Текст книги "А. Г. Орлов-Чесменский"

Автор книги: Нина Молева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 40 страниц)

ИЗ ИСТОРИЧЕСКИХ ДОКУМЕНТОВ

…На походе представится вам первою Дания. Относительно к сей короне можете вы на нее совершенно надежны быть и свободно входить в ее гавани; ибо, вследствие тесной у нас дружбы с его датским величеством уверены мы, что тамо вашей эскадре всякая помочь с охотою и поспешностью дана, конечно, будет.

Об Англии справедливо можем мы сказать, что она нам прямо доброжелательна. И одна из дружественнейших наших держав, потому что политические виды наши и интересы весьма тесно между собою связаны и одним путем к одинаковой цели идут. Кроме того, имеем мы с Великобританиею трактат дружбы и коммерции… начиная экспедиции наши в Средиземное море, изъяснилися мы откровенно чрез посла нашего с королем великобританским и получили уверение, что корабли наши приняты будут в пристанях его владения за дружественные…

Екатерина II – контр-адмиралу Арфу (отправлявшемуся с русской эскадрой к турецким берегам). Петербург, 1770

ПЕТЕРБУРГ
Царскосельский дворец
Екатерина II, А. Г. Орлов

– Я не желала вашего отъезда в армию, Алексей Григорьевич, но не могу и противиться ему. Вы вольны в выборе своих действий. Я никогда никого не держала и не стану держать в золотой, как вы выразились, клетке моего дворца.

– Ваше величество, я имел в виду только то, что мужчине, дворянину, более подобает находиться на полях сражений, нежели бежать от них под спасительную сень царских чертогов.

– Пусть так. Но со времени, что вы выразили свое желание, случились обстоятельства, которые заставляют меня склониться на вашу просьбу с удовольствием и, если хотите, необходимостью.

– Вы знаете мою преданность, ваше величество.

– Да, граф. Я благодарю вас за нее и хочу с вами поделиться трудностями нашей державы.

– Ваше доверие тем более обязывает, ваше величество.

– Вы знаете, что наш флот с Балтики должен был направиться в Архипелаг. Мы обязаны были помочь грекам сбросить ненавистное иго нечестивцев и помочь решить наши давние счеты с Партой.

– Это так понятно, ваше величество.

– Первым флагманом российского флота был назначен, конечно же, Григорий Андреевич Спиридов.

– Он очень немолод, государыня.

– Возраст не всегда и не всему помеха. Я не знаю ничего ценнее опытности, а ее адмиралу не занимать. Да и когда это 56 лет были старостью!

– Я имел в виду не немощь, а естественное с годами ослабление сил.

– На кулачках адмиралу, надеюсь, биться не придется, а что касается знаний, мало кто из молодых сможет с ним потягаться. Он вышел в мичманы едва не в один год с вступлением на престол императрицы Анны Иоанновны. Всю вторую половину ее правления участвовал в морских сражениях против турок в качестве адъютанта адмирала Бредаля. А позже, при осаде Кольберга, командовал двухтысячным отрядом десанта.

– Вы почти сразу после своего счастливого вступления на престол, государыня, назначили его вице-адмиралом и главным командиром Ревельского порта.

– Последние три года Григорий Андреевич находился в Кронштадте и потому лучше других знал особенности нашего флота.

– Вы недовольны его действиями, ваше величество?

– Напротив. Насколько мне известно из донесений, адмирал много способствует восстанию греков, но – и это «но» очень серьезно – ему стал мешать Джон Эльфинстон, который был направлен отсюда с небольшой эскадрой в поддержку Спиридова.

– Мешать? Но Эльфинстон только подчиненный.

– И так, и не совсем так, граф. Заслуги Эльфинстона и ловкость его действий во время Семилетней войны не подлежат сомнению.

– Он же не был в нашей армии.

– Он вступил в российскую службу с чином контр-адмирала в 1768 году. Не думаю, чтобы можно было пренебрегать его опытом. Но у Эльфинстона оказался существенный недостаток: он счел себя лучшим профессионалом, чем Григорий Андреевич. Он начал игнорировать распоряжения адмирала, публично высказываться о его якобы ошибочных действиях. Между тем, нам нужен мир и порядок в наших собственных войсках. Знаю, вы готовы пренебречь подобным условием и выше всего ставите личную независимость.

– Государыня, мне слышится в ваших словах непонятная мне досадливость. Я в чем-то виноват перед вами?

– Хотя бы в своих бесконечных стычках с Потемкиным.

– Опять Потемкин! Брат был прав, когда говорил, что это имя все чаще всплывает в ваших разговорах, и не скрывал своей досады на незаслуженное внимание вашего императорского величества к этому покорителю дворцовых высот.

– Граф, мне неприятен этот разговор. И вообще, я пригласила вас для совещания на совсем иную тему. Как вы посмотрите на то, чтобы стать командующим нашим флотом в Архипелаге?

– Вы снимаете адмирала Спиридова, государыня?

– Я никого не снимаю и не собираюсь снимать. Чем множить местнические споры, мне кажется более благоразумным передать вам, человеку, не связанному с флотом, все корабли и всех командующих. Сумеете ли вы подчинить их себе и направить общие усилия на одержание так необходимых державе нашей побед?

– Уверен, ваше величество.

– Даже уверены. Что ж, с Богом, Алексей Григорьевич. Вседержитель не оставлял вас в самые трудные минуты.

ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец
Екатерина II, члены Совета

– Итак, старые ошибки не помогли избежать новых. Я не права, господа? Девять месяцев военных действий, и каковы успехи, которыми бы вы могли похвастать? Я слушаю.

– Ваше императорское величество, уже в январе нынешнего года, когда по существу война еще не начиналась, турки встретили отпор наших войск и отказались от мысли вступить в Новороссию. А экспедиция генерала Берга закончилась взятием Азова.

– Сколько я помню, его брал еще Петр Великий?

– Все так, ваше императорское величество, но турецкие войны ни разу не доводились до конца.

– Оставьте философию, генерал. Перед нами живые войска и реальная ситуация. Меня интересуют действия столь расхваливаемого всеми полководца фельдмаршала Голицына.

– В марте князь вынужден был, не дожидаясь сосредоточения у Староконстантинова основных войск наших, двинуться в Молдавию по просьбе молдавского епископа Досифея, чтобы принять эти земли в подданство России. Он перешел Днестр и попытался овладеть Хотином.

– Всего лишь попытался!

– Ваше величество, его остановила нехватка продовольствия и амуниции.

– А последующие, если не ошибаюсь, два месяца полного бездействия – им существует оправдание? В результате Румянцеву пришлось перейти двумя дивизиями через Днепр, желая отвлечь турок от Подолии, бросить части генерала Берга к Крыму. И что же? Турки все равно захватили Молдавию, а польские конфедераты усилили свои партизанские действия. Я не ошибаюсь?

– Нет, ваше величество. Князя ввело в заблуждение то, что турки действительно очень медленно подтягивали свои силы.

– Но успели за это время наладить связи с конфедератами.

– Тем не менее Голицын, сформировав свою армию, двинулся к Хотину. Такая угроза крепости была вполне реальной.

– Она перестала иметь принципиальное значение, когда турки под впечатлением действий Румянцева отказались от вторжения в Новороссию.

– Кто же противостоял нашей армии под Хотином?

– Крымские татары под начальством Девлет-Гирея.

– Только и всего? Значит, Голицын сам уклонился от победы, когда просил разрешения отступить за Днестр?

– Ваше величество, но он одержал победу, когда на него напали турки. Их было более восьмидесяти тысяч человек, и тем не менее фельдмаршал отбросил их за реку, а отряд, попытавшийся закрепиться на левом берегу Днестра, был попросту разгромлен. От него ничего не осталось.

– Не помог ли Голицыну начавшийся в турецкой армии бунт? Он был достаточно серьезным. И, насколько я помню, недостаток продовольствия. Не так ли?

– Ваше императорское величество, мне остается преклоняться перед вашей памятью и точностью суждений. В турецкой армии действительно в связи со всеми этими обстоятельствами был назначен новый командующий – Молдаванчи-паша. Но ему уже ничего не удалось сделать – почти половина армии попросту разбежалась. В свою очередь, ушел от Хотина и Девлет-паша со своими крымчаками. Впрочем, под впечатлением отступления турок крымский хан вообще распустил свои полчища. Оставленные в турецких крепостях гарнизоны очень незначительны.

– Великолепно! Так в чем же, если позволено мне узнать, заслуги фельдмаршала? Ваши реверансы, генерал, заставляют вспоминать придворные балы, но не разбор ситуации военачальниками.

– Ваше величество, не приходится сбрасывать со счетов взятие Ясс, жители которых присягнули российской короне.

– Насколько я помню, это дело рук генерала Эльпта. Нет, господа, вы очень неубедительны в роли защитников Голицына. Давайте лучше сознаемся, выбор – мой и ваш – оказался просто неудачным. Поступим иначе. На место Голицына командующим главной армией пусть станет Румянцев, румянцевская же армия перейдет в руки Петра Ивановича Панина. И я не спрашиваю вашего мнения. Кирила Григорьевич, вы нашли в сказанном повод для смеха? Поделитесь же с нами вашим неожиданно улучшившимся настроением.

– Нет ничего проще, государыня. Вы рождены быть военачальником, и наш пресловутый совет только мешает вам осуществлять разумную волю. Я преклоняюсь перед моей монархиней и не могу не посмеяться над глупым видом ее советчиков.

– Но это не облегчает положения императрицы.

ПЕТЕРБУРГ
Дом Н. И. Панина
Н. И. Панин, князь М. Н. Волконский

– Однако же до сей поры наш новый главнокомандующий никак не сумел себя выказать.

– Скажем так, Румянцеву на редкость повезло. Если бы государыня заблаговременно узнала о взятии Голицыным Ясс и Хотина, его назначение не состоялось бы.

– Вы так полагаете, Никита Иванович? Многие придерживаются иного мнения. Государыне наскучила медлительная метода князя, и императрица искала поводе, чтобы найти ему замену, Румянцев же, как ни говорите, был в полном смысле под рукой.

– Я бы сказал, в пользу Румянцева говорило скорее знание им Малороссии – как-никак он провел в ней детство, делал там же первые шаги в науке до отъезда в Берлин. Батюшка его побывал правителем Малороссии, прежде чем был назначен чрезвычайным и полномочным послом в Царьграде, впрочем, опять-таки в турецком государстве, среди их людей и обычаев.

– Для меня самое удивительное, что императрица выказала графу такое благоволение после того, как он был любимцем покойного императора.

– А Петр III выделял его, несмотря на блестящие победы Румянцева над пруссаками. Ведь при Гросс-Егерсдорфе он командовал кавалерией и, по правде, решил все дело, да и в кунерсдорфской битве не он ли принудил Кольберг к сдаче.

– Я всегда удивлялся романтическому складу вашего характера, Никита Иванович. Да разве для того, чтобы получить командование в армии, надо быть настоящим военачальником! Все дело в том, чтобы вовремя и в нужном месте попасться на глаза власть предержащим.

– Но вы сами себе противоречите. Румянцев никогда не делал таких попыток, и уж если чем и отличался, то разве что буйным нравом и непомерной любовью к независимости.

– Так ему не нужно было искать благоволения, полноте! При его-то происхождении!

– Вы склоняетесь к истинности легенды?

– Какая же тут легенда. Государь наш покойный Петр Великий во всем был великим. Какой же красавице не дарил своего внимания, лишь бы на глаза попалась хоть во дворце, хоть в парке, хоть на солдатском биваке. Только то все случаи бывали, а графине Марье Андреевне Матвеевой внимание особое было. Тут уж пришлось ее и за денщика замуж выдавать. Многие ли бы от такого брака отказались в те-то времена! Да и в наши тоже. И император Петр Федорович потому Петра Александровича Румянцева и ласкал, что царскую родственную себе кровь видел. Как-никак сам всего-то внуком великому самодержцу приходился, а граф родным сынком. Да и государыня наша таким родством пренебрегать не стала. Орлов-то наш, гляди, как обеспокоился. Одна надежда – далеко Румянцев от столицы и ко двору никак не ластится.

– Да, вот тут князю Голицыну каждое лыко в строку ставилось, а Румянцев с самого начала сказал: раз наступили холода, с военными действиями подождем до весны. Расквартировал главную армию между Днестром, Бугом и Збручем.

– Расквартировать-то расквартировал, а между делом выдвинул их до берега Дуная кстати и Бухарест занял. Есть государыне чему порадоваться. С Петром Ивановичем, братцем вашим, иначе получилось. Ну и то сказать, коли осадной артиллерии нет, как Бендеры брать. Потому и не вышло. А о планах графа Румянцева известно ли что?

– Насколько мне известно, положил армиею своей препятствовать туркам в переходе через Дунай, овладеть Бендерами и хранить как зеницу ока южные границы. Да только размахнулся Петр Александрович куда шире. Теперь особое назначение дано нашему флоту в Средиземном море. Должен он поддержать восстание греков в Морее и Архипелаге и стараться проникнуть в Дарданеллы.

– Вон оно как, на Константинополь замахнуться!

– Государыня и начальников новых для дела такого отыскала.

– Не секрет – кого же?

– Графа Алексея Григорьевича Орлова.

– Оно конечно, только, коли память мне не изменяет, на кораблях будто бы и бывать ему не приходилось. Даже для прогулки.

– Сам захотел, граф Григорий Григорьевич поддержал, какие уж тут разговоры.

– Сильны братцы, куда как сильны, ничего не скажешь. Толк бы только какой был.

– А уж это как судьба.

…Что ж, государыня, вы хотели победы – у вас есть победа, какой еще не знал российский флот. Вы сомневались в способностях Алексея Орлова – у вас есть все основания убедиться в его необычайных талантах. Вы надеялись обрести в его лице придворного дипломата, способного улаживать стычки между настоящими моряками, не более того – перед вами великий полководец, чье имя останется в анналах российской истории рядом с вашим. А, может быть, и впереди вашего. Орловы, которых вы так откровенно начинаете побаиваться и вытеснять из своих дворцовых апартаментов, заслуживают того, чтобы императоры относились к ним с полным решпектом. Орловы, которым вы обязаны своей властью, еще раз дарят вам полноту императорской власти. Кто теперь может сравниться с российским флотом! Никто в Европе. Неужели вам и этого покажется недостаточным, ваше императорское величество?

Надо же куда в мыслях занесся! А все оттого, что в себя прийти невозможно. Да тут еще весть о Дунайке – спасибо, что фальшивая. Чего бы любая победа стоила, кабы он погиб. Господи, подумать страшно. И надо же донесли, не проверили – мол, взорвался на корабле. В глазах круги кровавые поплыли. Едва чувств не лишился. Слава тебе, Господи, обошлось.

Да, а времени терять нельзя. Покуда реляция полная сочинена будет, своего доверенного курьера в Петербург послать надо. Пусть денег не жалеет, лучших лошадей по всему пути берет, в возке и ест, и спит, лишь бы скорее во дворец во всех подробностях сообщить. От Спиридова толку не жди: так распишет, что не поймешь, кто в чем прославился. А надобно – Орлов, один Орлов. Государыня письмо прочтет, иными глазами на реляцию глядеть будет. И писать своей рукой – какие уж тут адъютанты.

Начинать-то с чего – поди, с Хиосского пролива. Двадцать четвертого июня сошлись здесь с турецким флотом. Знатно бились. Туркам только и осталось в бухте укрытие искать, суда в порядок приводить, раненых заменять.

Спиридов с Джоном Эльфинстоном на том стояли, чтобы к новому сражению и нашим готовиться. Мол, положено так на флоте. Порядок блюсти надо. Да и у Хиосского пролива как-никак потрепало наших – отдых нужен. Вот тут очередь Орлова и пришла: ничего не ждать, никому роздыху не давать. С турками определиться, куда укрылись, и в бой! Не давая в море выйти, на позицию стать.

Эльфинстон в спор – не морские, мол, правила. Моряк рассуждать так не станет. А при чем моряк? Была бы победа. Только победа в счет и идет. А если в распорядке такого нет, тем лучше: наш шанс, наша удача.

Разведка донесла: в Чесменскую бухту турки убрались. Под прикрытие береговой цитадели. Опять спор: береговая артиллерия сильней судовой оказаться может, что тогда? Ответ простой. Может и сильнее, да в одной позиции – маневра у нее нет. А у судов маневр – кружись, как хочешь, от вражеской наводки уходи.

Спиридов первый улыбнулся: почему б и не рискнуть. Больно добыча, коли Господь поможет, хороша. На такое дело многих кораблей не надобно. Порешили, пойдет «Ростислав», «Европа», «Не тронь меня» и «Саратов», фрегаты «Надежда» и «Африка», бомбардирский корабль «Гром» да четыре брандера. Тут уж на адмиралов положиться было можно: им виднее.

Так и вышло, что ни дня не ждали: в ночь с 25-го на 26-е в бухту вошли и стали турок обстреливать, как на суше. Им не развернуться, а от береговой артиллерии наши отошли.

Палить с обеих сторон начали – чистое светопреставление. Два турецких корабля сразу подожгли. Они, что твои факелы, всю бухту осветили. Как в солнечный день, все видно стало.

С брандерами хуже вышло. Три зря пропали, зато четвертый с восьмидесятивосьмипушечным кораблем сцепился. С ним и на воздух взлетел. Лейтенант Ильин им командовал.

Если по совести, они победу определил. Турки от такого фейерверка головы совсем потеряли. Да и было от чего. Если посчитать, уничтожили мы пятнадцать их кораблей, четыре фрегата, пять галер, мелких судов и вовсе не счесть.

В плен корабль «Родос» на шестьдесят шесть пушек захватили и пять фрегатов. Плохо ли, государыня? А того лучше с моряками вышло. Всего-навсего одиннадцать человек потеряли, а турки десять тысяч. Самим поверить трудно!

Эльфинстон, еще пушки не остыли, принялся себя победителем объявлять. Шуметь начал, чтобы всему российскому флоту на Константинополь двинуться. Войти в Дарданеллы и начать город воевать. Оно можно бы, только и этой победы на века хватит.

АРХИПЕЛАГ
Российская эскадра

– Ваше сиятельство, ответ из Петербурга!

– Наконец-то! Что там государыня для своего верного слуги придумала, на что расщедрилась? «Победы совершеннее быть не может» – верно, лучше не скажешь. «Славная баталия покрыла вас, граф, бессмертной славой» – отлично. А дальше что…

Георгий I класса – ну, такой у многих есть. Не штука. Кейзер-флаг – а коли на флоте более служить на стану, куда его? Бриллиантовая шпага – такая не помешает. Во дворце появиться, покрасоваться, коли охота придет. Вот, вот, вот – титул «Чесменский». Орлов-Чесменский. Граф Орлов-Чесменский. И чтобы потомству передать. Коли будет потомство.

И больше ничего? Ага, вот тут: десять тысяч душ в имении по своему выбору. Самому выбирать надо.

– Вот что, Алексей, собирай офицеров – титул новый графский обливать будем. Видал, граф Чесменский!

– Ваше сиятельство, да разве есть награда по заслугам вашим? Что ни возьми, все мало будет.

– Вот и я так думаю. Не стану брать десять тысяч душ – пусть за государыней останутся. Должок невыплаченный. Папинька-сударушка разворчится. Ему бы все добавлять и добавлять орловских богатств. Сам же пеняет: забот много, хозяйничать братцы не умеют, корысти с хозяйства получить не умеют. Особливо Гриша. Да какая там корысть – и так до конца века всего не изживешь. Нрав свой бы потешить и ладно.

– Ваше сиятельство, господа офицеры собрались. Я не стал о радостной вести говорить. Не имея от вас на то разрешения, воздержаться решил.

– Молодец. Сам скажу. Да, кстати, за графом Федором Григорьевичем пошли. Притомился он после сражений-то. Который день неможется ему. Поди, с постели еще не вставал. Скажи: Алексей Григорьевич непременно быть велел, да и новостью с ним поделись.

– Я мигом, ваше сиятельство!

– Вот и ладно. А все что-то на сердце непокойно. И письмо уважительное. И награды. А покою нет. Не начала ли государыня наша чего задумывать? Вот уж кому верить не станешь. Сколько ей людей верило! И росточку махонького, и сама-то субтильная, и глаза свои серые настежь распахивает, а с пятью доньями сердце имеет. Не к добру все это думается. Знаю, не к добру.

ПЕТЕРБУРГ
Зимний дворец
Екатерина II, М. С. Перекусихина, Г. Г. Орлов

– Государыня-матушка, хоть и ночной час, будить тебя все равно придется. Беда, государыня, великая беда, прости, что с такими вестями прихожу, да делать нечего. От лиха, коли пришло, куда денешься.

– Что ты, Марья Савишна, на себя непохожа? Новость-то какая? Из армии?

– Матушка, сердечушко мое, бунт! В Москве бунт! Убили, убили распроклятые Амвросия! На клочки, мученика, растерзали!

– Архиепископа? В себе ли ты, Савишна? Кто б на святителя руку поднять посмел?

– Посмели! Еще как посмели! Дай капот тебе, матушка, подам – гонец ждет. С письмом. Вон я и веток можжевеловых приготовить велела, чтоб бумагу-то подержать. Да ты ее, государыня, в руки-то не бери. Не рискуй здоровьем своим драгоценным. Секретарь-то сейчас придет. Послали за ним.

– А гонец из Москвы?

– Упаси Господь, государыня, как можно! Штафетом они сюда его доставили. Первый-то в карантине остался. С чумой шутки плохи.

– Чепец поправь, Савишна, да сапожки дай – ногами дует.

– Сейчас, матушка, сейчас. Да вот и секретарь прибежал.

– Дайте мне письмо.

– Государыня, это невозможно. Вы сами знаете, как прилипчива эта зараза.

– А уж это Вседержителю решать: нужна своему государству, жива останусь, нет – так и живота не жалко.

– Государыня-матушка, что отваги твоей на генерала хватит, все знают, только ведь как пословица говорит – береженого Бог бережет.

– Сама хочу прочесть. От кого письмо?

– От Еропкина.

– Ему верить можно. Господи, да что же это! Икону Божьей Матери Боголюбской, что на Варварских воротах Китай-города, попы спустить велели, чтоб всечасно и всенощно молебны служить. Народ к ней валом повалил, прикладываться стал. Владыка велел икону на старое место поднять – от заразы обезопаситься. Да иначе и нельзя было. А они, они – чернь московская – погнались за ним. За святителем! Он в Донском монастыре, в большом соборе, в алтаре укрыться хотел – там его и растерзали. В храме! Господи, Господи, нехристи поганые! Марья Саввишна, за Григорием Григорьевичем пошли. Да чтоб не мешкали.

– Сейчас, сейчас, государыня! Да вот он и сам на пороге стоит.

– Григорий Григорьевич, слышал?

– Пересказали, государыня. Слов у меня нету.

– А у кого они найдутся. С каких пор я владыку знаю. При мне его архимандритом Новоиерусалимского монастыря назначили. Какие чудесные постройки он там возвел! Как об обители пекся. Только покойная императрица его раз за разом на новые должности переводить стала: епископом Переяславским и Дмитровским, а уж при мне в сан архиепископа Крутицкого его возвели. Помнишь, Гришенька? Служба еще такая торжественная была.

– Ты же, государыня, его и архиепископом Московским назначила, возобновление кремлевских соборов ему поручила. Успенского, Благовещенского и Архангельского.

– Сколько переводов делал владыка. На латинском и греческом, как на русском, говорил. С подлинника еврейского «Псалтырь» перевел. Если бы хоть часть наших священнослужителей на него похожа была. И вот его-то и не стало! Ведь о людях пекся – не о себе. Город не бросил, когда все градоначальники давно сбежали. По Москве ходил, умирающих причащал… а они его… в клочья… храм не побоялись кровью обагрить…

– Не убивайся так, государыня. Разреши мне в Москву поехать. С бунтовщиками расправлюсь, не сомневайся. На веки вечные охоту отобью богохульствовать, бунты в твоей державе разводить!

– Ты в Москву? Нет, Гриша, нет, нет!

– Так была эта чума и в армии, государыня. Никто ж от нее не бегал. Да из Москвы народ тоже не бежит, хоть который месяц по городу «черная смерть» ходит.

– Мне еще в январе о ней докладывали. Говорили, будто из Турции с шерстью завезли. На Суконный двор, за Москвой-рекой. Будто только там народ и примирал. Помнится, с Нового года до марта меньше полутораста человек кончилось.

– Не мало, матушка.

– Не мало, да и не много. Рабочие одни с суконной мануфактуры. Было из-за чего шум подымать. Роджерсон так и сказал: как началась «черная смерть», так сама и утихнет. Говорил кто-то, что и в летописях о ней часто писали. В европейских странах и впрямь немало умирало, в России, поди из-за морозов, куда меньше.

– Нет, государыня, без моей поездки не обойтись. Тут весь город в порядок надо приводить. Сама знаешь, разохотятся людишки орать да кольцами махать, не остановишь.

– За тебя боюсь, Гришенька.

– Вот и спасибо, матушка. Спасибо сказала, нужен еще тебе Орлов, а уж я расстараюсь. Не успеешь заметить, с поворотом буду.

– Делать-то что думаешь, Гришенька?

– А тут мудрствовать лукаво не приходится: казнить, и вся недолга!

– А коли еще пуще взбунтуются?

– Потому и говорю: ждать нечего. Тут как на войне – первым надо в атаку броситься.

– Солдат много ли возьмешь?

– Много не нужно. Главное – запугать их до полусмерти. Чтоб поняли: своевольничать хуже, чем с «черной смертью» повстречаться.

– А что если… Грех да беда, Гришенька, на кого не живет.

– Значит, судьба, государыня. От нее ведь тоже не уйдешь.

– Страшно мне, Гриша. Господи, как страшно…

– Э, матушка, то ли мы с тобой видали, не пугались, а тут дел-то до Москвы доехать.

– Только Христом Богом, Гриша, прошу: поостерегись. Не оставляй меня. Слышишь?

– Не сомневайся, государыня, не оставлю.