Текст книги "Избранное"

Автор книги: Оулавюр Сигурдссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)

– Всего доброго, Юссадулла, – снова раздался голос. – Всего тебе доброго, высокородная моя подруга. Всего доброго!

Прощаются, радостно подумал я. Слава тебе господи, кончилось мое ожидание.

За раздвижной дверью откашлялись и что-то передвинули – то ли стол, то ли стул. Затем голос обратился ко всемогущему творцу небес и земли, поблагодарил за наставления, любовь и милосердие, попросил помочь вести непорочную жизнь и направить на стезю христианских добродетелей, укрепить в стремлении к свету, самопожертвованию и бескорыстию, придать силы и мудрости для успешного отправления на благо страны и народа столь трудной должности. «Жажду воспарения, но тяжелы одежды, ищу пути, но темен туман материи», – произнес голос и попросил доброго бога, чтобы тот даровал ему возможность постоянного живительного общения с окрылителем его души и светочем во мраке немощи – с благородным существом из Седьмого Млечного Пути, мудрость и совершенства которого он, косноязычный обитатель Земли, не в силах выразить словами. Аминь.

Имя творца было произнесено с такой неподдельной верой, молитва прозвучала так проникновенно, в ней слышалось такое радостное ожидание, что мне вспомнилась покойная бабушка и я даже слегка растрогался. На какое-то время воцарилась тишина. Я принялся раздумывать, что такое Седьмой Млечный Путь: имеется ли в виду некое определенное место, например улица в городе, или же сверкающее звездное скопление, находящееся так далеко от нас, что у меня дух захватило, когда я попытался представить его себе. Но долго размышлять над этой загадкой мне не пришлось, ибо раздвижная дверь внезапно отъехала в сторону и ушла в стену, а на пороге возникла фигура заведующего Государственным управлением культуры. По всей видимости, он только что встал с постели: на нем были отделанный шелком халат, полосатые пижамные штаны и мягкие домашние туфли. Его окутывало голубоватое облачко ладана.

Сомневаюсь, чтобы мне когда-нибудь приходилось видеть столь же красивого человека, каким был в этот момент заведующий Управлением культуры – с ним мог сравниться разве что Аурдни Аурднасон. Казалось, за всю жизнь у него не было ни одной мысли, которую нельзя было бы прямо поместить в молитвенник. Лицо его свидетельствовало одновременно о чистоте духа и блаженстве истинно верующего, голова как бы излучала спокойное сияние – большие глаза, покатый лоб, блестящая лысина, миниатюрные уши, массивный подбородок, толстые губы и даже синеватые щеки и красноватый кончик носа, но особую святость его облику придавало голубоватое облачко ладана, аромат, который сделал бы честь любому монастырю.

Я вскочил.

Легкая тень удивления на секунду омрачила ясный лик заведующего. Он задвинул дверь, подошел ко мне и сердечно поздоровался. Очевидно, я тот юноша, что работает у Вальтоура?

– Да, – смущенно ответил я. – Пришел за вашей статьей.

– А что делает Вальтоур? Почему он сам не пришел?

Я сказал как было: когда я уходил, шеф считал мелочь.

Заведующий Управлением культуры поднес ко рту носовой платок и закашлялся.

– Я болел, – сообщил он. – Страшно простудился. Не снимете ли пальто, молодой человек?

Я сказал, что не хочу задерживать его, меня прислали за его статьей.

Заведующий, как бы затуманившись, посмотрел на меня. Статья, гм, написана совсем не им,он лишь обещал переработать ее и выправить ошибки, поскольку в ней рассказывается о его работе в Управлении. Работу эту он из-за простуды не кончил и потому вынужден просить меня немножко подождать.

– Снимите-ка пальто и возьмите сигару, – предложил он и открыл резной ящичек. Однако, когда я отказался от этого грандиозного порождения голландской табачной промышленности, он сказал, что всегда приветствует любое проявление умеренности среди молодежи, и позвал экономку.

Она появилась в дверях, через которые я вошел.

– Да? – вопросительно произнесла она. – Да?

– Хорошего кофе этому молодому человеку, – распорядился заведующий Управлением культуры. – Он подождет, пока я напишу несколько строчек.

– Слушаюсь, – ответила она, беря мое пальто и шляпу. – Слушаюсь. А тебе? Принести тебе чего-нибудь?

– Кипяченой воды.

Экономка застыла, озабоченно глядя на стоящего посреди комнаты хозяина. Прямой, с высоко поднятыми плечами, полноватый, он высился, словно церковь.

– Кипяченой воды? – переспросила она. – И больше ничего?

– Ничего, – подтвердил заведующий, садясь за письменный стол. – Мне только стакан кипяченой воды.

– Хорошо, – ответила экономка, не двигаясь с места. – Хорошо. А носки? – В ее голосе послышалась мольба. – Ты ведь замерзнешь в домашних туфлях на босу ногу.

– Нет, голубушка, не замерзну. И хорошо бы поскорее принести кофе. Молодой человек торопится.

– Секундное дело, вода уже кипит. – Экономка засеменила к двери. – Секундное дело, – повторила она, закрывая дверь.

– Извините, пожалуйста, я хочу закончить эти исправления, – сказал заведующий Управлением культуры и кивнул мне. – Сожалею, что вам приходится ждать.

Запах ладана несколько выветрился, голубоватое облачко растаяло, в кабинете воцарилась величавая тишина. Я сидел не шевелясь и размышлял о том, как неисповедимы пути господни и как мало знают люди о том, что их ждет. Еще несколько недель назад мне и в голову не могло бы прийти, что этой зимой я буду удостоен чести сидеть дома у заведующего Государственным управлением культуры и наблюдать его за работой. Он писал, как пишут опытные гении, в совершенстве владеющие языком и материалом: ни один мускул ни разу не дрогнул на его лице, ни одна морщинка не прорезала его ясный лоб, а золотое перо безостановочно скользило по листу бумаги. Казалось, слова выскакивали сами собой и тут же складывались в безукоризненные фразы. Должно быть, он выучил эту статью наизусть и выправил ее в уме, потому что за все время не заглянул ни в какую бумажку и ни разу не задумался. Такой способ работы требует больших талантов и исключительной памяти, почтительно подумал я. Образования у него еще меньше, чем у меня, и тем не менее ему доверено духовное воспитание народа. Изо дня в день то, что он делает, оказывает влияние на молодых и старых – как в море, так и на суше, как в самых глубинных долинах страны, так и на вдающихся в море мысах. Эта голова управляет не только красивым, полноватым телом, но и самим Государственным управлением культуры.А я, рыжий парень из Дьюпифьёрдюра, сижу в кресле, окруженный произведениями искусства и книгами, принадлежащими известному всей стране человеку, гляжу, как он пишет статью для «Светоча», и жду угощения. Воистину неисповедимы пути господни.

Запах ладана почти улетучился. Я покосился на ближайший книжный шкаф и, заинтересовавшись, стал вчитываться в корешки. Большая часть книг была на английском. Слово spiritualism [52]52
  Спиритизм (англ.).


[Закрыть]фигурировало, если память мне не изменяет, в двадцати трех названиях, a reincarnation [53]53
  Перевоплощение (англ.).


[Закрыть]– в восьми. Мне невольно подумалось о Рагнхейдюр, у которой я столовался, так как она постоянно сокрушалась, что не может читать иностранные книги о любимых своих предметах – спиритизме и перевоплощении. Иные заглавия свидетельствовали, с другой стороны, об интересе заведующего Управлением культуры к земным знаниям: «How to Get Things Done», «How to Enjoy Life», «How to Be an Opinion-Maker», «How to Succeed As a Politician», «How to Influence People», «How to Make Speeches», «How to Be a Prolific Writer» [54]54
  «Как справляться с делами», «Как наслаждаться жизнью», «Как создавать общественное мнение», «Как преуспеть в политике», «Как влиять на народ», «Как произносить речи», «Как стать плодовитым писателем» (англ.).


[Закрыть]и т. д. Две книги были посвящены самой высокогорной стране в мире: «In Secret Tibet» и «Darkness Over Tibet» [55]55
  «В таинственном Тибете» и «Тьма над Тибетом» (англ.).


[Закрыть], обе написаны неким Т. Иллионом (почему-то мне подумалось: Или он, Или не он). Вдруг я увидел датскую книжку, о которой мне на строительстве дороги рассказывал Стейндоур Гвюдбрандссон, – роман «Лук» Харальда Хердаля. Было это в позапрошлом году, тихим летним вечером, спать не хотелось, и мы прогуливались неподалеку от палатки. Стейндоур рассказывал о романе и его авторе. «Он подражает Дос Пассосу, – говорил Стейндоур, – но написано живо и немножко похабно. Почитай, когда повзрослеешь!»

Заведующий Управлением культуры отложил свое золотое перо и собрал листки.

– Ну вот, – сказал он, – с этим все.

Послышался легкий стук, и дверь отворилась. Экономка вкатила низенький столик на колесиках, уставленный такими лакомствами, что я тут же проглотил слюну и впился ликующим взглядом во всю эту роскошь: кофейник, сливочник, чашки японского фарфора, серебряные ложечки и сахарные щипцы, графин с водой, клубничное варенье в хрустальной вазочке, печенье двух сортов, нарезанный ломтиками черный от изюма кекс, круглый торт, пряники, миндальные пирожные и прочее. Экономка подкатила этот обольстительный столик прямо к моим коленям и озабоченно посмотрела на хозяина.

– Принести тебе стакан молока? – спросила она.

– Нет, спасибо, сегодня я пью кипяченую воду, – ответил заведующий Управлением культуры, вкладывая рукопись в желтый конверт.

– А яйцо? Хлеб с маслом и яйцо?

– Не хочется.

– Ну ладно, – вздохнула экономка. – Как бы ты еще больше не простудился без носков.

Заведующий прикрыл ладонью лицо и закашлялся.

– Мне лучше, – сухо ответил он, помог ей пододвинуть глубокое кресло к столику на колесиках, уселся напротив меня и, сцепив руки, уставился в пространство.

Экономка наполнила чашки – в одну налила кофе, в другую – кипяченой воды.

– Прошу, – произнесла она, – прошу. – Она направилась к двери, но на пути остановилась и спросила: – Как прошло общение?

Заведующий просиял.

– Великолепно. Лучшее дневное общение и максимальная эманация с рождества. Прекрасный был резонанс.

Экономка сделала шаг назад.

– Ты что-нибудь узнал?

– Немало, голубушка, немало. – Управляющий с улыбкой посмотрел на нее. – Должен передать тебе привет.

– От кого?

– От одного благородного существа из Седьмого Млечного Пути.

– Благослови его господь, – сказала экономка, потирая руки. – А ты не забыл про Боггу?

Заведующий Управлением культуры наклонил голову.

– Боггу?

– Я тебе на днях о ней рассказывала, ты собирался попросить этого знаменитого французского доктора посмотреть ее, если он не возражает.

– У меня никогда не было личного контакта с Пастером, но медиум Гвюдстейдн обещал сказать ему, – произнес заведующий и протянул мне сахарницу. – Я напомню об этом на вечернем сеансе.

– Благое было бы дело. Вот уже два года, как она мучается от страшного гастрита.

– Будем надеяться, что Пастер сможет взглянуть на нее. – Заведующий показал на сливочник. – Сливки, пожалуйста.

– Она все худеет и худеет, – сказала экономка. – Два года назад весила семьдесят девять кило, а теперь всего шестьдесят восемь. Кофе ей нельзя. Питается только размоченными сухарями да овсяным отваром.

– Хорошо, голубушка, – с легким нетерпением произнес заведующий, поднимая и опуская ладонь, словно успокаивая ребенка. – Постараюсь, чтобы ее упомянули на вечернем сеансе, если Гвюдстейдну удастся войти в контакт с Пастером.

– Когда начнется сеанс?

– В девять.

– Благое было бы дело, если бы этот Пастор помог нашей Богге, такой она славный человек.

С этими словами экономка покинула комнату и закрыла за собой дверь.

Я буду долго помнить радушие и сердечный прием, оказанные мне заведующим Управлением культуры. Не успевал я проглотить одно лакомство, как он уже потчевал меня следующим, просил не стесняться и налегать на еду: мне ведь необходимо подкрепиться, я проделал длинный путь от центра города и долго ждал, пока он выправит статью для журнала. Сам он только прихлебывал кипяченую воду, притом без сахара, и больше ни к чему не притронулся. После каждого глотка он сцеплял руки и смотрел в пространство. Лицо у него было ясное, как у святого, он излучал тихую доброту и торжественное спокойствие.

– Я надеялся, что Вальтоур заглянет сегодня, – нарушил он молчание. – Надо обсудить с ним неотложные дела, но разговор не телефонный. Чем он там занят? Почему не пожелал прийти ко мне?

Я повторил, что он считал мелочь, когда отправлял меня за рукописью.

Заведующий Управлением культуры беспокойно заерзал в кресле.

– Считал что?

– Мелочь.

Он поглядел на меня, глотнул воды, сцепил руки и сказал, как бы размышляя вслух, что очень ценит моего шефа и живо интересуется его финансовыми делами, Вальтоур ведь необычайно привлекательный и цельный человек идеи, он прекрасный работник и все схватывает на лету, но, пожалуй, натура увлекающаяся и в практических вопросах не всегда реалистически мыслящая. Это он подвиг Вальтоура на благородное дело издания журнала, посвященного проблемам культуры, по мере сил поддерживает это его начинание и направляет работу. С другой стороны, ему представляется, что еще рано говорить, принесла ли эта поддержка желаемые результаты. Как, на мой взгляд, расходится журнал?

Я был совершенно не подготовлен к этому вопросу и сказал (с удовольствием ощущая во рту вкус клубничного варенья), что, как мне кажется, журнал покупают хорошо, но тут же вспомнил, что как раз о тираже «Светоча» шеф мне говорить запретил.

– Что? – переспросил заведующий. – Хорошо?

– А почему бы и нет? – ответил я и смутился. – Я бы сказал, относительно неплохо.

– Стало быть, кое-какую прибыль дает?

– Н-не знаю, – пролепетал я. – Вальтоура надо спросить.

Заведующий Управлением культуры снова отпил глоток кипяченой воды, протянул мне тарелку с печеньем, настойчиво приглашая чувствовать себя как дома.

– Способный он человек, Вальтоур, – задумчиво проговорил он. – Слишком мало, к сожалению, людей, желающих, не щадя сил, отстаивать культуру нашего маленького народа.

– Да, – подтвердил я и вонзил зубы в кусок торта.

– Нелегкое это дело – издавать хороший журнал.

Я снова согласился.

– Сколько раскупается экземпляров «Светоча»?

Что мне делать? Бабушка учила меня говорить только правду, а шеф велел помалкивать о состоянии дел «Светоча».

– Ра… Раз на раз не приходится, – выдавил я из себя. – Пожалуй, больше, чем можно было рассчитывать.

– Тысяча?

Я промолчал.

– Полторы? Две?

– Ва… Вальтоура надо спросить, – снова сказал я и, показывая на караван верблюдов, поинтересовался: – Это Египет изображен?

Заведующий Управлением культуры обернулся.

– Нет, Персия.

– А я думал, что такие пирамиды есть только в Египте, – наивно высказался я, глядя на золоченые купола, сфинкса и финиковые пальмы.

– Я велел изобразить на ней видение одного медиума. – Заведующий тоже посмотрел на картину. – Пирамида, что вы видите, построена в Персии за много веков до рождества Христова, в дни Карема, если мне память не изменяет. Последней в ней похоронили девять столетий назад знатную молодую женщину по имени Юссадулла, дочь Аль-Кади, знаменитого персидского султана и халифа. Еще в ранней молодости Юссадулла основала в Багдаде своего рода спиритическое общество и побуждала своих соотечественников вступать в контакт с обитателями иных планет. Ей было лет двадцать с небольшим, когда она скончалась.

Я совершенно растерялся.

– Карем? – промямлил я. – Аль-Кади, знаменитый султан и халиф? Нет, эти имена мне ничего не говорят, о персидских пирамидах я тоже никогда ничего не читал. Правда, этот пробел в знаниях легко восполнить: у меня дома есть всемирная история, превосходное сочинение в двух томах.

Заведующий Управлением культуры оторвался от картины. Он расправил свой отделанный шелком халат и прищурился.

– Гм. Историки пользовались ранее и пользуются в наши дни устарелыми приемами исследования, игнорируя, гм, научные методы, применяемые нами, спиритами, для знакомства с древней культурой далеких стран, скажем Персии. Я прочитал много книг по всемирной истории, но все они были с лакунами, все они были ненаучны и просто ошибочны, потому что их авторы и не обладали способностями к спиритическим контактам, и не прибегали в процессе работы над своими сочинениями к помощи медиумов. Воистину настало время издать всемирную историю, которая опиралась бы, гм, на надежные источники.

Он подлил мне кофе, предложил еще торта и кекса с изюмом, отхлебнул кипяченой воды и уселся поудобнее.

– Вас интересует наше учение – учение спиритов? – спросил он.

– Даже не знаю.

– Вы никогда не говорили с усопшими друзьями?

– Нет.

– Никогда не покидали свое тело?

По счастью, я заглядывал в книжки Рагнхейдюр и беседовал с ней о переселении душ. Поняв, как мне показалось, вопрос, я без обиняков ответил, что тело свое никогда не покидал.

– Вы еще так молоды, спиритический опыт редко приходит к тем, кому еще нет тридцати, – отеческим тоном произнес заведующий Управлением культуры и улыбнулся, как бы прощая мне все: и молодость, и отсутствие интереса к учению спиритов, и то, что я не покидал своего тела, и отсутствие опыта в общении с духами. – Вам еще предстоит развиться, – продолжал он. – Вы, Паудль, откуда родом?

– Из Дьюпифьёрдюра.

– Красивое место.

– Да.

– Райский уголок этот Дьюпифьёрдюр, – кивнул он. – А как вам нравится быть журналистом в Рейкьявике?

– Я бы сказал, относительно неплохо, – неуверенно произнес я, повторяя свой ответ, когда он допытывался, как расходится «Светоч».

– У вас хорошее жалованье?

– Да, относительно.

– Нужно будет поговорить с Вальтоуром, чтобы он как следует платил вам. – Сцепив руки, заведующий Управлением культуры уставился в пространство. – Надо, чтобы молодые люди могли себе кое-что позволить: некоторые мелочи делают жизнь красивее и интереснее как для самих молодых людей, так и для, гм, их подруг. Надо, чтобы вам платили минимум двести пятьдесят крон в месяц, раз журнал теперь хорошо раскупается. Нельзя допустить, чтобы способные, одаренные молодые люди были из-за недостатка средств лишены тех радостей, которые дает юность. Молодые годы, гм, – они быстро пролетают и уже никогда не возвращаются.

«Чтобы он как следует платил вам»? Я вздрогнул и удивленно посмотрел на него. Во-первых, я не давал ему оснований считать, что недоволен жалованьем, которое мне платит Вальтоур – мой шеф и благодетель, взявший меня с улицы в момент, когда я был в отчаянном положении. Во-вторых, для меня было полной неожиданностью, что заведующий Государственным управлением культуры считает себя вправе и более того – обязанным вмешиваться в дела «Светоча». «Подруги молодых людей»? Я, естественно, покраснел и очень смутился, ибо передо мной возник образ Кристин – стройной, красивой, золотистой, с очаровательной улыбкой на лице. Почему он так выразился? Прочел мои мысли? Или существо из другого мира рассказало ему о нашей с Кристин тайной помолвке? Когда он назвал меня способным, одаренным молодым человеком и тут же заговорил о радостях, которые дают юные годы, быстро пролетающие и никогда не возвращающиеся, его благожелательность и понимание тронули меня чуть не до слез. Боже милостивый! Если я стану получать двести пятьдесят крон в месяц, то смогу подумать о женитьбе! Но, к сожалению, мне было абсолютно ясно, что у меня нет никаких оснований получать двести пятьдесят крон в месяц. Журналист я никудышный, не могу написать ни одной статьи так, чтобы она пришлась по душе шефу, даже не желаю сочинять тексты к танцевальной мелодии недели.

– Я всегда придерживался взгляда, что молодые люди, если они дельные и добросовестные, должны получать хорошее жалованье, действительно хорошее жалованье. Нужда и безденежье столь же вредны, как и стремление к бездуховному обогащению, стяжательству и расточительности. И то и другое губительно для добродетелей, которые должны быть прочны, как скала… Прошу вас, Паудль, пейте кофе и ешьте.

Я был уже сыт, воздав должное печенью, клубничному варенью, вкусному кексу и другим лакомствам, но голос заведующего был проникнут таким искренним гостеприимством и дружелюбием, что я не устоял и надкусил новое пирожное.

– Опыт подсказывает мне, что всем, даже гениям, очень трудно достигнуть высшей степени духовного развития до тридцатилетнего возраста, если нет полного телесного благополучия. А разве не бывает так, что счастье молодого человека порой зависит от мелочи – например, от жалованья? А разве не бывает так, что для молодого и способного человека крайне существенно, гм, повысится ли его жалованье на сто – или даже на пятьдесят – крон в месяц?

– Конечно, – тихо ответил я.

Заведующий Управлением культуры долго смотрел на меня отеческим взглядом. Потом вдруг беспокойно поерзал в кресле, нахмурился и с важным видом произнес:

– Мы оба – друзья Вальтоура, добрые его друзья, гм, и его интересы нас волнуют. Поэтому мне хочется спросить у вас одну мелочь, разумеется по секрету: Аурдни Аурднасон уже имеет отношение к изданию журнала?

– Что-что?

– Вы, несомненно, знаете депутата альтинга и директора банка Аурдни Аурднасона. Так вот: он уже начал плести сети вокруг «Светоча»?

Я сказал как есть: Аурдни Аурднасона я не знаю, но слышал осенью два его выступления по радио: одно о Хадльгримюре Пьетюрссоне [56]56
  Пьетюрссон, Хадльгримюр (1614–1674) – исландский поэт, особенно известный своими псалмами.


[Закрыть], другое о гражданской чести.

– Как часто Вальтоур бывает у него дома по вечерам?

Я пролепетал, что понятия не имею, где шеф бывает после работы.

– Он подумывает продать ему долю в «Светоче»?

– Этого я не знаю, – сказал я, глядя мимо заведующего на торвальдсеновского «Христа». – Э-это только ему известно.

Но заведующий Управлением культуры не сводил с меня глаз.

– По моему разумению, такой шаг был бы крайне неудачен, – отчеканил он и даже сдвинул брови. – Наш друг Вальтоур склонен совершать необдуманные поступки. Этого шага ему делать не следует. Я отношу Аурдни к числу своих близких знакомых и считаю его одар… гм, прекрасным человеком. Однако он никогда не был движим пламенными идеями и никогда не был в первых рядах борцов за национальную культуру. Все, к чему он прикасается, становится дряблым и склизким. Мне не верится, что Вальтоуру может быть полезным союз с человеком, который, готовясь к выступлению о Хадльгримюре Пьетюрссоне, даже не пытается вступить с ним в личный контакт. Да Вальтоур и не нуждается ни в какой поддержке, кроме духовной. Журнал ведь раскупают, как молоко.

Как молоко? Совсем недавно я слышал это сравнение. Но виду не подал, а молча и безучастно допил свой кофе.

Заведующий Управлением культуры еще некоторое время разглядывал меня, затем вздохнул и посмотрел на часы.

– Однако время идет, скоро заседание, а вечером еще одно, – сказал он, поднес платок к лицу, легонько кашлянул и отпил глоток кипяченой воды. – Хочу просить вас передать Вальтоуру, если я не дозвонюсь до него, что жду его у себя дома завтра утром, желательно не позднее половины десятого. И скажите ему, пожалуйста, что дело не терпит отлагательства.

С этими словами он встал и направился к письменному столу, вручил мне выправленную рукопись, а затем выдвинул ящик и с улыбкой спросил, не приму ли я от него маленький подарок – только что вышедший из печати номер «Солнечного света», журнала Общества исландских спиритов, там есть его статейка, маленькая научная заметка о мистическом опыте, что молодым людям, гм, быть может, полезно почитать. С торжественным выражением на открытом лице он проводил меня в прихожую, подал, словно слуга, пальто, похлопал на прощанье по плечу и выразил надежду на скорую встречу.

– Всего вам наилучшего, милый Паудль, всего вам наилучшего.

Едва я оказался на улице, как увидел длинного, тощего человека, который, вытянув шею, большими шагами быстро приблизился к дому заведующего Управлением культуры и как бы ввинтился в дверь.

Консультант по птицеводству из Комиссии по защите от норок, сказал я себе, что это он так торопится?

В конце улицы я остановился и, не в силах совладать с любопытством, извлек рукопись из конверта и прочитал заголовок: «О некоторых подвигах заведующего Управлением культуры». И пошел дальше, размышляя о том, как загадочна человеческая жизнь.