Текст книги "Богоубийство (СИ)"

Автор книги: Морган Роттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 36 страниц)

Увесистая белого цвета книга в твердом переплете и с таким знакомым ему названием стояла прямо перед его лицом: «Богоубийство».

Взял в руки эту книгу, почувствовав, как заледенели его руки в данный момент. Он видел имя другого автора на своей книге. Но это же его книга! Он даже пролистал ее, чтобы убедиться. Буква в букву он узнавал свой текст, как и имя этой особы, которая «написала» эту книгу.

Перестав листать ее как одержимый, Стефан захлопнул ее с силой и отчаянием. И даже выбросить ее захотелось в этот момент тоски и досады, но он не мог так поступить с книгой. Как она посмела поступить так с ним? Он не верил своим глазам. Поэтому, он прикрыл их, по-прежнему крепко держа книгу в руке, силясь успокоиться.

– Я узнал об этом недели полторы назад. Она презентовала ее в Нью-Йорке, затем в Лос-Анджелесе. Если не ошибаюсь, ожидается презентация в европейских городах. Тиражи миллионные…

– Льюис… – пресекающе выдавил из себя Стефан, не открывая глаз.

– Прости.

Стефан медленно выдохнул и посмотрел на друга.

– Я пробыл в коме сорок пять дней. За это время она дописала последнюю главу, провела редактирование и корректирование, создала макет обложки, заключила контракт с издательством, и издала его. И это чуть более, чем за месяц… – все еще с нескрываемой досадой в голосе говорил Стефан.

Льюис промолчал, не зная, что сказать. К ним подошла девушка, продавец-консультант магазина, задав вопрос:

– Что-то подсказать? Что-нибудь конкретное ищете?

– Нет, спасибо! Вот, уже нашли! – с болестной улыбкой ответил Стефан.

– Отличный выбор! Эта книга буквально за неделю стала бестселлером!

– Спасибо! – кивнул Стефан, но девушка не ушла.

– Будете брать? – спросила она, долго ожидая ответа от Стефана.

– Я подумаю, – сказал Стефан, и настойчивая продавщица оставила их.

– Послушай, Стеф… – невольно начал Льюис, чувствуя напряжение своего друга, положив ему руку на плечо. – То, как она поступила просто неописуемо. Никакими словами не опишешь подобное кощунство и подлость. Вполне объяснимо, что ты испытываешь боль и гнев в этот момент. Но ты можешь либо смириться с этим в итоге, все равно чувствуя боль и гнев, либо удовлетворить свои эмоции и объявить ей войну.

– Войну?

– Доказать свои авторские права на произведение.

– У меня нет рукописи, Льюис! Как, по-твоему, я это докажу?

– Я подтвержу, что ты писал ее.

– Этого недостаточно! Весь итальянский бомонд может подтвердить то же самое в ее пользу. Поверь мне, она далеко не дура, и наверняка все просчитала наперед.

Льюис замолчал. Стефан посмотрел на книгу, повертел ее в своих руках, и поставил на прежнее место на полке. Льюис, увидев то, с каким смирением это сделал Стефан, не выдержал, и сделал ему встряску:

– Тогда что? Ты решил сдаться? А? Так что ли? Ты боец или тряпка? Вот так просто дашь ей раздавить себя?

Стефан гневно посмотрел на него, отмахнулся и пошел в сторону выхода. Льюис понял, что перегнул палку, хоть и не почувствовал себя неправым.

– Эй, Стеф! – догоняя его, – Эй, ну ты чего? – настойчиво схватив его за руку, так, чтобы не вырвался.

Льюис был посильнее Стефана. Но Стефану удалось вырваться, поскольку он был невероятно зол в этот момент, и лучше было его отпустить. Он даже не постеснялся с гневом посмотреть в глаза своему лучшему другу. Но увидев в них поддержку и понимание, постепенно стал осознавать собственную неправоту и умерять свой пыл. Эмоции взяли над ним верх. Но как же тяжело обуздать их! Хочется умереть – так проще…

– Тебе нельзя оставаться одному в таком состоянии! – настойчиво, но мягко продолжил Льюис.

Стефан стиснул зубы, протянул Льюису руку, и спешно сказал:

– Прости, друг! Ты очень хороший друг, Льюис! Спасибо тебе за все! Но мне нужно уйти!

Льюис задержал рукопожатие, не давая Стефану уйти так быстро:

– Погоди! Я сказал, что не оставлю тебя в таком состоянии! Хочешь ты этого или нет! Тебе все ясно?

– Послушай, Льюис! – не желая мириться со словами друга, готовый снова взорваться, говорил Стефан. – Я знаю, что я делаю!

– Знаешь?

– Да, знаю!

Льюис продолжал крепко держать Стефана за руку. Мимо них входили и выходили люди, поскольку так и стояли у прохода. Стефан обратил на это внимание, наконец-то, чуть отвлекшись от внутренних переживаний.

– Помнишь мой любимый ницшеанский афоризм? – спокойно спросил Стефан, потянув Льюиса за собой, чтобы они наконец-то вышли и магазина.

Льюис, не отпуская его руки, вышел вместе с ним, и, оказавшись на улице, сказал:

– Ну?

– Ну? – переспросил Стефан.

– Жизнь – это сгореть, но не согреться, – сказал Льюис, заметивший улыбку на лице Стефана после его слов.

Стефан похлопал Льюиса по плечу с признанием. Льюис выпустил руку Стефана, и тот устремился вниз по улице. Побежал так быстро, чтобы Льюис не смог его догнать. Как маленький ребенок, обидевшийся на весь мир. Убегал ли он от мира? Он не думал об этом. Он лишь знал, что бежит в прохладных сумерках родного ему города. Обнимающего его своим холодом… Ему хотелось сойти с ума...

XXIX

Стефан пил виски из бутылки, сидя на раскладном стуле в гараже. Он смотрел на Ferrari, которую он так ни разу и не обкатал. Смотрел на ее плавные, грациозные, утонченные формы, как когда-то на формы Анны, ненароком вспоминая ее. А точнее, он думал о ней каждую секунду. Обо всех тех словах, что говорила она ему когда-то. Обо всех моментах. Особенно приятных. Такова цена его временного счастья? Безвременные страдания?

Сознание Стефана все еще не покидал увиденный им сон перед выходом из комы. Он был удивлен, что он детально и в подробностях запомнил его, хоть и нет ничего удивительного в том, что зачастую именно последний сон перед пробуждением запоминается лучше всего, порой застревая в памяти надолго, настолько реалистично, что он может вовсе и не походить на сон.

Ему сложно верилось в это. В то, что он видел в нем. И в то, что происходило с ним сейчас. Если бы кто-нибудь ущипнул его, и он проснулся. Ведь как такое может быть? Чтобы рукопись из ящика стола была бестселлером под ее именем… Внутри все скручивало и сжимало от этой мысли. Это происходило с ним… Стефан чувствовал, что подошел к грани своих эмоций. Он больше не желает сдерживаться. Он чувствовал себя преданным. И от этого чувства хотелось умереть, что было необъяснимо при том, что он очень любил все объяснять, по сути, не находя ответов на самые распространенные вопросы. Может быть, в этом вся проблема? Может быть, он просто ненавидит вопросы? Особенно те, которые он задает сам себе. Ведь как самому себе можно ответить честно и бескомпромиссно? Он ненавидел себя сейчас больше, чем когда-либо.

Уныние…

Стефан сделал очередной глоток, посмотрев на машину. Чтобы не вести диалог с собой, решил спросить у нее, пообщаться с ней немного:

– Что? Смотришь на меня? – внимая ее фары как глаза. – Думаешь, что я боюсь тебя, коль так ни разу и не завел я твое сердце.

Он опустил голову, затем посмотрел на ворота гаража. Открыть бы их. И завести ее.

Беспечность…

Люди не ценят беспечность, имея ее в исключительные моменты своей жизни. Когда ее нет, когда внутри тревога, хочется достичь ее, даже путем суицидального фатализма. Стефан подумал о том, что никогда в своей жизни не был таким. Не совершал авантюры, не был фаталистом, не рисковал. Он должен залезть в нее и повернуть ключ так, чтобы она замурлыкала.

«Ты не убьешь меня, пока я сам не захочу этого» – подумал Стефан, снова приложившись к бутылке, которая уже заметно пустела, – «Я смеюсь внутри. Да, я смеюсь, представь себе. Сквозь боль, но я делаю это. Смеюсь с того низменного цинизма, которым ты обладаешь, как оказалось. Который я никогда ни в ком не признавал. Из-за которого я презираю тебя в этот момент. Но не от того, что мне больно. А от того, что ты оказалась таким ничтожеством, когда я доверял тебе себя, и свои мысли, и свой мир. И я когда-то думал, что готов стать частью твоего мира, частью тебя. Думал, что готов целиком и полностью отдаться тебе. Но сейчас я понимаю, что это ты часть моего мира. Ты. Да, ты… Ха-ха…»

Стефан склонил голову, отчасти признавая свои мысли бредом. Ему нужно было куда-то убегать. Или от кого-то, или от чего-то. Теперь он это понимал. Но ему не нужен провинциальный французский городишко с винным погребом. Чем больше он думал об этом, тем больше чувствовал себя камнем, скатывающимся в бездну. Поэтому, пора сесть за руль, и кончить со всем этим. Больше решительности! Ну же! Стефан подбадривал себя, но видел, что в бутылке оставалось еще немного виски. Для начала, нужно закончить хотя бы с ним.

Сделал глоток. Остается еще один. Он припас его на время старта. Ведь он стартует. Так ведь?

«В чем смысл?» – задал он себе очередной вопрос в контексте той боли, что не отпускала его, – «В чем смысл жизни человеческой? И есть ли смысл в смерти, в таком случае? Ты говорила, что я нигилист. А я и не отрицал этого. Никогда. И раз уж я не вижу смысла ни в чем, значит, и в страхе смысла нет. Так ведь?»

Стефан смотрел в лицо своему страху, вспоминая слова Анны, которые, на самом деле, здорово подбадривали его. Не слишком ли много значения он придавал ему все это время? Чувству, которое было лишь миражом его прошлого, не более. Как же он глуп! Стефан, как же… Столько времени кровоточить тем, чего уже давно нет…

«К черту!» – подумал он, сделав последний глоток виски, аккуратно поставив пустую бутылку на цементный пол. Встал, ощутив, как его покосило. Посмотрел на бутылку, оценил выпитое. Махнул рукой. Нашел ключи. Сел в машину. Решительно, стремительно, и даже расслабленно. Схватился за руль, так крепко, словно обвивал этими руками шею Анны. Даже представлял ее между своих пальцев. Сколько энергии впитал он своими ладонями в этот момент. Все равно, даже если это дурная энергия, способная убить его. Он понимал это. Он пьян. Он не контролирует своих действий. Но нужно ли? Не пора ли пустить все коту под хвост, а? Не пора ли схватить свой страх за глотку? В отместку…

Стефан почувствовал, как в висках его запульсировала кровь. Нельзя терять и секунды!

«Ну же, нерешительный человек! Скорее!» – подумал он, повернув ключ, после чего услышал, как сердце его страха застучало. Случайно вспомнился рев мотора старого доброго Capri, пусть и громкий и прерывистый, но такой родной… Он до сих пор отдавал ему в ушах, но точно не шел ни в какое сравнение с мурлыканьем этой итальянской кошки. Как же приятно от осознания опасности ее обуздания. Глаза Стефана расширились, и он почувствовал ток адреналина по телу.

Открыл ворота гаража, и надавил на газ. Сделал первый глоток напитка смерти из бокала жизни. Устремился, куда глаза глядят. Практически не разбирал улиц. Просто ехал, не думая куда. Рассекал воздух, как фаталичный поэт, жаждущий игры на лезвии ножа. Погибнуть? Ну, если уж на то пойдет…

Впервые он почувствовал безграничную свободу действий. Как же долго он сдерживал себя. На протяжении всей жизни не позволял себе большего, чем определил для себя. Как же глупо это было. Ровно, как не проследить за тем, сколько топлива в баке. Все же, некоторое расстояние Анна успела проехать в этом автомобиле, изрядно опустошив его. Но Стефан совершенно не придал этому значения, полностью вовлекшись своим небольшим путешествием. Скорее мысленным, внутренним путешествием. Поехав на край города, Стефан приблизился к железнодорожному переезду. Сначала желая опередить поезд, он действительно это сделал, выехав прямо на рельсы. Но второй шлагбаум с противоположной стороны, перекрыл и без того узкий переезд, успел перегородить ему путь, и Стефан не решился протаранивать его. Что-то не то он делает… И мотор издал странный звук…

Стефан начал включать мысли. Слишком отпустил он их. Теперь осознавал, что находится прямо посередине переезда. И в этом нет ничего утешающего. Зато много авантюры – это он хотел. Как мало ее было прежде. Теперь же он не знал, принимать ли эту ситуацию за должное? Хочет ли ее теперь? Быть ли этому, раз он создал такую ситуацию? Или же, попытаться создать другую? Какую? Которая прекратит всю его фаталичную игру со смертью, не успев начаться? А она играет с ним? И вообще, стоит ли ее персонифицировать, раз уж на то пошло? Обычно людям нравится это. Они испытывают необъяснимый трепет перед ее «личностью».

Стефан мог не признавать этого, но он делал это последние восемь лет. Поскольку видел ее образ и во снах и наяву, чувствовал ее дыхание над ухом, видел ее в каждом человеческом лице, в глубине души желал, чтобы она прекратила дразнить его, а взяла за горло, как властная стерва. Как взяла его родных. Ведь она полюбила играть с ним, постепенно забирая их всех. Может быть, пора спросить ее, не хочет ли она забрать его сейчас?

«Обними меня, коль я тебе так дорог» – подумал он, почувствовав себя поэтом в данный момент. Чересчур метафоричной признал эту мысль Стефан, от этого решил избавиться от нее поскорее. Не хватало еще поэтом заделаться за пять минут до смерти. Ведь поезд рядом? Да? Да! Он уже слышит его гудок.

Стефан повернул голову и увидел, как тот показался на краю поворота. Это даже не пять минут. Через минуту он уже будет здесь!

«Мы – никто. Но мы хотим быть кем-то. Лишь бы не собой. А следовательно – никем» – подумал он, будучи довольным своей философской мыслью. Жаль, что он ее не запишет… Или же?..

Он вдруг стал слышать привычный голос в голове. Его собственный. Тот, который отдергивал его от всех авантюр на протяжении всей жизни. Он ворвался в его сознание, совершенно спокойный, стоический, мужественный. Не тот, что кричал в нем только что. Пусть и нигилистический, но все же голос рассудка. Он спросил его:

– Что же я делаю? – проговорив вслух.

Стефан вновь посмотрел на стремительно приближающийся поезд, не перестающий гудеть. Вряд ли он успеет остановиться. Что же делать ему? У него мало времени! Жизнь хочет его! Стоит лишь нажать на педаль газа, выбить к чертям этот шлагбаум, пусть и повредить эту ненавистную ему машину. Худший подарок в его жизни! Ладони его начали потеть. Не только жизнь хочет его, но и он хочет жизнь. Всегда хотел. Нет сильнее жажды, чем жажда жизни в нем. Он будет бороться за нее с самой смертью, даже если он будет одиноким королем, шагающим по клеточке, против полного набора ее грациозных фигур.

Стефан надавил на газ. Лишь сейчас обратил внимание, что топлива на самом дне. Но ему же удастся хотя бы столкнуть ее с места? Мотор зажегся! Да! Но обороты его совсем не те. Стефан сделал рывок, но почувствовал, как кузов машины зацепился. Низкая посадка, черт бы ее побрал! Она застряла! К тому же, мотор заглох! А поезд совсем близко! Менее ста метров отделяет их. Что же делать?

Нужно бросать ее! Совершенно не жалко! Поезд еще ближе! Принимай решение! Ну же!

Стефан накричал на себя в душе, чувствуя, как она уходит в пятки. Странно, что когда она уходит в то место, цена жизни перестает иметь смысл, поскольку кажется бесценной. Он надавил на ручку двери.

– Заклинило! Как так? – занервничал Стефан, не веря тому стечению обстоятельств, которые сложились.

Неужели и впрямь он вывел смерть, и она решила не прощать его…

– Ну же! Давай! – закричал он, растерянно дергая ручку двери.

Все это чушь! Ему не время умирать! Гудок поезда становится все оглушительнее. Слышно, как он тормозит, но ему не хватит того расстояния, что между ними. Смерть примет его через несколько секунд…

– Нет! – запротестовал Стефан, думая, что такой расклад должен быть последним из всех, что у него в голове.

А у него есть еще идея! Только бы агония не затмевала эти решающие секунды ясного разума! Хочется жить сильнее всего в этой самой жизни!

Стефан посмотрел на свою руку. Сжал ее в кулак, согнул в локте, и собрал в руке всю силу. Собрал в ней всю свою жажду к жизни, ударив так сильно по стеклу, что с первого же раза оно разбилось. Стефан настолько не мог поверить своему счастью, что чувствуя неимоверную боль в руке, явно с глубоким порезом, он стал отдавать все силы тому, чтобы успеть выползти в окно. У него несколько секунд.

Стефан протянул окровавленную руку, затем вторую, голову, перегнулся, оттолкнулся, провис. Еще немного. Он оказался на шпалах. Еще секунда, и поезд прикоснется к подарку Анны стоимостью 181000 $, стерев его в придачу. Еще полсекунды, и ее подарок будет смят в груду металла…

Стефан, наблюдая за этим в реальном времени, замер в полуметре от смерти. Никогда так близко она не проносилась мимо него. Все же, он выбрал жизнь, встретившись лицом к лицу со смертью. И пока кузов автомобиля скрипел по рельсам, а тормоза поезда издавали пронзительный, жуткий звук, Стефан не двигался, будучи завороженным. Словно он переживал второе рождение при жизни, которая не отказала ему, все же…

* * *

Придя домой, первым делом Стефан снял с себя свитер и осмотрел рану на локте – глубокий порез, бурно кровоточащий. Стефан не стал медлить с его обработкой. Сразу же прижал, прижег, заклеил пластырем, чувствуя упадок сил. Точно вытекли с кровью. Будто жизнь чуть не вытекла с ней.

Он все смотрел на себя в зеркало. Долго и пристально. Смотрел себе в глаза, будто пытался что-то в них увидеть. Смотрел на родимое пятно. На шею. И на руки. То, что произошло с ним, казалось ему чем-то невообразимым, но и настолько естественным и жизненным, что в скором времени Стефан перестал обращать внимание на то, что случай этот быстро распространился по городу, укоренился в памяти людей, и стал легендой. Городской легендой, вызывающей подлинный интерес как к ней самой, так и к ее виновнику. Подобных общественных историй в Белвью было не больше чем пальцев на одной руке. А точнее, не было вообще. Но Стефан быстро привык к пристальным взглядам, чувствовал их спиной, слышал, как за ней его обсуждают, как стал центром внимания, местной знаменитостью. Ему пришлось привыкнуть, поскольку живет он в обществе. Среди людей. И пусть эта посттравматическая замкнутость не покидала его на протяжении пары недель, он все же находил в себе силы быть среди людей, здраво мыслить. С каждым днем эмоции его постепенно обретали привычный ему покой.

Однажды он решил зайти в книжный магазин, чтобы посмотреть на свою книгу на полке, будто на чужую, написанную не им. Странное чувство. Даже когда он взял ее в руки, снова полистал, вычитал несколько коротеньких, его любимых моментов, он даже улыбнулся, почувствовав что-то родное. Кто он в таком случае, и что представляет его жизнь? Она представлялась ему незавершенной книгой. Собственно, как и та, которую он сейчас держал в руках.

Последняя глава сводила его с ума. То, что дописала она в ней. Что додумала вместо него. Словно его жизнь додумала до финала. И пусть она издала книгу вместо него, под своим именем – это он был готов простить. Но он точно никогда не простит ей концовку романа. Он все равно считал, что он не закончен. За это у него болело сердце. И чувствуя это, Стефан находил в себе силы тешиться хотя бы тем, что еще имеет ощущения в этом месте.

– Вам что-то подсказать? – спросила девушка, которая уже подходила к Стефану ранее.

Ему показалось, что она узнала его, как и он ее. Он закрыл книгу, и решительно сказал продавцу-консультанту:

– Я беру ее.

– Все же решились? – с улыбкой произнесла девушка, закинув прядь волос за плечо.

Стефан кивнул, сдержанно улыбнувшись ей в ответ.

XXX

Наступило лето.

Стефан решил посвятить себя путешествиям по родной стране. Ему захотелось побывать в некоторых провинциальных городках, о которых он практически ничего не слышал. В основном двигался на запад под звук отреставрированного им былого работяги Ford Capri. Уверенно держал руль в руках, проезжая заправки, мотели в пустынных горах. Сколько ехал, столько и ловил себя на мысли, что никогда в жизни не был в Калифорнии. Когда-то давно Бенедикт звал его с собой на каникулы туда, но он отказался по понятным на то время для него причинам. Сейчас же он попросту не хотел искать их. Без причины. Нужно поехать туда. Окунуться в Тихий океан, пройтись по тротуарам бульвара Сансет. Заодно, кое-что сделать такое, что поселит в нем абсолютное спокойствие до самой смерти, оставив прошлое действительно в прошлом. Он это чувствовал. Он был готов.

Стефан признавал, что думал об этом на протяжении долгого времени. Порой, даже спать не мог. Но все же представлял себе здоровый сон, в котором он больше не вернется к этому. В котором он будет так крепко спать, что наконец-то будет доволен им и своей жизнью. Ведь человеку многого не надо. Лишь здоровая пища, и здоровый сон. В бокале его жизни все равно ощущался этот тоненький, еле заметный осадок, который пора бы промыть под струей холодной воды. Пусть утечет, впадет в океан, и он отпустит это, как пускают прах по ветру.

Удивительно, что конец лета она проводила не на Сардинии. Частная вечеринка в Беверли Хиллс по поводу удачных продаж книги в Америке. Удачное место для вечеринки на более чем пятьсот персон, ничего не скажешь. Стефану пришлось выкупить приглашение одной из таких персон за баснословные деньги, надеть свой лучший костюм, чтобы изобразить европейско-американское лицемерие, подъехав к воротам одной из шикарнейших вилл на холмах на своем скромном автомобиле. Чем богатые не шутят? С простым, но сдержанным выражением небритого лица с родимым пятном на виске, спокойно предъявляющим свое приглашение, Стефан вошел на территорию. Вопросов нет.

Внимая краснеющий закат, Стефан сунул книгу подмышку, шагая в сторону, с которой доносился самый громкий музыкальный звук. Скульптурные фонтаны, пальмы, кипарисы, шампанское рекой, смокинги, вечерние платья, надменные смешки, фальшивые улыбки – как давно Стефан не видел этого всего. Как мило и отвратительно находиться здесь, внимать это меркантильное уродство, впрочем, последний раз.

Сейчас Стефан вспоминал, как долго он привыкал к этому. Сколько внутренней борьбы потребовалось ему для того, чтобы чувствовать себя комфортно в такой среде. Сейчас же он мысленно задавал себе вопрос: «Зачем?» Зачем он был среди всех этих влиятельных людей и старался привыкнуть к их обществу? Или же, логичнее будет спросить себя: «Почему?» Да, этот вопрос куда более подходит потому, что на него он знал ответ. И был он где-то здесь. Он искал его своими глазами, пока что не находя среди всех этих людей. Смотрел на них и до сих пор не понимал себя, собственно, признавая причину того, как он оказался в этом мире. Ведь его мир был совсем другим. Они с разных планет… В Стефане поселилось чувство дежавю.

Ловя надменные, сдержанные взгляды, Стефан видел в них практически один и тот же вопрос: «Что этот незнакомый мистер делает здесь?» Перенимая манеру их взглядов, Стефан будто бы задавался вопросом в ответ: «А что же здесь делаете вы?», по сути, зная ответ на свой вопрос, опять же. Он не был почитателем Бальзака, но одна фраза из его произведения так и засела в его голове в этот момент: «…каждый день крутиться на прогулках, как звери в клетках, разве лишь на пространстве чуть побольше…». Вот, чем они занимаются изо дня в день. Понимая, что он сам угодил в сети госпожи Роккафорте, Стефан, естественно не был рад тому факту, что и сам он до недавнего времени чуть не стал таким же. По своей ли вине, это уже не важно. Сейчас ему хотелось показать, что в сети ее попала нежелательная рыба. Она слишком глубоко закинула свою сеть. Но ведь она и отпустила…

Далеко не самой сильной стороной для Стефана были метафоры. Поэтому, он прекратил мысленные странствия, и просто стал сосредотачиваться на той цели, с которой он сюда пришел – увидеть ее. Увидеть ее взгляд, заглянуть ей в душу. И он увидел. Но пока что она не видела его.

По-прежнему импозантна, сдержанна, улыбчива, но не пылка на излишние эмоции, стройная манерная женщина. Все восхищает в ней, даже то, как она держит в руке бокал с шампанским, не говоря уже о том, как держится сама в публичном месте, тем более, будучи виновницей, столь не соизмеримого по денежным средствам, торжества. У Стефана кольнуло в сердце. Пока что она не видела его. Он же не отводил глаз, представляя, как подойдет к ней, явно признавая ее самой грациозной женщиной на всем белом свете. Таким шармом можно быть очарованным до конца своих дней, и даже умереть от него. Снова в нем проснулось это чувство… Ему захотелось умереть…

Как же мучительно было находиться ему здесь сейчас. Он спрашивал себя зачем, и почему, и в чем смысл… К чему ворошить прошлое? К чему взбаламучивать воду? Сидел бы на своем илистом дне – глубокая рыба. Сама же отпустила его, пусть и больно ужалив. Но это лучший вариант. Возможно…

Стефан отвернулся к одному из столов. Как же ему хотелось уйти по-английски в этот момент. Он всегда это любил. Чтобы никто не знал его истинных эмоций. Они не должны видеться. Он полный дурак, что пришел сюда. Зачем сунулся? Все эти сливки общества за версту унюхали, что к ним едет чужой. Теперь он здесь. А раз он здесь, так и отступать не к чему? Так ведь? Теперь Стефан привычно для себя не мог ответить на свои вопросы, чувствуя, как по секундам тает его уверенность, как лед. Ее лед уж точно не тает. Ледяная стена. Что он может предоставить ей? Разве что биться об нее головой, как баран тупоголовый. И точно не смелый…

Она смеялась. Мило общалась. Была обворожительной. В каждом своем вербальном и невербальном знаке она предрасполагает к себе людей. Всех. Но не его. Стефан, поглядев на нее, снова отвернулся, крепче сжав книгу в руках. Посмотрел на томик листов у себя в руке, и подумал о том, что нужно бы ее улыбку сменить на такое же волнение. Пусть хоть какие-то эмоции вызовет в ней – в последний раз. Ему больше не нужно. Так тому и быть. Но Стефан решил, пусть сама его увидит. Он не станет подходить к ней, будто в ней нуждается, будто преследует ее. Пусть она волнуется о том, что он здесь делает. Она подойдет к нему. Нужно лишь выдержать. Рано или поздно заметит. Стефан постарался черпнуть как можно больше терпения, обратив внимание на джаз-банд, играющий незнакомую ему песню. Стефан взял в руку бокал красного вина, особо не присматриваясь, что это было за вино, и постарался получить трехминутное удовлетворение, надпив его. Сладкое. Тягучее. Напоминает то, что делают в Калифорнии. Скорее всего, что местное. Собранное в начале сентября. Плод плотный, но сочный. Сам удивился, насколько научился разбираться в вине. Невольно вспомнились дни и ночи в Италии с Анной. И как только это вспомнилось ему, ее спокойный, размеренный голос ворвался в его сознание из-за спины:

– Мерло из Калифорнии, вполне посредственный выбор, мистер. Впрочем, как и любой другой в этой стране.

Стефан повернулся и тут же увидел подтверждение своему слуху. Это была она. Вся такая яркая, эффектная, и как всегда, уверенная в себе, с этой непробиваемой улыбкой, окрашенной губной помадой в красный цвет. Желая увидеть в ее глазах негодование и растерянность, Стефан с досадой понял, что нет в них ничего такого, скорее он пытался скрыть в себе нечто подобное. И чтобы у него был хотя бы малейший шанс на то, чтобы не выказать своих эмоций, он быстро сообразил, и поддержал манеру общения, ответив ей, словно такой же очень давней, но совершенно не важной в его жизни, знакомой, будто и незнакомой больше вовсе:

– Прошу прощения, мисс. Не сочтите за грубость, но насколько я понимаю, на вашем празднике довольно не велик выбор европейского вина. Именно поэтому, и шампанское, что у вас в руке, также далеко не европейское. Или, это игристое вино?

Анна улыбнулась до боли знакомой Стефану скрытной, холодной улыбкой, будто бы присутствующей, но и отвергающей в данный момент. Аристократичной, как привык называть эту улыбку Стефан. Как он ни пытался, но он так и не научился подобной улыбке, в принципе только у Анны получалась такая улыбка. Только ей была присуща именно такая.

– Совершенно верно, – все также сдержанно и официально продолжила Анна. – Видимо, вы понимаете, что порой так хочется немножечко подпортить себе вкус, а то так надоедают все эти Монтраше Доман де ля Романи Конти 1978 года или же Шеваль Бланк 1947 года. Приедаются, знаете ли. А точнее, припиваются. Не ценятся, если пить их каждый раз. Когда хорошего слишком много, начинаешь потопать в нем.

Стефан кивнул с понимающим взглядом. Анна посмотрела на него слегка вопрошающим, словно ждала ответных слов. Стефан ответил с задержкой:

– Полностью согласен. Я думаю, так дела обстоят не только с вином.

– А с чем еще, например?

– С литературой. Я думаю, то же касается и книг, – интригующе начал Стефан, выдержав паузу, но Анна по-прежнему была не возмутительной. – Вот, например, я. Я люблю разную литературу. Классицизм, русский символизм, американский реализм. Но в особенности я обожаю жанр философского романа. По сути, не такой уж избитый жанр, но далеко и не новый. Верно? Мало кто различает, а особенно смакует, бредни того или иного потерявшегося в окружающем мире или в своем собственном очередного новоиспеченного литературного философа. Но редкий индивид способен почерпнуть ту завуалированную идею, которую заложил этот малохольный в своем, довольно непростом, произведении относительно жанра. И вот, совершенно недавно, я решил немножечко разбавить свой вкус, как вы сказали, подпортить, совершенно обыденной, ничтожно массовой беллетристикой, которой по свету белому пруд пруди, сама запрыгивает к вам в лодку. Представляете? Да-да! И дело в том, что я даже толком не запомнил, как автора зовут. Генри… Или Генрих, как-то там… В общем, не суть. Новый американский автор, наш с вами современник. Роман об очередном «загадочном» убийстве. Но было бы оно столь загадочно, если бы не раскрыли убийцу в конце? Не думаю. Но это чьего-то вкуса будет. Понимаете о чем я?

Анна молчала в ответ, но со сдержанным интересом смотрела на Стефана, прижимая к себе бокал.

– О вкусах не спорят, мисс. Я думаю, для вас это не новость. Кому-то этот Генри или Генрих собьет оскому, как и это американское игристое вино сбивает оскому вам. Его роман и мне подпортил вкус, скажу вам честно. Но вправе ли мы осуждать то, что для кого-то этот автор – божество, а для кого-то Мерло из Калифорнии – кровь, сладострастно наполняющая не только желудок, но и сердце грустными одинокими, а может быть и пылкими и страстными вечерами? Тем более что мне оно понравилось. И даже более чем некоторые виды итальянского вина. Стал ли мой вкус от этого хуже? Нет. Наоборот, он стал богаче. Потому, что я сравнил. Опять же, для вас не новость то, что все познается в сравнении. Даже не понимаю, зачем я все это говорю. Мне кажется, вам не особо интересно.