Текст книги "Красные листья"
Автор книги: Паулина Симонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)
– Наверное, любовь?
– Нет, не любовь.
– Вы думаете, по необходимости?
Спенсер задумался и, наконец, выдавил:
– Она от вас забеременела?
– Да, – сказал Говард, вытирая рот и бросая салфетку в недоеденное мясо. – Она действительно была беременной.
Спенсер пытался не дышать, чтобы не упустить ни капельки из того, что скажет сейчас Говард Ким.
– Что это означает?
– Я имею в виду, что, когда мы поженились, она была беременной.
– Но не от вас.
– Это верно.
– Господи! Хм, ну и от кого же в таком случае?
Говард молчал.
– И отчего же она вышла замуж за вас, а не за отца своего ребенка?
– Не знаю, – сказал Говард.
– Но кто это был?
– Не знаю.
– Вы не знаете? Что, черт возьми, все это значит?
Говард не ответил.
– А откуда вы родом?
– Моим родителям удалось добраться до Гонконга на лодке. Из Пхеньяна…
– Откуда?
– Это в Северной Корее, – сказал Говард с некоторым раздражением в голосе, как если бы он обиделся на Спенсера О'Мэлли за то, что тот не знает, где находится Пхеньян. – Короче, мои родители эмигрировали в Гонконг в поисках работы. Там я поступил в Британский университет и стал адвокатом. Отец Кристины… Он покупал ткани у моего отца. Школу я окончил в Гонконге. Я хотел поехать в Англию, но попасть туда было очень трудно. Об Америке я и мечтать не мог. Попасть туда было много сложнее. Я адвокат по вопросам бизнеса и работал со своим отцом. Но мне это не нравилось. Я обращался к отцу Кристины, но он не мог или не хотел мне помочь в течение очень долгого времени. Да и действительно, это было очень трудно: получить в Америке вид на жительство. В то время в Гонконге желающих было не так уж много. А вот к девяносто седьмому году их прибавится. Вы же знаете, англичане собираются передать его Китаю.
– Правильно, Китаю. Продолжайте.
– Затем ее отец…
– Джон Генри Синклер?
– Да. Это было примерно пять лет назад. Ее отец приехал в Гонконг и спросил меня, не пропало ли у меня желание перебраться в Америку. Он сказал, что может это устроить, если я женюсь на его дочери. Мы будем жить в Нью-Йорке, где я буду работать, а она сможет окончить школу. И вот прошло пять лет, я стал американским гражданином, а ей исполнился двадцать один год. Мы смогли развестись. На самом деле развод можно было оформить и раньше, но нам пришлось оставаться в браке все это время из-за того, что иммиграционные власти в последние годы начали следить за всякими там фиктивными браками.
– Да, особенно между корейцами и молоденькими американскими девушками.
– Вы правы, особенно в таких случаях. Поэтому мы оставались в браке. Кристина ходила в частную школу в Бруклин-Хайтсе. Я нашел работу в хорошей адвокатской фирме. Я и сейчас там работаю.
– Ну, а развод… Вы его оба хотели?
– Нет. Его хотела она. Я сказал: хорошо. Поскольку я получил гражданство, то тут проблем не было.
– Если бы она не попросила вас о разводе, что бы тогда случилось?
– Ничего. Ведь я был… – Говард подумал немного, – должником ее отца. Я бы сделал все, что она хотела.
«Как чудесно, – подумал Спенсер, – каждый получил то, чего хотел».
– А где ребенок?
– Ребенок?
– Да, ребенок.
– Он родился мертвым.
– О! – Спенсер замолк.
– Семью ее я хорошо не знал. В самом деле. С матерью Кристины вообще ни разу не встретился, только говорил по телефону. Я все время имел дело с ее отцом. Он… – Говард сделал паузу. – Он был очень, очень огорчен. С Кристиной он вообще не разговаривал. Сказал мне: чем такой позор, так уж лучше пусть его дочь выйдет замуж за порядочного человека, адвоката, одного из коллег отца.
Спенсер был потрясен и переспросил:
– Вы имеете в виду, что он боялся потерять лицо перед соседями?
– Я так думаю.
Спенсер сделал знак официанту принести еще выпить, а минуту спустя, видимо забыв, что уже заказал, сделал ему знак принести еще. Он выпил обе рюмки, одну за другой, и заказал еще, все время думая, что наконец-то «Красные листья» получили объяснение.
– Вы знали, что она работает в доме для беременных девочек-подростков?
– Да, она мне говорила. – Говард опустил голову. – Бедная Кристина. – Он сухо всхлипнул. – Может быть, это все, детектив? Я очень устал.
– Еще всего несколько минут, мистер Ким. Зачем вы все время поддерживали с ней контакт, когда она поступила в колледж?
Говард кашлянул:
– Это было нужно для дела. Ее отец дал мне деньги. Для нее. Я платил за ее обучение.
Спенсер удивленно произнес:
– Не может быть!
– Конечно, платил.
– В самом деле? Это странно. У меня создалось впечатление, что за это платила ее бабушка.
Говард побледнел, подался вперед, затем откинулся назад на спинку стула и нервно скривил уголок рта.
– Это невозможно, – произнес он нетвердым голосом, хотя пытался говорить спокойно. – Я давал ей деньги каждый год, по двадцать тысяч долларов. Сумма была рассчитана на четыре года. Я все делал очень внимательно. У нее была привычка тратить больше, чем ей давали. Ее отец предупредил меня: не давать слишком много. «Она, мол, использует их на дурные цели», – говорил он. Я выяснил, сколько нужно ей на плату за учебу и комнату, на питание за вычетом стипендии и того, что она зарабатывала. Я давал ей деньги каждый год.
– Это довольно забавно, – сказал Спенсер. – Вы были не единственным, кто очень внимательно следил, чтобы она регулярно получала по двадцать тысяч в год.
– О чем вы говорите, детектив?
– В ее банковском сейфе обнаружены письма от бабушки. Она каждый год переводила ей деньги на обучение.
Говард резко встряхнул головой. «Хорошо, что он уже закончил есть, – подумал Спенсер, – а то бифштекс вывалился бы у него изо рта».
– Этого не может быть, – сказал Говард. – Этого просто не может быть.
Спенсер пожал плечами и задал простой вопрос:
– Может быть, Кристина как-то разумно вкладывала деньги и накопила девять миллионов долларов?
Говард вопросительно посмотрел на Спенсера:
– О каких миллионах вы говорите? Я что-то не понял.
– Насчет того, что она накопила, это я, конечно, пошутил, – произнес Спенсер. – Но у нее были девять миллионов. Даже больше. И тоже от бабушки. – Спенсер увидел на лице Говарда смятение.
– От бабушки? – пришел в себя Говард. – Ах да. Может быть. А откуда вам это известно?
– В банк Нью-Хэмпшира на имя Кристины пришло извещение. В банковском сейфе Кристины обнаружена копия завещания Луизы Морган, датированного августом этого года. Там четко оговорено, что Кристина – единственная наследница всего состояния Луизы Морган. Когда Кристине исполнится двадцать один год, все состояние Луизы Морган переходит в ее собственность.
– Но почему? – сказал Говард. Скорее не сказал, а выдохнул. Открыл рот и выдохнул звуки. – Почему?
– Откуда мне знать? Это я задаю вопросы. А вам надлежит на них отвечать.
– Я ничего не знаю. Я же сказал вам, что знаком был только с ее отцом, а он мне об этом ничего не говорил. Он проинструктировал меня, как надлежит заботиться о Кристине. Вот и все. У меня с ней были чисто деловые отношения. И я о ней заботился, и неплохо, мне кажется. – Говард понурил голову. – Но не уберег.
– Нет, не уберегли, – согласился Спенсер, обсуждая сам с собой, стоит или нет заказывать еще рюмку. – Не уберегли.
Официанты начали убирать стулья и ставить их на столы, собираясь мыть пол.
У Говарда, видимо, была потребность что-то объяснить, потому что он сказал:
– А что я мог такого знать, детектив О'Мэлли? Я, сын менеджера-корейца с текстильной фабрики в Гонконге. Я благодарен, мистеру Синклеру за возможность приехать в Америку. Это было моей мечтой. Я не должен был задавать никаких нежелательных вопросов. Он сказал мне, что должно быть так-то и так-то. Я не выказывал любопытства. Не имел права на это. Понимаете? Мать Кристины, когда я разговаривал с ней по телефону, была очень опечалена. Я чувствовал к ней жалость.
– Она звонила редко?
– Она вообще перестала звонить. Мне кажется, Кристине это не нравилось.
– Она свою мать любила?
Говард кивнул и прошептал:
– Свою мать она любила.
– А что случилось с Джоном Синклером? В документах Кристины, тех, что в колледже, он числится покойным.
– Да-да. – Говард потер голову. – Позвонила миссис Синклер, убитая горем, и сказала, что он умер от сердечного приступа. Это был ее последний звонок.
«Есть повод для горя, могу поспорить на что угодно, – подумал Спенсер. – Еще бы, потерять мужа и единственную дочь. Конечно, убита горем».
– Он оставил завещание?
– Что?
– Джон Синклер оставил завещание?
– Да, конечно. Человек с такими средствами не может умереть, не оставив завещания.
Спенсер ждал.
Говард продолжал рассказывать:
– Мне пришло письмо от адвоката, исполнителя завещания, в котором говорилось, что я могу получить сумму из расчета по пятьдесят тысяч долларов в год на следующие шесть лет. Это было два года назад.
– Ну надо же. А Кристина? Сколько она получила?
– Ничего, – сказал Говард, отворачиваясь.
– Ничего?
– Ничего.
– Это была его единственная дочь. И – ничего?
Чувствуя, что надо все-таки что-то пояснить, Говард поправил очки и откашлялся.
– Он от нее отказался.
– Что он сделал, повторите?
– Отказался от нее. Составил официальный документ, который подписал сам и его жена тоже, в том, что он отказывается от нее.
Спенсеру отчаянно хотелось промочить горло, но он все же спросил:
– Джон Синклер отказался от своей единственной дочери?
– Да.
– Причем официально. Но вряд ли это означает, что она не имеет доли ни в какой части имущества ее родителей?
– Правильно.
– Таким образом, – медленно произнес Спенсер, пытаясь упорядочить свои мысли, – они тоже не имеют права претендовать на ее имущество?
– Вот этого я не знаю. Полагаю, что да. Детектив О'Мэлли, вы меня извините, но какое это имеет отношение к смерти Кристины?
– Может быть, никакого, – ответил Спенсер, с большой неохотой отказываясь от следующей рюмки. – А может быть, в этом и заключена вся суть. На счету у Кристины имелась огромная куча денег, с вами она разведена… Ее единственные наследники – родители…
– Мать, – поправил Спенсера Говард. – Джон Синклер умер.
– …Родители от нее отказались. Это, конечно, нельзя считать нормальным. Но она умерла не просто так. Она оставила завещание. По счастливой случайности – видимо, это было совершено по наитию свыше – она оставила завещание, написанное ее собственной рукой и официально заверенное.
– А меня она там упомянула?
– О да, вас она упомянула. Она оставила вам дом своей бабушки.
– Кому же она оставила остальные деньги? – отважился спросить Говард после минутного молчания. Спенсер мог поклясться, что Говард в этот момент затаил дыхание.
– Своим троим друзьям. А кому, как вы думаете, она должна была их оставить?
Говард выдохнул. И, как показалось Спенсеру, с облегчением.
– Никому. Вы уже, конечно, успели побеседовать с ними?
– Можете не сомневаться. Но в любом случае это повисло в воздухе. Они не хотят принимать эти деньги.
– Не хотят их принимать?
– Они хотят передать их заведению «Красные листья».
Говард откинулся на спинку стула и охнул:
– Господи, это же просто идиотизм какой-то. Очень странно. – Он снял очки и потер глаза. – Это просто бессмысленно.
Спенсер подался вперед и в упор задал вопрос:
– А вы бы хотели получить эти деньги, Говард?
– Что вам на это ответить? Конечно, от некоторой части я бы не отказался.
Сейчас уже было очевидно, что Говард – это не тот человек, который нужен Спенсеру. По заведенному правилу, Спенсер должен будет проверить его алиби, но то, что там все в порядке, никаких сомнений не вызывало.
Они посидели еще немного. Пол был уже вымыт. Принесли счет, и они расплатились каждый за себя. Посуду с их стола давно уже убрали. «Он выглядит таким же измотанным, как и я», – подумал Спенсер, чувствуя болезненные уколы где-то там, позади глаз, такие чувствительные, что отчаянно хотелось их закрыть и заснуть, а проснуться на Лонг-Айленде, чтобы он был везде: и сзади и впереди. Везде Лонг-Айленд. Впрочем, какое это имеет значение, где он, лишь бы был. Спенсер мысленно поклялся, что, как только все это закончится, он поедет навестить родных. Может быть, на Рождество.
– Мне кажется, они все были из Коннектикута, – изрек вдруг Говард.
Спенсер вспомнил «Гринвич тайм», которую нашел в книжном шкафу Кристины.
– Спасибо, что приехали, Говард, – произнес он, вставая.
– Да, конечно. Как вы думаете, когда можно будет ее забрать?
– Завтра. Вы можете забрать ее завтра. А теперь я возвращаюсь в больницу, чтобы поговорить с медэкспертом.
Спенсер ожидал, что Говард тоже захочет пойти с ним, но тот не высказал такого желания. Он выглядел усталым, обессиленным. Спенсер и сам был таким же изнуренным, но ему нужно было идти. Это не то, что раньше, когда он патрулировал дороги Лонг-Айленда и штрафовал водителей за превышение скорости. В те дни водители не имели оснований на него обижаться, потому что он любил поспать. Теперь другое дело: хочешь не хочешь, надо топать, и не важно, как ты себя чувствуешь.
Он оставил Говарда в гостинице и сел в машину. Уже было далеко за полночь. Уилл сидел в больнице, ожидая, когда можно будет отправиться домой. Рей был дома, со своей семьей, но ему, наверное, хотелось присутствовать при вскрытии. Глупый старина Рей мечтал стать помощником коронера-и присматривать за искромсанными трупами. Сможет ли доктор Иннис ответить на вопрос: Кристина сперва умерла, а потом окоченела или наоборот?
– Да, – сказал доктор, отвечая на вопрос Спенсера. Хотя в передней комнате прозекторской было всего около восьми градусов тепла, доктор Эрл Иннис обильно потел и постоянно вытирал влажный лоб рукавом белого халата. Он уже не был совершенно белым, этот халат, но Спенсеру не хотелось думать об этом. Уилл ушел домой, как только Спенсер его отпустил.
– Вы говорите – да?
– Да, – сказал Иннис. – Таков мой ответ. Она умерла насильственной смертью.
– Доктор, а если человек замерз, это смерть насильственная или естественная?
– Но она не замерзла. То есть не это было причиной смерти. Она вначале умерла, а замерзла потом.
– Вот как?
– Да. Вы ожидали другого ответа?
– Нет, это именно тот ответ, какого я и ожидал.
– Хм, вы были правы. Поздравляю, у вас прекрасная интуиция.
Спенсер ждал. Они стояли в передней комнате прозекторской, в небольшом больнично-белом помещении с высокими окнами, стеклянными дверями и флюоресцентными лампами. В комнате было холодно.
Спенсер откашлялся и спросил:
– Доктор Иннис, что послужило причиной смерти?
– Ах да. Хотите удостовериться?
Спенсер решительно покачал головой:
– Нет.
– Прекрасно. – Доктор начал снимать перчатки, как будто измазанные чем-то маслянистым. Спенсера замутило.
Доктор не проронил ни слова, пока не снял перчатки и не бросил их в урну. Только после этого Спенсеру немного полегчало.
– Смерть наступила от асфиксии, – сказал доктор. – Ее задушили.
Это сообщение Спенсера не удивило. Отнюдь. Потому что эти слова проносились в его голове в течение последних двадцати четырех часов. Вердикт доктора только подтвердил его собственные предположения. Спенсер ничего не видел, ничего толком не знал. Чтобы сделать вывод о том, что смерть наступила от удушья, нужно было разрезать плоть этой мертвой красивой молодой женщины.
– Не могу сказать, что удивлен, – наконец произнес он.
Доктор Иннис вскинул брови и огрызнулся:
– Не удивлены? Может быть, вам следует переквалифицироваться, детектив О'Мэлли, и стать медицинским экспертом? Я думаю, эта работа сделала вас циником. Умирает молодая женщина, и вы немедленно подозреваете здесь что-то грязное и подлое. Надеюсь, вы ни с кем не поделились своими умозаключениями. Иначе, когда состоится суд, защита может выдвинуть претензии, что вы мной манипулировали, чтобы подтвердить свои версии.
Спенсер слабо улыбнулся, понимая его иронию и отвечая на нее:
– Неужели, доктор?
Доктор Иннис не нашел в этом ничего забавного и заворчал:
– Так вы хотите знать, что с ней произошло или нет?
– Да-да, конечно, – оживился Спенсер. – Пожалуйста.
– Части черепа, относящиеся к твердой лобовой оболочке вокруг мозга, обнаруживают признаки того, что мышечные волокна ослабли, и это произошло прежде, чем она замерзла. Если бы она упала в снег и просто заснула, ее мозг не начал бы разлагаться, до тех пор, пока температура тела не понизилась бы до такой степени, чтобы нельзя было поддерживать нормальное функционирование организма. Правда, к тому времени, когда она умерла, тело все равно уже почти окоченело. Но все же она умерла, а затем окоченела, причем быстро, то есть достаточно быстро, чтобы остановить разрушение сверхчувствительных мозговых тканей. При нормальных условиях, теряя полтора градуса в час, она бы охладилась до температуры окружающей среды за двадцать четыре часа и члены начали бы терять подвижность, то есть окоченевать, в течение следующих шести часов или около того. Но на дворе был настоящий мороз, вернее, пронизывающий ветер с морозом. Я помню ту ночь. В газетах писали, что это была самая холодная ночь за последние семьдесят лет. Значит, она теряла больше полутора градусов в минуту. В принципе она могла охладиться до температуры окружающей среды за час. Таким образом, никакого трупного окоченения, никакого разложения и изменения цвета кожи. На спине они есть, правда, незначительные, но если учесть, что она пролежала на ней ничком девять дней, то это вполне объяснимо. И все-таки окоченение замедлило развитие процесса умирания мозга, но не остановило его. За истекшие двадцать четыре часа тело ее оттаивало и начало разлагаться, а мозг достиг состояния скелетного разрушения, если можно так выразиться.
Иннис казался очень довольным, давая разъяснения Спенсеру, а тот вежливо кивал, хотя в этих объяснениях для него не было ничего нового, чего бы он прежде не знал. И он поддакивал:
– Понятно. Все действительно логично. Что-нибудь еще?
– Да. Есть признаки, свидетельствующие об удушении.
– Вы имеете ввиду ее глаза?
– Да. Но откуда это вам известно? Откуда вы знаете, куда надо смотреть в таких случаях?
– Да, обнаженная мертвая девушка в черных ботинках, владелица девяти миллионов долларов, оказывается в самом центре четырехугольника, пронизанного полем ревности высокого напряжения, и мне предстоит докопаться, что же там получилось. И это не так уж случайно, – покачал головой Спенсер. Ему не хотелось показывать, как он расстроен.
– Да, глаза, – сказал Иннис. – Капилляры полопались. Полопались от давления на голову, что, в свою очередь, явилось причиной острого давления на легочную артерию в области шеи и отсутствия поступления кислорода в область головного мозга на срок достаточный, чтобы это привело к прекращению функций парасимпатической системы и к последующей остановке сердца. Давление на глаза было настолько сильным, что началось кровотечение в височную часть. Вам действительно не хочется взглянуть на это самому?
Спенсер невыразимо страдал.
– Видимо, это был кто-то очень сильный? – спросил он срывающимся голосом.
– Нет, вовсе не обязательно. Она сопротивлялась, боролась за каждый последний вздох. Эти усилия почти разорвали ее легочную артерию.
– Да, – сказал Спенсер, борясь зато, чтобы голос звучал нормально. – Его она одолеть не смогла.
– Откуда у вас, детектив, такая уверенность, что это был «он»? Нет, это мог быть кто угодно. Она действительно не могла справиться с убийцей, потому что ее левое плечо почти не действовало. Оно было сильно повреждено.
– Да-да, – кивнул Спенсер. – Это у нее случилось днем раньше. Она попала в аварию.
– Хм, это многое объясняет. Дело, в том, что некоторые повреждения на ее теле выглядят несколько более старыми. У нее было сотрясение мозга и сломано правое ребро. Я удивлен, что она вообще могла действовать в таком состоянии. Она обращалась в больницу?
– Нет. Не пожелала.
Доктор Иннис потер брови и грустно заключил:
– Очень плохо. Это бы спасло ей жизнь.
– Почему вы так решили?
– Потому что из больницы ее наверняка бы не выпустили. Из-за плеча особенно. Оно было в ужасном состоянии. Ей требовалась срочная операция – там были множественные переломы, и к тому же началось заражение крови.
Спенсер потерял дар речи.
Доктор Иннис выглядел довольным, как если бы уже нашел убийцу, а не просто сообщил Спенсеру, насколько была слаба Кристина.
– Она была в скверном состоянии, – сказал Иннис. – Ее бы мог одолеть любой, даже если обладал силой, равной силе моей семилетней внучки. Единственное, чем она располагала для сопротивления, так это правой рукой.
– Вы полагаете, – спросил Спенсер, запинаясь, – что она сопротивлялась? Но на ней нет никаких следов.
Доктор улыбнулся и заявил:
– Бот здесь вы ошибаетесь, детектив. Я-то уж подумал, что вам никакой медэксперт не нужен. Мне показалось, что с таким детективом, как вы, я могу остаться без работы, – вы столько знаете, а тут вот прозевали. Есть на ней следы. И прежде всего большая рана в затылочной части черепа. Имеется и гематома на черепной кости. Когда она упала, то, наверное, потеряла сознание.
– Значит, ее ударили? – воскликнул Спенсер. – Господи, неужели Уилл был прав и это дело рук насильника?
– Может быть. Я думаю, ее толкнули или она упала сама.
– Упала?
– Да. Могло ведь получиться так: она отступила, пятясь, потом опрокинулась навзничь и ударилась головой о дерево или камень. Это не был острый предмет, он не проткнул кожу, но есть кровоподтеки. Это только мои предположения, вы понимаете. Или ее толкнули. Она упала, ударилась головой, пролежала без сознания не очень долго, возможно, всего несколько, секунд. А остальное реконструировать очень легко. На внутренних частях ее предплечий имеется два симметричных следа, а также два следа на ее груди, сразу над грудной клеткой. Ушибы с сильными кровоподтеками. Это говорит вам о чем-нибудь, детектив?
Спенсер задумался, а потом предположил:
– На ее руках и груди кто-то сидел. Ведь это следы коленей.
– Точно. Следы коленей. А эта девушка боролась за свою жизнь, пыталась дышать…
– Чем ее душили? – прервал его Спенсер. – Руками?
– Нет-нет. На ее лице, правда, остался прекрасный отпечаток. Но это был большой абсорбирующий объект. На ее лице нет никаких специфических следов давления пальцев. Может быть, подушка? Подошла бы любая подушка, например, тридцать на тридцать сантиметров.
Спенсер был не в силах посмотреть на доктора.
– Детектив О'Мэлли, – сказал Иннис, его манеры стали мягче. – Я нашел кое-что у нее под ногтями. Ее убийца, возможно, имеет царапины, в общем, на нем могут остаться кое-какие следы.
– И что вы нашли у нее под ногтями?
– Кровь, – ответил доктор. – И несколько волосков.
– А-а-а. Почему же вы сразу не сказали?
– Ожидал, когда вы спросите.
– Какого цвета волосы?
– Я их тщательно не изучал, детектив. Но у меня все же был в распоряжении микроскоп. Не желаете взглянуть сами?
Спенсер почти согласился. Но что он понимал в анализе образцов волос?
– У вас есть образцы волос кого-нибудь из подозреваемых, чтобы я мог сейчас сравнить? – спросил Иннис.
Спенсер хотел было сказать «да», но вовремя остановился. Они ведь, эти трое, такие молодые. Он покачал головой и, подумав некоторое время, спросил:
– Вам удалось установить, что это была женщина?
– Я никогда ничего не устанавливаю, детектив, пока не имею абсолютной уверенности.
– Да, пожалуй, ведь женщина не могла ее изнасиловать.
– А кто сказал, что она была изнасилована?
– Она не была изнасилована?
– Нет.
– Нет? Вы уверены? Вы абсолютно уверены?
– Уверен ли я? – Иннис усмехнулся. – Это моя работа. Я разве спрашиваю вас, уверены ли вы, когда проводите какие-нибудь следственные действия или допрашиваете подозреваемого? Никаких сексуальных домогательств по отношению к ней не применялось, поскольку на стенках вагины отсутствуют какие-либо повреждения, отсутствуют следы спермы…
– Он мог использовать презерватив, – сказал Спенсер.
– Кто? Убийца? И что, прежде чем начать ее насиловать, он объявил: «Извините меня, подождите, пока я надену вот это»? Очень уж замысловато выглядит. Или он попросил ее подержать немножко подушку, пока он приспособит презерватив, или он подложил подушку под ее разбитую голову, чтобы так было удобнее? Нет, детектив. Я уже вам сказал: мотивы могут быть любыми, но секс исключается.
Спенсер хотел сказать, что секс никогда не исключается. Он не мог поверить в это, ему так хотелось, чтобы обнаружилось, что на нее напал какой-то посторонний злодей, не имеющий отношения к ее окружению.
– Я передам вам для работы образцы волос и крови, – произнес Спенсер, потупившись.
– О, у вас они есть? Господи, я возьму их с собой в лабораторию.
– Какую лабораторию вы имеете в виду – в Селлмарке? В Южной Каролине? Но на это же уйдут месяцы! – воскликнул Спенсер.
– Не нужно паники. Соответствующая аппаратура есть и у нас в Конкорде.
– И сколько времени это займет?
– Вы нетерпеливы, детектив О'Мэлли. Минуту назад у вас вообще ничего в деле не было.
– А на этот раз ошибаетесь вы, доктор. Дело у меня почти готово, еще со вчерашнего дня. Мне не хватало только нескольких свидетельств. Так сколько нужно будет ждать результатов анализов?
Доктор Иннис задумался и, прикинув, сказал:
– Несколько дней. Может быть, неделю.
– Неужели нельзя побыстрее?
– Детектив, в штате Нью-Хэмпшир проживает один миллион человек, и на всех только один медицинский эксперт – это я. В городе Хановер проживает десять тысяч человек. Подождете.
Спенсер кусал губу, но повысить голос на коронера не решился.
– Она была пьяна?
– Пьяна? – Доктор Иннис удивленно вскинул глаза. – А почему вы это спросили?
– Была или нет?
– Не думаю. Я имею в виду, что, пока не получен анализ крови, точно сказать нельзя, но в желудке у нее ничего обнаружено не было, он был совершенно пустой.
Спенсер настойчиво спрашивал:
– Когда вы будете знать определенно? – Но он мог бы поспорить, поставив на кон свою зарплату, что свой последний переход по перилам моста Кристина Синклер Ким совершала трезвая.
– Я же вам сказал, детектив-сержант, – произнес доктор Иннис, негодуя. – Через несколько дней.
– Хорошо. Протокол вскрытия готов?
– Вам придется подождать, пока я его составлю. Я только что закончил вскрытие.
Спенсер опустился в одно из кресел, бормоча:
– В два часа ночи почему бы немного и не подождать.
Доктор Иннис, видимо, его услышал, потому что обернулся и ответил:
– Между прочим, детектив, я тоже работаю в два часа ночи.
– Мы оба работаем, доктор, – сказал Спенсер.
– Нет, детектив О'Мэлли, вы теперь не работаете, а только ждете. – И с этим он ушел, а Спенсер остался в холодной голой комнате один.
Он очень устал, и его мысли медленно двигались, приближаясь к Кристине, которая пятилась по снегу под горку. Что заставило ее сойти с тропинки? А потом ее толкнули, и она упала и не смогла дышать. Она пыталась сопротивляться, но не могла дышать. У Спенсера заболело сердце. Он пытался думать о чем-то еще – о Говарде Киме, о том, как ему пришлось жениться на девушке, которую он даже не видел в глаза. Он сделал это ради того, чтобы жить в Америке. Он женился на Кристине Синклер и взял деньги ее отца, чтобы обеспечивать жену. Где сейчас Кэтрин Морган Синклер? Адрес неизвестен. Мысли Спенсера перекинулись на Джона Генри Синклера. Как он умер? Самоубийство? Это кажется правдоподобным, поскольку его единственная дочь так оскандалилась. Но разве лучше вынуждать свою шестнадцатилетнюю дочку выходить замуж за корейца, которого она ни разу не видела, и отправлять ее с ним в Нью-Йорк? Может быть, Джон Генри Синклер действительно умер от сердечного приступа? У Спенсера у самого сердце заболело, когда он пытался сейчас перебраться вброд через эту лужу мерзости. Нужно обязательно найти Кэтрин Морган Синклер.
«Кристина, Кристина… Ответь: ты сопротивлялась? В эту глухую снежную ночь – ты боролась и кричала, мотала головой, дергалась задыхаясь, и так до самого последнего вздоха? А приближение смерти тебя удивило?»
Спенсер размышлял, уронив голову на руки. Разбудил его доктор Иннис. Он держал под мышкой конверт из плотной манильской бумаги.
– Вот, – произнес он мягко.
Спенсер уставился на него, протирая глаза. Он чувствовал себя невероятно дерьмово: веки отяжелели, а внутри было пусто, как будто оттуда все выкачали. Доктор же Иннис, напротив, выглядел посвежевшим и взбодрившимся. Он больше не потел и не страдал одышкой. У него даже порозовели щеки. «Этот человек расцветает, кромсая посреди ночи людские оболочки, которые покинула душа, – подумал Спенсер. – Как такие ночные существа называются? О них еще писала Энни Райе».
– Я сделал предварительный анализ крови, – сказал доктор. – И оказался прав. В крови никакого алкоголя, ни капли.
Спенсер кивнул. Воспаленные глаза щипало. Он спросил:
– Сколько сейчас времени?
– Пять тридцать, – ответил доктор. – Вам нужно пойти домой и немного поспать. Я сделаю анализы к понедельнику. Хорошо? А до тех пор вам остается пребывать в сомнениях. Ладно?
– А разве у меня есть выбор, пребывать или не пребывать? – сказал Спенсер, вставая и протягивая руку за протоколом вскрытия.
Доктор Иннис отодвинул его и, извиняясь, сказал:
– Он еще не готов. Я не могу точно установить время наступления смерти. До вчерашнего дня, пока она не появилась в морге, отсутствовало трупное окоченение, не было и следов разложения, отсутствует содержимое в желудке. Да и рентгеновские снимки еще не готовы, чтобы их можно было приобщить к делу. Протокол я пришлю вам в управление в понедельник.
Спенсер чувствовал себя так, как если бы у него во рту было полно ваты, и голова изнутри тоже была набита ватой.
– Насчет установления времени, когда наступила смерть, не очень беспокойтесь, – произнес Спенсер, еле ворочая языком. – Когда она умерла, мы знаем. Можете написать, что это произошло между десятью минутами второго и половиной второго ночи в среду двадцать четвертого ноября 1993 года.
– Вы в этом уверены?
– Да. Последний раз, когда ее видели живой, она находилась в сорока пяти метрах от места смерти. Это было в час ноль пять.
– Понятно. Она не могла умереть значительно позже?
– Нет. Она была полностью обнажена, а на дворе был мороз. Ей следовало повернуться и бежать домой. Я убежден, что она так и собиралась поступить, но что-то ей помешало. Через лес она никогда домой не возвращалась.
– Да, вы правы, правы. Прекрасно. Напишем: смерть наступила между часом десятью и часом тридцатью. – Иннис что-то написал на конверте. – Кстати, волосы у нее под ногтями оказались не человеческими. Вероятнее всего, это собачья шерсть.
– О, – сказал Спенсер. Он так устал, что не хватало сил даже на разочарование. – Тогда сделайте, пожалуйста, для нас анализ крови. Хорошо?
Пять тридцать утра. Это было слишком, даже для него. Он был на ногах уже двадцать один час. А чувствовал себя так, как будто провел на ногах не двадцать один час, а сто двадцать один.
