Текст книги "Последний глоток сказки: жизнь. Часть I и Последний глоток сказки: смерть. Часть II (СИ)"
Автор книги: Ольга Горышина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)
Глава 9 «Пять мертвых дней»
Домой они добрались за две ночи: вампиры не соблюдали скоростной режим, а на запруженных участках дороги другие машины при их приближении вежливо жались к обочине. Гроб тут же занесли в склеп, где и летом было довольно холодно: положились в том на горбуна. Заодно приказали Серджиу сколотить новый гроб. Он закончил его к следующему вечеру, но на обивку ушел лишний день. В итоге шел уже пятый день с момента смерти Валентины.
Ночь накануне похорон, когда тело Валентины все еще лежало в дорожном гробу, выдалась тревожной. Эмиль не присел ни на секунду, и граф, не выдержав, велел ему убираться в чистое поле, но через час был вынужден обернуться на его тихие шаги: профессор Макгилл, прижимая руки к груди, медленно преодолевал ступеньку за ступенькой.
Дору, ни на минуту не оставивший отца наедине с мертвой девушкой, соскочил с пьедестала, на котором стоял его собственный гроб. Причиной стало тихое мяуканье, доносившееся из-под плаща Эмиля.
– Святой Ангел! – прошептал Дору, сам не зная еще, чего испугался, и встал между братом и отцом.
Граф поднялся с колен, ка которых провел целый день подле стоявшего на полу пока еще временного пристанища Валентины, и, выпрямившись, одернул черный пиджак. Эмиль вытащил из-за пазухи руку, и черный кот, схваченный за загривок, беспомощно принялся болтать в воздухе всеми четырьмя лапами и дико орать.
– Милый Эмиль, – заговорил граф сухо и спокойно. – Раньше легенды передавались из уст в уста. Потом их напечатали в книгах, но типографская краска не сделала их реальнее. Слава Богу, как сказали бы наши живые соседи, солнце слишком рано зашло, и ты не добрался до сборника трансильванских сказок, а то двумя близнецами в соседнем городке стало бы меньше, и ты бы, глазом не моргнув, забрызгал их невинной кровью рубаху бедной Валентины в надежде оживить ту, кому не суждено было жить. Мне вот интересно, – добавил граф скороговоркой, чтобы не сорваться на крик, – где ты раздобыл этого кота?
Эмиль молчал.
– Отец, да пусть уже кот перепрыгнет через гроб! – и Дору, не глядя, махнул рукой в сторону мертвой девушки. – Сумасшедшим надо потакать…
– А если она проснется? – проговорил Эмиль чуть ли не по слогам. – Вы будете продолжать считать меня сумасшедшим?
Повисла гробовая тишина. В склепе с четырьмя гробами не могло быть иной. И стало слышно, как в мастерской горбун старательно стучит молотком.
– Верни кота хозяевам, – отчеканил граф. – Бедняга так напуган, что не вспомнит дорогу домой.
И вдруг голос его смягчился, и граф опустил на плечо Эмиля руку: обнять или чтобы самому не упасть, профессор Макгилл так и не понял.
– Увы, мой мальчик, если бы простой тенью, светом свечи, прыжком этого несчастного кота через гроб я мог бы превратить мою Валентину в вампира, неужели я бы не сделал этого без твоей помощи? Она мертва. Это моя последняя ночь с ней. Я прошу, избавь меня от этого цирка. Мне приятно твое рвение помочь моему горю, и в то же время мне немного обидно, что столетний вампир не понимает разницы между настоящей и эфемерной смертью. Понимания я не требую, понять это невозможно тому, кто никогда не любил. Я прошу уважения. Теперь оба оставьте меня. Нет, Дору, погоди. Возьми лопату и вырой яму подле могилы матери.
– Зачем там?
Но граф отвернулся слишком быстро, слишком – и Дору понял, что тот плачет, и тихо вышел, подталкивая в спину Эмиля, который пошел вправо с котом, а Дору налево, в сторону кладбища. Они даже не обменялись взглядами. Только шаги их удалялись в противоположные стороны в унисон. Они оба вмиг разучились ступать тихо и вспомнили как это – тяжело вздыхать.
Граф не утирал слез. Он опустился на колени подле гроба и уткнулся лицом в грудь мертвой. К действительности его вернул горбун, который виновато откашлялся на верхней ступеньке лестницы.
– Я хотел только спросить про крест…
– Сделай крест, – ответил граф, не пряча от горбуна заплаканных глаз. – Ей он не нужен, это для меня…
Горбун кивнул и удалился, проклиная свою хромую ногу, которая не позволяла ему ступать бесшумно. Александр расправил на груди девушки мокрую от его слез рубаху и аккуратно прикрыл розами мокрые места. Затем потянулся было за свечой, но решил все же не зажигать. Серое платье в кровавых розах, которое он давным-давно расправлял на груди жены, настолько явственно встало перед его взором, что Александр в страхе зажмурился, а когда открыл глаза, с еще большим неистовством принялся закидывать белую рубаху белыми цветами. Потом резко вскочил и бросился вон из склепа.
На кладбище он с трудом остановился подле свежей ямы и взглянул на сына, который сидел на выросшей горке земли, поставив лопату между ног.
– Рарá, я всю дорогу боялся, что вы закопаете ее под окном склепа.
По губам Александра скользнула горькая усмешка.
– Эту сказку тебе мать рассказала? Она румынская. Нет, я собственноручно поставлю белый крест на ее могилу. Закапывай ее или не закапывай под окном спальни или под ореховым деревом, даже под яблоней – все бесполезно. Я и здесь, на кладбище, готов все ночи напролет молить Валентину восстать из гроба, только это не поможет. Я больше не верю в сказки. Я пытался поверить в одну со счастливым концом, но у меня ничего не получилось… Я убил ее. Я, не Эмиль.
Граф замолчал.
– Рарá, простите меня! Я не должен был привозить в замок живую девушку…
Дору вскочил на ноги, но зацепился за лопату и растянулся на земле. Однако за секунду поднялся, чтобы броситься к отцу на грудь, но тот уже развернулся и молча шел по дорожке в сторону полуразрушенной стены, которая отделяла фруктовый сад от кладбища. Дору в бессильной злобе ударил кулаком по холмику свежей земли, потом уткнулся в нее носом и беззвучно зарыдал.
Александр запретил себе оборачиваться к сыну. Эти последние часы безраздельно принадлежат Валентине, и у него осталось одно невыполненное обещание. Он подошел к яблоне и нагнул верхнюю ветку, чтобы достать несколько самых спелых яблок. В карманы не влезло даже одного, и граф расстегнул пуговицы, чтобы завернуть пяток в полу пиджака.
– Хозяин… – тихо позвал его горбун, высунувшись из двери мастерской. – Все готово.
– Завтра! – махнул рукой граф. – Мы переложим ее в гроб, заколотим и похороним в предрассветный час. Я не отдам последнюю ночь смерти.
Горбун тотчас исчез за дубовой дверью. Граф сделал еще шаг, но тут дорогу ему преградил Эмиль.
– Отец, – голос его дрожал. – Здесь что-то не так. Ее тело не разлагается, на коже нет ни одного трупного пятна…
Граф сжал кулаки.
– Ты посмел прикоснуться к ней!
Эмиль выпрямился – оба высокого роста, они прямо смотрели друг другу в глаза.
– Я не хочу, чтобы вы похоронили живого человека…
– Живого?! – рассмеялся Александр зло и чуть не обронил яблоки, которые нес в пиджаке. – Это не летаргия! Но если тебе станет от этого легче, то иди в мастерскую и вставь в гроб дыхательную трубку и приделай колокольчик. Будешь каждую ночь ходить с лопатой в караул и, может, днем тебе поможет Серджиу, – и вдруг лицо его приняло вид посмертной маски. – Я прошу оставить меня в покое. В эту ночь, в этот день и до рассвета следующего дня я не хочу видеть в склепе ни тебя, ни Дору.
Он замолчал, но лишь на мгновение:
– Я действительно верю, что ты желал Валентине добра. Ты безусловно прав, я всего лишь чудовище, которое не имеет права на второй шанс. Возможно, я действительно придумал себе любовь от скуки… Это пройдет. Так что не чувствуй себя виноватым. Ты желал ей добра. Я же только причинял боль…
Александр прожег Эмиля взглядом, и тот понял, что каждое слово его приемного отца – ложь. Граф Заполье не простил его и никогда не простит. Они с Дору совершили непоправимую ошибку. Он действительно не знает, что такое любовь, но безмерную ненависть ощутил – здесь, сейчас, она лилась из глаз графа потоком смертоносной лавы. Александр Заполье не причинит ему вреда, но в этом замке он больше не сын и даже не желанный гость. После похорон он заберет свой старый чемодан, кукол Валентины и уйдет навсегда с зачарованной трансильванской земли. Дору сам решит – остаться с отцом или последовать за названным братом. Валентина разделила их не жизнь на до и после: после ничего хорошего не будет, а до – точно не было.
Хозяин замка тем временем дошел до склепа и, боясь обронить яблоки, не сводил глаз со ступеней. Но на последней что-то заставило его поднять глаза: Эмиль зажег свечу, наглец! И… закрыл гроб. Александр в гневе спрыгнул с последней ступеньки и оступился: яблоки покатились по каменным плитам и замерли у ног Валентины, которая вынырнув из темноты, запрыгнула на крышку дорожного гроба.
Александр замер и до боли зажмурился: он хотел и не хотел сходить с ума.
– Так и будешь стоять? – услышал он знакомый голос. Может, немного простуженный от сырости склепа и оттого сиплый. – Я в отличие от тебя не кусаюсь…
Александр не знал, сколько прошло времени с того мгновения, как Валентина дунула на свечу, погрузив склеп во тьму, до того, как он начал различать очертания ее тонкой фигуры. Она спрыгнула с гроба, с грохотом откинула крышку и принялась выкидывать из гроба розы – одну за другой. Она подкидывала их вверх, те описывали в воздухе круг и падали на каменный пол – прямо к его ногам.
– Ты принес мне яблоки, – прохрипела девушка. – Но я не стану есть с пола… Принеси новые… И если вдруг у тебя есть молоко… Нет, лучше яблоки!
Александр попятился и закрыл спиной проход. Он не сводил глаз с лица девушки и заметил, как та сразу насупилась.
– Яблоки! – выкрикнула она со злобным хрипом, но тут же добавила уже тихо: – Я хочу яблок прямо сейчас, – И снова громко и зло: – Ступай за яблоками!
Граф вжался руками в стены – теперь его было не сдвинуть с места даже тараном.
Они минуту смотрели друг другу в глаза. Затем Валентина со вздохом, больше похожим на стон, поднялась на ноги, тряхнула головой, и волосы – те, что не приклеила к затылку запекшаяся кровь – ореолом поднялись над головой и упали на худые плечи. На мгновение она замерла, а потом резко подпрыгнула, довольно высоко, но граф, ожидавший подобный маневр, рванулся вперед и поймал ее у самого потолка, не дав возможности перепрыгнуть через его голову. Затем швырнул в гроб, прямо на острые шипы роз, но Валентина даже не ойкнула. Зато заскулила и беспомощно забарахталась в его руках, когда он принялся стягивать с нее рубаху.
– Если я не прав, то ты получишь ее назад! – прошептал Александр, комкая рубаху дрожащими руками.
Нагая Валентина выпрыгнула из гроба, но тут же рухнула на каменный пол, спрятала голову в коленях и заплакала. Тихо. Совсем, как живая.
Граф отвернулся, аккуратно сложил рубаху и сунул за пазуху под рубашку, туда, где у живого человека бьется сердце.
– Я сейчас принесу тебе новых яблок. Но если хочешь, можешь пойти со мной в сад и выбрать их сама, – сказал он тихо, продолжая стоять к ней спиной.
Валентина, не отнимая головы от колен, глухо прошипела:
– Отдай мне мою рубаху.
– Никогда, девочка моя. Никогда ты ее не получишь. Ты никуда отсюда не улетишь. Ты – моя. Наконец-то ты полностью моя.
Он услышал за спиной шум, но ноги его будто вросли в каменный пол. И разум тоже вопил – не оборачивайся, не оборачивайся…
– Я вернусь, я обещаю… – девичий голос звучал совсем близко. – Только слетаю на озеро. У вас в горах должно быть озеро, я чувствую его…
– В саду есть пруд, – проговорил он севшим до баса голосом.
Но девушка за его спиной не слушала его слов.
– А если там есть упавшая ель, я буду танцевать на ней… Ну взгляни же на мои волосы!
И он обернулся. Валентина тут же отступила на шаг, подняла руки к голове, и тонкие пальцы замерли в спутанных волосах.
– Я не могу их расчесать. Не могу…
Когда Валентина заплакала, тихо и жалобно, Александр стиснул зубы и еще сильнее прижал рубаху с вышивкой к своей груди. Валентина зарыдала в голос и стала безжалостно рвать на голове волосы прядь за прядью.
– Я хочу искупаться, пожалуйста…
– Я отведу тебя на пруд, – говорил Александр чужим голосом. – Или нальем воды в лохань в твоей башне, согласна?
– Мне здесь душно!
Она вскочила на ноги и раскинула руки, точно крылья.
– Я хочу летать… Отдай мне мою рубаху! Я вернусь, я обещаю…
– Я больше не отпущу тебя! – вскричал Александр. – Я столько раз терял тебя при жизни, что мертвую буду держать у груди…
Он заметил на ее губах едва уловимую улыбку и вздрогнул.
– Хорошо… – почти пропела она. – Только держи меня крепче…
И метнулась к нему, но Александр перехватил ее тонкие руки, когда ледяные пальцы коснулись расстегнутого ворота его рубашки. Лицо Валентины исказилось злобой.
– Я всего лишь хотела обнять тебя и поцеловать.
Тонкие пальцы по-прежнему тянулись к его груди, но граф крепко держал Валентину на вытянутых руках. Она поджала ноги и повисла на них. Но его хватка выдержала ее напор – пальцев он не разжал.
– Милая моя, ты не получишь свою рубаху. Никогда. Запомни это и не злись напрасно.
Он подхватил невесомое тело на руки, продолжая крепко сжимать оба запястья правой рукой, и, осторожно ступая, вышел из склепа. Дошел до сада, не встретив на пути никого из домашних, и опустил Валентину на траву. Даже не взглянув на него, она тут же рванулась в сторону и растаяла в ночной тьме.
Глава 10 «Первая ночь вдвоем»
Граф медленно шел в сторону сада – теперь уж точно спешить было некуда. Он зря ругал Эмиля: мальчик оказался прав… А ругал, потому что не верил. Когда на третий день Валентина не восстала из гроба, ему захотелось заколотить в него самого Эмиля серебряными гвоздями, но желание быстро сошло на нет, когда разум напомнил ему, что с профессором по нечисти серебряными гвоздями не справиться. Теперь надо будет проконсультироваться с ним относительно новой природы Валентины. По всем признакам она стала вильей – или русалкой, как называют таких мертвых девушек в ее родной культуре. Эмиль все высчитал – она умирала в танце, думая о будущем материнстве. Эмиль…
Александр сжал губы, чтобы не выругаться на родном языке. Понять, что творится в голове этого чокнутого профессора невозможно – проверял ли он гипотезу или действительно заметил что-то особое в Валентине еще тогда, когда она в беспамятстве лежала после его укуса. Между ними состоится разговор – довольно серьезный, в котором он не будет стесняться грубых выражений.
Александр опустился под яблоней на траву и стал ждать. Он смотрел на чистое небо, сверкающие звезды и почти полную луну и счастливо улыбался. Валентина жива и это главное. А кто она не имеет никакого значения. Она – его, вся без остатка. Ради любви можно пожертвовать даже мечтой о ребенке. Любви без жертв не бывает.
– Я хочу вон то яблоко! С самой верхней ветки!
Граф подскочил – все слушал, не будет ли в пруду всплеска, и не услышал шелеста травы под самым боком. Валентина раскинула руки, но он тут же погрозил ей пальцем. Тогда она обиженно обнажила зубы, и Александр замер, вдруг испугавшись, что сейчас увидит во рту клыки. Нет, клыков у нее не было – зубы ровным рядом жемчужин сверкали под бледной губой. В легком прыжке и с таким же легким каменным сердцем он сорвал яблоко и протянул на ладони насупившейся Валентине. Она взяла его и тут же откусила кусочек.
– Дай другое! Это невкусное!
Яблоко полетело ему в лицо, и он еле успел отклониться.
– Выбирай сама! Прыгать ты умеешь!
И он исчез – вспорхнул на карниз окна своего кабинета и стал наблюдать за садом сверху. Валентина металась между деревьями с бешеной скоростью, но устав от безуспешных поисков, вернулась под яблоню. Взглянуть наверх ка башню она даже не догадалась.
– Ты сможешь с ней справиться, – сказал Александр сам себе, но довольно громко.
От переизбытка чувств он с трудом контролировал не только голос, но и все остальное тело. Сейчас как еще сорвется нога с карниза…
– Будет трудно, но ты сможешь. А кто сказал, что ты заслужил легкое счастье?
С безумной улыбкой граф распахнул окно и бросился через кабинет по коридору к лестнице.
– Серджиу!
Горбун ждал его внизу.
– Серебряный сундук, серебряное распятие и Библию в серебре. Живо! – и добавил, когда горбун недоуменно заморгал. – Они в церкви. Я жду тебя на кладбище! Живо!
Граф бежал задворками, минуя сад, и ему даже показалось, что он едва дышит, когда замер подле вырытой сыном могильной ямы. Горбун пришел не скоро, но сейчас даже секунда вдали от Валентины показалась бы графу вечностью, и он со злостью швырнул горбуну рубаху, и тот без всяких инструкций спрятал ее в серебряный сундучок, придавив Библией и распятием, и бросил сундук на дно могилы.
– Теперь зарывай! – скомандовал граф.
– Как? А как же гроб?
– Оставь гроб себе… – махнул рукой Александр и, даже не взглянув на вытянувшееся лицо слуги, побежал в сад, бросив уже издалека: – Она ожила!
Он подбежал к Валентине со спины, и она не вздрогнула, когда он опустил ледяные руки на ее обнаженные плечи – теперь могильный холод стал их общим. Она медленно повернулась к нему и прильнула к груди, запуская тонкие пальцы под рубашку, но не найдя там искомого, резко отстранилась и заплакала.
– Не злись на меня, – прошептал Александр, привлекая ее обратно к груди. – Я верю… Мечтаю поверить в твое желание вернуться, но знаю, что ты не сможешь этого сделать, потому что твоя нынешняя природа возьмет свое. Желание свободы сильнее твоей любви ко мне, если она вообще в тебе есть… Поэтому я надежно спрятал твои крылья. Смирись с тем, что твое заточение в моем замке продлится вечность.
– Я надоем тебе за вечность, – прошептала узница, не делая никакой попытки отстраниться от своего тюремщика.
– Тогда я верну тебе рубаху, но не минутой раньше. Скажи, – Александр отстранил ее от себя, чтобы заглянуть в глаза. – Ты действительно хочешь яблоко?
Валентина отрицательно мотнула головой.
– Я хочу купаться и хочу расчесать волосы. И не смей запихивать меня в пруд. Он цветет! Отведи меня на озеро, раз я не могу летать.
Граф улыбнулся.
– Я летать пока что не разучился и с удовольствием подниму тебя на альпийский луг.
Она опять отрицательно мотнула головой.
– Я могу до него добежать. Оставь ухаживания для живых. Мне они ни к чему…
И тут же сорвалась с места, метнулась к замковой стене, вскочила на нее и спрыгнула вниз. Граф бросил пиджак под яблоню и кинулся догонять беглянку, но настиг ее уже высоко в горах и только благодаря спутанным волосам, которыми Валентина зацепилась за старое сухое дерево. Она сидела на поваленном стволе и плакала, стараясь по волоску отодрать себя от коры. Граф с улыбкой присел рядом и запустил острые ногти в узелки светлых волос. Без слова благодарности Валентина сорвалась бежать дальше, едва почувствовала свободу, но граф схватил ее за волосы, и Валентина с диким плачем упала в прошлогоднюю листву, увлекая его за собой. Волосы оставались короткими, но граф знал, что скоро они будут ниже пояса, а может и вообще дорастут до пят.
– Я не человек, – прорычал он Валентине в лицо. – И могу бегать быстрее тебя. Просто давно этого не делал, предпочитая крылья летучей мыши, но ради тебя я готов уступить главенство ногам. Или ты все же устанешь убегать от меня раньше, чем я научусь бегать?
Валентина извивалась в его руках, но скинуть его с себя и подняться на ноги не могла.
– Я сильнее тебя, – продолжал рычать Александр. – Запомни это. В окрестных лесах нет ни одной тропы, которую я бы не знал. Ты не спрячешься от меня.
Затем присел и усадил ее к себе на колени. По привычке захотел сорвать с себя халат, но не было даже пиджака, чтобы укрыть обнаженное тело Валентины, а потом вдруг вспомнил, что ей не холодно, поэтому просто сжал в объятьях, потому что желал этого больше всего на свете.
– Я знаю, как тебе сейчас тяжело, – шептал Александр, касаясь губами холодной щеки. – Но верю, что ты научишься контролировать свои желания. Я же научился.
Валентина отстранилась и уставилась на него прищуренными глазами.
– Я знаю, что ты пил мою кровь. Только не помню, когда и где…
– Да, пил, – вздрогнул Александр, но не растерялся. – Забыла, что ты сама мне ее предложила? А какой же вампир откажется от подобного подарка…
Валентина не отвела взгляда, но так и не распахнула глаз.
– А больше ты ничего не помнишь? – спросил Александр осторожно.
Он провел рукой по ее щеке, спустился по шее и замер на одной из ее грудей. Она склонила голову на бок и посмотрела как бы сквозь него.
– Я помню наш танец. Зачем ты его остановил?
– Потому что я – вампир, а ты была смертной девушкой, горячей, как раскаленный утюжок. Теперь же я готов танцевать с тобой хоть целую вечность!
– А я не хочу танцевать с тобой! – выплюнула она ему в лицо. – Пусти!
Она попыталась вырваться, но на ее груди лежала только одна его рука, другой Александр сильно сжимал ей запястье. Его счастливая улыбка встретилась с ее злобной, и в миг их холодные тела согрелись, и Валентина сама прильнула к его груди, открывая лицо для поцелуя. Но поцелуй был совсем не такой, какой она подарила ему в рождественский снегопад. Она прикусила ему губу, и граф со стоном оторвался от нее. Затем тихо сказал:
– Ты знаешь, что иногда один поцелуй говорит больше, чем тысяча слов?
Она отрицательно мотнула головой и снова попыталась вырваться. На этот раз Александр разжал пальцы, и Валентина в тот же миг исчезла из поля его зрения, но теперь граф не бежал, а медленно-медленно брел по лесной дорожке, поднимавшейся в горы. Прошлогодняя листва шелестела под ногами. Он нашел камешек и пнул его запыленным ботинком. Даже поднял глаза к небу, но, увы, увидел знакомую темноту, прорезанную вспышками неисчислимых звезд – здесь не бывает белых ночей, здесь все другое, но она полюбит здешние места. У нее нет выбора.
Как только до его слуха донесся всплеск воды, Александр тут же перешел на бег. Однако близко к озеру подходить не стал – не хотел мешать Валентине познавать ее новую природу. Сел в траву и счастливо заулыбался.
Валентина стояла в черной воде по пояс, спиной к нему, и в лунном свете брызги на бледной коже светились маленькими хрусталиками. Она долго и упорно расчесывала пальцами влажные волосы, то и дело отмахиваясь от круживших над озером летучих мышей. Граф не мог понять, чувствует ли она его присутствие и нарочно игнорирует, или же сейчас все ее мысли унеслись далеко-далеко от него и сосредоточились на волосах.
Он посидел еще какое-то время и, поняв, что приглашения ему не дождаться, скинул ботинки. И полностью раздевшись, сделал несколько нерешительных шагов к озеру. После смерти он не плавал и сейчас надеялся, что человеческие воспоминания вернутся к нему со старым умением держаться на воде.
Еще несколько шагов, и Валентина услышала его приближение. Руки ее скользнули вниз, она рванулась вперед и растаяла в водах озера. Граф на мгновение прикрыл глаза, потом с разбега забежал в воду и нырнул в глубину. Он плыл – тело все вспомнило. У тела тоже не было выбора. Надо искать вилью.
Александр обшарил все озеро, опускался на дно, распугал всех рыб, но девушку найти так и не смог. Схватив одну пятнистую рыбу за хвост, он вынырнул недалеко от поваленной ели. И счастье – Валентина стояла на самом краю ствола и балансировала над озером на одной ноге. Александр вновь погрузился в воду и вынырнул совсем рядом с елью.
– Хочешь рыбы?
Он поднял извивающуюся рыбину над головой, демонстрируя свою добычу со всех сторон, но Валентина отрицательно мотнула головой, и граф со злостью зашвырнул рыбину на середину озера.
– Я не хочу есть. Я хочу танцевать, – проговорила Валентина, прищурясь.
Граф вскарабкался на ствол и подал ей руку. Она улыбнулась ему, и в глубине ее глаз загорелся странный огонь. Александр в страхе крепко сжал ее тонкую мокрую руку своей такой же мокрой и стал внимательно наблюдать за вильей, гадая, что та сейчас выкинет. Но девушка стояла, не шелохнувшись. Только волосы ее развевались на легком ветерке. Однако оставляли лицо полностью открытым – Валентина стояла перед ним нагой во всей неотразимой красе мерцающего белизной мертвого тела.
Они молча глядели друг другу в глаза. Время плыло мимо них, и они его не замечали. Наконец Александр догадался, что она ждет, когда он начнет танец. Он поклонился ей, будто они были в танцевальной зале, одетые как на бал, а не абсолютно нагие и мокрые на стволе поваленной ели. Он нашел дрожащей рукой ее талию. Валентина тут же опустила руку ему на плечо, и граф оторвал ее от земли, увлекая в холодную высь ночи. Она перебирала в воздухе ногами, будто они скользили по паркету, а он даже поймал себя на мысли, что считает шаги, чтобы не сбиться.
Они не разомкнули своих взглядов, обволакивая друг друга их томностью, и первая светлая улыбка наконец скользнула по лицу мертвой девушки. Она прикрыла глаза своими прозрачно-матовыми веками, и граф расценил это как приглашение к поцелую. Но лишь их губы встретились, Александр потерял равновесие, и они пушечным ядром упали в озеро, подняв огромный фонтан серебряных брызг. Но рук своих не разжали и, едва почувствовав под ногами ил дна, вновь закружились в вальсе, и граф, уже не опасаясь ничего, нашел губы своей Валентины.
Она его – вся без остатка, и он не боится больше, что не вынеся натиска мертвых ласк, она умрет в его объятьях – или он в очередной поцелуй совсем не играючи прокусит ей шею. Между ними не осталось и тени страха, а любовь дело наживное. Главное, она сейчас не рвется из его объятий, а сама льнет к нему, обволакивая тело руками с настойчивостью морских водорослей.
Звезды уже начали гаснуть, когда они выбрались на берег. Александр растянулся на траве и принялся с досадой считать звезды – ему хотелось, чтобы эта ночь никогда не кончалась. Он приподнял кружившуюся голову: Валентина спокойно расчесывала волосы, прядь за прядью, погружая в них пальцы, сложенные в форме гребня. To и дело она бросала в его сторону недоуменные взгляды, а потом перекатилась к нему и стала проделывать то же самое с его волосами, и они ей понравились куда больше собственных – и густотой, и тем, что были короткими.
Александр прикрыл глаза от удовольствия и заодно чтобы не видеть досаду на блестящем лице вильи. Он подумал, что если сейчас взойдет солнце, он не очень– то и расстроится, потому что умрет абсолютно счастливым.
– Тебе надо уходить, – услышал он над самым ухом голос Валентины.
Александр с неохотой приоткрыл один глаз: она стояла над ним, размахивая одеждой. Он сел, и Валентина кинула ему сперва брюки, потом рубашку и, исчезнув на мгновение, вернулась с ботинками, которые успела обтереть от пыли.
Александр хотел поблагодарить ее за заботу поцелуем, но подумал, что не сдержится и снова утащит ее в воду, и тогда их первая ночь станет для него последней. Он поблагодарил словами и протянул Валентине руку, но та лишь удивленно воззрилась на его пальцы.
– Идем домой, – пояснил он тихо свой жест.
– Я дома, – ответила она так же тихо. – Мне незачем куда-то идти.
– Ты забыла, – голос его сел от волнения. – Забыла, что попросилась только искупаться.
Его рука настойчиво потянулась к ее руке, и Валентина отступила еще на два шага.
– Ты вернешься со мной в замок! – прорычал граф.
Он держал ее взгляд, хотя она и не прятала глаз. Пора уже понять, что над ней сила его убеждения больше не властна. Валентина перестала быть живой, она даже не была одной из них, она была другой… Пусть тоже мертвой, но другой.
– Я прошу тебя, – заговорил он мягко. – Лишь сядет солнце, мы сразу же вернемся сюда. И я поймаю для тебя лучшую рыбу. Идем. Рассвет приближается.
– Оставь меня здесь. Я буду ждать тебя каждую ночь. Я ведь все равно не могу никуда улететь. Ты забрал мои крылья, и я принадлежу тебе. Но позволь мне остаться на озере. Не укладывай меня обратно в гроб. Мне в нем душно.
– Я бы очень хотел чувствовать тебя рядом даже во сне, но знаю, что это против твоей природы. Башня по-прежнему ждет тебя, и завтра же я велю купить новую ванну. А если и замок для тебя клетка, то у нас обширный сад – выбирай любое дерево, и я обещаю почистить для тебя пруд. А сейчас идем.
Валентина молча отвернулась от него и медленно пошла по траве обратно к озеру.
– Вернись! – тихо позвал граф.
Она не обернулась, ноги ее уже обволокло водой.
– Валентина! – граф впервые назвал ее живым именем. – Тина!
Вилья замерла, но не обернулась.
– Тина, – сказал Александр совсем шепотом, потому что знал, что девушка услышит его все равно, а такие вещи не кричат в рупор: – Я люблю тебя, Тина!
Она медленно обернулась к нему и стала выходить из воды – шаг за шагом сокращая между ними расстояние. Когда ее обнаженная грудь коснулась пуговиц на его рубашке, Валентина сказала:
– Александр…
Он замер – неужели вспомнила?
– Это мои слова… Не надо их говорить.
– Твои? Так повтори их… Я очень хочу их услышать.
Ему показалось, что в ее глазах заблестели слезы, лишь показалось. Она тряхнула головой, как бы отгоняя наваждение и, сделав шаг назад, произнесла уже довольно холодно:
– Ты сказал – любишь? Тогда отпусти меня. Любить – это давать. Верни мне мою свободу и тогда… И тогда я, быть может, останусь у тебя в замке.
– Любовь – это не свобода. Любовь – это привязанность. Я слишком долго был свободен, чтобы возненавидеть свободу, и я не хочу ждать еще три столетия, чтобы и ты возненавидела свободу и согласилась на брачные узы. Я буду расчесывать тебе волосы, приносить на рассвете парное молоко, ловить тебе лучшую рыбу в сумерках…
– Я могу все это делать сама.
– Я знаю, но ведь намного приятнее, когда кто-то делает это для тебя.
– А я? Я должна буду заманивать для тебя жертв? Какие девушки тебе нравятся? Или не имеет значения? Даже если это будет юноша? Мне легче заманить юношу… Ты это знаешь…
Александр сглотнул, вспоминая подводные ласки, которые она без всякого стеснения дарила ему на дне озера.
– Нет, ты ничего не должна. Любить – это давать. И от тебя я буду ждать другой подарок, когда ты наконец скажешь от всего своего мертвого сердца, что любишь меня.
– Что ты сделал с моими крыльями? Ты сжег рубаху?
– Конечно же, нет. Вдруг ты мне действительно надоешь? Тогда я верну тебе крылья и помашу рукой вслед улетающему лебедю. А сейчас идем. Идем, Валентина!
Как не был быстр вампир, но сейчас вилья оказалась быстрее и успела отпрыгнуть от него раньше, чем Александр смог схватить ее за запястье.
– Подари мне день свободы. Улетай. Когда ты проснешься на закате, я буду рядом. Навсегда. Пока ты не вернешь мне рубаху.
Небо предательски светлело. Александр продолжал простирать руки к мертвой девушке, но та отступала к озеру, и когда ее щиколоток коснулась ледяная вода, граф раскинул руки, обернулся нетопырем и растаял в голубой дымке. Долетев до замка, он камнем рухнул под яблоню и, схватив пиджак, сорвал с ветки лучшее яблоко, чтобы предложить его вечером Валентине, и, как мальчишка, побежал к склепу. Этот день он проведет один, вспоминая ночь, которую они провели вдвоем.
