Текст книги "Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2"
Автор книги: Наталья Батракова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 35 страниц)
Если первые дни после приезда родные позволяли Кате подольше понежиться под одеялом (услышав шум в комнате, тут же забирали девочку), то, похоже, блаженные времена закончились: в комнату никто не зашел. Неужели таким образом отец демонстрирует свою категорическую позицию?
– Мамочка, вставай! Пора Апельсина кормить, – ухватив ее за ладонь, Марта сползла на пол.
Пришлось встать, набросить халат.
– …Апельсин! Кис-кис-кис!.. Кто-то уже покормил… Апельсина нет… Дедушки с бабушкой тоже нет, – окончательно расстроилась дочь, заглянув в спальню хозяев. – Дедушка обещал, что сегодня мы поедем в парк…
На глазах ребенка выступили слезы.
– Доченька, скорее всего, дедушка с бабушкой рано проснулись, покормили и выпустили гулять котика, а сами поехали… по делам… – Объясняя Марте отсутствие в доме пушистого питомца и взрослых, Катя пыталась успокоить и себя. Отец с Ариной Ивановной действительно куда-то уехали и потому не позволили ей понежиться в постели. Так что никакой это не демарш. – Посмотри: машины во дворе нет. Они скоро вернутся, и дедушка обязательно свозит тебя в парк. Давай позавтракаем и подождем их в саду.
– Не хочу завтракать и в сад не хочу. Хочу к Зигфриду! – неожиданно вспомнила Марта далекого друга, а вместе с ним и подзабытую идею: – Мама, давай заберем с собой Апельсина!
– Дорогая, ну ты же знаешь, что Генрих…
– Не люблю твоего Генриха! – с вызовом заявила дочь и в слезах убежала в комнату, громко хлопнув дверью.
Катя только вздохнула: такие резкие перемены настроения раньше Марте были несвойственны. Она вообще редко плакала, даже будучи совсем крохой. Все изменилось с конца зимы: и просыпалась в слезах, и начинала рыдать, если что не так. А если уж с утра случалось плохое настроение – капризы, слезы на весь день…
И дело было не в переезде в новый дом, где у девочки наконец-то появилась отдельная уютная комната. Дочь категорически отказывалась принимать Генриха. Вернее, всячески противилась тому, что они теперь живут вместе, что мама спит с ним в одной спальне. Правда, такое случалось редко, в основном Катя спала в комнате дочери на раскладной кровати. В рабочие дни Марта с Генрихом почти не виделась: тот просыпался и уезжал рано, вечерами мать с дочерью возвращались домой раньше, ужинали, много времени проводили в детской, там и засыпали. Но в выходные распорядок дня менялся: почти все время Генрих проводил с ними. И, надо отдать должное, всячески старался найти подход к Марте: детские развлекательные центры, поездки в магазин. Даже пытался с ней играть: в ее игры, по ее правилам. Но Марта оставалась неприступна: Генрих был для просто дядей. Чужим.
Она категорически отказывалась его принимать! Ничего удивительного: с одной стороны, элементарное проявление детского эгоизма и ревности, когда ребенок не хочет с кем-то делить маму. С другой – как считал Генрих, в этом была вина Кати: слишком долго она противилась его желанию стать для Марты настоящим отцом. Если бы она называла его папой с рождения (а он этого желал, предлагал), если бы он воспитывал ее с первого дня – не было бы сейчас такой тупиковой ситуации. А ведь только благодаря ему она жива: нашел фонд, оплативший операции, бросил высокооплачиваемую работу, переехал ближе, чтобы помогать и заботиться. Но всего этого Катя не ценила, относилась отчужденно, поэтому точно так же сейчас ведет себя и ее дочь.
Отчасти Катя могла с этим согласиться. Она часто отказывалась от предложенной Генрихом помощи и принимала ее лишь в экстренных случаях, которые можно было пересчитать по пальцам. Не хотела давать ему повод надеяться на общее будущее, потому что была уверена: после третьей операции они с Мартой вернутся домой.
А потом они приехали в клинику на очередной плановый осмотр и… все резко изменилось.
Сколько ночей тогда Катя не спала, сколько плакала, глядя на Марту! Особенно когда купала, осторожно проводя мочалкой по длинному послеоперационному шву посередине грудной клетки…
Сейчас, оглядываясь назад, она понимала, что все решил пост с хэштегом «#старыйновыйгодлюбовьсказкасчастье», которым поделилась в профиле Ладышева незнакомая дама.
Свежие розы на столе, свечи… Многочисленные фото молодой женщины Катю особо не впечатлили: не писаная красавица, но холеная, ухоженная. Вот только… не настоящая какая-то. Не было в ней завораживающей мягкой женственности: ни в изгибах тела, ни в глазах.
«На даму вольного поведения не похожа, на хищницу не тянет. Сплошное самолюбование и высокомерие», – оценила ее Катя, переключив внимание на мужчину, с которым та, судя по посту, провела романтический вечер.
Вадим Ладышев произвел иной эффект: все так же красив, мужественен, галантен. Проступившая на висках седина добавляла особого шарма, но… настораживал холодный взгляд напряженность, которая читалась не только в глазах, но и в том, как сидел, в каком положении были руки, полусжатые ладони. Почему-то вспомнилось, как она любила их рассматривать, приближая к близоруким глазам, до мелочей изучала кожный рельеф, тайком сравнивала его линии со своими…
Открылось следующее фото, и… эти же ладони оказались на женской талии: сама женщина сидела у Вадима на коленях, обнимала его за шею, касаясь губами щеки. Нечто подобное Катя уже видела: начмед больницы Валерия на руках Вадима, он несет ее вверх по лестнице, в такт шагам касается губами кожи…
Закружилась голова, в глазах потемнело, запрятанное глубоко в душе вселенское горе, тоска по потерянной любви вырвались наружу, заполонили сознание. Машинально захлопнув крышку ноутбука, она откинулась к спинке кресла, закрыла глаза…
Для чего ей теперь жить? Зачем? Она должна исчезнуть!
– Мамочка, я проснулась!
Детский голосок заставил Катю обернуться к дивану, на котором, откинув в сторону одеяло, сидела улыбающаяся Марта: нетерпеливо сучила ножками, протягивала ручонки… В следующее мгновение в душе словно зажглась красная сигнальная лампочка, зазвучала предупреждающая сирена.
«Марта! Я должна жить ради Марты! Я должна сделать все, чтобы она жила!» – застучало в голове.
Но лишь спустя три недели она набрала номер Генриха и, глядя на улыбавшуюся ей дочь, произнесла: «Да. Я согласна».
Однако, если Катя, переступив через себя и сжав зубы, безропотно выполняла роль, на которую обрекло ее согласие на будущий брак, Марта восстала с первого дня: отказывалась не только называть Генриха папой, но и просто общаться, кирпичик за кирпичиком упрямо выстраивая стену отчуждения. Катю это уже не просто настораживало, а начинало пугать: что будет дальше? Удастся ли разрушить эту стену, которой со временем она может отгородиться и от матери? А вдруг своим поведением девочка выражает ей свою солидарность, подсознательно чувствуя, что мама не любит этого мужчину? Если так, то, выходит, пока Катя не полюбит Генриха, ее дочь тоже его не примет. Но как полюбить по необходимости? Любовь – это дар небес!
Меж тем приближались сроки операции, а вместе с ними и день регистрации брака: бумаги собраны, необходимые процедуры пройдены. Генриху останется лишь удочерить девочку, и двух месяцев на это должно хватить. Но и откладывать дальше нельзя: бюрократия, как и во всем мире, жила здесь по своим законам, то тут, то там воздвигая новые препятствия.
И все же Катя как могла тянула с этой процедурой. Понимала, что после брака и удочерения Генрихом Марты обратной дороги не будет ни для нее, ни для дочери. В случае чего она сможет, не без сложностей, правда, развестись, а вот лишить его отцовства вряд ли получится. Учитывая немецкое гражданство Марты, система правосудия и ювенальная юстиция априори будут не на стороне мамы-мигрантки…
«Любовь – она или есть, или ее нет, или жива, или мертва, – вспомнила она свое же изречение и вздохнула: – Вряд ли мы будем счастливы, но другого варианта нет».
Вытирая руки полотенцем, краем глаза она успела заметить, что пришло сообщение по вайберу: Генрих.
«Почувствовал, что ли? После отвечу, сначала успокою Марту…»
Валерия проснулась оттого, что кто-то ходил по квартире. Вспомнив о незваном госте, она в страхе вскочила с кровати, набросила халат, выглянула в прихожую, на цыпочках приблизилась к закрытой кухне.
– …номер никто не знает, – услышала она приглушенный голос Максима. – Не получилось, потому что Ладышев оказался умнее всех… Да, ищут… Хорошо, буду ждать указаний. Спит… Мне нужно съездить в пару мест… Только сам ей скажи…
Попятившись на цыпочках обратно в спальню, Лера неслышно затворила дверь и прижалась к стене.
«С кем он разговаривал? С Грэмом? Ладышев оказался умнее… А вы как думали?!» – усмехнулась она.
Пискнул телефон.
«Правила. Гость. Делай все», – прочитала Валерия.
Это было что-то новенькое.
«Как это понять: «делай все»? Да еще в приказном тоне! А как насчет спросить согласия?» – возмутилась она.
Снова пискнул телефон: «Приз».
Второе сообщение было более понятным: вот-вот появится сам.
«Ну так приезжай и разбирайся с этим типом!»
Снова приоткрыв дверь, Валерия нос к носу столкнулась с Максимом. Скорее всего, закончив разговор, тот решил удостовериться, что она спит и ничего не слышит.
– Доброе утро! – доброжелательно произнес он. – Получила сообщение?
Было бы странно, если бы, стоя под дверью, он не услышал сигнал доставки.
– Получила, – буркнула она, по пути в санузел пытаясь протиснуться между гостем и стенкой. – Спала плохо. Не люблю, когда в моей квартире ночуют незваные гости.
– Бывает, – отступил он в сторону. – Давай быстрее. Сегодня у нас много дел.
– У кого это «у нас»? – остановилась Лера, обернулась и смерила Максима высокомерным, презрительным взглядом. – Лично у меня с тобой общих дел нет.
– Ошибаешься, – усмехнулся тот уголками губ. – Сначала ты сходишь в магазин и купишь еды. Затем повезешь меня по адресам, которые я назову…
– Сначала ты закроешься вот в той комнате, – Валерия показала пальцем на гостиную, где гость провел ночь, – а я приведу себя в порядок и проведу на дому прием двух пациентов. Затем я поеду на работу, а уж после работы, если захочу, помогу. И ни ты, ни Грэм мне не указ.
Не ожидая подобного демарша, Максим удивленно посмотрел вслед скрывшейся в совмещенном санузле женщине. Кулаки непроизвольно сжались: показушным презрением она вывела его из себя. А нервы и без того на пределе! Пусть скажет спасибо, что при первой встрече он был зол не столько на нее, сколько на отца с его слабостями!
– Что ты сказала? – он изо со всей силы дернул дверь, которую Валерия не успела закрыть на защелку, и за локоть вытащил ее обратно в прихожую. – Повтори! – в его голосе звучал металл. – Повтори, что ты должна сделать.
Перепуганная Валерия залепетала:
– Куплю еду, затем поедем по адресам…
– То-то! Ладно, иди в душ.
Ослабив хватку, Максим втолкнул женщину обратно в санузел, захлопнул дверь, вышел на балкон и нервно забарабанил пальцами по подоконнику.
За стеклом было ясное голубое небо, солнечные блики в Свислочи слепили глаза, вдоль набережной прогуливались люди. А он вынужден сидеть в четырех стенах и ждать, пока мерзкая во всех отношениях женщина примет душ! И позвонить никому нельзя, потому что засветит симку, которую заранее приобрел по совету Грэма.
И зачем он только согласился на его предложение?!
«Впустил в себя зло, предал Учителя… – едва не простонал Максим. – Артема подставил, брата…»
Братья Обуховы росли в хорошей по общепринятым меркам семье: мать – работник системы образования, отец – системы здравоохранения. Вот эти две системы и были основной заботой родителей, а точнее – карьерный рост. Так как дети в обеих системах приветствовались, один за другим на свет появились сыновья, времени на которых не хватало, и воспитание чаще всего ограничивалось короткими фразами-окриками: «Так надо!», «Ты должен!», «Не смейте нас позорить!» Особой любви между Юрием Анисимовичем и Аллой Вячеславовной не наблюдалось, и, пожалуй, единственное, в чем они были единодушны, – требование полного послушания детей. Поведение сыновей ни в коем случае не должно мешать карьерам родителей!
Поинтересоваться, чего хотят сами дети, ни матери, ни отцу в голову не приходило, всякие нежности и сюсюканье они считали проявлением родительской слабости. Даже просто погладить ребенка по голове было у них под запретом. И если младший, Владимир, обладая более мягким характером, молчаливо с этим соглашался, то старший, Максим, все делал наперекор: с раннего детства провоцировал на скандал воспитателей, учителей, задирался и дрался с ребятами как в школе, так и во дворе, отказывался учиться. Возможно, из-за неосознанного желания обратить на себя внимание: пусть им будет за него стыдно! А вдруг задумаются, попробуют поговорить с детьми по душам вместо наказания ремнем, обнимут и просто выслушают?
Наивные детские попытки успехом не увенчались, а вот на учет в детской комнате милиции Максима поставили. И не известно, чем в итоге закончилось бы для него это противостояние, если бы в судьбу не вмешался тренер: заметил драчливого паренька в одной из стычек во дворе, пригласил в секцию восточных единоборств. Так в жизни Максима впервые появился человек, который не разговаривал с ним с позиции силы, а общался на равных, уважал в подростке личность.
Почувствовав это, Максим готов был пойти вслед за Учителем (так между собой подопечные величали тренера) в огонь и воду: слушал, впитывал не просто советы, а целое философское учение, которым тот делился со своими учениками, следовал наставлениям. И не только на тренировках: походы, сплавы по рекам, где главенствовали режим, дисциплина, приветствовались забота о ближнем, взаимопомощь, долгие разговоры у костра, когда Учитель проповедовал постулаты Пути великого воина и каждому ученику предоставлялось право высказать свое мнение.
Во-первых, научиться контролировать эмоции. Потерял контроль над собой – дал сопернику шанс победить. Во-вторых, уметь защищаться. Но научиться защите можно, лишь изучив правила атаки. В-третьих, умело использовать спортивную злость. Злость, но не зло. Зло – враг, оно не позволяет держать в поле зрения пространство боя, застит разум, подчиняет себе ради сиюминутного могущества, дает ложные команды. Впустив в себя зло, запускаешь процесс самоуничтожения и уже не можешь считаться великим воином. Так как сошел с Пути.
Сам Путь – это не движение, а состояние: единство разума, духа и тела. Настоящий воин даже в бою должен об этом помнить, не разрывать это единство. Это гораздо сложнее, чем, например, поставить друг на друга три воздушных шара и пытаться перемещаться с ними в пространстве. Но нет ничего невозможного, если долго и упорно тренироваться и учиться противостоять злу даже в мелочах повседневной жизни. И помнить: исход боя может определить не то, как ты потренировался накануне, а то, как ты поступил с кем-то вчера. А еще нужно учиться, безостановочно черпать новые знания. Это тоже факторы победы, и ими нельзя пренебрегать: знания тренируют ум точно так же, как выполнение ударов тренирует тело.
Учитель всегда был открыт для общения: ему можно было позвонить в трудную минуту, посоветоваться, довериться. И результат такого воспитания не заставил себя долго ждать – уже через год Максима было не узнать: спокойный, уравновешенный. И пусть наверстать пробелы в учебе быстро не получилось, девятый класс он закончил в хорошистах. Да и вопросов с поведением больше не возникало. Став к тому времени директором школы, мать не могла нарадоваться: никто не ставит в укор, что, воспитывая других, не сумела воспитать собственного сына.
Время шло, Максим поступил в Академию физвоспитания, спортивная карьера складывалась успешно, были хорошие перспективы. Он даже успел влюбиться – случайное знакомство на студенческих соревнованиях обернулось первым сильным чувством.
И вдруг мир вокруг стал рушиться. Случилось ЧП: трое подопечных Учителя, в том числе Максим, были задержаны за разбойное нападение, их фамилии замелькали в оперативных сводках. Скандал тут же подхватили СМИ, обвинив тренера чуть ли не в создании криминальной группировки, кадры в которую поставляет созданная им секта – так называемая «Школа восточных боевых искусств». Попытки оправдать себя, спортсменов, а, по сути, и само боевое искусство ничего не дали: подключилась разгневанная общественность. Работу школы приостановили, ребят одного за другим таскали на допросы, убеждали дать показания против тренера. Надо сказать, никто на такую сделку с совестью не пошел: ни подростки, ни ребята постарше, сидевшие в СИЗО.
Но сердце Учителя всего этого не выдержало и остановилось во сне…
Словно получив сакральную жертву, набиравший обороты маховик резко остановился, и тут же стал отматывать обратно: подтвердились показания задержанных, что они случайно оказались рядом с настоящими грабителями и были не соучастниками, а наоборот – пытались предотвратить преступление и задержать бандитов. Но об этом уже никто не писал. Дело спортсменов без шума закрыли, на зал для тренировок сначала навесили большой амбарный замок, затем, сняв старую вывеску, сдали в аренду какому-то фитнес-клубу. Вот только никто из ребят туда не заглянул: это было бы предательством памяти об Учителе.
Какое-то время они еще продолжали общаться, мечтали сообща открыть школу, но… Никто не решился проявить инициативу и взять на себя ответственность, в том числе и Максим. Не так-то просто сплотить, объединить, повести за собой. Одного желания здесь мало: нужна уверенность в себе и собственных силах. Тогда он был слишком юн, растерян и подавлен: за время, что сидел в СИЗО, ко всем остальным неприятностям его оставила любимая. Не отвечала на звонки, а потом и вовсе куда-то исчезла.
Конечно же, он пытался ее разыскать, встретиться, объясниться. Пока его не вызвали в деканат и не пригрозили: если не отстанет от девушки, дочери высокопоставленных родителей, то вылетит из учебного заведения. Приказ об отчислении уже однажды подготовили, но не успели дать ход. Теперь, учитывая недавние события, любой неосторожный шаг – и он будет подписан незамедлительно. А там, если продолжит преследовать свою пассию, и до тюрьмы недалеко. Кем были родители любимой, Максим не знал: она не рассказывала, а он не интересовался. Но на фоне свежего в памяти дела спортсменов угрозы были вполне реальны. Спустя месяц ему передали записку: «Прости меня. И прощай». На этом грустная история любви закончилась.
Максим доучился в академии, получил диплом и ушел служить в армию. За время службы окреп духовно и физически и вернулся на гражданку с одним желанием: возродить школу восточных единоборств. Стал собирать бумаги, обивать пороги различных инстанций, но неожиданно столкнулся с отголосками давней истории: его и близко не собирались подпускать к тренерской работе! Отказывали везде, куда бы ни пришел, ссылаясь на негласное распоряжение сверху: держать подальше от детей былых воспитанников Учителя.
Он недоумевал: как чиновники не понимают, что основанные на философских учениях боевые искусства в наше полное злых соблазнов время необходимы подросткам как воздух! Ведь он и сам был такой, и не известно, что было бы с ним сейчас, если бы не Учитель и его школа! Попытался найти поддержку у матери: в школе пустовала подсобка, где поначалу вполне можно было бы разместиться. Но получил категорический отказ: даже слова не замолвит! У нее свои планы, а со своей мечтой сын пусть разбирается сам.
Сам так сам. Рано или поздно, но он все равно это сделает: заработает денег и откроет школу! Но пока… Увы, ничем другим, кроме как умением драться, потенциальных работодателей он заинтересовать не мог, а потому устроился охранником в ночной клуб, где подрабатывал еще студентом. Вскоре стал начальником смены, а когда клуб закрыли на реконструкцию, его с повышением взяли на работу в другой. Затем поступило предложение поработать еще в одном месте: загородная резиденция главы известной компании нуждалась не столько в охраннике, сколько в толковом специалисте, который смог бы организовать всю систему безопасности в целом. К тому времени Максим уже мог и умел гораздо больше, чем отсеивать неподходящих клиентов на фэйс-контроле. Кроме спорта, он с детства увлекался радиотехникой, интересовался аппаратурой, применяемой в охранном бизнесе, изучал, устанавливал. Даже английский подтянул, так как подобного рода новинки рассматривались и обсуждались только на англоязычных ресурсах.
Спокойный, уравновешенный, продвинутый в технологиях охранного бизнеса, Максим заработал высшую оценку работодателя и тут же с рекомендацией был передан в другие нуждающиеся в профессиональном сотруднике руки. Но это было уже не просто повышение по службе: должность начальника охраны всего комплекса строящегося казино-клуба, где ему предоставили полный карт-бланш, доверив безопасность заведения еще на стадии проектирования. И он был к этому готов: самому предусмотреть все до мелочей, а не исправлять «косяки» прежних хозяев и руководителей. Не это ли профессиональное признание?
Доверие и обещанная немалая зарплата обязывали работать засучив рукава, и он трудился днями и ночами: работал и с проектировщиками, и с монтажниками, закупал оборудование, отбирал персонал.
Казино-клуб открылся, и продуманная им до мелочей система безопасности заработала как часики. Он был горд и счастлив: всем, кто когда-то пытался задавить в нем личность, он доказал, чего стоит. И всё благодаря Учителю: простил недругов, забыл зло, которое ему причиняли (помня о его разрушительном свойстве), и упрямо двигался вперед. Обрел уверенность в себе, отработал навыки, необходимые для тренерской работы: подчиненный персонал не только отбирал лично, но и сам обучал, тренировал, используя в том числе постулаты Пути великого воина. И по-прежнему мечтал работать с подростками: накопил достаточную для открытия школы сумму, присмотрел помещение. Но и уходить с основной работы не собирался: с какого-то момента она ему даже стала нравиться. А так как по жизни привык довольствоваться малым, ежемесячный доход планировал вкладывать в развитие школы, вывозить воспитанников на сборы, соревнования.
И тут случилось непредвиденное: отца свалил инсульт. Мать категорически отказалась за ним ухаживать, обвиняя во всех грехах: и в сломанной жизни, и в разрушенной карьере. Не дожидаясь выписки супруга из больницы, она подала заявления на развод и на раздел имущества. А все из-за проклятого диска, подкинутого неким «доброжелателем» в депутатскую приемную! Это он уже после узнал, что была еще одна копия, попавшая в руки начальника отца. Собственно, после разговора с ним и пришлось вызывать Обухову-старшему скорую прямо на работу.
К тому моменту ни с отцом, ни с матерью Максим практически не общался и давно жил на съемной квартире. Его брат женился, родил двоих детей, взяв кредит, вселился в новостройку на окраине. Виделись братья редко, но постоянно были на связи: Володя – толковый программист, и Максим часто у него консультировался. Вопрос, кому ухаживать за отцом-инвалидом, между ними даже не обсуждался: все заботы старший взял на себя. В том числе материальные: продал доставшую отцу после развода однушку, с огромной доплатой купил обустроенную под человека с ограниченными возможностями квартиру, нанял сиделку.
На это ушла большая часть накопленных сбережений, и деньги требовались ежемесячно. Так что об открытии школы снова пришлось забыть. Как же он тогда был зол: на мать, на отца, на ту женщину с видеозаписи! Он едва с собой справился, сумел вовремя остановиться, чтобы ее не уничтожить! А после и мужчину, на которого она указала, – Вадима Сергеевича Ладышева. Да он готов был удавить его собственными руками, если бы…
Если бы не заветы Учителя: никогда не впускать в себя зло.
«Зачем? Почему? – задавал себе вопросы Максим, продолжая смотреть на реку, в которой отражалось голубое небо. – Давно усмирил зло. И вдруг появляется человек, который, предлагая объединить усилия для мести, сулит хорошие деньги. Сумма вполне достаточная для открытия школы… С какой же легкостью я купился, забыв, что любая месть – зло, которое рано или поздно оборачивается против тебя!»
До вчерашнего дня он об этом не вспоминал, а точнее, и близко не подпускал подобные мысли. Убедил себя, что всего лишь выполняет профессиональный заказ, который сначала показался этакой забавой: проникнуть на территорию, поменять блоки. В то, что сможет нанести серьезный вред Ладышеву, Максим не верил. Но хоть как-то сочтется.
Однако на самом первом этапе выяснил, что дело предстоит не такое уж простое, как казалось: охрана объекта была организована на высоком уровне, и проникнуть незамеченным не только на территорию, но и внутрь здания на первый взгляд было невозможно. И все же, изучив все видеозаписи (в том числе с высоты птичьего полета), брешь в охране периметра он обнаружил. Но как попасть внутрь? Встал вопрос поиска своего человека в чужой команде.
Получилось на удивление легко: несколько дней Артем, один из его подчиненных, фиксировал на камеру всех выходящих с территории. Изучая видеозаписи, Максим довольно быстро встретил знакомое лицо: молодой парень одно время был завсегдатаем их заведения, пару раз выиграл, но чаще проигрывал. По-крупному. Каким-то образом нашел в себе силы завязать. Во всяком случае в заведении давно не появлялся. К таким Максим относился уважительно.
Стал вспоминать, кто его привел. Эдик Лопатин. К подобным типам ни уважения, ни сострадания он не испытывал: игрок со стажем, должник, почти год как где-то прятался. Пришлось напомнить о нем хозяевам: поиском скрывавшихся должников и выбиванием денег занималась другая структура. Эдика быстро нашли, помяли как следует бока и поставили на счетчик. Вот тогда Максим и предложил ему сделку: готов погасить его долг, если Лопатин уговорит старого приятеля оказать помощь в одном деле. Как ему это удалось и почему молодой человек согласился участвовать в деле, Максим не вникал: каждый сам выбирает свою судьбу. И уже через неделю он встретился с непосредственным исполнителем.
Дальнейшее было делом собственного ума и техники. Получив подробный план предприятия и расположенных внутри камер с датчиками движения, он нашел «слабое звено» и придумал, как выключить из охраняемого периметра дверь запасного выхода. Помощник оказался толковым малым, все сделал незаметно, и через несколько дней им удалось заменить первый блок…
«Еще при первой встрече мне показалось странным, откуда Грэм так хорошо осведомлен и об отце, и о диске? А ларчик просто открывался: женщина, которую я когда-то пожалел. Если бы я только знал, что она имеет к этому отношение, ни за что не согласился бы… А вот здесь, Учитель, я готов с тобой поспорить. Да, жалость – плохое чувство. Но и ее достоин не каждый», – горько усмехнулся он.
Валерия бесшумно покинула ванную, крадучись приблизилась к двери кухни, заглянула внутрь: человек, совсем недавно являвший собой монстра, стоял на балконе и с тоской смотрел в окно…
«Такой же слюнтяй, как и его папаша!» – презрительно скривилась Лера.
Стараясь двигаться бесшумно, она вернулась к санузлу, осмотрелась: «Надо вызвать его жалость. В прошлый раз сработало, почему бы не повторить?»
Взгляд наткнулся на отвертку на стиральной машине: два дня назад пришлось самой вворачивать разболтавшиеся в верхней петле саморезы. Грэм приедет неизвестно когда, а она не привыкла кого-то ждать: при необходимости могла справиться не только с саморезами. Купила отвертку, вкрутила. Делов-то!
Вывернув саморезы обратно, Валерия изо всей силы толкнула дверное полотно. Раздался грохот: перекошенная дверь вырвала шурупы и из нижней петли, стукнулась о стену и рухнула на пол.
– Ой-ёй-ёй! – жалобно заскулила Лера. – Ой, как больно!..
– …поэтому считаю возможным пропустить людей в здание. Младший обслуживающий персонал я вызвал бы прямо сейчас: следственные действия закончены, а натоптали, словно стадо слонов прошлось, – в поисках поддержки главный инженер посмотрел на шефа.
С начала совещания тот сидел с отсутствующим видом: то ли не выспался, то ли настолько устал, что с трудом вникал в происходящее. Во всяком случае за час с небольшим Ладышев произнес лишь пару общих фраз. Что не соответствовало сложившейся ситуации: все-таки режим ЧП, а он здесь главнокомандующий. Или удар битой по голове сказывается? Так вроде несильно Елисеев шефа стукнул, только шишка выскочила.
– Согласен, Владимир Иванович, – пришел на помощь Поляченко, прервав затянувшуюся паузу. – Подготовьте список на выдачу новых пропусков и скажите Марине, чтобы оповестила сотрудников. Пусть вызовет уборщиц, после обеда могут приступать… Вадим Сергеевич, пожалуй, все текущие вопросы мы рассмотрели.
– Да… – не сразу отреагировал тот. – Совещание окончено. Всем спасибо! Андрей Леонидович, задержитесь.
Пока сотрудники покидали кабинет, Поляченко продолжал наблюдать за шефом. Со вчерашнего вечера человека словно подменили: вялый, равнодушный, раскоординированный. Утром, выслушав краткий отчет о расследовании, сослался на головную боль и попросил оставить его одного. Даже его, Андрея, не впустил в кабинет!
Об истинной причине «головной боли» Андрей Леонидович догадывался – визит отца Екатерины Александровны. И сожалел, что приехал на работу чуть позже его. Что бы сделал? Скорее всего, не подпустил бы того к шефу. Эх, вечно эти если бы да кабы!
– Все в порядке? – решился он уточнить. – Голова как?
– Что? А, да… Извини. Голова не болит, но соображает плохо. Повтори, пожалуйста, что ты утром говорил о машинах… Обухов… Знакомая фамилия… Погоди! – Ладышев словно очнулся, после того как Поляченко пересказал ему историю с машинами, потер виски. – Обухов… Возможно, однофамилец…
В целом он хорошо помнил день, когда узнал, что у него есть сын: звонок Артема Захаревича, поселок Марьяливо, дом Балай, неприятный потный мужчина, встретивший его у калитки…
– Юрий Анисимович Обухов… – напряг он память. – Сказал что-то типа: «Максим говорил: двоих пришлет». Чуть позже подъехала машина, вышли два амбала… Как, говоришь, зовут этого Обухова?
– Максим, – удивился Поляченко. – Максим Юрьевич.
– Если Максим Обухов – сын Юрия Анисимовича Обухова, то все сходится… – пробормотал Ладышев. – Был такой чиновник. Не знаю, что с ним сейчас, но человек, мягко сказать, нехороший. Тем не менее я ему благодарен. Если бы не его визит в дом Балай, я не узнал бы о существовании сына.
Ладышев умолк и снова погрузился в себя: увы, за четыре года ему так и не удалось прояснить судьбу мальчика.
– Там была странная история с каким-то диском, – будто вспоминая вслух, пробормотал Вадим, но, наткнувшись на недоумевающий взгляд Поляченко, спохватился: – Я тебе тогда всего не рассказывал, но, видно, придется… Медицинская карта матери ребенка попала ко мне после… – он склонился над столом ближе к первому заместителю.
