Текст книги "Богоубийство (СИ)"

Автор книги: Морган Роттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц)

В голове Марка рождалось много вопросов. Особенно много их стало, когда ему удалось припрятать блокнот Мортимера, пока все были увлечены казнью его брата. Брюс оставил Кайлу, тот супруге, а та прижала своего ребенка к себе во время апогея той сцены, бросив блокнот мимо кармана. Так он и оказался у Марка, надежно спрятавшего его в своей сокровищнице. И пусть в ней был всего лишь один единственный блокнот с записями мыслей всеобще признанного еретика Мортимера Баумана – предателя и беглеца. Но это были такие мысли, что не давали спать ищущему просвещения мальчику, оберегающего свой тайник.

Ночь. За дверью послышался знакомый скрип. Марк уже научился распознавать все бытовые звуки. Поэтому, он вовремя прятал то, чем зачитывался. Этот раз не стал исключением. Балки в полах были на его стороне. Он спрятал блокнот под подушку, и сделал вид, что так и лежит в попытках заснуть.

Комната Марка была небольшой. Впрочем, на острове не было домов с большими комнатами. Большинство из них были реконструкцией заброшенных шахтерских домиков, которые не были рассчитаны на длительное проживание здесь. Но в них были кухни, спальни, и даже туалеты. И в доме Лоуэллов присутствовало все необходимое. Письменный стол, шкафчик, тумбочка, кровать. Марк хорошо жил. И пряток в его комнате было много. Опять же, он очень дружил с балками. Словно быть плотником – его скрытый талант. А еще ему повезло с окном. Оно выходило на южную сторону, и луна отлично освещала его комнату ночью. Ночью он и старался читать, чтобы даже родной отец не знал, что он читает.

Джек решил проверить Марка. Спит ли он. Иногда он любил это делать, когда не спалось самому. Словно искал душевного успокоения в том, чтобы скрипнуть дверью, и увидеть, как сын его спит беспечным крепким сном. Но, видимо, бессонница имеет наследственный характер, как зачастую думал Джек, поскольку все чаще замечал, как редко его сын имел хороший сон. И в этот раз, открыв дверь его комнаты, он сначала глянул на луну, подсматривающую в окно, затем на Марка, и шепнул свой вопрос:

– Не спишь? – так, чтобы Люси не проснулась.

– Нет, – также шепотом ответил Марк, не став притворяться.

– Просто не спится, или о чем-то думаешь?

– Просто не спится, – ответил Марк, заметив, как отец его, видимо, решил закрыть дверь с той стороны, и тут же добавил, чтобы тот не ушел, – Погоди! – отец замер, – Думаю, – признался Марк.

Джек сделал шаг в сторону кровати Марка, и под ногой скрипнула балка, затем еще раз. Присел на кровать, Марк, приподнялся на локти.

– Я тоже, – прошептал Джек.

Марк кивнул в ответ. Почему-то, ему сейчас стало очень приятно, хотя обычно ему было легче притвориться спящим.

– Тебе луна спать не мешает? Нужно сшить шторы поплотнее, – сказал Джек, между прочим.

– Не надо. Наоборот, она меня успокаивает. Сопровождает меня. И звезды… Особенно полярная… Нет большего спокойствия, чем когда знаешь, где она, а соответственно – где ты.

Джек улыбнулся потому, что это он научил этому Марка. И он был горд в этот момент. Горд своим сыном. Он чувствовал, что его что-то тревожит этой ночью. Поэтому и он здесь – в его комнате.

– Папа, можно я задам вопрос? – спросил Марк, словно и сам почувствовал, что пора бы выказать то, что его волнует, он больше не может молчать, и лишь прощупывать.

Джек кивнул в ответ.

– Только ответь честно. Как ты думаешь, Мортимер все еще жив?

– Это и есть то, о чем ты думаешь? – без промедления спросил в ответ его отец.

Марк промолчал, словно все еще ожидал ответа. Джек понял, что так и есть. Он глянул в окно, подумав о том, что думал, наверное, и Марк. Конец зимы… Сосульки на усах… Синюшные обморожения…

– Вряд ли, – сказал он и заметил, как блестящие в темноте глаза его сына закрылись на несколько секунд. – Тебя расстроил мой ответ?

Марк будто бы обдумывал то, что хотел спросить на самом деле. И он спросил:

– Папа, почему ты пошел за Джулианом с остальными? Тогда, на большой земле?

– Отец Джулиан всегда помогал нам, – замявшись, начал говорить Джек, чувствуя некую претензию в вопросе Марка, и он понимал ее. – Послушай, сынок! Я все думал над нашим сегодняшним разговором…

– Ты о том корабле?..

– Да, послушай меня! Я… я на самом деле не знаю, была ли или есть эта война. Но мы имеем то, что имеем. И ты никогда, слышишь меня, никогда не говори на эту тему с другими. Ни о войне, ни о корабле, ни о том, почему мы здесь, и почему мы не возвращаемся на большую землю. По сути, это невозможно. И это ни к чему. Понимаешь?

– Иначе Кайл и Брюс убьют нас? – спросил Марк так, словно уже знал, что такое по-настоящему зрелый сарказм.

Как же он не любил это в своем отце – овечью покорность и последовательность, страх перед неизвестностью, взамен на желание сделать ее доступной. Умный, умелый человек, на которого стоит ровняться, тем более, что он был его отцом. Но эта черта его характера… Наверное, поэтому они и были здесь. Как и многие другие. Люди, которые похоронили себя заживо. Люди, которые умерли раньше времени.

Марку захотелось на кладбище. Посмотреть на могилы. Подумать. Сам не знал, отчего такое резкое желание возникло в нем. Возможно, потому, что себя он хотел чувствовать живым, а не обреченным. На кладбище, отчего-то, есть возможность почувствовать себя живым…

* * *

Утром поселок сильно замело. После того, как Марк поговорил с отцом, и они улеглись спать, началась вьюга, которая напугала абсолютно каждого жителя острова Спасения. Ни один человек с утра не вышел во двор. Дул сильный ветер, хоть и снега уже не было. Вполне хватало тех сугробов, что образовались за пару-тройку часов перед самым утром. Марк уже и думать не думал о походе на кладбище. Хоть эта мысль и не покидала его. Уметь удовлетворять желания в меру возможностей – вот, чему научился в тот день Марк.

Каждый день, каждое хотя бы мимолетное событие учило его. А как же он любил учиться и наблюдать за всем окружающим. За людьми, которых он все больше не любил из-за их страха перед правдой. Она была рядом. Он знал это. Как Мортимер. Как же ему хотелось, чтобы он был жив. Марку казалось, что только он мог бы его понять, втайне желая встречи с ним. Чтобы что-то изменить. Но, опять же, есть желания, и есть возможности…

Никто толком и не вышел в тот день из дому. Было так холодно и ветрено, что вьюга выдула жизнь из поселка на несколько дней.

Когда же засветило солнце, и поселок проснулся, словно радуясь вместе с ним, все вернулись к жизни, занявшись бытовыми хлопотами – кто какими. Тихая, спокойная суета поселенцев – как раз то, что и нужно было Марку. Отчасти, даже запахло весной.

– Бог услышал мои молитвы! – услышал он слова Джулиана, когда вышел во двор, после чего глянул на него нехотя.

Тот, как обычно, театрально возвел руки к небу, благодаря бога за то, что вьюга ни одной крыши не повредила, оставив дома целыми и невредимыми. При виде этого, Марку стало немного беспокойно. Он не любил попадаться Джулиану на глаза. Благо, что много людей вышли вдохнуть немножко жизни.

– Спасибо тебе, Господи! – раздался женский голос за спиной. – Я молилась нашему Господу Богу, чтобы у нас все было хорошо!..

«А я нет» – с отвращением подумал про себя Марк, с желанием поскорее скрыться с глаз своих соседей долой. Каждый занялся своим делом. Он тоже. Этой мыслью и грел себя в этот студеный день.

Кладбище было небольшим и находилось рядом с поселком чуть ниже по склону, в стороне берега, но не возле него. Все изначально согласились похоронить первого умершего именно там. Поверхность была ровной, росли деревья, да и троп к берегу хватало. Возможно, поэтому и решили на том достаточно открытом месте хоронить и других. Стоило пройти двести метров от ближайшего домика в поселке по узенькому крутому спуску, и Марк был на кладбище. Здесь даже росла чета дикой яблони, совсем низенькой, но дающей плоды к концу лета. Марк и сам неоднократно срывал яблоки, хоть Джулиан и говорил, что это плохо, попрекая его отца историей об искушении Евы, но в смысле того, что это опасно, и он может заболеть. Как-никак, разлагающиеся трупы лежат под этими деревьями, если есть в этом хоть какая-либо связь.

Марк задумчиво обошел яблони, после чего стал и повернулся, глянув в сторону поселка. Несколько домов и его крайняя улочка просматривалась сквозь голые ветви деревьев, а голоса некоторых поселенцев даже доносились до него, когда он хотел их слышать. Он отвернулся, и посмотрел на кресты. Под некоторыми из них были выложены камни. Они выглядывали из-под снега, абсолютно ровного, чистого, блестящего. Марк заметил, что здесь были только его следы. Немного потешился этой мыслью. Посмотрел на могилы, что были чуть дальше.

Всего их было чуть больше десяти. В одной из них был труп женщины, умершей в первый же год пребывания здесь. Как рассказывал Марку его отец, сгорела от высокой температуры. Затем ее супруг, спустя несколько месяцев. Через месяц – их ребенок. Видимо, все трое заболели какой-то смертельной болезнью. После этого умерла еще одна семья из двух человек. Еще через год умер старик, который был очень худым, но довольно сильным. А затем умерла дочь женщины, которая сейчас живет с Гертой в одном доме. После этого умерли еще пара-тройка человек, которых Марк уже отлично помнил. И, наконец-то, последний похороненный на этом кладбище человек – Габриэль, сын Джулиана. Было видно, как его отец постарался над тем, чтобы его могила была самой заметной здесь. Словно его смерть была напрасной, но от этого значительной. Будто бы ни одна другая смерть не является значительной…

Порой, Марку нравилось рассуждать о смерти, о ее причине, следственности, загадочности ее историй. Особенно, его привлекала история «болезни», но как думал Марк – смерти Кристофера. Ему не верилось в то, что тот сильно болеет уже на протяжении полугода. Поскольку, ровно столько его не видел никто. Брюс уже принял его почетную должность палача, сбросив со скалы уже второго неверного за это время. А все будто бы и позабыли о Кристофере. Будто бы уже никто не вопрошал про себя, что с ним.

Кладбище заставляло задумываться взрослеющего Марка. Подростка, у которого в глазах розовый цвет постепенно растворялся, превращаясь в серый. Конечно, он не хотел лицезреть мир в серых тонах. Он верил, что у мира есть и те цвета, о которых говорят, что их нет. Он понимал, для того, чтобы увидеть их, и показать эти цвета другим, нужно отважиться на подвиг. Но что он сейчас мог – двенадцатилетний, пусть и умный не по годам, но все еще не крепкий разочаровывающийся изо дня в день мальчик?

Он смотрел на могилы, смотрел на покрывающий их снег, блестящий кристалликами льда, отсвечивая лучи солнца. Ему хотелось, чтобы они поскорее стали как можно сильнее греть, чтобы снег растаял… чтобы Мортимер оказался жив. Он все думал про него. Представлял себе, как он переживал эту зиму. И эти представления были довольно болезненными. Ему больше нравилось представлять, как Мортимер соорудил плот, либо же рискнул пойти по льду на своих двоих прямо к материку. Если там есть лед. Не везде он был крепок и равномерен. Как Мортимер попал на материк. Нашел людей, которые обогрели его и приютили. Мирных, адекватных людей. Ведь, такие существовали раньше. Когда было радио, когда было телевидение. Вера в таких людей и в то, что они есть, вдохновляла Марка. Но и расстраивала…

Неужели никто из живущих на острове не думал о том же? Наверняка, думал каждый! Но, почему все так боятся демонстрировать свои мысли? Ведь они боятся...

Марк не мог найти ответы на все свои вопросы одновременно. И ему приходилось унимать их в одиночку. Лишь одиночество наглядно демонстрировало всю суть жизни. Лишь кладбище показывало ее ценность. Парадокс. Но лучше смерти ничто так не охарактеризует жизнь...

Мортимер все не покидал мыслей Марка. Словно манил его своим поступком и теми раздумьями, что изложил он в своей записной книжечке. И пусть их было немного. Марку было понятно, что размышлял он не так, как остальные. Только из-за этого и хотелось верить в успех его внезапного (даже вынужденного) предприятия, на которое он, возможно, и не отважился бы, если бы несчастье не помогло.

Многие, а точнее все, склонялись к той версии (большинство были уверены), что Мортимер мертв. Им было спокойно от этой мысли. Марк был уверен, что самому Мортимеру тоже было бы спокойней, знал бы он это. Но, вот что с этого ему? Что с того, что сам он не верит в его погибель? Он ничего не делает, и, опять же, не может, по сути. Он понимал, что еще недостаточно зрел, что неопытен, он потерпит неудачу. Перед тем, как запустить самолет в небо, его нужно не только собрать, но и испытать. Он так и не увидел хотя бы одного в небе. Значит ли это, что людей действительно нет? Или, они привели свой мир к такому краху, что больше самолеты не летают? Он видел их только в книжках…

Люди… Их должно быть более чем триста…

Марк посмотрел в сторону моря. И пусть это не была Бухта Смерти, но сейчас он подумал о ней, снова опустив свой взгляд на могилы. Он думал о том, как можно преодолеть ее могущественные, непокорные волны. Как оказаться за ней, по ту сторону не менее строптивого перешейка, который казался всем настолько непроходимым, словно добровольной смертью. Перед каждым отчаявшимся мог стать выбор: сорваться с него и полететь вниз, разбившись, или же затонуть в бухте, пытаясь переплыть ее. Что так, что так, исход один – смерть. Она движет желанием к жизни. Желанием изведать что-то новое в ней прежде, чем такая возможность не представится более.

Марк представлял себе географию острова. Он очень любил географию и был наблюдательным, отлично ориентируясь на местности. Он даже имел приблизительную карту острова у себя в голове, постоянно дополняя ее теми или иными наблюдениями. Словно картограф, он прорисовывал в своем воображении изрезанную отвесными скалами береговую линию острова, места, в которых можно преодолеть перешеек, или же миновать вихревые течения Бухты Смерти. Должен быть путь, который вывел того же Мортимера на юг острова, а затем, возможно, и на материк. Этого, конечно, Марк не знал. Он лишь мог предполагать судьбу Мортимера. Но он знал, как и многие другие, что остров не находился настолько далеко от материка, как это могло представляться. Возможно, именно поэтому все они живут на северной стороне острова, с которой не видно той полоски земли на горизонте, которая бы вызывала бы наглядное желание добраться до нее? Оказаться там…

Мортимер – отважный человек. Он не трус. Он рискнул натолкнуться на белого медведя, или, быть может, упасть со скалы. Так думал Марк, отчасти признаваясь себе, что слишком озадачен этим вопросом и слишком переживает о названном еретике. Впрочем, который держал его сознание в узде.

Тем временем, Джулиан заприметил Марка. Он шел к близнецам по крайней дорожке, от которой и спускалась тропа к кладбищу. Он задался вопросом, что делает мальчик один на кладбище, и остановился на половине пути, чтобы посмотреть. И пусть пара яблонь прикрывала Марка, но все же его силуэт был узнаваем, поскольку хорошо контрастировал на фоне снега. Смотрел на то, как мальчик, будучи повернутым к нему спиной, склонил голову, без каких-либо движений, смотрящий на могилы. Это и напугало Джулиана. Потому, что когда он посмотрел чуть дальше, присмотревшись, он увидел огромного белого медведя, которого пока что не видел Марк, судя по всему. И, скорее всего, он уже не успеет убежать…

Джулиана охватила паника. Но и желание применить действия, Как можно скорее. Он посмотрел в сторону дома близнецов. Они как раз отворяли дверь, выходя из своего дома. У одного из них было ружье. Джулиан понял, что нельзя терять и секунды. Нужно скорее поторопить их, подозвать. Они еще могут что-то сделать. Он стал махать им рукой, чтобы те заметили его.

Когда же Марк заметил медведя, то и сам понял, что нельзя позволять себе лишних движений. Он и не мог, потому что его сковал страх. Он смотрел ему в здоровенную, изжелтевшую морду убийцы, медленно и спокойно шедшего в его сторону. Видел ли его медведь? Скорее всего, да, как подумал Марк. Поскольку, он должен был учуять его запах и запах людей с расстояния многих километров. Голоден ли он настолько, чтобы сейчас напасть на него? Вот в чем вопрос. А даже если и не голоден, самец из ревности к территории, просто растерзает человека – злейшего врага его. Марк понимал, что смотрит в глаза смерти и вряд ли она помилует его. Не так давно он рассуждал о жажде к жизни…

Между ними было не более пятидесяти метров. Как он не заметил медведя раньше? Видимо, не так то легко заприметить его – такого огромного, но сливающегося со снегом. Марк винил себя за не осторожность. Он должен был привыкнуть к тому, что живя на этом острове, всегда нужно смотреть в оба. Теперь же он был лицом к лицу с медведем. Такого никому не пожелаешь… Он не был готовым умереть…

Марка начало трусить от страха. Его зубы зацокотали. Он старался сомкнуть рот так, чтобы не показать их медведю, он мог бы воспринять это как вызов. Он опустил голову еще ниже. Так ему говорил делать отец при встрече с медведем. Он должен был показать свою покорность. Признать медведя главным. Он старался вспомнить каждую деталь в том поведении, которое он должен был продемонстрировать медведю, тем самым повысив шансы на лояльность полярного хищника. Но в таком состоянии ему очень сложно было думать по существу. Он призывал к себе отца. Дух Марка дрожал вместе с его телом. При виде этой морды, не показывающей эмоций, что само по себе страшно. Ты никогда не знаешь, что у медведя на уме, поскольку у него нет оскала. Он может напасть внезапно. И догонит, если Марк все же отважится на попытку убежать от него. Собьет его с ног одним махом, применив лишь малую часть той мощи своей грандиозной комплекции. И воткнет в него свои длинные когти, которые разрежут его плоть в долю секунды. И укусит его за голову, или за шею, и будет сдавливать свои челюсти постепенно, трепая его, еще живого, из стороны в сторону. И тогда он сам захочет, чтобы смерть поскорее наступила. Настолько это представлялось ему сейчас. Бежать не вариант… Запугать самца – тем более… Его сердце бешено билось…

Медведь был очень близко. Уже настолько, что Марку могло бы показаться, что он дотянется до него рукой при желании. А тот, нюхал воздух, шевеля своим подвижным длинным черным носом из стороны в сторону, словно познавал среду, в которой оказался, и человека, встретившегося ему на пути. Решил начать обходить тот небольшой кустик, который засел между ним и Марком, по сути, никак не защищающий его от медведя. Тот легко мог пройти сквозь него своим массивным туловищем. Но, видимо, он решил затянуть со своим решением, и не делать бросок, тщательно изучая человеческий запах.

У Марка болело в груди. Его разрывало изнутри на меленькие кусочки. Нет ничего хуже, чем ожидание смерти, которая вот-вот наступит… Что же делать? Он признавал, что он бессилен, и лишь надеялся на чудо. Должно же оно существовать. Медведь может пройти мимо. Может появиться второй самец, и они сойдутся в схватке, а у Марка появится возможность убежать. К сожалению, наивная надежда – это единственное, чем мог питать себя Марк сейчас. Даже воздух потяжелел для него, настолько сложно ему стало дышать. Его следы… они такие огромные! Наверное, такого медведя еще нужно было поискать. Возможно, это он – белый дьявол? Тот самый медведь, о котором говорил Джулиан, если он не выдумал его…

Марк попытался сделать маленький шажок назад. Постарался сделать это так плавно и незаметно для медведя, что практически и не отшагнул. Вдруг, он заметит, и бросится. Все время он склонял голову вниз, смотря на снег под ногами. Нельзя смотреть на медведя. Нельзя…

– Кайл! Брюс! – зазывал к себе Джулиан, – Быстрее! – поторапливал он их, чтобы те поняли, что они нужны как можно скорее, без промедления.

– Что? Что случилось? – вопрошали они, глядя на испуганное лицо Джулиана.

– Смотрите! Смотрите! – показывал он в сторону кладбища. – Скорее! Его нужно спасти!

Кайл и Брюс посмотрели правее и увидели на кладбище огромного самца белого медведя, выхаживающего возле мальчика, которого все отлично знали. Возможно, они и знали этого медведя, но не видели его до этого времени. Огромный медведь, о котором, видимо, все и говорили. Который вселял в них ужас, даже не показываясь. Теперь он здесь. Он в нескольких метрах от мальчика. А они, даже находясь вдали, и то испытывали самые противоречивые чувства по отношению к нему. Этот медведь легко мог дотянуть до трех с половиной метров в росте, если бы стал на задние лапы. Нужно действовать!

Даже такие решительные люди, как эти близнецы, и то были повергнуты в ступор и впечатлены зрелищем. Что говорить о Марке, который только и надеялся на то, что медведь попросту не захочет что-либо делать с ним. Что вмешаются какие-либо силы извне. Тот редкий момент, в который человек готов принять и поверить в любое чудо, лишь бы оно свершилось.

– Это твой остров. И ты на нем хозяин, – шептал Марк, надеясь, что медведь поймет его моральный посыл, хоть и не чаял надежды в том, что это не разозлит его, – Ты главный, – продолжал он, замечая, что медведь явно медлит.

Возможно, он действительно чувствовал страх и смирение человека перед ним стоящего. И не чувствовал агрессию, либо угрозу с его стороны. Все могло быть. Щуплый ребенок вряд ли бы мог составить ему угрозу. Составить его меню на сегодняшний день он мог бы куда успешнее.

Он знал людей. Марк понял это. Медведь показывал это всем своим неизменно неспешным и спокойным видом, словно изводил мальчика этим. Словно хотел нанюхаться и наиграться. Вот только, что потом?

– Скорее! Стреляйте в эту тварь! – кричал на близнецов святой отец. – Он сейчас раскромсает его! Стреляйте прямо отсюда! Нет времени сближать расстояние!

Брюс понимал, что стрелять с ружья на такое расстояние, при том, что мальчик с медведем находятся очень близко друг к другу, весьма рискованно. Можно было задеть Марка. Но иного выбора не было. Выстрел как минимум давал шанс на его спасение, на то, что медведь испугается его, как минимум, или станет тяжело раненным, что было бы наиболее приемлемым исходом, учитывая ситуацию.

Брюс увидел, как медведь заревел. Его голос донесся до них. У Марка сердце ушло в пятки в этот момент.

– Нечего ждать! – выкрикнул Кайл. – Стреляй!

Марк сделал шаг назад от испуга, и упал. В этот момент он подумал, что умрет. Медведь увидел свое превосходство и решил сделать рывок в его сторону. Всего лишь два маха лапами, и он уже навис над ним.

Брюс взвалил ружье на плечо и сказал:

– Черт побери! Слишком далеко!

– Все равно! Живее, Брюс! – нервно закричал Кайл, наблюдая за тем, как медведь наступил на грудную клетку Марка перед укусом, видимо, решив прижать его к земле.

Он уже впил в него свои когти. Еще секунда, и в мальчике будут его огромные клыки.

– Стреляй! – скомандовал Джулиан, с оцепенением.

Тоже самое творилось и с пальцем Брюса, лежавшим на курке. Но он нажал на него, поскольку все равно не было в поселке человека более решительного и меткого, чем он. В воздухе раздался звук выстрела, разлетевшийся эхом по окрестностям.

Медведь лишь дернулся, видимо, чтобы понять причину этого звука, сильно ударившего по его слуху. Это лишь дало Марку еще несколько секунд. Он не убрал с него своей лапы, совершенно не испугавшись. Марк же стал задыхаться, все больше желая скорой смерти, видимо, потому что ему хотелось избавиться не от страха, а от боли.

– Слишком далеко! Ружье дробовое! – с досадой сказал Брюс, понимая, что на такое расстояние дробь еле долетит и, возможно, даже не сможет серьезно поранить толстокожего медведя.

Он перезарядил его и прицелился снова. Выстрел.

– Есть! – выкрикнул Кайл, порадовавшись за меткий выстрел своего брата.

Брюс молча наблюдал реакцию медведя, внимательно, раздумывая над тем, куда же попал. Насколько понял, в холку. Там начал появляться кровавый след. Медведя это разъярило, но отвлекло от Марка, который был на издохах, весь в крови. Медведь успел прикусить его за голову как раз в тот момент, в который и влетела в него дробь. Тем не менее, у Марка появился шанс. Медведь даже убрал с него свою массивную лапу, которой сильно раздер ему грудь и плечо. Он также стал чувствовать боль. Брюс решил прицелиться еще раз. Но медведь, словно почувствовав, что ему может прилететь, резко дернулся в сторону берега, преодолел бугор, и скрылся за ним за несколько секунд. Брюс лишь успел провести его своим прицелом, решив не тратить патроны зря. Уже не попадет. Он опустил ружье, пусть и не был достаточно доволен таким исходом. Ведь он целился в голову, не смотря на риск, попасть в голову Марка…

– Скорее, к нему! – скомандовал Джулиан.

Мужчины поспешили спуститься по тропе к Марку. Бежали, как могли. Торопились к лежащему на спине мальчику, который замер между жизнью и смертью, смотря на небо, и чувствуя, как боль его немеет, пропадает, нагнетает темноту в глазах, которая начинает поглощать это небо. Он даже не мог подумать или воспротивиться этому. Что-то пожелать. Принять мысль…

Его кровь стекала из виска, из шеи, из плеча. Он слышал хруст снега под чьими-то ногами. Почему-то, понял, что это люди. Но больше ничего понять так и не успел…

В глазах Марка резко стало темно…

Стефан Полански

Сентябрь, 1985 г.

X

Как только Стефан оказался на Сардинии, он сразу понял, почему Анне так нравилось проводить здесь свой день рождения. Он не знал наверняка, но почему-то сразу подумал, что первая половина сентября – золотая пора на этом острове. Об этом говорило все: в меру заполненные пляжи, в меру жаркая температура. А город… Кальяри поразил его с первого взгляда. Вживую Стефан никогда не видел провинциальных южных городов Европы. Теперь он понимал весь тот эстетизм, с которым вкушают свое пребывание в южной Европе разного рода богачи. Вот, только он не был одним из них. Собственно, это было единственным, что удручало его. Все эти живописные холмы, прозрачнейшая вода Средиземного моря, вымощенные улочки, воздух – все за счет женщины, которую он почти не знал.

Думая о ней, Стефан понимал, что даже ее родина не сравнится с ней – такой прекрасной, противоречивой, и загадочной, способной сотворить множество сюрпризов. Стоило ли сопротивляться этому, если делать это было практически бесполезно? Стефан уже был здесь. Было поздно что-либо менять. И как ему представлялось – невозможно. Он все задавал себе вопрос, почему он согласился?

Еще вчера он почувствовал некое дежавю. Оно возвращало его на перрон Омахи, на котором он ожидал ее. Также безынициативно, словно просто нужно было исполнить свою часть работы. И тут же вспоминал, что Анне также нужно было исполнить часть своей. Возможно, она всего лишь играет, и ему ничего другого не остается, как принять ее условия игры и ее правила. Вот только, какова цена победы? И что вообще будет считаться победой для него? Иногда он сам не понимал себя и природу своих вопросов, большую часть которых он считал глупыми, нелепыми, излишними. Теперь же он прибыл с чемоданами в другую страну, теперь его должны были принимать, обхаживать. И что заметил Стефан, сделано это было намного лучше для него, чем им самим в Белвью. Кинул камень в свой же огород.

Во-первых, он сошел с трапа самолета. Когда же он вышел из аэропорта, во-вторых, то тут же увидел не автомобиль… карету! Самую настоящую карету с ивозчиком и пятеркой белых лошадей. Он бы и не подумал, что это для него, если бы ивозчик не ожидал с табличкой в руках с его именем. Опять же, дежавю…

«Что это? Серьезно?» – спросил себя Стефан, увидев все это. Оказалось, что да. Видимо, ивозчик идентифицировал его, то ли по фото, то ли по описанию, то ли еще как-то (например, по его характерному родимому пятну, как это зачастую делали другие, проще всего), тут же узнав Стефана, и обратившись к нему:

– Прошу прощения! Я полагаю, вы Стефанио Полански? – с ярко выраженным итальянским акцентом, но с таким добродушным и милым голосом, полным жизни и энергии, а также такой широкой улыбкой под красивыми густыми усами.

– Стефанио… – повторил Стефан, заметно сменив свою растерянность и удрученность на небольшое веселье, – Да, это я. Я – Стефан Полански, – весело произнес он.

– Chiedo scusa, signore! Прошу прощения! Рад познакомиться с вами! Прошу вас, присаживайтесь в карету! Карета подана, сеньор! Позвольте забрать у вас чемоданы! – сказал ивозчик, и без промедления вырвал, но мягко, из рук Стефана его чемоданы, чтобы уложить их в багажник кареты.

Стефан с легкостью отдал ему свои чемоданы, поскольку был приятно удивлен, будучи повергнутым в мимолетный моральный ступор. Он не верил тому, что сейчас с ним происходило. Повозка… лошади… Это какой-то розыгрыш? Он задумчиво сел в карету, наблюдая за тем, как ивозчик, представившись, и извинившись за то, что не сделал этого раньше, сел на свое место и сказал «но!», а лошади тронули с места, что он почувствовал резким, но не сильным движением, опрокинувшим его на спинку, обитую бежевым шелком.

Из шелка была и занавеска, которую Стефан отодвинул, чтобы посмотреть на улицу. Сначала одну, затем другую. Они постепенно сменялись, вовсе неспешно, а плавно, но часто. Точно он не видел на них иных повозок, из чего сделал вывод, что все же здесь не принято простым смертным разъезжать на каретах. Наверняка, Анна позаботилась о нем, зная о его фобии, хоть Стефан и не желал льстить себе подобными мыслями. А приходилось. Ему становилось все более неловко от такого отношения женщины к нему, тем более, с той социальной пропастью, что была между ними, как думал он, до сих пор не веря в истинность всего происходящего. Он не представлял себе, чем может отблагодарить ее в таком случае. А о подарке и вовсе боялся подумать, поскольку идей у него не было. Он уже чувствовал себя в долгу перед ней до самой смерти. Ввязался же в такое… У такой женщины, как Анна есть все. И даже если ему удастся выведать, чего же ей не хватает в этой жизни, хотя бы немного, то вряд ли он сможет ей дать это. А зачем ей мужчина, который не может ей дать того, что она хочет? К тому же, он и представить боялся, что может хотеть такая женщина.

Наверняка, понять духовность такой женщины нелегко, он признавал это каждую секунду. Стефан ловил себя на мысли, что совершенно не знает Анну. Те данные и противоречивые факты, что дал о ней покойный Робинсон мало раскрывали ее личность. А Стефану сейчас больше всего хотелось понять ее психологически. Как же Стефан порой не любил эту чертову психологию. Именно в жизни. В книгах она ему нравилась намного больше. Например, пытаясь понять мотивы этой женщины, Стефан мог легко построить вывод о том, что у них с Анной на лицо все признаки романа, на самом старте, причем морганатического. Она старше его как минимум на десять лет, хоть по виду и не скажешь, она бочаге его раз в десять, если не в сто. Что он здесь делает? Естественно, современное общество уже менее традиционно и критично относится к подобному роду вещам и обстоятельствам. Но также современное общество надменно и цинично, как бы ни бежало и не менялось время. Исходя из этого, как бы Стефан не признавал большинство психосоциальных стереотипов, он все равно подвергался их влиянию, пусть даже косвенному, против своей же воли, как это происходит и с остальными людьми. Это выше тебя. И с этим нет смысла бороться. Возможно, и сейчас было то обстоятельство, которое ему и нужно было лишь принять. По-иному Стефан не мог объясниться перед самим собой.