355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ольга Горышина » Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II (СИ) » Текст книги (страница 6)
Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II (СИ)
  • Текст добавлен: 19 июля 2020, 16:30

Текст книги "Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II (СИ)"


Автор книги: Ольга Горышина



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 33 страниц)

Глава 12 «Еврейская агуарьенте»

– Где отец?!

Дору чуть не опрокинул горбуна в камин, в котором тот ворошил дрова.

– Успокойтесь, Ваша Милость! – горбун на всякий случай выставил перед собой кочергу. – Его Сиятельство с прошлой ночи у себя в кабинете и просили его не беспокоить, пока они сами не выйдет к вам.

Не дослушав слугу, Дору в два прыжка одолел лестницу и понесся в отцовскую башню. Однако у двери кабинета притормозил, одернул футболку и тихо-тихо постучал костяшкой указательного пальца по толстому дереву.

– Перестань колотить в дверь и с каких это пор ты вообще стучишь…

Таким тихим голосом отец никогда с ним не говорил и, побелев еще сильнее, Дору толкнул дверь и вошел в кабинет. Граф лежал на диване, закрыв лицо руками. В пиджаке, с болтающимся на боку шейным платком и в сорочке с растревоженным воротом. Халат одиноко лежал на полу. Дору замер в нерешительности.

– Papa, вы нездоровы?

Граф поморщился.

– Дору, вампиры не болеют. Последний раз ты задавал мне этот вопрос более двухсот лет назад, и тогда я думал, что объяснил тебе причину своей бледности…

Голос оставался тихим. Дору даже показалось, что отец постанывает между словами.

– Но тогда… Что с вами? Вы не спустились в склеп…

– Да? Ты что, заметил мое отсутствие? Я думал, ты без остатку поглощен своей… э… невестой.

Граф попытался приподняться, но снова упал на валик дивана. Дору подобрал с пола подушку и заботливо вернул ее отцу под голову, затем присел у него в ногах и недоуменно обвел взглядом кабинет. Все казалось на своих местах: на столе раскрытая книга, листы бумаги, перьевая ручка и… Глаза Дору непроизвольно расширились – бутыль, содержимого которой он никогда не пробовал, но точно знал ему название – агуарьенте, а проще говоря – самогон, собственноручно приготовленный сеньором Буэно, стояла сейчас пустой рядом с массивным пресс– папье.

– Да, да… Не смотри так, мой мальчик, – граф не отнимал ладоней от лица, потому что и так прекрасно знал, к чему сейчас прикован взгляд его сына. – Я не думал, что не смогу остановиться… И вообще не думал, что это окажет на меня подобный эффект.

– Вы пьете? Пьете самогон? Этим вы занимаетесь, когда на всю ночь запираетесь у себя в кабинете?

– Нееет, – простонал граф. – Я впервые попробовал его в своей жизни и не– жизни тоже. Решил понять, почему наш ростовщик его пьет. Мойзес говорил, что от самогона мысли проясняются и на душе становится веселее. Но с учетом того, что души у нас как бы нет, то… Хотя сейчас мне кажется, что у меня нет уже и тела.

– Papa, ну как вы могли слушать этого… Этого жида! Он же еврейский вампир, а что еврею хорошо, то хорвату смерть…

– О, сейчас у меня действительно одно желание – умереть и уже окончательно, – простонал граф Заполье.

– Может, вам кровопускание сделать?

– Ты что, собираешься меня укусить? – граф даже открыл лицо.

– А это как вы сами решите, – передернул плечами Дору. – Кровопускание – это ведь самое верное средство от головной боли!

– Мой мальчик, медицина ушла далеко вперед.

– Да неужели! – горько усмехнулся Дору. – Тогда позвольте спросить у Валентины пару обезболивающих таблеток для вас.

Он хотел подняться, но железная хватка отца удержала Дору на месте.

– Нет, нет… Только не это, я не хочу ее видеть… То есть я хотел сказать, что не хочу, чтобы она меня таким видела. Я еле успел спрятать бутыль, когда она вчера принесла халат. Я не мог даже доползти до двери, чтобы закрыть ее… Слушай, где– то тут должен быть пергамент, которым я спасался от…

Граф не закончил, но по встревоженному взгляду сына понял, что тот догадался, о чем идет речь.

– Вы его все еще храните?

– Конечно, у нас же еще один еврей дома остался. Не будем же мы еще раз корпеть над древнееврейским словарем, – граф прикрыл ладонью глаза и опять застонал. – Посмотри на третьей полке возле окна. Сундук не открывай, там распятия, а пергамент должен быть где-то рядом – я там все ненужное храню…

Граф вновь закрыл лицо обеими ладонями, и по лбу его пробежали две болезненные морщинки.

– Нашел!

Дору вернулся к дивану и потянулся к отцу, чтобы обмотать ему шею, но тот волевым жестом остановил его.

– Ну подумай ты хоть немного! Там же есть имя Серафимы, зачем оно нам сейчас?! Иди вычеркни его и напиши Мойзес Буэно, оно есть на подкладке шапки, которую ты без спроса дал Валентине. Будто не понимаешь, что он зло во плоти и на всех его вещах лежит проклятие… Нельзя было давать шапку Валентине, нельзя…

– Оставьте, papá, свои суеверия… Вы же на двери церкви уже звезду Давида выбили. Может быть, хватит…

– Прекрати! – прорычал граф. – Ты ничего не понимаешь… Для тебя все хиханьки да хаханьки. Ты ничего не понимаешь…

Дору подошел к двери и позвал Серджиу, а когда горбун явился, велел ему сходить в башню Валентины за лисьей шапкой и заодно сказал, чтобы девушка всю ночь оставалась у себя. Горбун мигом обернулся, и тогда Дору, закрыв кабинет на ключ, сел за отцовский стол, развернул потускневший от времени пергамент и стал расправлять кожу длинным ногтем.

– Papa, но я не умею читать древнееврейские письмена. Я только рисовал, что говорил мне аптекарь.

– Но ты ведь знаешь, что там написано: "Моя мама предупреждала меня никогда не связываться с Серафимой Сапожниковой!" Так вот – последние два слова и зачеркивай, поверх латиницей пиши имя нашего ростовщика, оно испанского происхождения, это не суть важно…

– А почему мы ее имя написали со строчной буквы?

– Дору, бог ты мой… Евреи пишут справа налево!

– А я вам говорил, что не желаю учиться у еврейки ни музыке, ни русскому языку! У евреев все шиворот-навыворот, даже воспитание детей! Вот, вычеркнул!

– А как бы я подходил к ней, будь у нее на шее крест?!

– Так лучше б и не подходили…

Дору снова присел на диван и опять потянулся к шее отца.

– Ну начинай ты уже соображать! У меня же голова болит! Ко лбу мне приложи пергамент! Ко лбу!

Дору аккуратно расправил кожу с таинственными письменами на лбу отца и замер.

– А почему вы думаете, что это заклинание поможет? Оно же только духов изгоняет, а сеньор Буэно, думаю, еще живой в какой-то мере, если они с Ивой по скупости не упились кровью с иммунодефицитом, забравшись куда-нибудь в Африку.

– Мой мальчик, может ад и забрал у него одну душу, но вторую он точно вселил в свою агуарьенту.

Граф прикрыл глаза и… уснул. Тогда Дору на цыпочках вышел из кабинета и прямо у дверей столкнулся с горбуном, держащим перед собой поднос, на котором возвышался стакан с чем-то кристально чистым.

– Это для отца? – поморщился Дору. – Что это?

И даже отступил на шаг.

– Сливовица, – пояснил Серджиу. – Как принято говорить у вас, кол колом вышибают.

– Ты бы ему еще чесночной похлебки принес! – взвизгнул Дору. – Сейчас же иди в подвал и вылей все это пойло!

– Помилуйте, Ваша Милость. Господин Буэно вернется и точно из меня душу вынет.

– Я сомневаюсь, что на твоем веку он вернется. Да и самогон жиденок свеженький предпочитает. Так что живо, чтобы ни одной капли не осталось!

– Но Его Сиятельству сейчас лучше выпить…

– У нас свои методы борьбы с еврейской чумой.

Дору схватил с подноса стакан, хотел было выплеснуть его содержимое на пол, но потом зажал пальцами нос и сделал глоток. Горбун решил ретироваться. Два пьяных вампира были уже выше его человеческих сил. А Дору тем временем тупо смотрел на гобелен, на котором вдруг задвигались лошади, и даже собаки побежали за невидимой добычей. И это после всего одного глотка… Бедный граф!

Ухватившись рукой за гобелен, висевший на противоположной стене, Дору толкнул рукой оконную раму и выкинул стакан в ночь. Когда же услышал звон стекла, облегченно выдохнул, хоть и забыл, как это правильно делается. Потом, как в тумане, затворил окно и уже было решил двигаться в сторону своей комнаты, как вдруг услышал спокойный голос отца, доносившийся из кабинета:

– Мой мальчик, вернись, я поделюсь с тобой лекарством.

Дору, пошатываясь, зашел в кабинет отца, с силой хлопнул дверью и чуть ли не упал рядом с диваном, на котором уже полусидел граф. Он подхватил сына и уложил рядом с собой – на голове Дору тут же оказался пергамент.

– Но вы ведь совсем не поспали… – начал было он, но быстро затих, ощутив разливающееся по лбу тепло.

– Мой мальчик, ты два часа закрывал окно, и это от одного-то глотка. Обещай никогда больше не пить ничего крепче крови. Кстати, в Торе написано, что кровь – это жизнь, и жизненные силы всех божественных созданий сосредоточены в крови. Я понимаю, что при жизни тебе не по возрасту было еще касаться этой книги…

– Papa, пообещайте мне больше не цитировать Тору… И не пить.

– Я бы и не пил, – хмыкнул граф, – не приведи ты в дом живую девушку. Я уже совершил эту ошибку с Серафимой, но тогда у меня не было выбора, за тобой кто– то должен был присматривать… А сейчас, неужели ж нельзя было убить ее заранее? Она же не еврейка, хотя и на половину полька, так что ее кровь не настолько вкусна, что испивший ее демон – это я про тебя, Дору, говорю – становился ее слугой и исполняет любую прихоть. Это только еврейские девушки после обращения предпочитают пить кровь младенцев и молодых матерей…

– Papa, умоляю вас, поспите…

Дору стащил со лба пергамент и налепил с размаху на лоб отца, и граф рухнул на диван, как подкошенный, и показался сыну слишком тяжелым. Он с трудом вылез из-под обездвиженного тела, уложил спящего отца чуть поровнее и укрыл, точно живого, халатом.

– Раз на вас действует заклинание по изгнанию диббука, то может и любовный приворот подействует…

Он медленно, в полной задумчивости, добрался до склепа, лег в гроб, но не смог заснуть до самого рассвета. Он почему-то вспомнил детский разговор с отцом, когда сидел над чашкой заваренного для него Серафимой утреннего кофия. Он спросил ее, мучимый детским любопытством, как она думает, подействует ли кофий на отца, чтобы тот стал спать ночью и бодрствовать днем. Девушка улыбнулась и сказала: наверное, у вампиров все наоборот – кофий должен действовать на него, как снотворное. Дору запомнил слова гувернантки и через год собственноручно намолол кофейных зерен и всыпал их отцу в чашку вечерней крови. В ту же ночь Серафима пожалела о своей давней шутке, а отец жалел о том кофе еще долго, пока старый аптекарь наконец не отыскал в своих книгах запись о том, что надо взять пергамент и написать на нем следующее: "Моя мама предупреждала меня никогда не связываться с…" В конце должно было стоять имя духа.

– У нашей Серафимы, – объяснял мальчику старый ростовщик, – осталось много незавершенных дел на этой земле, и главное из них: вырастить из тебя человека и научить нормально играть на фортепьяно. Именно поэтому ее дух вселился в убившего ее вампира, твоего отца.

Сеньору Буэно приходилось каждое утро силком волочь графа в склеп, заколачивать гроб серебряными гвоздями и требовать у Ивы, чтобы та водрузила на крышку звезду Давида, но и после этого бедный одержимый духом убитой им девушки граф бился внутри гроба и истерил, и у всех немертвых обитателей замка быстро закончилось терпение, как и образование мальчика, которым теперь занимался отец: в двенадцать лет Дору был отослан в Россию в гимназию, куда выдержал все испытания, не только по арифметике, но даже по русскому языку. Дору Заполье единственный в классе написал диктант без единой ошибки, благодаря непрекращающимся усилиям духа Серафимы Сапожниковой, вещавшей устами Александра Заполье. Дору было немного жаль терять гувернантку, но он собственноручно намотал на шею отцу пергамент и уехал в Россию, в Петербург, где часто бродил по любимым местам упокоенного нынче духа, о которых рассказывала ему гувернантка, когда была еще живой девушкой.

В шестнадцать лет Дору вернулся домой навестить отца, и граф, не ожидая от себя полного отсутствия выдержки, набросился на сына. И сеньору Буэно ничего не оставалось, как обратить во тьму юного графа, как он когда-то сделал это с его отцом из меркантильных соображений, чтобы иметь возможность свободно жить в его поместье.

– Да будь он проклят! – прошептал Дору в темную крышку гроба. – Со своим самогоном!

И забылся тяжелым сном. От тяжелых воспоминаний забвения не было.

Глава 13 «Древняя кровь со специями»

Валентина так и уснула с распятием в руках, прямо на полу, свернувшись калачиком, поэтому, когда утром услышала стук, не сразу поняла, что надо сделать. Зажав распятие под мышкой, она отодвинула задвижку и распахнула дверь, но никого за ней не увидела. В коридоре было темно, как ночью, и если бы спальня не была залита сейчас солнечным светом, Валентина бы ни секунды не сомневалась, что на дворе ночь. Нет, все очень просто – ставни на окнах закрыты – все до единой.

– Крайне не осмотрительно распахивать среди бела дня дверь настежь, когда за ней стоит вампир.

Валентина машинально выставила перед собой распятие и оглянулась – день, точно день. Посмотрела вперед – тьма. Графа не видно, но ведь она отчетливо слышала его голос. Да? Может, голос ей приснился. Сейчас день…

– Ладно, ты превратишь в пепел меня, но что будет, если на моем месте ненароком окажется твой любимый Дору?

Он здесь. Совсем рядом. Хотя… может быть и далеко.

– Что вы здесь делаете? – с трудом выдавила из себя Валентина.

– Жду, когда ты выйдешь ко мне, – в голосе графа слышалось мало скрываемое раздражение. – Выйди и закрой дверь. Распятие можешь оставить при себе. Мне так даже спокойнее.

– Мне не велено выходить к вам… – пролепетала Валентина и сумела захлопнуть дверь, но на задвижке ее руки замерли.

– Валентина, что за детские игры? Стол давно накрыт. Я уже пять минут стучусь к тебе…

– Я не слышала, – прошептала она, все еще пытаясь задвинуть засов, и тот наконец поддался.

– Зачем ты заперлась? – граф рычал. – Тебе распятия мало? Или мое общество настолько тебе противно? Тогда я велю принести тебе еду в комнату и собственноручно заколочу эту дверь, чтобы ты точно не вышла из нее и случайно не встретилась со мной.

– Что вы здесь делаете? – Валентина отступила от двери, продолжая держать распятие перед собой. – Вы должны спать…

– Должен. И с удовольствием был бы сейчас в склепе, а не под твоей дверью. Но так уж получилось, что этот день мне придется провести на ногах. И я очень бы хотел, чтобы ты составила мне компанию за столом. Не в качестве блюда, если ты так безумно этого боишься.

– Да, я боюсь, – не стала скрывать свой страх Валентина. Да его было и не скрыть. – Где Дору?

– Он спит. Пожалуйста, доверься мне. Я не причиню тебе вреда. Бери распятие и смело выходи в коридор. Я буду ждать тебя в кабинете.

Валентина припала ухом к двери и действительно услышала удаляющиеся шаги. Граф, должно быть, нарочно стучал каблуками, потому что обычно двигался бесшумно.

– О, боже…

Она чуть-чуть, с помощью расчески, привела себя в божеский вид, умылась, жалея, что в кувшине не святая вода и, вооружившись распятием, вышла из комнаты, не зная толком, нарушает запрет Дору или все же нет.

– Благодарю…

При звуке графского голоса она ринулась обратно в спасительную башню и с размаху шарахнулась плечом в закрытую дверь.

– Валентина, ну разве так можно…

Она вгляделась в темноту, потирая ушибленное плечо, и заметила темный силуэт, стоящий у стены на полпути к соседней башне.

– Я подумал, что ты выйдешь без фонарика, и вернулся. Ты ведь вышла без фонарика, верно?

Она кивнула, признавая, что сглупила, и тут же почувствовала, а не увидела – разглядеть чего-либо в коридоре было сейчас невозможно – перед собой руку. Рука оказалась в перчатке.

– Благодарю, – теперь благодарила она.

– Следуй за мной!

Но следовать не получилось – она бежала. Заметив это, граф остановился и пошел медленнее.

– Ты должна меня простить, я уже сто лет не общался ни с одним живым человеком.

– Ничего, пробежка перед едой подстегивает аппетит. Вдобавок я согрелась.

– И перестала меня бояться?

– Нет! – она вырвала пальцы и снова взялась обеими руками за распятие.

Граф отступил на шаг.

– Ты невыносима, Валентина. Тебе нравится причинять мне боль? Очень по¬семейному…

– Простите… Но вы ведь сами сказали, чтобы я взяла распятие.

– Сказал. Пойдем. Осталось сделать всего два шага.

И граф через секунду распахнул дверь своего кабинета, пустив в коридор поток света. Искусственного. Там горело несколько керосиновых ламп и пылал камин.

– Здесь немного душновато, потому что давно не топили, но мы не задержимся здесь надолго, верно?

Она кивнула и бочком, держа распятие за спиной, протиснулась мимо графа в дверь.

– Достаточно тепло? – гостеприимный хозяин указал на камин. – Я могу еще подкинуть.

– Нормально, у меня свитер шерстяной.

Она в нерешительности стояла посреди кабинета, потому что тарелка с едой стояла напротив хозяйского кресла. Вампир улыбнулся одними губами, обошел огромный дубовый стол и приглашающе отодвинул громоздкое кресло с резной спинкой.

– Это самое удобное кресло во всем замке. Прошу.

– А вы?

– Стол для еды понадобится только тебе, а я посижу на диване. Подальше от распятия.

И действительно присел на диван, где в халате сразу стал выглядеть на своем месте.

Валентина села в кресло.

– А вы ничего не будете есть? – спросила она, невольно вздрогнув.

– Я уже поел, благодарю за беспокойство.

Она невольно поправила рукой распятие, которое положила на салфетку рядом с ножом. Надо было начинать трапезу, но есть совершенно не хотелось. Взгляд зацепился за книги, которые аккуратной стопочкой возвышались на краю стола. Названия были на итальянском, испанском, латыни, греческом, даже на арабском…

– Обалдеть! – выдохнула она. – Сколькими языками вы владеете?

– Долго перечислять. Наверное, всеми основными, на которых написана классика мировой литературы.

– Я понимаю, что у вас было все время на свете, чтобы их выучить…

– Не так много… – перебил граф, взбивая подушку. – В семнадцать я лишился отца и мне пришлось возглавить его торговое дело. В Дубровнике мы имели особую привилегию от Османской империи для торговли. Мне нужно было знать для этого восточные языки. За спиной были конкуренты-венецианцы – пришлось учить итальянский. Потом мы все ждали Наполеона. Кто-то ждал Александра. В общем-то особой разницы не было, сдать город французам или русским. Французы, конечно, были предпочтительнее, потому что они католики, как и мы, но моя жена была наполовину сербкой и приняла католичество только для вида, чтобы нас обвенчали, так что в итоге мы перебрались в православную Румынию, откуда был родом ее покойный отец. Впрочем, неужели тебе все это интересно?

Валентина на мгновение опустила глаза в тарелку, но потом вновь посмотрела вампиру в лицо. Сейчас его глаза были темные, но не опасные – Александр Заполье очень походил на живого человека, только смертельно уставшего. Красив, статен, как все южане-славяне.

– Я восхищаюсь людьми, свободно владеющими многими языках. Я вот в родном русском делаю ошибки, английский знаю по необходимости, французский пыталась выучить из-за любви к поэзии, но дальше стихов Верлена не ушла, а польский… Вот польский я знаю хорошо… Его я учила не по книгам. Вы ведь тоже учили языки не по книгам… Только если мертвые…

– О, нет… Впрочем, повторюсь, не думаю, что ты хочешь знать, как и с кем я их изучал. Ту же латынь.

– Наверное, вы правы… Я могу есть в тишине.

Овощной суп был настолько ароматным, что Валентина не стала дожидаться разрешение от хозяина замка, и только когда тарелка опустела, подняла глаза и тут же вся сжалась.

– Зачем вы так пристально на меня смотрите? – сумела произнести она наконец.

– Прости… Я сто лет не видел, как едят люди, и не могу тобой налюбоваться. Только, прошу тебя, не чувствуй себя мартышкой в зверинце… Я отвернусь.

И он действительно поднялся с дивана и подошел к шкафу со всевозможными ящичками, тянувшемуся во всю стену, но сам не потянулся ни к одной дверце.

– Скажешь мне, когда можно будет повернуться.

Валентина чуть не подавилась собственным языком, который от волнения принялась жевать.

– Вы так и простоите все время?

– Да, Валентина. Не беспокойся обо мне. Я действительно доволен, что ты с таким аппетитом ешь здоровую пищу…

Валентина решила оставить этот комментарий графа без ответа. Быстрее наколола кусок мяса и принялась кусать его без ножа, чтобы быстрее съесть. Но в итоге подавилась и в ту же секунду почувствовала слишком чувствительный удар в спину, но холодная рука не исчезла, а так и замерла на ее сгорбленных лопатках.

– Все хорошо?

Хорошо ей не было – она смотрела на длинные белые ногти, способные разрезать мясо лучше любого ножа. Граф успел снять перчатки, и теперь ногти его второй руки прошлись сквозь шерстяной свитер и, кажется, даже проникли под плотную кофту, коснувшись похолодевшей кожи спины. Вампиры не дышат, но от близости его лица, правую щеку Валентины обдало морским бризом, или это из глаз брызнули слезы – и виноват в них был не застрявший в горле кусок говядины, совсем не он. Рука графа продолжала лежать у нее на спине, а пальцы второй медленно сжимались в кулак, оставляя на полировке стола глубокие борозды. Валентина не знала, что человек так надолго способен задерживать дыхание – а она действительно не дышала.

– Я рад, что с тобой все хорошо.

И вот он уже снова у шкафа. Стоит спиной, расправив плечи, а у нее до сих пор раскрыть легкие так и не получилось. И вдруг она закричала – сама не понимая, откуда взялся крик. Он шел изнутри, прямо из центра сжавшегося в горошинку живота. Голова ее упала на стол – к счастью, мимо тарелки, и когда Валентина наконец выпрямилась, то на столе остался мокрый след. Она схватила салфетку и промокнула глаза. Граф Заполье по-прежнему стоял к ней спиной.

– Как ты познакомилась с моим сыном? – спросил он, так и не обернувшись, голосом прокурора, ничего не сказав про ее вопль и последовавшие за ним слезы.

– Я… – Валентина откинулась на твердую спинку кресла. – Я рисую открытки, – она решила говорить правду, не уверенная, что может сейчас придумать правдоподобную ложь. – Акварельные. И часто принимаю заказы на что-то личное. И вот ко мне обратились из "Темного общества", это такой клуб почитателей вампиров. Не смейтесь, это литературное объединение готических творцов. Им потребовались именные приглашение на их ежегодный бал. Я выполнила заказ и меня тоже пригласили на вечер. Вернее, на ночь. Не сказать, что меня впечатлили их костюмы или творчество, но через год я решила поучаствовать сама с кукольным спектаклем. Не смейтесь… Это была миниатюра о летучих мышах, я же вам сказала, что люблю этих созданий…

– Ты говорила, что любишь моего сына… – не обернувшись, буркнул граф.

– Там я и познакомилась с вашим сыном. С обоими сыновьями. Они подошли после спектакля выразить восхищение и заодно помогли мне упаковать реквизит. Вот и все…

– Это не все… – голос графа сделался низким, в нем чувствовался еле сдерживаемый гнев. – Мне интересно, как ты узнала, что он тот, кто он есть…

– Вы только не смейтесь… – начала робко Валентина.

– Ты разве слышала от меня в свой адрес хоть один смешок?

Она сначала мотнула головой, а потом только сообразила, что на нее не смотрят, и сказала тихо:

– Нет.

– И никогда его не услышишь. Говори все, как есть. Теперь уже ничего не поправишь.

– Дору, уже без Эмиля, пригласил меня в закрытый клуб тех, кто считает себя вампирами… Теперь-то я знаю, что среди его посетителей, особенно тех, кто носит маски, есть не просто любители крови, а те, кому кровь жизненно необходимо. Я только слышала о таких собраниях людей по… – Валентина на секунду запнулась.

– По специфическим интересам. Кто-то пользуется скальпелем, кто-то иглами, кто– то… собственными зубами.

– Дору пил твою кровь? – Допрос продолжался.

– Нет.

– А кто-то другой пил?

– Нет.

– А ты пила чью-то кровь?

– Нет! – уже закричала Валентина, скорее от страха, чем от гнева: разве имела она право злиться?

– Сейчас мы исправим это упущение!

Граф шагнул в сторону и сунул ноготь в замочную скважину на небольшой дверце. Замок звонко щелкнул, и петли тихо заскрипели. Граф обернулся к столу, держа в одной руке небольшую амфору в плетеном тростниковом чехле, а в другой – два бокала и золотое ситечко. Он поставил оба бокала перед замершей девушкой, вынул зубами пробку и нацедил в хрусталь содержимое амфоры.

– Что это? – чужим голосом спросила Валентина, когда граф протянул ей один из бокалов.

– Плиний отнес бы данный напиток к разряду vinum sanguineum, что в переводе с латыни означает – кроваво-красное.

Валентина вцепилась в подлокотники.

– Я вижу цвет. Я ведь художник. Что это?

Граф зацепил ногой стул и подтянул к столу, чтобы сесть поближе к девушке.

– Кровь первых христиан с восточными специями, – проговорил граф по слогам, смотря Валентине прямо в глаза.

– Кого кровь? – переспросила та взглядом, в страхе открыть рот, потому что хрустальный конус находился совсем близко от ее лица.

– Ты не ослышалась. Кровь первых христиан. Шестьдесят четвертого года розлива, купил с аукциона в Ватикане. Конечно, переплатил, потому что в этой амфоре нет крови самого апостола Павла, как рекламировали торговцы в храме. Любой знает, что для сбора основной крови они использовали бычьи пузыри, привязанные к крестам, но апостола, как гражданина Рима, не распяли, а обезглавили. Однако судя по запаху кровь действительно древняя. Впрочем, в серебряной пуле, которую отливали по заказу профессора Блюмберга для знаменитого набора охотника на вампира, тоже серебра не больше, чем в подкове крестьянского тяжеловоза, но глупые люди ведутся на рекламу… Однако, что ж это я… Не такие истории ты любишь, верно, мое милое дитя? Ты любишь романтические истории о любви… вампира и смертной девушки… Со счастливым концом.

Валентина вжалась в кресло, когда граф почти ткнул бокалом в ее стиснутые губы. Стоило большого труда не подтянуть к носу коленки.

– А что ты так испугалась? – граф оперся локтем о стол, и бокал коснулся горячих губ смертной девушки. – Как будто ты не понимаешь, кто мы такие… Кто через несколько дней будешь сама…

– Я… Я… Все понимаю. Только ведь ваша диета немного изменилась… К лучшему?

– К лучшему для кого? Для вас, смертных, или для нас? – Александр Заполье провел бокалом по щеке девушки и вернулся к ее губам, одновременно поднося второй бокал к своему рту. – Я могу утолить голод кровью животного, но означает ли это, что я получу то же удовольствие, как вот от этой, пусть и консервированной, но все же человеческой крови? Это ведь даже не вопрос… Вопрос в другом, – он сделал короткую паузу, – как твои родители относятся к твоим отношениям с моим сыном?

– Они ничего о нем не знают. Мать за океаном. Мой отец, я считала этого мужчину своим отцом, скоро год как умер. Я свободна в своем выборе.

– И ты предпочла выбрать смерть?

– Я предпочла вашего сына, а то, что он оказался мертвым, ну так что делать…

– Он не просто мертвый, он монстр, пьющий человеческую кровь. Пей, – сказал граф тихо и, когда Валентина не пошевелилась, закричал: – Я сказал, пей!

Валентина мотнула головой. Граф покачал своей и процедил сквозь зубы:

– Пей. Не заставляй меня вливать это в тебя силой. Пей. По глотку. До самого дна. И только попробуй выплюнуть хоть каплю. Тогда я волью в тебя всю амфору, вместе с медом, который есть на дне!

Валентина не брала в руки бокала. Граф не отдавал. Она приложилась к хрусталю трясущимися губами и сделала первый глоток, который тут же пошел назад, но вампир держал ее взглядом, и она глотала, а потом, схватившись за горло, снова пыталась проглотить то, что накатами шло назад.

– Не нравится? – рассмеялся граф, глядя на нее жгучим взглядом из-под дрожащих синюшных век. – А скоро ты будешь умолять меня налить тебе еще рюмочку… Ты будешь умолять меня…

Он прикрыл глаза, осушая залпом свой бокал, и Валентине хватило этой секунды, чтобы схватить распятие.

– Назад! – орала она в полный голос. Только если стекла за толстыми ставнями не дрожали сейчас. А внутри нее дрожал каждый нерв. – Только сделайте шаг…

Граф разбил свой пустой бокал о стену, но не сделал к смертной девушке даже шажка. Валентина медленно, с распятием в вытянутых руках, обходила стол и потом быстро стала пятиться к выходу из кабинета, еще не зная, куда побежит после.

– Великолепно! – зааплодировал граф. – Я одобряю выбор сына. Из тебя выйдет великолепная вампирша. Нескольких капель крови хватило, чтобы разбудить в тебе зверя. Браво, Валентина. Браво! Ты достойна носить нашу фамилию. Достойно!

Она все пятилась и пятилась, а он все аплодировал и аплодировал ей стоя. Стоя у стола, пока она не уткнулась во что-то мягкое. Этим препятствием оказался Серджиу. Он ловко выхватил из ее дрожащих рук распятие и спросил, захлопывая дверь:

– Что прикажете, Ваше Сиятельство?

– Свари для меня кофе.

Слуга кивнул.

– Куда прикажете его подать?

– В женскую башню. Но прежде положи на кровать распятие. Ровно посередине.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю