Текст книги "Александр Невский. Сборник"

Автор книги: Н. Чмырев

Соавторы: Францишек Равита,В. Кельсиев,Л. Волков,В. Клепиков,Николай Алексеев-Кунгурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)

Начинало светать, но до дня ещё было далеко. Время от времени до Вышатича долетал крик проснувшейся совы, чириканье птиц и рёв скота, выгнанного в долину. Наконец небо закраснелось. Вышатич спускался с горы к долине, через которую вела тропинка мимо колодца Святого Антония к Печерской лавре. Подойдя к колодцу, он перекрестился, взял деревянным ковшом воды, напился и пошёл дальше. Лавра была открыта.

Вход в неё был в виде небольшого отверстия, запиравшегося простыми, еле сколоченными и даже неотёсанными дверями. Издали видно было, как люди с зажжёнными свечами приближались к отверстию, открывали его и исчезали...

В то же отверстие вошёл и Вышатич.

Спустившись по ступенькам, он очутился в узком тёмном коридоре. Его обдало затхлым воздухом, смешанным с запахом восковых свечей и ладана. Среди темноты до него долетали глухие звуки пения, бродившие эхом в поворотах коридора мимо ниш, где почивали мощи святых затворников Печерской лавры.

В конце коридора виднелась маленькая церковка, откуда и доносилось пение.

Вышатич оперся о стену одной ниши и начал молиться. Быть может, он никогда так горячо не молился, как в эту минуту. Здесь он почувствовал себя ближе к вечному источнику мира и покоя.

Так он дождался конца заутрени; народ начал уже выходить из пещеры, но Вышатич всё ещё продолжал стоять, опершись о нишу. За народом начали выходить и чернецы, длинную вереницу которых замыкал отец Еремий. Это был аскет, который с минуты вступления в Печерский монастырь питался одним хлебом и водой, молился, поучал людей, лечил больных и переписывал разные божественные книги для монастыря. Ему было более ста лет, но он был ещё бодр и силён.

Идя по узкому коридору, он заметил Вышатича и узнал его; он знал воеводу Коснячку, знал Люду и весь Киев. Обратив внимание на его странный вид, Еремий не стал прерывать его размышлений; только кивнул ему головой и пошёл дальше.

Вскоре вышел и Вышатич. Молитва отчасти принесла ему облегчение, но на сердце всё ещё лежала тоска.

Когда он вышел из пещеры и его обдало свежим воздухом, ему показалось, что какая-то невидимая сила тянет его назад.

Он остановился и задумался.

– Пойду, – сказал он сам себе, – открою душу отцу Еремию, пусть он посоветует мне, как помириться с самим собою.

Келейка отца Еремии была неподалёку от Печерской церкви, на холме.

Вернувшись с заутрени, старик сел у стола, развернул пергамент и начал что-то писать. Вдруг он услышал, что за дверью кто-то рыдает... Он потихоньку отворил дверь кельи и увидел перед нею человека, стоявшего на коленях, который, наклонив голову к земле и закрыв ладонями лицо, громко рыдал. Еремий узнал в нём Вышатича, подошёл к нему и дотронулся до плеча.

   – Что с тобою, мой бедный сын? – спросил он тысяцкого.

Вышатич приподнял голову и обхватил руками ноги Еремия.

   – Благослови, отец! Мне тяжело жить на свете, и я не могу найти себе места.

Отец Еремий поднял руку над головой Вышатича и взволнованным голосом промолвил:

   – Да благословят тебя, мой сын, святые Антоний и Феодосий печерские. Встань и войди в мою келью.

Вышатич встал и вошёл в келью. Монах посадил его на обрубке дерева, который служил ему креслом, встал перед тысяцким и начал всматриваться в его печальное лицо.

   – Вот видишь, мой сын, до чего ты дошёл! В твоё сердце закралась зависть... Она возбудила мысль о мести, а месть заставила тебя решиться на преступление.

Вышатич опустил голову на грудь и молчал, но отец Еремий читал в его душе, как в открытой книге.

   – Ты сошёлся с врагами Бога, и что же они дали тебе? Только привели тебя на край той пропасти, на котором сами стоят и ожидают Страшного Суда Божия...

Вышатич взял руку Еремии и покрыл её поцелуями.

   – Отец, укажи мне дорогу, я заблудился, – рыдая, произнёс он.

   – Бедное дитя! – сказал Еремия. – Тебе жаль Людомиры, но предоставь её собственной судьбе, какую ей послал сам Господь. Пусть будет так, как есть.

   – Пусть будет! – отозвался Вышатич, точно эхо.

Старый чернец стоял задумавшись. Казалось, горькая судьба Вышатича всколыхнула в его душе прошлые воспоминания.

   – Сын мой! – сказал он. – Я дожил до глубокой старости, хотя и не щадил своей жизни. Господь наградил меня здоровьем и спокойствием. Я победил искушение, которое влекло мне к себе, и в той келейке я нашёл спокойствие и тишину. Был и я молод, любил и часто плакал, потому что та, которая поклялась мне в своей верности, предпочла богатого боярина. Теперь она уже стоит пред престолом Всевышнего. Я давно простил её и в служении Господу нашёл новый труд и обязанности.

   – Отец! – воскликнул Вышатич. – Вокруг нас измена. Я думал, что я служу матушке-Руси, но оказалось, что я был только оружием в чужих руках. Я думал, что в сердце Люды я похороню свои сомнения и печаль, но её сердце закрылось предо мною, и сегодня я ничего не желаю, кроме спокойствия, тишины и забытья... Благослови меня!..

VIII. НЕОЖИДАННОСТИ

Настала осень, и листья груш и яблонь золотились на солнце.

Никогда Болеслав не был так занят войском, как сейчас. Он усилил дисциплину и запретил удаляться из обоза в город. Этим он возбудил неудовольствие солдат, которые шептались между собой и роптали на короля, что он медлит вернуться в Польшу. Пока они пировали с киевлянами, всё было тихо и спокойно: они забывали о доме и отечестве; но как только король запретил отлучки из обоза, все начали сетовать и роптать. Однако, несмотря на это, войско слушало его, зная, что король не любит шутить. Правда, теперь солдаты уходили тайком и часто пропадали. Их начали разыскивать и одного находили убитым в лесу, другого вытащили из Лыбеди, третьего из Днепра... Болеслав ожидал подкрепления из Кракова, но паны всё ещё не присылали его. Тем временем войско его продолжало уменьшаться.

Болеслав с каждым днём делался грустнее и печальнее. Его раздражало то, что паны пренебрегают его просьбами и что на его желания отвечают молчанием, злило поведение Изяслава.

Поэтому неудивительно, что, находясь в таком настроении, он не хотел ни с кем видеться и не показывался даже Люде. Она заметила это и, вздохнув, сказала:

   – Видно, он не любит меня.

Не видя любимого и не зная, чем это можно объяснить, Люда затосковала и стала всё чаще ходить в лавру и к Спасу, пытаясь хоть как-то отвлечься от своих мыслей.

Однажды в воскресенье она возвращалась с Добромирой домой, как вдруг пред самым Красным двором их нагнал Путята.

Люда обрадовалась ему, точно увидела родного отца.

   – Ах, как я давно не видела тебя! – воскликнула она. – Как там живёт тётушка Ростислава? Что Богна? Все ли живы и здоровы?

И она забросала старика вопросами.

Лицо Путяты было чем-то озабочено.

   – Слава Богу, всё ещё здоровы и живы... По крайней мере, я оставил их такими, но, Бог знает, вернувшись, найду ли их живыми.

Люда угадала его мысль.

   – Значит, ещё не успокоился, – сказала она полушёпотом.

Они уже подходили к частоколу Красного двора.

   – Мне хотелось видеть тебя, моё дорогое дитя, – ласково сказал Путята, – ну вот и увидел. Теперь я должен вернуться.

Люда поцеловала его руку.

   – Спасибо тебе, дорогой отец! Приходи как-нибудь ко мне испить медку, да и Богну прихвати с собой, пусть она не чурается меня.

Путята поцеловал Люду в лоб.

   – Прощай, будь здорова! – сказал он и хотел ещё что-то прибавить, но удержался, а когда Люда уже хотела войти в калитку, он нагнулся к её уху и шепнул:– Смотри, будь осторожна и не ходи в город после заката солнца!

   – Почему? – спросил Люда.

   – Уж слишком часто Славоша вертится около вас.

Добромира перекрестилась...

Люда любила сад Красного двора и часто сидела там. В тот же день после заката солнца Людомира опять пошла в сад, который скорее был похож на громадный лес, – обнесённый частоколом, как крепость. С одной стороны он примыкал к устью Лыбеди, с другой – граничил с Выдубычью, третьей подходил к стенам монастыря Святого Михаила, а четвёртой выходил на берег Днепра, широкого в этом месте, как море. Неподалёку от монастыря Святого Михаила, на высоком холме стоял Красный двор, обращённый лицом к Днепру и Переяславлю. Над Днепром возносился обрывистый песчаный берег, поросший мелким сосняком, волчаником и терновником. Далее обрыв этот делался покатее, и здесь, на полянке, ещё Всеволод приказал поставить деревянную скамеечку, на которой часто любил сидеть и издали смотреть на свой любимый Переяславль. Отсюда в ясный день были видны золотистые купола его церквей.

Эта же скамейка была излюбленным местом отдыха и Людомиры, особенно теперь, когда Болеслав целыми днями находился в обозе и когда печальные мысли не давали ей покоя. Здесь она чувствовала себя как-то свободнее и приятнее. Спрятавшись за толстыми дубовыми ветвями и вслушиваясь в осеннюю тишину и в ласковый шёпот деревьев, она смотрела на природу, которая раскрывалась перед нею.

Солнце уже закатилось, бросая на землю последние лучи, и на небе начали загораться одна за другой звезды. Ночь с каждой минутой делалась тише и глуше. Там и сям на берегах Днепра по направлению к Турханьему острову блестели на песчаных отмелях огоньки рыбачьих фонарей.

Вдруг Люде показалось, что между густыми ветвями мелькнула на Днепре лодка, направляясь к берегу. Она встала, отвела рукой листья и убедилась, что это действительно лодка, в которой сидело три человека. Двое из них лёгкими ударами весел направляли её к берегу.

Люда с напряжённым вниманием смотрела на лодку.

Наконец гребцы остановились, привязали лодку в лозняке, находившемся у частокола, и трое мужчин медленными шагами пошли в гору, по направлению к Красному двору. Через минуту они исчезли в лесной чаще.

Люда не могла понять, кто были эти люди и почему они ночью, как воры, подкрадывались к Красному двору. Она не знала, что делать: вернуться ли в терем или ждать, пока они подойдут ближе, и узнать, кто они. Люде стало страшно, и она хотела вернуться, но вдруг у неё мелькнула мысль, что это, может быть, король, и она остановилась. Ей недолго пришлось ждать. Скоро на поляне показалась длинная тень, потом вторая и третья. Все они промелькнули и исчезли. Люда притаилась и ждала.

Вскоре один из трёх незнакомцев остановился в нескольких шагах от неё, и только благодаря густым дубовым ветвям он её не заметил. За ним появились и остальные.

Люда стояла полуживая.

   – Теперь уж скоро будет возвращаться, – сказал первый.

   – Нужно прислушиваться к оклику, – ответили ему полушёпотом.

   – Не бойся, старик не прозевает. Он и поныне не может забыть того, как его встретили на Красном дворе.

Люда угадала, о ком идёт речь, и внимательно прислушивалась.

   – Пойдём подальше, к тем двум дубам. Ты, боярин, встанешь с одной стороны, а я с другой. Смотри только не промахнись.

В голове молодой девушки мелькнули слова Путяты. Из разговора неизвестных она догадалась, что они посланы Изяславом с худой целью и что один из них, видимо, Славоша.

Дыхание замерло в груди Люды. «Надо оповестить стражу, – подумала она. – Но как? Легко наткнуться на ножи разбойников».

Через минуту все трое отошли на тропинку и спрятались за дубами в ожидании сигнала, который должен был дать Добрыня, стороживший Болеслава, который, похоже, собирался здесь вскоре проехать. Люда решила перебежать тропинку наискось, между кустами, и войти в терем с противоположной стороны двора. Когда всё успокоилось и утихло, она потихоньку встала со скамеечки и пошла между кустами так тихо, что едва слышала собственные шаги. Добежав до терема, Люда оповестила стражу. Тотчас же послали в обоз предостеречь короля, чтобы он возвращался другим путём. В то же время солдаты окружили сад, отрезали злоумышленникам путь к лодке и начали разыскивать убийц.

Посланцы Изяслава, ни о чём не подозревая, спокойно ожидали проезда короля. Они уже давно слышали продолжительный свист Добрыни, означавший, что король оставил обоз. Убийцы ждали, но Болеслава всё не было. Добрыня видел, как король вышел из обоза, но не заметил, какой дорогой он пошёл. Вдруг на тропинке послышались шаги. Убийцы насторожились. Вскоре они услышали отчётливые голоса многих людей, которые заполнили весь сад. Это встревожило Славошу.

   – Плохо, – шепнул он одному из товарищей. – Кажись, Добрыня изменил!

А шум всё приближался. Громкие шаги, стук оружия говорили о том, что вместо Болеслава по саду движется толпа вооружённого народа. Трое злоумышленников, не сговариваясь, побежали к лодке. Но и там их ждали вооружённые люди. Убийц схватили и связали.

   – Э-э, ночные пташки собрались на охоту! – послышались голоса.

   – Отведём их во двор. Пусть там посидят до утра. Днём мы увидим, кто они такие.

Их схватили под руки и повели...

Ранним утром все трое стояли перед Болеславом. Он молча посмотрел на них и на одном задержал свой взгляд. Это был красивый мужчина 22—23 лет, старавшийся гордо держать себя пред королём. Где-то Болеслав его видел, но где – вспомнить не мог.

   – Кто вы? – спросил он.

   – Слуги княжеские.

   – Слуги? А как же вы служите князю?

Разбойники молчали.

   – Значит, вы служите князю с ножами в руках? Кто вас послал?

   – Тот, кто имеет право посылать, – отозвался один из разбойников.

Болеслав кивнул Болеху:

   – Прикажи повесить этих негодяев. Какой жизнью жили, такой смертью путь умрут.

   – Кого ты приказываешь вешать? – гордо спросил красивый мужчина. – Не меня ли?

   – Всех троих, – спокойно ответил Болеслав.

   – Меня? Сына?..

Болеслав внимательнее посмотрел на него и наконец узнал. Это был Мстислав.

   – Да, и тебя прикажу повесить, – коротко сказал король.

   – Не смеешь! Завтра же ты сам поплатишься своей головой.

Король махнул рукой страже:

   – Отвести этих негодяев.

Стража схватила их и повела за ворота.

   – Ну говорите, где вас вешать? – шутили солдаты.

Угреватое лицо Славоши покраснело от гнева.

   – Вешай где хочешь, ляшская собака. Сегодня ты нас повесишь, а завтра повесят тебя.

   – О, какой грозный! Не поздно ли?

Отряд шёл по лесной дороге, пока не увидел поляну, на которой одиноко рос развесистый дуб.

   – Здесь хорошо и недалеко от дороги.

   – По крайней мере, вас будут видеть здесь другие и у них отпадёт охота заниматься разбойничьим ремеслом.

Все остановились под дубом. Прежде всего набросили петлю на шею Славоши. Он стоял спокойно и молча, как и всегда, когда исполнял княжескую волю – вешал и убивал. Двое людей держали его, а двое других начали тянуть за другой конец верёвки. Лицо Славоши исказилось, налилось кровью, он захрипел и замотал ногами, точно отыскивая точку опоры или желая убежать. Один из солдат полез на дуб, взял конец верёвки, обмотал его вокруг ветки и завязал.

Так кончил свою жизнь Славоша.

   – Ну, князёк, теперь твой черёд, – заухмылялись солдаты. – Будьте ласковы, позвольте забросить петельку на вашу белую шейку.

   – Смотри, как бы завтра на твою шею не набросили петлю, – огрызнулся Мстислав. – У Изяслава немало верных слуг.

Однако солдаты не обращали на это внимания.

Когда всех троих повесили, отряд постоял ещё несколько минут, чтобы кто-нибудь не обрезал верёвки, и возвратился на Красный двор.

Добрыня в тот вечер, когда давал сигналы Славоше и двум другим, долго ждал в условленном месте, но никто из княжеских послов не возвращался. Он не знал, что с ними случилось, но предчувствовал что-то недоброе. Уже полночь минула и заря вечерняя погасла, а убийцы не появлялись. Он ждал.

Лишь когда солнце взошло, он решил возвращаться.

Однако он не пошёл по обычной дороге, опасаясь встретиться с польскими солдатами. Он углубился в лес и пошёл по тропинкам, которые ему были хорошо известны, в Киев на Княжий двор.

Тропинка как раз вела через ту поляну, на которой повесили Славошу, Мстислава и третьего разбойника. Выйдя из леса на поляну, он сразу увидел трупы и в одном из них узнал Славошу.

   – Да, напрасно я ожидал вас, – прошептал он.

В другом трупе Добрыня узнал Мстислава, и его охватил ужас. Опрометью бросился он в лес и долго шёл, не разбирая дороги.

Было уже за полдень, когда Добрыня пришёл на Княжий двор. Гридни впустили его без доклада. Едва он показался в дверях княжьей гридницы, Изяслав сразу обратил на него свой вопросительный взор.

   – Где Мстислав? – спросил он сурово.

   – Всё в руках короля, – поклонился Добрыня.

Изяслав молча прошёлся по избе, потом сел у стола.

   – Где же они? – спросил он.

   – Им не вернуться к тебе, милостивый князь, – отвечал Добрыня. – Король приказал их повесить.

   – Что?! – князь ударил по столу кулаком. – Ты... ты лжёшь!..

   – Нет. – Добрыня покачал головой.

   – Ты видел их трупы?

   – Видел, милостивый князь.

Князь повернулся лицом к окну и неподвижно стоял несколько минут. Затем он повернулся к отроку и громко сказал:

   – Позвать сюда конюхов и гридней.

Через несколько минут в гридницу вошло несколько плечистых людей. Изяслав, по-прежнему стоя у окна и не поворачиваясь к ним, ровно произнёс:

   – Возьмите Добрыню и посадите в мешок.

Конюхи схватили Добрыню и увели.

На следующий день князь созвал всех воевод, бояр и старшин на совет, где обвинил своего бывшего союзника в предательстве и желании занять княжеский престол. Совет решил собрать дружину, рассеянную по всем окрестностям, и объявить войну. Изяслав обратился к Чудину:

   – Боярин, поезжай к Вышатичу. Пусть тоже приведёт своих отроков.

Чудин в тот же день поехал в Берестово, но когда он въехал во двор тысяцкого, его поразила необыкновенная тишина. На дворе не было никого, и только спустя несколько минут явился заспанный челядинец и взял у него коня.

   – Тысяцкий дома? – спросил Чудин.

   – Не, ушёл куда-то.

   – Когда вернётся?

   – Не знаю. Уж третий день его нет... Ах, да, я и забыл, – вдруг добавил слуга. – Ведь он приказал послать князю какое-то письмо.

   – Какое?

   – Не знаю. Кажись, на столе лежит!

Письмо гласило следующее:

«Пошли, князь, на моё место другого тысяцкого. Я поступил на службу к другому».

IX. РАЗНАЯ СУДЬБА

Была поздняя, тёплая, ветреная осень, и Болеслав держал свои войска в лагере. Неудовольствие их росло с каждым днём, и если ещё не было бунта, то только благодаря тому, что Болеслав обещал солдатам устроить их зимой на удобных квартирах. Куда он хотел их вести – никому не было известно. Он ожидал помощи из Кракова, но вместо этого получал невесёлые известия. И панство и духовенство были недовольны отсутствием короля.

Но ни тех, ни других Болеслав не посвящал в свои планы. Отношение короля к шляхте давно приобрело ему врагов в совете и в сенате.

Когда стало известно, что Изяслав открыто посягает на жизнь короля и намеревается выставить против него вооружённую рать, путь, который избрал сам польский король, был уже начертан. Придёт ли помощь или нет, но он решил покончить с Изяславом, занять Киев и венчаться на княжение; а затем, оставив наместника на Руси, с собственными и русскими войсками двинуться в Краков и положить конец неудовольствию и бунту шляхты.

Это был смелый план, но в духе Болеслава.

Тем не менее он надеялся на подкрепления из Кракова и не предпринимал пока никаких действий.

Поздняя осень заканчивалась в тоскливом ожидании и сомнениях. Однажды утром в детинец Красного двора въехал какой-то рыцарь с конным отрядом и приказал доложить о себе королю.

Его пустили. Он пробыл у короля несколько часов; нерассёдланная лошадь ожидала его у крыльца. Наконец он вышел и, вскочив в седло, немедленно уехал с Красного двора. Отряд, сопровождавший его, двинулся следом.

После этого разговора с неизвестным рыцарем Болеслав остался один и долго сидел, подпёрши рукою голову, в глубокой задумчивости. Всем было ясно, что рыцарь приехал из Польши, но вот с чем.

Прошёл час после его отъезда, а Болеслав продолжал сидеть на том же месте и в том же положении; на его лице видна была печаль и на глазах блестели слёзы.

Вдруг скрипнула дверь. Болеслав встрепенулся и поднял голову:

   – А, это ты, Болех!

   – Я. Пора ехать в обоз.

Они встретились взглядами. Болех был удивлён внезапной переменой в лице короля.

   – Наконец я дождался посла, – сказал король, глядя в упор на Болеха.

   – А, значит, это был посол? – спросил Болех.

   – Да, посол.

   – И что с помощью?

Лицо короля исказилось от горькой улыбки.

   – Видно, эту помощь мне придётся добывать саблей. Говорят, что я нужен дома. Действительно, им нужен король под боком, чтобы исполнять их приказания. Но я хочу быть королём для Польши, думать о её величии, будущем и славе, а не о воеводах, которые заботятся только о своих уделах... Прикажи, чтобы всё было готово, – прибавил он после минутного молчания, – и мы тотчас поедем в обоз.

Прошло несколько дней после отъезда посла, король всё сидел и без конца советовался со старшинами. Людомира видела короля очень редко, если он и приходил к ней, то только на короткое время, когда уезжал в обоз или уходил на совет. Всё это не предвещало ничего хорошего.

Однажды, сидя одна в светлице, она думала о короле, как вдруг дверь открылась и он вошёл в горницу. Люда сразу заметила его печальное лицо.

   – Что с тобой, мой повелитель? – спросила она.

Болеслав привлёк её голову к своей груди и поцеловал в лоб.

Люда долго стояла, прижавшись к нему, а когда подняла на него свои глаза, в них было столько печали, скорби и любви, что сердце короля заныло.

   – Жаль мне тебя, дитя моё! – сказал он.

Людомира широко раскрыла глаза.

   – Ты уезжаешь?

   – Да, уезжаю... – голос короля прервался. – Быть может, я ещё вернусь, – спустя минуту добавил он.

   – Когда?

   – Вернусь, если буду жив, – сказал он задумчиво. – У меня врагов больше дома, чем на Руси, и если мне удастся победить их, то непременно вернусь.

Уже совершенно стемнело, когда король ушёл из светлицы Люды задумчивый и грустный. Все его планы и надежды развеяло ветром. Недальновидность шляхты лишили его последней надежды: он должен был вернуться, так как война отняла бы у него много времени, и тогда было бы уже поздно возвращаться домой, да и незачем.

Незадолго до рассвета король приказал двинуться в путь по дороге на Васильев. Скоро все узнали, что поляки двинулись в Польшу, и когда о том уведомили Изяслава, он не поверил.

   – Ушёл! Куда?

   – В Польшу.

   – В Польшу? Не может быть. Нет, он, видно, хочет напасть исподтишка.

Собрав небольшую рать и дружину в Киеве, он запёрся на княжеском дворе и ожидал нападения. Но вот прошло несколько дней, а ляшские войска всё не появлялись под Киевом. Наконец пришло известие, что Болеслав действительно ушёл через Перемышль в Польшу.

Изяслав не мог объяснить себе его поступка и распространил слух, что король убежал из Киева от страха перед ним.

Красный двор опять опустел. Окрестные жители проходили мимо, да и князь никогда не заглядывал в него. Единственными жителями в нём были Добромира и Люда. Последняя жила в той самой светёлке, в которой протекли счастливейшие дни её жизни. Она не хотела уходить с Красного двора. Она похудела и побледнела и ходила по всем комнатам Красного двора как привидение. Из-за этого распространился слух, что на Красном дворе живут домовые. Каждый теперь старался обойти этот дом, Берестов тоже опустел, а в Печерском монастыре стало одним монахом больше.

Добромира каждое утро ходила в сад, собирала сухие сучья и на них готовила обед. Откуда она доставала провизию – Люда не знала. Она целыми днями сидела у окошка своей светёлки, смотрела на Днепр и на далёкую равнину.

Прошло много времени... Люда постепенно начала успокаиваться и чаще ходить в пещеру Святого Антония, в которой оставалась подолгу. Добромира, глядя на неё, только качала головой.

Так Люда дождалась весны; но и она не, принесла ничего нового. Изяслав всё ссорился с киевлянами, и народ со дня на день ожидал Всеволода Переяславского. Однажды Добромира вернулась из церкви такая радостная и сияющая, какой её Люда никогда не видела.

   – Что с тобой, мамушка? – спросила она.

Добромира привлекла Люду к себе и поцеловала в лоб.

   – Сегодня я сподобилась причаститься, и Господь осенил меня одной мыслью, – туманно ответила она. – О, если бы Он позволил мне исполнить её!..

Людомира не поняла её.

Через несколько дней они собрались в Китайскую пустынь, где под горой, говорили, молился в пещере какой-то аскет, к которому народ шёл толпами за отпущением грехов. Сходить туда предложила Добромира.

Пройдя Выдубичи, они часа два шли лесом, пока не приблизились к небольшому холму, на вершине которого находилась небольшая деревянная церковь и несколько низеньких избушек.

   – Ну, теперь уж недалеко, – устало сказала Добромира при виде этой картины. – Я здесь передохну, а ты иди по этой тропинке в гору... и на другой стороне найдёшь пещеру.

Люда отыскала пещеру и, войдя в неё, пошла по длинному, узкому коридору. Сначала ей освещал путь дневной свет, а затем, по мере того как она удалялась от входа, свет этот мерк, и вскоре сделалось совсем темно, точно ночью. Наконец впереди забрезжил красный огонёк. Она дошла до конца пещеры и очутилась в небольшой клейке, где стоял глиняный светильник.

В пещере не было никого, и Людой овладел страх. Она хотела вернуться, но тут услышала позади себя чьи-то шаги.

Люда обернулась и увидела фигуру монаха в лохмотьях, приближавшуюся к ней.

   – Отец! – сказала она, протягивая к нему руки, но тут свет упал на его лицо. Люда вздрогнула, отшатнулась, закрыла лицо руками, жалобно простонала: – Господи! За что же Ты меня так жестоко наказываешь? – и упала без чувств к ногам пустынника.

Это был Вышатич.

Он приподнял её и привёл в чувство, а затем и сам встал пред нею в оцепенении и сделался бледным как мрамор. Люда не смела взглянуть на него.

   – Бедная сестрица, – наконец совладав с собой, сказал он, – чем я могу тебя утешить. Поищи сама утешения у того источника, из которого пьют все жаждущие мира. Господь ниспосылает нам судьбу, и в нём одном это утешение. Я победил в себе сильнейшую страсть, победил самого себя и здесь, в этой келейке, в которую никогда не заглядывает дневное светило, нашёл душевное спокойствие.

Люда, вся дрожа, слушала Вышатича, тогда как бывший тысяцкий приподнял руку, сложил перст и осенил её крестным знамением.

   – С Богом, сестра, – произнёс он...

Когда Люда ушла, Вышатич упал на колени перед изображением креста, который он сам начертил при входе в пещеру, и начал молиться и плакать...

Люда, выйдя из пещеры, увидела Добромиру и со слезами бросилась ей на шею.

   – Ах, матушка! – воскликнула она. – Ведь это он, Вышатич, кается за мои прегрешения.

Добромира знала, что Люда увидится с Вышатичем. Исповедуясь у отца Еремия, она узнала от него, где Вышатич, и решила свести их. Ей думалось, что молодой боярин простит её любовь к королю, что бедная дочь воеводы Коснячки полюбит того, который когда-то был другом её семьи, и тогда закончатся страдания обоих. Но она ошиблась. Вышатич не пожелал вернуться в мир...

Солнце уже клонилось к вечеру, когда Добромира с Людой сходили с горы, пробираясь на дорогу к Красному двору. Уже в лесу Люда вдруг остановилась и пристально посмотрела на Добромиру.

   – А знаешь, мамушка, – неожиданно сказала она. – Не пора ли нам проведать наш дом?

Мамка обрадовалась:

   – Да, пора, моё дитятко, пора...

Не заходя на Красный двор, они тут же отправились в город.

Переночевав в пути, они утром подошли к калитке двора Коснячки. С бьющимся сердцем Люда толкнула дверь. Заржавевшие петли заскрипели, и обе женщины невольно вздрогнули.

Во дворе было пусто, глухо и печально. Не было даже собаки, которая когда-то с нетерпением ожидала прихода Люды и Добромиры. Весь двор зарос крапивой, она же красовалась и у частокола, сделанного из дубовых брёвен. Тропинка, ведущая к дому, тоже заросла; словом, везде было запущение.

Обе женщины подошли к дому.

   – Кончился сон, – сказала Добромира. – Пора приниматься за дело.

   – Да, ты права, мамушка, – вздохнула Люда.

И женщины принялись за работу.

Прошло много дней. Однажды ночью давно уже выпущенный князем на свободу Добрыня возвращался с Кожемякой в свою избу в лесу. Он шёл по пустынным улицам, избегая людских взоров. Проходя мимо калитки терема Коснячки, он вдруг увидел свет, мелькавший в окне. Будучи убеждён, что Болеслав увёз Люду с собой, Добрыня удивился и подошёл поближе. В этот момент в окне мелькнула тень, показалась рука и через минуту выглянула женская фигура.

Добрыня вздрогнул.

   – Люда, – прошептал он.

Он был зол на неё. Из-за неё он лишился княжеских милостей, был осмеян и унижен.

   – Хорошо, моя пташечка, я выкурю тебя отсюда! – покачал он головой и удалился.

Через несколько дней Добрыня вновь пошёл в город и зашёл на княжеский двор. Увидев князя, Добрыня бросился к его ногам и начал целовать землю.

   – Встань, встань, Добрыня! – сказал Изяслав.

   – Зачем пришёл?

   – Пришёл предупредить тебя, чтоб ты приготовился встретиться с врагом.

Князь вздрогнул, чего-чего, а неприятелей, у него было много.

   – О ком ты говоришь?

   – Болеслав уже прислал своих шпионов, верно, и сам скоро приедет.

   – Ты видел их!

   – Видел, милостивый князь.

   – И покажешь?

   – До самых ворот доведу.

Изяслав задумался.

   – Кто?

Колдун наконец встал и поклонился в пояс.

   – Ты знаешь Люду, милостивый князь? Ляшский король, отъезжая, прихватил её с собой, но не надолго: она уже вернулась и поселилась в своём доме.

   – Ну и что?

   – А чего она вернулась? Чтобы подговорить народ против тебя. Попомни мои слова, князь, вскоре вновь зазвенит вечевой колокол.

Изяслав сжал кулаки.

   – Тогда надо разорить это волчье гнездо.

Отпустив Добрыню, князь стал думать, что именно делать с Людомирой. Жажда мщения усиливалась с каждой минутой.

«Я велю изорвать её на куски и выбросить собакам и воронам на съедение, – свирепо думал он. – Пуст знает Болеслав, что его встретит в Киеве, если он посмеет протянуть руку за великокняжеским венцом».

Между тем Люда и Добромира не догадывались, что над ними нависло новое несчастье.

Однажды ранним вечером во двор терема Коснячки въехала толпа всадников, вооружённых топорами и мечами. Добромира выглянула в окно, с ужасом отскочила и перекрестилась. Она припомнила такую же толпу вооружённых всадников, которые год назад приехали схватить старого воеводу и отвести его на княжеский двор.

   – Уходи, моё дитя, уходи! – крикнула Добромира Люде.

   – Что случилось?

   – Княжеские конюхи уже на дворе. Уйдём скорее!

В этот момент дверь в комнату с шумом распахнулась и несколько человек показалось на пороге...

Женщины прижались друг к другу.

   – Что вам нужно? – дрожащим от страха голосом спросила Добромира.

   – Да не тебя, старая карга. – Вошедшие схватили Люду и начали отрывать от Добромиры.