Текст книги "А. Г. Орлов-Чесменский"

Автор книги: Нина Молева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 40 страниц)

ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец
Екатерина II

…Алексей Орлов в Петербурге! Опомниться не могу – без разрешения, без предупреждения. Эскадру бросил, сюда помчался. Зачем? Что ему надобно? От Орловых добра не жди. Вон как Гриша бушевал, еле унять смогли. Обратно во дворец рвался. Объяснений требовал. Когда возле государыни скучал, ничего не замечал, а тут… Только что не грозился. Так прямиком сказать пришлось: место для житья и службы сам выбирать может, лишь бы подальше от Петербурга.

Алексей – не то. С Алексеем не сговоришься. Гриша добрый, отходчивый. Сейчас пошумит, через полчаса и не вспомнит. Алексей все помнит, ко всему подход находит.

И не просто приехал – не сразу аудиенции попросил. Свои дела обделывать стал. Какие? С кем? Шешковский донес: с яицкими казаками встречается. Что за нужда?

Они-то здесь за своих просят, чтоб Штрафы снять с тех, кто в давних волнениях участвовал. Алексей Перфильев и Петр Герасимов. Принять согласилась – не дай Бог, на вранье Пугачева склонятся. Какой там разговор – волками глядят. С колен не встают, земные поклоны отбивают, а глаза, как ножи.

Соглядатаи сказали, у Алексея Григорьевича по несколько часов бывают. Толкуют. Он им что-то про Пугачева поясняет. Вот только что – от него всего ждать можно. Даже Марья Саввишна сказала, зол граф Алексей Григорьевич, куда как зол из-за моря возвратился. С чего бы, мол, государыня, с такими-то победами.

Теперь сам казакам бумаги на обратный путь выправил – советоваться не стал. Не его ведь дело, не его! А как скажешь? Не заметить лучше. Промолчать.

Господи, и когда с этим разбойником проклятущим, Емелькой, все кончится! Как болезнь какая – то притихнет, совсем на нет сойдет, то опять припадок всех старых сильнее. Поди знай, после Чесменского то ли полегчает, то ли и вовсе невмоготу станет.

Обо всем дознался, как и что было. 17 сентября Пугачев манифест свой объявил и на Оренбург двинулся, с каждой верстой народу у него прибывало. А до Петербурга новость только через месяц дошла. Решено было против бунтовщиков воинские части направить с генерал-майором Каром. Манифест против Пугачева составили, да раздать-то его побоялись – чтоб народ не пугать и бунтовщикам поддержки не давать. Так и велено было – всего 200 штук и чтобы раздавать с превеликою опаскою, по тем местам, где бунтовщики объявились. Близ столиц ни-ни.

Орлов посмеялся. Правильно, мол, чтобы другим соблазну не было. Так и сказал: соблазну. Думает, что и другие бунтовать готовы. О французах поминал: не их ли, мол, рук дело. Больно грамотно и ловко все бумаги бунтовщицкие написаны.

Думалось, полутора тысячи солдат Кару за глаза хватит. Не хватило. Знал Алексей Григорьевич, видно. Солдаты, как с бунтовщиками сошлись, тот час на их сторону перекинулись. Сколько осталось с Каром, к Казани отошли. Отряд полковника Чернышева верность сохранил, так разбили их наголову. Через полмесяца и следующий отряд – майора Заева.

Орлов про что ни толковал, все с насмешкой: манифест скрыли, а победить не сумели. Так это лучше всякого манифеста. Оттого по всему Поволжью бунт пошел. Кар в Петербург с докладом ехать решил – подкрепленья искать. Указ царский не остановил, чтоб на месте оставался.

В Москве Кара остановили, а Орлов твердит: и то ошибка. Москва – чай, от самого Гриши знает – сброд редкий, на бунт скорый. Петр Панин там верховодит, ему только неприятную новость скажи, вмиг разнесет да растолкует.

Может, хотел, чтоб ему, герою Чесменскому, расправу с бунтовщиками поручила. Нет! Не будет такого! Потемкин Григорий Александрович сразу догадался, остерегать стал. Недаром Орловы с ним воевали. У Потемкина каждая работа спорится, в руках так и горит. Встретились с Алексеем Григорьевичем во дворце – глядеть страшно. Не ужиться им под одной крышей. Да и не нужны, не нужны больше здесь Орловы. Вон что народ о них толкует: Россию разграбили, от жадности того гляди захлебнутся.

И еще – император покойный. Дурную славу не избудешь. Тут и это принимать в расчет следует. Расплатиться бы с ними – ничего не жалко, только бы расплатиться.

С Иваном потолковать. Из всех них он один расчетливый, все на деньги сменять может. С ним, и поскорее. Авось с Алексеем договорится. Самому Чесменскому о десяти тысячах душ за сражение Чесменское предложила, отмахнулся: не ради того жизнью рисковал, ради государыни, если слуг своих верных ценить умеет.

ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ

Видя вашу ко мне доверенность и что вы сами меня просите, чтоб я сказала вам свои мысли, и сему соответствую со всякой искренностью и для того написала, как я вам обещала, нижеследующее.

Когда люди, кои имеют духа бодрого, в трудном положении, тогда ищут они оного облегчить; я чистосердечно скажу, что нет для меня ничего труднее, как видеть людей, кои страждут от печали. Я повадилась входить в состояние людей; наипаче я за долг почитаю входить в состояние таковых людей, коим много имею благодарности, и для того со всею искренностию и здесь скажу, что я думаю, дабы вывести по состоянью дело обоюдных участвующих из душевного беспокойства и возвратить им состояние сноснейшее. И для того предлагаю я нижеписанные способы, в коих искала я сохранить все в рассуждении особ и публики, что только сохранить могла.

1) Все прошедшее предать совершенному забвению.

2) Неуспех конгресса я отнюдь не приписываю ничему иному, как турецкого двора повелению разорвать оный.

3) Граф Захар Чернышев мне сказывал, что графа Григория Григорьевича желание и просьба есть, чтоб экспликации избегнуть, и вы мне оное подтверждали. Я на сие совершенно соглашаюсь.

4) И к сему присовокупляю, что я почитаю смотреть на настоящие обстоятельства за трудное и излишнее, ибо за движениями, происходящими от неприятных обстоятельств, окружающих человека дома, ежечасно, ручаться нельзя, и для того способ предлагаю:

5) Как граф Гри. Гри. Орлов ныне болен, чтоб он под сим видом назад взял чрез письмо увольнение ехать к Москве или в деревнях своих или куда сам он изберет за сходственное с его состоянием.

6) Полтораста тысяч, которые я ему жаловала ежегодно, я ему впредь оных в ежегодной пенсии производить велю из Кабинета.

7) На заведение дома я ему жалую однажды ныне сто тысяч рублей.

8) Все дворцы около Москвы или инде, где они есть, я ему дозволяю в оных жить, пока своего дома иметь не будет.

9) Людей моих и экипажи, как он их ныне имеет, при нем останутся, пока он своих не заведет; когда же он их отпустить за благо рассудит, тогда обещаю их наградить по мере сделанных для него услуг.

10) Я к тем четырем тысячам душ, кои еще граф Алексей Григорьевич Орлов за Чесменскую баталию не взял, присовокупляю еще шесть тысяч душ, чтоб он оных выбрал или из моих московских или же из тех, кои у меня на Волге, или в которых уездах сам за благо рассудит, всего десять тысяч душ.

11) Сервиз серебряной французской выписной, которой в Кабинете хранится, ему же графу Гри. Гри. жалую совокупно с тем, которой куплен для ежедневного употребления у Датского посланника.

12) Как дом у Троицкой пристани готов будет, то убрав его, как я намерена была, ему же графу Гри. Гри. Орлову отдам вечно и потомственно.

13) Все те вещи, кои хранятся в каморе цалместерской и у камердинеров под именованным его графских и коих сам граф Гри. Гри. Орлов и многих не знает, ему же велю отпустить.

14) По прошествии первого года лутче сам граф Гри. Гри. Орлов в состояньи найдется располагать как за благо рассудит сходственнее с его к отечеству и у службе моей всегдашнему усердию; с моей же стороны я никогда не забуду, сколько я всему роду вашему обязана, обязана и качествы те, коими вы украшены и поелику отечеству полезны быть могут; я надеюсь, что сие не последний знак той чести, коею вы ко мне почитаете. Я же в сем много не ищу, как обоюдное спокойствие, кое я совершенно сохранить намерена.

Екатерина II – И. Г. Орлову. Без места и даты

ПЕТЕРБУРГ
Дом А. Г. Орлова
А. Г. Орлов

…Теперь бы все верно рассчитать. Не промахнуться. Боится государыня – с первых слов видно. Может, и ночей не спит. Да с корнетом что за ночи! Тоненький. Тихонький. От кресла государыниного ни на шаг. Чуть что ручку целовать тянется.

Аннушка подсчитывала, во что императрице обошелся. Сто тысяч выдано «при вступлении в должность». Очень благодарил, чуть что не прослезился. На пятьдесят тысяч драгоценностей из кладовых ему набрано. Носить их боится. Больше к стенке жмется, себя показать не умеет. Серебряный сервиз, датский, преотличный. Семь тысяч душ – вот, поди, родителям радость! Дом Глазатова на Дворцовой площади. Грише вон Мраморный, на Неве, а тут против дворцовых окон. Еще не отделан, да что там! Известно, богатства будут немереные.

Только корысти от такого аманта государыне никакой. За ним и царедворцы не пойдут: ненадежен.

Пугачева испугалась. Не так бунтовщика, как самозванца. Назвался покойным государем, народ за ним валом и повалил. Положим, с нашим народом диво не великое. Ему всегда мертвые живых дороже. Да еще обиженные. Невинно убиенные! Что твой царевич Дмитрий Углический – это – покойный Петр Федорович-то.

Пустяки в голову лезут. Екатерина Алексеевна в свое время рассказывала, какое дело в производстве Тайной канцелярии еще при покойной императрице было. В Тихвинском, помнится, Введенском монастыре одна из заключенных за собой «слово и дело» выкрикнула. На допросе показала, будто в том же монастыре под крепчайшим караулом сидит «персидская девка» Ольга Макарьевна, на которой великий князь Петр Федорович жениться обещал.

Взялись за Ольгу Макарьевну. От чего отперлась, о чем рассказала, неизвестно. Только волос с головы ее не упал. Со всяческим почтением водворили ее в келью, всякую вину с нее сняли, зато за доносчицу принялись. Били ее кнутом нещадно, только что дух не испустила, и в жесточайшее заключение в наиотдаленнейший монастырь отправили. Почему? Видно, хоть крупица правды в ее словах да была. Иначе, с чего бы лютовать, да еще над бабой.

Пугачева боится – может, первый раз поняла: народа не осчастливила, с благодарностью себя помнить не заставила. Вон казаки яицкие едва до родных мест доехали, сразу к бунтовщикам пошли, не сомневались.

Пожалуй, неизвестной больше Пугачева опасается. Признаваться не хочет. Поначалу вокруг да около расспрашивала. Выведать хотела, знаю ли такую, о чем известен, не встречал ли случайно, разговоры какие в чужих краях о ней ходят.

Отперся. Ото всего отперся. Так проще. Мол, дело с эскадрой не избудешь, а тут болтовня всяческая. Не в придворной, чай, зале живем, не о сплетнях думаем.

Не поверила. А сказать впрост не решалась. Сколько времени прошло, пока к делу приступила. Ни в чем помогать ей не стал: пусть сама проговорится. Чем больше скажет, тем понятнее будет, как далеко опасность зашла.

Выговорила, наконец: самозванка. Какая самозванка? Под чьим именем? Колебаться стала. Еле выговорила: дочь родная покойной императрицы. Сказал: так ведь нету такой и не бывало. Откуда и когда взяться могла?

Пришлось карты раскрывать: если и была возможность, то от Шувалова. Так и по возрасту сходится. Могло бы сойтись. Сама поправилась и внимательно так глядит.

Бровью не повел: а помнит ли кто, как рожала императрица, как в тягости ходила? Разгневалась: а я? А я, когда рожала? Когда за пожар один все кончить надобно было? Во дворце умеют тайны хранить – иначе не выжить.

Это для меня-то новость! А коли родила, полюбопытствовал, поди, очевидцы есть – куда дите дели, какого полу, каким именем называли? Одно только и сказала: Елизавета. По матери. Отец захотел. Кто отец-то? И вовсе из себя вышла. Хватит, мол. Самозванка, и весь сказ.

Поддержал государыню: и впрямь глупость спросил – какая хоть бы и настоящему царскому дитяти от приблудного отца корысть. Впилась глазами: никогда не поверю, будто ничего не знаешь! А не ответить нельзя. Ручки свои белые стиснула, прямо пальчики покраснели: с отцом тут разговор особый, только тебе он, Алексей Григорьевич, как есть лишний. Дело у меня к тебе есть. Никому другому бы не доверила. Разыщи Самозванку. Разыщи немедля! Денег не жалей. Покупай! Подкупай! Лишь бы обо всем о ней дознался.

А дальше? Дальше… Говорить с ней хочу. Сама. Здесь. В Петербурге. Неужто не понимаешь, граф?

Понимаю. Еще как понимаю, хоть всего пока узнать и не довелось. Да за этим, полагать надо, дело не станет.

Видно, нелегко императрице с Алексеем Орловым-Чесменским говорить. Просить еще тяжелее. Она ему, он ей давно уже верить перестали. А довериться некому. Еще раз испытать решила: не знаю ли имени? Под каким именем Самозванка по европейским державам путешествует? Глаза раскрыл: откуда бы, выше императорское величество. Да и велика ли разница?

Сжалась вся: так вот чтоб ты знал, принцессою Елизаветою себя именует. Бумаги все так и подписывает одним именем. Какие, удивился, бумаги? Не манифесты же? Что-то ни о чем подобном не слыхивал. Услышишь еще, говорит. Услышишь. Писать она горазда и со многими монархами в переписке состоит. Версальский двор ее принимал – мало тебе?

Опять плечами пожал: значит, с переводчиками путешествует. И этого не знаешь? Морщина на переносье злая-презлая залегла: не нужны ей переводчики. Едва не на всех языках европейских сама говорит. И писать может. Без ошибок. Тебе-то, поди, такое и не снилось? Библиотеку целую с собой возит. Карты географические любит.

Значит, немало ты, государыня, сил и времени потратила, чтобы о таком дознаться. Спасибо, что сказала. Опасаться больше надо. Может, кто из свиты принцессиной донесениями в Петербург занимается. Да и собственных офицеров проверить не грех. В Кристинеке не сомневаюсь, а итальяшка-то – от него всего ожидать можно.

Вместо Джузеппе уже Иосифом называться стал. Фамилию объявил себе дворянскую – де Рибас. На деле кузнеца сын. С грамотой не в ладах, а прыткий. Не он ли на государынину службу переметнуться решился?

Государыня к окну подошла, спиной встала. Голос глухой: «Ничего, граф, не пожалею. Ничего…» Руками развел: стоит ли таким пустякам огорчаться? В Тайной канцелярии самозванцев пруд пруди, так испокон веков было.

Молчит. Потом повернулась: «Считайте мои слова приказом, граф. И спрашивать за его исполнение буду строго. А теперь счастливого вам пути. Сами разберетесь, время не ждет. Прощайте…»

ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ

По запечатании всех моих донесений В.И.В., получил я известие от посланного мною офицера для разведывания о самозванке, что оная больше не находится в Рагузах, и многие обстоятельства уверили его, что она и поехала вместе с князем Радзивиллом в Венецию, и он, ни мало не мешкая, поехал за ними вслед, но, по приезде его в Венецию, нашел только одного Радзивилла, а она туда и не приезжала, и об нем разно говорят: одни, будто намерен он ехать во Францию, а другие уверяют, что он возвращается в отечество; а об ней оный офицер разведал, что оная поехала в Неаполь; а на другой день оного известия получил я из Неаполя письмо от английского министра Гамильтона, что там одна женщина была, которая просила у него пашпорта для проезда в Рим, что он для ее услуги и сделал, а из Рима получил от нее письмо, где она себя принцессою называет. Я же все оные письма в оригинале, как мною получены, на рассмотрение В.И.В. при сем посылаю, а от меня нарочно того же дня послан в Рим штата моего генерал-адъютант, Кристинек Иван, чтоб об ней в точности изведаться и стараться познакомиться с нею; при том, чтоб он обещал, что она во всем может на меня положиться, и, буде уговорит, чтобы привез ее сюда с собою, а министру Англинскому я отвечал, что это надобно быть такой сумасбродной-и безумной женщине, однако притом дал ему знать мое любопытство, чтоб я желал видеть ее, а притом просил его, чтоб ехать он ей присоветовал ко мне, а между тем и кавалеру Дику приказал писать к верным людям, которых он в Риме знает, чтоб они советовали ей приехать сюда, где она от меня всякой помощи надеяться может, и что впредь происходить будет, о том не упущу донесть В.И.В., и все силы употреблю, чтоб оную достать и по последней мере сведому быть о ее пребывании.

Алексей Орлов – Екатерине. 5 /16 января 1774

ЛИВОРНО
Квартира А. Г. Орлова
А. Г. Орлов, И. Кристинек

– Вам хватило времени, пока я ездил в Петербург, собрать недостающие известия о русской княжне, Кристинек. Не стану скрывать, я сгораю от нетерпения.

– Надеюсь, наши розыски хотя бы в некоторой степени удовлетворят ваше любопытство, ваше сиятельство. Во всяком случае, мы приложили все усилия. Но позвольте осведомиться, как прошел ваш визит в столицу?

– Затрудняюсь в ответе. В Петербурге много волнений по поводу бунтовщиков в Поволжье, с которыми решительно не в состоянии справиться бездарные генералы. Остается удивляться, откуда императрица взяла такое множество откровенных трусов и бездельников, ни один из которых не собирается брать на себя ответственности за происходящее. Императрица огорчена, взволнована и надеется на добрые известия только от нас.

– В чем же, ваше сиятельство? В отношении русской княжны?

– О такой не было и разговору. Государыня имела в виду исключительно действия нашего флота.

– Но европейские газеты пестрят сообщениями об этой особе. Кажется, они день ото дня придают ей все большее значение.

– Даже так! Тем более поспешите, Кристинек, сообщить ваши новости. Вы удостоверились в личности русского вельможи в Спа.

– В этом не было необходимости. Кроме господина Шувалова, там никого на постоянном жительстве нет и не было. Существенно другое, ваше сиятельство. Ссылка именно на него вполне удовлетворила Трирского конференц-министра. Он признал их достаточными для удостоверения личности русской княжны и выразил согласие на ее переезд в откупленное Филиппом Фридрихом Фердинандом княжество Оберштайн.

– Прелюбопытнейшее известие!

– Княжна накануне своего переезда в Оберштайн сменила весь штат прислуги и свиту, а это около семидесяти человек.

– Приходится признать – она не стеснена в средствах.

– Впрочем, нескольких особо доверенных лиц она оставила при себе. Барон Шенк стал поверенным ее при князе Лимбургском. Маркиз де Марин получил должность контролера финансов князя Лимбургского и в силу новых обязанностей обосновался в Стируме. А вот рядом с княжной появилась личная камеристка – дочь прусского офицера Франциска фон Мешеде.

– Здесь не могло обойтись без рекомендаций.

– Несомненно. Похоже, они исходили от конференц-министра Трирского, с которым у княжны отношения значительно исправились. Впрочем, очевидцы утверждают: княжна не отличается вздорностью или злопамятностью. Она очень ровна в обращении с окружающими, достаточно щедра и явно умеет обращаться как с прислугой, так и с придворными. Ее никто не поймал ни на каких промахах в поведении.

– И что же дальше? Как обстоят дела с браком?

– Похоже, княжна вообще к нему не слишком стремится.

– Он не удовлетворяет ее амбиций?

– Трудно судить. Во всяком случае, пока его перспектива служит княжне очень удобным прикрытием от всяких сплетен и пересудов.

– Как она живет в Оберштайне?

– Это самое удивительное, ваше сиятельство. Княжна не проявляет никакого интереса к придворной жизни, не устраивает праздников и приемов, все больше занимается делами княжества, которым стала править единовластно по соглашению с князем Филиппом Фердинандом. Есть только одно исключение – польские конфедераты. Они посещают Оберштайн постоянно, и у моих агентов есть предположение, что княжна помогает им деньгами.

– Вы говорите о предположениях или о конкретных именах?

– Я не стал бы занимать вашего внимания, ваше сиятельство, даже самыми любопытными домыслами. В декабре 1773 года у нее появился «Мосбахский незнакомец», как назвали его газеты. Мои агенты раскрыли его инкогнито – это один из самых видных деятелей Барской конфедерации Михаил Доманский. В том же месяце в Оберштайн приехал князь Кароль Радзивилл, завязавший с княжной самую тесную дружбу.

– Однако следует признать – это очень энергичная и умеющая внушать доверие особа.

– Ваше сиятельство, я прибавлю еще одно примечательное обстоятельство. Именно в декабре газетами стали усиленно распространяться слухи о пребывании в Оберштайне дочери покойной императрицы Елизаветы Петровны, а князь Лимбургский стал адресовать корреспонденцию своей невесте: «Ее императорскому высочеству княжне Елизавете Всероссийской».

ИТАЛИЯ
Неаполь. Дом лорда Гамильтона
Лорд Гамильтон, его секретарь

– Милорд, новые сведения о принцессе Елизавете.

– Превосходно! Эта женщина положительно умеет быть всегда в центре общего внимания. Что она могла придумать в своем Оберштайне?

– Приходится констатировать: Оберштайн оказался для нее слишком тесен. Принцесса не только отложила свой брак с князем Лимбургским, но и не пожелала знакомиться с членами его фамилии.

– Она так рассчитывает на выигрыш! В противном случае брак с имперским князем вполне мог стабилизировать ее положение. Но в случае приобретения российского престола такой супруг станет для нее нежелательной обузой, как и любой брак вообще. Да, но вы хотели меня поставить в известность о ее каких-то новых планах.

– Милорд, она заявила газетчикам, что отправляется вместе с князем Каролем Радзивиллом в Константинополь. У нее якобы готово воззвание к русской армии и флоту, находящимся на турецком фронте. Княжна предлагает окончание военных действий и соответственно заключение от лица Российской империи мира с Оттоманской Портой.

– Однако! Такие планы должны прийтись по вкусу Версальскому двору. Он еще никак о себе не заявил?

– Милорд, Версальский двор уже высказался в поддержку принцессы, и она незамедлительно выехала из Оберштайна. Нам доподлинно известно, что в Зусмаргаузене конференц-министр Трирского курфюрста передал принцессе необходимую для поездки сумму денег. Причем к принцессе присоединился «Мосбахский незнакомец» – Михаил Доманский и многочисленные польские конфедераты.

– Надо незамедлительно известить об этом нашего друга Алексея Орлова.

– Похоже, милорд, что это он мог бы нас поставить в известность о событиях в Оберштайне.

– Не понимаю, Алексей Орлов – и Оберштайн?

– Наши агенты заметили появление агентов Орлова вблизи принцессы. Они щедро раздают деньги прислуге, уличным мальчишкам, мусорщикам, подметальщикам улиц, конюхам и, судя по этому, собирают достаточно полную информацию.

– Это делает честь политическим талантам графа. Но вы докладывали, что истинным мотором происходящих в Оберштайне событий стал Кароль Радзивилл. Это существенно меняет ситуацию. Но давайте для начала разберемся в польской ситуации. Итак, во-первых, Барская конфедерация.

– Там все выглядело сравнительно просто. Две партии – те, что допускали всяческого рода компромиссы, в том числе с Россией, их бессильный ставленник король Станислав Август Понятовский, и, скажем так, «непримиримые», объединившиеся против объявленного изменником Польши короля, или Барская конфедерация. Душой конфедерации стал Кароль Радзивилл. Кстати, вы слышали, как о нем говорят в Польше? Король – в Варшаве, Радзивилл – в Несвиже. Это столица колоссальных радзивилловских владений.

– И к этому еще следует прибавить поддержку конфедерации турками – они, как-никак, вели войну против России, – Версальского двора, который не поскупился ни на деньги, ни на военных специалистов, и Австрии, предоставившей конфедератам земли.

– Да, но за плечами Понятовского была Россия, и она выиграла. Австрия предпочла согласиться на предложенный Пруссией раздел Польши – это был прямой и ощутимый выигрыш – и тем самым отступиться от конфедератов. Франция попридержала свою помощь, выжидая развития событий. А вожди конфедерации не сумели ужиться друг с другом, в то время как король Станислав Понятовский предложил всем им амнистию, закрепление владений и всяческую милость.

– Милорд, Кароль Радзивилл всегда был слишком амбициозен. Он не принял амнистии Станислава Августа, не пожелал возвращаться в Польшу в качестве обыкновенного подвластного королю шляхтича и даже готов был рискнуть своими грандиозными земельными владениями ради удовлетворения своего небывалого честолюбия.

– Хоть это и крайне опрометчиво, но он все еще надеялся на поддержку Версальского двора, рвался к туркам в Константинополь.

– Его путешествий хватило бы на целый приключенческий роман: прирейнские земли, Франция, Страсбург, Париж.

– Парижская поездка не имела смысла. При Версальском дворе Польша была представлена Михайлом Огинским, официальным послом короля Станислава Августа.

– Если только не принимать во внимание, что Огинский явно склонялся к конфедератам.

– Гораздо существеннее, что Радзивилл отправил своего представителя в Константинополь, к султану, чтобы приготовить почву для собственного приезда. Его интересы совпадают с интересами принцессы.