Текст книги "Александр Невский. Сборник"

Автор книги: Н. Чмырев

Соавторы: Францишек Равита,В. Кельсиев,Л. Волков,В. Клепиков,Николай Алексеев-Кунгурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 41 страниц)

IV. СУЖЕНЫЙ

После ареста воеводы Коснячки Люда и Добромира сели у окна и стали ждать. Проходили долгие часы, а отец всё не возвращался. Люда посылала отрока на княжий двор узнать об отце, но ему неопределённо ответили: «Воеводу задержал князь...» Уже Болеслав и Изяслав вошли в Киев и заняли княжеский дворец, а воеводы как не было, так и не было. Ни от кого даже нельзя было узнать, куда девался старик: все видели, как его насильно увезли на княжий двор, но никто не видел, чтобы он уехал оттуда.

Так прошло два дня.

Людомира плакала и молилась.

На утро третьего дня взошло прекрасное весеннее солнце и рассеяло туман, расстилавшийся над водой и лесами, но не развеяло тоски молодой девушки. Снова была разослана челядь по всему Киеву, и Люда ожидала вестей.

Киев начал оживляться. Со всех сторон тянулись вооружённые польские отряды, конные и пешие; одни въезжали на княжий двор, другие останавливались у Десятинной церкви, третьих отсылали на Красный двор, куда сегодня собирался переехать король Болеслав; часть войск было велено разместить в Берестове и в прилегающих деревнях.

Людомира продолжала смотреть через окно на дорогу и вдруг увидела Богну Брячиславовну. Девушка торопилась и шла, наклонив голову, так быстро, что служанка едва поспевала за нею. Поравнявшись с теремом воеводы, она точно тень проскользнула в калитку, вбежала в сени и исчезла. Ещё минута – и она уже в светлице Люды. Богна вся дрожала и была в отчаянии; она хотела что-то сказать, но не знала, с чего начать.

–Что с тобой? – спросила Люда.

– Ничего... я бежала к тебе... – девушка осеклась.

– И что же? Ты знаешь что-нибудь об отце? Говори!

   – Да, знаю, – нерешительно сказала та, пряча взгляд.

Люда испытующе посмотрела на Богну.

   – Он всё ещё на княжьем дворе?.. Ведь он туда поехал...

   – Да... поехал... но уже больше... не вернётся, – пролепетала Богна.

   – Почему не вернётся?

   – Не может... Мстислав отомстил ему... он умер...

Людомира залилась слезами. Прошло много времени, прежде чем Богна смогла рассказать, что случилось с воеводой. Узнав, что по приказу князя его повесили в Дебрях, Людомира закричала и с обезумевшим видом бросилась вон из дома. Добромира кинулась было за нею, но старые ноги её не могли поспеть за девушкой, и она скоро потеряла её из виду.

А Людомира всё бежала вперёд, шепча одно: «В Дебрях... он в Дебрях...» Миновав калитку за княжеским двором, она долго мчалась по узкой лесной тропинке, ведущей к Печерской лавре, пока не упала от усталости. Лесной холод освежающе подействовал на её разгорячённый мозг, она пришла в себя и осмотрелась: вокруг был гигантский лес, упиравшийся вершинами в небо. С обеих сторон прижимались к громадным берёзам и осинам кустарники орешника, покрытые молодыми, пушистыми и ещё не совсем распустившимися листьями; на мягких почках спокойно висели крупные капли росы, отливавшей на солнце всеми цветами радуги.

Встав и прислонившись к дереву, Люда прислушалась. Вместе с лёгким дуновением ветерка до её слуха доносилось какое-то эхо. Вскоре она разобрала, что это шумит мельничное колесо на Крещатике.

Она не знала, куда идти дальше, и решила пойти налево. Долго она шла в лесной тишине, пока из-за холма не мелькнул золотой крест. Она сделала ещё несколько шагов, вышла на небольшую поляну и увидела Днепр. За широкой тёмной зеркальной поверхностью реки тянулся громадный луг, называемый Туруханьим островом; далее блестел второй рукав Днепра, а за ним вновь зеленел лес.

Людомира вернулась на тропинку, ведущую к монастырю, и остановилась; ей показалось, что от тропинки ответвляется ещё одна тропа, по которой недавно кто-то прошёл. Молодая травка была измята, орешник поломан, листья и земля как бы истоптаны копытами лошадей. И Люда пошла по этим следам.

Вскоре перед нею открылась лесная прогалина, посередине стояли два дуба, на сучьях которых болтались трупы повешенных. Вершины дубов были покрыты стаями воронов, слетевшихся к добыче. Они сидели и на телах повешенных.

Люда, испуганная этою сценою, которую она видела первый раз в жизни, попятилась назад, и вдруг ей показалось, что она узнает знакомую одежду... Она невольно подалась вперёд, но в тот же миг до её слуха долетело рычание медведя. Она не видала его, но рёв раздавался неподалёку. Люда подошла ближе и среди повешенных узнала своего отца. Вглядываясь в него, она заметила медведя, который, усевшись на ветвях, лапами качал их, так что трупы колыхались, будто только повешенные.

Девушка окаменело смотрела на эту ужасную картину, как вдруг ветвь, на которой висели два трупа и сидел медведь, хрустнула и они свалились на землю.

Медведь, заметив девушку, не стал убегать; он только отошёл на несколько шагов от трупа и сел. Время от времени он настораживал уши, прислушивался, но не спускал глаз с молодой девушки.

Не отводя взора от тела отца, Люда приблизилась к нему и встала на колени. В тот же момент между ветвями просвистела стрела и вонзилась в левый бок медведя. Раненый зверь рявкнул от боли и гнева, ударил себя лапою по морде, выдернул стрелу из раны и тут же повалился на спину. Рана оказалась смертельной. Всё это произошло в одну минуту. Людомира отскочила от трупа отца и в то же мгновение услышала человеческие голоса и топот коней. Она оглянулась – не свои... По одеждам она догадалась, что это не половцы, но и не свои... Правда, разговор был похож на русский, но звучал совсем иначе.

– Ляхи! – вскрикнула девушка и вновь припала к трупу отца.

Действительно, это были ляхи; один из опоздавших отрядов Болеслава проезжал тропинкой к месту своей стоянки в Берестове; услыхав рёв медведя, отряд остановился и несколько всадников отделились от него...

Всадники выехали на прогалину. Ехавший впереди всех воин, убивший медведя, видимо, принадлежал к богатому роду и считался не последним в дружине. Его рослый конь имел красивый стальной нагрудник и такой же чешуйчатый наголовник; на голове у всадника блестел стальной шлем, на груди – чешуйчатая рубашка, а на ногах – наколенники; сбоку висел длинный меч, а через плечо – лук и сайдак.

Этот рыцарь был одним из приятелей короля Болеслава; он был несколько старше его и звался Болех из рода Ястрженбец. Он сошёл с коня, бросил поводья находившемуся при нём отроку и подошёл к девушке, стоявшей на коленях возле трупа.

   – Успокойся, девушка, – заговорил он ласково, – теперь ты в безопасности...

Слыша за собою хруст сучьев, ломавшихся под тяжестью всадников и коней, Людомира ещё больше испугалась.

   – Что с тобою, моя милая? – спросил Болех.

С трудом молодая девушка выпрямилась и подняла свои глаза.

   – Отец, – сказала она, показывая на труп. – Я пришла похоронить его... – и опять заплакала.

Эти слова вызвали сочувствие окружающих.

   – Отец... отец!.. – отозвалось несколько человек.

На прогалину начали въезжать остальные всадники; они окружили Люду, убитого медведя и трупы, лежавшие на земле и болтавшиеся ещё на дубах.

Кто-то из отряда, по-видимому, слышал от киевлян о расправе Мстислава и каким образом он расчищал путь своему отцу в город, поэтому легко догадался, что это за трупы.

   – Го-го!.. – грубо отозвался он. – Так вот где Мстислав исполнял своё правосудие!

Людомира поняла; эти слова вызвали в ней жалобный вопль, она нагнулась над трупом и начала покрывать холодное тело горячими поцелуями и слезами.

   – Бедный мой, бедный отец!.. Чем же ты провинился, что им понадобилась твоя жизнь?

Вся эта сцена производила потрясающее впечатление на присутствовавших; но все сохраняли молчание, не зная, что делать.

Один из всадников обратился к Болеху:

   – Не плакать же ей здесь целый день!

   – Надо бы отвезти её домой! – заметил Болех и потом как бы про себя прибавил: – Дать бы знать на княжий двор... надо похоронить старика... да и других... Не ждать же, пока их растерзают дикие звери!

Кто-то из всадников громко заметил:

   – Изяслав велел своему сыну повесить их, а теперь станет сам хоронить? Вздор какой!

Разговор прекратился, но вопрос, что делать с молодою девушкой и трупами, не был решён.

   – Хватит плакать, красавица, – наконец не выдержал Болех. – Я прикажу отвезти тебя домой, при трупах оставлю стражу, а потом пришлю людей, чтобы похоронить твоего отца.

   – Нет, – замотала головой Люда, – я никуда отсюда не пойду.

   – Да нельзя здесь тебе оставаться! – воскликнул Болех и позвал одного из воинов: – Мечек, выбери себе ещё двоих и останься здесь, пока не придут люди похоронить трупы.

От отряда отделились несколько человек и окружили Мечека. Болех посадил Люду к себе в седло; она уже не возражала, словно потеряв дар речи. Отряд выехал из чащи на тропинку, построился в ряды и медленно двинулся к Крещатику, на мостик, перекинутый через ручей, который стремился между вербами к Днепру.

За ручьём тропинка круто пошла в гору, затем вниз и вот уже вновь зазеленел вдали Турханов остров и заблестел на солнце крест монастыря Святого Николая.

Здесь дорога разветвлялась: одна вела на Берестово, другая налево, за Печерскую лавру, на Выдубичи, где был княжеский терем, отведённый для короля Болеслава. Отряд свернул налево.

Людомира отсутствующим взором смотрела вокруг, что происходит.

Когда отряд выехал на поляну, Людомира спросила:

   – Куда ты меня везёшь?

   – На Красный двор, – отвечал Болех.

В ту же минуту между деревьями замелькал частокол и показались постройки Красного двора.

Детинец был переполнен солдатами; когда Болех въехал в него, дружинники, видя в седле женщину, начали шутить.

   – Эге, брат, – говорили они, – ты, кажется, не зевал.

Однако, когда люди Болеха рассказали о том, где и как они нашли девушку, все притихли.

Дали знать королю, который находился в горнице. Спустя несколько минут он вышел во двор и с удивлением начал рассматривать красивую девушку.

Почувствовав его взгляд, Люда подняла на короля голубые глаза и пристально стала вглядываться в него, как будто узнавая.

Вдруг она закрыла лицо руками и вскрикнула:

   – Боже, Боже!..

Она вспомнила. Король был тем самым человеком, который ей привиделся в оконце девичьей светёлки.

«Суженый» вновь явился перед её глазами.

Болеслав, по-своему истолковав восклицание Людомиры, подошёл к ней.

   –  Успокойся, красавица, – мягко сказал он, – мы не сделаем тебе ничего плохого. Мы не так злы, как ты думаешь.

Девушка задрожала, но продолжала молчать.

   – Как же нам звать тебя, милая?

   – Люда, – тихо ответила она.

   – Ну, успокойся. – Король положил руку на её плечо. – Я сейчас пошлю людей привезти твоего отца... Где ты желаешь его похоронить?

Людомира подняла на него глаза:

   – Не... знаю...

   – Где хочешь, там и похороним.

   – У могилы Аскольда... а то на Выдубичах, – нерешительно сказала она. – Там ему будет спокойнее.

Ободрённая и подкупленная вежливостью и добротой Болеслава, Люда немного успокоилась.

Так Людомира поселилась на Красном дворе. Хотя Болеслав и обещал отослать её домой, как только стихнет шум в городе, но это так и осталось обещанием.

Несколько дней кроме девушек, прислуживавших ей, никто к ней больше не входил. Из окна она видела только широкую ленту Днепра, уходившую от неё далеко, да на дворе движение коней и солдат. И больше ничего не было.

Через несколько дней она пожелала вернуться домой, о чём и передала через одну из девушек.

Вскоре после этого в терем вошёл красивый мужчина, и она осталась с ним наедине.

Неизвестное доселе чувство сильно овладело ею, когда она встретилась взглядом с молодым рыцарем. Она не знала, что делать, а между тем что-то говорило ей, что этот рыцарь, когда-то ей привидевшийся, и есть король ляхов.

Несмотря на свой суровый вид, он так ласково, так нежно говорил с нею, что его слова казались песнями.

   – Ты хочешь вернуться? – спросил он.

   – Мне скучно здесь, – отвечала она, смотря ему прямо в глаза, а голос её дрожал от волнения.

   – Подожди ещё, – нежно сказал король, привлекая её к себе и целуя. – Быть может, тебе не будет скучно.

Она не защищалась от поцелуев, лицо её вспыхнуло, и она еле слышно пролепетала:

   – Милостивый... господин...

   – Останься, дитя моё... – проговорил король. – Ты можешь вернуться во всякое время, когда захочешь.

И Людомира осталась. Какая-то могучая сила привязывала её к этому смуглому лицу и голубым глазам. Она любила короля и скучала о нём. Когда он был дома, она искала его глазами во дворе среди вооружённой дружины; а когда он уезжал, следила за ним взглядом, пока его золочёный шлем не скрывался из виду, и если он долго не возвращался, она становилась у окна, смотрела и ждала... ждала каждый день.

Прежде она больше тосковала о доме, а теперь уже привыкла к новому жилищу и тосковала только тогда, когда король долго не возвращался; лишь только он появлялся на пороге терема, она радостно приветствовала его. В сердце девушки постепенно зарождалась любовь, росла и невольно приковывала её к королю. Она была благодарна ему за его доброту и ласки. Она любила его за любовь к ней.

Через несколько недель своего пребывания на Красном дворе Людомира вспомнила о Добромире и заскучала о ней.

А мамка сидела одинокою в опустевших хоромах Коснячки. При известии о том, что его увёз на княжий двор Славоша, известный всем киевлянам как разбойник и палач, все отроки и гридни разбежались со страха. Всё ещё шло кое-как, пока Люда сидела дома, но вот Люды не стало, она ушла и бесследно исчезла.

Добромира, сидя в светёлке Людомиры, целыми днями пряла пряжу и смотрела в оконце, не увидит ли знакомого лица, о котором только и думала. Посередине двора, свернувшись кренделем, лежал верный пёс, который при каждом шорохе на улице поднимал голову и прислушивался. Добромира и он охраняли дом и добро воеводы.

Однажды, за два или за три часа до захода солнца, кто-то робко постучался в калитку. Пёс поднял голову и начал ворчать. Вскоре он замолчал и, насторожив уши, повернул голову к воротам; затем он встал, потянулся, отряхнул мохнатую шерсть и медленно пошёл к воротам. Подойдя к калитке и воткнув нос в щель, он понюхал и начал слегка вилять хвостом и повизгивать...

Стук в калитку усилился. Услыхала ли старуха чего на этот раз или её внимание было привлечено визгом собаки, но она встала, спустилась вниз и подошла к калитке.

   – Кто там? – спросила она.

   – Отворите! – отозвался чей-то женский голос. – Я пришла с весточкой...

Сердце старухи дрогнуло. Поспешно она отодвинула засов и отперла калитку, в которую вошла незнакомая ей молодая девушка.

   – Люда прислала меня за вами, – сказала она.

   – Люда?.. Люда!.. Да где же она? – радостно воскликнула Добромира.

   – На Красном дворе...

Мамка сразу не поняла.

   – Где, где? – повторила она.

   – Около Выдубичей... На Красном дворе... в обозе ляшского короля.

Добромира всплеснула руками от страха и удивления.

   – Бедная Люда! – воскликнула она и вперила свои глаза в девушку, как бы спрашивая её о подробностях, но девушка ответила ей другим восклицанием:

   – О, она так счастлива, так счастлива!.. И только желает, чтобы вы были при ней.

   – Счастлива?

   – Да. Её король так любит...

   – Король? Какой король? Ляшский?

   – Ну да, Болеслав...

Всё это было непонятно Добромире, но главное – Люда была жива!

   – Посиди пока, – сказала она девушке, – отдохни... Я только позапру все двери – и пойдём...

Не прошло и получаса, как Добромира с девушкой уже были в дороге. По пути девушка рассказала ей о том, как живёт на Красном дворе её питомица Люда.

   – А Люда нашла ли отца-то? – спросила старуха.

   – Да, нашла и похоронила близ могилы Аскольда.

При этом она рассказала, каким образом Люда отыскала его и как попала на Красный двор.

Солнце уже зашло, когда обе женщины вышли из лесу и перед ними замелькали постройки двора.

– Вот и Красный двор, – сказала девушка. Добромира глубоко вздохнула и ускорила шаг.

V. ПИР НА КНЯЖЬЕМ ДВОРЕ

В большой гриднице, во всю её Длину, и в примыкавших к ней комнатах были поставлены длинные столы, накрытые полотенцами, расшитыми цветными нитками, и ломившимися от обилия всевозможной посуды, напитков и яств.

Когда все расселись, в гридницу вошли несколько отроков, поклонились низко князю и королю, сидевшим во главе стола на возвышениях, и замерли. Один из отроков сделал шаг вперёд, опять молча поклонился князю и гостям и затем громко сказал:

   – Милостивый княже, кушанье подано.

И пир начался. Каждый из гостей выбирал себе, что ему нравилось; под влиянием выпитого мёда и вина все оживились, и вскоре в зале стоял сильный гул.

   – Да здравствует князь наш! – перекрикивая шум, крикнул кто-то из дружинников.

Варяжко, сидевший недалеко от князя, нахмурился и повёл косо глазами на дружинников; мёд уже произвёл своё действие на него.

   – А какого князя вы хвалите? – резко спросил он. – Того ли, который вас одаривает, или того, которого мы должны одаривать куницами да соболями?

Казалось, что на эти слова никто не обратил внимания, потому что бояре продолжали шуметь, чокаясь и поднося чаши ко рту.

   – Многие лета милостивому князю! – отозвался с другого конца стола боярин Чудин, желавший польстить князю.

Несмотря на общий шум, слова Варяжки не прошли не замеченными князем. Они кольнули в самое сердце; видно было, как он разгневался.

   – Мне кажется, Варяжко, – проговорил он, – что из Белгорода ещё не принесли ни одной куницы...

Варяжко не растерялся.

   – Успеешь, – резко отвечал он, – ещё доберёшься и до Белгорода... если киевлян успел побороть...

   – Поборол, потому что они хотели бороться со мною, – возразил Изяслав. – Где борются, там один должен быть побеждён.

   – Хорошо говоришь, князь! Жаль только, что ты побеждаешь своих, а половцев не умеешь победить.

   – С Божьею помощью одолеем и половцев.

Варяжко на минуту задумался.

   – Ас кем ты выступишь на половцев? – спросил он, помолчав. – Старую отцовскую дружину ты не уважаешь... Воевод всех перевешал... Разве с Чудином и Славошею пойдёшь на войну? Ты не любишь народа, а народ не любит тебя! Пока этот молодой король сидит у нас, – он кивнул в сторону Болеслава, – половцы молчат... у них тоже ведь собачее чутьё! А только гость уедет, и ты не справишься с ними... опят будет беда...

   – Эй, ты, старик! – крикнул Чудин. – Какой мёд развязал твой язык?.. Не вишнёвый ли?

   – Тот самый, который вам глаза затуманил, – отрезал Варяжко.

Отрок наливал в эту минуту мёд в чашу Варяжки; Чудин бросил на него злобный взгляд.

   – Не пей, старик, – громко сказал он, желая обратить на себя внимание князя, – в Белгород не попадёшь...

   – На Оболони застрянешь, – прибавил кто-то.

   – Половцы схватят тебя...

Варяжко нетерпеливо разглаживал бороду и кусал усы.

   – Половцы хитры, – отозвался он, – они знают, когда можно нападать на город... Когда в Киеве только такая дружина, как вы, то они каждый день поят своих коней в Лыбеди, а вот теперь, когда в городе дружины ляшские, пусть попробуют... Небось и носа не покажут.

Всё это очень не нравилось Изяславу, но он делал вид, что не обращает больше на Варяжку внимания, и продолжал разговаривать с королём.

Между тем Чудин старался изо всех сил понравиться князю.

   – Полно болтать, старик! – обратился он к Варяжке. – Ведь прежде у нас не было ляшского короля, а мы сражались, однако, и с Всеславом и с половцами...

   – Сражались, но были биты...

Наконец князь не выдержал и вступил в разговор.

   – Ты знаешь, Варяжко, – сказал он, – что и отец мой наказывал дружинников, когда они не слушались его, а всё-таки народ его любил. Когда дружина провинилась, он пригласил её на двор пировать, но задал кровавый пир... а когда до него дошла весть о злодеяниях Святополка, он пожалел и сказал: «Жаль, что вчера я велел уничтожить мою дружину, теперь как раз она пригодилась бы».

Молодая дружина, льстя князю, дружно закричала:

   – Ты прав, князь! Кто заслужил, того следует наказать...

Старики молчали. Слова Изяслава звучали угрожающе.

   – А вас, киевляне, я позвал не на отцовский пир, – продолжил князь. – С вами я хочу жить весело, в дружбе и любви.

Он кивнул отроку, исполнявшему обязанности виночерпия, и что-то на ухо шепнул ему, чего среди общего шума не было слышно. Отрок наполнил чашу греческим вином и, поклонившись белгородскому посаднику, подал ему.

   – Князь посылает вашей милости, – проговорил он.

Это было доказательством милости и прощения.

Варяжко встал, принял чашу и, повернувшись в ту сторону, где сидел князь, произнёс с поклоном:

   – Если ты желаешь жить с нами в дружбе, то пусть тебе, милостивый княже, дружба будет наградой.

И он выпил чашу до дна.

Возле Варяжки сидел нахмурившийся Вышатич; он прислушивался к препирательству соседа с князем и молчал, а когда спор утих, обратился к нему:

   – Ты уж чересчур сильно лаешься с князем.

   – Не по головке же гладить его?.. Не за что...

   – Да, своих гладить не за что, но не стоит гладить и пришельцев...

Эти слова не понравились Варяжке, и он быстро взглянул на Вышатича.

   – А тебя какой змей укусил? Давно ли ты порицал князя, а теперь хвалить вздумал... Зависть в тебе кипит. У тебя Люда на уме, а у меня родная земля да народ!

Этот разговор не прошёл мимо внимания Чудина.

Было уже около пяти часов утра, когда Болеслав со своими приближёнными уехал на Красный двор. Изяслав с дружиной продолжал попойку.

Утренняя заря зарумянила край неба, когда дружина Изяслава стала разъезжаться по домам. Вышатич под впечатлением всего слышанного на пире ехал совершенно мрачный и нахмуренный. Рядом молча ехал боярин Чудин. Оба направлялись к Берестову и уже спускались к Крещатику, как вдруг Чудин заговорил:

   – Заметил ты, как Варяжко выслуживается перед ляхами... пьёт за их здоровье...

   – Пусть его выслуживается, – процедил сквозь зубы Вышатич, – пока Изяслав не придёт в себя... А он должен скоро опомниться!

   – Конечно, – отвечал как бы нехотя Чудин, – дело клонится к тому, что скоро мы не будем знать, кто княжит у нас на Руси: Болеслав или Изяслав... Всеслав бежал, а на его место лихо принесло ляхов.

Настало минутное молчание.

   – Да, навёл ляхов, – продолжал, помолчав, Чудин, – на свою голову... Они только жрут наш хлеб да насилуют женщин, и Бог весть, чем ещё кончится эта ляшская дружба...

Вышатич рассердился.

   – И зачем это князь держит при себе этих ляхов?! – воскликнул он. – К чему он пьёт с ними и охотится?.. Гнал бы их прочь... Ведь мы прежде обходились без ляхов и теперь можем жить без них.

   – Ещё бы не жить! – потакал Чудин. – Только бы он прогнал их... Но он не смеет: ляхи посадили его на отцовский стол.

Они опять замолкли. Чудин исподлобья посматривал на Вышатича, чтобы убедиться, какое впечатление произвели его слова, но Вышатич молчал.

   – Впрочем, не ахти как трудно избавиться от ляхов, – пробурчал Чудин как бы про себя. – Русских много, а ляхов мало...

   – Не драться же нам с ними.

   – Драться!.. Гм! Всё может быть...

Вышатич бросил на Чудина недоверчивый взгляд.

   – Сами-то не уйдут, – сказал он, – им привольно у нас, а Изяслав не прогонит... не посмеет...

Боярин улыбнулся и, наклонившись к уху Вышатича, таинственно сказал:

   – Князь давно прогнал бы их ко всем чертям, да только он не хочет накликать беды на свою голову. Отпусти он ляхов, так Всеслав коршуном набросится на Русь, а пока ляхи здесь – боится.

   – Коли так, то нечего делать... либо брататься с ляхами, либо...

Чудин опять сычом посмотрел на Вышатича.

   – А есть средство, – сказал он. – Убирать их по одному так, чтобы и родная матушка не могла отыскать костей!

Вышатич отпустил поводья лошади, свободно шедшей по узкой лесной тропинке, и молча начал разглаживать усы и бороду.

   – Так мы ничего не достигнем! – заговорил он. – Пока этот королёк будет сидеть у нас, – он показал рукой в направлении Красного двора, – ничего не выйдет. Одних упрячем, а ему пришлют других.

Лицо боярина Чудина, покрытое оспой и поросшее волосами, просияло. Сначала он улыбнулся так сильно, что его рот раздвинулся до ушей, а потом начал громко смеяться. Эхо подхватило его голос и разнесло по Дебрям.

   – Ты говоришь словами Изяслава, – заметил он. – Сегодня после пира, когда Варяжко уже успокоился и Болеслав уехал домой, князь мигнул мне, чтобы я подошёл к нему. «Скверно, – сказал он. – Болеслав расположил к себе сердца киевлян! Пока он будет сидеть на Красном дворе...» Князь не кончил, но я угадал его думу.

   – Да, ты прав! – воскликнул Вышатич. – Довольно нам дружиться с ляхами!.. – Он сжал кулак и, грозно махая им в воздухе, добавил: – Я скоро справился бы с ними!..

Боярин улыбнулся и бросил взгляд вокруг, желая убедиться, не подслушивает ли их кто-нибудь, а затем, нагнувшись к Вышатичу, вполголоса сказал:

   – Князь Изяслав так же думает... Он сам мне сказал: «Слушай, Чудин, если Вышатич не свернёт голову корольку, который ухаживает за нашими девушками, так уже, видно, никто не свернёт...»

Разговор опять оборвался. Оба ехали молча по лесной тропинке. Прекрасное тихое утро окружало их. Солнце только что начало всходить, проникая золотистыми лучами через лесную чащу и отражаясь бриллиантовым блеском в каплях утренней росы, повисшей на листьях деревьев инеем и чириканье мелких лесных пташек, слышался голос чёрного дрозда, а издали, из середины высоких лип Крещатой долины, доносились соловьиные трели, отзывавшиеся громким эхом в Дебрях.

Оба всадника вслушивались в это шумное пробуждение утра, продолжая свой путь по тропинке, ведущей к Берестову. Они уже подъезжали к горе, из-за которой виднелся угол Соколиного Рога, как вдруг Чудин нарушил молчание:

   – Однако соловьи лихо приветствуют Добрыню...

Похоже было, что боярин хочет завязать этот разговор с какою-то целью.

При имени Добрыни Вышатич быстро обернулся.

   – Добрыню?! – повторил он и невольно взглянул в сторону Клова. – Разве он ещё там?.. Ведь говорили, что он ушёл в Псков.

   – Да где же ему быть?.. Ходил в Псков, да едва унёс оттуда свою голову... Там не любят шутить... Князь Глеб приказал казнить всех колдунов... наш старик и сбежал.

   – Давно он вернулся?

   – Нет, зимой, пока Всеслав княжил в Киеве... О, это умная башка! – прибавил боярин будто про себя. – Он знает, что случится с каждым... Добрыня же предсказал Всеславу, что тот немного накняжит в Киеве... и угадал.

В этот момент они доехали до поворота небольшой тропинки, ведущей направо.

Чудин вдруг остановился.

   – Знаешь что? – сказал он Вышатичу. – Эта тропинка ведёт к Добрыне... Давай спросим старика, пусть скажет нам всю правду... Он должен знать, менять ли нам князя ещё раз? – прибавил он, с затаённой ухмылкой взглянув на товарища.

Вышатич принуждённо улыбнулся, но видно было, что предложение боярина ему понравилось.

   – Эхма, боярин! – отвечал он с напускною весёлостью. – Видно, захотелось знать, что тебя ожидает завтра... Но ведь с колдуном не легко справиться.

Чудин угадал желание Вышатича.

   – Правда, люди говорят, что колдуны – бесовское наваждение... а что-то тянет к нему... Коли Добрыня гадает князьям, так, может, и нам...

   – Ну что ж... – пробормотал он. – Можно и поехать. Не Бог весть, сколько крюку сделаем.

Оба всадника повернули на тропинку, ведущую к Кловскому ручью, но так как дорога была узка, то они ехали друг за другом: Чудин впереди, а Вышатич сзади.

С полчаса пробирались они по лесу, пока не выбрались наконец на небольшую поляну, на которой стоял дом Добрыни. Они остановились посередине и начали тихо разговаривать, посматривая на небольшую избу, почерневшую от дождей и непогоды. Вся крыша её поросла зелёным мхом и травой, из середины которой выглядывали кустами колосья ржи и лесной спорыньи. Через тёмно-бурый покров крыши прорывался дым, поднимался к вершинам деревьев и исчезал в золотистой солнечной выси. Чья-то . рука отодвинула слуховое оконце в стенке избы, выглянуло чьё-то лицо, опять спряталось, и окошечко опять задвинулось.

Невдалеке виднелась протоптанная тропинка, ведущая через кусты калины и орешника к ручью; за кустами мелькало колесо мельницы и слышался шум воды.

   – Кто-то показался и спрятался, – заметил Вышатич. – Видно, боятся.

   – Ну, здесь некому бояться, да и нечего, – ответил Чудин и, как бы в подтверждение своих слов, повернулся к избе и громко крикнул: – Эй, ты, старуха!.. Дома Добрыня?

Дверь избушки открылась, и на пороге показалась дряхлая старуха, опиравшаяся на клюку. Она посмотрела на всадников с любопытством и подозрением.

   – Дома, – сказала она, – где же ему быть... Видно, на мельнице... Я сейчас позову его.

И старуха, боязливо озираясь, потихоньку поплелась по тропинке к мельнице.

В ту же минуту на другом конце тропинки, среди пышных кустов, показалась высокая фигура старика. Впереди бежала с лаем собака. Голова старика была довольно плешивая, но вокруг по краям плеши спускались на плечи длинные седые волосы. Борода тоже была седая и длинная. Он шёл не торопясь и рассматривая всадников.

Старушка увидела его первой и остановилась.

   – Да вот и Добрыня, – сказала она.

Вышатич и Чудин повернулись к тропинке.

Старик, подходя к ним, поклонился в пояс с притворной покорностью.

   – А мы к тебе, Добрыня, приехали в гости! – сказал Чудин.

Оба всадника сошли с коней, взяли их под уздцы и медленно пошли навстречу старику.

   – Много чести для нищего и одинокого старца, – продолжая кланяться, сказал он. – Мне кажется, у вас другое в мыслях.

Все трое остановились, разглядывая друг друга.

   – Простите, бояре, что я не приглашаю вас в избу, там тесно. Лучше пойдём к мельнице – там можно привязать лошадей и свободно поговорить!

Добрыня повернул назад. За ним пошли Вышатич и Чудин, ведя за собою коней.

Привязав коня к шлюзу, Чудин подошёл к Добрыне и положил ему руку на плечо:

   – Так что, старик? Что ты нам скажешь?

Колдун посмотрел на прибывших, оглянулся кругом и снова обратил свой взгляд на них.

   – Что же я могу сказать? – равнодушно отвечал он. – Вы сидите за столом князя и знаете, с кем он ест, с кем пьёт, с кем дружбу водит, кто ему приятель и кто ворог. А я что... вот иногда мне шумящие листья, а то и вода, а иногда и звёзды, которые смотрят на нас... ну вот порой кой-что они и скажут мне, а от людей я ничего не знаю...

Чудин нетерпеливо его оборвал:

   – Нам всё равно, кто с тобою говорит... Если ты всё знаешь, скажи нам то, за чем мы приехали к тебе. Ведь ты же предсказал Всеславу...

   – Правда... предсказал. – Добрыня призадумался. – Скажите мне, бояре, как думает князь поступить с тем?.. – Он показал в направлении Красного двора.

Чудин посмотрел на колдуна исподлобья.

   – Плохо, – сказал он как бы про себя. – Народ льнёт к нему, что мухи к мёду.