошептал он.
– Ты погубил всю их семью. Ты погубил Конни Тобиас, ей теперь пять лет отбывать за решеткой. И думаешь, что все это просто так? Что все тебе сойдет с рук?
Спенсер следил за выражением лица Натана. Было совершенно очевидно, что он действительно думает, что это все просто так и сойдет.
Натан полез в задний карман брюк за бумажником и извлек пятидесятидолларовую банкноту. Он улыбнулся и небрежно бросил ее на стол.
– Благодарю за приятную встречу, детектив.
Спенсер за свой обед заплатил сам, ругаясь про себя самыми последними словами. Официантке на чай сегодня достался солидный куш.
Домой он не поехал. Не мог. До вечера было еще далеко, и Спенсер медленно двигался по городу, повторяя про себя, как буддистскую мантру: «Я что-то не учел. Я что-то проглядел. А что я не учел? А что я проглядел?»
Он зашел в отдел регистрации рождений, браков и смертей, чтобы узнать дату вступления в брак Натана Синклера и Элизабет… Элизабет Барретт, вот какая у нее была фамилия. Они поженились два года назад, 12 июня 1995 года. Стало быть, Элизабет была июньская невеста. Затем Спенсер поинтересовался датой ее смерти. Это случилось 13 апреля 1996 года. Больше ему здесь ничего узнать не удалось, поэтому он направился в местную библиотеку, нашел подшивку газеты. «Гринвич тайм», отыскал нужный номер и прочитал короткую заметку о смерти Элизабет Барретт Мейплтоп.
Днем, где-то в полдень, на загородной трассе при скорости примерно сорок пять миль в час абсолютно трезвая Элизабет Мейплтоп вдруг потеряла управление и съехала с дороги. Ее пассажир выжил. Сама она, поскольку не была пристегнута ремнем безопасности, ударилась о рулевое колесо, получив при этом множественные повреждения головы, отчего скончалась. В заметке приводились свидетельства ее родственников, которые утверждали, что не могут поверить, чтобы Элизабет не пристегнулась, потому что она, когда сидела за рулем, не трогалась с места, пока не пристегнутся все пассажиры в машине. Это было связано с тем, что несколько лет назад она попала в тяжелую аварию. Мистер Мейплтоп практически не пострадал, за исключением ссадины на носу и легкого растяжения правого плеча в том месте, где впился ремень безопасности, который, очевидно, и спас ему жизнь. Сведений о ее родителях и о ней самой в заметке не содержалось. Говорилось только, что она из Нью-Хэмпшира и что детей у них не было. Фотографий тоже не было.
Спенсер просидел в библиотеке долго. Он размышлял. Где-то здесь, прямо между этих строчек, прямо среди этих слов, скрывается разгадка, но он не знал, где именно. Элизабет умерла, не оставив завещания, а это означало, что все ее деньги, все ее имущество переходят к мужу. Ну разве это не стоило того, чтобы отстегнуть ее ремень безопасности?
Среди бела дня, в воскресенье, Элизабет едет в машине с мужем. Он пристегнут, все честь по чести. Спенсер был уверен, что она тоже была пристегнута. Конечно, Элизабет была пристегнута только до этого так называемого несчастного случая. Затем он отстегнул ремень. Но это же очень просто: сделать своими ловкими, проворными пальцами одно маленькое незаметное движение. А потом, чтобы вынудить ее потерять управление, в его распоряжении был миллион разнообразнейших вариантов. Шоссе, по которому они двигались, было не скоростное. И вообще движения в этот момент на дороге практически не было. Их «ягуар» должен был двигаться со скоростью не больше сорока миль в час. Если бы он шел со скоростью шестьдесят, у Натана не было бы полной уверенности, что ему удастся легко отделаться. В этот весенний ветреный солнечный день они едут по проселочной дороге, и не едут даже, а, можно сказать, еле тащатся, и вдруг происходит невероятное: она неожиданно погибает, а он, представьте себе, нет. Расследование было закрыто, как только страховая компания убедилась, что ремни безопасности были исправны. А они были исправны. Он находился в машине рядом с ней, «скорая помощь» приехала и забрала их обоих, но он после этого благополучно отправился домой, а она почему-то нет. А потом, как водится, он получил все ее деньги.
Спенсер, конечно, не знал, сколько именно денег было у Элизабет Барретт, но он был абсолютно уверен, что у Натана Синклера не было ни пенни.
«В этом-то и заключается вся штука, – подумал Спенсер. – Нищий, без единого пенни, Натан всегда паразитировал за счет женщин, которые его любили».
Элизабет Барретт – почему это имя казалось ему знакомым? В короткой газетной заметке говорилось, что она из Нью-Хэмпшира. Но откуда конкретно?
Он покинул библиотеку и поехал по шоссе номер 1-95 на север, в направлении Нью-Хэмпшира. Спенсер решил не возвращаться домой, пока не выяснит что-нибудь насчет Элизабет Барретт.
Он ехал и рассеянно слушал радио. Исполнялись песни, которые он знал, и Спенсер начал напевать себе под нос сначала «Танцуя во мраке» Брюса Спрингстина, потом «Приходи такая, как ты есть» группы «Нирвана», потом какую-то песенку Элтона Джона.
Когда он въехал в Массачусетс, примерно в сорока милях к югу от Вратлебро, штат Вермонт, то напевал песенку Ким Карнес «Глаза Бетт Дэвис [35]35
Бетт Дэвис (1908–1989) – великая американская киноактриса
[Закрыть]»: «У нее глаза как у Бетт Дэвис… У нее глаза как у Бетт Дэвис…»
И тут в голове Спенсера что-то как будто вспыхнуло, и он крутанул руль так, что чуть не врезался в машину справа. До Ливана, штат Нью-Хэмпшир, отсюда было девяносто миль. Он пролетел их за пятьдесят три минуты. Когда Спенсер выехал на шоссе номер 1-89, было уже темно. До Ливана оставалось всего несколько миль, и Спенсер нарушил все правила движения, какие только возможно, особенно, что касалось скорости. Он дважды проехал на красный свет и проигнорировал все знаки «стоп». Наконец он выехал на кольцевую транспортную развязку с односторонним движением, свернул в сторону Уилера и затем еще раз свернул направо.
Это была дорога в «Красные листья».
Вот оно, это место. Спенсер помнил удивительно солнечную тихую улицу, ухоженную, с чудными уютными домиками. И среди них стоял особняк «Красные листья». Но что это? Двери дома забиты. В окнах нет стекол, только старые деревянные доски с проржавевшими гвоздями чуть прикрывали их. Фасад дома был исписан детской мазней. Асфальт на подъездной дорожке весь потрескался, и между трещинами проросла трава.
Спенсер просидел за рулем очень долго – ему показалось, что прошла целая вечность. Он сидел без движения, уронив голову на руки. А затем выключил зажигание, медленно выбрался из машины и двинулся через улицу к дому, чтобы посмотреть, что осталось от «Красных листьев». Можно было сказать, что не осталось ничего. Вывеска, которая когда-то висела на столбе рядом с домом, была сорвана. Спенсер нашел ее неподалеку, в траве. Он поднял ее. Там значилось:
«КРАСНЫЕ ЛИСТЬЯ», ЗАВЕДЕНИЕ ОСНОВАНО В 1973 ГОДУ. ВЛАДЕЛИЦА – ЭЛИЗАБЕТ (БЕТТИ) БАРРЕТТ
В течение часа Спенсер просидел неподвижно перед домом. Теперь он понял все. Затем он поднялся и уехал.
Он выехал из Ливана и направился по шоссе номер 10 в Хановер. Он собирался заехать в гости к своему старому напарнику Уиллу, чтобы повезти его к Кену Галлахеру. Он собирался выпить с ними и рассказать о том, что ему удалось обнаружить, и посоветоваться.
Но что Уилл? Он ведь только покачает головой. А Галлахер? В лучшем случае вежливо покивает. Потом, когда Спенсер отвернется, они обменяются многозначительными взглядами, крутя пальцами у виска. Они подумают, что он рехнулся. И будут правы.
Не доехав до Хановера, он развернулся и двинулся обратно к шоссе номер 1-89, беря южнее, по направлению к Конкорду. Он решил обратиться в канцелярию окружного прокурора. Спенсер проехал пятнадцать миль, что заняло у него тридцать минут, и передумал. Так он ничего не добьется. По делу Кристины уже есть человек, признанный виновным и отбывающий наказание.
«И, кроме того, что, собственно говоря, я имею? У меня нет никаких вещественных доказательств. Ничего, кроме правды».
Но что будет делать окружной прокурор с этой правдой?
«Вот, значит, какая у вас правда, – скажет Дейв Питерсон. – Вы, значит, обнаружили заколоченный дом с сорванной вывеской и хотите, чтобы я на этом основании арестовал человека? За что? За то, что он не стал заботиться о беременных девочках-подростках?»
«Но-но-но, – отвечу я. – Он женился на ней специально, чтобы завладеть этими деньгами. Разве вы не видите? Он все точно рассчитал, этот мерзавец. Разве вы не видите?»
«Я все вижу, – скажет Питерсон. – А вы можете что-нибудь доказать? Ах да, я совсем забыл: у вас же есть ваша знаменитая интуиция. И что же вы думаете, что на основании ваших догадок его возможно упрятать на всю жизнь за решетку?»
Спенсер простонал и в отчаянии ударил ладонями по рулевому колесу.
Питерсон будет прав. Он скажет: пока негодяй не признается в содеянном, и говорить не о чем. Потом угостит меня виски со льдом и выпроводит.
Спенсер свернул с шоссе и медленно проехал до Враттлеборо. Там он поставил машину в центре на стоянке, вылез и затерялся в толпе. Первым делом он приобрел пару высоких рабочих ботинок. Затем в трех разных магазинах купил три черных тренировочных костюма. Он также обзавелся дорожной сумкой и в небольшом бутике выложил семьдесят баксов за черные кожаные перчатки с прокладкой, предохраняющей от влаги. За все он платил наличными.
Возвратившись в машину, Спенсер бросил вещи на заднее сиденье и поехал на окраину города. В туалете заправочной станции он надел сначала бронежилет, затем два тренировочных костюма, один на другой, а также черные ботинки. Обнаружив, что на рубахе все еще болтается магнитофон, который он так и не удосужился снять, Спенсер отстегнул его, вытянул из кассеты пленку с записью его разговора с Натаном, сжег ее в раковине, а пепел смыл водой.
Он положил магнитофон, соединительные проводки и микрофон в бардачок.
Затем Спенсер надел черные перчатки, вышел и открыл багажник. Он копался в нем некоторое время, пока не отыскал «дешевый ствол» [36]36
«Дешевый ствол» – короткоствольный револьвер 22-го калибра, который без труда приобретается на субботних распродажах в оружейных магазинах и который часто используется преступниками.
[Закрыть], который две или три недели назад конфисковал при облаве на наркоманов. В его полицейском автомобиле на работе набралась уже целая дюжина этого барахла, и у него все не доходили руки его сдать. С собой у него был только один ствол, остальные остались в багажнике его служебной машины. Револьвер был сделан очень плохо, но Спенсер надеялся, что он сработает, и аккуратно положил его в полиэтиленовый пакет и спрятал под сиденье. Затем пристегнул к боку кобуру со своим «Магнумом-357» и направился в Гринвич повидаться с Натаном.
Спенсер собирался поговорить с ним снова, но на этот раз "без магнитофона и без застолья.
В Гринвич он прибыл примерно в 11 вечера. Поставил автомобиль в пригороде на стоянке, рядом со станцией. До дома Натана отсюда было две с половиной мили, и он прошел их пешком.
Он знал, что нужно быть предельно осторожным. Живя один в таком большом доме на отшибе, Натан, наверное, хорошо вооружен. Во всяком случае, к визиту нежелательных гостей он готов. Фасад дома был погружен в темноту. Похоже, что там никого нет. Но Спенсер был уверен: Натан на месте, ему некуда идти.
Между домом Натана и соседними домами шла узкая дорожка, которая, извиваясь между деревьями, вела к берегу. Спенсер заметил ее, когда Натан показывал ему участок.
Теперь он пошел по этой дорожке и обошел дом Натана сзади, где забора не было: эта часть была обращена к проливу Лонг-Айленд. Здесь тоже все окна были темными, кроме двух небольших слева. В них отражались блики работающего телевизора. Окна находились высоко, поэтому заглянуть туда было нельзя. Он тихо поднялся по ступенькам к заднему входу и потянул на себя дверь.
Она оказалась не заперта. Спенсер вошел. Телевизор работал почти на полную громкость. Спенсер быстро двинулся через большую кухню налево и встал в дверном проеме небольшой уютной комнаты – по-видимому, это был его кабинет, – где Натан лежал на диване у окна и смотрел телевизор.
Он увидел Спенсера, но не пошевелился.
– Так-так, – произнес он наконец. – Что-то не припомню, чтобы я тебя приглашал.
Спенсер был настолько напряжен, что не мог говорить.
– Вот что бывает, когда забываешь запереть дверь.
– Да, тебе следовало это сделать, – согласился Спенсер.
Натан медленно поднялся и сел.
– Чем обязан еще одному визиту, Спенсер Патрик О'Мэлли?
– Я ездил в «Красные листья», – сказал Спенсер.
– Неужели? Очень хорошо. И ты приехал сообщить мне это? – Натан потянулся, чтобы включить лампу, но Спенсер его остановил.
– Не двигайся, Натан. Не делай, пожалуйста никаких движений. – Ноги Спенсера были широко расставлены, в руках у него был «магнум».
Натан усмехнулся, но замер на месте.
– Ты собираешься меня задержать, детектив? Неужели ты все же решился меня арестовать?
– Нет, Натан Синклер. Арестовывать тебя я не собираюсь.
Натан беспечно рассмеялся:
– Нет? В таком случае ты меня очень обрадовал. Конечно, нет. У тебя против меня ничего нет. И ты это прекрасно знаешь.
Спенсер кивнул:
– Ты прав, я это знаю.
– А если ты думаешь, что сможешь выбить из меня признание, то горько ошибаешься.
– У меня нет на этот счет никаких иллюзий, Натан. Я знаю тебя слишком хорошо.
– Ты не совсем знаешь меня, Спенсер.
– Наверное, ты и здесь прав, но я стремлюсь к этому. Мне, например, очень хочется знать, во что тебе обошлась эта шикарная жизнь, которую ты сейчас ведешь.
– Ты же только что сказал, что хорошо меня знаешь, значит, на этот вопрос тебе ответить будет очень просто.
– Послушай, скажи лучше мне вот что, – произнес Спенсер, опуская вниз дуло пистолета. – Признайся, что ты убил ее не из-за денег. Скажи мне, что ты очень ее любил. С ума сходил по ней – у меня была возможность видеть это. Ты боялся, что она разлюбила, что она больше тебя не любит ты испугался, что она полюбила другого. Ты испугался, что после Дартмута она уедет куда-нибудь и вы больше не увидитесь. Например, выйдет замуж за Джима Шоу. Скажи мне, – горячо заговорил Спенсер, – что ты убил ее в приступе помешательства, на почве страсти. Но не говори, что ты убил ее из-за денег. Мне будет трудно перенести это. Я уже рехнулся, размышляя о том, ради чего она лишилась своей жизни. Скажи мне, что ты любил ее, что ты ее ненавидел, скажи мне, что твои чувства к ней никогда еще не были такими сильными. Скажи мне, что ты любил ее безумно!
Натан молчал.
– Но все это мои заблуждения, не правда ли? – холодно проговорил Спенсер. – Ты знал, что бабушка оставила Кристине все свое состояние, и именно поэтому ее убил. То, что сама Кристина догадается оставить завещание, тебе в голову, конечно, не приходило. Да если бы даже и приходило что-нибудь подобное, ты отлично знал, что все деньги она тебе ни за что не оставит. А то, что ты задумал, было для тебя очень удобно. Верно? – выдавил Спенсер сквозь стиснутые зубы. Пот заливал ему глаза. – Итак, она умирает, не оставив завещания. В этом случае ты бы немедленно обнародовал свое происхождение, не так ли? Зачем дальше прикидываться Альбертом Мейплтопом, если можно получить девять миллионов долларов? Верно?
– Я понятия не имею, что именно ты имеешь в виду, – с вызовом проговорил Натан.
– Не понимаю, как могла решиться на такое Бетти Барретт? – удивился Спенсер. – Неужели ее настолько ослепила любовь к тебе? Ведь «Красные листья» были смыслом ее жизни. Она продолжала дело, начатое родителями. Как тебе удалось заставить ее закрыть это заведение?
– Я не собирался заставлять ее, – насмешливо проговорил Натан. – Просто мы оба переживали смерть Кристины, оба горевали и, естественно, встречались. Она была очень благодарна, что Конни, Джим и я пожертвовали «Красным листьям» деньги, которые оставила нам Кристина. То, что она влюбилась, для меня самого было неожиданностью. – Он сделал паузу и улыбнулся. – Что же касается второго вопроса, то здесь ты крупно ошибаешься. Она вовсе не была без ума от той жизни, какую вела в «Красных листьях». Чтобы принять решение, ей потребовалось не больше пяти минут. Она всегда мечтала жить рядом с водой.
Спенсер почувствовал, что черная аура Натана захватывает его, давит, душит. Он убрал свой «магнум» в кобуру, держа руку на «дешевом стволе», который был спрятан сзади под тренировочным костюмом. Ему было мучительно сознавать, что жизнь Кристины оборвалась из-за денег. И не ее только жизнь. Он не мог перенести этого.
Натан молчал.
– Наверное, ты так рассуждал: Господь даровал тебе жизнь, а ты не стоишь этой милости. Ты сознавал, что твоя жизнь не стоит и гроша, – так почему жизнь Кристины должна стоить больше? Верно я говорю? Знаешь, а ведь, как это ни ужасно звучит, если бы Кристину убила Конни, было бы много лучше. В конце концов, эту девушку мучила ревность, она была охвачена страстью. Она признала себя виновной. Она сходила по тебе с ума. Она испытывала невероятные мучения от твоей лжи, твоих предательств… и от Кристины. Было бы лучше, если бы Кристина погибла не из-за твоей алчности, а из-за страсти.
– Для кого лучше? – спросил Натан. – И кому сейчас до этого дело? Уж ей-то определенно все равно. Она умерла. Кому лучше, детектив?
Спенсер покачал головой и продолжил:
– Сбылась, значит, твоя мечта. Ты хотел жить у воды в доме, лишенном души, лишенном воспоминаний, совсем один, окруженный цветами, и, наконец, получил все это.
– Как ты можешь заметить, – произнес Натан почти хвастливо, – это не так уж плохо.
Чернота засасывала Спенсера все глубже и глубже.
