Текст книги "Красные листья"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)
– О, сама не знаю, – отозвалась Кристина.
– Но учти: у нее сейчас очень трудный период.
Пятнадцатилетняя Эвелин Мосс, беременная близнецами, прибыла в «Красные листья» еще летом, сразу же после окончания учебного года в школе. Высокая симпатичная рыжеватая блондинка, Эвелин мучилась утренними приступами тошноты и находилась в глубокой депрессии. Кристина свой летний семестр с июня по сентябрь работала в «Красных листьях» и видела, как Эвелин медленно, но верно разрушает свое здоровье. В течение всего лета она хотела прервать беременность. Она повсюду таскалась за Кристиной, беспрерывно что-то жевала и сильно поправилась. У нее резко подскочило кровяное давление.
Так продолжалось три месяца, потом Эвелин есть прекратила и начала плакать. Это продолжалось тоже три месяца, то есть по сей день. О том, чтобы прекратить беременность, речи уже не могло идти. Теперь ей не хотелось расстаться со своими детьми. Кристина пыталась убедить Эвелин, что сделать это необходимо, но та и слышать ничего не хотела.
Кристина попыталась убедить Эвелин, приводя статистику. «Она вся работает против тебя», – говорила ей Кристина, рассказывая о том, какое количество матерей-подростков исключено из средней школы, о том, сколько их сейчас получает нищенское пособие – где-то на уровне черты бедности, сколько у таких матерей вырастает детей с психическими отклонениями. Но ничего из того, о чем говорила Кристина, облегчения Эвелин не приносило. Она думала только об одном и не слушала никаких доводов. Родители Эвелин сказали, что она должна передать детей на усыновление, а Эвелин была еще в таком возрасте, когда родителей слушаются.
Рыдания Эвелин Кристина услышала задолго до того, как открыла дверь.
– Привет, Эви. Это я, – бодро заговорила она. Эвелин заплакала еще сильнее. – Вот это приветствие, – Кристина села на постель рядом с девушкой и погладила ее живот. – Как держимся?
Эвелин душили рыдания, она не могла говорить.
– Ну хватит, дорогая, хватит, девочка. Возьми себя в руки. Осталось всего несколько недель.
– Никаких нескольких недель не осталось, – прохныкала Эвелин. – Ничего не осталось. Меня больше не будет.
– Ну в чем, спрашивается, дело? – разволновалась Кристина. – Почему это тебя больше не будет?
Эвелин схватила руки Кристины:
– Крисси, пожалуйста, поговори с моей мамой! Пожалуйста! Я никому не хочу отдавать своих детей!
Эвелин рассказывала Кристине о своих родителях, которые всю свою жизнь прожили в маленьком городке Лайм. Это были люди с достоинством, и оно не могло им позволить, чтобы их единственная дочь завела внебрачного ребенка в пятнадцать лет. Это был бы первый случай в седьмом поколении семьи Мосс. Для Доналда и Патриции Мосс не было иного выхода, как отправить свою дочь в «Красные листья», а соседям сказать, что она поехала в Миннесоту навестить больную тетю. Эвелин просто не может как ни в чем не бывало возвратиться из Миннесоты с двумя младенцами, отец которых попросту неизвестен. Эвелин призналась как-то Кристине во время одного из их доверительных разговоров, что она сама не уверена, кто отец, хотя на этот счет есть два серьезных подозрения. Когда оба парня лично предстали пред очи родителей Эвелин, они все обвинения в нарушении норм морали в свой адрес решительно отмели, признавшись, правда, что, возможно, если такие нарушения и были, то только со стороны Эвелин. Они были очень напуганы. Еще бы, перспектива жениться в пятнадцать лет им вовсе не улыбалась. Они хотели окончить школу.
Кристина знала, что переговоры с родителями Эвелин ничем не помогут.
– Эви, – сказала она мягко, – я попытаюсь поговорить с твоей мамой в следующий раз, когда она приедет. Хорошо? Я поговорю с ней. – Она сделала паузу. – Но, Эвелин, даже если их усыновят, то все равно им будет хорошо. Я уверена. Их будут любить.
– О, пожалуйста, – захныкала Эвелин, – не надо! Неужели ты ничего не понимаешь? Я не хочу их никому отдавать!
Кристина погладила живот девушки и тихо произнесла:
– Понимаю, Эвелин. Я все понимаю.
Эвелин попыталась от нее отодвинуться:
– Как же ты можешь такое говорить?
Что еще могла сказать Кристина этой несчастной девушке?
– Эвелин, их будут любить, – повторила она. – А ты будешь продолжать жить дальше. У них будут отличные родители. У них будут двое взрослых, чудесных родителей…
– Я не хочу, чтобы у них были чужие родители! – закричала Эвелин. – Я хочу, чтобы у них была я! – Эвелин сидела на постели красная, несчастная и грузная. Она тяжело дышала.
– Эви, не надо доводить себя до такого состояния, – сказала Кристина, успокаивая девушку. Затем улыбнулась и сделала попытку пошутить: – Не могу себе представить, как принимают роды.
– Бетти знает, – серьезно заметила Эвелин. – Ей приходилось принимать однажды ребенка у подруги, когда ее машина сломалась и нельзя было вовремя попасть в больницу.
Кристина об этом случае знала. Но там было совсем другое. Машина вовсе не сломалась. Произошла автомобильная авария. Ребенка спасти не удалось. А сама Бетти получила серьезное повреждение позвоночника и навсегда осталась с больной спиной.
– Здесь пока еще все в своем уме. Никто, кроме доктора, твоих детей принимать не станет.
– Вот это правильно. Моих детей!
– Эвелин, пожалуйста, перестань.
Эвелин откинулась на подушки. Ее большой живот торчал вверх, почти перпендикулярно к телу.
– Я хочу, чтобы они остались там, внутри у меня, навсегда, – прошептала она.
Кристина сняла с Эвелин носки и начала массировать ее ступни.
– Когда я была маленькой девочкой, – сказала она тихо, – я думала, что это возможно. Я думала, что детки остаются там внутри до тех пор, пока ты сама не захочешь, чтобы они вышли.
Эвелин продолжала жалобно подвывать:
– Пусть остаются во мне навсегда и никогда меня не покидают, никогда не покидают свою мамочку…
Она начала плакать снова. Ее живот вздымался и опускался. Это был единственный, если можно так выразиться, живой предмет, который жил своей жизнью в этой маленькой комнате.
– Знаешь, – сказала Эвелин, шмыгая носом, – я даже придумала имена, которые им дам. Джошуа и Сэмюэл. Джош и Сэм. Тебе нравится?
Кристине хотелось было сказать Эвелин то, что Бетти велела говорить всем беременным девочкам-подросткам, которые отдают своих младенцев на усыновление: они теряют право давать своим детям имена и никакого общения никогда у них с детьми не будет. Они не имеют права ничего покупать для своих детей, а также шить, вязать или думать о том, чтобы провести первые дни с младенцами. Джош и Сэмюэл. Ну разве это не прелесть? Джош и Сэм – так звали как раз этих двух мальчиков, которые развлекались с Эвелин Мосс, а потом отказались от отцовства. Кристине раньше казалось, что Эвелин приводит в бешенство даже сама мысль о них.
– Твои родители вчера приходили? – спросила Кристина.
Эвелин кивнула и ответила уже спокойнее:
– Мама сказала, что скоро все кончится, и тогда я смогу возвратиться назад, и мы снова будем жить, как прежде. – Она вытерла глаза.
Кристина хотела сказать, что рождение ребенка все меняет навсегда, что никогда уже они не будут жить, как прежде, но она только погладила живот Эвелин, чувствуя, как маленькие ножки пинают его изнутри.
Время пролетело незаметно. Вот уже и пять часов, пора уходить.
Внизу она снова поблагодарила всех за торт и сумку и ушла.
Собираясь сесть в машину, Кристина услышала, как брякнула форточка одного из окон на третьем этаже. Она подняла глаза.
Это была Эвелин.
– Крисси, ты придешь в больницу, когда я буду рожать? – крикнула она.
– Конечно, приду, Эви! – крикнула Кристина. – Конечно, приду.
– Хорошо. Ты ведь на Благодарение никуда не уезжаешь? А то я могу начать рожать в любую минуту!
О поездке куда-нибудь на Благодарение не хотелось и думать. Сегодня уже понедельник. Завтра последний день занятий. «Никуда я, скорее всего, не поеду. Да и не хочется что-то. Эвелин вполне может рассчитывать на мою поддержку».
– Нет, – сказала Кристина. – Я останусь. Пусть Бетти позвонит мне, когда у тебя начнется. Я приеду в больницу.
– И будешь держать меня за руку? Кристина кивнула.
– И буду держать тебя за руку, – проговорила она мягко.
Эвелин послала ей воздушный поцелуй и закрыла окно.
Обычно Кристина возвращалась домой по шоссе номер 1-20, сворачивала налево, на Ист-Вилок, а затем направо, на Колледж-стрит, чтобы выехать на дорогу, ведущую к общежитию, ту, над которой был перекинут мост Кристины. Но сегодня она проехала немного дальше на запад, к городку под названием Ливан, и свернула на шоссе номер 10. Так было дальше, но дорога лучше, и летом она иногда ездила этим путем. Окрестности здесь живописнее. Однако было уже темно, и окрестности не видны. Она сама не знала, что заставило ее поехать по шоссе номер 10. Наверное, просто она задумалась об Эвелин, о том, что той придется отдать своих детей чужим людям на усыновление, и не успела вовремя свернуть на шоссе номер 1-20. Кристина ехала по извилистой двухполосной дороге со скоростью тридцать миль в час и думала о Джошуа и Сэмюэле. А затем она начала думать об Альберте и Канаде. Альберт прав. Канада – это было бы чудесно. Как и в Эдинбурге.
Те три месяца, что они провели в Эдинбурге весной девяносто первого года, были самыми счастливыми в ее жизни.
Денег у них не было, общежитие, где они жили, старое и холодное, и негде заниматься. В Шотландии Кристина даже похудела. Большей частью приходилось есть один и тот же суп и спагетти. Свои пенни они экономили, чтобы сходить в паб в пятницу вечером. Кристина вспоминала улицы с булыжными мостовыми, дома в стиле Тюдоров, церкви – это первое, что ей вспоминалось всегда, а также остров Малл в проливе Тайра. Они ездили туда на новогодние праздники. Остановились в маленькой гостинице, пили с местными жителями эль, да и тем, что покрепче, тоже не гнушались, а Новый год встретили на пустынном берегу Ирландского моря. Она вспоминала горы, озера, одуванчики и желтые нарциссы, которые только начинали цвести. Она вспоминала себя и его в Эдинбурге. Она помнила, какими они были тогда. Ни отчаяния, ни стыда. Им казалось, что в целом мире существуют только они двое.
Пока однажды они, веселые и беззаботные, не остановились на улице перед гадалкой. Что заставило их раскошелиться на два фунта, чтобы она прочитала по руке судьбу Кристины? Этого и сейчас не понять. Кристина зашла к гадалке за грязную пеструю ширму, и горбунья сразу же резко схватила ее руки и повернула ладонями вверх. Кристина попыталась вырваться, небесполезно. Захват был крепкий. Диалект, на котором говорила старуха, Кристина едва понимала, но выражение ужаса на ее лице запало в душу, и надолго. Именно ужаса – это она поняла хорошо. Ей приходилось видеть подобное выражение и прежде. Старая ведьма не отпускала руки Кристины, она держала их и что-то бормотала, затем закричала. Этого Альберт не выдержал и тоже зашел за ширму. Встретившись с растерянным взглядом Кристины, он освободил ее руки. Они заторопились прочь, почти побежали. Кристина слышала, как старуха что-то кричала им вслед. Эта встреча с гадалкой была единственным неприятным эпизодом, омрачившим их радостное трехмесячное существование.
Печка работала плохо. Ветер проникал внутрь машины, и стало очень холодно. На шоссе номер 10 освещения практически не было, только дубы и клены и много американских ясеней, желтые листья которых осенью такие нежные и красивые. За трое суток до Дня благодарения силуэты деревьев только угадывались по обеим сторонам дороги.
Кристина ехала и вспоминала Эдинбург. За несколько секунд до того, как автомобиль начал огибать водохранилище, она подумала: «Как хорошо было бы поехать в Шотландию насовсем. Жить». И одновременно на периферии сознания вдруг возникла мысль о столовой, о том, что там сегодня вечером на ужин макароны с сыром, как всегда по понедельникам, и будут ли на праздники по-прежнему подавать только гамбургеры и «богатырские бутерброды», сделанные из целого батона.
Приемник, настроенный на станцию, передающую музыку кантри, играл «У нас всего лишь размолвка».
Ты считаешь,
Что, взрослея, мы с тобой иными стали,
Потому что прежних чувств
Ты не в силах наскрести…
Кристина увидела встречный автомобиль. Это случилось как раз тогда, когда она находилась на самой середине дорожного поворота. То ли потому, что было темно и она неправильно оценила ширину дороги, то Ли еще по какой причине, но Кристина вдруг резко взяла вправо. Однако огни стремительно надвигались. Встречный автомобиль находился уже совсем близко. Кристина повернула руль еще немного вправо и услышала, как шины зашуршали по гравию на обочине. «Мустанг» занесло, руль перестал слушаться. Пытаясь выправить положение, Кристина быстро вывернула влево. Но, видимо, переусердствовала.
Машину снова занесло, и Кристина в панике нажала изо всех сил на тормоз. Его, наверное, заклинило, потому что «мустанг» швырнуло влево, прямо на огни приближающегося автомобиля.
Кристина услышала, что встречный непрерывно сигналит, услышала визг тормозов. И тут «мустанг» окунулся в море света, раздался громкий удар (именно громкий, а не сильный – так запомнилось Кристине), и ее бросило на лобовое стекло. Она почувствовала, как оно раскололось.
«Мустанг» дважды прокрутился на месте и, перевернувшись, грохнулся на обочину. Сердце Кристины замерло, как перед прыжком. У нее хватило времени только подумать: «Ого, вот это да, неужели я умираю? Но я не хочу умирать, не хочу!» Машина с тяжелым ударом приземлилась на колеса в нескольких метрах от воды.
Кристина открыла глаза и закрыла их снова, потом опять открыла и снова закрыла. Впрочем, все равно видно ничего не было. Сплошная темень. «Это, наверное, потому, что я умерла», – подумала она. Потому что как это так: с открытыми глазами – и ничего не видеть? Конечно, это смерть. И ничего при этом не чувствовать. Не иметь возможности пошевелить ни рукой, ни ногой. Смерть. Но что-то все же напоминало ей о жизни. Она сперва не могла понять, что именно, но что-то напоминало ей настоящую жизнь, что-то знакомое, совершенно не имеющее отношения к потустороннему миру.
Работало радио.
Так что, знаешь, давай не будем
Ворошить все наше былое.
Потому что ужасно трудно нам
Друг другу в глаза глядеть.
И давай не искать виноватых,
В этом нет никакого толка.
Просто будем считать, что с тобой у нас
Всего лишь была размолвка…
Кристина потянулась выключить это чертово радио и подумала, что вряд ли там, после жизни, станут играть такую легкомысленную музыку.
Боли она не чувствовала. С одной стороны, это было хорошо. Кому охота чувствовать боль? Но с другой стороны, боли не чувствуют только мертвые.
Но она слышала. Шуршание листьев, ветвей и звук шагов. Они торопливо шаркали по склону. Что-то возникло в окне слева от нее. Не что-то, а кто-то. Мужчина. Нос у него был в крови, а в глазах застыл ужас. Он едва шевелил губами. Кристина с трудом поняла его слова.
– Как вы? Живы?
Она попыталась опустить стекло, но его заклинило. К тому же не удавалось ухватиться за ручку. Рука ей не подчинялась. Пальцы не сжимались.
Она попыталась кивнуть, но тоже что-то не сработало. «Я жива. Жива», – пыталась сказать Кристина, но не могла услышать своего голоса. Ей очень хотелось выбраться из машины.
– Подождите здесь, – скорее догадалась Кристина, чем услышала то, что произнес мужчина. – Подождите здесь. Я пойду позову на помощь. Посидите немного, я сейчас.
Она откинулась на спинку сиденья. «А куда мне деваться? Буду сидеть. А собственно, куда мне вообще нужно было? Куда я ехала? Ах да, домой. Я бы не возражала оказаться дома. Но где он, мой дом? Моя комната. Моя захламленная комната с узенькой кроватью, и столом, и псом, который небось валяется сейчас на постели. Уже все простыни и одеяла провоняли псиной. Но это единственный дом, какой у меня есть, и я хочу оказаться там немедленно».
Она протянула руку и попыталась отстегнуть ремень безопасности. А двигатель в машине до сих пор работает? Может быть, показалось? Точно она определить не могла. Ремень сильно впился в грудную клетку и в правое бедро Кристины. И освободиться от него ей не удалось. «Что заставило меня пристегнуться, и именно сегодня? Да, но на то, видно, воля Господня. Грешниц Он, видно, тоже спасает».
И все же как-то удалось отстегнуться, и Кристина правой рукой провела вначале вдоль своего тела, а потом попробовала дверцу. Она не открывалась. И стекло не опускалось. Фары «мустанга» были погашены, хотя в этом она уверена не была. Какие уж тут фары, когда такая темень. Что же случилось?
Она медленно передвинулась на пассажирское сиденье и попыталась открыть правую дверцу. Ее тоже заклинило. Она встала коленями на сиденье и попыталась пролезть через разбитое лобовое окно. Но это было не так-то просто. Дело в том, что она не могла поднять левую руку, чтобы опереться. В конце концов ей удалось просунуться в лобовое окно, и она выпала, шлепнувшись на землю. Кристина пошевелила рукой, ей показалось, что она в порядке, чего не скажешь о бедре, на которое она упала, – с ним было что-то не так. Но она по-прежнему не чувствовала никакой боли.
«Черт побери, – подумала Кристина. – Надеюсь, это все пройдет к субботней игре». Очень уж ей не хотелось пропускать первую в этом сезоне игру на первенство лиги.
Она попыталась сориентироваться, хотя было темно. Где тут водохранилище? Ага, вот оно – впереди, потому что позади холм. Но что это означает? А то, что, поскольку водохранилище на левой стороне дороги, то есть на западе, то Хановер отсюда всего в нескольких милях к северу, если двигаться по прямой.
Но прежде надо взобраться наверх по этому крутому откосу. Кристина ничего не видела в кромешной тьме. Она двинулась на ощупь, тут же оступилась и упала на левый бок. В руке словно полыхнуло, такая пронзила ее боль. Кристина потеряла сознание.
Через некоторое время она пришла в себя. По-прежнему было темно, все та же зловещая тишина и никаких признаков жизни: ни полиции, ни «скорой помощи».
Все, что ей было нужно, – это выбраться на дорогу и двигаться в сторону дома. Может быть, повезет и ее кто-нибудь подбросит? Она решила не дожидаться того мужчину с помощью. Ведь что такое помощь? Это, скорее всего, «скорая помощь», а насколько Кристина понимала в таких вещах, ее непременно увезут в больницу.
Больницы Кристина терпеть не могла. Ей приходилось лежать там только дважды в жизни, и то первый раз это было, когда она родилась.
А уж сегодня вечером она определенно не планировала попасть в больницу, куда ее непременно отправит этот незнакомец, разумеется, из лучших побуждений. И только из-за того, что ремень безопасности немного повредил ребра.
Она поднялась с земли и начала карабкаться снова, нащупывая, за что бы ухватиться здоровой рукой, чтобы вытащить свое тело наверх, на дорогу.
Наверху проехали два автомобиля. Она услышала, как они снизили скорость – видимо, увидели машину, с которой она столкнулась, – а потом поехали дальше. Но эти несколько секунд дали ей возможность разглядеть, что дорога всего в трех метрах выше и там наверху есть кусты, за которые можно ухватиться.
«Поспеши, поспеши, – торопила она себя. – Поспеши, Крисси, поспеши, Крисе! Крепись». То и дело она соскальзывала вниз по жесткому грунту.
Колено ее натолкнулось на камень. О, как больно. Она почувствовала боль! Это здорово. Кристина потянулась вперед, подтянула туда же все тело, почувствовала ногами, что есть что-то такое, во что можно упереться, пусть то и были какие-то небольшие камешки. Где же эти чертовы кусты? Ведя решительную борьбу с откосом, она не переставала сбивчиво шептать: «Меня не выдаст скрип подошв, не хрустнет ветка под ногой. Иду вперед, иду вперед. Иду дорогою прямой… Меня не выдаст скрип подошв, не хрустнет ветка под ногой. Иду вперед, иду вперед. Иду дорогою прямой… Меня не выдаст скрип подошв…»
Проехал еще один автомобиль. Слава Богу, опять стало светлее. Осталось совсем чуть-чуть, самую малость. Но не за что ухватиться, хоть умри. И Кристина в отчаянии начала рыть в земле лунки для упора. Работать в основном приходилось только правой рукой, левая практически не действовала. Она чувствовала, как ломаются ногти. Ну и пусть. Не это сейчас самое важное. Главное – выбраться наверх. И она старалась, упираясь в землю своими новыми черными ботинками, как заправский скалолаз.
Наконец Кристина добралась до обочины, которая была шириной меньше метра, и устроилась перевести дух. Почувствовав, что с головы у нее стекает какая-то жидкость, она решила, что это, наверное, пот. А что же еще?
Мужчина, с которым они столкнулись, сказал, что отправляется за помощью, но как он намеревался это сделать, было для Кристины загадкой. Потому что его машина, разбитая вдребезги, стояла на дороге. «Ну и хорошо, – подумала Кристина. – Это даже к лучшему, что он до сих пор не вернулся». Она поднялась и детским жестом вытерла грязь с колен.
Затем Кристина двинулась в путь к Хановеру. Вначале она шла медленно, затем все быстрее и быстрее, а потом и вовсе побежала трусцой по обочине шоссе номер 10, все больше удаляясь от своего «мустанга», от водохранилища, от своей новой сумки и от человека, который отправился за помощью и так долго не возвращался.
Добравшись, в конце концов, до общежития Хинман, Кристина вспомнила, что оставила ключи в замке зажигания. Ей пришлось еще мерзнуть некоторое время у дверей в ожидании, пока кто-нибудь войдет или выйдет.
Аристотеля в комнате не было. Постель так и оставалась с утра не убранной. Стол был завален всяким барахлом, на панели компьютера наставлены грязные стаканы, везде видны самоклеящиеся бумажки для заметок и прочая дребедень. Разбросанная одежда валялась на полу.
Наконец-то она дома.
Кристина закрыла дверь, села на кровать и начала неспешно осматривать свои руки. Они были грязные и исцарапанные: это результат восхождения на дорогу. Ногти сломаны, лак слез. Она начала счищать грязь с указательного пальца и занималась этим довольно долго, пока ей вдруг не пришло в голову: «Господи, что это я делаю?» Она остановилась.
Все документы остались в машине. «Вот это здорово, – подумала Кристина. – Теперь надо ждать появления полиции. Сегодня, конечно, вряд ли, но уж завтра – обязательно. И будет куча вопросов. Это несомненно. «Мисс, вот ваши вещи, мы вынуждены доставить их вам на дом. Это ваша сумка, вы забыли ее, когда в спешке покидали место происшествия. Кстати, почему вы так спешили? Можете что-нибудь сказать по этому поводу? Не иначе как выпили…»
И тут Кристина вспомнила Спенсера О'Мэлли и подумала, что, может быть, именно он и придет ее допрашивать. Слабая улыбка тронула ее губы. Это было бы совсем недурно.
Они наверняка подумают, что она была пьяна. Какая несправедливость! Но ее легко исправить. Прямо сейчас. А что, не такая уж это сумасшедшая идея. При одной мысли о «Южном комфорте» [14]14
«Южный комфорт» – крепкая сладкая настойка; популярна в южных штатах.
[Закрыть]во рту у нее начала скапливаться слюна. Потянувшись к ночному столику, Кристина открыла дверцу и достала бутылку. Она была почти пустая, только чуть-чуть плескалось на донышке. Кристина вытряхнула в рот несколько капель, но не почувствовала никакого кайфа. Пришлось встать, подойти к шкафу, потянуться (что было сейчас совсем непросто) и достать с полки полную бутылку. Она вернулась и села на постель, здоровой рукой свинтила колпачок, взболтала содержимое, открыла рот и отправила туда изрядное количество горячительной жидкости, чтобы стало приятно, чтобы инцидент с машиной окутался облаком тумана и в этом же облаке спрятались, только смутно вырисовываясь, фигуры троих ее друзей, которые сейчас уже, вне всяких сомнений, ждут ее, когда же она явится, чтобы отпраздновать с ними свой двадцать первый день рождения.
Когда Кристина наконец поставила пинтовую [15]15
Пинта – 0,47 литра.
[Закрыть]бутылку на стол, та была на треть пуста. Но зато Кристина почувствовала себя гораздо лучше. Шок от аварии смягчился, но, к сожалению, ненадолго. Вскоре ее начало трясти. Болело все, что может болеть.
Она нерешительно села на постели, наклонилась и начала медленно расшнуровывать ботинки. Это была трудная и напряженная процедура. При более благоприятных обстоятельствах на ее выполнение Кристине потребовалось бы две или три минуты, не меньше. Сейчас же, под действием алкоголя и боли покореженного тела, которое неимоверно саднило, это заняло втрое больше времени. Пытаясь сбросить ботинки, она так и осталась в таком положении, склонившись над ними, и чуть не заснула. Вернее, она заснула и даже подремала какое-то время.
Ну а раздеться было вообще целой проблемой. Ей все же удалось одной рукой стянуть через голову футболку. А вот джинсы – ширинка у нее была не на молнии, а застегивалась на целых пять пуговиц – снять было даже труднее, чем ботинки. Затем пришла очередь носков, нижнего белья. Оказавшись совсем голой, Кристина нетвердым шагом подошла к платяному шкафу и внимательно посмотрела на себя в зеркало.
Ее лицо было в крови, которая стекала по правому виску на щеку и шею и уже свернулась и засохла, образовав корочку у ключицы. «Значит, это был не пот, когда я почувствовала, как что-то капает», – подумала она. В ее темных глазах поблескивала теплая влага «Южного комфорта». Колени были ободраны, левая рука безжизненно болталась. Кристина присмотрелась. Левое плечо было вздуто и окрашено в темно-бордовый цвет. «Господи. Ну что за дерьмо!»
Дерьмо, дерьмо, дерьмо… Это было еще на первом курсе. Тогда во время тренировки столкнулись две девушки: очень уж они резко играли. И одна из них вывихнула плечо. Случилось это за шесть недель до чемпионата. Бедняжка не могла играть восемь недель и вскоре была вынуждена вообще бросить баскетбол. Кристине очень не хотелось идти по ее стопам.
Сейчас она испугалась так, что даже подумала, не отправиться ли ей в больницу. «Все что угодно, милый Боже, все что угодно. Только не это. Делай со мной все, что угодно, но в баскетбол я играть должна».
Плечо выглядело ужасно. А что, если там что-то совсем плохое? Но подобные мысли Кристина гнала от себя прочь. «Да, собственно, чего это я? Оно ведь вроде почти не болит? – Стиснув зубы, она попыталась пошевелить левой рукой, – Все в порядке, все в порядке. Все не так уж плохо».
Правую сторону грудной клетки покрывало большое иссиня-черное пятно с неровными краями.
Кристина придвинулась ближе к зеркалу, так что лицо почти касалось холодной гладкой поверхности. «Что это там у меня прилипло у правого виска, над глазом?» Она подняла руку и коснулась этого. «Этим» оказался осколок лобового стекла. «Не очень большой», – подумала Кристина, пытаясь успокоить себя, когда отдирала его от кожи. Лучше бы этот осколок оставался там, где был. Образовавшаяся на его месте кровоточащая рана оказалась куда страшнее.
Кристина отправилась в душ, но не раньше, чем глотнула еще «Южного комфорта». Руки держали бутылку крепко, не дрожали. Это уже хорошо.
Горячая вода благотворно подействовала на ее израненное тело. Скверно было только с левым плечом, болело оно жутко, и ей пришлось горячую воду выключить. С холодной было легче, но недолго. Время от времени она пыталась пошевелить левой рукой и морщилась от боли. «Но у меня все же нет потребности кричать, стонать и плакать? – говорила себе Кристина. – Это уже не так плохо».
В тот момент, когда она делала безуспешные попытки вытереться, в душевую вошла девушка. Она жила напротив, ее звали Джилл. Они молча кивнули друг другу, Кристина продолжила свои попытки, а Джилл, пристально на нее посмотрев, расширила глаза:
– Эй, что с тобой случилось?
– Ничего. А почему ты спрашиваешь? – быстро проговорила Кристина. Вернее, она пыталась произнести это быстро, но слова слетали с ее губ медленно-медленно. Это было похоже на: «Н-и-и-и-ч-е-е-е-е-г-о-о-о. А-а-а-а-а…» Под влиянием алкоголя Кристина всегда начинала двигаться и говорить медленно, но в то же время ей казалось, что она все это делает быстро.
– Не знаю, – сказала Джилл. – Просто ты выглядишь ужасно. Тебе помочь?
– Спасибо, Джилл. Я только что пришла. Сейчас отдышусь, и скоро все будет в полном порядке. В самом деле, – добавила она, увидев, что Джилл ей не верит. – Честно.
– Но что с тобой случилось? – повторила Джилл. – Ты упала во время игры или что-то еще?
– Да, во время игры, – обрадовалась Кристина. – Эти девчонки из Корнелла, они чего только ни делают, чтобы выиграть.
Джилл неуверенно улыбнулась, помогла ей вытереть спину, а затем вышла и вернулась с кувшином, полным льда.
Кристина открыла дверь своей комнаты, к ней радостно бросился Аристотель. На кровати сидел Альберт и осуждающе смотрел на нее. «На этот раз у него действительно есть основания, – подумала Кристина, напуская на себя беспечный вид. – На сей раз я и в самом деле провинилась».
– Господи, что с тобой случилось? – сказал он, подходя к ней.
Кристина поставила кувшин со льдом на стол и сняла с тела полотенце. При этом она все время обдумывала возможные варианты ответа на вопрос. Альберт был в плохом настроении. Это чувствовалось по тону. Но было видно, что серьезно его ничто не обеспокоило. Он просто сердится. Вот и все.
Она молчала. «Какого черта он на меня злится! Он даже не знает, что я была на волосок от смерти. Чудом уцелела». Кристина решила сказать ему правду.
Заметив, что с ней что-то не так, Альберт смягчил тон.
– Что случилось, Рок? – уже ласково спросил он, подходя к ней ближе. И посмотрел он на нее так, как смотрел только он один. Этот его взгляд обычно сводил ее с ума. Но сейчас ей почему-то захотелось плакать.
– Что это ты так разволновался, Альберт? – тихо спросила Кристина и положила на плечо кубики льда.
– Тебя все ждут уже два часа. Ты же сказала, что приедешь к шести.
– Не знаю, заметил ты или нет, – медленно произнесла она, втирая лед рукой, – что я ранена. Мой автомобиль разбился вдребезги.
– Откуда мне знать, что твой автомобиль разбился?
– Действительно, откуда тебе знать, – сказала Кристина со слезами в голосе.
Кристина почти не помнила, что была голая. Она села на кровать. Он посмотрел вначале на ее груди, а затем перевел взгляд на большой черный кровоподтек на боку, и выражение его лица изменилось.
– Что это с тобой? – Проговорил он взволнованно, подходя к ней вплотную. – Ты выглядишь так… Что это?
Она натирала себе бок льдом. «Ничего, вот это что», – подумала она, а потом так и сказала.
– Боже мой, а что с твоим лицом? А с плечом? Оно все в крови.
– Ничего особенного. И оно совсем не в крови, – сказала она, покачав головой, избегая его взгляда. – Оно всего лишь… изменило цвет. – А потом добавила: – Знаешь, могло быть гораздо хуже.
– Что значит «гораздо хуже»? Не понимаю.
