Текст книги "Богоубийство (СИ)"

Автор книги: Морган Роттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

– Вовсе нет, – спокойно ответил он. – И вы знаете это.

– Да, знаю, – вздохнула она. – Но вот посмотришь, как у людей в семьях. Мать родного сына не знает, чем занимается, вот так вот уходя на ночь глядя. А я же беспокоюсь… Видишь людей каждый день, разговариваешь с ними, заботишься о них, а потом оказывается, что вовсе и не знаешь суть этих людей. Их истинное лицо. Их спрятанную душу.

Стефан полностью поддерживал все, что говорила миссис Трефан, давая ей понять это улыбкой и кивками головы. Пусть и говорила она вещи совершенно очевидные для него. И почему у него поднималось настроение, когда он общался с ней? При этом, желая убежать от нее? Стефан еще долго будет спрашивать себя об этом. А пока, он уже убегал к своему другу, под сопровождающий его голос миссис Трефан:

– Будь осторожен, мальчик мой! И возвращайся настолько быстро, насколько сможешь! Не задерживайся допоздна!

– Не волнуйтесь, миссис Трефан! Со мной все будет хорошо. Помните об этом, ложась спать. Сон – это здоровье, – чуть обернувшись на бегу, отозвался Стефан, и послал воздушный поцелуй, зная, что это потешит и успокоит милую старушку.

Иногда он представлял себе ее молодой. Какой красивой она была еще лет двадцать тому назад – верной женой, ответственной матерью. Но сейчас он выбегал из подъезда, и ему некогда было думать об этом больше, чем смог.

Душевно вдыхая петрикор, Стефан шел по тротуару вдоль широких клумб маленького сквера, обойдя который, он и выходил на частный сектор, в котором жил Льюис. Как же он любил этот запах, вдыхая его глубоко и размеренно. Он ассоциировался у него с тем, что весна понемногу вступает в свои силы. А он, наслаждаясь (пока что еле ощутимым) потеплением, тешил себя мыслями о лете, которое он также любил в противовес ненависти к зиме. Не любил он ее.

Льюис жил в довольно крупном, мансандровом доме. Правда, дом этот был его родителей. Внешний вид этого дома визуально делал его хозяина чуть богаче на вид, чем он был на самом деле. А то, что он жил в нем один, и вовсе делало Льюиса бесценным кадром для провинциальных дам, пусть и все местные его уже давно знали. Поэтому, Льюис любил иногородних дам. И поэтому, Стефан позвонил в дверной звонок довольно кротко, не настойчиво. Ведь он всегда не был уверен на все сто, один ли Льюис дома, или с кем-то. И не важно, что он прислал это сообщение двадцать минут назад.

Верный романтик в душе, но бабник по натуре – Льюис встретил своего друга в ударном образе. Он открыл дверь в самих трусах, важно заметив, что на улице холодно, поэтому Стефану стоит вбегать поскорее – это, во-первых; во-вторых – что он попросту еще не успел одеться.

– Скорее заходи! – подгонял он Стефана. – Яйца мерзнут!

Скорее всего, у Льюиса также накрылись кое-какие планы, судя по его внешнему виду и отчасти недовольному поведению. Было видно, что он тоже не собирался сегодня вечером выходить на улицу. Впопыхах одеваясь, Льюис старался объяснить все вкратце, чтобы Стефану стала ясна ожидающая их ситуация:

– Робинсон… он, в общем… – запрыгивая в джинсы. – Того…

Стефан чуть встрепенулся.

– То есть? – спросил он настороженно.

– Почему он всегда звонит мне? Еще и по субботам! Не первый раз уже, – недовольно продолжал Льюис. – Вроде, ты его любимчик…

– Короче! – потребовал Стефан. – Ты мне объясни, что с ним!

– Если короче, – наконец-то застегнув джинсы, сказал Льюис. – Старый пердун заболел, короче! Я так понял, что серьезно. Подняться с постели не может. А ты, как его любимчик, опять-таки, никак не пойму, почему он звонит мне, заменишь его на конференции. В общем, как-то так. Суть я тебе передал.

Стефан все еще вопросительно смотрел на него. Льюис стал надевать свитер.

– Что не понятного? Голос у него был больной. Ему реально плохо, – со всей серьезностью в голосе сказал Льюис, а затем добавил, словно не мог не добавить, отшутившись. – Он пошепчет тебе на ухо. Запишешь все – возродишь писательский талант, а я возрожу талант бизнесмена и продам эти бесценные мемуары. Деньги пополам.

Стефан прицокнул от недовольства. «Опять твои шуточки» – так выглядело его лицо, Льюис знал это выражение лица наизусть. Он снова сделался серьезным.

– Правда. Нам надо идти к нему. Клайв хочет поговорить с нами. Сказал, что до завтра разговор не потерпит.

Наконец-то Стефан с пониманием и одобрением кивнул в ответ на слова Льюиса, после чего они пошли к Робинсону. Им пришлось идти по мосту, через ручей. Там он жил.

Старик ждал их. С таким видом, будто скрывал что-то от них доселе. Будто он видит своих парней последний раз. Так он выглядел, больным и немощным, лежа под одеялом, смотря на них холодным (почти безжизненным), но добрым взглядом. Будто у него еще хватит сил поговорить с ними, чуть приподнявшись и кивнув супруге в знак благодарности за то, что открыла юным дарованиям, после чего вышла из комнаты, дабы из вежливости не слушать их разговор.

Грустный разговор. Парни сразу это поняли, как только вошли. Еще до того, как Клайв попросил их сесть поближе. Видимо, он не мог говорить громко. Они не понимали, что могло произойти за один день, что он стал так плохо выглядеть. Но подозревали, что проблема эта с долгой историей, и Клайв тщательно ее скрывал в отличие от многих тех болячек, которые он не стеснялся показывать. Сейчас же он выглядел так, будто репетировал свой вечный сон в могиле.

Сухим, охрипшим голосом, он просипел:

– Мальчики, я должен вам кое-что сказать! – и выдержал паузу, пытаясь приподняться еще чуть выше, чтобы было удобнее говорить.

Стефан и Льюис молча смотрели на него, стараясь не перебивать. Они видели, каких усилий стоило их старику что-то выговаривать. Клайв не стал тянуть, и сказал прямо, поставил перед фактом:

– У меня рак, – и снова замолчал.

Пауза была как никогда кстати. Парням нужно было осмыслить эту информацию, сказанную Робинсоном совершенно без эмоций, будто ему это было принять намного легче, чем им – заметно поникнувшим и растерявшимся.

– Что? Как? – выждав, спросил Льюис с волнением в голосе, словно не веря своим ушам.

Еще вчера старик отлично держал марку, как всегда непревзойденно шутя над ним. Теперь этого не будет?

– Да, Льюис. Вот так. Просто и ясно. Вот… так… – заключил Клайв.

Снова пауза. Теперь сказал Стефан:

– И что же делать? Нам. И вам. Что теперь?

– Я ждал этого вопроса, – сказал Робинсон, закашлялся, после чего продолжил, – Одно время я верил, что излечил его. Но нет, – этого парни тоже не знали. – Семь с половиной лет, и он вернулся – падла, тварь поганая! Зимой наблюдался у терапевта. То с бронхами, то с сердцем. Но как-то странно в груди болело, я заметил. Думал, сердце шумит, не дает ничему покоя. В пищевод отдает. С желудком начались проблемы. Тоже стал болеть. Аппетит пропал. Сдал анализы и прочую херню прошел. В общем, рак желудка прибавился ко всему прочему.

– Как же так… – сказал Льюис.

– Нам очень жаль, Клайв, – обратился к нему по имени, Стефан.

– Очень жаль, – повторил за ним Льюис.

– Ага, – тяжело выдохнув, сказал Робинсон. – Короче, болезнь больше ждать не может, и я не смог ждать. Поэтому, я позвал вас, чтобы с вами попрощаться…

–Что вы, нет… Все хорошо будет! – сказал Льюис.

– Та не перебивай, дурак! – сказал Робинсон, – Я хотел сказать, что завтра уезжаю отсюда. Хоть я уже и не верю в исцеление, как моя жена, поскольку, если рак вернулся, еще и в таком возрасте, то уже мало на что стоит возлагать надежды. Но она этого хочет. Пусть будет так, как она того желает, – снова кашлянув. – Простите меня, ребята! Мне стоило сказать вам раньше, а не вот так, будучи одной ногой в могиле!

– Что вы! – заметил Стефан, вспоминая, что Клайв по-настоящему никогда и не перед кем не извинялся, и это крайне впечатлило его.

Принципиальный, колкий, никого не подпускающий к себе близко старик, все же был человечным и искренним, когда сам того хотел. И человеком он был намного более сильным и великим, чем они сами. Так сейчас думал Стефан. Робинсон доверился им и обратился к ним в такой момент. Это значило много. Это трогало парней, и они все также молча старались внимать каждому его слову, даже когда он делал паузы, терпеливо выжидая эти слова. Самые подобранные и нужные. Им еще учиться такому много лет.

– С понедельника ты, Стефан, будешь моим заместителем на период лечения. Хотя, опять же, я не надеюсь вернуться. Люси уже в курсе. Зайдешь в отдел кадров, тебе объяснят, где поставить подпись и так далее… Я уже все подписи проставил… И, Стефан!..

– Да, Клайв?

– На тебя возлагается большая ответственность за важную миссию.

Стефан кивнул в ответ. Он уже понял.

– Насколько ты помнишь, конференция будет уже через две недели. Приедут важные ученые из пяти штатов и трех стран. Тех встретят, разместят. Кроме той самой важной – Анны, – Клайв кашлянул. – Анны Роккафорте. Ее ты должен будешь встретить лично и сопровождать на протяжении всего последующего дня.

Стефан молча кивнул в ответ. Живая легенда университета – Клайв Робинсон таял на глазах, как многолетний айсберг, не выдержавший глобального потепления. И это было потрясением.

Парням было очень грустно слушать его. Но ничего кроме этого им не оставалось. В глазах наставника было много белого цвета – он сдался, он принял поражение. Заведомо он принимал смерть, и это чувствовалось, что они беседуют в последний раз. И как философ Стефан сейчас рассуждал о том, насколько, в принципе, бессмысленна борьба со смертью. Пусть не физическая. А в смысле собственного эго. Принять, смириться с фактом ее прихода – это как раз таки не означает слабость. Но ведь и готовность к бою – признак силы.

Смерть приходит по-разному. И иногда, мудрым решением будет бежать от нее, Стефан признавал и это. Но порой – стоически встретиться с ней лицом к лицу и означает, быть сильным человеком. Он признавал Робинсона сильным человеком. И как бы неистово грустно было в этот момент наблюдать за его болезненными выдохами, словно выдохами жизни, Клайв вдохновлял на нечто большее сейчас. Как никто другой. Стефан знал, что никогда не забудет этот момент.

III

Бог.

В этом слове столько же смысла, сколько его нет. И люди придают ему много значений, разумений, олицетворений. И бог, как слово, при этом существует повсеместно. В любом языке, культуре, народности, ментальности, голове. Особенно в голове. И особенно в той, которая считает это слово далеко не первым, но далеко и не последним внутри себя, что парадоксально. Особенно…

Если поразмыслить над семантикой слова «бог», то абсолютной новизны мы в нем не найдем. Верховное, Высшее существо; Творец. У философов – предмет бытия. У верующих – личность, абстрактная, но и присутствующая где-то рядом – везде. У атеистов – не более, чем персонаж, причем из жанра схожего с комиксами, только в своем собственном, самом продаваемом, под названием «Библия».

Смысл моих слов? Нет смысла. Его нет ни в чем. Я лишь подготавливаю Вас к Вашим собственным раздумьям касательно значения этого слова (для Вас) или понятия, или предмета перед тем, как Вы начнете читать мой исключительно художественный роман. Вы сами определите нужное значение, если Вы его еще не определили, или не нашли.

Богоубийство.

Богоубийство являет собой процесс прекращения, не обратный, а именно прекращения «бога». Его уничтожение. Вот, только на каком уровне: духовном или моральном? Убиваете ли Вы его сами? Ответ на сей вопрос, опять же, лишь Ваш собственный…

Но, выходит, что бог смертен? Раз существует понятие его прекращения…

Ставите ли Вы его на первое место? Кто-то однозначно ответит, что да. Без сомнений. Таких, даже, будет большинство. И будут те, кто скажет «нет». На самом деле, Вы все бессознательно ставите его на первое место, совершенно это не контролируя, и зачастую, не зная об этом. Конечно, Вы можете со мной не согласиться. Но это так. Возможно, позже Вы поймете, почему. И это продолжается до его «смерти». Опять же, ментальной ли, духовной ли? И важно ли это? На первый взгляд, это всего лишь слова…

Важность.

Еще одно не исключающее себя слово, сопровождающее Ваше мышление на протяжении всей Вашей сознательной жизни и поисков ответов в ней. Синоним этого слова «значительность». И по сути, эти два слова удачно замещают друг друга, зависимо от смысла. Но не заменяют! Именно «важность» придает силу процессу, а «значительность» – результату. И сама «важность», которую большинство людей пытаются применить в своих действиях, по сути, управляет этими действиями, а не наоборот. И люди обманываются, не в силах пользоваться ею и познать ее.

Приведу простой пример. Смерть Иисуса Христа. Для всех христиан, и для тех, кто умело спекулирует на его смерти, она стала значительной. Но не важной. Важной была его жизнь, то, что делал он, что говорил, если верить написанному в Новом Завете. Смерть же его стала значительной. Теперь понятнее? Можете поспорить со мной, это будет замечательно. Но, перед тем как начать спорить со мной, убедитесь в своей точке зрения. Ведь это Ваш полюс, на который Вы опираетесь, и на который я не имею права влиять, поскольку это больше важно для Вас, но точно не значительно.

К тому же, я ничего не навязываю, будьте уверены в этом. Моя история – обычный вымысел, не меньший и не больший, чем библейские истории. Она – лишь аллюзия. Она не особенная. Не уникальная. Она обычная. Покажет ли она Вам прекращение этого бога? На этот вопрос Вы ответите сами.

Помните, зачастую семантика не буквальна, а символы порой несут иррациональный, искаженный смысл. Это важно понимать. От этого ваша вера станет значительной.

И все же, Значительность.

Значительность вашей веры есть Вашим отображением в конце Вашего пути. Между Вами и ней лишь время, измеряемое извечным и бесконечным постижением.

Вера.

Она – по сути, единственное, что мы имеем…

                        Стефан Полански

      Март, 1985 г.

* * *

Незадолго до рассвета отец Джулиан скрипнул дверью, зайдя в свой сарай, словно скрывшись в нем от бессонной и туманной ночи, постепенно отпускающей остров Спасения, и оголяя его скалистые, изрезанные льдом, острые берега, все же приютившие людей.

Избранные. Именно так называл отец Джулиан группу из почти трехсот человек, что отправились вслед за ним на север – на холодный, изолированный остров с черными скалами и редкими проявлениями здешней лесотундры. Практически разделенный пополам, остров имел северную и южную части, которые соединялись скалистым, практически непроходимым перешейком, словно предостерегающим здешних не соваться на южную часть острова. Впрочем, они и не совались, уютно обосновавшись на северо-востоке острова, в том месте, где была чуть ли ни единственная плоская равнина, на которой и находились их домики у практически единственного плоского берега, к которому они и прибыли однажды.

Это было цивилизованное поселение. Наследники общества, которое, судя по словам их пастора, погибло. А он – преподобнейший Джулиан, который априори был святым отцом и проповедником единственной непоколебимой правды, был сторонником именно такой версии. Все погибли. А он – единственный официальный представитель бога на острове – главный вершитель правосудия и управляющий жизнью людей на острове. И он всегда прав. И у него, судя по всему, был худший сон из всех, кто жил здесь и на всей Земле, если кто-то жил на ней, кроме этих людей.

Сейчас он оттирал мокрой тряпкой свои руки от крови. Он торопился, слыша приближающиеся шаги, после тихих расспросов о том, где же он. Они доносились до него через щели деревянных стен его сарая. Его верная супруга Мария, не совавшаяся (как и любой другой) в его сарай – место сокровенное, видимо сказала, где он, и предупредила о том, чтобы постучали.

И в дверь постучали. Три раза. Уверенно и сильно. Серые глаза Джулиана блеснули в полутемноте, посмотрев в сторону двери. Затем он глянул на свои руки, и сказал тихим голосом:

– Сейчас! – дотирая их досуха, после чего медленно пошел открывать дверь.

– Это я – Джек! – раздался голос всеми любимого мастера на все руки, – Отец Джулиан? – переспросил он, видимо, не расслышав, наблюдая движение тени в щели, созданное перемещением Джулиана в свете собранного Джеком генератора, дававшего освещение этому сараю, как и те пару десятков генераторов, что он собрал для других хозяйств.

– Да, мой сын! – наконец, отворив скрипучую дверь сарая, сказал Джулиан, глянув на стоящего перед собой высокого усатого молодого человека.

– Я… – начал тот.

– Погоди! – вдруг перебил его Джулиан. – Подожди меня около дома, я на две минуты вернусь в сарай, выключу свет, и подойду к тебе.

Джек так и сделал. Покорно послушался и отошел. А Джулиан, погасив свет, вышел, как и обещал, через две минуты, закрыв сарай на замок. Еще раз глянув на скулистое сильное лицо высокорослого молодого мужчины, на его густые бурые усы, и рыжую лисью шапку, святой отец доброжелательно улыбнулся и спросил:

– Ни свет, ни заря, Джек! Что случилось? – заметив скрытую взволнованность в его практически всегда невозмутимом лице.

– Моя супруга… – нетерпеливо, но и зажато начал говорить Джек.

– Люси? Что с ней? – переменившись в лице, спросил Джулиан.

– У нее начались схватки. Просит о помощи. Говорит, что рожает.

Джулиан кивнул с пониманием, сохраняя спокойствие. Легкий пар вышел со рта, не смотря на то, что май уже заканчивался. Лето наступало, но неспешно. А вот пополнение в селение пришло куда быстрее, чем того ожидал Джек, и тот же Джулиан.

– Нужно будить Герту! – сказал он. – И принимать роды!

– Я уже разбудил. Она сказала, пойти к вам, чтобы вы знали.

– Восхитительно, – сдержанно сказал Джулиан, добавив. – Тогда нечего ждать!

Он пошел в дом, чтобы надеть белую пасторскую рубашку, зачастую бывая в черной. Это значило, что сегодняшнее утро станет праздничным. Для всех. Однозначно.

Джек переживал. В их поселении было максимум полтора десятка детей. Когда его тридцатилетняя жена, вдруг, забеременела (уже смирившись с мыслью, что бесплодна), он почувствовал себя как-то особенно. Чувствовал отцовскую избранность в груди. Без пяти минут он был им. Осталось увидеть, как Герта отойдет от его супруги с его ребенком на руках, будучи запачканной кровью, и немного уставшей, и скажет, показав его всем собравшимся этим ранним утром:

– Мальчик!

Мальчик с идеально круглым черным пятном на лбу, прямо по центру, удивившим и привлекшим внимание многих. Он сразу оказался в руках Джулиана, с трепетом смотрящего на ребенка, всматривающегося в его родимое пятнышко, словно в особую метку, не зная, признавать ее за оное или нет. Смотрел на него, словно думал, какое значение имеет оно, пока, наконец, Джек с нетерпением спросил у Джулиана:

– Могу я подержать своего сына?

А Джулиан не спешил передавать сына отцу, словно думал, что сказать. Как охарактеризовать его появление на свет. И что о нем думать. Он смотрел в его глаза, и чувствовал неопределенность. Особенность в глазах этого ребенка. Он так сильно шевелил ручками, словно пытался выпрыгнуть из ладоней Джулиана. Он сказал:

– Поприветствуем нового жителя острова Спасения! Жителя колыбели жизни на Земле! Хвала Господу нашему Иисусу Христу! – и передал его отцу.

Джек прижал его к себе, и повторил вместе с остальными:

– Хвала Господу нашему Иисусу Христу!

– Слава Всевышнему! – выкрикнул, возведя руки к потолку, Джулиан.

– Слава Всевышнему! – повторяли за ним.

– Спасибо тебе Господи за сына твоего!

– Спасибо тебе Господи за сына твоего!

– За то, что наградил нас еще одной жизнью! Благодарим тебя!

– За то, что наградил нас еще одной жизнью! Благодарим тебя!

– И молим мы тебя о нем!

– И молим мы тебя о нем!

– Храни, Господь душу сына твоего!

– Храни, Господь душу сына твоего!

– Пусть станет нам помощником, тебе верным слугой!

– Пусть станет нам помощником, тебе верным слугой!

– И пусть под именем своим будет творить дела благие и угодные!

– И пусть под именем своим будет творить дела благие и угодные!

Джулиан смолк и вопросительно глянул на Джека. Тот понял, что вопрошал святой отец своим взглядом, и ответил ему:

– Марк, – сказав имя своего отпрыска.

– Благослови, Господи, сына твоего – Марка, – сказал Джулиан, но в такой манере, которая означала, что за ним больше не следует повторять вслух, – Аминь! – выкрикнул он, и вот теперь все выкрикнули, повторив за ним. – Аминь!

– На пятое воскресенье мы окрестим твоего ребенка, Джек. Тогда он станет полноценным членом семьи Господа, – приблизившись к нему, внушая спокойствие и уверенность своим ровным тоном, сказал Джулиан, словно сделал на сегодня все, что от него требовалось.

Джулиан удалился. Некоторые остались, чтобы поприветствовать нового жителя острова.

Солнце залило пространство своим светом.

* * *

Лето на острове Спасения пролетало незаметно. Оно длилось не более трех месяцев, после чего сразу же наступали длительные холода. Обычно, акватория вокруг острова замерзала уже в начале ноября, а ночи становились такими долгими и черными, что порой было сложно разглядеть соседа после трех часов пополудни. Поэтому и то, как росли дети на острове, также было практически незаметным. Да и росли они медленно. Но не Марк.

То, как рос Марк, замечали практически все. Особенно его родители – Джек и Люси Лоуэллы, старательно воспитывающие своего талантливого сына долгими зимними вечерами, пересиживая вьюги в домике.

Домик Лоуэллов был таким же, как и у других. Скромный, деревянный домик, зажатый между небольшой скалой и плоским берегом – единственным на северной стороне острова. Он медленно поднимался к домикам, централизованно расположенных вокруг построенной жильцами острова деревянной церкви, как и половина из тех домиков, что были здесь. Остальная половина была еще до них – наследие шахтеров, добывавших уголь на острове много лет назад.

Почва здесь имелась, но не богатая. На большей части острова ее было сложно найти – грунт был непригоден для ведения хозяйства, поскольку имел в себе много скальных пород. Поэтому, выращивая то, что могли. а именно – некоторые виды овощей, поселенцы делали упор на животноводство. Выращивали кур, овец, и даже карибу. Нескольких забредших сюда однажды поймали, и теперь разводили их, используя во всем, в чем только можно было. Ловили рыбу. Иногда удавалось поймать тюленя. И даже подстрелить зайца или песца – но это редко. В принципе, редкостью, но вполне реальной и опасной, было встретить белого медведя, забредшего в поисках пищи. Особенно в зимний период. Вот так появится какой-нибудь изголодавшийся самец, решивший пересечь пролив, чтобы углубиться в море за тюленем, и мигом встает вопрос: рискнуть жизнью и завалить его с ружья, чтобы сшить шубку и накормить несколько семей, или же остаться дома и не иметь дел с «белым дьяволом», как называл Джулиан белого медведя (по слухам, невероятных размеров), обитающего на юге острова. Это была та весомая причина, по которой поселенцы не совались на юг острова. Не принято было. Так решил Джулиан.

В общем триста человек были способны себя прокормить, хоть и были весьма суеверны. Инфраструктура их была довольно развитой. Был свет от генераторов, собранных Джеком. Был огонь, поскольку поселенцы знали пару заброшенных шахт, в которых до сих пор был уголь в довольно больших количествах. Была посуда, предметы личной гигиены – было все, что существовало в те годы, когда эти люди сделали осознанный и добровольный выбор – покинуть остальных людей, дабы спастись самим. Не было лишь средств теле– и радио-коммуникационной связи. Джулиан наотрез отказался от нее с самого начала. Люди не должны были смотреть на то, как гибнет мир. Как телевизор превращается в ненужные обломки человеческой цивилизации. А именно обломки от нее и остались.

Все были уверены в этом. Уверен был и Джек. Но Джек, в отличие от многих других поселенцев, имея врожденную тягу к знаниям, все же не мог не читать. В доме у него было больше книг, чем кто-либо мог себе представить. Он не поленился взять с собой как можно больше, поскольку он очень любил читать. И он любил самообразование. Он читал все: от священных писаний и учебников по физике, до современной художественной литературы. Но в понятии «современная художественная литература», слово «современная» было довольно относительным, он это понимал и принимал. Как и Марк, которому Джек прививал страсть к знаниям. Тем более, он видел, что интеллект его сына претендовал на то, чтобы уже в свои годы конкурировать в некоторых познаниях с взрослыми людьми. Он поощрял это. Но не поощрял Джулиан, как ему однажды далось заметить.

Естественно, Джулиан был рад, что мальчик умный. Но не был рад, что настолько. Особенный, словно с божьей меткой на лбу, мальчик приковывал к себе много взглядов и обращал на себя много внимания, словно не вписывался в общий свод правил, по которым жили на острове остальные. Внимание это было неоправданным, как считал пастор, но признавал, что в дальнейшем мальчик способен стать довольно важным звеном в их обществе. Главное – правильно его воспитать. Ведь мальчик, который в шесть лет знал наизусть большую часть священных писаний, внушал ему некоторое опасение.

Джек был очень рад способностям своего мальца. Он считал нужным развивать его, коль такой он особенный. Так считали остальные, смотря на его метку. Но Джек постоянно напоминал ему о том, чтобы он вел себя смиренно, как и все. Чтобы он не вел себя слишком заметно на фоне окружающих. И что удивительно, Марк со всей серьезностью относился к тем небольшим, но очень дельным требованиям отца, которые он умел понимать с первого раза. И пусть среди таких же детей, как он, Марк был явным лидером, он постоянно держал слова отца в голове и пытался не выделяться, хоть и с его пятном на лбу, и немотивированным вниманием к его пусть и маленькой, но уже личности, у него не нарочно плохо это выходило. Он был похож на магнит, притягивающий к себе верящих во второе пришествие Христа ради спасения их душ. Потому, что им хотелось поскорее стать свидетелями этого пришествия в лице одного из их потомков.

* * *

Однажды Джек взял с собой Марка на охоту. Группа состояла из нескольких мужчин, знающих, что в определенную пору года на берегу острова можно встретить, а значит и пристрелить тюленя. И пусть мужчины были не в восторге от идеи взять с собой маленького мальчика на охоту, ведь он мог обременять и сковывать их действия, Джек убедил их разрешить взять сына с собой, объясняя это тем, что хочет, чтобы мальчик учился всему с ранних лет.

Скрипя зубами, мужчины согласились, двинувшись на северный берег, чтобы затем, двигаясь на юго-восток, прочесать берег до самого перешейка. На западный берег никто никогда не ходил ввиду сложнейшего рельефа, ровно, как и за перешеек. Перейти перешеек считалось, во-первых – делом сложным, не обоснованным и опасным; во-вторых – рискованным, к тому же выражающим непослушание. Пусть местные когда-то и имели дело с белым медведем, но тот, что жил на юге острова вселял им страх, самый природный и естественный страх перед огромным и таинственным хищником, который может застать врасплох, или же прийти за ними ради мести. Сущность этого медведя была настолько же одиозной для них, как и мистической. А мистика занимала важное место в жизни местных.

С особым трепетом мужчины подходили к мысу Смерти. Так называли продолговатый, заостренный утес, выпирающий метров на сто в Бухту Смерти, возвышающийся над одноименной акваторией и ее камнями, что были внизу, метров на шестьдесят. Эти камни принимали на себя немало ударов, разбивая о себя не только рыбу и тюленей, попадавших в опасные водовороты местного течения – бухта становилась местом гибели «неверных». «Еретики», как говорил на них отец Джулиан, приговаривая к казни.

Обычно, мужчины доходили до мыса и могли еще чуть-чуть обойти его по тропе, которая в определенный момент сходила на нет, скрывала от глаз каменистый берег, теряясь в кустарниках, направляя путника в глубину острова по резкому спуску, приводящего к перешейку – крайней точке пути поселенца. Поэтому, и в этот раз, узрев, что берег сегодня пуст, охотники приняли решение не тратить время впустую и не доходить до перешейка. Бушующее, пенистое море и шквальный ветер, срывающийся с севера, гнал их назад в поселок заняться хозяйством, а не охотой.

– Нечего здесь делать! – сказал один из них и все поддержали, грустно повесив на плечи свои ружья.

– Папа, а разве мы не можем пройти еще чуть дальше? – спросил Марк, заискивающе глядя ему в лицо.

– Нет, сын, – ответил ему отец сдержанно и кратко.

– Почему?

– Потому, что не стоит.

– Но, почему?

– Нельзя, Марк! Туда мы не ходим! Ясно?

Но мальчику не было ясно. Он не понимал, почему. Так и смотрел на отца, который также потупил на него свой взор.

– Почему бы не попробовать? – спрашивал он, даже после того, как Джек сказал, что нет хорошего пути по их мнению.

Но это по их мнению. А мальчик так настаивал, словно что-то чувствовал или знал. Он смотрел на отца и ждал от него положительного ответа. Он не хотел заканчивать свое маленькое приключение, которое толком не началось, от которого он явно ожидал чего-то большего. Ему хотелось еще немножко исследовать остров. Ему было интересно. И Джек понимал это.

Кайл и Брюс – высокие худые братья-близнецы с неодобрением покосились на Джека, вынужденные приостановиться из-за него и его сына, когда все уже начали свой ход. Джек заметил, что задерживает остальных. Он присел на корточки, чтобы стать поближе с сыном, и сказал ему:

– Мы не ходим туда, Марк. Я тебе уже говорил, – заглядывая ему в глаза, и видя в них мужское понимание, но и мальчишеское разочарование.

– Что случилось, Джек? – спросил Кайл.

– Давай дойдем туда, куда можно и все! – прошептал свою просьбу мальчик.

– Не можешь обуздать своего мальчонку? Заартачился идти домой? – надменно сказал Брюс – самый резкий и критичный из мужчин, а еще, он был самым искусным охотником из всех.

Он был единственным, на ком была шуба из белого медведя. Он был лучшим в своей стихии, никто не оспаривал это. Высоким, крепким, сильным, пусть и худым как его брат-близнец, но более напористым и решительным – таким он был. Обычно он руководил охотой, при этом никого и ни к чему не принуждая. Ему доверяли безмолвно.

Джек посмотрел на него снизу вверх, затем на Марка, в его глаза, просящие, затем в глаза Брюса, наоборот, никогда ничего не просящие, а лишь ставящие перед фактом. Затем он посмотрел на Кайла и на остальных мужчин, недовольно, но молча смотрящих на него. Поднялся, подошел к ним, и сказал:

– Послушайте, мальчику очень интересно посмотреть на наш остров. Пусть уймет свой интерес раз и навсегда. Уверяю, дальше, чем нам следует, мы точно не зайдем. Он еще чуть-чуть посмотрит, и мы вернемся.