Текст книги "Богоубийство (СИ)"

Автор книги: Морган Роттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц)

Теперь же, когда в университете Белвью должна была пройти научная конференция, не касающаяся тем бизнеса, менеджмента или технологий, а касающаяся (как считал сам Стефан) более важной темы – личности и духовности индивидуума, от знания и умения применения которой зависит успешность обмена информацией между разными народами и культурами с целью построения взаимовыгодных отношений, движущих человеческим миром в целом – он был рад. Он не показывал этого. Рад он был сдержанно, но с торжеством внутри. Ведь, опять же, на международном уровне конференции на такие темы в университете Белвью никогда не проводились. И он уже считал это маленькой победой.

Несомненно, целиком и полностью это было заслугой Клайва Робинсона – заведующего кафедрой философии и социологии – крестного отца в научной деятельности Стефана Полански и Льюиса Берга. И пусть Льюис иронизировал то, что этот уважаемый всеми человек повлиял на его жизненный выбор, но этих двух парней он в каком-то месте своей души действительно любил, хоть и своеобразно, помня их еще студентами, не забывая помогать им важным советом.

Будучи довольно эксцентричным лысым стариком с вагоном заболеваний (начиная с геморроя и трещин в прямой кишке, и заканчивая хроническим бронхитом), он очень любил шутить над своими подопечными. Особенно над «вечным студентом» Льюисом, уважающего его меньше всех, что не было секретом ни для кого, включая Робинсона.

– Как думаешь, сколько этому пеньку еще осталось? – спросил Льюис у Стефана, пока они были одни на кафедре.

– Ты нормальный? – спросил его Стефан в ответ.

Льюис подбрасывал вверх красный резиновый мячик, похожий на теннисный, но помягче. Отвлекаясь на это бессмысленное занятие, он, с закинутыми на стол ногами, продолжал общение со своим другом, сидящим у противоположной стены:

– Я не в том смысле.

– Я понял. Но все же.

– Что такой серьезный? Так сильно ударился?

– Достаточно. Ты мне вот, что скажи. Наш разговор в баре… Ну, когда мы… – пытался объяснить Стефан.

– Когда я тебе предлагал пойти с девчонками познакомиться?

– Нет-нет! Ты мне еще сказал тогда, мол, Стефан, скажи мне как философ. Или что-то в этом роде…

Льюис приостановил свое занятие, задумавшись на несколько секунд.

– Ну, ты еще что-то хотел узнать, но мы резко перескочили с темы на тему. А вот потом уже ты предложил мне пойти познакомиться с девчонками. И, в общем…

Льюис озадаченно почесал за ухом и сказал:

– Я думаю, что не помню…

– Ладно. Проехали, – махнул рукой Стефан.

– Полностью согласен, – сказал Льюис, снова начав подбрасывать мяч. – Тоже мне… пьяный разговор решил вспомнить! Идешь в воскресенье со старушками тусить?

– А… ты про миссис Трефан?

Льюис сделался заметно веселее.

– Я всего несколько раз приходил к ней на чай!

– Кончай заламывать! – громко начав смеяться, сказал Льюис.

– А что? – с недоумением спросил Стефан.

– Нет-нет. Ничего. Правда. Ты не думай, ничего зазорного я в этом моменте не усмотрел. Просто твоя соседка, которая уже спит в обнимку со смертью, приглашает тебя на пирог. Это, конечно… – не тая улыбки, тянул Льюис.

– Не трави! – с иронией сказал Стефан. – Шутник.

– Ладно, ладно.

– Я серьезно.

– Хорошо.

Но Льюис все равно выглядел насмехающимся, пусть и сдерживающим свой порыв веселого настроения.

– Хорошо, – еще раз повторил он. – Я лишь хотел сказать, что старому пердуну надо валить на пенсию. Самый раз, провести эту конференцию, чтобы потешить свое самолюбие, угомониться, накормить досыта свое эго, и свалить на пенсию этим летом.

И как только Льюис сказал это, тут же отворилась дверь, и вошел Робинсон. Вошел тише, чем открылась дверь. И Льюис, едва успел опустить ноги со стола, выронив опускающийся в руку мяч, который покатился по полу, и закатился прямо под стол заведующего кафедрой, находившийся в центре комнаты. Льюис не знал, увидел ли все это Клайв, но тот сказал уже с привычным сарказмом в голосе – низковатом, хрипловатом, но не лишенном жизненных сил, пусть и пассивных:

– Льюис, тебе не кажется странным, что обычно столы пахнут столами, но твой пахнет обувью с китайского рынка, которую перемеряли десятки мужиков с вонючими носками, прежде чем ты ее купил?

Стефан постарался не засмеяться вслух. Льюис же заметил, что его «пердун» сегодня, как и во многие другие дни, был в шикарном ударе. Он не знал почему, но при нем, он тут же выравнивал осанку и вел себя смирно, в основном стараясь слушать его и не перебивать. Наверное, лишь бы он не дал Робинсону лишний повод подшутить над ним в свойственном ему стиле. Как же он это не любил. Порой не знал, что больше: шутки Робинсона, или же моральную невозможность ответить ему тем же, ввиду служебной субординации.

Старик не спеша, с опущенными веками (словно спал на ходу) зашагал к своему столу, после чего сел за него со вздохом. Парни переглянулись. Клайв протянул ноги, и парни глянули под его стол. Мяч он не задел. Но тот был совсем рядом с ногой.

– У кого какие планы на пятницу, позвольте спросить? – не поднимая глаз, спросил Клайв.

– То есть, завтра? – переспросил Льюис.

– То есть, сегодня! Ты что, живешь по древнему календарю Майя? – с серьезным видом сказал Клайв. – Конечно, завтра!

Льюис еще раз понял, что ему лучше молчать. Впрочем, сказал Стефан:

– Я собираюсь навестить могилу супруги.

Клайв кивнул головой со сдержанным видом, затем он поднял глаза, и посмотрел на Льюиса. Тот чуть оробел от каменного взгляда Робинсона, вопрошавшего:

– Ну, а ты? – прицокнув языком так, словно раскусил кислую ягоду.

– А я… – растерянно стал придумывать Льюис, что сразу и заметил Клайв.

– А ты, Льюис, завтра поедешь за баннерами для конференции.

– Я? Нет!

– Ты! Да! У тебя завтра пять пар. Вот, после пятой и поедешь. Самое время будет. Я не хочу тянуть с этим. Ты мальчик уже взрослый, крепкий. Дотянешь материалы для стендов. Запрешь в кладовке до тех пор, пока я не скажу тебе достать их оттуда. Ты все понял?

– Мистер Робинсон, позвольте поинтересоваться. А лаборант нам для чего? Люси, она ведь… – сказал Льюис с показательным негодованием. – Этим делом может заняться лаборант, а не преподаватель!

– Хм… Люси девушка молодая. Женщина! – подчеркнуто сказал Клайв.

– С каких это пор вы стали сексистом? Извините за прямой вопрос, – торжествующе сказал Льюис.

– С тех пор как ты, мой милый мальчик, стал женоненавистником! – чуть напористее сказал Робинсон.

– То есть? – спросил Льюис, уже чувствуя неладное.

– То есть, Люси завтра имеет полное право уйти пораньше с работы к своему молодому человеку, который подарит ей букет цветов, поднимет на руки, поцелует в шею и поздравит с международным женским днем, несмотря на то, что ты не считаешь это праздником. Ей должно будет все равно, пойдешь ты за баннерами или нет, потому что она будет освобождена. Ты все понял?

– Понял, понял… – почувствовав себя остолопом, проговорил Льюис, желая, чтобы Робинсон как можно быстрее остановился.

– Надо же тебе хоть как-то принять участие в этой грандиозной конференции или нет, – подчеркнуто сказал заведующий кафедрой.

Льюис не стал говорить больше, чем следовало. Просто заставил себя промолчать. Особенно, когда увидел, как Робинсон прикоснулся носком ботинка к мячу, который чуть сдвинулся с места. Клайв не заметил этого. Стефан решил поговорить с ним:

– Кстати, какая важная персона пребудет к нам из Болоньи, позвольте поинтересоваться еще раз? Запамятовал, уж простите!

Клайву польстил этот вопрос. Это стало видно по тому, как он фривольно умостился, облокотившись на спинку кожаного кресла, чуть растянувшись в улыбке.

– Черт ее знает. Некая Анна Роккафорте. Вроде известный человек у себя на родине. Прекрасный меценат, инвестор… – с чуть замечтавшимся взглядом сказал Клайв.

Парни смотрели на него и видели отвагу. Неадекватную (но зрелую) смелость пригласить такого человека, и свойственный только ему талант добиться положительного результата там, где его бы и не ждали – в тридцатитысячном городке посреди кукурузного поля, о котором не каждый пятый слышал в соседнем штате, не то, чтобы за океаном – в Болонье.

– …Я лишь знаю, что она какая-то шишка в Италии. Состоятельная дама. Чья-то бывшая жена. В парламенте Италии многих знает. Наука ей не безразлична. Занимается развитием культуры. Причем, не только итальянской. В общем, вы понимаете всю важность ее самой и ее визита. А остальное, я думаю, вы узнаете при встрече с ней, – говорил Клайв, решив сделать более загадочный вид в конце, – Если повезет, – тут же дав понять, что шутит, резко засмеявшись; он закашлял, покраснев как резиновый мячик Льюиса, с которым тот сравнил его в этот момент и улыбнулся, посмотрев на Стефана.

Его друг сдержался, задумавшись над словами старика.

II

В этот день в большинстве стран мира мужчины дарят женщинам цветы в знак любви и признательности. Стефан же возлагал цветы своей женщине, навещая ее могилу не только в международный день женщин, но и в день смерти любимой.

Неизменно это были красные розы – любимые цветы Мерилу Олсен, ставшей Полански за несколько месяцев до своей смерти.

8 марта 1979 года. До сих пор Стефан не мог спокойно смотреть на эту дату, вырезанную на ее памятнике. Каждый раз, приходя сюда, он вспоминал этот день и без этого.

Тогда было так же холодно и зыбко, как и сегодня. Такой же ясный день после холодной ночи. Стефан и Мерилу решили отправиться к родителям Стефана, живущим в соседнем штате – в горной местности с множеством серпантинов. Они не виделись с тех пор, как узнали, что Мерилу беременна. Пару дней назад Стефану исполнилось двадцать три года, и мать позвала его к себе на уикенд. Хотела, чтобы все побывали в обществе друг друга – в кругу семьи, поговорить о будущем, наконец, о перспективах, о том, что делать дальше. Дорога обещала быть длинной и скользкой. Стефан был далеко не лучшим водителем (пусть даже довольно аккуратным и осмотрительным), но Ford Capri 1969 года, доставшийся ему от отца, уставшему на нем ездить, не внушал ему доверия и уверенности в собственных руках. Поэтому, у него была привычка все тщательно проверять перед выездом на долгую дорогу: масло, тормоза, покрышки. Он с большой неохотой принимал мысль о поездке к родителям. Особенно после последней встречи с ними. Если бы не Мерилу, которая настаивала на том, что с родителями нужно поддерживать связь, несмотря ни на что, то Стефан, скорее всего, отказался бы сесть с ней в машину тем днем.

Стефан редко отказывал Мерилу. Ведь в свое время она не отказала ему, полюбив его таким, какой он есть: принципиального и недоверчивого ко всему интеллектуала, скорее думающего, нежели чувствующего, еще и с этим пятном на виске. А оно, как всегда говорила ему Мерилу, наоборот, отличало и выделяло его на фоне других парней, привлекая, а не отталкивая лично ее. А он полностью влюбился в нее и доверил ей свое сердце, пусть и не сразу, но преданно начав смотреть в ее черные глаза, все больше пленяясь ее милой улыбкой. Только у нее получалось так мило улыбаться, как думал Стефан.

Она носила его ребенка под сердцем вот уже как семь месяцев. А он неистово оберегал и опекал их обоих все это время. Живя душа в душу, они отлично понимали друг друга и во многом сходились во мнениях. Например, в том, что не хотят заранее знать пол ребенка, придумывать ему имя, представлять, в какую школу он пойдет, и к какой профессии они будут подталкивать его в будущем. Единственное, в чем не сходились их мнения, так это в том, крестить ли его.

Стефан был категорически против крещения детей, несмотря на то, что Мерилу этого хотела бы, поскольку сама была католичкой. Он считал этот ритуал противоестественным, навязанным, далеко не обязательным, и даже принуждающим к вере. Не правильно решать за ребенка его веру, крестив его от страха того, что он вдруг не попадет в рай. Когда он станет зрелой личностью, он сам для себя решит – креститься ему или нет. Это сознательный выбор, а не выбор родителей. Это очень не этично и не морально – выбирать за человека принадлежность к той или иной церкви. Это неправильно. Так считал Стефан. Таково было его личное мнение. И это было единственным, что Мерилу не могла принять до конца, что, впрочем, не расшатывало их отношения на протяжении четырех лет.

Все такие же вчерашние студенты, но опередившие сверстников в плане семейной жизни. Стефан поступил в аспирантуру, мотаясь из Белвью в Нью-Йорк и наоборот. Большое Яблоко обязывало его к подвижности мыслей и действий. Мерилу любила его ум и была лучшей компанией, практически везде и всегда будучи со своим любимым. А тот все делал для нее. И даже мотор он зажигал ради нее, пусть и представлял себе дорогу к родителям в тонах серых и мучительных, пленяясь ее улыбкой, не уставая повторять:

– Я переживаю за тебя, милая. Дорога выглядит опасной. Может быть, ты сядешь на заднее сиденье?

А Мерилу не уставала ему отвечать:

– Мне будет скучно на заднем сидении, – отказывая чуть ли ни в единственном из того, в чем могла отказать своему супругу.

Тот принял позицию любимой, и они тронулись в долгую дорогу, которая была веселой и чумной. Настроение было хорошим. Мерилу создавала его. А Стефан, принимая это настроение, пытался закрепить его джазом, подкручивая радио в поисках своей любимой волны. Нет, диско! Мерилу настаивала на диско. Не то, что бы Стефан его не любил. Ему приходилось, раз Мерилу любила диско. Но эти постоянные прокручивания радио настолько весело отвлекали их, что они и не заметили, как бак стал резко пустеть.

– Странно, – сказал Стефан, глянув на стрелку, близившуюся к нулю. – Я же хорошо его залил, до города хватило бы, там бы подзаправились. Хм…

До города оставалось не меньше двухсот километров. А им хотя бы двадцать протянуть. Стефан решил свернуть на обочину и остановить автомобиль, чтобы подумать. Он не умел думать за рулем. Думал, что может растеряться и потерять контроль.

– И что будем делать? Канистры у нас нет… – с недоумением сказала Мерилу, подняв на него глаза.

Стефан открыл бардачок, и достал оттуда карту. Внимательно изучая ее, он сказал:

– Если не ошибаюсь, километров через десять есть развилка, и если мы свернем направо, а не поедем прямо, то спустимся с этой дороги и упремся в заправку. На карте она обозначена как кафе, – показывая пальцем, объяснял Стефан, но Мерилу в нее даже не смотрела, поскольку не разбиралась в картах. – Нужно ехать туда.

– Ты уверен, что нам не хватит до города? Нам такой крюк придется сделать…

– Конечно, уверен, – твердо сказал Стефан, открыв дверь автомобиля.

– Ты куда? – спросила Мерилу, – Я с тобой! – расстегнув ремень безопасности и выйдя наружу.

– Мне нужно сориентироваться и осмотреться, там ли мы, где я предполагаю, – выйдя из автомобиля, сказал Стефан. – Тебе не стоит выходить!

– Нет, я с тобой! – настояла Мерилу.

Стефан чуть не поскользнулся.

– Здесь скользко! Не выходи, я говорю! Слышишь меня? Можешь упасть!

Но Мерилу его не послушалась.

– У меня ноги затекли. Мы едем почти целый день. И уже смеркает. А мы все еще не доехали, – немного недовольным голосом сказала Мерилу, выйдя из машины.

– Ладно, – смиренным голосом сказал Стефан, обойдя автомобиль, чтобы стать поближе к Мерилу на случай, если ее придется поддержать.

Его решение оказалось верным. Ведь как только он подошел к ней, ее ноги тут же заерзали по поверхности, и он схватил ее за локоть, предотвратив падение.

– Черт, Мерилу! – резко высказался он, – Я же говорил, что асфальт подмерз, он скользкий. Давай в машину! – командным тоном сказал он. – И никакого переднего сиденья!

В этот раз Мерилу покорно послушалась его. Уж очень убедительным и даже немного рассерженным послышался ей голос Стефана. Он оглянулся вокруг, посмотрел на карту, и начал говорить Мерилу, как только сел в машину:

– В общем, заправка рядом. Да, придется дать небольшой крюк. Но иначе мы просто не доедем, – он посмотрел в зеркало заднего вида, поймав взгляд Мерилу, смиренный и застенчивый, – По-другому никак, родная! – чуть мягче сказал он, а далее совсем мягко. – Просто пойми меня, я тебя очень люблю! И очень беспокоюсь!

На лице Мерилу появилась ее фирменная улыбка, которую и хотел увидеть Стефан. Он добавил:

– Ты самое ценное, что у меня есть, – зажег мотор, но взгляда не оторвал, пока Мерилу не сказала ему, что любит его, а он не сказал ей. – Обещаю, через три часа мы будем на месте, будем есть за столом мамин мясной пирог и запеченный картофель.

– И зефир! – радостно выкрикнула Мерилу.

– И зефир! – рассмеявшись, повторил Стефан, нажав педаль газа.

Повернув на нужную дорогу, Стефан повел автомобиль к заправке, которая была сразу на конце резкого спуска, довольно опасного и крутого. Впрочем, такое близкое расположение заправки к крутому повороту с этого спуска делало опасной и ее. Стефан хотел поскорее заправиться здесь и уехать – настолько это место не нравилось ему. Находясь в глубине, оно было мрачноватым, как темное солнце, почти спрятавшееся за горы.

«Дорога. Это не только приключения на мозолистую жопу, но и балансировка между жизнью и смертью» – подумалось Стефану в этот момент, созерцающему скользкий спуск в мрачных сумерках, сопровождаемый звуком слабого сцепления покрышек с асфальтом.

Он медленно и аккуратно подъехал к заправке, остановив машину у самой крайней бензоколонки, возле которой стоял молодой парень, вставивший ручку в бензобак. Когда Стефан увидел, сколько стоит здешний бензин, его кишечник нервно завертелся, создав излишнюю подвижность в брюшной полости, и надавив на пятую точку. Стефан ожидал, что бензин здесь будет подороже, чем на трассах, но то, что его прихватит… Он неловко себя чувствовал, когда посмотрел на Мерилу и сказал ей, что пойдет в уборную придорожного кафе. Она попросила его купить воды, оставшись сидеть в машине.

Обычно беременным часто хочется в туалет по-маленькому. Но с Мерилу было все немного по-другому. Она могла за весь день не захотеть, а Стефан мог захотеть по-большому раза два. Она привыкла к этому больше, чем к онемевшим ногам и затекающим коленям, пока была в дороге. Это ее раздражало куда больше вопросов туалета.

Она посмотрела вслед своему супругу, скрывшемуся за дверью скромной забегаловки, которая не понравилась ей еще тогда, когда она о ней еще и не знала, когда Стефан сказал ей, что им придется заехать сюда. Ей не нравилась идея, пусть и безвыходная, завернуть сюда, не нравилось это место, этот нависающий над ними крутой и скользкий спуск. Она даже была готова принять мысль о том, чтобы застрять посреди дороги и попросить у кого-нибудь из проезжающих отлить бензина до города, дать им денег за это. Что угодно, лишь бы не быть сейчас здесь. Какая-то необъяснимая тревога образовалась у нее под сердцем.

Ей показалось, что Стефана нет довольно долго. И Мерилу почувствовала себя совсем плохо. То ли от мыслей. То ли от долгой дороги. Но она почувствовала, как внутри нее стало подниматься что-то и подпирать горло – наверное, рвота. Ее сейчас стошнит.

Увидев, что ее мужа до сих пор нет, Мерилу приняла решение самостоятельно выйти из машины. Оператор бензоколонки заметил, как плохо она выглядит, и, продолжая заправлять машину, спросил:

– Вы в порядке, мисс? – с тревогой наблюдая за тем, как беременная женщина шагает по скользкому асфальту, держась за живот.

– Да, все хорошо. Меня всего лишь тошнит. Не обращайте внимания, – сказала Мерилу так, лишь бы он ее не тревожил.

Юноша с пониманием кивнул в ответ, молча сопроводив Мерилу взглядом. Сопроводив настолько, что пролил бензин на автомобиль.

Мерилу устремилась в сторону кустарников с голыми обледенелыми ветками. Она чувствовала острое недомогание и потребность в поддержке своего любимого, пока тот сталкивался с проблемой нехватки туалетной бумаги, воды в туалетном бачке и в кране, воды на полках продовольственных товаров, что искренне раздражало его, от чего он становился абсолютно недовольным от этого места. А еще, посчитав, что на кассе молодая девушка довольно таки по-хамски ответила ему, мол, ему следует поискать воду в другом месте, раз уж такая не нравится, Стефан решил закатить скандал, что было для него совсем нетипично, чуть ли не впервые с ним такое было. Зачем-то стал ругаться с ней, словно это поможет поскорее убраться с этого чертового места. Что-то нашло на него здесь. Он и сам не понимал, что.

С горем пополам оплатил счет за воду и бензин, сказав что-то вроде: «Ладно, теперь сначала буду покупать воду, а затем идти в уборную», комментируя слова девушки о том, что лучше бы домой повез. Он вышел полностью недовольный сложившейся ситуацией, и вдруг увидел, как Мерилу стоит в стороне, наклонившись, вырывая из себя жидкость.

– Дорогая, что случилось? – подбежав к ней, спросил Стефан.

Мерилу вырвала при нем еще раз. Стефан понял, что не первый раз, судя по желтой жидкости на снегу, что была до этого.

– Сильно плохо? – спросил он и замолчал в ожидании того, пока ей не станет легче, и она не ответит ему первой.

Чуть разогнувшись, Мерилу неспешно повернулась к Стефану, вытерев губы, после чего выхватила у него из рук бутылку воды, открыла, выпила, и сказала, наконец:

– Давай поскорее убираться отсюда!

Стефан быстро принял просьбу, больше похожую на требование, и помог Мерилу дойти до автомобиля. Ему и самому хотелось поскорее оказаться в теплом доме, сидя за столом, попивая чай. Как только он усадил ее на заднее сиденье Capri, он зажег мотор и чуть тронулся с места, но заметил в зеркале бокового вида, что колпак бензобака открыт, остановив машину на дороге.

«Вот, салага!» – недовольно подумал Стефан, остановившись. Он не хотел выяснять отношения с юнцом, заправлявшим его автомобиль, он устал. Поскорее прикрыть крышку и дернуть. Вот, чего он хотел.

– Сейчас, любимая! Один момент, – глянув на измученную Мерилу, сказал Стефан, и вышел из машины.

Он до сих пор был немного на взводе. То ли от того, что с ним так обошлись в кафе, то ли от открытого бензобака, то ли от того, что Мерилу стало плохо, и он чувствовал себя немного виноватым в том, что его занесло сюда (надо было бы предвидеть это, не первый раз у него возникают проблемы с топливом). То ли от того, что все это сложилось в комплексе и составило всю эту эмоциональную напряженность. Словно не хватало логически завершающего фактора.

Вдруг на спуске показался трак. Стефан особо не обратил на него внимания, будучи плененным мыслью о бензобаке и бензиновым следом, который Стефан заметил на автомобиле. Поэтому, он устремился к задней части машины и обратил внимание на трак только тогда, когда поднял голову, закрыв крышку бензобака, и увидев как тот, только начав свой спуск, заскользил. Вместе с прицепом, его стало разворачивать, и он в долю секунды стал неуправляемым.

– Мерилу! – закричал он, – Мерилу, скорее! – в панике, наблюдая за тем, как трак за считанные секунды преодолевает расстояние между спуском и автомобилем, в котором сидела его супруга.

Прицеп развернулся практически перпендикулярно дороге, грозя столкнуться с автомобилем буквально через несколько секунд. Они пролетали так, словно опережали жизнь, оставляя ее без трех секунд в прошлом. Мерилу успела только посмотреть, как прицеп оказался перед самим автомобилем. Стефан успел попытаться открыть дверь. Но именно, что это была всего лишь попытка. Дверь заклинило. Ее вместе с машиной и Мерилу в ней словно выдернуло из руки Стефана, отбросив его в сторону. Автомобиль прочесал по асфальту метров десять, прежде чем остановил свой ход неуправляемый трак.

Боль в руке, переходящая в плечо. С онемением. Стефан практически не чувствовал ее, видя как автомобиль его стиснуло, и он превратился в лепешку, и Мерилу была внутри. Еще жива. Он видел это.

По виску потекла кровь. Она словно вернула Стефана в реальность, и он наконец-то вышел из скоротечного ступора, даже не вытерев ее, слыша некоторый звон в ушах. Он побежал к Мерилу.

Дышит… Но вся в крови и взгляд ее словно из мучительной бездны. Словно она заберет ее сейчас, с каждым более тяжелым вдохом и считанным выдохом. Нет, этого нельзя допустить!

У Стефана появились слезы на глазах и страх внутри его сердца забил бешенным барабаном. Страх потерять ее в этот момент. Оно болестно сжималось, не желая жить, если сейчас, прямо на его глазах не станет Мерилу. Как же тяжело ему было не думать об этом. И как же тяжело ему было помочь ей в этот момент. Стиснутой. Раздавленной моментом жизни. Положением в этой жизни. Смерть пронеслась в полуметре от него. Но она попала прямо в Мерилу.

До сих пор перед глазами Стефана в мельчайших подробностях была эта картина. Словно была написана только вчера, и висела у него на стене картиной из жанра ретроспективного тафофильного экспрессионизма, на которой он видел ее каждое утро, когда просыпался, и каждый вечер, когда ложился спать. Он и не спал толком, проживая день за днем так, словно один и тот же, сознательно мучая себя им. Не отпускал его. А Стефан не прощал самого себя. За тот день. За тот поворот. За то, что одна секунда разделила их жизни.

В ее глазах… он видел жизнь. Она боролась. Он видел ее борьбу ради него и ради их будущего ребенка. Он никогда не забудет того, каким был ее взгляд. Таким понятливым… и обреченным… словно последним… осознающим свой конец.

Почти всю ночь тело Мерилу боролось с тем, чтобы не испустить свой дух, и не оставить Стефана одного, без двух самых бесценных жизней. И тщетность этой борьбы Стефан искренне не хотел вспоминать, все же часто думая об этом.

Сидя у могилы Мерилу, он стоически переводил взгляд и смотрел на могилу своего не рожденного сына – Роберта. Так он назвал его, когда хоронил его отдельно, но рядом с его матерью. Прикусив губу от желания расплакаться, он возвел глаза к небу, пытаясь сдержать слезы, понимая, что ими ничему не помочь. Задавал один и тот же вопрос о том, почему же он не погиб, и почему же он не в могиле, словно взывая к смерти, зная, что у нее свой черед. И до чего же больно признавать ввиду своего мировоззрения, что рая нет. Что в нем нет Мерилу. Что там не будет и его. Он ее не увидит. Больше никогда. Никогда он не обнимет ее за живот.

И храня свой личный ад в собственном сердце, он принимал единственную тешившую его мысль о том, что хотя бы может общаться лишь с ее могилой, с ней в гробу, пока жив сам. Поскольку признавал, что человек после смерти попадает лишь туда. И больше никуда.

* * *

Поздно вечером Льюис прислал Стефану сообщение на пейджер. В нем говорилось о том, чтобы Стефан как можно скорее заскочил к нему сегодня. В субботу. Видимо, до понедельника не подождет, раз уж он упомянул Робинсона в сообщении.

Стефану очень не хотелось подниматься со стула, сидя за печатной машинкой. Совсем недавно он стал пробовать себя писателем. Скорее для себя. И скорее – снова. Он не относился к этому столь серьезно. Скорее – с не покидающей его ностальгией того юношеского порыва, который подавно захоронил в себе. Видимо, не совсем. Грела его одна идея…

Первые строки давались ему очень тяжело. И, собственно, сообщение Льюиса делало его попытку удачно начать свою задумку невозможной на данный момент. Он чувствовал что-то неладное. Ему пришлось отложить свою попытку, как следует прочувствовать себя писателем романа, судя по уже угасшему рабочему настрою на сегодня.

Научные статьи, тезисы, и одна еле нацарапанная монография, посвященная немецкой классической философии – то чего добился Стефан, и то, чего ему уже не хватало для того, чтобы самовыразиться в блужданиях собственного интеллекта. Все эти семинары, лекции, конференции – на них особо не выскажешься. Не более, чем дозволено. А ведь он на самом деле любил литературу всегда. Будучи студентом, Стефан много читал. Был одним из немногих студентов, который прочитал полностью «Войну и мир» Льва Толстого, «Братьев Карамазиных» Федора Достоевского, «Улисса» Джеймса Джойса – произведения, которые ни один его сокурсник до конца прочитать не смог. Он обожал огромные романы. Иногда Стефан утрировал это, вспоминая, как и сам пробовал тогда начать писать большой роман. Но уже толком не помнил, почему так и забросил его, едва начав. Возможно потому, что влюбился в Мерилу…

Сейчас же ведя активную научную и преподавательскую деятельность, он старался вспомнить себя былого, возродить в себе этот интерес. Воздвигнуть, соединив писательский порыв с философской деятельностью, настоящий философский роман современности. С долей психологии, естественно. Ее Стефан также всегда любил.

Выдохнув сдержанно, но с долей досады о потерянных мыслях, Стефан предпринял попытку записать некоторые мысли в блокнот, оставив начатый лист в печатной машинке. Он заставил себя подняться со стула и пойти одеться, поскольку не мог проигнорировать категоричный посыл его друга, и излишне промедлить, представляя, как тот ожидает его. А он очень не любил заставлять ждать людей, будучи пунктуальным человеком.

Льюис жил в нескольких кварталах от него. И Стефану не потребовалось бы много времени на преодоление расстояния между ними. Выйдя в коридор, он больше переживал о том, что большую часть времени у него сейчас отнимет миссис Трефан.

Так и случилось. Ожидаемый им скрип двери за спиной раздался, и он не спеша повернул ключ в дверном замке, перед тем, как обернуться на ее слова:

– Стефан, что-то случилось? – обеспокоенный голос прошел сквозь его спину.

– Эмм… Пока не знаю, – задумчиво ответил Стефан, и не соврал, ведь действительно, не знал же.

Он хотел как можно быстрее закончить с ней разговор, заведомо зная, что не получится. То ли у него – отказать в поддержании этого разговора. То ли у нее – ничего не спрашивая, закрыть дверь. Однажды чуткость этой женщины спасла ему жизнь. Он каждый раз напоминал себе об этом, стараясь не относиться к ней предвзято в такие моменты. Она ведь тоже живет одна. Ее понять можно. Но ее нужно было вынести. Этому Стефан учился до сих пор.

– Куда ты собрался? – допытывала она. – Уже пора спать ложиться, а ты идешь куда-то. Ты к проститутке?

– Что? – удивился Стефан.

– Куда можно идти в такое время?

– Не беспокойтесь, я услугами проституток не пользуюсь.

– Да, знаю я, что парень ты хороший! К другу, значит?

– Да, к нему.

– И надо же так затемно? Что-то случилось? До утра не подождет?

– Миссис Трефан, я не понимаю, почему вы так беспокоитесь? Разные обстоятельства могут быть у людей!

– Уже поздно. На тебя могут напасть. Наркоманы ходят. Ты, надеюсь, не один из них?

Стефан снова искренне удивился, но постарался толерантно улыбнуться, взяв во внимание, какие телепередачи о маргиналах и убийцах любит смотреть миссис Трефан по вечерам, накручивая себя здесь в коридоре при виде соседа, но спокойно выключая свет у себя в комнате перед сном, пусть и чутким, но явно не из-за жутких телепрограмм.