Текст книги "Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)

Глава 13 «Любовная пятница»

Александр выпустил руку Валентины лишь для того, чтобы запереть дверь, но она уже запрыгнула на кровать и обхватив руками оба столба балдахина, поджала коленки к носу и принялась раскачиваться вперед-назад. Александр сделал от двери всего один шаг, но Валентина, испугавшись, что он сейчас схватит ее, ухватилась за балдахин – ткань не выдержала и с головой накрыла провалившуюся в перину вилью. Она завизжала, и Александр метнулся к кровати, чтобы сорвать с ее лица ткань. Она села и уставилась, мимо него, на дверь неподвижным взглядом.

– Я могла задохнуться, – прошептала она, и граф замер.

Потом тихо присел рядом и позвал:

– Тина…

Она повернула к нему голову, но всего на одно мгновение, но ему хватило этой доли секунды, чтобы увидеть глаза прежней Валентины. Она постепенно вспоминает самые яркие моменты последнего года жизни – ей нужны не куклы, не вещи, а дежавю – ситуации, которые она уже прожила. И все же ему очень хочется, чтобы она приняла от него подарок.

Александр скатился с кровати и, встав на колени, протянул Валентине колье, но она оттолкнула руку и, спрыгнув на пол, начала кружиться по потонувшей в темноте комнате. Граф снова присел на край кровати, все не решаясь спрятать колье в карман. Точно монастырские ножницы, она отвергла подарок трижды – а вместе с сапфирами и его самого. Было дело, он уже насильно приковал к себе узами брака женщину, которую любил, превратив ее в женщину, которая его ненавидела. Неужели возможно войти в одну и ту же реку дважды?

– Расчеши мне волосы!

Валентина запрыгнула на кровать и, свесив ноги, опустила голову ему на колени. Поднятая рука с гребнем оказалась на уровне его носа, он поцеловал прохладные пальцы и, забрав гребень, погрузил его в волосы. Они подросли – пока незначительно, и это значило, что процесс перерождения не завершен, и в вилье память о прежней жизни пока лишь тихо спит, и у него есть еще шанс разбудить ее. Но принесут ли после смерти воспоминания о жизни счастье ей и ему? Он смотрел в бледное лицо – никогда не видел он такой блаженной улыбки у живой Валентины. Никогда он не мог подарить ей счастья, всего лишь прикоснувшись к волосам гребнем. Наверное, даже не стоит пытаться возвращать ей память. Он будет помнить за них двоих, лелеять воспоминания о хрупкой девичьей любви глубоко в своем каменном сердце и наслаждаться нынешней злостью вильи.

– Еще! – приказала та, когда гребень замер на целую минуту.

Он скова начал ее причесывать, и с каждым разом его рука все дальше и дальше уходила по покрывалу в темноту. Волосы росли на глазах. И вот, когда Валентина, потянувшись, села, они, прикрыв вилье всю спину, легли концами ему на колени. Опоздал… Или еще нет?

Валентина со злобой оттолкнула его руку, но Александр все же успел застегнуть на ее шее сапфировое колье. Она схватилась за обрамленный в золото камень, чтобы сорвать его, но замерла, и плечи ее начали мелко вздрагивать.

– Тина…

Александр опустил руку на хрупкое плечо и развернул девушку к себе. Ее глаза блестели от слез. И эти слезы были горячими – он понял это, поймав одну на кончик пальца.

– Александр, зачем вы…

Он услышал это человеческое "вы" и открыл рот, словно хотел вдохнуть полной грудью.

– Надели на меня колье, от которого я отказалась?

– Это мой подарок, Тина, – произнес он тихо, приобнимая ее за второе плечо.

– Но мой подарок будет только на Пасху… – произнесла она и замолчала.

– Какой подарок? – спросил Александр.

И замер, потому что Валентина подняла обе руки у него над головой, заставив откинуться назад, и, растопырив пальцы, загнула большой на левой руке.

– Девять? – переспросил Александр. – Что значит девять, Тина?

Она молча схватила его руку и прижала к своему животу: он чувствовал под пальцами хлопок футболки и холод бляшки ремня – почувствовать ее тело он не мог.

– Неужели? Почему ты не сказала мне это в Санкт-Петербурге? Почему позволила себя укусить? Ты ведь говорила, что не можешь… – он крепко держал ее за плечи.

– Кто отец? Или отца нет… Или ты не хочешь мне говорить?

Она молча подняла руку, выставила вперед указательный палец и ткнула ему в грудь.

– Я? – он хохотнул, нервно. – Этого не может быть, Тина! И… Прошел всего один день, – он с трудом подавил икоту. – Ты ничего не можешь еще знать.

Он погладил ее по волосам и прижал к груди.

– Бедная моя девочка, ты просто вспомнила мою просьбу… Забудь. Это то, о чем не стоит вспоминать…

– Я тебя ненавижу! – услышал он дикий вопль и тут же ударился о столб кровати, с такой силой вилья толкнула его в грудь.

Она сорвала с шеи колье и зашвырнула в дальний угол.

– Не смей! Слышишь? Не смей ничего одевать на меня!

И она принялась срывать с себя всю одежду и швырять в разные углы комнаты. Затем нашла на полу венок и водрузила к себе на голову.

– Выпусти меня!

Она подлетела к двери и принялась неистово барабанить в нее кулаками. Затем схватила стул и принялась колошматить им по задвижке, не догадываясь просто ее отодвинуть. А когда стул сломался, она прижала к груди его ножку и в слезах рухнула на пол. Александр спрыгнул с кровати и присел рядом на корточки.

– Сейчас нам нужно лечь спать, – он протянул руку, но не коснулся венка. – Гулять пойдем вечером.

– Не смей меня трогать! – вскричала вилья и отползла от него, выставив перед собой ножку стула, точно меч.

– Это дуб, не осина, – усмехнулся вампир. – Ложись в кровать. Она мягче воды и травы. А я лягу на полу. Я привык спать на голых досках.

Валентина отбросила в сторону ножку стула и принялась судорожно ощупывать голову. Александр нашел венок и протянул его вилье. Она схватила венок, злобно сверкнув в темноте глазами и, вскочив на ноги, пошла к кровати. Александр внимательно следил за ней: Валентина поставила ногу на прикроватную скамеечку и забралась на кровать, как человек, не умеющий сигать через замковые стены. И даже укрылась одеялом. Но пролежала так недолго. Вылезла и примяла ногами подушки. Александру пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть ее разъяренное лицо.

– У меня будет дочь! – выкрикнула вилья. – Но я не отдам ее тебе! Слышишь?! Не отдам!

– Спи, Тина, спи… – прошептал граф в ответ.

Она камнем рухнула на кровать и замерла. Граф тоже лежал, не двигаясь, и не отводя от кровати глаз. Вдруг Валентина снова села и, глядя ему в лицо, повторила четко:

– Я тебя ненавижу!

– Спи, Тина, спи… – повторил Александр еще тише.

– Я тебя ненавижу! – повторила она громче.

Тогда Александр сел и прошептал одними губами:

– Я люблю тебя.

Она тут же спрыгнула с кровати и пошла к нему. Села рядом и осталась неподвижна.

– Хочешь, чтобы я снова расчесал тебе волосы?

Она отрицательно мотнула головой, и тут он заметил, что она снова потеряла венок.

– Ты куда? – спросила она, когда Александр попытался подняться.

– За твоим венком.

– Он мне сейчас не нужен, – Валентина дернула за штанину, и Александр опустился на пол. – И тебе ничего не нужно.

Она нашла в темноте пуговицы и быстро расстегнула ему рубашку, потом потянулась к ремню, но граф перехватил ее руки.

– Ты же меня ненавидишь?

– И что? – передернула Валентина худыми плечами. – Ты же меня любишь и сегодня пятница.

Она снова потянулась к ремню, и он скова поймал ее руки. Тогда она ткнулась губами ему в грудь и ощутимо прикусила мертвую кожу.

– Ты делаешь мне больно, – сказал он спокойно.

– Я знаю, – сипло отозвалась Валентина и укусила его еще раз.

Пришлось оттолкнуть ее, но упав на спину, она тут же приподнялась на локтях.

– Что я делаю не так? – спросила она зло. – Я только повторяю за тобой!

Александр подполз к ней и усадил к себе на колени, как вчера ночью в горах. Валентина тут же откинула голову, но он поднес к губам ее руку и осторожно тронул языком прохладную ладонь. Валентина тотчас проделала с его ладонью тоже самое. Затем он все так же осторожно коснулся ее губ, и она ответила ему таким же детским поцелуем. Следующей лаской он тронул ее волосы, и она в ответ запустила тонкие пальцы в его шевелюру.

– Ты научишься любить меня… – прошептал Александр ей в ухо, а про себя подумал: " не только в воде, в своей стихии, но и в четырех стенах, как человек – живой человек…"

Он осторожно поднял ее на руки и опустил на мягкую перину. И когда она не отпустила его шею, ему пришлось карабкаться на кровать. Он смотрел на нее – она смотрела на него и ждала, как на стволе поваленной ели, когда же он сделает первый шаг. Но ему нужен был еще один крохотный шажок до нее: избавиться от тесных брюк. Ремень с грохотом упал на пол, и Александр вздрогнул, вспомнив, как падал на пол проклятый серебряный нож.

Разозлившись на промедление, Валентина схватила его руку и запустила себе в волосы. Нет, с ней не получится обычных человеческих ласк – ей придется до вечера расчесывать волосы, чтобы она хотя бы улыбнулась.

– У моей дочери будут еще длиннее, вот увидишь, – прошептала она, схватив зубами мочку его уха.

– Не кусайся, – выдохнул Александр ей в плечо, и Валентина разжала зубы. – Умница…

И их губы слились в долгом поцелуе.

– Я тебя ненавижу! – выдохнула она ему в губы.

– Когда-нибудь ты научишься говорить: я тебя люблю, – прошептал он одними губами.

– Нет, никогда, потому что ты лжешь, что хочешь их от меня услышать. Я прекрасно помню, что ты просил меня сказать именно это: "я тебя ненавижу".

– Это была шутка.

– Нет. Я знаю, что это была не шутка.

– Что ты еще знаешь?

– Что у нас родится дочь.

– Почему именно дочь? Потому что у меня уже есть сын? – поспешно добавил Александр, чтобы прекратить неприятный разговор.

– Потому что у меня в животе дочь. Я не могу это изменить по-твоему желанию. Потом ты так часто меняешь свои желания. Скажешь, что это была шутка.

– А это шутка, про дочь?

– Нет. Неужели ты не слышишь, как бьется ее сердце?

– Тина, это дождь стучит по карнизу. И невозможно так быстро услышать сердцебиение плода. Какая же ты у меня еще глупая…

– Это ты дурак!

Валентина оттолкнула его с такой силой, что он свалился на пол. Она свесилась к нему с кровати, и ее длинные волосы коснулись пола.

– Хорошо, что у меня не сын. А то бы он был похож на тебя!

Александр закусил губу, чтобы не рассмеяться в голос.

– Зачем же ты выбрала меня в отцы? – еле сумел выговорить он без смеха.

– Я не выбирала тебя. Это ты выбрал меня в матери. И забрал крылья. Отдай мне их, слышишь?

– Слышу, слышу…

Александр встал на колени и зажал ее голову ладонями.

– Только и ты услышь меня. Ты никогда не получишь свою рубаху, так что не смей…

– Рубаху? – она мотнула головой, но не смогла вырваться. – Значит, крылья – это рубаха?

Александр убрал руки, и Валентина тотчас спрыгнула с кровати, но не подошла к нему, а нашла его рубашку, сунула в нее руки и попыталась помахать ими, точно крыльями. Потом задумалась на миг. Вскочила на кровать и спрыгнула, раскинув руки в стороны.

– Глупая моя девочка… – качал головою граф и улыбался.

Валентина повернулась к нему:

– Ты снова обманул меня?

Александр отрицательно мотнул головой. Тогда она рванулась к заколоченному окну и захотела оторвать верхнюю доску.

– Прекрати!

Александр оттащил ее от окна за плечи, но она вырвалась. Пришлось хватать за волосы – теперь это легко было сделать. Валентина с визгом упала на половицы. Он придавил ей грудь ногой и замер: ему не нужны дежавю! Он их не просил!

Она глядела на него со злобой. Эта мертвая девушка. Только злоба ее была куда меньше той, что он видел в глазах живой Брины.

– Нет!

Он подхватил ее с пола и прижал к груди.

– Будь со мной ласковой, пожалуйста… Хотя бы в пятницу, и я не буду подходить к тебе всю неделю.

Валентина уперлась ему руками в грудь и замерла.

– Обещаешь?

Он кивнул.

– А я тебе не верю! Ты лжец!

– Не верь! Я вечность не смогу от тебя оторваться.

Он швырнул ее на кровать и упал сверху, вминая голову в подушку жадным поцелуем. Она попыталась вырваться, потом обмякла, но все крутилась под ним, и он наконец догадался, что она хочет свалить их на пол, но он хотел взять ее на кровати, по-человечески, чтобы хоть на миг усмирить ее дикую природу.

– Тина, не кусайся!

Но она укусила. Очень больно, и он принялся растирать мочку уха двумя пальцами, чтобы хоть чуть-чуть усмирить боль.

– Тогда кусайся ты!

Он поднял голову, но она тут же ухватила его за уши и ткнула носом себе в шею.

– Тина, я не могу… У меня вырастают клыки только на живую плоть. Дай я тебя просто поцелую, можно?

Она ничего не ответила, и он коснулся губами заветной жилки, накрыв две ранки, которым не суждено уже было зажить. Валентина застонала, и он в страхе отпрянул от нее, не поняв сразу, что по ее телу растеклась иная, приятная, боль. Он схватил ее запястье и замер – на нем не было больше следов от зубов. Взглянул на шею – ранки тоже исчезли. Все – все человеческое исчезло в вилье. От Валентины остался лишь внешний вид.

– Тина… – позвал Александр, и она откликнулась поцелуем.

Нет, Валентина исчезла лишь из мира живых. В его мире она навсегда останется Валентиной, даже если для других будет всего лишь вильей.

Глава 14 «Далекое море»

Александр открыл глаза и принялся шарить рукой по подушке. Поняв, что кровать пуста, он вскочил на ноги и, когда понял, что комната тоже пуста, ринулся в ванную, но тут же ударил себя по лбу. В его ушах все еще стоял отголосок любовных стонов вильи и потому Александр не сразу услышал шелест материи. В два прыжка оказавшись подле шкафа, он распахнул его створки, но вильи не увидел: ее отлично скрыли платья, которые она еще при жизни повесила здесь на вешалки.

Он не успел позвать ее по имени – Валентина напрыгнула на него, как мартышка и повалила спиной на деревянные половицы. Граф поднял руки, чтобы удержать ее, решив, что его вилья перемахнет через поверженное тело и ринется к двери, но она никуда не побежала. Наоборот прильнула к его груди и замерла, точно решила прилечь поспать. Но нет, она искала ухом сердце и, не найдя, выдала:

– Не бьется.

– Не бьется, – подтвердил граф тихо.

– Вот потому ты и не слышишь, как бьется сердце моей дочери.

И вилья, расцепив его руки, перевернулась через голову, и только у двери обернулась, чтобы обиженно сказать:

– Заперто.

– Заперто, – повторил за ней граф и пошел собирать разбросанную по полу одежду.

Вилья уселась на пол наблюдать за тем, как он одевается. Поймав внимательный взгляд, Александр подошел к раскрытому шкафу и вытащил первое попавшееся платье. Оно оказалось зеленым, но вампир заставил себя снять с вешалки именно его, вспомнив, что Валентина выбрала это платье для танца с ним, считая самым красивым.

Вилья поднялась и покорно подняла руки, как научил ее вчера Дору. Граф натянул на нее платье и отошел в сторону. Нижнее белье ей лишнее. Она все равно не знает, для чего людям служит одежда и полезет в воду прямо в платье.

Настало время отодвинуть засов, и граф приглашающее распахнул дверь в темноту коридора, но Валентина осталась стоять на прежнем месте, внутри башни.

– Пойдем! Чего ты ждешь?

– Поводок. Я жду поводок. Ты сказал, что будешь выгуливать меня, как собачку. Только не сказал, что такое собачка.

Он вздрогнул и хотел сказать, что пошутил, но передумал: вилья не понимает разницы между шуткой и ложью. Поэтому вернулся к шкафу в надежде найти шарф, но его не было, потому что Валентина уехала в декабре, обмотав им укушенную шею. Пришлось графу вытаскивать из собственных брюк ремень. Вилья не вздрогнула – она понятия не имела, для чего еще, кроме как поддержки брюк, люди используют ремень. Граф попросил у нее руку, и Валентина покорно подала ее, чтобы он затянул петлю на тонком запястье, где не было больше никакого напоминания про прошлые укусы. Однако ж Александр знал, что будет видеть их вечно.

Он довел Валентину на воображаемом поводке до кабинета и усадил в свое кресло. Проходя мимо дивана, она даже не взглянула на свой рюкзак.

– Вот! – граф выложил перед вильей акварели. Сверху лежала та, на которой был изображен фонтан, находящийся внутри Дубровника. На крыше позади него красовалась статуя собаки, новшество, которое сначала покоробило графа, а теперь заставило его мертвое сердце возрадоваться.

– Где собака? – переспросила Валентина, и граф приподняв ее руку, ткнул пальцем прямо в статую. – Красивая. А что это?

Она указала на море, и Александр разложил по столу все морские пейзажи.

– Море! Это вода… Изумительного голубого цвета с отблесками зеленого. Валентина уставилась на рисунки, медленно переводя взгляд с одного на другой.

– Мне нравится твое море, – произнесла она наконец. – Отведи меня туда сегодня?

– Не могу. Ты не добежишь.

– Ты же умеешь летать… – Валентина подняла на него удивленные глаза.

– Это далеко, – уточнил Александр.

– Что значит далеко?

– Далеко значит больно. Слишком тяжелые воспоминания.

Она рассмеялась. Не зло, а весело и задорно, но графу вдруг не захотелось улыбнуться в ответ. Он сгреб все акварели и спрятал в стол. Валентина проследила за его руками и перестала смеяться.

– А у меня нет тяжелых воспоминаний, – произнесла она громко.

– Счастливая, – горько усмехнулся Александр.

– Нет, несчастная…

Граф замер в ожидании продолжения фразы.

– Потому что ты вечно лжешь. Ты обещал мне парное молоко. Где оно?

– Туда я могу тебя донести, – рассмеялся он нервно.

– Это недалеко? – переспросила Валентина серьезно.

– Это близко.

– Тогда я могу добежать туда сама.

– Но я хочу донести тебя туда…

– Мне плевать, что ты хочешь!

Она встала ногами на стул, затем влезла на стол, прыгнула на подоконник и, замерев на нем, выкрикнула слезно:

– Высоко.

– Что значит высоко? – спросил граф, встав у нее за спиной.

– Высоко значит страшно. Я не могу. У меня нет крыльев.

– Ты же прыгала со стены…

– Я не знала, что это страшно, а теперь знаю.

И она заплакала.

– Почему ты плачешь? – обнял ее граф и снял с подоконника.

Но на пол не поставил. Присел на стол и устроил ее у себя на коленях.

– Я хочу молока… – Валентина вытерла слезы об его рубашку.

– Дору! – крикнул граф, и в окне тут же показалось лицо сына.

Он висел на руках и не собирался входить.

– Сумеешь раздобыть козу и молоко?

Дору кивнул и исчез. И граф, отстранив Валентину от груди, обтер ей щеки носовым платком.

– Я тоже голодный, если тебя это немного утешит.

– Не утешит, – мотнула она головой. – Мне плевать на тебя.

– Тогда я пойду поем, – сказал Александр, глотая обиду, пересадил вилью в кресло и положил ей под нос лист бумаги и карандаш.

Валентина взяла карандаш и сунула в рот, но откусить не смогла.

– Зачем это? – спросила она, вытирая ладонью язык.

– Подумай. И когда я вернусь, скажешь.

Он вышел, оставив дверь открытой. На руке Валентины по-прежнему болтался ремень – она никуда не уйдет. Увы, ему пришлось пару раз подтянуть брюки, пока он сбегал по лестнице. В столовой Эмиль сразу протянул ему свой пояс.

– Каков результат? – спросил он, когда граф застегнул ремень.

– Ты о чем? – огрызнулся Александр.

– Глупо спрашивать про этот результат так быстро! – усмехнулся Эмиль, возвращаясь на стул, с которого встал, чтобы отдать графу часть своего наряда. – Она что-нибудь вспомнила?

Граф мотнул головой.

– Знаешь, я не очень и хочу уже, чтобы она вспоминала. Какой в этом на самом деле прок?! И еще, у нее затянулись все раны и отрасли волосы – мне кажется, ничего уже не изменить. Она такая, какая есть. И она меня устраивает. С ней не скучно.

Граф взял принесенный горбуном кубок и осушил его залпом.

– Тина такая милая в своей злости, – улыбнулся он мечтательно. – Она ужасно милая…

Тут до его слуха донеслось козье блеяние, и через минуту Дору появился в столовой с глиняной кружкой.

– Рарá, тут даже на половину не хватило с двух коз. Но больше двух я решил не красть.

– Больше двух ты бы и не донес, – усмехнулся граф, взял кружку и направился к лестнице. – Не провожайте меня такими сочувственными взглядами. У меня все хорошо. Я – счастлив.

– Ваши слова да… – Дору не договорил и сел на стул.

– Все будет хорошо, – сжал его руку Эмиль и даже легонько потряс. – Могло быть намного хуже. У нас мог бы наступить вечный траур.

– Очень смешно! – вскочил со стула юный граф.

А Эмиль наоборот откинулся на резную спинку своего стула.

– Я не шучу. Английский юмор, он не на посмеяться, он на подумать.

Дору направился к выходу и у самых дверей бросил, не обернувшись к столу:

– Я пойду чистить пруд. Хочешь, присоединяйся.

– Не хочу… – буркнул Эмиль, но поднялся со стула. – Как будто у меня есть выбор!

А граф между тем вернулся в кабинет и замер: на чистом листе появилась собака, сидящая на морских волнах. Рисунок был выполнен мастерски, пусть по содержанию и был абсолютно абсурдкым.

– Тебе понравилось рисовать? – спросил граф тихо, но Валентина вместе ответа вырвала у него из рук кружку и жадно выпила все, что в ней было.

– Я хочу еще! – выкрикнула она раздраженно.

И даже замахнулась на графа кружкой, но в последний момент передумала и поставила ее на стол.

– Больше нет? – спросила она тихо.

– Увы, больше нет. Но завтра днем Серджиу сможет три раза подоить коз. В итоге к вечеру наберется полная кружка. Не переживай. Давай лучше сходим за яблоками.

Александр подал вилье руку, но Валентина вложила ему в ладонь конец ремня.

– Позволь снять с тебя поводок? – спросил граф осторожно, но вместо ответа вилья загнула его пальцы на ремне и сделала шаг к двери, опасливо покосившись на окно. – Тина, я грозился водить тебя на поводке, только если ты не будешь меня слушаться…

Она обернулась и чуть приподняла руку, натягивая ремень до предела.

– А я разве слушаюсь тебя?

Александр замер, испугавшись того, что может сейчас в гневе выкинуть вилья. Ее тело вспомнило живые навыки рисования, но голова пока, увы, оставалась головой неразумного ребенка.

– Я не запирал тебя в башне. Ты сама пришла туда…

– Нет, ты сейчас врешь, – вскинула голову Валентина. – Я пришла за зеркалом. И буду приходить и дальше, пока цветет мой пруд. Но спать я хочу в саду. И если ты хочешь спать рядом со мной, выходи в сад.

Александр поджал губы и даже зажмурился. Такими обидными были ее слова и такими яркими – глаза.

– Ты ведь отлично знаешь, что я не могу спать с тобой под яблоней, когда светит солнце.

– Тогда не спи, – просто ответила она. – Ты нам не нужен.

– Кому вам? – прошипел разозленный граф.

– Мне и моей дочке, – ответила Валентина спокойно и тут же нетерпеливо дернула за ремень, и граф сделал к ней шаг, не понимая уже кто кого куда и, главное, зачем тащит.

В саду ему вообще пришлось бежать, чтобы догнать вилью, которая рванулась к воде.

– Зачем…

Александр не договорил – он готов был плакать: в пруду не осталось ни ряски, ни кувшинок. Он блестел, как начищенное зеркало, и отражал вилью лучше любого зеркала в замке и, уж точно, в нем она была краше, чем когда гляделась в глаза графа – в них она была злой, в озере – счастливой.

Валентина тут же позабыла про своего спутника, и Александр, бросив ремень, поплелся в замок, чтобы напуститься на сыновей.

– Кто вас просил…

Они тут же поняли, о чем идет речь, но не догадались об истинной причине отцовской тоски. Он сел на стул, не в силах идти дальше к камину.

– Зеркало было единственной возможностью заманить Тину в замок. Теперь она не уйдет от пруда.

– Зачем ей в замок? – спросил Эмиль и тут же встретился с гневным взглядом графа.

– Потому что здесь ее бы окружали предметы, созданные человеком, а там, в саду, она все время будет наедине с природой и окончательно забудет то, что сумела сохранить после смерти от живой Валентины.

– Papá… – протянул Дору. – Валентина счастлива в своем забытье. Неужели вам так принципиально иметь в спутницах человека?

Граф вскочил со стула, сделал шаг к лестнице, но, не занеся ногу на первую ступеньку, обернулся:

– Я полюбил Валентину и не совсем уверен, что смогу любить вилью, потому что…

Он не закончил фразу, потому что не знал ее окончания. Совсем как смертельно усталый человек, Александр Заполье начал подниматься по лестнице, крепко держась за поручни, и никогда еще путь в кабинет не отнимал у графа столько времени, даже при жизни. Наконец Александр добрался до окна, чтобы затворить его, и увидел, что Валентина продолжает сидеть на том же месте, где он ее оставил. Только сейчас на ее голове красуется венок. Из крапивы. Новый.