Текст книги "Красные листья"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)
– О да, конечно… – начала Кристина и умолкла. Он сделал к ней шаг:
– Ну так поехали с нами.
Не поднимая на него глаз, Кристина покачала головой. Когда Альберт был моложе, он хотел стать гимнастом, но слишком быстро вырос и потерял интерес к гимнастике и вообще к спорту. Теперь он увлекался буддизмом. Его длинные темные волосы были завязаны сзади в конский хвост. Мочку левого уха украшало небольшое золотое колечко.
– Послушай, – сказала Кристина, – мне нужно тебе сказать кое-что…
– Как все прошло? – прервал ее Альберт.
Какое-то мгновение Кристина не понимала, о чем это он.
– С Говардом, – пояснил он нетерпеливо. – Как у тебя все прошло с Говардом?
– Хорошо. – Кристина сделала паузу. – Все сделано.
– И?..
– И ничего, – сказала она, потирая руки, пытаясь их согреть.
Альберт подошел ближе и заинтересованно спросил:
– Он воспринял это нормально?
– Да, он воспринял это нормально, – повторила Кристина. – Он только спросил, моя ли это идея – о разводе.
Альберт громко рассмеялся. Кристина в первый раз подумала, что его смех какой-то резкий.
– Ты сказала ему правду? – спросил он.
– Правду? – ответила Кристина. – Все как есть?
– Я имею в виду, ты сообщила ему какие-нибудь подробности или просто поставила перед фактом?
– Конечно, я сказала ему все как есть. По-моему, это и есть то, что ты называешь «поставила перед фактом».
– Ты все сделала хорошо, Роки. – Альберт улыбнулся и подошел ближе, но она подняла руку, останавливая его. Это получилось непроизвольно. Но пусть думает, что этот жест продиктован тем, что сейчас за окном день, даже не вечер.
– Послушай, – сказал он, – у меня есть отличный план на праздники. Что ты думаешь о…
Внезапно он замолк. В дверях стоял Джим Шоу.
– Джимбо, – слабо подала голос Кристина. – Привет. Ты готов?
Альберт кивнул Джиму, тот ему тоже кивнул, но очень сдержанно.
– Я готов, – сказал Джим, все еще оставаясь в дверном проеме.
Кристина напряженно гладила Аристотеля и, когда стало совсем невмоготу, решилась нарушить неловкое молчание:
– Сегодня же твой день рождения, Альберт. Как он проходит?
– Пока все идет хорошо, – ответил он. – Но предчувствую, что станет хуже сразу же, как отведаю шедевра кулинарного искусства Конни.
– Ты называешь это шедевром кулинарного искусства? – спросила Кристина, отчаянно пытаясь разрядить атмосферу.
– И, кроме того, она ведь хочет сделать тебе приятное, – произнес Джим голосом, напряженным от враждебности.
Все снова замолчали.
– Конечно, я уверен, что это будет чудесно, – произнес Альберт напряженным голосом. Кристину это удивило, потому что Альберт так никогда не разговаривал.
– Крисси, пошли, – хрипло позвал Джим.
– Да, Крисси, – шутливо вскинул брови Альберт. – Тебе пора бежать.
Кристина в смятении поднялась с кровати, собрала книги с полу и направилась к двери.
– Не забудь пальто, – сказал Альберт. – На дворе мороз.
– Где твое пальто? – спросил Джим, помахивая своим рюкзачком.
Кристина оглядела комнату, в ней царил жуткий беспорядок. Внешне она придерживалась теории, что чистая комната – это симптом нездорового менталитета (сама она, разумеется, изучая величайших мыслителей мира, ни в коем случае не могла быть обеспокоена такими прозаическими делами, как уборка), внутренне же девушка беспорядок ненавидела и поэтому старалась проводить в своей комнате как можно меньше времени. Бывали дни, когда она слыла аккуратнейшей девушкой в мире, но ей давно стало ясно, еще даже до Дартмута, что в неубранной комнате от Говарда что-нибудь спрятать гораздо легче. Если все вещи будут лежать на своих местах, то он обязательно то, что она прячет, найдет.
Но все же время от времени Кристина импульсивно ударялась в уборку: мыла, чистила, раскладывала по местам. Позже все быстро возвращалось на круги своя.
Сегодня Кристина пожалела, что давно не занималась уборкой, потому что не могла найти свое пальто.
– Куда же оно подевалось?
– Иногда помогает одна простая вещь: пальто, если хочешь найти его снова, нужно повесить в шкаф.
– Спасибо, Джим. Но где же мое пальто?
Альберт молчал, а Джим сказал:
– Сегодня утром ты его не надевала.
– Обычно когда я играю в баскетбол, то зимнее пальто не надеваю, – сказала Кристина. Она произнесла это более резко, чем ей хотелось, но как раз в этот момент наконец вспомнила, где это злосчастное пальто.
В «Красных листьях» его быть не могло, потому что прошлую ночь Кристина там не проводила. Свое пальто она оставила в отеле «Фаренбрей-Хилтон».
Это было ее единственное пальто. Мама купила его на пятнадцатилетие Кристины, но с тех пор прошло уже шесть лет, и красный кашемир поблек, к тому же беспрерывно появлялись какие-то пятна. Но все равно пальто оставалось одной из ее самых любимых вещей. Соперничать с ним могли, пожалуй, только нежные усики котенка и горячий яблочный струдель.
Она прошла мимо Альберта, не взглянув на него:
– Давай же, пошли.
– Кристина, надень что-нибудь…
– Пошли, Джим, – сказала она, повышая голос.
Она увидела, как он что-то спросил у Альберта одними глазами, а тот пожал плечами, улыбнулся и скрестил руки в молитвенном буддийском приветствии.
Джим последовал за ней.
– Ты должна хотя бы иногда запирать свою комнату, – сказал он. – Это же здесь непреложное правило.
– Да, но что тогда будет с собакой?
Они спустились по лестнице на три пролета и вышли в боковую дверь, из которой можно было быстро дойти до рощи. Общежитие стояло на крутом холме, по которому тянулась длинная лестница с невысокими деревянными ступеньками, обрываясь далеко внизу, у шоссе. По другую сторону шоссе она продолжалась снова и заканчивалась у реки Коннектикут. От подножия лестницы был перекинут каменный мост длиной примерно метров пятнадцать. После моста дорожка вела прямо ко входу в библиотечный корпус, который назывался Фелдберг-центр, или просто Фелдберг. Ограждение на этом мосту было выполнено в виде бортиков, похожих на стены, только высотой около метра, выложенных из камня с кристаллическими вкраплениями. Вниз с моста смотреть было страшновато: покрытый лесом склон был очень крутой, а метрах в двадцати пяти внизу поблескивало бетонное шоссе.
– Послушай, – сказал Джим, показывая на мост. – Ты еще по этой штуковине в этом году ни разу не проходила.
Кристина посмотрела на мост, потом на Джима. Они свернули в сторону от моста.
– Наверное, не представилось случая, – сказала она, – как следует выпить. Да и холодов настоящих пока не было.
– Ах да, я забыл, тебе ведь нужен для выступления настоящий мороз. Иначе не так интересно. Правильно?
– Правильно, – ответила она, думая: «Он пытается меня задеть. Почему?»
– А знаешь, завтра ожидается сильная метель, – сказал Джим.
– Отлично, возможно, как раз завтра я и совершу свой первый в этом году поход, – мягко проговорила Кристина.
Джим не ответил, и они прибавили шагу, чтобы поскорее добраться до библиотечного корпуса Бейкер-центра.
Они сидели и занимались, но мысли Кристины были далеки от «Этики» Аристотеля. Она думала о предстоящих праздниках Дня благодарения. Вспоминала, как проходили прежние. Через два дня среда, и ее друзья разъедутся. Интересно, будут ли открыты на праздники кафе и рестораны? Она помнила только, что раньше почти каждый день ела суп в «Обедах у Луи» и португальские булочки в кафе «Все, кроме анчоусов». И еще апельсины у себя в комнате.
Джим продолжал читать, иногда отрываясь от книги, чтобы спросить о чем-нибудь Кристину – разумеется, по поводу прорабатываемого материала, но она никак не могла сосредоточиться. Ей хотелось сказать ему: «Давай уйдем отсюда. Уйдем куда-нибудь. Например, возвратимся в общежитие и отведаем стряпню Конни, а потом споем песенку «Счастливого дня рождения» для Альберта».
Кристина погладила руку Джима. «А вообще, существовало ли такое время, когда ты был влюблен в меня без памяти, – думала она, – или мне это просто пригрезилось? Ты очень умный, объездил почти весь мир, и впереди у тебя в жизни светлая, широкая дорога. Но что же случилось с нами? Все становится так плохо».
Она встала:
– Джим, давай возвратимся.
– Крисси, я еще не закончил.
– Я знаю, – возразила она. – Но Конни испекла пирог. К тому же мне нужно выгулять собаку.
– Альберт с ним сходит, – сказал Джим. Она сложила свои книги и объявила:
– Я ухожу. Пожалуйста, пошли вместе.
– Нет, мне нужно остаться и закончить работу, – ответил он и углубился в Аристотеля.
Этот Аристотель писал, что добродетель требует, чтобы правду мы почитали выше своих друзей. Кристина встряхнула головой. «Этика» всегда была для нее самой трудной. И «Критика практического разума» Канта тоже. Большую часть своей жизни Кристина боролась против своего собственного категорического императива. Ее окружали люди, которые, в общем-то, ей были не нужны, но именно с ними приходилось проводить время. А вот Спенсер… Кристине показалось, что он ей нужен.
«Мужчины хороши лишь в одном, но плохи в очень многом», – писал Аристотель. Кристине эта фраза всегда казалась загадочной. Так, как ее понимала она, это означало, что у мужчин вообще отсутствуют чувства или они их вытесняют из своего сознания.
Кристина нежно коснулась шеи Джима, а затем поцеловала его в макушку.
– Джимбо, извини (Боже, за какое же бессчетное количество вещей ей бы следовало перед ним извиниться!). Я сейчас заниматься совершенно не в состоянии. Приходи поскорее, хорошо? Попробуем пирог.
– Ага, – пробормотал он, не поднимая головы.
Они собрались вокруг весьма сложного сооружения, которое называлось тортом. Конни приготовила его для Альберта. Торт представлял собой неровные, неодинаковой величины охлажденные кофейные коржи, соединенные кремом, а сверху были натыканы земляные орехи, шоколад и еще двадцать две свечи.
Конни хотя и оделась соответственно случаю, но настроение у нее было далеко от праздничного. Это было видно по ее напряженным губам, покрытым ярко-розовой помадой, и голубые тени вокруг глаз не могли затушевать их затаенную печаль.
Все пятеро смотрели на торт, как будто это был только что освежеванный барашек. Аристотель же поглядывал на торт с таким видом, как будто это последний кусочек еды, оставшийся на земле.
Событию добавлял торжественности и тот факт, что прибыл Френки Абсалом. Обычно выкурить Френки из его общежития Эпсилон было делом довольно трудным, но своим присутствием сейчас Френки одаривал Альберта, и это было самое малое, что он мог сделать для своего старого приятеля, с которым он жил прежде в одной комнате в общежитии.
Вначале Альберт жил в одной комнате с Джимом, потом переехал к Френки в начале второго курса, когда они с Джимом решили, что лучше будет, если они разъедутся. Сейчас Альберт жил один через две комнаты от Кристины, а Френки поселился в братстве Эпсилон.
Кристина взглянула на Конни, которая силилась изобразить улыбку, и запела «Счастливого дня рождения». Все подхватили, включая Альберта, который пел громче остальных.
– Альберт! – воскликнула Конни. – Загадай желание и задуй свечи. Но загадай действительно заветное желание. – Она произнесла это с намеком, близко подойдя к нему и засунув руку в задний карман его брюк.
Кристина подумала: «Очень уж Конни старается, чтобы все выглядело нормально. Но почему это меня задевает?»
Альберт повернул голову налево, где стояла Конни, затем направо, в сторону Кристины, и, наконец, посмотрел на Джима, который находился напротив него через стол.
– Заветное желание, говорите? Отлично. – Он закрыл глаза и задул свечи, все до одной.
Конни и Кристина зааплодировали, Френки издал вопль и затянул «Он наш самый лучший друг», и только Джим как стоял, так и продолжал стоять. Только изрек без особого энтузиазма:
– Да.
Дважды гавкнул Аристотель.
Конни засуетилась над тортом, раскладывая по тарелкам куски и пластиковые вилки, а Кристина стояла молча, чувствуя, что напряжение не спадает. Находиться здесь ей вовсе не хотелось. Приподнятое настроение, которое появилось у нее сегодня в первой половине дня сначала после встречи с Говардом, а потом со Спенсером, сменилось пессимистическими размышлениями. Несколько дней назад Конни сказала ей, что они с Альбертом думают о помолвке. «О, это чудесно, – сказала тогда Кристина. – Это так чудесно. Будете устраивать вечеринку? Сначала помолвка, а потом не за горами и свадьба. Черт возьми, да это же замечательно!»
А потом… Джим. Сегодня он вел себя по-дурацки. Не очень-то прежде выказывавший свои чувства, Джим вел себя с каждым днем все более странно. «Вот и сейчас, – с грустью подумала Кристина, – он даже не захотел стоять рядом со мной. Ведь мы вроде бы тоже с ним пара. Может быть, и нам следует подумать о помолвке?»
Френки что-то горячо доказывал Джиму. Видимо, какую-то чепуху. Френки всегда изъяснялся так горячо и малопонятно, что, впрочем, отражало его эксцентрическую натуру. Чего стоила, например, его манера одеваться: клетчатые шотландки и полосатые брюки, яркие, светящиеся тренировочные костюмы и джинсы с подтяжками цвета радуги. Конни протянула Кристине кусок торта. Кристина попробовала, кивнула и с чувством произнесла: «М-м-м-м, хорошо». Торт был сухой и… в общем, ужасный. Она наблюдала за лицом Альберта, когда он отправил кусок торта в рот и начал медленно жевать. «О, – изрек он секунд через двадцать, – совсем даже неплохо», А Конни, которая стояла рядом с ним и вся светилась, и рука ее при этом не отпускала его рубашку, услышав эти слова, засмеялась от восторга.
Голос Конни, высокий, скорее даже писклявый, раздражал Кристину, но ее смех был заразительным; Кристине он нравился. У Конни тоже был пунктик – она любила одеваться сексуально. Черный бюстгальтер и черное нижнее белье, бюстье [11]11
Бюстье – женское нижнее белье типа корсета, плотно облегающее, без рукавов, без бретелек, со вставными пластинками для поддержания формы.
[Закрыть]и чересчур облегающие джинсы, а время от времени чулки с резинками и поясом. Кристине иногда казалось, что Конни одевается так специально, чтобы перещеголять ее. Это было не так и сложно, потому что Кристина вообще никогда не наряжалась. Она была спортсменкой, и этим все сказано. В их среде наряжаться было не принято. Тренировочные костюмы, шорты из синтетической ткани, джинсы и футболки с дартмутской символикой – вот что было принято. Это было клево. Баскетболистки бюстье не носили.
Они с Конни оставались бы лучшими подругами и по сей день, если бы не баскетбол. Это так говорила Кристина, когда ее спрашивали насчет их дружбы. Но это была неправда. Их дружбу испортил вовсе не баскетбол.
«Почему она так громко смеется?» – думала Кристина. Сама она пребывала почти в трансе, и ей совсем не было смешно. Джим тоже восседал с каменным лицом. Альберт о чем-то перешучивался с Френки, флиртовал с Конни и, когда надеялся, что Конни не видит, перекладывал свой кусок торта на тарелку к Кристине, которая немедленно перекладывала его снова к нему. И вдруг Кристина вскинула глаза и увидела, что Конни смотрит, как Альберт в очередной раз перекладывает к ней на тарелку свой кусок. И искорки смеха в голубых глазах Конни мгновенно растаяли. Кристина сделала вид, будто не понимает, что происходит.
Они все скинулись на подарок и купили Альберту часы от Пьера Кардена, потому что он всегда и всюду опаздывал. Скинулись – это было сильно сказано, потому что основную долю внесли Конни и Джим. Они были денежные ребята.
Кристина хотела, чтобы Джим перестал смотреть на нее с таким несчастным видом. «Какое он имеет право быть несчастным? – подумала она, – Я тренируюсь, но он не меньше меня проводит времени за своими занятиями, и в «Обозрении» он работает столько же, если не больше, чем я в «Красных листьях». К тому же он всегда высыпается, потому, что каждый вечер ложится в постель ровно в одиннадцать».
Кристина сидела напротив Джима и пыталась на него не смотреть. Старый стол на стальных ножках был покрыт термостойким пластиком. Кристине он не нравился, она даже сама не знала почему. Она потихоньку подкидывала Аристотелю остатки торта, скармливая ему не только свою порцию, но и порцию Альберта.
В комнате отдыха появились другие студенты, включили телевизор. Друзья встали. Вечеринка закончилась.
* * *
Гостиная общежития, пристроенная к фасаду Хинман-Холла на манер полуострова, представляла собой полукруглую комнату с телевизором и кухонькой. В этой кухоньке, или, как ее иронически называли, Хинман-кафе, не было даже холодильника. Там был морозильник, где студенты держали свои напитки, а также электрическая плита, микроволновая печь и грязная раковина, заполненная немытой посудой. Стулья перед телевизором были старые, они стояли здесь, наверное, еще со времен Джона Холмса Хинмана, то есть с 1908 года.
Кристина и Джим сидели на этих низких стульях темно-бордового цвета, а Конни с Альбертом расположились рядом на потертом коричневом диване. Вся четверка внимательно смотрела на экран телевизора «Мицубиси» с кинескопом 32 дюйма по диагонали. Это, конечно, неплохо, но в других студенческих общежитиях были телевизоры с проекционными экранами. Но не в Хинмане. Кристина с любовью вспоминала общежитие Масс-Роу, где она жила, когда училась на первом курсе, – с большими комнатами для занятий, отдельными кухнями и гостиной с большим телевизором «Сони».
Конни держала Альберта за руку. «Она всегда держится за какую-нибудь часть Альберта, – подумала Кристина осуждающе и зло, а затем, поймав себя на этом, почувствовала стыд: – Ведь она моя подруга». Предполагалось, что это было именно так.
Френки возвратился в свой Эпсилон. Аристотель лежал на полу. Четверо друзей смотрели телевизор и не разговаривали, хотя Кристина могла припомнить времена, когда они болтали без перерыва и так громко, что остальные студенты были вынуждены просить их уйти. Они обычно направлялись к кому-нибудь в комнату и там играли в карты на полу и спорили о политике и философии, о Боге и смерти. Или о фильмах, которые ни один из них не смотрел, но спорили тем не менее принципиально. Большинству их аргументов явно не хватало фактов.
Только Джим, у которого предметом специализации была история, требовал в качестве аргументов факты. Альберт пытался настаивать, что философия и религия не особо интересуются фактами, но Джим этого не понимал. У Конни специализацией была социология, и Кристина не очень верила, что Конни понимает разницу между фактом и теорией. В первые месяцы, когда они начали жить в одной комнате, Конни однажды спросила, глядя на Кристину невинными глазами:
– Крисси, а что такое социализм?
В прошлом году предметом дискуссий у них была работа съездов партий, на которых выдвигались кандидаты в президенты и вице-президенты. Потом они обсуждали дебаты кандидатов в президенты, а затем сенсационные прогнозы в «Пентхаусе» по поводу того, кто будет президентом.
Выборы остались позади, и второй курс у них прошел в дебатах по поводу проблем здравоохранения и положения гомосексуалистов в армии. Вообще-то, ни один из этих вопросов их по-настоящему не трогал. Что касается Конни и Джима, то их медицинские страховки обеспечивали родители, а Кристина и Альберт никогда к врачам не обращались. Насколько Кристине было известно, ни один из них не планировал идти в армию, в том числе и Френки, у которого было много соображений по поводу гомосексуализма в армии и вообще по поводу военных дел.
Они были студентами университета, и все, что годилось для хорошего спора, включая сбор урожая в штате Айова, где ни один из них ни разу в жизни не бывал, шло у них в дело. И одновременно ничего из того, что они так горячо обсуждали, для них не имело значения. Джим слыл горячим спорщиком. Альберт любил спорить просто из любви к искусству. Кристина слыла среди них умеренной. А у Конни всегда существовало несколько мнений.
Предметы споров для них чаще всего действительно ничего не значили. Но кое-что все же было. Кое-что. Например, Конни значила что-то для Джима. Когда-то. Когда же Джим обнаружил, что Конни нравится его приятель и сосед по комнате Альберт Мейплтоп, это тоже кое-что значило. Джим сам каким-то образом вычислил. Потом оказалось, что он простил Альберта и начал встречаться с Кристиной. Все четверо были очень близкими друзьями. Настолько близкими, что на первом курсе поздно ночью, накачавшись как следует пивом, они играли в откровения. Они не делали ничего особенного, но разговор принимал такой откровенно непристойный характер, что дальше некуда.
Так было. И так продолжалось, потому что Кристина хотела, чтобы они оставались друзьями. А собственно, почему они не должны оставаться добрыми друзьями? Это стыд и срам – разрушать такую настоящую студенческую дружбу только из-за отношений Альберта и Конни, которые, в общем-то, ничего не значили.
Однако Кристина знала, что Констанция Тобиас так не считает. Альберт был для Конни всем.
В начале этого учебного года какая-то из сокурсниц спросила у Конни:
– А что, ты по-прежнему встречаешься с Альбертом?
На что Конни ответила:
– Отныне и навсегда.
Досмотрев одиннадцатичасовые новости, они поднялись. Кристина потянулась. Конни подняла лицо к Альберту, который был обязан сейчас поцеловать ее и сделал это. Кристина опустила глаза.
– Ладно, – сказала Конни, хватая руку Альберта и прижимаясь к нему грудью, – спокойной ночи. Мне завтра вставать в семь сорок пять.
– Кристина, ты пса выводить собираешься? – спросил Альберт, глядя прямо на нее.
Она настолько глубоко ушла в свои мысли, что ей потребовалось какое-то время, чтобы ответить.
– Да, конечно, иду. – Кристина попыталась улыбнуться.
– Может быть, ты хочешь, чтобы я его вывел? Так я не возражаю. Ты ведь боишься выходить поздно вечером.
Джим выдвинулся вперед и пообещал:
– С ней все будет в порядке, спасибо. Кристина вопросительно посмотрела на Джима.
– Со мной все будет в порядке, – сказала она. – Спасибо.
– С ними все будет в порядке, Альберт, – сказала Конни, таща его за руку. – Пошли.
После того как Альберт и Конни ушли, Джим проговорил угрюмо:
– Хочешь, я погуляю с ним? Только сбегаю надену куртку.
– Все в порядке, Джимбо, – отозвалась она, покачав головой. – Я погуляю с ним сама.
– Но ведь у тебя нет пальто. И вообще, где ты его оставила?
– Не знаю, – быстро сказала Кристина, думая, как бы выбрать время и съездить за ним в Фаренбрей. «Завтра у меня занятия, баскетбол, а потом в два «Красные листья». Ладно, впереди большой уик-энд, вот тогда и заберу. Будет полно времени».
Кристине надо было бы попросить Альберта или Джима погулять с псом, – ей действительно не хотелось выходить с ним. Было уже поздно, и она устала. Аристотель любил забираться в самые темные, а стало быть, и самые страшные уголки рощи позади общежития Хинман и библиотеки Фелдберг. А Кристине это очень не нравилось.
– Ну так как, хочешь, чтобы я прогулялся с собакой или нет? – спросил Джим.
– Нет, не надо. Я сама. – Она сделала паузу. «Как же я сегодня устала». – А ты не хочешь остаться?
– Остаться? – переспросил Джим.
– Да, – сказала она, пытаясь улыбнуться.
– Крисси, мне завтра вставать в семь сорок пять.
– Я знаю. И мне тоже.
– Сегодня я весь измочален, – сказал он. – Может, завтра?
Она посмотрела на него и смирилась.
– Да, конечно, Джимбо. Может, действительно завтра. Должно быть, он уловил нотки грусти в ее голосе, потому что сказал:
– Ведь завтра твой день рождения? Верно? Да-да, совершенно точно. Завтра.
Она изобразила улыбку!
– Ладно. – Она поцеловала его. – Ты уже больше не сходишь по мне с ума, правда, Джимбо?
– Почему ты так решила? – выговорил он с напряжением. – Я что, должен сходить с ума?
– Нет, конечно, не должен, – сказала Кристина, не глядя на него. – Ладно, спокойной ночи.
Кристина быстро вывела Аристотеля в холодную ночь. Он натягивал поводок, чтобы по деревянным ступенькам пуститься сразу в лес.
– Нет, Аристотель, – твердо заявила Кристина, вытаскивая его на освещенный участок перед Хинманом. – Я не пойду с тобой туда, слышишь ты, псина. И нечего на меня так смотреть. – Аристотель неохотно повиновался. Дав ему покрутиться и обнюхать пространство вокруг, Кристина направилась с ним к мосту. Освещен он был слабо, но она прошла его весь и позволила Аристотелю утащить себя на несколько метров в темноту рощи до кустов. Сердце уже начало колотиться. Она ожидала, когда Аристотель закончит со своими делами, и прислушивалась к неясным шорохам леса.
Услышав какой-то треск рядом, Кристина дернула поводок:
– Давай, Аристотель, пошли! – И побежала назад.
Возвратившись в свою комнату, она выключила верхний свет и посмотрела в окно на рощу и библиотеку Фелдберг.
Уже была почти полночь.
Она сбросила свои новенькие черные ботинки и сразу же вспомнила Спенсера О'Мэлли.
«Симпатичный молодой детектив. Он смотрел на меня, как будто я была лучшей чашкой горячего шоколада, какую он когда-либо пробовал. Приятный мужчина с холодными руками, чьи зрачки расширялись, когда он смотрел на меня. Но что мне сейчас делать с этими расширенными зрачками? Мне надо заниматься исправлением своей жизни. Неправильно она у меня идет. Вся наперекосяк. Я поставила себе целью ее исправить… В каком это году было? Уже и вспомнить не могу. Помню только, что это было в ночь под Новый год. И так каждый год я принимаю решение. Из года в год, начиная, кажется, с одиннадцати лет. Каждый раз под Новый год я пишу на листке десять важнейших задач на предстоящий год и прикрепляю его к стене над своим столом кнопочкой с голубой шляпкой. И первой в этом списке значится именно эта задача. Исправить свою жизнь. Ладно. Вот приближается новый, девяносто четвертый, и уж в этом году я эту проблему решу. Обязательно».
Кристина сняла джинсы и надела чистые черные трусики. Затем она сняла футболку и бюстгальтер и надела розовую ночную рубашку с бретельками. В подростковом возрасте ей очень нравилось разглядывать себя в зеркале, любуясь своей внешностью. Она была похожа на мать. Волосы тогда у нее всегда были коротко подстрижены, и мама не позволяла ей надевать в школу ничего, кроме платьев. Когда-то Кристина была настоящей молодой леди, но в Дартмуте она начала играть в баскетбол, где в первую очередь ценились скорость и выносливость. В Дартмуте у нее не было ни одного платья.
Кристина вышла в холл и направилась в ванную почистить зубы и умыться.
* * *
Когда она вернулась, на ее постели в темноте сидел Альберт. Закрыв за собой дверь, Кристина подошла и села рядом, чувствуя облегчение, что вот он, здесь. Он вытер пальцами ее влажную щеку. В свою очередь, Кристина отбросила волосы с его лица. Его конский хвост был распущен, волосы свободно свисали на плечи.
– Я не могу оставаться долго, – сказал он. – Я едва выбрался. Сказал ей, что нужно взять презервативы. Она намекнула, что у нее есть несколько. Я заявил, что хочу цветные. Красные, белые и синие. С красным отливом… [12]12
Цвета государственного флага США.
[Закрыть]
– А, ты же у нас патриот. – Она улыбнулась и придвинулась ближе. Он вытер ей другую щеку и лоб. Она смотрела ему прямо в глаза. Ее взгляд медленно передвигался по его лицу, пальцы нежно перебирали волосы. – Я понимаю, – проговорила она мягко. Их руки соприкасались:
– Я хотел поговорить с тобой кое о чем, – произнес он.
– Поговори, – нежно отозвалась Кристина. – О чем? – Она была счастлива, что он пришел. Ведь совсем недавно Кристина считала, что чувство у них кончилось. Она знала, что это должно кончиться. Но когда они были вместе, один на один, ей не хотелось, чтобы оно кончалось.
– Давай уедем куда-нибудь, – сказал он.
– Когда?
– Сейчас. На все праздники.
Кристина сидела рядом с ним в темноте и молча смотрела в окно.
– И куда же мы поедем? – спросила наконец она.
– В Канаду, – выдохнул он. – Мы возьмем напрокат машину и переедем через реку на другую сторону, там повернем направо и просто поедем. Мы найдем где-нибудь маленький милый коттедж. В Квебеке. По дороге назад можно остановиться в Монреале. Ну, что ты на это скажешь? – Альберт встретился с ней взглядом. – Что? У нас опять нет денег? – произнес он со своеобразными модуляциями в голосе.
– Нет, у нас… – Она остановилась. – У нас есть немного. Говард дал мне немного на день рождения.
– Сколько это – немного?
Она слегка помедлила и наконец ответила:
– Десять тысяч долларов.
Альберт внимательно посмотрел на нее. Она попыталась придать своему лицу безразличное выражение.
– На Канаду этого достаточно, – наконец проговорил он. – Или все эти деньги нужны тебе?
– Не надо быть таким, – ответила Кристина, поглаживая его руку. – Они все наши.
– Они не наши, – сказал он. – Они твои. Он дал их тебе.
– Нет, они наши, – настаивала она.
– Они твои, – повторил он с теми же самыми своеобразными модуляциями в голосе. Затем правой рукой он захватил в горсть ее лицо и проговорил нежно: – Роки, так ты хочешь поехать?
– Пожалуйста, Альберт, – прошептала она. – Нам не надо этого делать. Мне ведь играть в субботу.
Альберт усмехнулся:
– Это с Ю-Пен? Да я сам их могу побить один, с закрытыми глазами. Ваша третья команда может побить их первую, а уж первая и подавно. И они вполне могут обойтись без тебя.
– Альберт, игру я пропускать не могу!
– Как будто ты не делала этого раньше, – сказал он, пожав плечами. – Подумаешь, какое дело. Тренерша подуется на тебя пару минут, а потом ты забросишь несколько крутых мячей на тренировке, она придет в дикий восторг, и все будет в порядке.
– Да, вот именно. Ты знаешь, что она мне сказала, когда я в последний раз пропустила игру? Если я еще раз повторю что-либо подобное, она посадит меня на скамью запасных. И не меньше чем на месяц.
– Кристина, – сказал Альберт улыбаясь. – Тренерша так ни за что не сделает. Она знает, что ей в этом случае будет много хуже, чем тебе. Без тебя – какая у них будет игра? Сама подумай. Никакой. – Альберт притянул Кристину к себе и обнял. – Ты слишком большая ценность для них, чтобы так с тобой поступать. Она тоже обняла его.
Альберт не унимался.
– Ну давай же, Рок. Что ты скажешь?
Только он один называл ее этим выдуманным именем. Она сильнее обвила его рукой и покачала головой.
– Ты предлагаешь нам исчезнуть на несколько дней? А что потом? Мы возвратимся назад, ты это знаешь. Нам нужно будет возвратиться и жить здесь. А как мы будем жить? Нет, таким способом нам не спастись.
– А кому нужно спасаться? Я просто хочу, чтобы мы с тобой уехали…
Она прервала его:
– А вот теперь скажи мне. Если бы у нас была возможность уехать на Аляску, ты бы сказал: «Давай поедем туда»? Если бы у нас было много денег, ты бы сказал: «Давай больше не будем сюда возвращаться, давай путешествовать по миру, освободимся от этой жизни, от Дартмута, от Говарда…»?
– От Говарда мы уже свободны, – резко бросил Альберт.
Она продолжала перечислять:
– …от Коннектикута, от Люка и Лауры, от Джима и Конни. Ты бы предложил бросить даже Аристотеля, если бы это означало…
