Текст книги "Богоубийство (СИ)"

Автор книги: Морган Роттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц)

– Нет, правда! Я не вру! Я уверен, что мистер Робинсон изрядно постарался и попыхтел для того, чтобы как минимум только связаться с вами, не говорю уже о том, чего ему стоило добиться вашего согласия на участие в нашей конференции.

– Не надо, Стефан! Не преувеличивайте! – любезно пресекла Анна. – Я хотела сказать, что нет ничего особенного в том, что я здесь. Я не Королева Елизавета. Я всего лишь я. Важность, назовем это так, термин сугубо субъективный. У каждого своя важность. Но у каждого она, почему-то, управляет процессом, а не движет его.

Стефан сдержанно улыбнулся, понимая, что не зря Анна автор нескольких философских трудов. Вдруг, он заметил, как Льюис промелькнул в толпе в конце коридора. Анна вовремя сказала, коль они уже стояли у прохода:

– Я займу свое место, если позволите, – подозревая, где оно.

– Да-да, а как же! Устраивайтесь поудобней, ваше вон то, как вы поняли. А я сейчас приду. Нужно еще один момент урегулировать, – сказал Стефан, проведя ее глазами, удостоверившись в том, чтобы она села на свое место, и чтобы ей было комфортно.

Он пошел в толпу, а затем крикнул Льюису в спину:

– Льюис, погоди!

Тот обернулся, и отозвался резвым голосом:

– Эй, Стеф! Что? Как успехи? Все путем?

– Ты где пропал?

– Я? А что?

– Я спросил тебя. Повторить еще раз?

– Я предупредил Люси…

– Люси? Конечно! А почему не меня? – требовательным тоном спрашивал Стефан, наблюдая небольшую растерянность в глазах Льюиса, – Ах, ладно… – махнул он рукой. – Ты скажи, что там у нас с банкетом?

– С банкетом… – протянул Льюис.

Стефан заподозрил неладное.

– Черт побери! Льюис! – выпалил он.

– Что? Остынь!

– Ты решил все испортить? – не слушая его. – Я тебе доверил организацию банкета! А ты?

– Стеф, погоди… – успокаивал его Льюис, тот совсем не слушал его.

– Ты хочешь сказать, что даже с этим не справился? Ты понимаешь, что подставляешь меня, честь нашего университета, и нашего города! Ты это понимаешь?

Стефан завелся.

– Успокойся, Стеф! Слышишь? Успокойся! Я улаживаю это как раз в данный момент!..

– В данный момент? Ты смеешься? Это не смешно, Льюис! Это не смешно! Чтобы через два, мать твою, часа было все как на министерском приеме! Ты меня понял? Или ты хочешь, чтобы я всех важных гостей отправил кушать сразу на перрон, да? Чтобы сразу в поезде поели? Чего же время зря тратить, так что ли?

– Нет, не так! Выслушай ты! Будь так добр! Чего завелся? – более претенциозно выразился Льюис, чтобы Стефан, наконец, умолк и выслушал. – Все идет по плану. Есть небольшой момент, который я сейчас улаживаю. Но я его решу. Я тебе обещаю. Поэтому, я и предупредил Люси, что на конференции меня не будет. Но банкет будет таким, каким он должен быть. Как на «министерском приеме», я тебе обещаю. Доверься мне!

– Я думал, ты будешь рядом со мной, в зале. Поможешь мне сопровождать Анну. Я один не могу разорваться на все моменты организации.

– Я должен быть там, если хочешь хороший банкет! Эти твари нас обвесить решили, порции не додали!

– Что? – с возмущением произнес Стефан.

– Послушай, Стеф! Я не участник конференции. Меня даже нет в списке. Ты мне сказал, заняться банкетом, я им занимаюсь. Здесь я на пять минут. У тебя нет других помощников?

– Вот так и знал! – подметил Стефан, выглядев разгоряченным.

– Стеф, расслабься! Все будет замечательно!

– Вечно ты со своим «расслабься», – подметил Стефан, после чего услышал, как в зале раздался звук включенного микрофона.

Видимо, последняя проверка перед началом. Он глубоко вдохнул, хлопнул Льюиса по плечу, мол «давай, не подведи», мысленно признав, что разгорячился, после чего отпустил его и мигом ворвался в зал. Посмотрел на часы. Еще пять минут. Уже все расселись. Одного его нет. А ведь он должен был объявить о начале конференции.

Быстрее забыть о Льюисе и вспомнить все, что хотел сказать, стоя за трибуной. Этого хотел Стефан прежде всего. Посмотрел на Анну. Она молча окинула его беспристрастным взглядом. Затем посмотрел на трибуну. Сколько раз он уже стоял за ней? Несчетное количество! Он должен чувствовать себя за ней уверенно. Как всегда. И поднимаясь к ней, он удалялся от всех ненужных мыслей. Лишь сердце все еще колотилось, не успокаиваясь. Горло, вот его нужно было расшевелить. Льюис, немного разогрел его горло, чему Стефан уже был немного рад.

Он начал, почувствовав, как разум его тут же прояснился, приняв нужный ход мыслей и тон голоса:

– Добрый день, дамы и господа! Приветствую всех присутствующих на нашей научной конференции, посвященной довольно глобальной тематике. Тематике, которую мы еще не поднимали на международном уровне в нашем университете, и на которую обращают внимание далеко не в первую очередь, когда приступают к изучению и практике межкультурных отношений. По сути, что это такое, межкультурные отношения? Обмен информацией? А что такое информация? Уделяем ли мы ей должное значение, когда говорим о духовности, когда говорим о морали? Массовая коммуникация – неотъемлемый инструмент общества, в котором существует как духовность, так и мораль. Именно из этого и состоит личность. Именно из этого состоит культура. Чем отличается наша культура от культуры, допустим, стран Восточной Азии? Возможно, вы предположите, что как раз таки в нормах морали, этики, эстетики, духовности. Я не скажу, что неверно так полагать. Но насколько верно? Именно для этого мы и собрались здесь: студенты, преподаватели, ученые, и даже политические деятели. Мы и выясним те самые проблемы, с которыми сталкиваемся во время духовной и ментальной интеграции наших с вами культур.

Стефан сделал небольшую паузу, словно перевел дыхание. Ему казалось, что у него в жизни не было более глупой речи, чем эта. Он желал поскорее передать слово:

– Посему, я больше не буду задерживать ваше внимание на условностях, и с пребольшим удовольствием передам слово нашей уважаемой гостье, – он опустил глаза, чтобы посмотреть на кусочек бумажки с заметками, чтобы не ошибиться. – Доктору философских наук; автору нескольких монографий, посвященных изучению личностного и духовного роста; советнику министра культурного наследия, культурной деятельности и туризма Италии; а также, бывшей актрисе, фотомодели, и самой красивой женщине в политике Италии по версии журнала Rinascita от 1984 года выпуска, и, наконец-то, действующего ректора Болонского университета – Анне Роккафорте.

Зал зааплодировал. Стефан спустился, и место за трибуной заняла Анна. Терпеливо дождавшись окончания оваций, она мягко и улыбчиво сказала:

– Приветствую всех! Конечно, можно было и опустить некоторые факты из моей биографии, – после чего присутствующие в зале рассмеялись.

Стефан рассмеялся с остальными. То ли от ее тонкого юмора, который, видимо, поняли все. То ли, действительно, он перестарался, снова почувствовав немотивированное напряжение, словно оно никуда и не исчезало, смотря на нее – начинающую свою речь; прекрасную женщину, буквально во всем.

* * *

Не менее прекрасной Анна казалась Стефану и на банкете. То ли от чрезмерной нервозности, то ли от осознания большой ответственности, или и того и другого вместе – Стефан чувствовал усталость. Но, наконец-таки, приятную усталость. Скоро все закончится…

Льюис удивил его отличной организацией торжественного вечера. Тем, как был оформлен интерьер, как были поданы закуски и выпивка. С каждым выдохом Стефану легчало. Он практически завершил свою важнейшую миссию. Осталось сопроводить Анну еще пару-тройку часов на этом вечере, чем он и пытался заниматься, но не докучать ей, просто находясь поблизости в случае чего.

Заприметив Стефана, Льюис ринулся к нему. Сразу же он увидел красивую даму возле него, трепетно познакомившись с ней, пытаясь хоть как-то завязать с ней разговор и не утрачивать контакта. Старая холостяцкая привычка – заводить знакомства с красивыми женщинами.

– Как вам наш город?

Стефан чуть не поперхнулся, засмеявшись про себя.

– А в Болонье сейчас, наверное, уже почти лето? – сыпал дурацкими вопросами Льюис.

Анну также это веселило, поэтому она решила развить этот диалог в подобном русле:

– Не сочтите за грубость…

– Льюис! – напомнил он свое имя.

– Я помню, – сказала Анна, – Может быть вы, Льюис, будете так любезны и принесете даме бокал шампанского? – опустив бокал с вином, наверное, оно ей не понравилось.

Льюис посмотрел на дальние столики, и увидел, как некоторые бокалы только что наполнил официант, готовый разнести их по залу. Но раз уж дама попросила… Льюису очень хотелось угодить ей. Стефан же уже не знал, что об этом всем думать. Поведение Анны в большинстве своем полностью развеяло весь тот образ и ожидания о нем, что до этого придумал себе Стефан.

– Кстати, хотел сказать, что ваши тезисы были шикарны, – решил заметить Стефан, пока Льюис вынужденно покинул их на мгновение, – Правда, вы довольно недавно стали ректором Болонского университета? – решил он спросить хоть что-то, наверное, от того, что привык к болтливости Льюиса, который вернется совсем скоро, и будет занимать их уши, нужно подготовиться к этому самому и подготовить Анну.

– Так получилось. Вряд ли я пробуду на этой должности довольно долго.

– Почему?

– Не люблю засиживаться на одном месте.

Стефан кивнул в ответ. Он заметил, как пристально она стала смотреть на него. Но она не сверлила его взглядом. Сам взгляд был проникновенным. Словно заглядывал в душу, при этом скрывая в себе свой собственный интерес (если он был, конечно). Она любила смотреть в глаза собеседнику. Это заметил для себя Стефан. При том, что сам он довольно редко смотрел в глаза людям, когда общался с ними. Даже сейчас, когда решил уже не первый раз за сегодня (и это при том, что старался как можно меньше говорить) изложить свои мысли по поводу ее тезисов:

– Знаете, что мне особенно понравилось. Это уже мои умозаключения, не воспринимайте слишком всерьез. Так это то, что сама по себе пагубная идея нигилизма способна на то, чтобы пагубной стала любая религия. То есть, по сути, возьмем человека, который ни во что не верит – истинный нигилист, не видит смысла ни в чем и, допустим, дети его учатся на его же примере, воспитываются – такие же юные нигилисты. Без ценностей, чувства морали и веры во что-то высшее, духовное, святое. У них нет даже элементарной веры в то, что завтра может быть лучше, чем сегодня. Они привыкли мыслить, что лучше не будет. И с этим и живут. Как их отец – научивший их думать, и воспринимать мир таким, какой он есть, а не додумывать к нему создателя. Это ли упадок? Вот, в чем вопрос. Ведь в государствах, в которых процент верующих является меньшим, по отношению к другим государствам, отмечается высший уровень экономики, образования, заработных плат, здравоохранения и продолжительности жизни. Конечно, есть исключения. Но сейчас я рассуждаю собирательно, и если что, прошу прощения за столь сумбурный анализ. Так вот, тот самый нигилизм – абсолютное отрицание истинности, морали и веры скорее предстает, возьму термин из искусства, неким декадансом мышления, что и противоречит сказанному мною. Ведь декаданс – это и есть упадок. Но! В неком плане он являет собой и созидательную роль. Ведь, ничто не символизирует перерождение так, как смерть, предшествующая ему. Например, если правительству наплевать на свой народ, народ больше не верит в это правительство. Народ ищет пути свержения этого правительства. А далее, независимо от того, кто победит – наступает разруха. Но ведь она же и символизирует возрождение. Не так ли?

После того, как Стефан задался вопросом, он вдруг заметил, что увлекся своим монологом, и чуть остепенившись, сказал:

– В общем, не буду уже переходить на тему политического нигилизма… Мда… Но мысль ваша весьма дельная… – и он закончил, как увидел, что Льюис подходит к ним с бокалом шампанского.

Анна со скрытым увлечением посмотрела на Стефана, заметив в нем не лишь минутное смущение, но и явную предрасположенность мыслить как нигилист, ибо так не загорелся бы, не услышав оное в ее тезисах.

– Ничего страшного, Стефан! Мне было интересно послушать ваши мысли, – мягко подбодрила Анна.

– Нет, правда! Уж слишком я увлекся, понимаете ли… – смотря, как ее внимание переключилось на бокал шампанского.

– Прошу, мисс… – встрял Льюис, – Точнее, Анна! Просто, Анна! Прошу прощения! Запамятовал!.. – вылезал со шкуры дамский угодник.

– Благодарю! – сдержанно приняв бокал, сказала Анна.

– О чем разговор вели, пока меня не было? – поинтересовался Льюис.

– Та так… – отмахнулся Стефан, предпочтя объяснение излишним.

Но Анна была иного мнения. Она сказала:

– Стефан говорил о созидательной силе нигилизма, который, по своей сути, не является исключительно отрицательной философской позицией или взглядом, – затем хитро глянула на Стефана. – Я правильно вас поняла?

– Да, весьма, – почувствовав еще большее смущение, сказал Стефан.

– А-а-а! Ха-ха! – выкрикнул Льюис со свойственным ему несдержанным задором, – Мистер Полански любит богохульничать. Он даже роман начал писать на подобную тему, – словно так отлично знал об этом, продолжал он.

– Вовсе не так! – недовольно сказал Стефан.

Анна с нарастающим вниманием стала смотреть на Стефана, пригубив шампанское. Льюис то ли дурачился, желая раззадорить этих «философских снобов», то ли действительно знал об этом не так хорошо.

– Что не так? – спросил он.

– То, о чем ты говоришь!

– В смысле?

– Где ты видел богохульство? И с чего ты взял? С одного названия? Я тебе всего пару слов сказал о том, о чем пишу, а ты уже решил, что роман призывает к вероломству? Что он богохульный?..

– Ну ладно, тебе! Чего завелся, Стеф?..

Анна терпеливо выждала паузу, а затем спросила:

– Значит, Стефан, вы еще и писатель? – смотря ему в глаза, которые он все еще отводил время от времени.

– Естественно! Стефан всему голова! – весело вклинивался Льюис, наблюдая за очередным погружением в себя его лучшего друга. – Научной деятельности нашему мэтру мало, и уж поверьте, не зря. Он способен на многое! Только он слишком скромен для того, чтобы выказывать это!

– Льюис, вы все сказали?

– Эмм… А что?

– Я спросила Стефана. Его я и хочу услышать, – с пресекающей важностью в голосе, заметила Анна, бросив взгляд на Льюиса так, чтобы тот умолк, а затем плавно перевела его на Стефана, мягко, но с нарастающим огоньком в глазах, вопросив. – Так что же? Расскажете мне? Вы пишете роман? Философский?

– Да, совершенно верно, – скромно ответил он, – Но он не богохульный! – посмотрев на Льюиса.

Льюис как всегда мог бы поддернуть, но не стал этого делать. Замечание Анны как-то странно на него подействовало. Он вдруг стал чувствовать себя неудобно, а затем ему захотелось отлить. Поэтому, он решил снова оставить их. Заодно нужду справит. А они поговорят.

Собственно, Стефан с Анной говорили не много. Очень емко, но этого хватало, им двоим. Стефан совсем немного рассказал ей о своем романе, мотивировав тем, что лишь недавно начал, и, по сути, мало что пока может сказать. Анна лишь упомянула, что любит американскую литературу, и этим летом собирается снова сюда прилететь, но в Нью-Йорк – на литературный форум. Что примечательно, Стефан также долгое время хотел попасть на этот форум, но исходя из материальных возможностей и особенностей его нервной системы, проглатывал это желание и переваривал его в себе, как косточку, еле пролезшую в горло.

Конечно, у него были исключительно приятные воспоминания об этом городе. Анна вернула его на минутку туда – студенческие и аспирантские годы, во время которых он гулял по Манхэттену, слушал Франка Синатру вживую, целовался с Мерилу на Бруклинском мосту. На этом мосту они были всего два раза. На второй раз Стефан сделал Мерилу предложение. Дул ветер, растрепывал ее волосы, нагонял на глаза. Но это не помешало ей надеть кольцо и сказать «да».

Ему очень захотелось в Нью-Йорк в этот момент. В чем-то они с Анной похожи, он поймал себя на этой мысли. Радоваться ли этому? Он не знал. Но знал лишь, что точно и определенно поедет в этом году туда. Хватит придумывать самому себе отговорки!

Стефан посмотрел в ее глаза. Наконец-то, более трех секунд. И он почувствовал нечто похожее на вдохновение – греющее чувство, начинающее свой ход в области диафрагмы, затем поднимающееся повыше, останавливаясь на уровне сердца, которое заставляет быстро, но приятно биться, словно силы наполняют поддерживающую жизнь мышцу, и от этого возникает сильное желание жить. Более сильное, чем обычно. А он еще и думает при этом: «Надо же, она еще и газировку пьет, как оказалось!»

Вот так и не заметил, как их весьма приятельский, но не лишенный официального тона разговор, подошел к концу. Монсак – настоящий помощник, прытко появился у него из-за спины и напомнил Анне, что через полчаса ей отправляться в путь. Все же, неприятно стало Стефану от его ловкого, вроде бы, и своевременного, но такого некстати появления. Даже Анна, опустив глаза, с долей принуждения в голосе признала:

– Ах, как быстро мчится время! Особенно для того, кто за ним не успевает.

Стефан кивнул в ответ, не зная, что добавить к такому, как он посчитал, довольно граненному высказыванию. Все заканчивается, рано или поздно. Их разговору тоже пришел конец. Довольно приятному разговору, что до сих пор немного удивляло Стефана, тем более, что с приятной дамой.

– Стефан, вынуждена признать, перед тем, как вы проведете меня, что я очень интересно и с удовольствием провела время. Особенно, во второй половине своего пребывания в вашем городе. Мне очень понравилась пицца, поданная здесь. Я оценила ваши старания. И очень благодарна вам за то, что вы терпеливо сопровождали меня все это время, что и требовалось от вас.

«Пицца?» – удивленно вопросил Стефан про себя. Как минимум по двум причинам. Первая причина – Льюис. «Как он мог до такого додуматься! На фуршет подать пиццу!» – думал он, отчасти желая его придушить за это. Вторая причина – Анна. Он был стократно удивлен, узнав, что обладая такой фигурой, она вполне спокойно позволяет себе съесть пиццу!

– Бросьте! – скромно отозвался Стефан на ее слова, – Позвольте, я вас проведу, в таком случае! Коль вам пора… – сдержанно продолжив.

– Разумеется, – добавила Анна.

Она взяла его за локоть. В первый раз за все время. Они устремились к выходу. Черный Lincoln с президентской подачей ожидал у парадной двери. Перед ней, Стефан отпустил Анну, так как дверь была узковата для того, чтобы пройти двоим, но приоткрыл ее и придержал, как настоящий джентльмен, что возможно и отметила бы Анна, если бы не была так сдержанна в комплиментах, которые, судя по всему, говорила лишь искренне, а не из надобности.

Анна ступила на порог, и вдруг резко отдернулась, чуть не упав назад, чуть ли не навалившись на Стефана спиной. С испугом, она тяжело задышала, крикнув что-то вроде «Чертова собака!», как послышалось Стефану. Он переспросил, поддерживая ее. Анна начала что-то объяснять, что черная, лохматая, огромная собака прямо на входе напугала ее. Но вдруг, тут же запнулась, перевела дыхание, словно что-то сию минуту осмыслила, подавила в себе внезапный испуг, будто и не было его, молча выровнялась, и загадочно переведя взгляд на Стефана, нетерпеливо сказала:

– Прошу прощения, Стефан! Видимо, померещилось.

– Точно все в порядке? – переспросил он. – Может быть, я…

– Нет! – тут же пресекла Анна с тем видом, что через несколько секунд беззаботно будет находиться в автомобиле, будто уже куда-то спешит, представляя себя подальше отсюда. – Дальше я сама. Всего доброго, Стефан!..

V

– И все же, она высокомерная, эта Анна, – с важностью заключал Льюис, закинув ноги на свой рабочий стол, подбрасывая мячик, – Нет, ты послушай! – чтобы Стефан его не перебивал. – Вот лично ты, Стеф, ей понравился. Но не я. Я уверен в этом на все сто процентов. Я могу объяснить.

– Брось, Льюис! – критично отозвался на его слова Стефан.

– Почему? Ты вспомни, как она за тебя заступилась! Вспомни, как мой язык мне в зад засунула! Помнишь? Ага, вот и не спорь! Я-то знаю толк в женщинах!

– Вот с этим я и не собирался спорить! Но ты обсуждаешь то, что было почти месяц назад! Было и прошло. И хорошо, что прошло. Эта конференция. Сколько еще ты собираешься вспоминать об этом?

– Пока ты не признаешься, можно не мне, но хотя бы самому себе, чтобы я увидел это в твоих печальных глазах, друг мой. Чтобы в них наконец-то появилась эта искорка…

– О чем ты?

– Признайся в том, что она тебе также запала в душу. Ну?

– Нет, – сказал, как отрезал Стефан.

– Ну, было! Признайся же! Не ерничай! Хватит замыкаться в себе, Стеф! Дай волю эмоциям! Тебе было интересно с ней. И прошу заметить, ей с тобой – тоже.

– Ты такой наблюдательный, – иронично сказал Стефан.

– А как же, – поддерживал его иронию Льюис, после чего продолжил серьезно. – Честно, я не меньше тебя ожидал увидеть перед собой нудную старуху с нестерпимым запахом ее старческой кожи, пусть и ухоженной, как ее закрашенная с седыми корнями шевелюра, бурчливую, как мой дед, и несносную настолько, что ей даже из вежливости улыбнуться не захочется.

– Вот-вот!

– По идее, она и должна была быть старухой? Ведь так? Я читал ее биографию. Столько карьерных и научных достижений, и что интересно, ни одной точной даты рождения. Может быть, Робинсон от своей незрячести кое-что пропустил, или напутал. Вспомни, как он на последней неделе перед уходом накосячил с часами. Влепил мне сорок часов вместо четырех. Откуда можно было ноль присобачить? Ума не приложу!

– Может, – сдержанно согласился Стефан.

– Иначе, она продала душу дьяволу за вечную молодость, – пошутил Льюис, но Стефан не засмеялся.

Наоборот, закатил глаза, как это он часто делал, когда Льюис шутил.

– Ладно, ладно, – отреагировал Льюис. – Кстати, пойдем на этой недельке в бар? На прошлой пропустили. Это никуда не годится.

Зазвонил телефон. Трубку сняла Люси, которая все это время сидела молча, занятая работой за компьютером. Пока она разговаривала по нему, Стефан сказал Льюису:

– Если ты будешь размножать демагогию на подобные темы при нашей лаборантке, то никуда мы с тобой не пойдем!

– А как же, мы же можем разговаривать только на тему достоверности фактов из биографии Христа или же Будды, или пророка Мухаммеда, – колко ответил Льюис.

Стефан укорительно и в тоже время по-дружески и с пониманием посмотрел на Льюиса, который прочитал в его взгляде явный намек и все же согласился про себя, что на личные темы лучше говорить за стенами университета, или же так, чтобы никто больше их разговоров не слышал. Он посмотрел на Люси, и вдруг увидел, как резко она погрустнела, как печаль появилась в ее взгляде, и даже скорбь. Он тут же сделался серьезным, показав Льюису. Тот также замолчал и посмотрел на Люси, готовую расплакаться.

– Я поняла, – с комом в горле завершила разговор она, после чего повесила трубку и еще несколько секунд смотрела впереди себя, потупив взгляд.

– Что случилось? – спросил Льюис.

Стефан смотрел на нее, задавая такой же вопрос, но мысленно, лишь выражая его взглядом. Ее глаза все больше набирали слез. Нижняя губа немного дрожала, словно рот ее хотел что-то сказать, но сама она морально готовилась произнести вслух то, что услышала.

– Люси? – спросил Стефан.

Она перевела на него свой взгляд. Слеза потекла по ее щеке.

– Мистер Полански… – трагически стала выговаривать она. – Мистер Робинсон… он… скончался…

Льюис положил на стол свой красный мячик, услышав это, и спросил:

– Чего?

– Как это произошло? – спросил Стефан.

– Во время операции, – сказала Люси.

– Во время операции? – переспросил Стефан, подумав, что все же старик не совсем принимал смерть.

– Вот черт! – выразил вслух свои мысли Льюис, после чего подумал, что «старый пердун все же покинул их», тут же упрекнув себя в грубости формулировки своих мыслей.

Жаль – не то слово, которым можно было объяснить то, что чувствовали сейчас парни. И даже не горе, не печаль. Зная тяжелый и, по сути, безнадежный диагноз Клайва, они были готовы это услышать, хоть и принять это было довольно тяжело. Скорее безысходность. Вот, что они сейчас чувствовали. Суровую, но такую правдивую, совершенно не вкусную, не съедобную, но жизненно необходимую для понимания всех вещей и процессов в жизни безысходность. Нужно научиться проглатывать ее – колючую и режущую. Иначе она станет поперек горла человека, и тот подавится раньше времени, не успев осознать мрак своего бытия.

Парни же сейчас осознавали эту мрачность – что тогда они видели его последний раз, хоть и была маленькая, совсем подводная, словно сомик, спрятавшийся на дне мутного водоема – надежда… Увидеть его еще раз. Теперь все будет совсем иначе…

– Пойдем! – шепнул себе под нос Стефан, как ответ на предложение Льюиса пойти в бар.

Сегодня им было это необходимо. Нужно было протолкнуть безысходность несколькими стаканчиками виски. Иначе мрак поглотит их на гораздо большее время, чем они к тому будут готовы. Не то, чтобы парни погружались в этот мрак безнадежно сейчас. Но пока они не оказались в баре, как следует начать обсуждать это, они не смогли, идя молча всю дорогу.

– Был человек, и не стало его, – вовсе банально и предсказуемо для обоих начал Льюис, приложившись к стакану, словно других слов пока и не нужно было.

– Мда… Со смертью человека весьма сложно смириться, особенно поначалу. Но он остается живым в нашей памяти. В наших сердцах. Независимо от того, съедают ли его черви в земле, то ли он летит по ветру в виде пепла.

– Старый пер… – начал Льюис привычно, но тут же вспомнил, что о покойнике речь идет. – Клайв хотел, чтобы его кремировали и прах пустили по ветру. Я это точно помню.

Стефан кивнул головой, и сказал:

– Да, я тоже помню.

– Почетная роль: выполнить волю старика, очевидно, выпала его супруге. Возьмет его в руку, и отпустит его…

Льюис как-то воодушевленно, хоть и с грустью во взгляде, поднял глаза, продолжив свою мысль:

– В смерти есть что-то поэтичное. Как думаешь, Стеф?

Стефан молчал, призадумавшись. Он ненавидел разговоры о смерти, он презирал ее. Льюис, как друг, знал это не меньше его. Но все же его потянуло на эту тему. Любовь к барной философии после ста граммов виски у Льюиса было не отнять.

– С одной стороны, конечно, – пустился рассуждать он. – Это неотъемлемая часть естественного биологического либо химического цикла, либо процесса на планете Земля в целом. И не только на ней. Звезды тоже умирают. Миллионы звезд во вселенной, как наши клетки – клетки в организме человека. Каждую секунду смерть прекращает их цикл, их процесс, и наш тоже. Но и каждую секунду рождаются все новые и новые клетки.

Он посмотрел на Стефана. Тот молча уткнулся взглядом перед собой. Льюис знал эту его реакцию, и называл ее, иронизируя «с кем поведешься, того и наберешься», но все чаще вслух, признавая, что иногда он философствует намного больше Стефана, который не особо любил этого делать, кстати, как по мнению Льюиса. Работу он оставлял на работе, наверное…

– …В общем, знаешь, Стеф! – продолжал он, не смотря на все свои наблюдения. – Знаешь, что я сказать хотел то? В общем, не нужно относиться к смерти исключительно негативно, воспринимать ее как трагедию. Лично я так считаю. Почему? Потому, что ты, в таком случае, начинаешь умирать заранее, еще до ее прихода.

– Льюис, помолчи! – вдруг попросил его Стефан.

– Ладно, прости! – сказал Льюис. – Я лишь хотел сказать еще вот что. Клайв ушел достойно. Покинул нас, как мужик с яйцами. Ведь мы и не знали, что у него настолько все плохо со здоровьем. А сам он многого добился, я считаю. И вспомнить будет сложно, не то, чтобы перечислить. Со многими великими людьми имел знакомство. Вот, например. Помнишь ту фотографию, висящую у него над кроватью? А?

– Помню.

– Фотография с самим Кеннеди! Ты можешь таким похвастаться? Я нет! И мало кто может. Он же, видимо, имел с ним личную встречу, хоть и перед тем, как тот стал президентом, насколько я понял. Но не суть! Суть в том, как бы он нас в узде не держал, и все эти шуточки обидные не отвешивал, но это наш Клайв! Наш Робинсон! Благодаря нему мы такие! Он тянул нас за уши, хоть и зажимал их в тиски своего убийственного сарказма. Я вот что скажу: другого такого Робинсона я бы и не подумал хоть чуточку зауважать. Потому, что другой такой Робинсон был бы мне никем. А этот… этот старый пер… – Льюис запнулся, то ли чуть не заплакав, то ли чуть не засмеявшись от иронии, то ли у него одновременно появились эти противоречивые чувства. – В общем, он настоящий мужик! На него следует равняться!

– Аминь, – логично закончил Стефан с тем намеком в голосе, что Льюису пора заканчивать эти блуждания философского геморроя, непонятного в полной мере ему самому.

Сегодня Льюис был намного пьянее Стефана. Он посмотрел на него рассеянным взглядом, и сказал:

– Эй, кстати! Так это ты теперь будешь моим начальником? В смысле, И-и-к… заведующим кафедрой?

– Ты что, застрял на том разделе из истории древней Англии, в котором говорится о становлении королевской власти и принципе преемственности этой власти над людьми и королевством?

– Ты же был исполняющим обязанности.

– Вот именно! Исполняющий обязанности. Ты думаешь, на эту должность не посадят более опытного? Какого-нибудь профессора, например? Тем более, ему и по научной степени, и по стажу это светит!

– Да ладно. Тебя назначили исполняющим обязанности. Ты и должен управлять кафедрой! Я не хочу какого-нибудь хера из-за бугра с непонятно какими принципами. Я тебе сказал, что другого Робинсона я уважать не стану. А у тебя, видимо, низкая самооценка, раз ты так считаешь.

– Есть аргументированные причины, почему я так считаю! Перечитай должностные инструкции, положение... Ты как всегда, выдергиваешь дерево, но корни оставляешь в земле.

– О, в ход метафоры пошли! Мне это уже нравится! – стал подкалывать Льюис.

– В общем, закончили с этим! Не мели чепуху, ясно?

– Какую?

– Сам знаешь! Тем более, я еще молод!..

– Тоже мне причина! Тот факт, что в следующем году тебе уже будет тридцать лет, вовсе не означает, что не тебе, во-первых, не хватает опыта для управления кафедрой, во-вторых, что ты менее компетентный ученый по сравнению с другими старыми пнями, которые уже сыпятся, сидя в своих креслах. И сыпятся не от того, что они настолько стары, а от того, что их желчи уже нет иного выхода, как во врожденной ненависти и непритязательности к молодому поколению. К новой школе. Понимаешь?

– Льюис…

– Нет, ты согласись! Ты же месяц замещал его! Хочешь сказать, что ты плохо справлялся? Ну? Что?

– Что «что»?

– А то, что ты, такой осел, все же хоть в чем-то, не цепляешься за те шансы продвижения по карьерной лестнице, которые у тебя возникли сейчас. И я пытаюсь объяснить тебе, что ты можешь сейчас постараться остаться на этой должности. А ты уперся как глупый баран! К черту условности! В нашем деканате далеко не самые умные люди работают! Ты сможешь их убедить в своей компетентности. И я смогу, если ты хочешь! И подпишусь под этим! Ты же умный парень, Стеф!