Текст книги "На восходе солнца"

Автор книги: Н. Рогаль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 34 страниц)

В январе-феврале 1918 года капиталистическая пресса Америки, Англии, Франции, Японии была полна самых фантастических вымыслов о тайном сговоре большевиков с германским империализмом. Газеты наперебой кричали о том, что большевики вооружают немецких и австрийских военнопленных в лагерях Сибири и Дальнего Востока. Корреспонденции Джекобса сеяли тревогу. Ссылаясь на собственные наблюдения, он утверждал, что на Дальнем Востоке для загадочных целей формируется грозная германская армия. Обвиняя большевиков в пособничестве немцам, Джекобс требовал от союзного командования немедленных превентивных мер. Надо действовать, пока не поздно. Не слишком поздно!

Ошарашенный сенсационными «разоблачениями», рядовой читатель должен был забыть о мирных предложениях советского правительства – предложениях, на которые ни одно из капиталистических правительств не пожелало даже ответить.

Обстановка все более накалялась. Американский посол в Токио Моррис недвусмысленно давал понять, что в Вашингтоне сочувственно отнесутся к идее оккупации русского Дальнего Востока японскими войсками, если при этом будут надежно гарантированы американские интересы. Но каковы эти интересы? Как далеко простираются аппетиты американских дельцов? Какого рода гарантии потребуются? – было пока неясно. На рейде Иокогамы в ожидании приказа идти во Владивосток стоял американский крейсер «Бруклин» – флагманский корабль азиатской эскадры Соединенных Штатов. Командующий эскадрой адмирал Найт, рослый, широкоплечий человек с седыми усами, несмотря на свои почтенные годы, проявлял энергию и любознательность завзятого туриста: с целой свитой морских офицеров он посещал приморские курорты, поднимался на вершины живописных гор, осматривал достопримечательности японской столицы. Молодые американские лейтенанты громко восхищались видами и на глазах у японских шпиков щелкали затворами фотоаппаратов.

Кабинет министров Японии решил форсировать события. Выступая в верхней палате японского парламента, премьер-министр генерал Терауци в угрожающих тонах заявил о готовности Японии принять решительные меры для «охраны порядка» в Восточной Азии. Терауци не скрывал, что он имеет в виду не только оккупацию Владивостока, но и занятие японскими войсками Сибирской железной дороги вплоть до Иркутска.

Джекобс прочел сообщение о выступлении японского премьера, нахмурился: ему не понравилось, что инициативу как будто опять перехватывали японцы. «Я бы не стал посылать волка охотиться за оленем. Нет, убей меня бог, не стал бы!»

Перед лимонным кустом кто-то с шумом усаживался за столик, говорил приятным баритоном:

– Пора заморить червячка, как вы думаете?.. У вас, милейший, найдется что-нибудь, кроме этого скучного перечня постных блюд? – За зелеными листьями мелькнула рука с белой манжеткой, небрежно отбросившая карточку меню.

– Для вас непременно-с! – отвечал подоспевший официант.

– Так запиши, голубчик: икры паюсной две порции, графинчик смирновки, солянку сборную... Что еще?

– Грибочков не желаете? Последние из московской партии.

– Отлично, подай грибков... Так, говоришь, поприжали и вас господа-товарищи?

– Так точно-с! Только мы из-под земли достанем, если прикажете-с, – официант взмахнул салфеткой, исчез, будто в воздухе растворился.

– Да, был здесь совсем европейский шик, – продолжал баритон. – Целые состояния проматывались в неделю-другую. А какие обворожительные женщины встречались, боже мой! Гибнет культура. Гибнет...

–А вы, сударь, читали заявление господина Терауци? Как прикажете понимать? – спросил второй из пришедших.

Джекобс навострил уши.

– А понимать так, дражайший, что впредь суждено нам быть под эгидой Японии, – ответил баритон. – И слава богу! Не с большевиками жить.

– Но что скажет Америка?

– Пошумит, пошумит да и отступится. Японцы ее в свой тыл ни за что не пустят, дураками надо быть. Между прочим, открываются интересные перспективы. Имеется у меня прожект... – тут они оба понизили голос, и Джекобс уже больше ничего не мог разобрать.

Компания возле окна, повернув головы, также с любопытством глазела на вновь пришедших.

– Вот он, господа, собственной персоной! Видите каков, – говорил толстяк таким тоном, будто радовался возможности показать приятелям этакий редкостный экземпляр.

– Н-да... лакированный субъект, – раздумчиво протянул тощий и веско заключил: – А все ж – прохвост!

– Глядите – японец, – сказал одновременно молодой человек.

В зал вошел Хасимото. Он быстро огляделся и сразу направился к столику, где продолжали перешептываться баритон и его компаньон. На лице у японца появилась та радостная улыбка, которая заранее говорит, что хотя встреча и неожиданна, но приятна. Должно быть, у обладателя баритона, который сразу же положил нож и вилку и поспешил подняться, на лице тоже было написано нечто похожее; японец улыбнулся еще приятнее, и губы у него шевельнулись, готовые произнести слова привета.

Но в этот миг Джекобс высунулся из-за лимонного куста и громко завопил:

– Хэлло, мистер Хасимото! Чертовски рад видеть вас... Подыхаю от скуки.

Хасимото вильнул глазами и, не меняя улыбки, будто она предназначалась Джекобсу, прошел мимо столика. Обладатель баритона и его компаньон так и остались стоять с недоумевающим и глупым выражением на лицах.

Джекобс понял, что встреча была заранее обусловлена. Злорадное чувство шевельнулось в нем. Осклабившись, он крепко тиснул японцу руку.

Они познакомились несколько лет назад в Китае, куда одного забросила беспокойная профессия журналиста, а другого – «коммерческие» дела.

Заказав официанту обед, они перешли в кабинет, так как компания у окна стала уделять им много внимания.

Разговаривали на английском языке, которым Хасимото владел так же хорошо, как и русским. Говорил больше Джекобс; он и в самом деле ощутил скуку и теперь спешил выговориться.

– Россия, собственно, весьма искусственное образование. Достаточно было толчка, чтобы в ней развились неодолимые центробежные силы, – разглагольствовал Джекобс. – При создавшейся ситуации совершенно неизбежен процесс отпадения окраин. Вот вам факт новейшего времени – образование «временного правительства автономной Сибири».

– Да, после поездки мистера Стивенса в Ново-Николаевск и Омск.

Официант принес поднос с едой, поставил судки на стол. Перекинув салфетку через локоть и почтительно наклонив голову, он ожидал дальнейших приказаний.

Журналист жестом отпустил его. Оба на время отвлеклись от разговора, занявшись едой.

В кабинете было жарко. Мелкие капельки пота все обильнее проступали на лбу Джекобса.

– Помните Циндао? Вы ловко тогда поработали, – продолжал он фамильярным тоном и даже подмигнул собеседнику. – Китайцы оглянуться не успели, как ваша пехота уже маршировала по дорогам Шаньдуна... Черт побери, кое у кого из ваших тогда здорово закружилась голова! Но мы с вами трезвые люди, мистер Хасимото. Мы знаем, как делаются дела. Кстати, война в Европе подходит к концу. Это развяжет кое-кому руки. Ситуация в Китае может существенно измениться.

Хасимото чуть приметно вздохнул. Увы, о политике его страны судят превратно. Само географическое положение Японии накладывает на нее особые обязательства.

«Те-те, старая песня! – думал Джекобс, с благодушным видом подвыпившего человека посматривая на японца. – Пользуясь соседством, хотите первыми поспеть на пожар. Пока из дома вытаскивают вещи...»

Он знал скрытые пружины, приводящие в действие и дипломатов и военных.

Рассуждали о заявлении премьера Терауци и тех возможных последствиях, которые оно вызовет в политическом положении края.

Вдруг в дверь без стука протиснулся господин с бородкой «буланже», похожий на товарища министра или директора акционерной компании.

– Простите, господа, за неожиданное вторжение, В зале проверка документов, – сказал он знакомым Джекобсу баритоном.

– Нас это не касается, – отрезал журналист, недовольный, что его прерывают.

Хасимото холодно посмотрел на вошедшего, безучастно спросил:

– Надеюсь, с вами ничего не случится?

– Да, конечно, господа! Конечно... Только все произошло так неожиданно. Со мной бумаги... – растерянно пролепетал он. – Очень неприятно затруднять, но если вы... если вы позволите...

– Хорошо. Оставьте портфель, – сказал Хасимото.

– Ах, господа, вы спасаете меня! Благодарю, сердечно благодарю!

Пятясь и кланяясь, господин с бородкой моментально исчез за дверью.

Документы проверял смешанный наряд красногвардейцев и матросов Амурской флотилии. Свое дело они делали без излишней сутолоки, быстро и споро, видимо достаточно понаторели в нем.

Публика в зале сперва заволновалась, но старший наряда – черноусый веселый матрос – гаркнул: «Тихо, граждане, честных людей не обидим!» – и шум стих.

Задержали троих: господина е бородкой, его компаньона и сухощавого человека средних лет в гражданском костюме, но с обличающей выправкой кадрового военного.

– А я говорил: подсекут – вот и подсекли! – громко заметил худой человек у окна, оставшийся теперь вдвоем с юношей (толстяк куда-то скрылся).

Перед тем как увести арестованных, охрана пропустила к выходу Джекобса в Хасимото. Японец, помахивая портфелем, учтиво поблагодарил матроса за оказанную любезность.

2

– Чарльз, а у вас го-ость. Давно дожидается, – такими словами встретила Джекобса дома Катя Парицкая.

Подставив щеку для поцелуя, она тотчас убежала. Пока Джекобс вешал шляпу, снимал пальто, из гостиной вырвались звуки бравурной музыки, так же внезапно оборвавшейся. Послышался женский смех и чей-то незнакомый мужской голос.

Гостем оказался человек средних лет, светловолосый, сухощавый, в светлом, свободного покроя костюме. Он легко, как спортсмен, поднялся с кресла и зашагал навстречу Джекобсу с открытой улыбкой и, протянутой рукой,

– Я так рад, что вижу своего соотечественника и коллегу! – Гость назвал себя: – Джемс Грейс.

Название газеты, которую представлял Грейс, Джекобс тут же позабыл: газета, видно, была не из очень распространенных; владельцы ее, несомненно, желали повысить тираж, иначе на кой черт им понадобилось посылать корреспондента на край света. А людей инициативных Джекобс уважал, и к Грейсу поэтому он отнесся с несвойственной ему сердечностью.

– Черт побери, тут не часто встречаешь человека из Штатов! Китти, две бутылки коньяку и закуску! Сегодня у меня – дорогой гость. – Последние две фразы Джекобс произнес по-русски, помня, что молодая хозяйка не понимает его языка. Впрочем, тут же выяснилось, что в такой же мере русский язык незнаком Грейсу. Джекобс захохотал: – Представляю, как вы тут объяснялись... Вот истинный американский характер! Плевать на такую мелочь, как язык страны, куда едешь. Правильно, дружище!

– А я жалею, что не предусмотрел революции в России, непременно бы выучился по-русски, – серьезно сказал Грейс.

– Не горюйте, Джемс! – Джекобс подал коробку с сигарами. – Стоит ли учить все тарабарские языки.

Джекобс засвистел, принялся составлять на поднос бутылки, тарелочки с икрой, холодной рыбой, ветчиной. Не стесняясь Грейса, он обнял Катю, чмокнул ее в щеку, в губы, весело сказал:

– Вы, конечно, успели спеться. Теперь мой черед. Не сердись, девочка, я похищаю вашего гостя. У нас уйма тем для серьезного разговора. Ты все равно не поймешь. Мы закроемся у меня в комнате, пока не прикончим все это. Договорились? Ну, будь умницей!

Потрепав Катин подбородок, он взялся за поднос. В дверях сказал Грейсу:

– Девчонки здесь податливы, надо только уметь обращаться с ними. Чего не делаешь со скуки, – и тут же откупорил обе бутылки. – За звезды и полосы, дружище Джемс!

Грейс выпил, но заявил, что на этом он ставит точку.

– Глупо, ей-богу! – разочарованно пробормотал Джекобс. – Шекспир пил. Впрочем, черт с ним! Вы, Джемс, наверно, из тех, кто добивается введения в Штатах «сухого закона»? Говорят, билль уже разработан и скоро его внесут в сенат. Откроется новый бизнес: контрабандный ввоз спиртного из Канады и Мексики. Такую штуку могли придумать только в Штатах. Вы давно оттуда? Фриско – Гонолулу – Владивосток? Прямой рейс, не так ли? Океанский лайнер...

– Нет, – Грейс покачал головой и улыбнулся. – Лайнеры или яхта Гарримана не для меня. Предпочитаю крепкую грузовую посудину с хорошей подвесной койкой, с покладистым капитаном, со стоянками в портах по пять-десять дней – чего не посмотришь. Ванкувер – Сидней – Сурабайя – Шанхай. Из Шанхая – сюда. Три месяца пути. Возможно, что в Штатах уже принят «сухой закон». Не знаю. Меня не интересует бизнес контрабандистов. Но я мог бы рассказать вам, как встретили весть о русской революции овцеводы Австралии и кули Шанхая.

Джекобс отодвинул бутылки и стал повнимательнее присматриваться к гостю. Что-то в нем не понравилось ему. Он насторожился, как пес, почуявший чужого. Но, с другой стороны, никто еще не запрещал американскому журналисту колесить по свету каким угодно способом, посещать любые трущобы, пить с матросами во всех кабачках мира. Вернется, глядишь, такой парень в Штаты и хлопнет на стол авантюрный роман, которым станут зачитываться бездельники на пляжах Род-Айлэнда. И будет потом брать лучшие каюты на лайнерах. «Австралийские овцеводы и китайские кули – это тоже бизнес», – думал Джекобс, фамильярно похлопывая Грейса по колену и дружеским тоном излагая ему историю своего знакомства с Хасимото.

– Уж если этот тип появился здесь – будьте покойны, не заставят себя ждать и японские солдаты. Недавно я наблюдал такую же штуку в Шаньдуне. Я, конечно, не против солдат. Но пусть это будут наши американские парни. Иначе джапы слизнут тут все начисто. Подумайте, такой огромный край... колоссальные возможности!..

– А русские? Вы забыли о них, – сказал Грейс.

– Русских не следует принимать в расчет. Их песенка спета.

– О, как бы они не заставили и нас подтягивать им! – Грейс усмехнулся. – Вы сколько времени здесь, Чарльз?

– Три месяца.

– А я – неделю. И, кажется, все мои прежние представления об этой стране полетели вверх тормашками.

Джекобс помолчал, сосредоточенно разглядывая ногти. Поскреб пятнышко на мизинце.

– Что вы думаете о русских, Джемс? – спросил он, не поднимая головы.

Грейс, видимо, хорошо понимал состояние хозяина. Он спокойно смотрел на Джекобса своими задумчивыми глазами, и только у краешков губ таилась скрытая усмешка. Не бог знает какая психологическая загадка – Джекобс.

– Что я думаю о русских? – повторил он. – К сожалению, я не знаю языка, мне трудно во всем разобраться. Но эти парни знают, чего они хотят. Будет по меньшей мере странно, если они не добьются своего. Их сто пятьдесят миллионов.

«Ого, он тоже красный! Должно быть, агитатор из ИРМ»[14]14
  Индустриальные Рабочие Мира – профсоюзное объединение в США.


[Закрыть], – подумал Джекобс. Но сразу обострять отношения с Грейсом ему не хотелось.

– Джемс, послушайте совет друга: не спешите с выводами, – мягко и убежденно заговорил он. – Я тоже не противник русских. Как люди они мне нравятся. Но они беспомощны перед лицом хаоса. Им необходимо руководство. Вы должны это понять. Существующий здесь режим долго не продержится. Русские не успеют даже поблагодарить вас.

Грейс усмехнулся.

– Если я не ошибаюсь, ваша газета уже раз двадцать предсказывала падение Советов, Сколько из них по вашей информации?

– Пять, – честно признался Джекобс. – События развиваются несколько медленнее, но исход их совершенно ясен.

– Однако пока что большевики смеются над вашими пророчествами.

– Знаете, Джемс, я начинаю подозревать в вас красного. Берегитесь! – полушутя-полусерьезно сказал Джекобс. – Вы недостаточно критически настроены. Это плохо, – продолжал он тем же миролюбивым тоном. – В России, чтобы добраться до истины, нельзя слушать представителей крайних групп – монархистов и большевиков. Надо объективно оценивать положение. Я готов помочь – быть вашим гидом, переводчиком.

– Благодарю. – Грейс посмотрел на часы и поднялся. – Постараюсь справиться сам. Но вы правы: мне нужно во многом разобраться, многое понять. Даже не столько ради России – ради Америки.

3

В следующие дни Джекобс не видел Грейса, Услышав, что тот посетил отделение Американского Красного Креста, он отправился к Марчу.

Марч ворчал:

– Мальчишка!.. А те, кто его послал, – идиоты. Он вздумал допрашивать меня, почему наш Красный Крест не кормит русских детей? Я отнюдь не хочу вмешиваться в политику, но, по-моему, потворствовать беззаконию есть величайший грех. Короче, я посоветовал ему не совать нос в чужие дела.

– Да, странный человек! – сказал Джекобс.

Миссис Джулия позвала их наверх, чтобы показать новое платье. Марч грузным, медленным шагом затопал к двери, досадуя, что из-за прихотей супруги он вынужден делать лишние движения.

– Уф! Проклятая одышка. – Он остановился посреди лестницы. – Здешний климат губительно действует на меня. Катастрофически начал прибавлять в весе.

– Ты слишком мало двигаешься, – снисходительно заметил Джекобс, тоже останавливаясь; он шел сзади, и пройти по лестнице мимо Марча не представлялось возможным.

Миссис Джулия была под стать Марчу; новое платье нисколько не скрывало ее пышных форм. Джекобсу в доме Марчей все казалось немножечко смешным, старомодным, но милым. Все-таки это была настоящая американская семья. И если сам Марч и его жена, по мнению Джекобса, не во всем отвечали современным требованиям, то этого он не мог сказать об их племяннице мисс Хатчисон.

– А где Вероника? – спросил он, оглядевшись.

– Боже мой, если бы я знала! – простонала миссис Джулия. – Бродит на лыжах где-нибудь в окрестностях города. Не хочет понять, что подвергает себя смертельной опасности. А я должна переживать за нее, – она сделала страдальческое лицо, заломила пальцы и звучно похрустела ими.

– Без воли бога не падет на землю ни единый волос с нашей головы, – поучающим тоном заметил Марч и сунул себе в рот зажженную сигару; дым от нее потянулся через комнату к неплотно прикрытой двери.

Марч отличался страстью к коллекционированию. Комната была заставлена самыми неожиданными предметами. Было удивительно, когда он успел нахватать столько вещей.

– Вы знаете, у Фрэнка неприятности, – рассказывала тем временем миссис Джулия. – Получено письмо от доктора Теуслера[15]15
  Теуслер в те годы руководил Американским Красным Крестом на Дальнем Востоке.


[Закрыть]. Фрэнка обвиняют в бездействии. Вы представляете?.. Вот награда за то, что мы сидим в этой дыре!

Вернулась с прогулки мисс Хатчисон – румяная, пышущая здоровьем.

– Хелло, Чарли! Какие страхи вы еще раскопали? – Она крепко, по-мужски, тряхнула руку Джекобсу, миссис Джулию поцеловала в щеку.

Вероника выросла в доме Марчей, и миссис Джулия, не имевшая собственных детей, была к ней по-матерински привязана. Она мечтала о хорошей партии для Вероники, баловала и опекала ее, не замечая, что та давно встала на собственные ноги.

Марч тоже благоволил к племяннице – единственной своей наследнице. Он, как ему казалось, лепил характер девушки по образу и подобию своему. Взгляды и навыки, какие он ей прививал, Марч считал абсолютно необходимыми для «пловца в море житейском». Если бы ему сказали, что он калечит душу девушки, Марч удивился бы самым искренним образом... Разве в колледже ассоциации христианских молодых людей, куда с наступлением срока он послал племянницу, не продолжалось воспитание тех же качеств, начало которым было заложено им?

Вероника переоделась, уселась напротив Джекобса на диване, прикрыла колени бархатной подушечкой.

Одевалась она просто, но со вкусом, так что нередко подмечала завистливо-ревнивые взгляды женщин. Это ей нравилось, и она всегда много времени уделяла своему туалету, кроила и перекраивала платья до тех пор, пока не находила ту трудно уловимую грань, когда платье подчеркивает все достоинства фигуры женщины и, наоборот, прячет недостатки. В этом отношении она обладала чутьем художника.

– Скажите, Чарли, когда вернется Дуглас? Я начинаю скучать без него.

Перкинс укатил в Харбин, чтобы повидаться там с главой американской железнодорожной миссии в России Джоном Стивенсом.

...Когда Джекобс вернулся домой, позвонил Марч. Задыхаясь, он прохрипел в телефонную трубку:

– Чарли, потрясающая новость! Грейс – красный! Я так и предполагал.

– Откуда это известно? – спросил Джекобс, но сам сразу и бесповоротно поверил.

– Его видели с большевиком Потаповым, – кричал Марч. – Он ездил на собрание в Арсенал. Говорят, он учит русских делать бомбы. Вы только подумайте!

– Нет, он скорее учится у них, – усмехнувшись, сказал Джекобс и повесил трубку.

Засыпая, он долго думал о том, как заставить Грейса поскорее убраться в Штаты. Ему даже приснился Грейс. Он стоял на краю кровати с бомбой, похожей на глобус средних размеров, размахивал ею и кричал: «Да здравствует мировая революция!»

Джекобс проснулся и уже наяву услышал стук в дверь и громкий, звучный голос настоящего, живого Грейса.

– Чарльз, откройте!

Было светло. Солнце заглядывало в окна.

– Какого черта вы не даете людям спать, – проворчал Джекобс, прошлепав в пижаме через комнату и открывая дверь. – Надеюсь, пожара в доме нет?

– Хуже! Гораздо хуже. – Грейс бросил пальто на диван и вытащил из кармана скомканную газету. – Вот ваш желтый листок! Вы только посмотрите, какую гнусность они напечатали. Вы должны немедленно протестовать. Это го ведь не было? Нет. Вот этого типа в мундире немецкого полковника, – он ткнул пальцем в напечатанный снимок, где на первом плане, выпятив грудь, красовался Кауров, – этого типа здесь знают как облупленного. Мне рассказывали, что он жил в этом доме. Это подтвердила дочь вашей хозяйки. Он такой же немец, как я негр. И вы это прекрасно знаете.

– Ну разумеется, – ухмыльнулся Джекобс. Он понимал, что невозможно отрицать очевидное.

– Тогда как вы терпите, чтобы ваша подпись стояла под этой стряпней? Вы прочтите... Прочтите, – он сунул Джекобсу в постель газету, пододвинул к кровати стул и сел на него верхом. Глаза его сверкали.

– Ну, ну! Полегче, коллега... – Джекобс пробежал глазами заметку, хотя помнил ее и сейчас слово в слово. – Ничего особенного. Я действительно что-то писал в этом роде, – спокойно признался он.

– А снимок?

– Типаж показался мне подходящим. Сотни тысяч читателей не отличат их от доподлинных немцев, даже в дворянском звании. Готов держать пари.

– Подите вы к черту с вашим пари!

– Вы белая ворона, Джемс, – добродушно и без обиды заметил Джекобс. – Такие вещи всегда делались и делаются в Штатах, все это знают, никто не удивляется. Вы будто с луны свалились.

– В Штатах – да. Но этого нельзя делать в России!

– Почему? – Джекобс поднял голову и с любопытством уставился на Грейса.

– Да хотя бы потому, – Грейс заметно волновался, на щеках у него выступил румянец. – Хотя бы потому, Чарльз, что не пойдете же вы с руками в навозе в комнату, где рожает ваша жена, – принимать ребенка. Может, я плохо выразился, но есть нечто священное в том, что здесь, в России, происходит. Важное и светлое, как рождение человека. Кто знает, не есть ли это будущее мира. Здесь можно ходить только с чистыми руками, вы понимаете, Чарльз? С чистой совестью...

Джекобс захохотал.

– Джемс, у вас талант, ей-богу! – вскричал он и похлопал себя руками по жирному животу. – Не зарывайте его в землю. Пишите сентиментальный роман. У вас получится, честное слово.

Грейс с гневом посмотрел на Джекобса.

Вид у него был не ахти какой: лицо со щетиной, опухшее от сна, волосы всклокочены, глаза маленькие, пижама расстегнута, и на груди курчавилась густая рыжая поросль.

– Значит, вы сознательно вводите читателей в заблуждение?

– Они могут не верить, если не хотят. Я не настаиваю, – возразил Джекобс и притворно зевнул.

– Чарльз! Это гнусно, то, что вы пишете, и то, что говорите... Чудовищно играть такими вещами, как мир! Вы забываете о жизнях солдат... американских парней!

– Все относительно, Джемс, – Джекобс подобрал под себя ноги, прикрыл их одеялом, утвердился посреди кровати, как буддийский божок. – Ценность человеческой жизни тоже весьма относительна. Будьте философом, Джемс. Умейте взвесить добро и зло, не поддаваясь ненужным эмоциям.

Грейс, прищурясь, молча посмотрел на него. Ну и циник!

– Вы такая паршивая свинья, Джекобс, что мне чудится запах мертвечины. От вас пахнет, честное слово, – с презрением сказал он, и Джекобса передернуло от этих слов. – Теперь вы по крайней мере знаете мое мнение. Гуд бай!

И ушел, хлопнув дверью. Скомканный номер газеты остался на кровати. Джекобс смял его и бросил в корзину. Долго еще он злился и не мог приняться за дела: чувствовал себя обиженным.

Потом к нему зашла Катя Парицкая. Она принесла с собой раздражающий запах духов, шелест платья, беспричинный смех.

Джекобс с усмешкой наблюдал, как она двигалась по комнате, переставляла вещи по-своему, рисовалась перед ним с откровенным желанием нравиться.

Он усадил Катю на диван, принялся расспрашивать ее о девичьих секретах, наконец, о прииске Незаметном. Катя оказалась не так уж плохо осведомлена о денежных делах семьи.

На Джекобса нахлынуло лирическое настроение. Задумчиво перебирая пальцами распустившиеся волосы Кати, он заговорил о своем тяготении к тихой, спокойной жизни. Ему надоело скитаться по свету. Есть в Штатах на океанском побережье чудесные уголки. Да и много ли человеку надо – удобный загородный дом, сад, собственный автомобиль, собственную яхту, приличную городскую квартиру. Все обойдется не очень дорого. Во всяком случае, Кате и ее матери это по средствам, – Джекобс тут же подсчитал на листке бумаги примерную сумму с переводом нынешнего курса рубля на доллары. Они в состоянии обеспечить себе такое безбедное существование. Может быть, и с поездкой за границу, скажем, в Париж, когда закончится война.

Катя увлеклась, вносила дополнения, спорила; Джекобс благодушно посмеивался и уступал. Рука его покоилась на Катиной талии. Он не убрал ее и тогда, когда Юлия Борисовна вошла в комнату, чтобы справиться о его самочувствии.

– Ах, мама, я так счастлива! – зардевшись, воскликнула Катя и зарылась головой в подушку.

За обедом Катя пересказала матери план Джекобса. Юлия Борисовна озабоченно заметила, что нужно сперва посоветоваться с Алексеем Никитичем. Джекобс возразил: незачем вмешивать чужих в семейные дела. Если тут все быстро наладится, будет смысл расширить прииск, повести дело с американским размахом. Придется привлечь дополнительный капитал. Джекобс берется устроить это, у него имеются связи в банковских кругах. Необходимые бумаги можно составить у американского консула. Колдуэлл для Джекобса все устроит, в два счета. И прежде всего американские визы для Китти и ее матери.

Юлия Борисовна украдкой утирала слезы. Вот что значит, когда в доме появляется мужчина! Есть на кого опереться...

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Перкинс вернулся из Харбина дня через три. Юлия Борисовна сообщила ему о своей радости. Катя помолвлена с Джекобсом. «Что ж, хорошо все, что хорошо кончается!» – философически заметил Перкинс, засвистел, пощупал щетину на щеке и пошел бриться.

– Я слышал, ты женишься, Чарли? Непременно позабочусь о свадебном подарке, – сказал он, входя к Джекобсу, и уж больше не касался этой темы.

Перкинс был человеком дела. Предстояло, как он выразился, чертовски много работы. Джон Стивене настойчиво проводил свой план захвата американцами железных дорог Сибири и Дальнего Востока. Он требовал искать подходящих людей, завязывать знакомства, прощупывать настроения, быть готовым взять дело в свои руки по первому же сигналу.

В Харбине, когда туда прибыл Перкинс, шла лихорадка совещаний. Совещались Хорват и офицеры-монархисты, бежавшие от Советов; совещались разного рода дельцы, бывшие директора акционерных обществ и оказавшиеся не у дел концессионеры; совещались кадеты, меньшевики, эсеры—все эти партии, делавшие ставку на Учредительное собрание, также оказавшуюся битой; совещались, наконец, консулы союзных держав, представители генеральных штабов, и где-то за кулисами умело дергали за веревочки дирижеры из иностранных разведок. Раз! – есаул Семенов выскакивает из безвестности; два! – и на восточном горизонте появляется сухопарый адмирал Колчак.

Сновали курьеры между Харбином и Пекином, где столь же лихорадочно совещались послы Америки, Англии, Франции и Японии, куда один за другим устремились японские генералы, английские полковники, американские майоры. Одна дорожка свела там вместе петроградского заводчика Путилова, лидера партии октябристов Гучкова и кандидата во всероссийские диктаторы Колчака. Решение Верховного Совета Антанты о проведении интервенции в России принимало совершенно конкретные очертания. Момент для вооруженного нападения считался подходящим: молодая Советская республика, подавив контрреволюционные мятежи Каледина и Дутова, вела теперь неравную борьбу с перешедшими вероломно в наступление армиями германского империализма. Смертельная угроза нависла над колыбелью революции – Петроградом.

Рассказывая бегло о своей поездке, Перкинс в то же время посматривал на Джекобса, который вышагивал по комнате на своих журавлиных ногах.

– Я бы не стал пускать японцев сюда. Они хотят укрепиться здесь прежде других, – сказал Джекобс.

– Сейчас нам нужны их солдаты, – спокойно заметил Перкинс. – Не воображай, пожалуйста, что ты здесь можешь самостоятельно вести политику. В два счета получишь по башке. В Вашингтоне люди поумнее тебя. Железные дороги Стивенса – это разве не хорошая американская узда на любую армию, которая может появиться в Сибири.

Тут Перкинс хлопнул себя по лбу, как человек, который вспомнил нечто важное, полез в карман и достал распечатанное письмо.

– Пожалуй, это касается тебя, Чарли. Большевики хотят вывести вас на чистую воду. А дурень Робинс из Красного Креста согласился принять предложение Советов о посылке в Сибирь специальной комиссии для проверки положения в лагерях немецких военнопленных.

– Чепуха! В Вашингтоне прекрасно осведомлены, в чем тут дело, – отмахнулся Джекобс и не взял письма. – А кто едет?

– Капитан Вебстер да какой-то англичанин. А из Пекина в Иркутск отправляется Вальтер Дрисдейл, наш военный атташе.

– А, Дрисдейл! – протянул Джекобс и, закинув ногу на другое колено, принялся беззаботно болтать ею.

2

Алеша Дронов вез Джекобса в лагерь военнопленных на Красной Речке. Хабаровский Совет организовал поездку для того, чтобы опровергнуть распространившиеся вздорные слухи о формировании на территории края немецких вооруженных отрядов.

Журналист задумчиво поглядывал на удалявшийся город, думал о том, что поездка ничего не даст ему. Но не мог же он отказаться, черт побери!

Алеша первое время дичился, односложно отвечал на вопросы. Джекобс тоже приглядывался к провожатому.

– Ваша революция – естественная реакция на царский деспотизм. Но в демократической стране она просто была бы невозможна. Уверяю вас, молодой человек, – говорил Джекобс, предлагая Алеше сигареты.