Текст книги "А. Г. Орлов-Чесменский"

Автор книги: Нина Молева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)

ПЕТЕРБУРГ
Дом Е. Р. Дашковой
Е. Р. Дашкова, князь Н. В. Репнин, лакей

– Ваше сиятельство! Ваше сиятельство, это я, Яков. Посетитель к вам, князь Николай Васильевич. Говорят, по срочной надобности и ждать никак не могут-с.

– Который час?

– Светать начинает. Поди, четвертый пошел.

– Хорошо, проси князя в мой кабинетец. Сейчас буду.

– Кузина, я приношу глубочайшие извинения за столь раннее вторжение, но поверьте – тому есть серьезная причина. Я только что с празднества по поводу заключения мира с Пруссией.

– И вы согласились там быть, князь, на этом позорном ужине? Я наотрез отказалась.

– Вы женщина, княгиня, и к тому же любимица его императорского величества. Мой отказ противоречил бы моим служебным обязанностям. Император сам составил список тех, кому было предписано явиться в Летний дворец.

– Торжественного обеда оказалось мало?

– Император настолько полон торжества, что хочет найти все новые и новые способы его выразить.

– И что же там происходило? Насколько я знаю, императрица отсутствовала?

– Как ни дико это звучит, но в ней и не было нужды: ее место обок императора занимала графиня Воронцова, одетая Дианой.

– Боже мой! И она на это согласилась?..

– Графиня была настоящей героиней вечера. Елизавета Романовна получила орден святой Екатерины, который возложил на нее под гром салюта император.

– Орден святой Екатерины! Не нахожу слов. Ведь он был установлен для лиц царской фамилии и иностранных принцесс. Первым, и до сей поры ее единственным кавалером была императрица Екатерина I. Правда, в регламенте ордена оговаривалось, что в порядке исключения его может получить лицо, спасшее кого-то из царственных особ. Какая отвратительная ирония. Кто был, кроме сестры?

– Еще несколько дам, никак не связанных придворным этикетом, а также все любимцы императора, опять-таки вне зависимости от принятого распорядка. Со стороны это выглядело веселой попойкой друзей, тем более интимной, что императора в конце пришлось выносить на руках. Он был в великолепном настроении, но почти в бесчувственном состоянии.

– И вы полагаете…

– Я еще не закончил своего рассказа, кузина. В конце ужина император счел нужным назначить меня министром-резидентом в Берлин, в распоряжение прусского короля.

– Не понимаю.

– Император предписал мне безоговорочно выполнять все пожелания короля, даже не сносясь с Петербургом.

– Но это уж слишком! Полное подчинение России Пруссии!

– Вот именно, княгиня. Ждать больше нечего, иначе будет поздно. Надо действовать. Немедленно действовать. Сколько я знаю, вы говорили с Никитой Ивановичем. Что он?

– Как всегда предусмотрителен и осторожен. Он полагает, что действовать следует через Сенат. Кроме того, его план – провозглашение императором великого князя. Он не видит в роли императрицы государыню.

– Но этот план слишком неопределенен для решительных действий. Как представить гвардии ребенка, вместо которого к власти потянутся десятки рук, возможно, во много раз худших и, главное, алчных, чем руки нынешнего государя. Гвардии нужен конкретный человек, которого они видят перед собой, слова которого слышат, о котором сами и немедленно составляют себе представление.

– Я пыталась убедить в этом дядюшку, но он был настолько напуган, что я стала бояться за его последующие действия. Единственное, что его успокоило, это то, что императрица не знает о наших замыслах.

– Как не знает? Вы в этом уверены?

– О, да, дальше самых общих намеков мои разговоры с ней не заходили. Я убеждала ее, но с предельной осмотрительностью.

– В таком случае откуда же у гвардейцев уверенность в том, что государыня готова взять власть в свои руки и безусловно откликнется положительно на их предложение?

– Они принимают желаемое за действительное.

– И еще. О чем именно так усиленно толкует Иван Иванович Бецкой с солдатами, не жалея денег на подарки им?

ПЕТЕРБУРГ
Квартира Г. Г. Орлова
А. Г. Орлов, Г. Г. Орлов

– Алеша! Братец! Наконец-то. Заждался я тебя, моченьки моей нету. Что скажешь?

– Это тебя, Григорий Григорьевич, спрашивать надо. Что вы-то с государыней решили и собираетесь ли решать? Время ведь даром не проходит. Нам с тобой либо слава, либо эшафот – выбор простой, да и путь к нему короткий.

– Что уж ты так.

– А как ты думал? Воду замутили. Кругом в полках одни разговоры, что свергать императора надо. Не офицеры – простые солдаты и те толковать принялись. Думаешь, долго так продолжаться может. В случае чего, братья Орловы первые в ответе. Государыне ссылка с почетом, а уж нам с тобой…

– Да не могу я от государыни ответа окончательного добиться. То ли оторопь ее взяла, то ли и впрямь расчет какой имеет.

– С Дашковой толковал?

– И она то же: не время еще государыню беспокоить. Солдатам да офицерам, мол, скажите, что нужной минуты не упустим.

– Это кто же не упустит? Да и кто эту минуту разглядит? Она сама, что ли, в дворцовых апартаментах сидючи?

– Почем мне знать. Как услышал, так и передаю. Часу не прошло, от нее вернулся. О Пассеке рассказал, что арестовал его командир полка за разговоры-то наши.

– И что она?

– Она! Да при ней еще этот старый мешок Никита Панин, дядюшка княгини, Господи прости. Цветочки, вишь, родственнице привез, амурничает – глядеть тошно.

– Да дело ты говори, Григорий!

– Вот тебе и дело. Сначала Панин принялся расспрашивать, за что, мол, Пассек под арест попал. А может, за какую провинность? А может, за недосмотр по службе? Разузнать поначалу следует, а уж потом и тревогу поднимать. Екатерина Романовна, видно, несогласна, а поддакивает, прочь меня отсылает.

– Ну, а ты?

– Поехал, да только тут и дознаваться нечего. Воейков сам разговор Пассека услыхал – тот и не таился. Сам и под арест его посадил – как преступника государственного. Одних солдат стеречь его без малого роту поставил.

– Вот беда! И дознание начал?

– Пока не начинал, вроде сначала государю доложить собрался, а уж там как прикажут.

– Вот тебе и пробил наш час, Григорий Григорьевич! Теперь или пан, или пропал.

– Вот и Дашкова то же Владимиру Григорьевичу нашему сказала – его я к ней послал, чтобы самому лишний раз глаза не мозолить. По ее разумению, надобно государыню немедля в Измайловский полк везти, чтобы солдаты ей присягнули.

Не на Ораниенбаум идти, крепость голштинскую брать?

– Да нет, рассуждение ее такое, что император на крайние меры нипочем не решится. Колебаться станет, да и присоветовать ему некому. Вот пока он с мыслями собираться будет, вся гвардия уже на стороне императрицы окажется.

– Выходит, время отыгрывать надо. Вот как только государыню из Петергофа вывезти, чтоб какой конвой по дороге не задержал.

– Да и об этом княгинюшка подумала. Веришь, карету извозчичью четверней в Петергоф прислала и распрягать не велела. А уж на всякий случай и карету-то эту нанимала жена ее камердинера – баба как баба, кучеру и невдомек, из каких будет.

– Сама, значит, ехать побоялась.

– Да ведь как рассудить. Владимиру сказала, что на ее отъезд все внимание обратят. Родные-то ее с императором дружны, симпатии ее к государыне не сочувствуют. Мол, сразу заподозрят недоброе.

– Вот и смотри, девка девкой, двадцати лет не прожила, а ума хватает. Ты готов ли, братец?

– Давно готов, как на иголках сижу.

– Тогда давай мчись в полк, офицеров подымай, солдат чтоб готовили, а я в Петергоф за государыней.

– Может, мне лучше?

– Нет, братец, она колебаться станет, ты нипочем на своем не настоишь, а со мной разговор короткий. В охапку сгребу да привезу, пусть потом гневается.

– Давно я тебе, братец, сказать хотел… Спросить…

– О чем же?

– Да так, казалося мне, ты и великая княгиня…

– Казалось – креститься надо было. Да и нет больше никакой великой княгини. Государыня есть, без пяти минут – от нас все зависит! – самодержавная правительница Российской империи. Вот обвенчаетесь вы с ней…

– Да и что, Алеша!

– А что ж тебе в амантах ходить, покуда ее императорскому величеству не надоешь. Под венец – и весь разговор. И сынок уже есть. Наследник. В тебя весь.

– Да мне такое и в голову не приходило.

– Тебе не приходило, а крестьянскому сыну, подпаску украинскому Алексею Розуму приходило? Чем ты, Орлов, хуже него? На своей земле от рождения стоишь, свой род с каких времен ведешь. Покойная императрица подпаска своего не стыдилась, а тебя чего стыдиться? Кому ты в России не пара?

– Дух перехватило. Господи! Да еще папинька-сударушка что скажет, может, и согласия не даст.

– Папинька-сударушка нынче с нами вместе дорогу тебе прокладывает. А о моих делах с великой княгиней забудь. Не было ничего, а коли и было, на то один Господь судья. Вот и доехали мы с тобой до перекрестка. Скачи в полк и не сомневайся – от силы два часа пройдет, привезу ее императорское величество в целости и сохранности. Вот обняться на прощание стоит.

– Братец…

– Не теряй времени, Григорий Григорьевич. Такой второй ночи в жизни нашей не будет. Как бы ни кончилась…

ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ

За несколько часов до переворота никто из нас не знал, когда и чем кончатся наши планы; в этот день был разрублен Гордиев узел, завязанный невежеством, несогласием мнений насчет самых элементарных условий готовящегося великого события, и невидимая рука Провидения привела в исполнение нестройный план, составленный людьми, не подходящими друг к другу, не достойными друг друга, не понимающими друг друга и связанными одной только мечтой, служившей отголоском желания всего общества. Они именно только мечтали о перевороте, боясь углубляться и разбирать собственные мысли, и не составили ясного и определенного проекта. Если бы все главари переворота имели мужество сознаться, какое громадное значение для его успеха имели случайные события, им пришлось бы сойти с очень высокого пьедестала. О себе я должна сказать, что угадав – быть может раньше всех – возможность низвергнуть с престола монарха, совершенно неспособного править, я много над этим думала, насколько восемнадцатилетняя головка вообще способна размышлять, но, сознаюсь, ни мое изучение подобных примеров в истории, ни мое воображение, ни размышления никогда бы не дали тех результатов, к которым привел арест Пассека.

Из записки княгини Е. Р. Дашковой

ПЕТЕРГОФ
Личные апартаменты императрицы
Екатерина II, Катерина Ивановна, А. Г. Орлов

– Господи, никак вы, господин Орлов!

– Я, Катерина Ивановна, собственной персоной. Что ее императорское величество?

– Недавно прилечь изволила. Не раздеваючись, только поверх платья капот спальный накинула.

– Вот и славно. Времени у нас нет. Никто из Ораниенбаума не приезжал? Измайлов не заглядывал ли?

– Нет-нет, тихо все. Прислуга вся, почитай, уж спит. Доложить прикажете?

– Не нужно. Так войду.

– Да годится ли так, в спальню-то?

– Ступай, Катерина Ивановна. Без тебя разберемся, что годится. Ступай, и слушать тебе нашего разговору не следует.

Пошла себе. Как прежде. Не оглянется. Которая тут дверь в опочивальню-то? Словно бы эта. Так и есть. Старое припомнилось. Да нет, чего вспоминать. Наваждение одно – для интересу больше, не для сердца. Вишь, и здесь не скрипнула створка: смазана. Привычка, надо полагать, у государыни нашей такая. Портьерку приподнять. Никого нету. Завесы у кровати раздвинуть…

– Ваше императорское величество, пора. Ехать пора.

– Ты, Алексей Григорьевич? Почему ты?

– Для верности. Григорий в полк помчался офицеров да солдат поднимать. Вставайте же, ехать надо.

– Случилось что?

– Рассказывать долго. Того гляди голштинцы сюда нагрянут, тогда всем конец.

– Проговорился кто?

– Тянули больно долго. Княгини своей слушались. Вот и карета. Неказистая, ничего не скажешь.

– Лишь бы доехала.

– И то верно. До Измайловского полка.

– За Дашковой надо послать.

– Некогда, да и незачем. Может, офицерами она и может командовать, а солдат разве что смешить.

– А сам не посылал.

– Сказал же, государыня, незачем. Помеха одна. Дело сделаем, тогда и дам звать можно. Кучер плохой нам достался. Выбирать надо было.

– А, может, оно и к лучшему. На кляч никто внимания не обратит, если еще и не гнать во весь опор.

– Это уж как судьба. Э, никак в рытвину завалились.

– Куда же ты, Алексей Григорьевич?

– Посмотреть да кучеру, коли нужда, пособить.

– Да ты никак карету сам поднять решил?

– Что ж тут за диво. Не велик труд. Раз – и готово. А ты, брат, на дорогу-то гляди, на ходу не спи.

– Так ведь туман, барин. Гляди, как земля парит. Болото же кругом. Кабы шажком пробираться…

– Алексей Григорьевич.

– Что прикажете, государыня?

– Да я так. Вспомнилось…

– Вам, государыня, слова первые придумать надо, с какими к полку обратитесь. Народ перебудораженный, молодой. В струну бы попасть – о том подумайте.

– Думала, по пути Екатерину Романовну встретим. Кто последний с ней говорил?

– Владимир наш Григорьевич. Спрашивал, так ли уж надо вас беспокоить.

– А она что?

– Кинулась на него, бранить стала. Все сетовала, что портной ей платье мужское к сроку не приготовил – выйти, мол, ей не в чем.

– Чудачка! Какая разница, в чем она будет. Лишь бы была.

– Зачем она вам, ваше императорское величество?

– Да ты сам рассуди, чужая я при дворе. Сколько лет ни живу, а все чужая. Императрице покойной по сердцу не пришлась, так и придворные все сторониться стали. Одна Екатерина Романовна всем наперекор от меня не отходила. И теперь без дамы придворной мне никак нельзя.

– Может, прямо в полк Измайловский приедет.

– А откуда ей знать, что туда едем?

– Захочет, узнает. От нее не скроешься – дотошная. Всех и вся знает, обо всем догадается.

– Дал бы Бог, а то неловко.

ОРАНИЕНБАУМ
Большой дворец
Петр III и придворные

В Ораниенбауме застолье. Позднее. Ночное. В покоях дым столбом – лиц не разобрать. Кто уткнулся в скатерть – дремлет. Кто норовит солдатский марш в углу свистать. Кто спорит – Бог весть о чем, Бог весть с кем. Император веселее всех. Хохочет, как любимый мопс с арапом Нарциской расправляется. Рычит. Лает. На передние лапы припадает. Нарциска бранится на своем языке, только что не хрипит. Белками сверкает, за шпажонку хватается.

– Ваше императорское величество…

– Поди прочь, Гудович, надоел.

– Ваше императорское величество, нарочный из Петергофа.

– Утром доложишь. Видишь, сейчас недосуг.

– Ваше императорское величество, дела этого никак отложить нельзя: ее императорское величество скрылась.

– Как скрылась? Куда? Может, навсегда? Откуда бы это счастье такое нам привалило. Скрылась!

– Ваше императорское величество, но это очень серьезно. Ее величество уехала неизвестно с кем и неизвестно как. Все придворные экипажи и лошади на месте.

– Это значит, совсем как принцесса Шарлотта Бланкенбургская, мать Петра II. Все думали, она померла, а она исчезла.

– Ваше императорское величество, горничная одно смогла сказать, что за ее величеством приезжал какой-то гвардейский офицер.

– Достойный конец слишком ученой женщины. Впрочем, и принцесса Шарлотта бежала очень далеко. Говорят, она приняла имя графини – как ее? – Кенигсмарк, оказалась в Соединенных Штатах Америки и там вышла замуж тоже за офицера. Нет, вру, сержанта. Всего-навсего сержанта! И это при живом муже. Подумать только, родная сестра королевы Елизаветы Испанской и герцогини Антуанетты Брауншвейг-Вольфенбюттельской! Какой позор.

– Ваше императорское величество, Измайлову удалось узнать, что за все ночное время единственная извозчичья карета проехала в сторону Петербурга. Измайлов полагает, что ее величество уехала именно в этой карете.

– Отстань, Гудович! Слышать тебя не хочу. Так вот моя покойная тетка отправила в заключение сына герцогини Брауншвейг-Вольфенбюттельской и к тому же двоюродного брата самой Марии Терезии – принца Антона-Ульриха Брауншвейгского. И с этим надо будет немедленно разобраться. Слышишь, канцлер? Михайла Ларионович, тебе говорю! Да куда ты делся?

– Ваше императорское величество, умоляю, прислушайтесь к донесению Измайлова. Вполне возможно, ее величество сейчас уже в одном из гвардейских полков. Вы знаете, она пользуется их симпатией, и этим нельзя пренебрегать.

– Теперь еще ты, граф Карнович! Так вот принцесса Шарлотта бежала, а ее супруг, царевич Алексей Петрович преспокойно себе жил и здравствовал.

– Не совсем так, ваше императорское величество. Царевич Алексей Петрович оказался в крепости и потом…

– Что потом?

– Скончался в заточении.

– Да, да, припоминаю, его…

– Задушили.

– Мы немедленно собираемся в путь. Слышите, господа офицеры. Немедленно в путь.

– Куда прикажете, ваше императорское величество?

– Само собой разумеется, в Петергоф.

– Но зачем? Там уже никого нет.

– Дознаться. Собственными глазами увидеть. Почему я должен полагаться на ваши дурацкие донесения!

– Государь, мы теряем время!

– А, это ты, канцлер. Я и забыл, что ты у нас практик по части дворцовых перемен. Жаль ты не занимался философией и потому не знаешь, что история никогда не повторяется. Ни одна ее ситуация.

– Но то философия, государь, а жизнь подсказывает совсем другое, и дай Бог, чтобы на этот раз я ошибся.

– Во всяком случае, я не вижу никакой опасности. Да и в чем здесь опасность для меня может заключаться? Сейчас моя вина, что я сразу же не начал дела о разводе. Как бы это упростило нашу жизнь.

ПЕТЕРБУРГ
Дом Дашковых
Е. Р. Дашкова

Свершилось! Измайловский полк присягнул новой императрице. Весь. Никто и спорить не стал. Отреклись от старой присяги, и все. «Долой голштинцев!» кричали. Так говорят.

И все без меня. На улицах народ. Всадники мчатся, карета. Люди то там, то тут кучками собираются. Новостями пообмениваются. А к нашему крыльцу никто не подъехал. С отъезда младшего Орлова никто. Вестей ни от дядюшки канцлера, ни от Никиты Ивановича Панина. Дворецкого послала, разведал – и возле императрицы их нет. Все толпой в Казанский собор двинулись – общую присягу принимать.

Праздник… Может быть. Только слова свергнутого императора все в голову лезут: отбросит тебя, как выжатый лимон. Отбросила? Нет, нет, и думать не хочу. Самой к ней ехать надо. До нее добраться. Не иначе растерялась, верных людей под рукой не имеет – послать, распорядиться.

Снова дворецкий прибежал. Так и говорят: орловский праздник. Одни братья около государыни. Когда народ стеснился, Алексей государыню над головой поднял и сквозь толпу на вытянутых руках пронес. Ненавижу! Господи, как ненавижу! Что они-то, неучи, грубияны, для просвещенной монархии сделать могут.

Дядюшка Михайла Ларионович сколько раз намекал, верить не хотела: государыня – и амуры? Быть того не может, не такой человек. А выходит… Все равно ехать надо, протиснуться, рядом быть, тем более братцам противустоять.

Мундира портной так и не прислал. Придется в парадном придворном туалете ехать. Сразу во дворец. Видно, никто не вспомнит о маленькой княгине.

На Дворцовой площади не протолкнуться. Слуги растерялись – ни подъехать к крыльцу, ни пешком подойти. Спасибо, измайловцы заметили: «Где же вы были, княгиня? Как же без вас?»

Во дворце ее императорское величество издали увидели: «Друг мой, наконец-то! Что задержало вас?» Что объяснять – проще сослаться на портного. Императрица пожурила будто между прочим, сама на руку Григория Орлова опирается. Алексей Орлов рядом. Хохочет, шутки отпускает: «Явились, ваше сиятельство! Решились, наконец!»

Да куда же ее императорскому величеству без друга обок: вот ленту Екатерининскую одела – как можно! Объяснила: Екатерининская только для супруг царствующих особ. Для супруг! А ее величество теперь сама царствующая особа, значит, положена ей Андреевская. Государыня смутилась: «Ваша правда, да что теперь сделаешь».

Есть выход, есть! Сняла с дядюшки Никиты Ивановича, государыне поднесла – чтоб пока суд да дело на себя возложила. Как положено. Она благодарить принялась – меня, дядюшку, а Алексей Орлов как нарочно: «Вам теперь, ваше императорское величество, и безо всяких регалий являться можно – за вами воля народа. Она дороже всех лент стоит». На меня посмотрел: «Вам только бы показаться нужной, княгиня, а сейчас не до будуарных любезностей». Так и сказал: будуарных любезностей.

Императрица откликнулась: «Не время препираться. Меня ждут сенаторы – редактировать манифест. Поспешите, Григорий Григорьевич». Двери за собой притворили. Без Панина. Без Воронцова. Не нужны. Все больше не нужны. Так скоро…

Но ведь есть еще император, и разве мыслимо, чтобы он так просто от власти своей отказался. Где он? Что с ним? Что может измыслить? Надо пройти к императрице. Что из того, что гвардейцы у дверей. Княгиню Дашкову не могут не знать – пропустят.

От стола Алексей Орлов поднялся: «Вы что, княгиня?» Не посмотрела на него – сразу к императрице: «Ваше императорское величество, надо предусмотреть возможность появления императора в Петербурге. Это очень важно».

Орлов вмешался: мол, на дорогах заставы. На дорогах! А водный путь? Кто обратит внимание на галеру, если даже под императорским штандартом? Императрица обеспокоилась, распорядилась и тут же велела готовиться к маршу вместе с ней в Петергоф. Во главе гвардии. Верхами.

И снова – платье. Подпоручик Талызин свой мундир уступил, да тесноват оказался. Камеристки нет, пришлось мне предложить снова свои услуги. К верхним петлям, на бюсте, завязки сделали. Сукно самое простое, грубое. Прямо на него пришлось приколоть шитую Андреевскую звезду. А под голубой лентой и вовсе грубости не видно стало. Государыня заметила: не забыть бы отблагодарить. Подпоручик так и зарделся. Вот поди ж ты, всем императору обязан. Под новый год за пять дней из сержантов в прапорщики, а там и в подпоручики произведен был – и не заколебался государыне присягу принести. Видно, ее приход на престол – благословение Божье для России.

В последнюю минуту перед выездом в зале появился канцлер.

– Ваше императорское величество, я здесь по поручению государя императора и умоляю вас выслушать меня.

– Михаил Ларионович, у нас положительно нет времени. Единственно, что я могу вам предложить: присоединяйтесь к нам – мы направляемся во главе армии в Петергоф.

– Государыня, я уверен, вам не в чем упрекнуть старого и верного слугу вашей покойной императрицы-тетушки. Во все время ее правления я всегда оказывал великой княгине самое глубокое и неукоснительное почтение. Не откажите же в единственной просьбе старику – я всего лишь выполняю волю того, кому приносил присягу на верность.

– Бог мой, вы так волнуетесь, канцлер, что ваша жизнь может оказаться на моей совести. Хорошо, я слушаю вас. Господа, не расходитесь – мы через минуту двинемся в путь.

– Государыня, его императорское величество просил передать, что он не поставит вам в вину ни вашего самовольного отъезда из Петергофа, на который вы не получили согласия вашего супруга, ни даже событий в Измайловском полку. Но при одном условии – что вы немедленно и с обычной своей свитой вернетесь в Петергофский дворец. Император готов заранее простить вас, лишь бы не вносить смуту в ряды армии и головы своих граждан. Подумайте, государыня, какие пагубные последствия может иметь подобный разброд. От себя скажу: он неизбежно повлечет за собой кровопролитие, вражду и обнищание государства. Не делайте этого, государыня, не делайте!

– Вы долго будете терпеть этот бред, ваше императорское величество? Вы не кажетесь себе просто смешным, Воронцов, перед лицом этих ликующих толп? Им не нужен ваш император, понимаете, не нужен, и не пытайтесь его навязать им вновь.

– Господин Орлов, или вы еще недостаточно опытны, или это входит в ваши расчеты. Но толпа перед дворцом и люди на улицах Петербурга – это еще не Россия. А России вы не объясните необходимость и пользу перемены законного монарха. Для России наш император – это прямой внук самого Великого Петра.

– Откуда вы взяли, канцлер, что народ разделяет ваш культ Великого Петра? Его правление обошлось слишком дорого, и народ не испытывает добрых чувств к вашему императору именно потому, что он решил наследовать многим чертам своего предка.

– Довольно, Алексей Григорьевич, здесь не время и не место для научных споров. Но я не сержусь на вас, Михайла Ларионович. Напротив. Меня трогает ваша верность присяге. Вы вправе сами делать выбор. Только скажите мне откровенно, как вы будете действовать в отношении императрицы Екатерины Второй? Если вы собираетесь с ней открыто враждовать, мне придется задержать вас под караулом. Если же вы ограничитесь своей внутренней позицией и подтвердите это своим честным словом, я сохраню вам полную свободу.

– О, государыня, я никогда и ни в чем не стану выступать против вас. В конце концов, оборот событий – рука Провидения. Если оно сделало свой выбор в вашу пользу, мне остается пожелать вам всяческих успехов и благополучия. Мне же разрешите воздержаться – пока, по крайней мере, – от присяги новой императрице.

– Дядюшка, вы губите себя!

– Катерина Романовна, у тебя свои жизненные позиции, у старого придворного свои. Я хочу сохранить уважение к самому себе.

– А я к вам, граф Воронцов. Ступайте с Богом домой и будьте покойны – вы под опекой императрицы.

– Что вы делаете, государыня! Отпустить на честное слово! Да что оно стоит, это честное слово придворной лисы?

– Алексей Григорьевич, если даже я ошибусь, это будет для меня выгоднее, чем привычная в таких ситуациях суровость монарха. Пусть Воронцов спокойно идет и всем говорит о либеральности новой монархини. Сила делает многое, добрая слава еще больше.

– И все-таки лучше проследить, чтобы старик не кинулся в Ораниенбаум. Пошлю своих ребят.

– А вот это совсем другое дело. И распорядись поставить кого-нибудь не слишком приметного на часах у дома канцлера. Как-никак он еще и отец Анны Михайловны, слишком близкой подруги нашей знаменитой Елизаветы Романовны.

– Дело, ваше императорское величество.