Текст книги "Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)
Глава 22 «Цена жизни»
Валентина один, второй, третий раз рванула на себя двери церкви – пока окончательно не убедилась в том, что они крепко заперты.
– Нет, нет, нет…
Она сползла по ним на холодный каменный пол и упала ничком. Да так и осталась лежать и не пошевелилась, даже когда услышала мерные шаги. Граф шел к ней, не торопясь. А куда ему спешить?
– Нет… – она уже говорила просто так, задыхаясь от рвущихся наружу рыданий.
– Тина…
Она замерла Голос Эмиля. Не может быть. Собралась и вскочила. Темно. Только два глаза светятся. Темные, но светятся. Как странно…
– Это я. Эмиль, – подтвердил вампир ее догадку. – Ты зря бежала. Неужели думала, что в замке вампиров церковь окажется открытой?
Он раскинул руки и сомкнул их у нее за спиной. Чтобы не разреветься, Валентина поймала зубами знакомый шарф и замерла: у нее на шее серебряный крест, а вампир даже не дернулся.
– Я – атеист, – усмехнулся Эмиль и осторожно-осторожно поднял девушку в воздух.
Секунда, и Валентина оказалась у него на руках, скорчившаяся, как ребенок.
– Отнеси ее в башню, – это был уже голос графа, говорившего по-английски, но Валентина даже не вздрогнула Страх ушел, оставив после себя безразличие – Хорошо иметь в доме безбожника.
Эмиль медленно двигался через залы к основной лестнице. Граф шел следом. Не спеша. И Валентина не спешила отнимать лица от кожаного пальто Но вот его хозяин сам отнял ее от себя и поставил посредине башни В шаге от кровати Затем разоружил ее, сняв с шеи крестик, и сунул его в карман пальто
– Мне подежурить за дверью? – заговорил он с графом по-прежнему по– английски.
– До полудня мне помощь не потребуется, – ответил ему хозяин замка тоже на языке Шекспира, и Валентина тут же обернулась.
Граф стоял к ней спиной. Лицом к заколоченным ставням.
– Ав полдень ты не поможешь мне ничем, потому что не веришь в призраков Ступай прочь и закрой за собой дверь
– На ключ?
– Эмиль, я не сказал запри. Я сказал, закрой И прошу тебя, иди к Дору Одному ему не справиться со всеми бобами
– Они не прорастут зимой
– Кто знает… Главное, верить… Вера творит чудеса
– Позвольте мне дать ему успокоительное?
– Эмиль, мальчик мой, всю жизнь я верил в силу лишь одного лекарства – физического наказания Заметь, я не сказал ничего про розги Я имел в виду работу Так что даже не пытайся исправить меня мертвого Это не под силу твоей науке К тому же, изучения фольклора никогда не считалось наукой И потом, мой глупый сын сам решил наказать себя Сам Если ему от этого легче, то выпей свое успокоительное сам
– Я абсолютно спокоен Как покойник
Эмиль вышел Валентина поняла это по скрипу половиц и скрежету дверных петель, который еще вчера не казался ей настолько пугающим Она не сводила глаз со спины графа, потому заметила, как тот нервно передернул лопатками, точно живой человек, знающий, что за ним наблюдают
– Твоими стараниями у меня на лице чудовищные ожоги, – проговорил граф тихо уже по-русски. – Они исчезнут не к утру, так к вечеру А пока я могу стоять к тебе спиной, если ты боишься взглянуть на дело рук своих Или
– Останьтесь, пожалуйста, у окна! – поспешно выкрикнула Валентина, но граф продолжал, точно она ничего и не говорила
– В шкафу в корзине лежит большой белый платок Повяжи мне его, он закроет лицо до самых глаз
Сердце Валентины забилось еще сильнее
– Вы можете обернуться
Г раф расхохотался
– Из двух зол ты выбрала наименьшее! Я помню твой выбор, на тот случай, если ты вдруг окажешься запертой в комнате с ненавистным тебе мужчиной
– Вы мне не ненавистны, – еле выговорила Валентина – Я вас просто боюсь
– Не одно ли это и то же?
Граф резко обернулся По его щекам растеклись красные пятна, точно морозный румянец, а вот через весь лоб к подбородку шла прерывистая полоса, напоминающая настоящий ожог Вид обожженного лица был по-настоящему ужасен Только временное уродство не прибавило Валентине страха перед вампиром Она уже испила его полную чашу – в груди не осталось места для новой порции
– Отвечай на мой вопрос! – рявкнул граф, и зычный голос страшным эхом отскочил от укрытых гобеленами стен.
– Нет Мне не за что вас ненавидеть
Валентина отступила на шаг Всего на один Чтобы граф не решил, что от него пытаются сбежать в незапертую дверь Тогда он кинется ее останавливать и прикоснется пусть даже только к руке, но ведь так и до самого страшного недалеко
– еще укусит
– Но у меня есть повод вас бояться
Что есть, то есть. Она – смертная Он – бессмертный монстр
– А если я дам тебе повод меня ненавидеть? – медленно проговорил граф, делая к ней ровно один шаг. – Ты меня возненавидишь?
Потом второй шаг, третий, а у нее снова ноги вросли в пол. И язык прилип к небу
– Но вы же этого не сделаете? Зачем вам это? – совсем тихо пролепетала она, когда почувствовала прикосновение ледяных пальцев к шее. – Я же невеста..
– Больше нет! – граф сжал ее шею одной рукой.
Ему не хватило длины пальцев, чтобы те сомкнулись в смертельное кольцо, и только это, пожалуй, в тот момент и спасло Валентину Секунды две они смотрели друг другу в глаза, и вот Валентина начала отступать туда, куда толкала ее рука графа От двери к постели, где он резко переместил руку с шеи ей на талию, встретился там с пальцами второй руки, резко поднял ее на кровать и остался стоять вот так, в миллиметре от ее лица Почти нос к носу. Валентина хотела зажмуриться, но граф потребовал от нее смотреть прямо ему в глаза. Потребовал все тем же ледяным рыком
– Я все знаю, дитя мое. Все, все… Одно лишь до сих пор остается для меня загадкой: почему ты, разумное дитя своего времени, вдруг поверила в доброту вампира?
– Вы… Вы… – Валентина не в силах была окончить фразу, и клейкий взгляд вампира будто вытянул из нее окончание: – Знаете про договор…
Граф покачал головой и еще раз прошелся от уголка левого глаза к ямочке на щеке, смазывая слезу. Валентина моргнула.
– Откуда ж мне знать про договор, если никакого договора не было…
Валентина сильнее заморгала.
– Но я помню, я своими глазами видела распечатку из банка, и Дору… Он постоянно твердит про договор…
Граф скользнул длинными пальцами ей под волосы, чтобы убрать налипшие на лицо пряди, но те веером соскользнули с его пальцев. Он снова попытался их убрать – тот же результат. Покачав головой, он оставил ногти в голове девушки на манер гребня. Валентина вытянулась в струнку и боялась вздохнуть. Виски онемели от холода и страха.
– Если постоянно о чем-то говорить, начинаешь в это верить. Это как бобы… И прочая фольклорная чушь.
– Бобы? Что за бобы? – переспросила Валентина, не отрывая взгляда от ставших абсолютно черными глаз графа. Он обводил взглядом ее лицо, а она получалось – его
– О чем же вы говорили всю дорогу с Эмилем, если наш профессор не рассказал тебе даже про бобы?! – граф усмехнулся, но тут же его лицо вновь приняло привычное меланхоличное выражение смертельного покоя. – Сегодня, увы, не пятница, но все равно луна отлично светит, так что урожай будет на славу… Урожай еды для мертвых…
– Для мертвых? – проговорила Валентина отрывисто, доследившись за взглядом графа до головокружения.
– Кто-то из людей давным-давно выдумал, что мертвых можно отвадить от живого тела, накормив до отвала бобами. Как думаешь, мы едим бобы?
Валентина замотала головой, и все поплыло перед глазами, но гребень в волосах из пальцев графа удерживал тело от падения.
– В первый год своего обращения бедный Эмиль поставил на себе кучу экспериментов, развенчивая миф за мифом, но в своих лекциях он всегда говорит, что на нечисть это работает… Как чеснок Не нужно расстраивать людей, говоря им, что они беззащитны
– Но чеснок же работает…
– Как и на живых людей – хочется отвернуться, но не более того… И всегда можно зажать нос пальцами…
И граф с улыбкой зажал свой бледный нос между большим и указательным пальцами, и длинный ноготь с последнего чуть не угодил Валентине в глаз, и она инстинктивно зажмурилась и так и осталась сидеть с закрытыми глазами
– А можно и не зажимать – и длинный ноготь с хозяйского носа соскользнул на приоткрытые губы девушки, коснувшись ее стиснутых зубов – Зубов тоже… Тебе не следует держать язык за зубами – я читаю тебя, как открытую книгу без всяких слов… Так что эта предосторожность лишняя
– И что же вы во мне читаете?
Валентина сразу пожалела, что открыла рот – на каждом звуке язык касался острого ногтя, точно шипа розы Она попыталась стиснуть зубы, но наткнулась уже на палец Закрыть глаза снова тоже не получилось – на этот раз граф еще более цепко держал ее взглядом
– Ничего интересного В отношении тебя А в отношении моего сына – многое И думаю, что нужно было вручить ему мешок риса, вместо бобов – пересчитать и высадить его куда труднее, чем бобы… Иногда мне кажется, что ему нет и шестнадцати и тогда я проклинаю себя за то, что не сдержался… Я был слишком рад его видеть, а любовь подстегивает голод
И вдруг граф выдернул из ее рта палец и поднял его к свету керосиновой лампы Валентина судорожно сглотнула, страшась почувствовать кровь, но той не было ни в слюне, ни на белом ногте графа Он проследил за ее взглядом и улыбнулся
– Проверял иное поверье – если женщине положить палец в рот, откусит она руку или нет..
С ужасающим хохотом граф отдернул от нее вторую руку, и тело Валентины безвольно упало на кровать Перина слишком мягкая – подняться красиво не получится, и Валентина осталась лежать, вслушиваясь в скрип половиц Граф мерил комнату шагами И вдруг она увидела его бледное лицо на темном фоне балдахина, цвета бургундского вина
– Хочешь, я скажу тебе, сколько ударов в минуту сейчас бьется твое сердце?
Его ледяные ладони легли поверх дрожащих пальцев девушки, которыми та вцепилась в покрывало
– Я и так знаю, что мне сейчас страшно
– Тебе пока недостаточно страшно, чтобы выплюнуть мне в лицо, что ты меня ненавидишь
– Зачем вам это?
– Чтобы успокоить совесть
Граф перекатился на самый край кровати Теперь они оба лежали поперек, но если ноги Валентины болтались в воздухе, то у графа были согнуты в коленях
– А она у вас болит? – Валентина сжалась и до боли прикусила язык И когда граф ничего не ответил, прошептала, зажмурившись: – Если ваша жена придет, – скопившиеся во рту горькие слюни мешали говорить четко – Если вы сможете пообщаться с ней через меня… – снова пауза, в которую Валентина успела мысленно попросить графа вмешаться в разговор, но он не подумал раскрыть рта
– Возможно, пришло время попросить прощения
– Прощения? – Валентина не открыла глаз, потому что четко уловила направление, откуда шел голос графа: тот не сменил позы, так и лежал рядом – За что? Я сделал то, что сделал. То, что хотел в тот момент. То, на что не решался долгие годы. Прощения? Об тебя тоже вытирали ноги, но ты решила возненавидеть себя, и это неправильно. Я ненавижу Брину до сих пор. Знаешь, что такое раскаяться? – Но граф не дал даже секунды, в которую Валентина могла бы ответить. – Это признать свою ошибку и пообещать хотя бы самому себе, что ты никогда больше не сделаешь подобного. А я, дай мне возможность, заставил бы ее пройти через этот ад снова и снова
Тут Валентина вскочила. Вернее, попыталась это сделать, но уткнулась носом в грудь графа. За секунду его рука перекинулась через ее тело и вновь пригвоздило к кровати, точно к кресту. Она понимала, что не вырвется. Оставалась одна надежда
– уговорить вампира отпустить ее.
– Вы не сделаете это со мной, не сделаете…
Валентина мотала головой просто так. Граф не уменьшал и не увеличивал расстояния между ними и уж точно не смотрел ей на шею, только в лицо. Надо с ним говорить, он слушает, но слова не слетали с губ, только слезы катились из глаз.
– Почему это не сделаю? Озвучь, пожалуйста, причину… А то я окончательно запутался в твоих мыслях.
Он потянул ее за руки, по-прежнему держа их раскинутыми, как на кресте, и когда Валентина села, он утопил ей колени в перине, перегнувшись через ее тело.
– Потому что я не Брина. Я все чувствовала во сне – холод, боль, страх, я уже вам говорила про это, – лепетала она. – Вы ведь не ненавидите меня, так за что же причинять боль мне? Брина же все равно ничего не почувствует. Она теперь бесплотный дух…
– О как… – вампир изогнул темные губы в злорадной усмешке. – Пару дней в обществе нашего дорогого профессора сделали тебя самоуверенной всезнайкой. Я лично совсем не уверен, что Брина ничего не почувствует, потому что я чувствовал довольно в нашу с ней прошлую встречу… На ее совести смерть невинной девушки, и я не умею такое прощать…
– А как же я… – Валентина даже не сумела повысить голос и вопроса не получилось. Увы, она уже видела в глазах графа ответ – свой смертельный приговор: – На мне-то какая вина?
– Никакой, – граф на мгновение отвел взгляд, и Валентина почувствовала, что падает назад, но руки вампира удержали ее на весу. – Просто так получилось. Она выбрала тебя… И я ничего не могу с этим поделать…
– Можете… Вы можете не мстить… А я., я попытаюсь не отдать ей свое тело… Я могу… попытаться..
– А смысл мне пытаться заглушить свою злость? – граф чуть приблизил к ней свое лицо, точно пытался что-то в нем разглядеть, а она могла теперь видеть только его ужасные шрамы
– Простите меня за сундук… Я просто… Я просто испугалась, что вы меня убьете…
– А я не виню тебя за сундук. Я тебя ни за что не виню. Ты – игрушка, которую Дору подарил мне, а я бережно отношусь к вещам… Только дарил он тебя долго и мучительно для нас обоих. Я имею в виду тебя и меня…
– Какая игрушка? – с трудом выдохнула Валентина и попыталась отстраниться, но руки графа сомкнулись у нее за спиной в стальное кольцо.
– Обыкновенная. Живая, – граф повел носом, точно принюхиваясь к аромату. И Валентина с ужасом поняла, что он чует запах ее крови, подогретой как раз к его ужину. – Пока еще живая… И я возможно поиграл бы с тобой подольше, но моя покойная жена из ревности не дает мне такой возможности… Но я могу сжалиться над тобой Об этом просил меня Дору прежде чем отправился высаживать в снег бобы
– Отпустите меня, пожалуйста… – дрожащим шепотом взмолилась Валентина и тут же утонула в перине – Из замка Насовсем, – уже прямо-таки простонала она
Ледяная рука легла ей на мокрую щеку и снова принялась смахивать слезинки
– Я отпущу тебя Насовсем Из замка В мир иной… Без боли… Но при одном условии… Ты не хочешь отдавать свое тело Брине, так отдай его мне
Валентина зажмурилась, когда большой палец графа со щеки скользнул ей на губы
– Это всегда заканчивается одинаково… – шептал он, склоняясь к ее уху. – И очень быстро… А я хочу растянуть удовольствие После смерти Катрины я отказался от женщин И это оказалось очень легко… Это казалось очень легко все сто лет, пока в замке не появилась ты… Я понял, что меня манит не только твоя кровь, ты будишь во мне живые желания… И теперь, когда меня не сдерживает фамильная честь, я не могу отказать себе в этом удовольствии
– А вам обязательно меня убивать? – прошептала Валентина, касаясь губами ледяного пальца – Отпустите меня живой… Если вы будете сыты, то не захотите меня укусить..
– Я не захочу, если только не буду касаться губами твоей шеи, твоих губ, но они манят меня куда больше, чем твое остальное тело..
– Потому что вы его не видели Разденьте меня и поймете, что вы сможете подарить мне жизнь..
– Здесь слишком холодно, чтобы раздеть тебя… Да и я привык, что женщина раздевается сама Впрочем, раздеваться полностью совсем необязательно..
– Я разденусь сама, а вы пока затопите камин Мне не будет холодно, я вам обещаю..
Валентина не открывала глаз – что смотреть в черноту балдахина, а слух и так обострился, словно у глухого, иначе бы ей не услышать бесшумных движений вампира А она знала, что он сел, и через секунду почувствовала его руки на ноге, и на вторую лишилась первого сапога, на третью – второго
– Я не даю обещаний, в которых не уверен, – проговорил граф тихо, когда сапоги коснулись пола. – Но я попытаюсь не укусить тебя Серджиу!
Слуга явился почти что из-под земли:
– Полный кубок мне и Налей половину стакана сливовицы для Валентины Я ведь знаю, что ты не вылил самогонку Из страха перед Мойзесом
– Не вылил. И видите – правильно сделал
– Поторопись, Серджиу
Горбун ушел – Валентина теперь слышала его шарканье из коридора
– Я не буду пить, – пролепетала она, подтягивая ноги, чтобы высвободить подол платья. – Мне не страшно, – врала она, и граф смеялся над ее храбростью перед физической близостью с мертвецом.
Потом уже, когда заговорил камин, он выдал тихо на фоне треска поленьев:
– Тебе обязательно нужно согреться сливовицей, иначе ты окоченеешь в моих объятиях.
Валентина стянула с себя платье и на ощупь завернула в него все остальное, потом, когда огонь начал давать достаточно света, спустилась на пол, чтобы сложить одежду на стуле в надежде, что та ей снова и скоро понадобится.
– Ты почему не в постели? – граф резко обернулся от камина, перед которым сидел, скрестив по-турецки ноги. – Босиком на холодном полу, да ты простудишься и умрешь без моей помощи.
– Здесь теплее, – едва размыкая губы сказала Валентина, делая к камину лишний шаг. – К тому же, я тоже люблю смотреть на огонь.
– А я не люблю, – вампир протянул смертной девушке руку, и пока Валентина брала ее, опустил вторую на ее округлое бедро. – Я просто пытаюсь вспомнить, как должно быть приятно согреться у огня. Поставь ноги мне на сапоги, будет не так холодно.
Она сжала его пальцы без привычной дрожи и легко наступила на сапоги – теперь графу, чтобы смотреть ей в глаза, пришлось задрать голову, и взгляд его скользил меня ее напряженных грудей. Прошла минута или пять, и вдруг граф резко рванул ее вниз и, усадив на колени, сомкнул руки у нее на груди За секунду до того, как в комнату вошел горбун. Он молча поставил у камина поднос и прошаркал обратно к двери. Когда щелкнул замок, граф раскрыл объятья и подставил обнаженное тело девушки огню.
– Пей.
В руках Валентины появился стакан.
– Зачем мне пить? Мне тепло у камина
– Чтобы забыть страх
– Не получится Я не хочу пить, – повторила она, когда стакан коснулся ее губ
Граф отдернул руку и выплеснул самогон в огонь Пламя зашипело, но не погасло
– Запомни, я не предлагаю дважды
Валентина судорожно кивнула и откинула голову ему на плечо, чтобы вампир спокойно поднес к губам кубок Он пил жадно, почти не отрываясь, и после отодвинул поднос от камина, чтобы вытянуть ноги. Голова Валентины продолжала лежать у него на плече, обнажая заветную жилку. Граф осторожно провел пальцами от мочки уха вниз по шее и крепко сжал острое плечо
– Зря ты это делаешь, – проговорил вампир, когда Валентина инстинктивно отпрянула, сильнее вжавшись ему в грудь – Зря прижимаешься ко мне Будет только холоднее
– Я не чувствую вашего холода Я не чувствую тепла камина
– О, нет Только не это Еще не полдень, нет!
Он затряс ее за плечи
– Валентина, вернись! Вернись ко мне! Ты обещала бороться Ты обещала мне бороться!
Но горячее тело уже безвольной тряпкой повисло у него в руках, и граф уткнулся лицом в волосы Валентины, вдруг поняв, что плачет
Глава 23 «Безвольное тело»
Александр Заполье почувствовал боль не лицом, которого коснулось освященное серебро, а сердцем – это не был укол ненависти, это было восхищение смелостью смертной девушки, запустившей в вампира сундуком. Конечно, куража в ней заметно поубавится, как только он сообщит ей, что все карты раскрыты, но она будет, обязательно будет бороться – с ним, с призраком, сама с собой. В тихом омуте водятся самые опасные черти – однако с головой чертовок намного легче играть. Ее выбирал Эмиль Макгилл, а этот профессор давно классифицировал всю нечисть. Не нужна никакая наука, чтобы знать, что каждом смертном имеется своя чертовщинка, а в женщине их подчас целых две.
Так даже интереснее. Возможно, Валентина сумеет выстоять перед напором Брины и заменит ему Катрину, как того желает Дору. И, положа руку на то место, где уже давно перестало биться сердце, Александр точно знал, что с Валентиной не станет скучно никогда, но будет намного комфортнее, чем в эти две недели, когда его вынуждали быть зрителем бездарного любительского спектакля в исполнении родного сына. Валентиной же он просто любовался и сейчас мысленно уже сжимал ее хрупкое тело в крепких объятиях, чувствуя в теле позабытый за столетие заточения живой трепет.
Мысли навалились на Александра сильнее крестов, потому он не сразу распахнул окно – переступить через груду серебра он все равно бы не смог. Он спрыгнул вниз, и только в стремительном полете почувствовал, как горят обожженные щеки. Ничего – бывает боль и страшнее. Та, что опалила его, когда Катрина упала ему на руки со свернутой шеей. Брина торжествовала, но сегодня он одержит победу, возьмет реванш.
– Эмиль!
Александр почти сразу заметил фигуру профессора – пальто развевалось за ним, как плащ. При всей своей современности именно англосаксон являл собой эталон готической красоты, призванной внушать смертным ужас.
Когда Эмиль медленно обернулся, граф увидел за его спиной сына: Дору сидел на припорошенной ограде кладбища, держа между ног огромный мешок из рогожи.
– Найди Валентину
Коротко и ясно Эмиль кивнул и, как кошка, вскарабкался по отвесной башне к открытому окну кабинета Александр покачал головой: летать профессор в человеческом обличье так и не научился Дору пытался поделиться опытом со своим бессмертным гувернером, но пара погнутых фонарей в соседнем городе – потому что при лунном свете Эмиль летать отказывался – поставили жирный крест на летной карьере профессора по нечисти
– Что вы решили, papá? – спросил Дору, загребая пригоршню бобов.
– Намного важнее, что решит Валентина А сейчас она кричит "нет"..
Александр обернулся к замку. Ноги влекли его к церкви, и ему потребовалось много сил, чтобы удержать их в снегу кладбищенской дорожки
– Вы можете заставить ее сказать "да", – чуть повысил голос Дору
Отец уже отвернулся от него и сделал шаг к замку, потому ответ прозвучал тихо, хоть и был выкрикнут громко и твердо
– Это должен быть ее выбор!
Обратно в башню Александр взлетел, даже не раскинув рук Его вознесло к небесам острое желание поскорее дотронуться до горячей живой плоти Эмиль успел по пути сложить все кресты обратно в сундук и запрятать тот на самую верхнюю полку, долой с глаз хозяина кабинета Александр тяжело вздохнул, бросил ставший вдруг тесным пиджак на диван и ринулся по коридору к винтовой лестнице в одной сорочке, и на последней ступеньке потерял шейный платок тот давил на шею, удушал с силой намыленной веревки Да что же эта смертная делает с ним?!
Но даже без шейного платка Александр почувствовал новый приступ удушья, когда Эмиль подхватил на руки его женщину Его! На сей раз душила ревность – смертоносная, и он нагрубил Эмилю Макгиллу от безысходной злости А с его уходом началась полная свистопляска – мысли разбегались в разные стороны и рвали тело на части Одну секунду он хотел впиться в горячую шею девушки, в другую – бежать звать священника на борьбу с призраком Спасти, удержать, обратить
Как же мучителен был выбор! Однако когда пальцы сжали хрупкую шею, и Александр прочитал в глазах Валентины ненависть, он принял решение – убить, одним движением пальцев переломить шею, как он сделал с Катериной, которая трое суток металась по башне, ища средства, чтобы свести счеты с жизнью, одержимая призраком Брины Он пожалел ее – убил Но сейчас он жалел себя Как там у Тургенева говорилось любовь любовью, а спокойствие дороже Его спокойствие, нарушаемое целое столетие лишь мелкими стычками с сыновьями, вдруг опротивело ему – и через секунду, он уже толкал Валентину к кровати, чтобы утолить ей страсть. Возможно, с томлением уйдут прочь и остальные сомнения Сомнение в целесообразности наличия женщины в его затворнической жизни Вообще и этой женщины в частности
Валентину тоже толкало к нему желание Желание жить Он слышал, как она раздевается, и с трудом сдерживался, чтобы не обернуться Один взгляд на шею, и ничего от остального тела попробовать он не успеет Он шурудил в камине кочергой, желая, чтобы та обожгла ладонь, но как ни старался, не сумел почувствовать губительной силы огня Смерть заморозила все ощущения Подарить тепло способно лишь живое тело И оно ждет его в когда-то теплой, а теперь постылой супружеской постели В этой башне до него перебывало много мужчин и женщин, но на этих перинах спали лишь три – Брина, Катрина и Валентина И пока лишь двумя женщинами он овладевал на этой кровати, под этим балдахином, под треск этого камина
– Ты почему не в постели?
Своевольна А оттого еще более желанна Тело полно новой крови, выпитой из кубка, и он не тронет шеи Он даже бросит ей простынь на лицо, чтобы вампирская природа слишком быстро не взяла бы верх над мужской… Раз в столетие он может быть достаточно сильным для одного человеческого соития, или же нет? И он на веки вечные подчинен нечеловеческой жажде Но ведь на пару часов она может отступить, а потом Потом все решится так, как должно быть… Он получит то, что заслужил Или же не получит – за прошлые заслуги..
Но что это? Нет! Брина?! Валентина!
– Ты обещала мне бороться!
Он вскочил, прижимая безвольное тело к груди, но через секунду опомнился – швырнул на кровать через всю комнату, и оно утонуло в мягком пуху. Александр шел осторожно, выверяя каждый шаг, будто боялся угодить ногой в мышеловку. Тело на кровати оставалось неподвижным. Он склонился над ним, почти приблизился лицом к бледному живому лицу, как на нем вдруг открылись глаза. Александр отпрянул.
– Испугался?
Тело село, провалившись руками в перину, и чуть качнулось в сторону. Можно не смотреть в глаза – они пусты сейчас. Он за две недели прекрасно выучил все интонации голоса Валентины. Этих нот в нем никогда не было, это были не ее позывные.
– Нет, – соврал Александр, чувствуя, как кулак непроизвольно тянется к груди.
Живое сердце или мертвое, сейчас оно точно было не на месте. То в горле связки пережмет до хрипоты, то тут же в пятки провалится и пригвоздит его намертво к полу. Но тело не идет к нему, сидит на кровати и смотрит любуется, злорадствует, а потом вдруг начинает тянуться к нему руками:
– Иди же… Не этого ли ты хотел, Александр?
Да, сейчас он убедился, что из чужого рта вылетают слова на хорватском языке. Он мотнул головой, сильнее сжимая кулаки – руки так и тянулись к шее, чтобы выключить этот голос навсегда… Никогда в этих стенах не будет больше его женщины, и Брина никогда не выйдет из могилы. Он велит Эмилю привезти с городского кладбища освещенной земли и насыпать над ее надгробием целый курган.
– Уйди с миром, Брина. И ты получишь то, что хотела. Валентина уедет из замка навсегда. Я тебе обещаю… И ни одна женщина не переступит больше порога этой спальни. Согласна ли ты на такие условия?
Его голос опустился до шепота, когда тело с диким нечеловеческим хохотом легко соскользнуло с высокой кровати на пол.
– Ты обещаешь?
Тело приближалось. Неумолимо. А он ногой двинуть не мог, ни рукой.
– А кто поверит обещаниям Александра Заполье? Который обещал любить жену и в радости, и в горе…
– Не смей! – почти прокричал он и поднял руку с растопыренными пальцами, чтобы не подпустить призрака, завладевшего живой плотью, ближе. – Не смей ставить мне в упрек то, что нарушалось тобой с момента нашего венчания. Что сделано, то сделано, и нам нечего больше делить в мире живых… Уходи!
– Только с тобой… И в горе, и в радости на веки вечные…
– Нет!
Он не давал ответ, он не хотел, чтобы Брина заставила Валентину сделать последний решающий шаг. Но она его сделала, и обе его руки оказались на шее, тонкой, хрупкой, безжизненной
– Сделай это сразу, – прошептали злобно чужие губы. – Ибо тебе не победить меня, а ты не хочешь причинять ей боль. Я знаю, что не хочешь… В тебе осталась твоя мужская слабость. Ты умеешь любить, но любовь твоя жалка, ибо ты сам жалок.
– Много грехов на мне, Брина, и еще одно убийство не увеличит их тяжести, а вот ты только сильнее прикуешь себя к миру, в котором ты уже ничто, бесплотный дух. Злой, но бессильный Подумай, кому на самом деле ты вредишь…
– Тебе! И только тебе!
Александр смотрел в пустые глаза – чернее ночи, в них не осталось даже серого ободка, настолько расширились зрачки Его пальцы дрожали – в нем боролись два желания: убить Валентину и бороться до конца, С Катриной он боролся, а толку… Но сейчас Брина решилась на разговор – возможно слова, пусть и наполовину пустые, сумеют усмирить призрака
– Ну что же ты медлишь? Сделай, что тебе так хочется сделать..
Она выгнула шею и подалась к нему плечом – обе руки заняты, а передавишь шею и конец. Она знает силу его рук и действует наверняка.
– Давай же… В ней вкусная горячая кровь Это как раз то, чего тебе не хватает..
А вот тут Брина просчиталась – он сыт. И настолько напуган, что голод впервые не имеет для него никакого значения.
– Сейчас не полдень, как… Как это возможно?
Призрак расхохотался, и Александр еле успел переместить руки с шеи на плечи, чтобы Брина сама не переломила шейные позвонки Валентины об его железные пальцы – тело забилось в конвульсиях, но он держал его крепко. Пусть на коже останутся синяки, зато кожа останется теплой.
– Так я тебе и сказала, мой любимый Александр..
Тело задергалось еще сильнее, и ему потребовалась немалая выдержка, чтобы подтянуть его кверху и на вытянутых руках донести до кровати – мягкие перины уберегут Валентину от падения, когда он наконец сумеет разжать пальцы, но нет – они точно сделались не его, суставы скрипели и только Он навалился на ту, что еще четверть часа назад была Валентиной, и замер Призрак сумел вывернуть голову девушки из-под его плеча, чтобы открыть рот:
– Ты можешь попытаться сделать и это!
Снова дикий смех. Безумный… И желание не слышать его помогло Александру разжать пальцы и заткнуть ладонями уши, но предательская мягкая перина не позволила ему встать Он щупал ногами воздух, но не мог согнуть ногу в колене.
– Так что же ты? – донесся сквозь пальцы голос Брины. – Медлишь? Знай, я буду сопротивляться, и одно твое неловкое движение, и она – мертва.
Александр вжал пальцы в перину, как полчаса назад, когда мог еще говорить с Валентиной, рисуя себе единение их тел. Он и без Брины знал чудовищную силу своих рук и пытался вытянуть из Валентины согласие на близость с ним, давая те обещания, которые не думал выполнять. Брина права, ему верить нельзя, но Валентина этого не знает. Она глупа, она поверила Дору…
– Тина! – он вдруг позвал ее так, как не звал никогда. Он позвал ее сейчас с тем же неистовством, что гнал прочь все две недели. – Тина! Тина!
Он схватил девушку за плечи – как же они хрупки, точно чашки из тонкого фарфора.
