Текст книги "Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II (СИ)"

Автор книги: Ольга Горышина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 33 страниц)

Глава 27 «Свадебный танец»

Александр так и не исполнил просьбу Валентины – не станцевал с ней свадебный танец до конца. Не исполнил, потому что графиня забыла, что когда-то пожелала станцевать с ним вальс. Сейчас граф вознамерился во что бы-то ни стало облачить жену в платье невесты и увести в танцевальную залу. Вилье следовало напомнить, как танцевать, до поездки в Петербург, на которую та согласилась простым кивком, и Александр не был уверен, что его вилья вообще поняла, что ей предложили.

– Пойдем танцевать! – бросил он с порога.

Валентина крутилась перед зеркалом в свадебном платье, которому Ива волшебным образом сумела вернуть девственную белизну, и была не рада вторжению в свою башню. Глаза вильи сузились, но на сей раз не от злобы, а от еле сдерживаемого смеха, который выдавали дрожащие губы. Но граф нисколько не смутился: он предполагал, что может не понравиться жене во фраке.

Валентина оставалась босой, и Александр принес ей туфли прямо к зеркалу, но графиня их проигнорировала, зато поднявшись на носочки, потерлась носом о скользко-гладкий подбородок графа. Александр снова не удивился – пятница как– никак. И поспешил нагнуться к ней, чтобы ухватить губами за нос, но удержался на носу лишь на миг, потому что через секунду вилья уже отпрыгнула от него к двери, продолжая все же удерживать его руку в своей. Граф улыбался, чувствуя, как вздрагивает на мертвой груди шелк сорочки от сладостного наслаждения метаморфозой вильи.

В замке было тихо. Дору предложил услуги тапера, но граф сказал, что включит музыку на его телефоне, что и сделал, прежде чем подать супруге руку. Только Валентина не сразу ее заметила, любуясь своими отражениями в многочисленных зеркалах. Граф выждал с минуту и вплотную подступил к обладательнице белого платья.

– Не кусаться! – как-то слишком серьезно выдала Валентина и опустила руку ему на плечо.

Пальцы графа мягко заскользили вниз по ее тонким, чуть ли не прозрачным, рукам. Кожа вильи блестела, будто покрытая тонким слоем льда, и отсвет зажженных свечей бегал по ней, точно болотные огни. И вилья, и платье жаждали танца. Графу даже показалось, что горящие серые глаза устремлены на него с нескрываемым обожанием. Такая мысль привела его в смущение – нет, обожание ему, конечно же, померещилось.

Губы Валентины дрожали, силясь не сложиться в улыбку. Граф видел, что жену снедает нетерпение, и медлил нарочно. Ему нравилась ее напряженная спина, и сам он ощущал под шелком сорочки такие же приятные покалывания. Ему даже захотелось проверить, застегнуты ли все пуговицы, но для этого нужно было отпустить хоть одну руку вильи, а он боялся, что та упорхнет, и даже тяжелый кринолин не удержит ее на земле.

И вот щедро натертый Ивой паркет заскользил под подошвами черных ботинок – граф наконец внял молчаливой мольбе вильи и потянул ее в сторону по яркому квадрату инкрустированного дерева, не дожидаясь нужного такта. Улыбка, вспыхнувшая на темных губах графа, радугой звенящих колокольчиков перекинула воздушный мост к лицу графини, озарив его таким же счастливым светом. Александр вел жену по кругу, осторожно, выверено, самозабвенно, считая каждый ее шаг, словно живое сердце, и даже не заметил, как смолкла музыка. Вознамерившись развернуться к роялю, чтобы включить следующий вальс, граф почувствовал, как хватка вильи тут же усилилась – неужели графиня испугалась, что ее муж сбежит?

– На эту ночь ты мой! – капризно сказала она, оттаскивая графа от рояля в темный, не выхваченный свечами, угол танцевальной залы.

– Я – твой на вечные времена.

Руки Александра твердо легли на затянутую шнуровкой белоснежную талию.

– Ты уже давал подобное обещание Брине, – на этот раз серьезно произнесла Валентина.

Однако не сделала никакой попытки освободиться от жесткого плена, в который поймали ее руки вампира.

– Это было при жизни, но ничто не вечно под солнцем. Я повторяю его под луной и готов скрепить свое обещание…

– Ты ведь обещал не кусаться! – вдруг дернулась от него вилья с такой силой, что граф на мгновения выпустил ее, но тут же, как хищник, бросился следом, чуть не сбив с ног, и схватил на этот раз уже за локти, а не за талию.

– Ты до сих пор веришь обещаниям вампира?

Его голос стал низким и глухим, а глаза все ближе и ближе притягивали серый взгляд, пока носы не соприкоснулись, не позволяя встретиться губам.

– Ты ужасно непоследователен, Александр! Клянешься в вечной любви и тут же говоришь, что все твои слова – ложь. Чему я должна верить? Первому или второму?

– Себе, – мягко улыбнулся граф, медленно очерчивая на ее носу круг кончиком своего носа. – Верь себе и тому, что ты чувствуешь…

– Я чувствую безумное желание полететь… Ай…

Со сдавленным криком вилья тотчас пала к ногам графа, придавленная его рукой так, что ей даже пришлось упереться носом в расшитые жемчугом складки юбки.

– Прости, – граф тут же подхватил ее под руки и поднял на вытянутых руках к потолку. – Я непроизвольно, не подумал… Просто испугался твоих слов. Прости меня… Я не желал сделать тебе больно.

– Опусти меня на пол. Я сама могу полететь!

И только граф разжал руки, как вилья сразу метнулась к окну, но на подоконнике замерла, как вкопанная, ухватившись за портьеры.

– Какое мутное стекло, – прошептала она задумчиво. – Смотришь в него, и будто дождь идет… Или сам плачешь… Мне показалось или не везде в замке дутое стекло?

– Не везде, здесь совсем старое, – Александр уже стоял за спиной жены, но пока не решался сомкнуть руки на ее талии, чтобы снять с подоконника. – Я люблю дождь.

 – Я тоже… Только его давно не было…

– В Петербурге будет дождь. Обязательно будет дождь.

Валентина, будто почувствовав близкий плен, распахнула настежь окно. Стекла звякнули, но выдержали неистовый напор вильи, которая продолжала касаться босыми ногами подоконника, но не выпустила из рук створки окна и потому парила над землей, будто надутый ветром парус. Граф ринулся было за ней, но побоялся схватить, памятуя последствия последнего падения.

– Тина, будь осторожна, – едва слышно попросил он, протягивая руку, чтобы коснуться кринолина под задравшейся сеткой ее нижней юбки.

Рука графа скользнула по обнаженной ноге вверх, но вилья недовольно лягнула его в грудь.

– Я хочу туда, вниз…

В голосе не было злости. Он был тих и певуч. Но граф не доверял штилю: надо быть начеку, раз речь пошла о полетах, потому мягко поймал ее щиколотку в ладони и поцеловал ледяную пятку.

– В замке есть лестницы.

– Но я ими не пользуюсь. Я умею прыгать.

– Прошу тебя, Тина, побудь со мной человеком этой ночью, раз уж приняла мое приглашение потанцевать, – продолжал ворковать граф, запуская под кринолин вторую руку, чтобы стиснуть крепко коленки и не дать вилье даже дернуться.

Почувствовав плен графских рук, Валентина молча бросила раму и повисла на руках мужа головою вниз, стараясь перевернуться в воздухе и вывернуться из цепких пальцев, но Александр сам уже наполовину вывалился из окна, чтобы та не вздумала извиваться. Ухватившись зубами за атлас платья, он медленно, но верно начал подтягивать вилью к себе, пока не уткнулся макушкой ей в грудь.

Александр знал, что победил: его вилья не упустит возможность запустить свои тонкие пальцы в его густые волосы. Ок затянул ее назад в зал, соскользнул на пол и лишь тогда отпустил ее коленки, но только затем, чтобы скользнуть выше. Когда нос его ткнулся в жесткую сетку подъюбника, пальцы начали спускаться по изгибу бедер к лодыжкам и замерли на подогнутых пальцах.

– Ах, сегодня же пятница… – рассмеялась вилья, натянув, как струны, короткие волосы графа.

Пальцы ее даже сумели пройтись по ним перебором, и графу померещился перезвон арфы, а когда вилья замурлыкала себе под нос одну из своих колыбельных, граф непроизвольно зевнул.

– Я тоже забыл про пятницу, – соврал он. – Я просто запутался в твоих юбках…

– изрек Александр уже игриво, все еще не зная, как подступиться к своей вилье с любовной лаской.

– Запутался? Так с ними с меня платье! Мне оно совершенно не нравится!

Граф подцепил ногтем узел и потянул за шнурок, наслаждаясь близостью жены и змеиными движениями ее тела – вилья решила вылезти из платья, точно из кокона. И вот она уже наступила босой ногой на белый жемчуг лифа, а граф все продолжал смиренно лежать на полу у ее ног, укрытый складками белой юбки. Он скользил взглядом по белесо-синеватому телу жены, чувствуя, как темный воздух вокруг него начинает искриться гранатовыми каплями крови. Вилья накручивала на палец то, что осталось от ее обрезанных волос, которые больше не росли, и Александр сжимал пальцами проклятое свадебное платье, боясь своим прикосновением спугнуть Валентину. Прищуренными от неистово блестящего мрака глазами он следил за едва колышущимися грудями, округлившимися от прилившего к ним молока. Однако ее бледные губы оставались маняще-далекими, хотя обнаженная грудь уже мягко коснулась белого атласа. Граф резко вытащил из-под вильи платье и сладострастно сомкнул руки у нее на лопатках.

Бледные губы оказались мучительно близко, но граф сдерживал себя, желая принять ее добровольный поцелуй, но вилья медлила: то ли играла с ним, то ли по привычке ждала от него первого поцелуя. Серые глаза были широко распахнуты и светились. Тишина, без единого трепетного вздоха, щелкала от разлившегося в танцевальной зале нетерпения. Хватит – решил граф, и его руки скользнули вверх и сомкнулись на шее жены, но притянуть ее к себе Александр не успел, потому что вилья сама прижалась к его губам, делясь с мужем разгоревшимся в мертвом теле живым теплом. Она схватила его за волосы, и пальцы графа сами скользнули в рассыпанный по ее плечам лен, зная, что теперь это стало и ее излюбленной лаской.

– А какой сегодня действительно день недели? – вновь лукаво спросила Валентина, справившись с последней пуговицей на сорочке мужа.

– Пятница… Я тебя не обманываю. Хочешь узнать, дотяну ли я до следующей пятницы? – ей в тон отозвался граф. – Я дотяну, если ты так решила.

– Да, я так решила…

Лицо графа сразу помрачнело, но он отпустил жену и, отсев от нее на три шага, принялся застегивать только что расстегнутые Валентиной пуговицы.

– Я принесу тебе другое платье, чтобы ты не расхаживала по замку голой.

Он резко поднялся, но не сделал и шага прочь, потому что тонкие руки мягко обвились вокруг его колен, пригвоздив к полу.

– Не уходи… Она там…

– Кто? – замер граф.

– Брина. Она попросила меня задержать тебя… Поэтому только я и согласилась на свадебный танец.

– Она никогда не отыщет твою рубаху! – голос графа сел.

– Я знаю, – Валентина запрокинула голову, чтобы видеть его лицо. – Зато Эмиль найдет Брину. Я договорилась с ним тоже о том, что не выпущу тебя до рассвета. Но я не договаривалась с тобой о любви… Прости, я не готова… к пятнице… Она наступила слишком скоро.

Александр опустился на пол и сжал тонкие плечи вильи.

 – Когда-нибудь ты полюбишь меня…

– Когда-нибудь – это когда? – склонила она голову на плечо, чтобы коснуться ухом его пальцев. – И разве можно полюбить что-то больше свободы?

– Нет, но свободу можно разделить с тем, кого любишь. Намного приятнее наслаждаться свободой вдвоем.

Граф вздрогнул от оглушительного боя часов. Валентина прижалась к нему, и он оторвался с ней от пола, чтобы зависнуть под потолком.

– Что ты делаешь? – расхохоталась Валентина ему в лицо. – Я не испугалась. Просто очень громко. И мне стыдно, что я обманула Брину. Эмиль перевел часы на час назад и поймал в них призрака. Теперь он хочет унести часы из замка и сдать в лавку старьевщика.

Граф коснулся бледных губ коротким поцелуем, но Валентина все же сумела отстраниться.

– И тебе ее нисколечко не жалко?

Но граф не успел ответить, потому что в этот момент неистовый вой потряс стены замка.

– Теперь жалко! – расхохотался он.

Но тут с грохотом распахнулись двери, и в залу ворвался огромный волк, таща на своем хвосте Дору. Теперь завизжала уже Валентина, и граф еще сильнее прижал ее к себе.

– Какого Ангела! – воскликнул он.

– Я пытался выгнать его обратно в лес, ведь волки нам, кажется, больше не требуются. Но ему, похоже, понравилось жить в замке! Простите, что мы испортили вам пятничное свидание…

– Которое сами мне же и устроили, будто я не в состоянии без посторонней помощи пригласить на танец собственную жену! Ваша ложь снова была очень романтичной. Но только в самом начале!

Граф выдернул из брюк ремень и бросил на пол. Дору извернулся и накинул его удавкой волку на шею.

– Еще не рассвет, – усмехнулся он, таща волка прочь из залы.

– Без ваших часов я бы уж никак не догадался об этом!

– Без наших часов, – Дору выдержал паузу, – у вас было бы свидание с другой женой…

Граф дождался, когда сын закроет дверь, и спустился на пол.

– Это ужасно. Она же его мать… Все-таки я плохой отец…

Но Валентина не думала говорить с ним о Брине.

– Ты почти разделся, – рассмеялась она, заметив, как граф подтянул брюки свободной рукой. – А до пятницы еще целых семь дней.

– Я просто решил переодеться, – в тон ей ответил граф. – Танцы отменились – к чему теперь фрак!

И направился к двери, но на пороге обернулся:

– Дору занят волками, Эмиль – часами. Сеньор Буэно давно не интересуется женскими прелестями. Ива с ребенком. И она женщина. Так что ты спокойно можешь пойти переодеться без моей помощи.

– Александр! – Валентина догнала его и взяла за руку. – Я просто думала о дожде. Как замечательно целоваться под ним… Это так же прекрасно, как и на дне озера…

Граф замер, но не обернулся.

– Я подожду до Петербурга, – отчеканил он. – Не беспокойся обо мне.

Они шли рядом, но у лестницы разминулись, потому что Валентина услышала плачь дочери. Когда Александр заглянул в детскую, она уже сидела в кресле– качалке и расправляла складки розового одеяльца у себя на коленях, одной лишь рукой придерживая дочь у груди. Граф опустился у ног вильи и осторожно взял в ладонь ее босую ногу, распрямляя подогнутые пальцы один за другим, чтобы коснуться губами стопы. Он исподлобья следил за лицом жены, каждую секунду готовый к тому, что та вырвет ногу. Однако Валентина не спешила отвоевывать свободу, и через пять минут вторая ее нога уже сама легла на плечо графа, требуя ласки.

– Интересно, останутся у нее твои глаза или нет? – спросила Валентина, осторожно отстраняя заснувшую дочь от груди.

– Неужели тебя смущает, что дочь может быть похожа на отца?

– А если она пойдет в тебя еще и характером?

– Я не уверен, что мой характер самое худшее, что Авила может унаследовать от родителей…

– Ты считаешь, что я намного хуже тебя?

– В чем-то – да, ты упрямее…

– Мы оба упрямые, и еще поглядим, кто кого в итоге переупрямит. Поднимись, будь так добр…

Когда граф отступил к двери, Валентина осторожно встала из кресла-качалки и медленно подошла к кроватке, чтобы опустить в нее дочь.

– Теперь у нас есть целых три часа на танцы, – улыбнулась она, только граф уже не видел в лице жены прежнего задора.

– Довольно танцев. С ними я тоже подожду до Петербурга. Но тебе все равно следует одеться, – добавил он тихо, но твердо.

Однако вилья вновь пожала плечами и направилась к двери без какого-либо намерения отыскать для себя одежду. Но лишь приоткрыв дверь, тотчас отпрыгнула назад и вжалась в грудь графа.

– В чем дело? – спросил тот ласково.

– Там этот! Старикашка! Я его боюсь. Выгони его из замка.

– Не могу.

– Но ты же хозяин. Ну ради меня, – подняла она на него молящие глаза. – Я не могу жить с ним под одной крышей. Отпусти тогда меня…

Александр в гневе оттолкнул жену.

– Прекрати!

Она сжала кулаки.

– Тогда и Петербурга не будет.

– А как же дождь?

– Дождь? – ее глаза сузились. – Я не поеду на машине. Я только полечу туда. Мы полетим вместе. У нас будет свобода на двоих. Ты сам мне это сказал.

 – Я пока еще не доверяю тебе, – буркнул граф.

– А я – тебе. Зачем ты тащишь меня в Петербург? Для Петербурга я умерла. Моя мать меня оплакала. Мои родственники справили по мне поминки. Зачем мне ехать в Петербург? Я не поеду. Я буду сидеть здесь. Голой. Взаперти. В этом райском саду. Без тебя. С моей дочерью. Убирайся! Вон!

Александр тоже сжал кулаки, но все же направился к двери. Как ему велели – он затворил за своей спиной двери рая. Его давно уже жил в аду.

Глава 28 «Лебединые крылья»

– Любить – это не брать, любить – это отдавать, – проговорил сеньор Буэно, глядя на пустой стул графа Заполье. – Поэтому ростовщики никого не любят.

Александр остановился за его спиной, так и не уйдя из столовой после трапезы. Канули в лету уже две пятницы. Приближалась третья, но граф так и не решился постучаться в двери рая.

– Вы правы, Мойзес. К сожалению, вы правы.

– Но к вам, Александр, я всегда испытывал симпатию. Теперь понимаю, почему. Вы такой же! Вы ничего не отдаете, вы только берете.

Старик хрипло рассмеялся. Его смех подстегнул Александра, и тот в два шага вбежал по лестнице и открыл дверь в райский сад без стука и без разрешения.

– Я так и знала, что уж третью пятницу ты не пропустишь! – заявила Валентина.

Вилья лежала, свернувшись клубком между двух пней, и не повернула к нему головы. Она так и не оделась. Держит данное ему слово.

– Но отсюда я не выйду.

– Даже к пруду? – спросил граф тихо.

– Я не люблю мокрые поцелуи.

– Я не собираюсь с тобой целоваться. Я собираюсь с тобой танцевать!

– Танцевать?

Она вскочила с пола и отбросила ногу в позу ласточки.

– Танцевать я тоже могу здесь. И ты мне для этого не нужен. Ты мне вообще ни для чего не нужен!

И она звонко рассмеялась, но тут же, метнув взгляд в сторону кроватки, зажала ладонью рот.

– Не нужен, – повторила Валентина уже шепотом.

– Но у меня есть кое-что, что тебе очень нужно, – ответил Александр так же тихо, как и она.

Валентина сощурилась, но ничего не сказала.

– Ну? – поторопил ее с ответом граф.

– Что это?

– Пойдем со мной и узнаешь, – усмехнулся он грустно.

Валентина несогласно передернула плечами и погрозила вампиру пальцем:

– Ты пытаешься обманом выманить меня из комнаты. Не выйдет!

– Я всего-навсего хотел тебя одеть.

– Я не хочу одеваться, – заявила она и уселась на пень.

– Даже в свою рубаху?

Валентина вскочила раньше, чем граф закончил произносить слово «рубаха».

– Рубаху? – она схватила вампира за руку и потянула к двери. – Ты сказал, рубаху? Ты не мог сказать «рубаху»…

– Я сказал…

Граф распахнул дверь, и Валентина первой выскочила в коридор, и теперь граф бежал за ней.

– Ты знаешь, куда идти? – крикнул он на середине лестницы, и вилья остановилась, как вкопанная.

– Ты сказал – пруд, – повернулась она к нему совсем растерянная.

– Пруд, – кивнул граф и поспешил за женой вниз.

Валентина бежала по дорожке сада, едва касаясь пальцами ног светлого песка. Поднимаемый ею ветер свистел, подобно дудочке пастуха, и граф уже не мог дальше сдерживать счастливой улыбки. Он любовался светящимся в темноте телом, которое медленно парило в теплом ночном воздухе. Вдруг Валентина замерла и, обернувшись, раскинула руки, но граф не решился принять ее объятия. Он смотрел в глаза и видел их завораживающий блеск. Валентина стояла перед ним прежняя, полная живых сил и покорная своей мертвой природе. Что это было?

– Ты меня боишься? – спросила она его, как когда-то давно он спрашивал ее, живую девушку.

Он ничего не ответил – она прекрасно читала ответ в его глазах, как он когда-то в ее: боится. Еще как боится… Потерять! Но старый ростовщик прав. Он прав!

Валентина рассмеялась, отвернулась и побежала прочь, но не к пруду, а мимо, на кладбище. И граф ринулся следом. Как, как она догадалась?!

– Что же ты молчишь? Что же ты не требуешь у меня слезть с ее надгробия?

Граф вздрогнул: вилья действительно пугала его.

– Брины здесь больше нет, так что ты не потревожишь ее дух. Стой сколько хочешь!

Валентина опустилась на камень и свесилась вниз, закрыв волосами выбитые буквы имени прежней жены графа.

– Ты можешь делать, что тебе заблагорассудится, – проговорил граф, чувствуя удушье, которого не мог чувствовать.

– Только не проси назад свои крылья, – произнесла вилья почти что его голосом и расхохоталась. – Где моя рубаха? В ее могиле? Я угадала?

Александр молчал.

– Можешь не говорить, что ты обманул меня. Я знаю, что ты лжец. И я вышла с тобой, потому что устала сидеть взаперти. Брина выдержала три дня, а я – три недели. Я сильнее ее, верно?

Граф кивнул, все еще не в силах произнести слова, которым сопротивлялось все его мертвое мужское естество.

– Мне не нравится быть на кладбище! – Валентина соскочила с надгробия. – Я живая, живая, живая… Пошли, – она свесила голову на бок и расхохоталась, а потом вдруг сказала серьезно: – Плавать на озеро. Пошли!

Она потянула его безмолвного за собой. Он пошел, но у полуразрушенной стены она остановилась.

– Один танец… Александр! Всего один.

Она обернулась, и он склонился к ней с поцелуем, но она схватила его за лацканы пиджака, чтобы удержать вдали от своих губ.

– Я хочу танцевать в своей рубахе. Один лишь танец. Позволь мне станцевать один лишь танец. Я обещаю…

Глаза вильи были распахнуты, но серые озера не пенились от ненастья, а были тихи и прозрачны, но его молила не прежняя Валентина, а его жена – вилья, для которой не было ничего важнее свободы. Свободы от него.

 – Не давай мне обещаний. Ты не умеешь их сдерживать. Ты никогда не возвращаешься. И я больше не отпущу тебя.

Да, вся решимость вернуть ей рубаху покинула его мертвое тело. Она уже раз забрала ключи. Он не был нужен ей живой и не стал нужен мертвой.

– Один танец… – она прижималась к нему нежно, как в редкие моменты любви, но он знал, что это всего лишь игра. – Неужели тебе жалко для меня одного танца? Ты будешь держать меня за руку. Все время, только дай мне взлететь…

– Тина, зачем? – голос его сорвался на хрип. – Зачем тебе поднебесье, когда наше счастье спит в колыбельке? Ну зачем?

Она рассмеялась:

– Я хочу! – и вновь лицо вильи приняло молящий вид. – Я просто хочу. Хочу… Я никогда ни о чем не просила…

– Врешь! Ты молила о любви того, кому была не нужна. Теперь же ты молишь о свободе того, кому ты нужна больше… – Александр осекся, подбирая верное слово. – У меня нет больше жизни, но без тебя не будет и смерти.

– Вампирам нельзя верить, – передразнила Валентина его интонации и вдруг сама коснулась его губ кратким поцелуем. – А мне верь! Я не вырву руки. Ну, пожалуйста… Ведь не могу же я мучиться целую вечность. Меня отпустит мое желание свободы, если я наконец получу ее! Один танец. Всего один танец. Пожалуйста…

Валентина неистово сжала протянутую вампиром руку, и тот рванул ее наверх.

– Не так! – закричала Валентина, но даже не думала вырываться, потому что шпиль замка мягко качнулся за ночным облаком.

Граф сжал руку Валентины еще крепче, прижимаясь губами к горящему, как капля крови, рубину.

– Не бойся. Я не отпущу тебя. Никогда!

И тут они камнем упали вниз, расплескав темные воды горного озера.

– Ты исполнил мою просьбу! Мы на озере… – Валентина тряхнула головой, выныривая на поверхность. – Но это была маленькая просьба. А другая…

Она осеклась: под старым поваленным стволом дерева, в светлых верхних водах озера плескалась ее рубаха…

– Брина бы никогда сюда не добралась, – улыбнулся граф, касаясь ствола рукой.

– Это была моя тайна, о которой было так легко догадаться… Здесь сбылась моя мечта…

Валентина осторожно запустила под воду руку и коснулась льна, но тут же сжала пальцы в кулак и подтянула руку обратно к телу, будто обожглась.

– Я честно думала, что ты зарыл ее в могилу Брины.

– Я собирался перепрятать ее туда, но передумал.

– Я могу взять ее? – спросила Валентина с недоверием, но граф мог лишь только кивнуть, чувствуя сдавивший горло ком страха.

Графиня Заполье ловко запрыгнула на ствол дерева, присела и ухватилась за рукав. Рубаха была тяжела от воды, но Валентина все равно сумела протиснуть в нее свое такое же влажное тело. Луна отражалась в каждой капельке, замершей на ее бледном лице, ослепляя графа, и тот жмурился, ощущая на глазах солоноватую влагу.

– Руку, руки…

Он широко распахнул глаза и замер, увидев склонившуюся к нему жену. Затем все же ухватился за ее руку, словно сам был не в состоянии выбраться из воды. Она выпрямилась вместе с ним и замерла на стволе, как когда-то давно, уже почти год назад, когда сказка еще не стала для графа Заполье былью.

– Я не улечу. Я не хочу улетать от тебя и от нашей дочери. Мне не нужна свобода. Мне нужен был выбор, и я выбрала тебя…

– Я люблю тебя, Тина, – едва сумел выговорить граф из-за подступивших к горлу слез.

– Я тоже люблю тебя, Александр. Ты доказал, что ты не чудовище… Хотя, – она звонко рассмеялась, – и не принц. Даже не граф! Ты всего лишь торгаш. Никудышный! Целый год торговаться со мной и ничего не выторговать…

– Как же ничего… – голос появился, но остался глухим. А улыбка то появлялась на его губах, то исчезала. – А как же дочь? У меня теперь есть дочь…

– Ты не трус! – Валентина продолжала неистово хохотать.

И, похоже, не слышала его слов про дочь. Рука ее дрожала в руке графа, и тот сжимал ее все сильнее и сильнее, хотя Валентина и не рвалась от него вовсе.

– Ты глупец! Какой же ты глупец!

Граф схватил ее вторую руку, и снова она никуда не ринулась от него. Он обманулся – да? И потому его жена смеется над ним. Или причину ее смеха ему не понять.

– Ты целый год портил отношения со мной и с домочадцами, а всего-то надо было исполнить мою маленькую просьбу. Но ты мне не верил… Нет! – она вдруг перестала смеяться. – Ты не верил себе. В себя! Не верил, что тебя можно любить. Поэтому и обставлял свою чашу весов гирями оков, чтобы перевесить мою свободу…

– Тина! – вскричал граф и зажмурился. – Ты призналась мне в любви… Зачем портить такой момент прошлыми упреками… Зачем?

– Тогда давай танцевать!

Вилья запрокинула голову и расхохоталась уже в темное небо, а не ему в лицо – да так неистово, что даже ее влажные волосы затрепетали в туманном воздухе. Граф улыбнулся, чувствуя, как напряжение уходит из тела вместе с ручьями стекающей по спине воды или же посмертного пота.

– Знаешь, – Валентина оборвала свой смех и заговорила спокойно. – Если хочешь в Петербург, то мы можем полететь туда вдвоем: лебедь и летучая мышь.

– Давай танцевать! – перебил ее Александр.

Он отпустил одну из ее рук, чтобы возложить свою ей на талию, а ее свободная рука легла ему на плечо. Они сделали первый шаг, второй, третий, поворот, и когда их пальцы едва соприкасались, Валентина вдруг закричала:

– А теперь удержи меня, коли сможешь!

Она медленно опустила голову: в ее сером взгляде не осталось и следа радостного блеска – серые глаза, все еще широко распахнутые, изливали на графа потоки ненависти, и вампир даже отпрянул от вильи, испугавшись их напора, и этого было достаточно, чтобы Валентина взмахнула освободившейся рукой и взмыла в черное ночное небо.

– Вернись!

Но белый лебедь уже исчез за пеленой бледных облаков, и черный вымокший пиджак не обратился в крыло летучей мыши, а лишь своей неимоверной тяжестью придавил графа Заполье к земле, когда тот упал ничком на поваленный ствол дерева. Только ночная вода не отразила его, будто его и не было вовсе в этом подлунном мире. Лишь след лебединых крыльев еще долго колыхался в тлеющей ночи.