Текст книги "Скрытый сюжет: Русская литература на переходе через век "

Автор книги: Наталья Иванова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 43 страниц)

8

Хотя Войнович и оговаривается, что замысел и сама книга у него сложились до выхода в свет «Двухсот лет вместе», но ведь сам комплекс идей Солженицына, в этой работе высказанных, не вдруг соткался. Когда писателю за восемьдесят, он, как правило, не меняет своих сформировавшихся убеждений, он лишь их лапидарнее и четче выражает. Не исключение из этого правила и Солженицын. То, что у него сказалось в хлестко, хоть и немногими словами, обрисованном подчеркнутыми еврейскими чертами внешности Мордке Богрове, убийце Столыпина, теперь рассредоточено в сотнях страниц новой книги.

Вернусь к своей мысли.

То, что высказано Войновичем в «Портрете…», было говорено и Синявским, и Максимовым, и Копелевым. И многими другими. Войнович лишь со свойственными его дарованию скрупулезностью, бульдожьей хваткой, последовательностью и логикой, а также с ба-а-льшим переходом на личность подтвердил сложившееся в либерально-демократическом кругу диссидентства (и околодиссидентства) отношение. Нового о «Солженицыне» (вернее, образе Солженицына в этом кругу) я не узнала. Не потому, что работа Войновича невыразительна, – в невыразительности и «скучности» ее, правда, упрекают, но несправедливо. А потому, что он стоит в рядууже произнесенного.

Вот в «Москве 2042», в « пародиина Солженицына» (см. с. 100) он был один из первых. «Для меня важной особенностью этого романа было пересмешничество» (101), – подтверждает Войнович.

Но ведь – к мысли о разнице поэтик– это и подтверждение разницы взглядов на мир вообще, не только на советскую власть!

Утверждаю, что Войнович, родись он с его дарованием в любой стране и веке, при любом режиме был бы пересмешник.И скоморох. И безмерно раздражал бы этим глубоких, серьезных, настоящихписателей-проповедников. Более того, ежели бы Войнович случилсяв средние века в Европе, его точно сожгли бы на костре. Потому что он все равно не удержался бы и пересмешничал. Он – или его очередное воплощение – будет всегдарядом со всем сугубо серьезным и глубокомысленным, всегда рядом с тем, что (или кто)невольно пародирует самого (само) себя.

Но это качество поэтикиВойновича не освобождает от ответственности за качество самого продукта, то есть прозы и публицистики.

9

«Он писал много, и чем дальше, тем хуже» («Как диссидент диссиденту…» – Александр Неверов в беседе с Владимиром Войновичем. «Итоги», 2002, № 21). Так говорит о Солженицыне Войнович. Опасное высказывание. Для многих писателей, которым уже исполнилось пятьдесят, очень опасное. В том числе и для его автора. Первоначальный, свежий успех (и свежее изумление читателей) повторить, а тем более превзойти, достается немногим. Вспомним сегодняшние не очень радующие читателей плоды творчества шестидесятников – под эту формулу подойдут и X, и Y, и Z.

И «Монументальная пропаганда», и «Замысел», и последующие части «Чонкина» не превзошли и «Чонкина» первоначального, и «Путем взаимной переписки», и «Шапку»…

10

Но это все так, отступления от темы: Войнович провоцируетна них не только книжкой своей, но и своими интервью, – у газетной критики он стал на время сладкой темой, пока история с Владимиром Сорокиным не отвлекла их силы…

Смешна и нелепа мысль о том, что Войнович-де завидует Солженицыну. Это невозможно – именно но причине качествадарования Войновича. Если бы – представим на мгновенье – Войновичу вкололидозу Солженицына, он бы аллергией покрылся. Анафилактический шок. Потому что Солженицын никогда к смеховой культуре не прикасался, ничего общего с ней не имел, она полностью противоречит природе его дарования. Нет ничего, кроме сарказма! Причем гневного. Представим себе еще на мгновенье обратный вариант: Солженицыну сделали прививкуВойновичем. Солженицын – монологист, он говорит только сам и слышит себя (и действует только в «своих» интересах). Он понимает только «свою» Россию. Он не может участвовать ни с кем ни в каком диспуте, ни в каком «круглом столе». Он не диалогичен, не слышитвозражений не потому, что он такой нехороший, а потому что он – такой.Другой, чем Войнович.

И безапелляционность, гневливость, даже несправедливость, упрямство в заблуждениях в Солженицыне неизбежны – вместе со всем его даром. Потому что иначе Солженицын не был бы Солженицыным – и не выдержал бы ни своего пути, ни своих заблуждений. На том стоит – и только. Солженицын всегда будет убежден в своей абсолютной правоте. А окружающие – не только те, что из породы «солжефреников», но и те, кто как читатель оказался либо под влиянием, либо изначально близок комплексу его идей – будут эту уверенность и убежденность в нем поддерживать.

Вот такая история.

Я только не понимаю, почему Войнович обижаетсяна rex, кто категорически не приемлет его точку зрения на «идолизирование» Солженицына, на его вызывающее самомнение. Обижатьсяможет Солженицын – в силу, опять-таки, своего глубоко серьезного (и обидчивого) отношения к разным проявлениям жизни. Вот был Богров евреем, а Солженицын как бы от лица русского народа обиделся на весь еврейский народ. (Хотя русский народ этого ему не поручал). И много чего по этому поводу написал. А Войнович? Войнович обиделся на реакцию, о чем свидетельствуют его ответы на письма Е. Ц. и Л. К. Чуковских, приведенные в книге.

11

Комментируя выступление Войновича на презентации книги в петербургском «Quovadis?», П. Краснов ехидно замечает: «…нечасто писатель такого масштаба, как Владимир Войнович, тратит столько драгоценного времени – и своего, и чужого, – чтобы всего лишь признаться в нелюбви к коллеге»[59]. Никак не соглашусь с этим утверждением: такие понятия, как любовьили нелюбовьне двинут пера без существенных причин. (Да и для нелюбвидолжны быть существенные причины – она не возникает сама по себе.) Причина въедливого внимания (и спора – с явным принижением противника) коренится глубже сугубо личныхэмоций, от нелюбви до зависти, которые инкриминируются Войновичу противной стороной.

Между тем и «Москва 2042», и последнее сочинение были выражением глубоких и накопленных (накапливающихся) этических, эстетических, идеологических систем (платформ), представлений (концепций).

Солженицын не принимал и не принимает либеральнуюидеологию и культуру. С самого начала своей литературной деятельности он, если и связывал себя (или лучше сказать, с собой) кого бы то ни было, то это были «деревенщики». Но в 60-х годах «деревенской» прозой и Аэропортувлекался, и Белов – Астафьев – Распутин – Можаев и т. д. либеральной публикой были встречены с надеждой и радостью. Разочарование наступало постепенно – и вылилось в ряд литературных конфликтов (и даже скандалов), о которых, я думаю, профессионалы прекрасно помнят. Тогда, в 60-е, Солженицына своимсчитали и «деревенщики», и либералы. Но шло время, менялось лицо (и очень круто) иных «деревенщиков», пошли расколы внутри них, а не только внутри либералов. И, как правило, камнем преткновения было сугубо свое понимание русского,русской идеи, всего комплекса «патриотизма». В конце концов – это можно ясно видеть и сегодня – значительная часть «деревенщиков» соединилась с официальными писателями-«патриотами» – и тем самым восстановила против себя либералов. Кстати, еврейский вопрос здесь был не из последних – я имею в виду характер размежевания.

Солженицын как знаковая фигура оказался в результате «иод подозрением» и у тех и у других. Для «патриотов» он был чересчур свободен и либерален – для либералов чересчур зациклен на русском.Сам Солженицын с «патриотами» отношений не выяснял – да, высказался по поводу Чалмаева, но по поводу развития «патриотизма» в сторону ксенофобии и изоляционизма предпочел молчание. «Патриоты», тем не менее, отнеслись к Солженицыну, его возвращению сначала в печати («Как нам обустроить Россию»), а логом и личному, прохладно. Однако дальнейшие выступления, интервью, в том числе и теле-,не говоря уже о книге «Двести лет вместе», укрепляли «патриотов» в ощущении нарастающей близости к идеям Солженицына – да и последние премии фонда Солженицына, и В. Распутину, и Л. Бородину, и особенно А. Панарину с его антиглобализмом дали им серьезные основания считать Солженицына «своим». Что же касается либералов, то все, кто от них откалывался (например, Л. Сараскина), считались потерянными, а ведь уходили они в сторону именно Солженицына.

Так что ехидная ирония «Коммерсанта», пафосный гнев «Московского комсомольца», диагноз во «Времени МН» А. Латыниной («…неужели… пустяка и достаточно для того, чтобы воспламениться неусыпной и деятельной жаждой мести?», вопрос риторический) – все это бьет мимо цели.

Собственно говоря, движительной силой войновичского пера и была энергия противодействия и противостояния – не столько Солженицыну, его мифу, сколько всему тому, что себя с этим мифом/знаком/фигурой связывает.

12

Давно известна вполне тривиальная истина: если кто-то пишет чей-то словесный портрет, особенно если портрет негативный, то автор бессознательно сам себя проявляет, а значит, и изображает. В принципе, перед читателем возникает двойное изображение – портрет с автопортретом. И – двойной миф. И читатель, естественно, вольно или невольно начинает сравнивать.

В чью пользу?

Прежде, чем отвечать на этот вопрос, попытаемся выделить акцентируемые автором – свои собственныечерты. Как себя, выражаясь омерзительным современным языком, Войнович позиционирует?И как позиционирует он Солженицына? Разобьем качества,во многом оппозиционные, в две колонки:

Войнович

Наивный, простодушный:

«Конечно, я слушал это (Саца. – Н. И.)развесив уши» (11).

«Я был человек провинциальный, молодой и непуганый» (22).

«…я не совсем понимал, что их так уж беспокоит в моих писаниях» (22).

Нерасчетливый:

«Сам я уже разбаловался, к родителям предпочитал ездить в купейном вагоне, а яйца покупал, какие попадались» (30).

Гонимый:

«…когда травили Солженицына, я и сам был в числе гонимых» (45).

«Меня преследовали не так шумно, но вполне зловеще» (45).

Смелый, в отличие от других:

«Мне, при моем неуважении к власти даже лестно быть опальным» (22).

«…оба поэта (Самойлов и Левитанский. – Н. И.) посмотрели на меня напуганно и недоуменно» (23).

Выгнал из машины начальника автоколонны (26).

Внимательный к другим и их нуждам, человечный:

«Я обычно не осмеливаюсь судить людей за слабости, проявленные в обстоятельствах, в которых мне самому быть не пришлось» (53).

Солженицын

Вызывающий восторг общества; знаменитый:

«Мы все это немедленно заглатывали, и все, кого я знал, восхищались безграничным и безупречным талантом автора, ахали и охали, и я, захваченный общим восторгом, охал и ахал» (40).

Расчетливый:яйца по 90 коп.; появление на публике после паузы для ожидания: «Приехал, сразу получил слово, сказал что-то значительное о миссии учителя и уехал. Все понимали, что человек серьезный, его время не то что наше, стоит дорого» (37).

Самовлюбленный:

«Трудится, не покладая рук, но при этом сам за собой наблюдает со стороны, сам собой восхищается и сам себе ставит высшие баллы по успеваемости и поведению» (66).

«Большое счастье так беззаветно любить самого себя» (69).

«А о качестве своих текстов когда-нибудь подумал критически?» (70).

«Ну ладно, живет он в Вермонте, сам собой любуясь» (70).

Намеренно работающий над своим имиджем:

«шкиперская» бородка, «заграничная вязаная кацавейка» и т. д. (38–39).

Высокомерный:

Лишенный нормальных человеческих чувств: «Потом он пошел еще дальше, сказав, что за правду не только жизнь свою отдаст, но и детей не пожалеет» (43).

Ксенофобия – толерантность, религиозный фундаментализм – похвальная светскость, высокомерие – участливость, идеологическая ограниченность – широта мировоззрения..

И так далее. Продолжать «сопоставления», вернее, противопоставления по тексту книги Войновича между героем и автором можно довольно долго; и, собственно, ни в чем, кроме писательстваи отношения к советской власти, они не совпадают. Но если в «портрете на фоне мифа» темные краски все сгущаются и сгущаются, то автопортретна фоне портрета все высветляется и высветляется. И это, конечно, самая уязвимая, болевая точка всего произведения. Ведь для того, чтобы прозаику написать всю правду о другом прозаике, хорошо бы… Впрочем, не буду я дописывать эту фразу, потому что это «хорошо бы» – никогда не осуществимая утопия.

Писатели не обязаны любить друг друга.

Писатели не обязаны быть объективными.

Писатели вообще ничего никому не обязаны, кроме одного: писать так, чтобы их было интересно читать.

13

Интересно ли читать книгу Войновича?

В первой части.

Дальше интерес падает, возникает ощущение, что Войнович добирает и добирает аргументы, а в общем-то все понятно, что он хотел сказать.

14

Интересно ли читать мемуары Солженицына?

Интересно.

Потому что, кроме оценок и размышлений, подчас раздражающих, много новых и новых фактов. Интересно – я хочу сказать – и как информация.

В том числе – и о такой уникальной личности, совершенно непонятно как оставшейся в живых, несмотря на все «ожидания» врагов (и просто недоброжелателей).

Кстати, несмотря на все преувеличения и передержки Солженицына…

Несмотря на его несправедливость по отношению ко многим людям в его жизни…

Читать – и даже перечитывать его мемуары интересно и очень поучительно.

15

Отрицательное обаяние. Есть такой терминв артистической среде.

И у мемуаров Солженицына – наряду с положительным есть и отрицательное обаяние.

Но обаяние.

16

Характер у Войновича такой, что слова, сказанного против себя, он без ответа не оставляет.

Когда в «Московских новостях» появилась «критика критики мифа», он не удержался и ответил – хлестко, но аргументированно – на слова «критиков» своего сочинения.

Вырисовывается вот какая цепочка:

Войнович написал «Москва-2042»;

Е. Ц. и Л. К. Чуковская ответили;

Солженицын ответил;

Войнович ответил;

Войновичу ответили;

Войнович еще раз ответил…

«Я пишу очень медленно, и мне было бы не но силам отвечать на каждую грубость романом» (185). Теперь Войнович ответил Солженицыну памфлетом. Иные считают, что пасквилем.

17

Для кого Войнович писал свою книгу?

Не для Солженицына.

Представить, что Солженицына можно в чем-то переубедить? Вряд ли Войнович столь наивен.

Не для тех, кто находится под полномасштабным и крупноформатным влиянием Солженицына (но выражению Войновича, «солжефреников»).

Он считает, что выполнил свою работу за тех, которые тоже все понимают,но которым – неудобно.И посему они молчат: «осторожные печатать меня раньше боялись и теперь опасаются» (191).

Войновичу в голову не приходит, что осторожность осторожных вызвана не конъюнктурными моментами (какая уж теперь конъюнктура), а может быть человеческими.

Осторожность может быть вызвана отношением к человеку.Имеющему право на свои собственные ошибки, суждения, заблуждения. Не такому хорошемукак ты да я? Ну и ладно.

Я не то чтобы защищаю такой способ поведения, как осторожность(кстати, мне самой не очень-то присущий). Я его объясняю. Нет, не Войновичу, – он вряд ли вникнет в аргументы (в этом отношении они с Солженицыным схожи).

Тем, кому важно сопоставлять и обдумывать разныеточки зрения, вырабатывая свое отношение к реальности. Литературной и идеологической. Тем, кто принимает самостоятельныерешения.

А напечататься сейчас, тем более Войновичу, тем более со скандальным текстом, совсем не трудно: книжка вышла, и каждый желающий может ее прочесть.

Чтобы потом, как сказано в мудрой «Псалтири», «производить над ними суд писанный».

Примечания

1

Обращаю внимание читателя на год журнальной публикации данной статьи на дворе еще 1990-й.

2

Л. Гозман, А. Эткинд. Культ власти: Структура тоталитарного сознания. В сб.: «Осмыслить культ Сталина». М., 1989.

3

«Опять биографии, или Отверзи ми двери». С писателем Феликсом Световым беседует Бронислава Тарощина. «Литературная газета» от 28 марта 1990 года.

4

Дым Отечества ярче (прекраснее) огня чужбины. – Эразм Роттердамский.Пословицы (1, 2, 16) (лат.).

5

«Но Вторая мировая война была борьбой двух Зол» (прим. И. Бродского).Иосиф Бродский размером подлинника. Таллин, 1990. С. 8.

6

Народные русские сказки А. И. Афанасьева в трех томах. М., 1957, т. 3. С. 353–355.

7

Народные русские сказки А. И. Афанасьева в трех томах. М., 1957, т. 3. С. 353–355.

8

А. Синявский, цит. соч. С. 92.

9

А. Синявский, пит. соч. С. 92.

10

А. Синявский, пит. соч. С. 28.

11

Иосиф Бродский. Об одном стихотворении / В кн.: И. Бродский. Набережная неисцелимых. М., 1992. С. 108.

12

Парочка здесь: омоним: 1) литература и паралитература; 2) сокр. от «паралитература».

13

Понимающему (или умному) достаточно (лат.).

14

М. Чудакова.Без гнева и пристрастия: Формы и деформации в литературном процессе 20-30-х годов // Новый мир. 1988. № 9. С. 240.

15

Там же. С. 260.

16

А. Гуревич.О кризисе современной исторической науки // Вопросы истории. 1991. № 2–3. С. 24–25.

17

Там же. С. 26.

18

И. Роднянская, Р. Гальцева.Помеха – человек: Опыт века в зеркале антиутопий. Цит. по: И. Роднянская.Литературное семилетие. М., 1995. С. 18.

19

Александр Генис.Вид из окна / Новый мир. 1992. № 8.

20

И. Роднянская.ЛЗ на полях благодетельного абсурда. Цит. по: И. Роднянская.Литературное семилетие. С. 305.

21

И. Роднянская.Сор из избы. Цит. по: И. Роднянская.Литературное семилетие. С. 309.

22

Виктор Пелевин.Омон Ра: Роман. В кн.: В. Пелевин.Соч. в 2-х т. М., 1996. Т. 1. С. 12.

23

Г. В. Носовский, А. Т. Фоменко.Новая хронология Руси. М., 1998. С. 11.

24

Там же. С. 17.

25

Сергей Валянский, Дмитрий Калюжный. Тьма горьких истин… Русь. М., 1988.

26

Замечательна и необязательность причины, которая используется для внезапного набега или выпада. Собственно говоря, требуется даже не причина, а повод, и даже не повод, а ощущение задетости. А уж раз зацепила, то жди придирки можно и из пушки по воробью, которого я, каюсь, так и не распознала в сюжете П. Басинского «Русский читатель оптом и в розницу» («ЛГ», № 6, 1998). Главное, что он от меня в очередной раз защитил Русскую Литературу и ее Читателя (обычно этим занимался И. Золотусский).

27

Однако не прошло и месяца, как П. Басинский – утрите слезы, оплакивающие его уход, выступил с вышеупомянутой критической заметкой как ни в чем не бывало. Что ж, сам слово дал, сам его и взял.

28

«Жизнь несправедлива»… «Литература несправедлива» (англ.).

29

А. Латынина не поминает романы не лауреатов, но финалистов, а зря: именно здесь часто и находится недооцененная жюри, но оцененная читателем проза Л. Петрушевской, Н. Садур, И. Полянской, А. Слаповского и др.

30

См. – как нарочно, как бы в «ответ» А. Латыниной, но одновременно – напечатанные в «Новом мире» эссе двадцатидвухлетнего прозаика Сергея Шаргунова «Отрицание траура». Процитирую последнюю фразу: «Литература неизбежна» (№ 12).

31

Для будущих поколений, которые, будем надеяться, забудут некоторые наши реалии, все-таки расшифруем: «у.е.» «условная единица», валютный эквивалент определенной рублевой суммы, как правило – доллар (прим. ред.).

32

Характерно, что последней фразой года в «ЛГ» станет опять-таки отзвук мазохистской интеллигентской темы: «В другой раз присылайте мужчину, а не гнилого интеллигента!» (Л. Зорин.)

33

Комментарий уже из 1999 года: востребован тот же неувядаемый В. Шошин, как автор статей он активно участвует в новом библиографическом словаре «Русские писатели. XX век» («Просвещение», 1998). Время еще раз перевернулось!

34

Речь, произнесенная при присуждении литературной премии «Антибукер».

35

См. первую часть книги – «Линии».

36

«Которая знала и, как говорят, любила Блока» (фр.)/ (Прим. А. Ахматовой.).

37

На Бес<тужевских> курсах. – О Север<янине>. Последн<яя> встреча – «Где шаль?» (Прим. А. Ахматовой).

38

Анна Ахматова.Собрание сочинений. Т. 5. М.: Эллис Лак, 2001. С. 182–183.

39

Анна Ахматова.Собрание сочинений. Т. 3. М.: Эллис Лак, 1998, С. 267 (примечание).

40

Анна Ахматова.Собрание сочинений. Т. 5. М.: Эллис Лак, 2001. С. 189–190.

41

Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). М.: Torino: Einaudi, 1966. С. 207.

42

Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). М.: Torino: Einaudi, 1966.

43

Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). М.: Torino: Einaudi, 1966. С. 18. Ср. соответствующий пассаж в: Анна Ахматова. Собрание сочинений. Т. 5. М.: Эллис Лак, 2001. С. 47–48.

44

Анна Ахматова.Собрание сочинении. Т. 5. М.: Эллис Лак, 2001. С. 97.

45

Анна Ахматова.Собрание сочинении. Т. 5. М.: Эллис Лак, 2001. С. 207–208.

46

Записные книжки Анны Ахматовой (1958–1966). М.: Torino: Einaudi, 1966. С. 378.

47

Анна Ахматова. Собрание сочинений. Т. 5. М.: Эллис Лак, 2001. С. 207.

48

Анна Ахматова. Собрание сочинений. Т. 5. М.: Эллис Лак, 2001. С. 192.

49

Анна Ахматова. Собрание сочинений. Т. 5. М.: Эллис Лак, 2001. С. 194.

50

Имеется в виду: арест Эдуарда Лимоновав связи с незаконным хранением оружия; вручение литературной премии «Национальный бестселлер» роману Александра Проханова«Гексаген»; возбуждение уголовного дела по обвинению в порнографии в связи с «Голубым салом» Владимира Сорокина.

51

Владимир Войнович.Портрет на фоне мифа. М.: ЭКСМО-Пресс, 2002. С. 5. В дальнейшем цитаты даются по этой книге с указанием номера страницы в скобках.

52

Сам Войнович в авторском «Вступлении» к «Москве 2042» это всячески отрицает: «…никаких прототипов у описанных в этой книге людей не имеется. Всех главных героев и второстепенных персонажей обоего пола автор срисовывал исключительно с себя самого» (Владимир Войнович. Москва 2042. М., 1990. С. 4). Однако в ответе на письмо Л. К. Чуковской по поводу романа, вошедшее в текст «Портрета на фоне мифа», жена Войновича Ирина признаётся за автора: «…Солженицын сам превратился в такую пародию на себя, что от этого было трудно удержаться» (128).

53

Владимир Войнович.Солженицын на фоне мифа // Аргументы и факты. Июль 2002. С. 3.

54

Лиза Новикова //Коммерсантъ. № 90. 29 мая 2002 г.

55

Владимир Бондаренко.Великолепная десятка // День литературы. 2002. № 1. Январь: «На днях мне сказал в разговоре о Проханове Александр Исаевич Солженицын, что „очень доволен его метафористикой. Он, конечно, незаурядный писатель“. Александр Исаевич просил передать Проханову, что прочитал весь роман „Красно-коричневый“ и остался доволен „такой естественной, богатой метафористикой. У Личутина язык, а у Проханова метафора… Обоим передайте от меня привет“». Цит. по: Периодика / Составитель А. Василевский // Новый мир. 2002. № 5. С. 220.

56

См., в частности, о новых работах А. Панарина аргументированную статью Р. Гальцевой в «Новом мире». 2002. № 7.

57

«Все больше вижу я, что государственный Запал – и газетный Запад, да и, конечно, бизнесменский – небезопасный союзник для преобразования России <…> всевершащему мнению западной интеллектуально-политической верхушки я так же мало угоден, как и советским правителям, да и советской образованщине». Александр Солженицын.Угодило зернышко промеж двух жерновов. Очерки изгнания // Новый мир. 1999. № 2. С. 82.

58

Здесь и далее цитаты по книге: Александр Солженицын.Двести лет вместе. М., 2001, с указанием страниц в скобках.

59

Коммерсантъ. 24 июня 2002 г.