Текст книги "А. Г. Орлов-Чесменский"

Автор книги: Нина Молева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 40 страниц)

ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец
Елизавета Петровна, А. П. Бестужев-Рюмин

– Не стоишь ты, Бестужев, моей царской аудиенции. Чего надо, и Ушаков Андрей Иванович мог от тебя дознаться – мастак по таким делам он отменный. Да вот захотелось мне самой в глаза тебе посмотреть, как отвечать станешь.

– Ваше императорское величество, да я…

– Никто тебя еще спрашивать не начинал, а что от себя врать примешься, и знать не хочу.

– Ваше императорское величество, поверьте…

– Во что верить-то прикажешь? В то, как верно правительнице служить собрался? Как о детках ее на престоле российском хлопотал? Противу законной государыни заговоры строил? Кабы знать, о чем с Леопольдовной в последнюю ночь один на один толковал, казнить тебя было бы мало. Вот только не пойманный – не вор.

– Государыня, я готов нарушить все правила этикета, чтобы напомнить вам, только напомнить!

– И что ж это такое из памяти моей выпало?

– Что меня более двадцати лет не было в России – служба дипломатическая держала меня вдали от Петербурга и лишила возможности разбираться во всем происходящем при дворе. Если вы подозреваете меня в советах бывшей правительнице, они не могли иметь смысла.

– Вот тут твоя правда: чего ни наговорил правительнице, ничто красавице нашей не помогло. Да вот, кстати, чем это ты сестрицу мою двоюродную Анну Иоанновну прогневал, что на выстрел пушечный тебя к столицам не подпускала? Как-никак услугу ты ей оказал немалую.

– Услугу, ваше императорское величество?

– А в Киль ты для променаду, что ли, ездил? С зятьком моим герцогом Голштинским разговоры разговаривал? Слухи ведь потом пошли, будто из архива городского после твоего отъезда завещание матушкино пропало. Не так разве?

– Именно так, ваше императорское величество.

– Ишь, какой храбрый! Прямо признаешься, что супротив меня интригу плел? Ведь меня – меня! – матушка в завещании назвала, а ты его… одного не уразумел, кривая твоя душа, что подлинника-то там никогда не бывало. Здесь он, слышь, здесь!

– Осмелюсь сказать, ваше величество, что отпуск не всегда подлиннику во всем равен приходится.

– Батюшки, это еще что такое?

– А то, ваше императорское величество, что в отпуске не оказалось вашего имени.

– Не оказалось?

– То-то и оно. Тут по-разному можно рассудить: то ли князь Меншиков исхитрился, то ли голштинцы постарались, все одно – в духовной государыни Екатерины Алексеевны одна Анна Петровна с потомством упомянута.

– Подлог, значит? Ведь сама я за матушку имя ее ставила – грамоте-то она не умела.

– Подлог и есть. Только рассмотреть грамоту как следует не с руки мне было – времени не хватило.

– Так ты ее нечитанную прямо Анне Иоанновне и доставил.

– Вот теперь, государыня, сами и рассудите, что случилось. С чего бы императрице, в Бозе почившей, на Бестужева гневаться, в Петербург не пускать, отца его родного осудить?

– Об отце говорить не будем – там история долгая. Сам знаешь, от любви до ненависти путь, ой, какой короткий. А вот с тобой…

– А со мной все проще простого – приехал я пред светлые очи монархини с пустыми руками. Показал, мол, не нашлась духовная, и весь сказ.

– Как не нашлась? Видел же ты ее?

– Видеть-то видел, да решил грех великий на душу взять – изничтожить духовную, чтобы никому на глаза не попадалась. Мало ли голштинцы что удумать могут, да и не они одни.

– Изничтожил? Государынину духовную? Да как у тебя, проклятущего, рука на такое дело поднялась! А сестрица-то что же? Неужто поверила? Бирону и тому ни в чем не верила, а тут!

– Не поверила, врать не стану. Людей засылала других в Киль. Окольным путем у герцога Карла Дознавалась. Так на нет и суда нет. Гневалась покойная императрица очень, приказала мне немедля в Гамбург посланником возвращаться. Батюшку моего с досады с воеводства сняла, в деревню безвыходно жить отправила.

– Вон оно что… А Леопольдовна с какой стати тебя позвала? Каких советов от тебя дожидалася?

– Здесь и вовсе все просто. О сыне покойной императрицы беспокоилась, чтобы поперек дороги Иоанну Антоновичу встать не мог.

– Бастард-то? Совсем ты, Бестужев, ума решился!

– Да ведь это как посмотреть, ваше императорское величество. Не так уж и мало бастардов на престол подымалось по разным странам. А титулов да земель видимо-невидимо им передано.

– Себе в грех сестрица не поставила, а мне все монастырем да ссылкой грозилась. Спасибо, Бирон стеной за меня стоял, а так…

– Ваше императорское величество, стоит ли огорчать себя воспоминаниями. С Божьей помощью вернули вы себе отеческий престол, начали благополучное царствование…

– Ладно, ладно, иначе тебе уж сегодня не петь. Лучше скажи, что с бастардом? Где он?

– Государыня, я ничего о нем не знал и не знаю. Правительница же все дознавалась, не верила, хотела за родителем моим посылать. И послала бы, кабы не ваше счастливое воцарение.

– Ну, что ж, ступай, Бестужев, с Богом. Вин на тебе никаких противу меня нет. Живи себе спокойно. Службу, время подойдет, тоже тебе сыщем. Без дела сидеть не будешь.

– Ваше императорское величество, знаю, что беру на себя неслыханную смелость…

– Просить о чем хочешь? Проси.

– Нет, нет, милости вашей, государыня, я не заслужил, разрешите только два слова молвить.

– Да говори же, говори!

– Слыхал я распоряжение ваше, чтобы чернеца Пахома из ссылки освободить и даже в столицу привезти.

– Так что же? Тебе-то что?

– Государыня, есть ли у вас нужда в чернеце? Может, пусть спокойно доживет свой век, где бы ни был.

– Так ведь это поп церкви московской – Воскресения в Барашках, у ворот Покровских, что нас с Алексеем Григорьевичем…

– Государыня. Бога ради, государыня, не произносите этих слов. Вам не надо их говорить, а мне, вашему преданнейшему слуге, не следует слушать. Просто именно этого попа и не след привозить в Петербург. Окромя него во время венчания в церкви кто был?

– Шуваловы братья да Михайла Воронцов. Какие уж тут еще свидетели!

– То-то и оно. Шуваловы да Воронцов душой и телом вам преданы, лишнего слова не сболтнут, полагать надо, а поп… От такого свидетеля самая опасность. Да, может, его уж и в живых нету – чай не молоденький был.

– Вот ты о чем… Да ведь мне себя перед Алексеем Григорьевичем не оправдать. Как это – в одночасье ото всего отречься!

– Какое ж тут оправдание, ваше императорское величество! На то и власть ваша, чтобы по своей воле поступать. А того лучше сказать, будто нету того попа. Может, не сыскался или еще что…

– Разве так…

– Ваше императорское величество, я далек от мысли что-либо вашему величеству советовать, но ведь без свидетелей всегда сподручнее – у жизни ведь всякие повороты случаются. Тогда, в прошлом, венчание вас тешило, может, а теперь какой в нем для царствующей особы резон – путы одни.

– Тогда о семье поповской прознать надо. Помочь, коли что…

– И в том резона нет. Слухи пойдут, разговоры, догадки. Еще хуже выйдет.

– Так отступиться, по-твоему, что ли?

– Зачем отступаться, ваше величество. Можно и без вашего имени императорского как нельзя лучше устроить. Дознаться, какие прихожане в былом его приходе, кому богаче, подсказать. Много ли поповской семье надо! Поди, рублю и тому порадуются.

– Осмотрительный ты, Бестужев!

– О вашем царском величестве забочусь. Мало ли зла вас в жизни коснулось. Может, хватит? Может, И в спокое пожить пора, молодостью своей да красотой потешиться.

– Э, Алексей Петрович, полно тебе! Молодость! Четвертый десяток разменяла, того гляди, зеркала сторониться станешь.

– Не с вашей красотой, ваше величество. Господь сохранит ее в неприкосновенности. Кто же вам боле двадцати дать сможет!

– Вот ты какой, Алексей Петрович. А я все думала: и сердца у тебя нет, и до красоты женской ты не охотник. Ты завтра к обеду приходи, кстати и должность тебе определим, чтобы время не тянуть. А указ, чтобы снять с тебя вины все, я бы и сейчас подписала, так его еще составить надобно.

– Может быть, государыня, вы бы согласились с таким его прожектом. Если что не так…

– Ах, он с собой у тебя. Вот и ладно – давай подпись поставлю, праздник тебе от раза сделаю.

ЛОНДОН
Министерство иностранных дел
Правительство вигов

– Приятная новость, милорд! Алексей Бестужев назначен вице-канцлером.

– Подробности?

– Их еще нет. Известно только, что это результат первого и единственного разговора Бестужева с императрицей Елизаветой, от которого все, и Бестужев первый, ждали самых неприятных последствий. Императрица вышла вдвоем с ним из своих покоев, смеясь и опираясь на его руку.

– Даже Лесток не сумел ничего узнать?

– Заявление императрицы поразило его не меньше, чем маркиза де ла Шетарди. Даже Михаил Воронцов не мог скрыть неприятного для него удивления – он откровенно враждебен.

– Думаю, нашему посланнику следует не только принести свои поздравления новому вице-канцлеру, но и присовокупить к ним очень хороший подарок от королевских ювелиров. Озаботьтесь выбором, сэр. Вы поняли? Это должен быть очень хороший подарок. С такими дипломатами следует поддерживать хорошие отношения в любом случае и за любую цену. Он щедр или расчетлив?

– Скорее, просто скуп, милорд.

– Тем более подарок должен быть очень дорогим. Но самое главное, Грей. Его величество, как и министерство, недовольно сообщениями из Петербурга. Они недостаточно полны и не позволяют составить полного представления о новой императрице.

– Но мы получали немало рапортов.

– Которые оказались бесполезными. До сих пор наши министры утверждали, будто Елизавета отличается крайним легкомыслием, посвящает себя одним забавам и не думает о престоле. События последних недель свидетельствуют о прямо противоположном.

– Ее приход к власти был результатом случайности.

– Которой она тем не менее не преминула воспользоваться.

– Что же касается какой-либо политики…

– Грей, вы повторяете старые ошибки. Чего стоят одни победы русского оружия над шведами в Финляндии! Шведы готовы были и раньше заключить мир с Россией, но на условии возвращения им всех завоеванных императором Петром Первым земель. Теперь им придется отказаться от подобного требования. В этом немалая заслуга дипломатической ловкости графа Бестужева.

– Но ведь мы имели неоднократные и очень упорные предупреждения со стороны нашей корреспондентки из Петербурга – леди Рондо. Супруга министра в своих письмах настаивала на обманчивости впечатления, которое производит Елизавета.

– Что ж, тем хуже для нас, что мы не поняли истинной ценности чисто женских наблюдений. Остается удивляться, с какой ловкостью ведет себя императрица. Кстати, по мнению резидентов, чьими советами она преимущественно пользуется?

– Как ни странно, милорд, можно с уверенностью сказать, что прямых советчиков у нее нет. Елизавета выслушивает многих, но, в конечном счете, выводы делает сама. Один из таких удивительных примеров – судьба одного из князей православной церкви Амвросия Юшкевича. Амвросий приобрел исключительное расположение императрицы Анны после слова, которое он произнес на бракосочетании принцессы Анны и принца Антона Брауншвейгского. Императрица назначила его архиепископом Новгородским на место Феофана Прокоповича.

– Помнится, этот Амвросий был самым деятельным сторонником принцессы?

– И самым непримиримым противником Елизаветы. Тем не менее после переворота Елизавета долго беседовала с архиепископом без свидетелей, добилась полнейшего его раскаяния и сохранила за ним прежнее место при дворе.

– Раскаяние? Я бы сказал, понимание бесперспективности своего упорства. Все равно доверие такому человеку не свидетельствует о проницательности императрицы.

– Осмелюсь возразить, милорд. Мне кажется, императрица Елизавета не искала человека, которому могла бы доверять. Ее целью было – отколоть Амвросия от сторонников правительницы. Наказывая его, императрица приобретала ярого врага, наделенного редким ораторским талантом. Зато, прощая, приобретала церковного оратора, который ради сохранения собственной свободы и благополучия отдавал ей свой талант и влияние. Что же касается доверия, то непохоже, чтобы Елизавета дарила им даже самых преданных из своих приближенных.

– Насколько можно судить по депешам резидентов, идея назначения наследника также принадлежала самой императрице?

– О, да, в полной мере. Она потребовала немедленного приезда в Петербург своего единственного племянника, сына рано умершей старшей сестры, не посоветовавшись ни с кем из сановников.

– Вы так полагаете, Грей? Значит, перед нами удивительное стечение выгодных для России обстоятельств и родственных связей.

– Вы имеете в виду то обстоятельство, милорд, что будущий Петр III (если будущее его состоится) является наследником одновременно русского и шведского престолов? Но подобная ситуация никак не зависела от императрицы Елизаветы.

– Совершенно верно. Замысел принадлежал императору Петру Первому, но приобрел черты реальности только теперь. Его отец, герцог Голштейн-Готторпский Карл-Фридрих, – я имею в виду нового русского великого князя, – сын родной сестры короля Карла XII, с которым Петр Первый так успешно сражался под Полтавой. Говорят, старая столица государства – Москва – до сих вся перерыта земляными бастионами, спешно сооружавшимися в ожидании наступления Карла.

– Но, милорд, ему пришлось отречься от шведского престола, наследником которого он был официально объявлен в 1741 году. Наследником престола российского он стал 15 ноября 1742-го.

– Бог мой, отречение! Формальный акт, от которого всегда можно отказаться.

– Тем не менее принцу Петру-Ульриху опять-таки пришлось срочно принять православие с именем Петра.

– После чего императрица обязала всех священнослужителей именовать его на церковных службах ВНУКОМ ПЕТРА ПЕРВОГО. Такой довод для русского народа, по-видимому, является самым убедительным.

– Вот видите, как все благополучно складывается.

– Не совсем, милорд.

– Осложнения?

– Между императрицей и племянником.

– Такт скоро? Сколько же ему лет?

– Всего четырнадцать. Но он воспитывался в шведском духе, пренебрегал всем русским и сохраняет пролютеранские настроения. К тому же он достаточно неловок, не знает придворного обхождения, угрюм и готов проводить все время на солдатском плацу.

– Но ведь это говорит скорее о сходстве с русским дедом.

– Это и может быть одной из причин, вызывающих постоянное раздражение императрицы. Теперь она возлагает все надежды на женитьбу племянника, которая могла бы его несколько изменить.

ЛОНДОН
Дом лорда Вальпола

– Вы сочли нужным разбудить меня среди ночи, Гарвей? Что-нибудь случилось экстраординарное?

– Депеша из России, милорд, и известие от вице-канцлера графа Алексея Бестужева.

– Дайте мне хотя бы завернуться в халат – камин давно погас, и здесь совсем не жарко. Я слушаю вас.

– Раскрыт заговор против императрицы в пользу бывшей правительницы Анны и всей Брауншвейгской фамилии. В депеше посла указывается, что в заговоре приняли участие представители придворной аристократии. Это госпожа Наталья Лопухина с мужем и сыном, супруга старшего брата вице-канцлера графа Михаила Бестужева, австрийский посланник Ботта. Я назвал только главные имена.

– На что рассчитывали заговорщики и каковы были их силы?

– Из депеши неясно. Наш министр узнал только о начале следствия в Тайной канцелярии. Оно поручено этому пользующемуся очень дурной славой начальнику канцелярии Андрею Ушакову, генерал-прокурору Трубецкому и – представьте себе, милорд, – Лестоку!

– Лесток достиг уже такой силы? Что говорит по этому поводу вице-канцлер Бестужев?

– Как ни странно, его точка зрения совсем иная.

– А именно?

– Он считает все дело заведомо придуманным, чтобы вызвать у императрицы страх перед Брауншвейгской фамилией и оттолкнуть ее от союза и добрых отношений с Австрией.

– Участие в следствии Лестока говорит за его точку зрения.

– Бестужев сообщает, что Наталья Лопухина находилась в любовной связи с сосланным по делу Остермана и Миниха молодым Левенвольде. Она передала ему через доверенного офицера слова надежды на скорое возвращение из заключения. Это и послужило началом дела.

– Левенвольде? Мне эта фамилия кажется знакомой.

– Несомненно, милорд. Несколько братьев Левенвольде находились в близком окружении императрицы Анны, а один из них, как предполагали, даже в слишком близком, так что вызвал ярость официального фаворита – Бирона. В свое время братья существенно помогли Анне в восстановлении самодержавной власти. Другого Левенвольде молва связывала с овдовевшей супругой императора Петра Первого.

– Иными словами, с матерью ныне царствующей Елизаветы.

– Тогда это выглядит достаточно серьезно.

– И еще одна подробность, милорд. Именно императрица Екатерина за недолгое время своего правления возвела фамилию Левенвольде в графское достоинство.

– Тем более. Но вы назвали также госпожу Бестужеву-старшую.

– Она подруга Натальи Лопухиной и воспользовалась той же оказией, чтобы передать привет своему брату, осужденному по тому же делу Остермана.

– Фамилия ее брата?

– Головкин, сын покойного великого канцлера.

– Значит, графиня Бестужева немолода.

– Михаил Бестужев ее второй супруг. Первым был знаменитый Ягужинский.

– Мне не нравится именно ее участие в этом деле. Возможно, вице-канцлер не осознает в полной мере характера сложившейся ситуации. Она может быть направлена прежде всего против него самого.

– Но вице-канцлер, как уверяет наш министр, никогда не был дружен с братом. Отношения их самые натянутые.

– Зато их взгляды в политике были сходными. Не забывайте – договор России с Англией подготавливал граф Михаил Бестужев. Кстати, что с ним?

– Находится под караулом.

– Вот видите. Подобный розыгрыш может преследовать несколько целей. Одна из них – нет сомнения – компрометация вице-канцлера. На этот раз козыри оказались в руках Лестока – все зависит от того, насколько он сумеет их разыграть.

– Возможно, самым наилучшим образом. Я не успел сообщить вам милорд, что Наталья Лопухина слыла первой красавицей при дворе императрицы Анны и не раз оказывалась счастливой соперницей цесаревны Елизаветы. Она родная племянница фаворитки Петра Первого Анны Монс и, уверяют, унаследовала ее внешность.

– Тем хуже для вице-канцлера. Женская месть не знает границ, приличий и – здравого смысла.

ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец
Елизавета Петровна, Лесток

– Ты опять о Брауншвейгской фамилии, Лесток! Гневу моего ищешь, с утра пораньше досадить собираешься?

– Если вы и прикажете, ваше величество, мне молчать о них, заботясь о вашем же благе, я не перестану думать об этом семействе.

– Да чего тебе, настырному, надо? Все они под арестом. Василий Федорович их как зеницу ока бережет – ему, что ли, не веришь? А я тебе скажу – Салтыков вернее тебя будет. Не юлит, не крутит, интересу никакого к государыне не имеет. За границу я правительницу не отпущу, пусть себе со своим выводком в Риге сидит. Помню, как батюшка покойный за первенцем-то своим, царевичем Алексеем Петровичем, по всей Европе людей рыскать заставлял.

– Я не имею оснований сомневаться в верности человека, который сидел на козлах вашей кареты в ту памятную ночь, – и о старости позабыл, и недуги прочь откинул. Но вы не хотите подумать, ваше величество, о том интересе, который фамилия может представлять для иноземных держав. И поверьте, опыта в сношениях с любыми узниками у австрийских дипломатов много больше, чем у господина Салтыкова в умении их стеречь. Разве вам мало камер-лакея, который пытался посягнуть на вашу жизнь в пользу экс-императора Иоанна? Не станете же вы убеждать меня, что это была его собственная затея?

– Конечно, не сам на рожон полез – добрые люди присоветовали. Так ведь не австрийцы же, а наши, кому при правительнице солнышко ярче светило да жарче горело. Вот с ними и разберемся. С Лопухиным там со товарищи.

– Ваше величество, поверьте, к величайшему сожалению, такие случаи могут повторяться, пока существуют те, ради которых их есть расчет повторять.

– Так что – столько народу правительницу назад хочет, гибели моей ждет-дожидается? Что плохого-то кто от меня увидеть успел?

– Бог мой, ваше величество, да разве в справедливости дело! Интересы заговорщиков никогда не имеют к ней отношения. Брауншвейгскую фамилию необходимо удалить и лишить всяких возможностей сношений, тем более с иностранными державами. Рига – слишком небезопасное в этом отношении место.

– Какие ж такие у тебя мысли? Через всю Россию их в Сибирь везти, что ли, как Алексея Яковлевича Шубина в свое время везли?

– О, нет, ваше величество! Это очень небезопасно. Чем длиннее путь, если он даже ведет в Сибирь, тем больше нежелательных возможностей. Мне думается, радикальное решение вопроса…

– Довольно, Лесток! И слов твоих больше слушать не желаю. Кабы твоя воля, ты всех бы в одной ложке воды утопил. Сама себе удивляюсь – ну, не дура ли: столько лет добряком да доброхотом тебя почитала!

– Что поделать, ваше императорское величество, власть накладывает, свои обязательства. Та жестокость, от которой может содрогнуться простой человек, иной раз составляет простой долг особы коронованной. Я уверен, вся империя вздохнула бы с облегчением, если бы ни принцессы, ни ее старшего сына не было бы в живых.

– Окстись, злыдень! Только облегчение главное-то было бы для французской державы. Разве не так, Лесток? А каково мне отвечать перед императором римским, перед императрицей Марией Терезией? Из-за друзей твоих в ссору с ними вступать? Нет, лейб-медик, для тебя бы оно и впрямь, может, просто, да я-то иначе решать буду. Да и советчик ты у меня, обижайся не обижайся, не единственный. Не дурнее тебя люди есть.

– Я не сомневаюсь, вы обратитесь, ваше величество, к графу Бестужеву, и могу заранее вам сказать его совет. Вы обвиняете меня в дружеском отношении к Франции, хотя в России я служу почти с вашего рождения. И разве не представители Франции всей душой и телом были с вами, когда вы возвращали себе несправедливо захваченный австрийскими представителями престол родительский? Чьи интересы соблюдал тогда граф Бестужев?

– Упредить надо Алексея Петровича, чтоб за стол с тобой, упаси Господь, не садился, а тем паче в доме твоем собственном – долго ли до беды!

– Изволите шутить, ваше величество. Но умоляю, подумайте о том, чтобы перевести Брауншвейгскую фамилию из Риги хотя бы в соседнюю крепость. Есть там достаточно надежная – Динамюнде.

– Ладно, там будет видно, а пока ступай, благодетель!