Текст книги "Миг бесконечности 2. Бесконечность любви, бесконечность печали... Книга 2"
Автор книги: Наталья Батракова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 35 страниц)
Ладышев посуровел, постучал ручкой по столу.
– Одной больше, одной меньше… Плохо.
– Как японцы?
– Как всегда: кланяются, улыбаются и помалкивают, – усмехнулся шеф. – Такаши тоже молчит. Ждет результата работы экспертов.
– Его можно понять… Возврат уже начали проверять?
– Протестировали сегодня две установки. И так, и этак гоняли, каждый шаг протоколировали: напряжение повышали, понижали, вырубали – все работает как часы. Комплекс в доли секунды переходит на резервное питание, никаких сбоев в показателях. С одной стороны, мы с Красильниковым облегченно выдохнули, но с другой… Та же картина, что и с возвратом из Караганды. Ты же помнишь, на месте и проблемы с самопроизвольным выключением были, и показатели исчезали. А вернулись – все работает. Электричество у них там, что ли, другое? Комодо к концу дня пришлось скорую вызвать, сердце прихватило. Короче, ничего не понятно, одни вопросы, – Ладышев развел руками.
– Проверяли те, что в помещении 12б стояли? – присев в кресло, уточнил Андрей Леонидович.
– Да. После приказа концерна их не трогали, только распаковать успели. Завтра с утра продолжат испытания, но начнут с двух карагандинских из 12а. Ту, что вы привезли, можно тоже в 12б определить.
Поляченко задумался.
– Напомни, что у нас в 15б?
– Уже оплаченные, готовые к отправке. Погрузку остановили после приказа концерна. В 15а – упакованные, с документами, в 14а и 14б – неупакованные, без документов. 16 – резервное. А что такое?
– Да вот пришла по дороге интересная мысль, – Андрей Леонидович понизил голос и жестом подозвал шефа поближе…
– …Не хочется верить в твое предположение! – Ладышев с сомнением покачал головой.
– Мало приятного, понимаю. Но других версий у меня нет.
– У меня вообще никаких нет. Хорошо, давай поступим по-твоему…
Спустя полчаса они прощались на освещенной парковке перед входом в здание.
– Андрей Леонидович! – подбежал к ним взволнованный охранник. – А где Зиновьев? Ключи от буса где?
– Не сдал? – удивился Поляченко. – Забыл. Наверное, торопился. За ним подружка к воротам подкатила. Любовь! Молодо-зелено!
– И как теперь быть? – охранник посмотрел в самый конец парковки, куда Зиновьев отогнал микроавтобус после выгрузки. – В плохом месте поставил, камера тот угол не просматривает.
– Кому он нужен, пустой? – Ладышев бросил взгляд на бус и протянул охраннику руку. – До завтра, Петрович! Мы по домам, а тебе ночи без происшествий!
Попрощавшись, Ладышев и Поляченко сели в машины и уехали. Автоматические ворота тут же пришли в движение, наглухо закрыв въезд на территорию завода.
– Вроде все хорошо, даже Петрович не заметил, – почти сразу набрал шефа Андрей Леонидович. – Я часам к пяти приеду, сменю Зиновьева.
– Хорошо. Действуй по плану. Если что – сразу звони.
Дальше им было не по пути: один ехал в сторону Крыжовки, другой – в Серебрянку.
Съехав с кольцевой на Молодечненскую трассу, Вадим прочитал в свете фар «Ждановичи» и непроизвольно бросил взгляд налево. Где-то там, по ту сторону железной дороги, в глубине поселка сейчас и Катя с дочерью. Скорее всего, уже спят. Или чаевничают, обсуждая житье-бытье…
«И надо же было такому случиться, что Такаши ехал с ними в одном вагоне! Четыре года жил не тужил, не видел, не вспоминал… Как будто думать больше не о чем в первом часу ночи!» – вдруг разозлился он на себя.
Въехав во двор дома, Вадим вышел из машины, проследил, как закрылись ворота, подняв голову, посмотрел на звездное небо, вдохнул уже прохладный, пахнущий разнотравьем воздух.
«Вот и осень… Распогодилось после дождей, потеплело. С завтрашнего дня вообще лето обещают, – отпирая дверь, вспомнил он прогноз синоптиков. – Хорошо бы в грибы выбраться… Только, боюсь, в этом году они пройдут мимо меня…»
– Сынок, ты? – раздался со второго этажа голос матери.
Наверху хрипло тявкнул Кельвин, послышалось цоканье когтей на лестнице.
«Постарел, – невесело отметил хозяин. – Еще год назад по звуку мотора машину издалека узнавал, встречал у порога».
– Я, мама. Не спускайся, я сразу спать, – потрепав пса по холке, поплелся он вверх по ступеням.
– А как же ужин? – набросив халат, Нина Георгиевна уже стояла в холле второго этажа.
– Я не голоден. Спасибо! – сын чмокнул ее щеку. – Спокойной ночи!
На самом деле сил на еду уже не осталось. Добраться бы до кровати. Закрыв за собой дверь спальни, Вадим набросил на «ленивую» вешалку у постели снятые вещи, стянул на пол покрывало (и то, и другое действие было ему не свойственно и лишь подтверждало крайнюю степень усталости), навел будильник в телефоне на шесть утра и заполз под одеяло. Протянув руку к выключателю, он на секунду замер, снова взял телефон, изменил время подъема на пять, выключил свет и мгновенно уснул…
– Какие звезды! – не в силах оторвать взгляд от чернеющего над головой неба, восторженно вздохнула Катя.
– Звезды как звезды, – не разделил ее эмоций Александр Ильич. – Яркие, потому что луна еще маленькая. Однако сентябрь на дворе, зябко. Пошли в дом. Простудишься.
Он уже пожалел, что после вечернего чаепития предложил дочери посидеть в саду на скамейке, подышать свежим воздухом: продрог весь, а ее в дом не затащить. И пусть после недели затяжных дождей прошедший день порадовал солнцем, земля и вечерний воздух были полны студеной прохладой. Кончилось летнее тепло.
– Еще чуть-чуть. Дай насмотреться, там таких звезд нет.
– Так уж и нет, – проворчал отец. – Ладно, сиди, принесу тебе что-нибудь на плечи накинуть.
Вскоре он вернулся с курткой в руках.
– Вот, набрось.
– Спасибо!
Дочь просунула руки в рукава и снова запрокинула голову.
– Как там Марта?
– Спят с Ариной… Хотел спросить: с кем ты так долго разговаривала перед ужином?
– С Валентиной. Наконец-то она согласилась поработать над обложкой книги. Но сначала ей надо рукопись почитать.
– Хорошо рисует?
– Еще как! Я видела ее рисунки в интернете. Кстати, иллюстрирует детские книжки.
– Так она же вроде торты пекла? – удивился Александр Ильич.
– Не она, а жена ее брата. Валентина им только помогает. Семейный бизнес: расширились, открыли кофейню, заказы на выпечку принимают. Валя еще и декором торжеств занимается, помещения оформляет. Ирония судьбы, но именно развод позволил ей заняться любимым делом. Она училась в художественной школе, поступала в театрально-художественный на дизайн, но не прошла по конкурсу. Пошла в политехнический, там встретила Анатолия и… забыла свою мечту на долгие годы. Не было бы развода – так и сидела бы в домохозяйках.
– А что Замятин?
– Они не общаются. От слова «совсем». Поначалу она хотела деньги вернуть, которые ее отец вложил в бизнес Анатолия. Но тот поставил ультиматум: Никитка или деньги. На семейном совете решили, что лучше забрать ребенка, а деньги как-нибудь заработают. Алименты он ей по почте высылает – минимум, который положен по закону, и ни копейки больше.
– Говнюк! – в сердцах припечатал бывшего супруга Валентины отец. – Правильно она решила – дети главное. Гнилые они: и Виталик, и дружок его. Им такие девки в жены достались, а они им только в душу нагадили!
Катя вздохнула. Может, в чем-то отец и прав. Вот только и ее вины, и вины Валентины в случившемся не меньше. Никто не принуждал их выходить замуж. Во всяком случае Катю уж точно никто не заставлял: влюбилась, была счастлива. У подруги, как она узнала из переписки, ситуация была иной: на первом курсе встречалась с молодым человеком, но воспротивились родители. Послушная дочь, дабы не травмировать больное сердце матери, с любимым рассталась, потом за ней стал ухаживать Замятин, а еще через год она вышла за него замуж – торопил отец. Ему срочно понадобился свой человек во главе компании, через которую он… Словом, зарабатывал деньги.
Знал бы он, как ошибся в выборе! После его смерти все активы Анатолий увел, и семья осталась без денег. И брак развалился. Уже после развода бывший супруг признался, что на Валентину обратил внимание только из-за ее отца – директора крупного предприятия. Но на родителей Валентина обиды не держала: хотели ведь как лучше. И во всем, что случилось, винила себя…
– А как твой бывший, знаешь? – продолжил тему Александр Ильич.
– Не знаю и не сильно-то хочу знать. Главное, чтобы хоть какие-то деньги тебе вернул… Упустили мы тогда с Надеждой, не подумали, что по договору он заправку еще лет двадцать продавать может. Хочешь, подадим в суд?
– Да ну! – отмахнулся отец. – Даже видеть его не желаю! Нам с Ариной на жизнь и пенсий хватает. Случится что со мной – тогда и судись. Ты – наследница. А что у вас с Генрихом? Смотри, раздумает жениться: мужик видный, и Марте, опять же, как отец…
– В самом деле зябко, – поднялась со скамейки Катя, давая понять, что продолжения разговора сегодня не будет. – Пошли спать, папа.
– Это после дождей. Лето в этом году выдалось сухое да жаркое. Реки обмелели, у людей в колодцах вода пропала. А тут целую неделю дождь как из ведра лил. Грибы вот-вот должны пойти. За лето только опят с лисичками и удалось подсобрать.
– Сто лет в грибы не ездила!
– Так уж и сто!
– Ну, пять лет – точно. Мне они даже снились перед отъездом: иду по лесу, а грибы окружают, окружают… А ведь это ты меня с детства к грибам приучил!
– Фантазерка! Грибы ее окружают, – посмеиваясь, отец запер дом изнутри. – Так и быть, полезут – возьму в лес. Но через недельку, не раньше… Спит? – уточнил он у Арины Ивановны, вышедшей из комнаты Кати.
– Как сурок, – шепотом ответила та. – Не замерзли?
– Немного, – Катя повесила куртку на крючок. – Спасибо, Арина Ивановна. Спокойной ночи!
– Спокойной ночи!
– Грустная она какая-то, тебе не кажется? – уже в кровати поделилась женщина с мужем своими наблюдениями. – Вот-вот свадьба, вопрос с операцией решится. Вроде бы хорошо все складывается, а на ней лица нет. Может, зря ты настоял, чтобы она вышла замуж за Генриха? Не любит она его.
– Любит, не любит… – проворчал Александр Ильич. – Налюбилась уже: сначала Виталик, затем Ладышев. Хватит себе и нам жизнь портить. Главное, чтобы человек попался хороший, любил и ее, и Марту. Стерпится – слюбится. Давай спать.
– А ведь он сегодня был на перроне… – решилась поделиться Арина Ивановна.
– Кто он?
– Вадим Ладышев. Прямо напротив вагона столкнулись. Растерялась, подумала, что он тоже Катю приехал встречать.
– Еще чего надумала! Да я ему даже приблизиться к ним не позволю! Да я… – от негодования Александр Ильич едва не захлебнулся. – Пусть только появится, гаденыш, пусть только!..
И без того немногословному Александру Ильичу не удалось подобрать слова, чтобы передать свои эмоции. Вскочив с постели, он, натыкаясь в темноте на предметы, заметался по небольшой комнате.
– Да, он… Да я… Неужели после всего она продолжает с ним общаться? – Он вдруг резко остановился. – Да как она?..
– Саша, Саша, успокойся! – перепуганная Арина Ивановна включила ночник, ступила босыми ногами на пол и, поймав мечущегося по спальне мужа, крепко обняла. – Ничего не случилось. Катя его даже не заметила. Я на всякий случай у нее спросила, кто знает о ее приезде. Его не упомянула. Так что успокойся, пожалуйста. И не шуми. Разбудишь, начнешь расспрашивать… Вдруг она о нем думать забыла, а ты тут со своими подозрениями? Успокойся, присядь. Сейчас капли принесу… Вот, выпей, – протянула она чашку воды с разведенным снадобьем. – Все хорошо. Дочь с внучкой спят в соседней комнате, я рядом… Спи, дорогой! Утро вечера мудренее.
Как маленького, Арина Ивановна уложила мужа в кровать, укрыла одеялом, выключила ночник и прислушалась: за стенкой тихо, ни шорохов, ни звуков.
«И зачем я вспомнила про Ладышева? – пожурила она себя. – Эх, знать бы, что у Кати в голове! Упрямая ведь, вся в отца. Слова лишнего не скажет, все в себе носит. Надо у Оксаны выпытать, что у нее там с Генрихом. Не пожалели бы мы после…»
Катя свернулась в клубок, стараясь не коснуться Марты, укуталась в одеяло: замерзла – все же осень. Эх, надо было не ждать согласия Генриха, а купить билеты и приехать летом, как планировала. Так нет, всё надеялась договориться, откладывала поездку. А когда поняла, что разговоры-уговоры бессмысленны, билеты на поезд были только на первые числа сентября. Можно, конечно, лететь и самолетом, врачи разрешали, но на двоих с багажом это выходило дороже. А деньги приходилось экономить: все бытовые траты они с Генрихом оплачивали пополам. Так договорились изначально: Катя старалась сохранить хоть толику самостоятельности и независимости, а он, как признался, был не в состоянии взять на себя все расходы. Конечно, если он пройдет кастинг на роль ведущего в ток-шоу, положение изменится, и, конечно же, она будет этому рада. Было только одно «но»: Генрих сообщил, что в таком случае им придется переехать. Значит, еще одна ниточка связи с родными станет тоньше.
А ведь с Оксаной они настолько подружились, даже сроднились, что между сестрами по крови такое редко встретишь! И ее дети, и Роберт стали такими же близкими. Жаль, что между Оксаной и Генрихом с первого дня знакомства возникла стена отчуждения. С его стороны это было объяснимо: не рассчитывал, что в Германии у Кати найдется более близкий человек, чем он. А тут вдруг объявилась сестра! Да еще взяла Катю под опеку. В свою очередь Оксана сразу заподозрила Генриха в неискренности, утверждая, что Катю он не любит, а маниакально живет прошлым и хочет заполучить ее как вещь, как долгожданный приз. И Марту не любит, как бы ни старался это скрыть и убедить всех в обратном. Ревность, что ли, ею руководила? Сложно сказать.
За все время был лишь один короткий период, когда Оксана и Генрих были солидарны. Спустя несколько месяцев после второй операции Кате следовало принять решение: ехать с дочерью домой или же оставаться в Германии до следующего хирургического вмешательства. И здесь оба принялись ее уговаривать: только оставаться! Зачем рисковать? Клиника под боком, они оба, насколько смогут, будут ей помогать. А если вдруг Марте понадобится срочная консультация, что тогда? Снова собирать документы, открывать визы? Это же сколько времени займет! Могут и не успеть!
Пожалуй, это был самый весомый аргумент. Катя и сама больше всего в жизни страшилась подобного случая. Потому и решила остаться. Но честно предупредила: как бы ни старались они ее уговорить в следующий раз, после третьей операции, как только позволят врачи, они с Мартой сразу уедут домой в Минск.
К сожалению, слишком многое изменилось за три следующих года. И если Генрих победит в кастинге, а она станет его женой, ей придется переезжать не в Минск, а в другой город, далекий от Энгера, от Оксаны. Он сразу заявил, что намерен строить патриархальную семью: в такой вырос и другой не признает. И практически с первого дня, как стали жить вместе, начал готовить будущую супругу к новой роли: стал более категоричен, более требователен, злился, если она пыталась с ним спорить, не соглашалась с его мнением. И все же пока многое терпел, в том числе Катину самостоятельность. Особенно финансовую. Но постоянно напоминал, что, как только они официально оформят отношения, о разного рода вольностях ей придется забыть. Семья – это не только права, но и обязанности. Ей придется помогать мужу, поддерживать его, делить с ним радости и горести.
Катя уже была в роли супруги и понимала ее плюсы и минусы. И все же многое в прошлой семье было иначе: они с Проскуриным советовались, помогали друг другу, в то же время каждый обладал определенной степенью свободы, жил своей жизнью, развивался как личность. И до поры до времени такая модель семьи не давала сбоев. Но в той семье ситуация изначально складывалась иначе: женились-то по любви.
Сейчас же никакой любви с ее стороны не было. Была лишь осознанная необходимость, за которую ей придется многим заплатить. И чем ближе был день бракосочетания, тем мрачнее становилось у Кати на душе.
«Все ради тебя, моя любимая девочка, все ради тебя, дорогая! – она проверила, укрыта ли Марта одеялом со стороны стены. – Только ради тебя, солнышко!.. Выдержу как-нибудь…»
2
– Доброе утро! Что слышно? – прорвавшись сквозь полосу утреннего тумана в низине, Ладышев позвонил первому заму.
– Доброе, да не очень, – буркнул Андрей Леонидович. – ЧП у нас. Проникновение на объект. Есть пострадавший: Петровичу по голове дали. Так что сейчас здесь и скорая, и милиция, и охрана.
– А Зиновьев?
– Умудрился почти всё проспать! В четвертом часу проснулся по нужде, заметил активность в комнате охраны, сразу мне позвонил. Я приказал не высовываться, сидеть в машине. Только он не послушался: пробрался к входу, заметил лежащего на полу Петровича и нажал тревожную кнопку. Как только сирена заорала, преступники ретировались: сбежали через запасной вход, перемахнули через забор. Трое их было, у соседей на парковке машина ждала.
– А что Петрович?
– Пришел в себя, но толком ничего сказать не может: смотрел в мониторы, листал журнал, тут сзади ударили по голове… Что странно, нигде нет следов взлома. Я все обошел. Одно из двух: или он сам их впустил, или… я вчера об этом говорил. И еще жесткий диск с камер наблюдения похитили.
– Плохо. Еду, – нахмурился Ладышев, нервно вцепившись в руль.
До Колядичей он долетел быстро. На огороженной территории перед входом в здание стояли две милицейские машины, но скорой уже не было. В машинах тоже никого.
– Привет! А где все? – протянул он руку дожидавшемуся на крыльце Поляченко.
– Протоколируют. Красильников с ними. Скоро криминалисты приедут.
– А Зиновьев?
– К соседям побежал, – Андрей Леонидович кивнул в сторону забора, за которым просматривались крыши производственных зданий. – Пару месяцев назад они брали у меня контакты спецов по видеооборудованию: кто-то у них ткани со склада таскал. Может, успели запустить видеонаблюдение… Пойдем.
– Сюда нельзя! – прямо перед носом Ладышева загородил проход в охранное помещение милиционер. – Вы кто?
– Управляющий группой компаний «Моденмедикал» Вадим Сергеевич Ладышев, – представил шефа Поляченко. – Мы не будем ничего трогать, только посмотрим.
– Все равно внутрь нельзя, – голос стража порядка стал чуть мягче. – Только после криминалистов. Человек пострадал, сами понимаете.
– Понимаем… – Ладышев послушно застыл в дверном проеме. – Где Петрович лежал?
– Вот там, – показал Поляченко на пятно крови на плитке и перевернутый стул на колесиках. – Со спины ударили. Вот там, под столом, компьютерный блок с записью камер стоял.
– А сейчас камеры работают? – глянул на мониторы Вадим.
На одном из них было видно, как на территорию въехал микроавтобус и остановился прямо у входа.
– Всё работает, но запись не ведется. Криминалисты приехали, – произнес Поляченко. – Пусть с ними Красильников беседует. А мы пойдем на склад, кое-что покажу.
«Инцидент не скроешь, но было бы хорошо, чтобы до приезда японцев людей в форме стало поменьше», – двигаясь в сторону складских помещений, думал Вадим.
На входе в помещение 15б стоял милиционер. Подойдя ближе и уже предчувствуя, что внутрь снова не пропустят, Ладышев заглянул в открытые двери. На полу валялись оторванные доски, куски упаковки, сами коробки с оборудованием стояли хаотично.
– Искали серийный номер. И нужна им была именно та установка, которую мы с Зиновьевым вечером привезли, – пояснил Андрей Леонидович. Впрочем, шеф и сам успел догадаться о причине погрома. – Поначалу они в 12а и 12б, в 15а успели похозяйничать, но ничего там не нашли.
– Выходит, ты был прав… – хмуро заметил Ладышев.
– К сожалению. Времени, чтобы заменить… скажем, какой-то блок и замести следы, у них было достаточно. И сегодня им был нужен последний возврат. Вот только о том, что выгрузка из буса была имитацией, кроме нас троих, никто не знал… Японцы скоро будут?
Ладышев посмотрел на часы:
– К половине девятого.
– У нас в запасе два часа. Криминалисты так быстро не управятся, а жаль, – он словно прочитал мысли шефа. – Может, чем-то их занять, чтобы всего этого не видели?
– Наоборот: нельзя ничего скрывать, – подумав, твердо ответил Вадим. – Если это действительно промышленный шпионаж или продуманная диверсия, то для нас это плюс. Одно дело – низкая квалификация сотрудников, и совсем другое – вмешательство третьих сил. Хорошо, что Такаши здесь. Главное – убедить его, что это не связано с производственным процессом.
– Тебе виднее, – согласился Поляченко. – Кто знает: вдруг такое ему не в диковинку?
– Ищи исполнителей: кто собирал, кто имел к ним доступ, кто, когда дежурил. Ясно, что задействованы наши люди. И вот это для нас самый большой минус.
– Моя вина, – признал Андрей Леонидович. – Сейчас милиция развернет кипучую деятельность, но, пока будут выдвигать версии, боюсь, упустят время. Разреши провести собственное расследование.
– Ты еще спрашиваешь? – раздраженно отреагировал Ладышев.
– Зиновьева в помощники могу взять? Парень неглупый, я ему доверяю. Это он предложил вариант с ночевкой в бусе. И не выгружать установку – тоже его идея.
– Еще бы спал поменьше, – усмехнулся шеф. – Бери кого хочешь.
– Андрей Леонидович! Есть! – с радостным воплем в складское помещение влетел Зиновьев. – Есть запись! Далековато, правда, но видна и машина, и люди. Хотел на флешку переписать, но охранник побоялся, попросил согласовать с руководством.
– Сейчас позвоню. Надо успеть, пока не изъяли, – Поляченко достал телефон. – Вадим Сергеевич, вы идите к следователю, мы здесь сами разберемся. Только наберитесь терпения: все эти расспросы, протоколы… Много нервов и времени отнимут.
– Проходил, знаю.
По серому лицу Ладышева скользнула тень…
Катя проснулась от приглушенного шума за дверью… Отец с Ариной Ивановной о чем-то негромко спорили. Мягкий женский голос периодически прерывался немногословными буркающими репликами. Судя по расслышанным фразам, спорили о теплице, в которой дозревали перцы и помидоры: открывать или с наступлением осени держать закрытой даже днем. В том, что в итоге Александр Ильич согласится с супругой, дочь не сомневалась: в домашних делах он всегда уступал женщинам. Но поспорить было для него делом чести.
«С такими, как мой папа, хорошо дружить, хорошо быть любимым ребенком, да и то на расстоянии. Но жить под одной крышей – не-е-ет! Даже по любви!» – припомнила она разговор с Оксаной перед отправлением поезда.
Шум за дверью стих, по всей видимости, супружеская чета отправилась к предмету утреннего спора.
«Семь утра, – Катя посмотрела на часы: учитывая разницу во времени, Марта поспит еще с час, а значит, и у нее есть шанс выспаться. – Спи, моя милая, спи, солнышко! Надо набираться силенок перед операцией…»
…В первые дни января из уст врачей прозвучала ориентировочная дата: начало декабря. К этому времени ребенку исполнится четыре года, масса тела (Марта от рождения была мелковатой) достигнет нужной цифры, и для растущего организма потребуется стабильная работа сердца. Иначе рано или поздно сердечко перестанет справляться с нагрузкой. Здесь важно не упустить момент. И тут же огорошили: надо искать деньги на операцию. Они уже связывались с фондом, оплатившим две предыдущие, но, к сожалению, получили отказ: с начала текущего года фонд не обеспечивает лечение Марты Евсеевой. И выдали на руки два счета: один – за плановый прием в кардиоцентре, второй – с приблизительной стоимостью операции. Такая же пугающая нулями цифра, как и четыре года назад. Катя даже дышать перестала, когда ее увидела.
О том, что предстоит еще одна операция, она всегда помнила, но как-то абстрагированно: два хирургических вмешательства, длительные послеоперационные периоды далеко позади, на плановых консультациях успокаивали, что все в пределах нормы, девочка развивается по возрасту. Прогнозы врачей звучали оптимистично, и, глядя на дочь, Катя боялась даже представить, через что им обеим снова придется пройти. Душа сжималась в комок, леденела от мысли, что к нежной коже малютки снова прикоснется скальпель, тельце будет опутано проводами, датчиками, трубочками. Хотелось схватить кроху, крепко-крепко прижать к себе, убежать на край света и никому не позволить сделать ей больно!
Поэтому старалась лишний раз не думать об операции, верила Генриху, убеждавшему, что по правилам фонда, взявшего под свою опеку Марту, ее обязательно доведут до полного выздоровления. Он с ними постоянно на связи, так что Кате не о чем волноваться.
И вдруг такое известие! Господи, за что ее ребенку выпала такая участь?! В чем она виновата? Или же дочь вынуждена расплачиваться за материнские грехи?
Теперь, оглядываясь назад, Катя понимала, что действительно во многом виновата сама, что, как тот страус, прятала голову в песок… Неужели таким образом она надеялась отсрочить операцию или же вообще отменить ее за ненужностью?
Сложно описать состояние матери, когда с бумагами в руках она покидала кардиологическую клинику: гулкая пустота в голове, полная прострация… Она словно выпала из жизни: вне времени, вне пространства. И если бы не Марта, которая, держась за мамину руку, что-то привычно щебетала, вряд ли Катя дошла бы до парковки и нашла собственную машину. Все, что она делала, было на уровне выработанных рефлексов: открыла дверь, усадила девочку в автокресло, завела двигатель, тронулась с места и… едва не врезалась в проезжавшую мимо машину. Резко затормозила опять же на уровне рефлекса: заметила движущуюся стену. Длинный грузовой прицеп прогромыхал прямо перед носом, чудом не задев бампер!
Это мигом привело Катю в чувство: что она себе позволяет?! Ей надо собраться, взять верх над эмоциями! Да, ее дочери необходима операция, на которую у нее нет денег. Пока нет. До декабря еще далеко, почти год, и она обязательно что-нибудь придумает! Она на все готова, лишь бы ее дочь жила!!!
«Когда-нибудь ты поймешь, на что мне пришлось пойти ради тебя, – перед тем как закрыть глаза, Катя снова с умилением посмотрела на профиль дочери. – Поймешь и простишь… За все…»
Юрий Анисимович бездвижно сидел в инвалидном кресле: то дремал, упираясь взглядом в пандус за окном, то наблюдал за проходившими мимо людьми. По некоторым можно было сверять часы: вот просеменила почтальон, вот появилась хмурая уборщица подъездов. Вот-вот от расположенной во дворах школы начнет разбегаться детвора, что будет означать окончание первой смены. А он все так же будет сидеть у окна, смотреть, замечать знакомые лица, запоминать новые…
В прихожей щелкнул замок входной двери. Ключи от квартиры были у троих: у сиделки, которая недавно ушла в поликлинику, и у сыновей. Младший жил в противоположном конце города и, имея двух малолетних детей, появлялся редко. И уж тем более в первой половине дня ждать его не стоило: часто работал по ночам, писал программы и до обеда отсыпался.
«Максим, больше некому, – легкая улыбка скользнула по покрытому морщинами лицу. – Мог ли я думать, что именно он станет моей надеждой и опорой?»
– Батя, привет! – сын мелькнул в проеме. – Я еды привез.
На кухне послышался шорох пакетов, хлопнула дверца холодильника, Максим появился в комнате:
– Распихал по полкам: сам разберешь или Татьяну попроси.
Высокий, крепкий, подтянутый, с ежиком коротко стриженных волос. В отличие от младшего сына-погодка, послушного и покладистого отличника, старший с рождения доставлял родителям одни проблемы: никого не слушался, дрался, отказывался учиться. И вообще: делал что хотел. А потому и садик, и школу отец вспоминай с тихим ужасом. Несмотря на то, что супруга работала завучем, среднюю школу сын вряд ли окончил бы – до определенного момента в дневнике были сплошные тройки и двойки. В старшие классы таких не брали, в лучшем случае удалось бы пристроить в какой-нибудь колледж. Если до этого не упрячут в колонию для несовершеннолетних.
И вдруг случилось чудо: сын занялся спортом, перестал драться, стал хорошо учиться и даже поступил в институт физкультуры. И на жизнь сам себе зарабатывал: с первого курса подрабатывал охранником в ночном клубе. Где и кем работал после института, Максим особо не делился, а Юрий Анисимович и не расспрашивал: самостоятельный, не хочет рассказывать, ну и ладно. Знал только, что продвинулся на охранном поприще, стал начальником. Вот и хорошо. Главное – денег не просит.
После того как сын стал жить отдельно, виделись они редко. Иногда Максим заезжал днем, когда родители были на работе, гулял с собакой, оставлял подарки к праздникам на тумбочке в прихожей. Нечастые семейные посиделки своим присутствием тоже не жаловал, объясняя: работа. Под этим предлогом отказался фотографироваться с семьей во время избирательной кампании матери, чего та ему так и не простила: не сын, а отрезанный ломоть.
И вдруг такая неожиданная забота об отце, ставшем инвалидом!
– Спасибо, сынок! – едва не прослезился Юрий Анисимович. – Если бы не ты…
– Пап, хватит, – остановил его сентиментальный порыв Максим. – Как Татьяна готовит? Доволен? Кстати, где она?
Татьяной звали новую сиделку. С прежней пришлось расстаться около месяца назад: отцу не нравилось, как та готовила. Точнее, не устраивала она его по другой причине: молчаливая, ни о чем с ней нельзя поговорить, так как ничего не знает. А ведь ему хотелось обсудить с кем-то те или иные события в мире, порассуждать, поспорить.
– За рецептами пошла, потом в аптеку. Готовит сносно, – скривился Обухов-старший. – Каши, супы разные… Только мне это уже поперек горла. Другой еды хочется, такой, как ты привозишь.
«А губа у бати не дура, – Максим усмехнулся. – То, что я привожу, небось и в лучшие годы не пробовал».
Блюда перед поездкой он заказывал у шеф-повара заведения, в котором работал: хотелось побаловать отца хорошей кухней. Мать в пристрастии к готовке никогда не была замечена, да и отец, кроме яичницы, ничего не умел. Общественники: то собрания, то заседания. Нередко холодильник дома был совершенно пустой, и если бы не спорт, то в старших классах дефицит массы тела Максиму был бы обеспечен. А так еще и брата подкармливал.
– Она звонила? – поинтересовался он, заранее зная ответ.
«Она» – так с некоторых пор Максим называл мать.
– Лучше бы вообще не звонила. Поругались, как всегда… Снова напомнила, что я испортил ей жизнь, разрушил карьеру, что из-за меня она лишилась депутатства. Врет: ее ведь предупреждали, что только на один срок выдвигают. А дальше – или пенсия, или обратно в школу. Всё надеялась в Министерство образования устроиться. Смешно: уж я-то знаю, какая там очередь из своих! Поставили руководить центром досуга – пусть и за это спасибо скажет. И тебе, сынок, спасибо, что в эту квартиру меня определил: остались бы с ней на одной жилплощади – убила бы, – жалобно завершил Юрий Анисимович. – А я даже сдачи дать не могу… И работы лишился, и семьи, и инвалидность заработал…
