Текст книги "Александр Невский. Сборник"

Автор книги: Н. Чмырев

Соавторы: Францишек Равита,В. Кельсиев,Л. Волков,В. Клепиков,Николай Алексеев-Кунгурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 41 страниц)

VII. В ТВЕРИ

Ладьи, снаряженные для путешествия великого князя тверского в Орду, нагружались всяким добром. Возле них стояла вооружённая стража, а вокруг толпились бурлаки-бечевники и купцы всех приволжских княжеств, в том числе и новгородцы. Новгородцы возили Волгой мимо Твери хлеб. Новгородцы с тверичами плохо ладили.

   – Чего глаза-то пялите, гущаеды? – говорил Дементий, косясь на новгородских купцов. – Вот вам будет, как вашего Юрия Московского разжалует царь ордынский.

   – На всё воля Божья, – отвечал знакомый нам новгородец Фёдор Колесница, высокий, плечистый купец, большой горлодёр на вече и большой поборник усиления Москвы. – Все мы, господин Дементий, под Богом ходим – была бы правда на земле!

   – Это твоё слово верное, – согласились новгородцы.

   – Кабы все под Богом ходили, – продолжал Дементий, так не то что в Орде убили бы князя благоверного, а и от самой Орды следа бы не было.

   – Это верное твоё слово, – продолжал Фёдор. – Вот Орда к нам в Новгород и не заглядывает даже, хранит нас от неё Святая София – а за что? – Он лукаво поглядел на тверичей. – За то, что дела ведём по чести новгородской и грамоте Ярославовой.

   – Уж ваша новгородская честь! – вспылил Дементий. – Сидите себе в стороне, как лягушки на болоте, да князей на Руси смущаете!

   – Это мы князей смущаем? – спросил Колесница, пожимая плечами. – Кабы князья русские жили по правде да не совались бы не в свои дела, друг под друга подкопов бы не делали, – было бы на Руси хорошо.

   – Нет, ты мне скажи... – вынырнул из толпы маленький тверич с реденькой бородкой и злым лицом, в залатанном полушубке. – Отчего вы с Москвой дружите, отчего не хотите наших князей?

   – Московские по правде живут, – отвечал Фёдор Колесница. – Вот Юрий Данилович – золотой для нас человек; от шведов нас оборонил, с Псковом нас не ссорил.

   – Нет, ты скажи, скажи!.. – горячился маленький тверич. – Они ведь все злодеи. Константина Романовича, великого князя рязанского, в Москве зарезали; нашего Михаила Ярославича, праведного человека, в Орде зарезали...

   – А ты вот что скажи, – перебил его Фёдор. – Ехали мы из Нижнего: под Нижним шалят, за Нижним шалят; доехали до Ярославля, все шалят, а как проехали Ярославль, так от Ярославля до Москвы московская рука и стала видна. Мы мечи поснимали и луки поразвязали; а вот как к Твери стали подъезжать – тот же разбой!

   – По правде говорить, братцы, – заговорил другой новгородец, – за что московцев хаять? В их области такая тишина и такой порядок! Сидят люди смирные, храмы Божии строят, пустяками не занимаются, вольного царя слушают, – от этого все сыты и хорошо живут!

   – Зато у нас честный народ, – сказал Дементий, – по Божьему живёт, лести не знает.

   – Что у нас за народ! – сказал один из воинов. – Куда против московских! Обхождения никакого не знает, недаром про нас и поговорка пошла по всей Руси...

Новгородцы улыбнулись и отошли в сторону.

   – Да, – сказал случившийся здесь же Суета, – может быть, нам так и на роду написано, бояр у нас крепких нет...

   – Дурак, – сказал Дементий. – Кто, как не бояре, теперь Юрия Даниловича смутили? Отчего наша сторона теперь верх берёт? Зачем Дмитрий Михайлович в Орду едет? Даст Бог, великим князем всея Руси к нам вернётся.

Колесница, отошедший было в сторону, вдруг круто повернулся, посмотрел на Дементия, подошёл к нему и ударил его по плечу:

   – Разве такие вещи на улицах говорят? Ты князю близкий человек, – всякий волен подумать, что ты такие речи от него слышал; а речь твоя будет через неделю и у нас, и в Пскове, да и в Москве будет известна!

Дементий смутился.

В эту минуту народ зашевелился при виде телег, которые медленно выползали на пристань с улицы, ведшей к княжеским хоромам.

   – Ишь ты, сколько серебра-то везут татарве поганой!.. – вздохнула одна бабёнка, полоскавшая в реке какие-то тряпки.

   – Татарве-то везут, – сказал многозначительно Суета. – А вот что повезут полюбовницам-то ордынским?

   – У кого там полюбовницы? – заговорил Дементий. – Никаких там полюбовниц ни у кого нет!

   – Эх, стар человек, стар человек!.. – заговорил Фёдор. – На чужой роток не накинешь платок; так уж и не сердись ты, что про княжью любовницу народ говорит.

   – Да это про кого все толкуют? – воскликнула баба. – Опять про Маринку да про Русалку?

   – Экой народец тверской!.. – захохотал новгородец. – Никак не выучитесь держать язык на привязи про свои дела.

Тверичи посмотрели друг на друга, окончательно сконфуженные.

   – У кого там полюбовницы? – подошёл к новгородцам какой-то москвич, длинный, сухой, весь как будто на пружинах.

   – Кто знает, у кого полюбовницы, – отвечали новгородцы, посмеиваясь лукаво. – Мы ничего не знаем. Тверской народ болтает, его спроси.

Воз подъехал к сходням, вооружённые ратники разогнали народ и потащили мешки с серебром в княжеский струг.

   – Пойдёмте-ка, братцы, обедать, – сказал Колесница своим новгородцам, – вон уж и солнце на полудне.

VIII. ЖЕНИХ

Посреди просторной, широкой вежи Прасковьиной горела жаровня с угольями; в дверь, с которой было сдвинуто завешивавшее её одеяло, лились яркие, холодные лучи ноябрьского солнца. Прасковья и Русалка с Мариной сидели за своей обыкновенной работой, за вышиванием. На небольшом деревянном лотке стоял деревянный жбан с мёдом и маленький серебряный ковшик. Все трое с нетерпением ждали желанного гостя, почти что помолвленного с Мариной великого князя всея Руси Юрия Даниловича.

   – Голова что-то болит, пойду на свежий воздух, – сказала Прасковья, приподнялась, вышла из вежи и присела рядом, пытливо вглядываясь в ту сторону, откуда должен был появиться великий князь.

Русалка тоже бросила работу, ласково усмехнулась Марине, хлопнула её по плечу, поцеловала и сказала:

   – И я тоже уйду.

Марина зарделась, потупила голову и усерднее заработала иголкой. Она всей душой любила Юрия; но эта любовь не приносила ей радости. Она не чувствовала в себе той мощи, которую в нём видела, она сознавала, что не сможет быть ни помощницей ему, ни советницей. Чего только ни делала Марина, чтобы быть ему полезной! Интриговала в его пользу у ханши, заискивала для него у влиятельных мурз, наконец умышленно обратила на себя внимание тверского великого князя для того только, чтобы следить за его поступками. Всё это выходило плохо и самой ей было в тягость. Ни её молодость, ни миловидность не зажигали в груди Юрия пылкой, всепоглощающей любви. Марина близко подходила к идеалу великой княгини всея Руси, но она всё же не равнялась ему. В общем, обоим им было далеко не весело. А ханша, Прасковья, Чобуган и мурза Чет полагали, что Юрий не сегодня-завтра явится к хану с челобитной о дозволении ему жениться на Марине. Узбек был согласен на этот брак и даже решил возвести Марину (в случае сватовства Юрия) в сан своих царевен. В Орде ждали, когда Юрий начнёт своё ходатайство о восстановлении хотя бы и фиктивного родства с ханским семейством, – и Юрий скрепя сердце направился 20 ноября 1325 года к Прасковьиной веже, решив жениться, если только ему удастся обделать давно задуманное дело с Дмитрием Михайловичем, к которому сам Узбек тоже был расположен, тем более что чувствовал себя виноватым в смерти его отца. Юрий шёл в сопровождении нескольких отроков, которые так и следовали за ним по пятам. Уже целый месяц не мог великий князь всея Руси шагу ступить в Орде без этих соглядатаев. Желчный, озлобленный, подошёл он к Прасковьиной веже, а Прасковья чуть завидела его – тотчас же сделала вид, будто она лопочет с Русалкой около соседнего шатра.

   –  Батюшка князь, – сказала Прасковья, – здравствуй, кормилец наш, здравствуй! Милости просим!

   – Здравствуй, матушка, – отвечал Юрий. – Что, никого из гостей нет у тебя?

   – Никого, батюшка, кто же у нас, у сирот, бывает? Пройди в вежу, там я тебе медку поставила. Поди посиди с Маринушкой; только она, бедная, хворает как будто.

Юрий Данилович быстро вошёл в вежу и сел у жаровни.

   – Ну, Марина, здравствуй, – сказал он. Марина, не говоря ни слова, обвила руками его шею, спрятала лицо на груди и зарыдала.

   – Что ты? Что ты? Господь с тобой.

   – Крепко люблю тебя... Милый мой, золотой мой, возьми ты меня к себе: не надо мне... не женись на мне – так просто возьми меня к себе, в вышивальщицы.

Юрий улыбнулся, поцеловал её, взял под мышки и посадил подле себя; она опустила своё заплаканное лицо к нему на плечо.

   – Не гони ты меня, господине княже, перстень мой золотой!

Юрий с улыбкой взял её обеими руками за голову, улыбнулся ей, поцеловал её в глаза, – так крепко, что разом снял с них слёзы, – потом в губы её поцеловал и, покачивая головой, сказал:

   – Нет, касаточка моя, не в вышивальщицы тебя возьму, а пришёл я к тебе с другой новостью.

Марина посмотрела на него вопросительно. Сердце у неё колотилось.

   – Сегодня Дмитрий будет у тебя.

   – Опять?.. – рванулась Марина у него из рук.

   – Опять, только уже последний раз.

Марина опять расцвела.

   – А завтра или послезавтра, – продолжал Юрий серьёзно и внушительно, – я иду к хану и буду просить у Хана, чтобы он меня женил, – знаешь на ком?

Марина знала на ком, а всё-таки струсила, и сердце у неё остановилось в груди.

   – На Прасковье на твоей, – смеялся Юрий, – на матери твоей названой. Старуха она хорошая, пироги печёт славные, вышивает лучше тебя, а ты мне дочкой будешь.

   – Княже, – сказала девушка трепещущим голосом, – не мучь ты меня, и без того изныла душа моя.

Юрий встал, выглянул из вежи и махнул рукой Прасковье и Русалке, которые стояли в нескольких шагах, – одна с пирогом в руке, другая тоже с каким-то кушаньем, – и не знали, войти ли им или не входить к влюблённым.

Увидев, что князь машет ей рукой, Прасковья быстро вошла в вежу.

   – Вот что, – деловито сказал он Прасковье, – побывай-ка ты завтра у ханши и спроси её, отпустит ли она тебя с Русалкой на Русь, если я женюсь на Марине.

   – Хорошо, – кивнула Прасковья, – спасибо тебе, господине княже.

   – Ну вот ещё что, – сказал Юрий, приподнимаясь. – Сегодня Димитрий зайдёт к вам; он сейчас у мурзы Чета сидит. Ты, Марина, сослужи мне последнюю службу. Не хочется мне губить Димитрия – парень он хороший, только горячий, глупый. О том, что я женюсь, сегодня ему не говори, а прими его хорошенько, с честью, и поговори с ним по душе. Скажи ему, что я на него больно сердит и что бороться со мной ты ему не советуешь. И ты, тётка, скажи ему тоже, будто слышала ты стороной, что я ему всё прощу старое. Так ему и скажите, что вот, дескать, у вас сердце болит, что двое самых сильных русских великих князей между собою не ладят; что старое надо забыть; что над нами татары смеются; что мы с ним не друг друга топим, а топим мы с ним мать Святую Русь.

Он стал прощаться, Марина прыгнула ему на шею, опять спрятала лицо на груди и расплакалась.

   – Ну, о чём же теперь ты плачешь? – ласкал Юрий Марину. – Ну полно же, перестань!

   – Страшно мне, страшно! – рыдала Марина.

А Прасковья, отвернувши лицо тоже плакала; плакала и Русалка, не из зависти, не из того, что её названая сестра великой княгиней делалась – этому-то она рада была, а плакала она о том, что разбились светлые мечты её детства, – что женат друг её детских игр, Тверской Константин Михайлович, и изнывает в Твери со своей молодой женой.

Тихо, молча сидели вышивальщицы после ухода князя Юрия. У всех сердце было полно, говорить было не о чем, только Марина улыбалась и лукаво, торжественно окидывала взглядом Прасковью и Русалку.

Вскоре дверной полог приподнялся и показалась голова Димитрия. Войдя и поздоровавшись, он тяжело опустился на сиденье, только что оставленное Юрием. В голове у него немножко шумело от угощения мурзы Чета. Он долго с ним спорил о русских делах и много сердился. Русеющий татарин толковал ему битых три часа, что не годится ссориться с Юрием, – что можно было бы с Юрием ссориться, если бы новгородцы были на стороне тверичей.

   – Вот увидишь, перетягаю я его, – горячо отвечал Димитрий и рассказывал Чету про все свои связи с Ордою, с мурзами; говорил, что все на его стороне и что теперь полюбовницу Юрьеву, Маринку, он чуть не отбил у него и что Марина с Прасковьей за него у ханши хлопочут, всякие ему вести передают.

   – Эй, эй, не верю я, чтобы Маринка была полюбовницей Юрия Даниловича; а тому я ещё больше не верю, чтобы они крепче дружили с тобой, чем с Юрием.

Спорили долго, наконец расстались, и Димитрий (как и предвидел Юрий) не утерпел, чтобы по соседству не зайти к Прасковье, – тем более что ему уже доложили, что у Прасковьи был Юрий.

   – Ну, Маринка, – заговорил весело Димитрий, – красота ты моя неписаная, дай-ка ты мне ковш мёду да скажи-ка мне, о чём толковал тут с тобой супротивник мой, Юрий-супостат?

Прасковья и Русалка сидели молча и насупившись: Марина же напустила на себя весёлый вид, налила ковш мёду, отхлебнула и подала Димитрию.

   – Твоё здоровье, княже! – сказала она. – Пей на здоровье и носи голову на плечах покрепче.

Это сказала она так смело так твёрдо и внушительно, что Димитрий уставился на неё.

   – Спасибо, спасибо... Только что же Юрий толковал? О моей голове небось?

   – О твоей, княже, – сказала Марина игриво, укладывая шитье и вынимая из сундука парчовую душегрейку, подаренную ей Димитрием. – Говорил, что жалеет тебя – больно ты удало держишь себя здесь: татар бранишь на все стороны, Юрия Даниловича сбить с великокняжеского престола всея Руси похваляешься, а того не знаешь, что он тебя здесь вдесятеро сильнее.

   – Экая змея подколодная – что плетёт!.. – вспыхнул Грозные Очи.

   – Вот что, княже, – сказала Марина, вставая и накидывая на голову платок. – Коли я тебе люба, помирись ты с Юрием Даниловичем. Для тебя это будет лучше, для меня вдесятеро, а для нашей общей матери Святой Руси в тысячу крат лучше того. А я иду к ханше, прощай!

Димитрий изумился. Очевидно, Марина говорил неспроста; очевидно, она знала больше, чем говорила. Димитрий хотел удержать её за руку, но ловкая девушка мигом перепрыгнула через жаровню и уже бежала к золотой ханской веже.

   – Что она такое плетёт? – спросил Димитрий Прасковью, глядя на неё строго.

   –  А что, батюшка, – сказала Прасковья, – разве хорошее дело: ссориться? Ты только слово скажи, что не прочь будешь, а Юрий Данилович рад будет тебя за младшего брата иметь.

Димитрий вспыхнул.

   – Скажи, Прасковьюшка, Юрию Даниловичу так: я за младшего брата ему рад идти, только бы он-то мне в самом деле заместо отца родного был. А покуда прощай!

Раздражённый, обиженный, Дмитрий вышел из вежи. Направляясь к своим шатрам, он по дороге послал отрока позвать к себе Александра Новосильского, черниговского князя, одних с ним лет, смелого, храброго, явившегося в Орду жаловаться хану на разбои татар. Оба князя мечтали стряхнуть с плеч напасть бусурманскую. Новосильское княжество было маленькое, бедное; денег у князя не водилось – и он поехал в Орду ещё и затем, чтобы столковаться с Юрием или с Димитрием. Юрий принял его гордо и дал ему понять сразу, что если он только услышит о затеях черниговского князя подняться против татар, то для спасения Руси велит его связать, и, не спрашивая Узбека, казнит. Затем Юрий ему объяснил весьма здраво и толково, что Русь именно потому и попала под иго татарское, что князья её не слушались великого князя, что каждое княжество хотело быть самостоятельным и что единственная политика, которой следует держаться это гнуться перед татарами и под татарской рукой сливать все русские области в одно целое.

– Вас, маленьких князей, трогать никто не станет; княжьте себе, делайте всё, что угодно, – но против татар подыматься вам заказываю.

Александр Новосильский вышел от Юрия, не убеждённый ни в чём, и мигом сошёлся с Дмитрием, с которым его сближала жажда деятельности, вражда к великому князю всея Руси, а пуще всего их молодость. Весь вечер просидели новые приятели, и весь вечер бранили систему Александра Невского, называли москвичей низкопоклонниками, сребролюбцами, даже отступниками от веры христианской, и прикидывали, где и какие силы есть на Руси, чтобы восстать против Москвы и против татар.

А ночь была глухая; тучи висели на небе; в воздухе было душно. Наступал великий праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы; послезавтра нужно было служить панихиду в память убиения отца Димитрия, великого князя тверского Михаила Александровича.

IX. СМЕРТЬ ЮРИЯ ДАНИЛОВИЧА

Прошёл уж час восхода солнца, а солнца не было видно на небе, подернутом тяжёлыми лиловыми облаками; воздух был спёрт, душен. Димитрий Михайлович лежал в своём шатре, на перине, закинувши руки под голову, и угрюмо смотрел в холщовый потолок, к которому плотно прижались запоздавшие осенние мухи.

Мысли великого князя тверского, разумеется, крутились вокруг Юрия. Он вспоминал всё, что сказала ему вчера Марина, и что-то лживое и натянутое чудилось ему в её словах.

В это же самое время Юрий Данилович был уже на ногах. Он успел помолиться образу Пречистой Девы Богородицы и Святой Софии, вышел из шатра, сел на скамеечку и задумался.

«Ведь тверские погубят, – думал он, – русское дело.

Опять, что ли, подкапываться под них у ханских вельмож? Нет, это дело не подходящее! Надо помириться с Димитрием, был бы он мне правою рукой во всяком деле; а там кому великое княженье после меня достанется, – брату ли, ему ли, мне всё равно. Он правдивей брата, дерзновенней, может скорее татарву эту с русских плеч стряхнуть. Только молод он, горяч...»

Юрий кликнул отрока.

   – Плащ подай! – сказал он.

   – Куда идёшь, княже? – спросил один из бояр.

Другие подходили, сняв шапки.

   – К Димитрию Михайловичу иду, к тверскому великому князю, – сказал Юрий.

   – Это зачем? – спросил Фёдор Колесница, ходивший чуть не по пятам Юрия.

   – Поговорить надо, – сказал Юрий. – Что мы с ним друг друга тесним? Пусть будет всё по-старому. Я буду великим князем всея Руси – он останется великим князем тверским и владимирским; о земле Русской вместе радеть станем.

   – Не поладишь, княже, – сказал, качая головой, новгородец.

   – Попробую, – отвечал Юрий.

   – Так нам с тобою идти, господине княже? – спросили бояре, невольно переглянувшись.

   – Пойдёмте, – отвечал Юрий.

Сильно парило; грудь спирало. За Юрием шли московские бояре, а за ними Колесница с новгородцами, которых он очень проворно успел известить о неожиданном свидании князей.

   – Княже, а княже! – ворвался в ставку Дмитрия Михайловича толстый боярин Мороз. – Посмотри-ка, какой к тебе гость идёт...

   – Кто ещё там? – спросил лениво Дмитрий, не шевелясь на пуховике.

   – Великий князь всея Руси!

   – Ты с ума сошёл, что ли, или опять перепился?

   – Глянь! – отвечал обиженный Мороз, откинув полог палатки.

Дмитрий побледнел, и глаза его сверкнули тем недобрым блеском, за который его прозвали Г розные Очи. Он вскочил и мигом оделся, нацепил меч и за пояс заткнул топор с золотой насечкой.

Полог шатра распахнулся, и на пороге появился маленький, седой Кочева с шапкою в руках, он низко поклонился.

   – Господине княже, – сказал Кочева, прикасаясь рукой к земле. – Двоюродный брат твой, великий князь всея Руси Юрий Данилович Московский просит тебя, великого князя тверского и володимирского Дмитрия Михайловича, выйти к нему поговорить с глазу на глаз.

Дмитрий Михайлович выслушал посла, стоя без шапки, и велел тут же подать ему ковш мёду, своею рукою снял с гвоздя шубу, сам набросил её ему на плечи и, отступив шага на четыре, сказал торжественно:

   – Низкий поклон от меня брату старшему, великому князю московскому и всея Руси, Юрию Даниловичу. Передай ему, что я не мешкая иду к нему на свидание с полным доверием.

Кочева поклонился ещё раз и сказал:

   – Господин мой ждёт твою милость в шатре твоего тверского боярина Елистрата Петровича Макуна.

Юрий Данилович стоял у ставки Макуна, а в отдалении стояли бояре московские и новогородские, шептались и подсмеивались над тверскими, которые были совершенно растеряны от неожиданности.

Шатёр Дмитрия Михайловича распахнулся; он вышел, слегка поклонился своим боярам и направился прямо к Юрию Даниловичу. Юрий Данилович, левой рукой придерживая полог шатра, правой пригласил его войти. Дмитрий Михайлович, стиснув зубы, молча поклонился ему и, не глядя на него, скользнул в шатёр. Они оба перекрестились на икону и сели друг против друга.

Дмитрий Михайлович смотрел в землю, а Юрий Данилович смотрел на него.

   – Спасибо за честь, княже, что ты пришёл на зов мой, – начал он. – Хотелось мне давно потолковать с тобой по душам. Знаю, что ты на меня сильно сердит. Надоела мне эта вражда между нашим родом и вашим – и пуще всего меня томить стало, что ни вам, ни нам от неё толку нет; только народу христианскому разорение.

Дмитрий взглянул на него исподлобья.

   – Ты, Юрий Данилович, – сказал он, – человек хитрый, а я человек простой. Ты говори прямо и толком: зачем ты меня позвал?

   – Мне вот что от тебя нужно, Дмитрий Михайлович, – сказал Юрий, и лицо его приняло строгое выражение. – Чего твои бояре и отроки и татары, твои сторонники, шагу не дадут мне здесь ступить? Куда ни повернусь, непременно кто-либо из-за угла торчит.

Дмитрий поднял глаза и усмехнулся.

   – Начинай со своих, – сказал он. – Москвичи с новгородцами первые на свете соглядатаи.

   – Я и не говорю, – отвечал Юрий, – что я не следил за тобой, только слежу-то я иначе; через твоих собственных бояр доходит до меня, что у вас на Твери и здесь в Орде делается. Уж таких сорок-трещоток, как твои бояре, за деньги не найдёшь. Все так и кричат: «Долой татар!» А ну как всё это до самих татар дойдёт – они же меня за бок возьмут, велят мне твою область пустошить – кому плохо от этого будет? Нам с тобой и народу христианскому!

Дмитрий вспыхнул.

   – Кричим мы потому, что душе неймётся, – сказал он, – больно уж зазорно твоей Орде кланяться.

   – Да ведь у меня тоже своя спина, – сказал Юрий. – Знаю я тоже, каково гнуть её перед ордынским ханом. Но если мы станем пугать их, нас, князей, всех повырежут, а земли русские разорят...

   – До тех пор разорять будут, – отвечал Дмитрий Михайлович, – пока вы, Александров род, в ноги татарам кланяетесь и нас к тому же неволите.

   – Из-за чего распря идёт? – тихо спросил Юрий, рассматривая свои перстни. – Ведь не из-за татар, а из-за того, какому роду великое княженье всея Руси достанется: нам или вам.

   – Ты первый из-за этого кровь пролил, – сказал Дмитрий, и глаза его сверкнули.

Юрий не дрогнул.

   – Пролил кровь, – отвечал он тихо и спокойно, – и опять пролью, если наш род будут обижать и хана слушаться не станут.

Дмитрия взорвало.

   – Нет, ты скажи, зачем меня позвал и чего от меня хочешь?

Он был раздражён, весь трясся; спокойствие великого князя смущало его.

   – Позвал ты меня затем, чтоб я перед тобою поклонился?

   – Нет, совсем не затем, – отвечал Юрий. – Затем, чтоб мы с тобою здесь, в Орде, не губили имя русское. Ты вот через Щелкана всякую брань обо мне доводишь до Узбека...

Дмитрий покраснел и смутился.

   – Обещал два выхода Орде заплатить, если меня и брата Ивана Московского изведут...

Дмитрий побледнел и встал. Встал и Юрий Данилович.

   – Так вот, княже, – продолжил он, – опомнись. Жалко мне тебя. Тебе ведь всего двадцать седьмой год идёт, а я уж в пятом десятке стою. Каждое твоё слово я знаю, каждый твой замысел у меня на ладони; выйду я отсюда да и пойду к хану, и будет тебе участь отца.

Взгляд, полный ненависти и отвращения, сверкнул на лице Дмитрия. Он запустил руку за пояс и выдернул топор. Юрий приблизился и взял его за руку.

   –  Слушай, Дмитрий, – сказал он, – ты не разбойник, чтобы убивать меня вот так в шатре, куда я пришёл к тебе в гости. Давай так рассуждать.

Он улыбнулся спокойно и открыто, а между тем именно это спокойствие и бесило Дмитрия.

   – Ты подумай: ну, убьёшь ты меня, так и сам пропадёшь, на свой род бесчестье положишь, а Руси ты этим не поможешь. Пойдём к хану вместе, я буду за старшего брата, ты будешь за младшего. Оба ему поклонимся, скажем, что раздору между нами нет больше, а не то, Дмитрий Михайлович... – Юрий отступил, и лицо его приняло зловещее выражение. – Я один пойду к хану и расскажу ему всё, что знаю. И про замыслы твои, и про переговоры с Литвой против татар, и про то, как по пути сюда посетил тебя около Казани старик волхв и какие вы заговоры делали на жизнь хана Узбека.

Дмитрий опустился на скамеечку бледный как полотно.

   – Сатана ты или человек? – спросил он.

   – Такой же христианин, как и ты, – отвечал Юрий, – да бояре у меня толковее твоих, не болтают. Сам видишь, в моей ты теперь воле, так что хватит, давай мириться.

Дмитрий вновь вскочил на ноги.

   – Нет, постой, – сказал он, задыхаясь, – это значит, что я к тебе в холопья попал? Я теперь всегда буду перед тобой в страхе ходить? Так нет же, Юрий Данилович, уж пусть, кроме моих ушей, этого никто не услышит!

   – Ты не горячись, – сказал ласково Юрий, – ты подумай сначала!

   – Чего тут думать! – крикнул Дмитрий – и Юрий покатился навзничь с головой, рассечённой чуть не по самые плечи тяжёлым топором.

Как сумасшедший выскочил Дмитрий из шатра и бросился к московским боярам.

   – Вы свидетели, – сказал он, – никто из тверских не виноват – я убил Юрия, я за отца отомстил.

Все бояре окаменели: никто не ожидал такой развязки.

   – Ах, батюшки светы! – возопил Макун. – Изгубил-таки Дмитрий Михайлович своего недруга! – И он бросился целовать руки Дмитрия.

   – Отстань, – сказал тот, – отстань, Христа ради. Уберите, бояре, тело, и пусть кто-нибудь царю доложит, что я сделал.

Москвичи с новгородцами молча положили тело на доску и понесли к великокняжескому шатру.