Текст книги "Богоубийство (СИ)"

Автор книги: Морган Роттен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц)

– Ты рискнешь собой и своим сыном? – метко спросил Кайл, обычно не красноречивый.

– Ага, под перешейком очень опасно. Камни из-под ног уходят. Могут осыпаться… – донесся чей-то голос.

– На голову, – убедительно добавил Брюс.

Джек подошел к нему, заприметив его недовольство.

– Пойми меня, Брюс. И вы поймите, – обратился он к остальным. – Если я сейчас откажу сыну в элементарном, то и он откажет мне в элементарном через годы. А это просто, всего лишь пройти на километр вперед, пусть и не по тропе. Я покажу ему. И все. Если заведу его за ту скалу, ничего страшного не случится. Я лишь хочу унять его интерес. Я знаю, что дальше той скалы ничего нет. Но все же…

– И вызовешь в нас чувство возмездия и кое-какой жалости по потере такого умелого идиота, – сказал Брюс.

Джек обернулся и посмотрел на Марка, на то, как он ждет. Затем обернулся к мужчинам и, поправив шапку, и отважно сдвинув брови, он сказал им уверенным голосом:

– Всего двадцать минут. Если мы не вернемся через это время, то и не ждите нас. Пусть будет так!

Мужчин обескуражило такое отважное, но отчасти глупое поведение Джека. Он был умным мужчиной, но порой шел на уступки эмоциям, от чего не был столь рассудителен, чтобы вести группу охотников за собой. Они не стали останавливать его, хоть и бросили ему вслед пару фраз, вроде «Не дури, Джек!», и ходить не стали, оставшись сдержанно смотреть ему вслед.

Джек со своим сыном скрылся из виду метрах в пятидесяти от них, зайдя за глыбу, скрывшую озорников. За ней следовал резкий спуск с несколькими изворотами в глубину острова. Тропа действительно растворялась на глазах, быстро превращаясь в труднопроходимую каменистую местность с буграми и перепадами, то поглощающими, то возносящими над землей Джека и его шестилетнего сына.

Марку было очень интересно преодолевать этот сложнейший путь. Местность становилась похожей на узкий, довольно глубокий каньон. Его глубины хватало для того, чтобы обернуться на пройденный путь, и лишь заметить на самом его начале ту самую глыбу на высоте, которая скрывала все остальное, даже мыс. Джек посмотрел в увлеченные глаза своего сына и решил, что они еще немного продолжат свой путь.

Снова небольшой спуск. Перед ними скала. Перед скалой галька, словно орешки в блюдце. Видимо, сразу за скалой берег. Тот, который у перешейка. Но Джек был не уверен, поскольку всего раз забредал сюда с остальными. Он посмотрел на Марка, и сказал:

– Может быть, хватит? И мы вернемся?

– Папа, ты устал? – в ответ спросил его Марк, глянув на его неопределенное лицо.

– Не то, чтобы устал. Но нас там ждут. И скоро начнут переживать. Возможно, начнут искать нас. А нам этого не нужно. Чревато излишними упреками, чего я очень не люблю.

– Переживать? За что? – переспросил Марк.

– Да. Беспокоиться, что с нами что-то произошло.

– А ты переживаешь?

– Я?

– Да.

– За что?

– За нас?

Джек усмехнулся. Его маленький сын порой так умилял его своими фразами и действиями, которые порой были такими взрослыми. Он молча посмотрел на него, Марк на него, после чего его сын сказал:

– Нужно посмотреть, что за скалой.

– За скалой море, Марк. И ее будет нелегко преодолеть, тем более бессмысленно.

– Давай!

Джек снова иронично усмехнулся. И почему он шел на поводу детскому задору своего сына? Возможно, потому, что и сам в глубине души был исследующим все вокруг ребенком, разве что, с внешностью зрелого мужчины. Ему было интересно взбираться на скалу, помогать взбираться сыну. Видеть интерес в его глазах. Поддерживать его собственным интересом. Он до сих пор не знал, любит ли он этот остров. Но то, что он любит его пейзажи, Джек знал точно. И взбираясь на скалу, он думал лишь об одном, что и озвучил Марку:

– Знаешь, сынок, – с воодушевлением начал он, присев около него на несколько секунд, – Сейчас мы с тобой идем наперекор. Делаем практически недозволенное. Мы пытаемся заглянуть за горизонт, – и тут же улыбнулся от мысли, что рассказывает это шестилетнему мальчику, который наверняка не поймет метафоричность данных слов.

Но какого же было удивление Джека, когда его сын ответил ему:

– Папа, ты это хоть им не говори.

Джек молча замер, посмотрев на сына. В его глаза. В глубине его глаз он заметил понимание всего окружающего. Он не хуже его все понимал. И Джек кивнул в ответ, сказав:

– Ладно, пошли!

И они продолжили преодолевать скалу. Их двадцать минут превратились в сорок увлекательных минут. Но желание довести дело до конца одержали над мыслями верх. И когда они одержали свой верх над скалой, с чувством торжества и успокоения, с открывшимся перед ними изрезанным острыми краями, берегом Бухты Смерти, что била волнами о камни, они вдруг увидели, как она выбросила кита. Восьмиметрового гренландского кита. Детеныш…

Сначала стопор. Изумление. Постепенная радость от понимания того, что они нашли много еды. Джек заплясал на месте, сказав Марку:

– Сынок, ты только представь, как же мы накормим поселок и наедимся сами! Сколько в нем мяса и жира! – радостно спускаясь к берегу.

Аккуратно перепрыгивая с камня на камень, Джек торопился разглядеть тело мертвого кита поближе. Марк не спеша последовал за ним. Оказавшись возле него, Джек тут же обратил внимание на то, как живот кита начал вздуваться. Он знал, что со временем, вот так раздувшись, кит может лопнуть. Его нужно как можно скорее раскромсать на куски и накормить людей. Нельзя терять и минуты. Завтра уже может быть поздно. Он еще не пах гнилью и его туша еще не привлекла внимание какого-нибудь самца белого медведя. Лишь чаек, слетавшихся со всей округи. Они всегда первые.

Джек посмотрел на Марка. В его глазах он видел удовлетворение, словно отображение своего собственного, со скрытой улыбкой внутри, торжествующей от не зря проделанного пути. И словно от осознания того, что нужно было его преодолеть. Если бы не желание его сына, и не его собственное – угодить ему и унять интерес, то сегодня вечером они бы не ели мяса детеныша гренландского кита – погибшего на камнях острова Спасения. Ирония. Но весьма вкусная.

В дальнейшем Марк удивлял не только своего отца. С каждым днем, с каждым месяцем и с каждым годом он поражал всех своей смекалкой, умственным развитием, какой-то свойственной лишь ему интуицией и знанием того, чему дети учатся на протяжении всего взросления и созревания, а не лишь в течение небольшого периода. Накормить карибу, остричь овец, общипать курицу, сориентироваться на частях света, процитировать отрывок из библии – он уже это умел. Легко. Впитывал в себя всю информацию, как воду губка. Впитывал все третьим глазом. Пятном, которое выделяло его среди остальных, словно пропускало через себя луч света в тьму незнания.

Стефан Полански

Март, 1985 г.

IV

Находясь на перроне железнодорожного вокзала в Омахе, Стефан смотрел на рельсы, от скуки представляя появление важной особы. Конечно, не президентский кортеж из нескольких вагонов. Но кое-что, что могло бы его поразвлечь еще немного, пока она прибудет сюда. Долгое ожидание…

Он охотно допускал мысль, что она, скорее всего, уже немного престарелая дама, раз уж занимает такую должность. И судя из той не подробной биографии, что удалось достать Стефану перед ее приездом для лучшего знания того, кого будет сопровождать эти полтора дня, старуха она чопорная – наверняка, как пить дать. Вместо прически – колпак, наверное, похожий на гнездо. Губы сухие, как она сама от итальянского солнца. Да и внутри не лучше наружности. Наверняка с собственными философскими заскоками, и наверняка с феминистическими. Вечно недовольная, необходительная, пусть и с манерами весьма сдержанными. Но определенно с намеками на предвзятость. Особенно к нему – молодому американскому философу, которых точно недолюбливают европейцы. Наверняка, будет считать его недостойным ее компании, пребывая с надменным видом, выражающим огромное нежелание ехать с ним в этом такси, ночевать в этом номере их единственного в городе отеля, участвовать в этой конференции, принуждающей ее подниматься на сцену, стоять за трибуной, как и тех, кому эта конференция нужна не больше. Будет говорить с ужасным итальянским акцентом, что не пьет минеральную воду или шампанское, и не нужно предлагать ей бутерброды из белого хлеба на банкете со шведским столом в лучшем (единственном) зале для проведения торжественных мероприятий в их «безвкусной провинции» под названием Белвью. Город первым вызовет у нее культурный шок и отвращение, следовательно, ее будет отвращать все.

Вот, как представлял себе это Стефан, сам не зная, почему именно так. Возможно, от того, что ему сильно захотелось в туалет. Но как только он подумал о том, чтобы отойти, прозвучало объявление диспетчера о том, что нужный ему поезд прибудет строго по расписанию в 16:45. Уже через две минуты. Не успеет сходить в туалет. От этого Стефану стало еще неприятнее и его ожидание сделалось более нервным, чем до этого. Что, во-первых, было странно, ведь Стефан довольно редко нервничал, и даже если он нервничал в ожидании этой самой важной персоны, то, во-вторых – от чего же. Ведь все очевидно. Все будет так, или почти так, как он себе это представляет. Какие могут быть сюрпризы?

Ведь так? Стефан спрашивал себя, все же не зная наверняка, что за человек ступит на перрон его провинции. Поезд издал сигнал. Совсем близко.

Стефан поднял табличку, на которой была написана фамилия гостьи. Поезд остановился. Стефан стал смотреть на двери вагонов. Из одной двери высунулась стройная, изящная ножка, весьма длинная в черных матовых колготах. Почему-то, в женщинах Стефан в первую очередь обращал внимание на их ножки, на их изящество в острых уголках коленок, и плавность их движений, лишь затем поднимал глаза на бедра, в поисках более округлой, но подтянутой, весьма небольшой формы, сужающейся выше – на талии, расширяющейся к груди. И лишь в самом конце он смотрел на лицо, таким образом, смотря на женщину снизу-вверх. Собственно, и на эту даму, которая намертво приковала его взор, он смотрел также.

Сейчас он смотрел на ее черную юбку-карандаш, длиной чуть выше коленей. Она смотрелась превосходно, облегая ее высокие бедра, словно подчеркивая сказочную длину ее ног, при том, что он заметил сразу, дама не обладала высоким ростом. Скорее – средним. Руки были спрятаны в черные, кожаные, обтягивающие перчатки, скрывающие свои края под рукавами коротенькой норковой шубки, удивительным образом подчеркивающей хрупкость фигуры.

Наконец, лицо. Кожа очень нежная и белая, гладкая, словно шелк. Упругая на овальном, довольно милом, но серьезном лице. На вид, Стефан не дал бы этой даме больше тридцати пяти. Даже тридцать он давал ей с неохотой, настолько противоречиво выглядело сочетание непревзойденной фигуры, молодого лица и довольно серьезного его выражения.

«Это не может быть она» – подумал Стефан. Конечно, всей правды он о ней не знал. Но, исходя из того, что знал, он не верил своим глазам, до конца не принимая эту даму за ту, которую ждал. Если это она…

Ах, эти женщины!

Ее глаза скрывались под солнцезащитными очками, довольно ловко контрастируя с красной помадой на губах – таких красивых, округлых, но не больших губах. Броскость. Вот, что было в ее образе, непременно. А также то, что уготовила она Стефану на весь завтрашний день. Опять же, если это она.

Длинноволосая блондинка с прямыми, но ровными локонами стремительно, уверенной походкой зашагала к нему. Словно заприметив. Стефана передернуло внутри. Теперь у него не возникало сомнений, что это она. Сняв очки, она посмотрела на него своими жгучими карими глазами с еле зримой примесью зеленого. Но холодно, словно сдерживала всю ту страсть, что пылала в ней, что была видна, но которую она и не думала растрачивать, на кого попало. Собственно, кроме взгляда, в ней не было ничего итальянского. Так подумал Стефан, мысленно канув в лету, в ожидании ее ужасного акцента. Не мог же он быть настолько не прав в своих ожиданиях.

– Вы – Стефан? – спросила она изнеженным голосом, который, впрочем, оказался не лишенным уверенности, без малейшего намека на акцент.

Стефан кивнул в ответ, в попытках не отвесить челюсть от того ступора, что появился в нем.

– А я – Анна. Можете опустить табличку, – сказала она очень мило, но не улыбаясь, разве что, где-то там, глубоко внутри.

Стефан опустил табличку, чувствуя, как от волнения вспотело подмышками, и сердце не прекращало бешено биться, словно от десяти кружек крепкого кофе перед сном.

Анна не стала протягивать ему свою руку. Лишь молча посмотрела на него еще несколько секунд, после чего надела очки, и чуть повернув свою изящную, тонкую шею в сторону, спросила через плечо:

– Ты все забрал? – услышав, как о перрон цокнули колесики дорожного чемодана.

Из вагона вышел ее помощник. Он тут же оказал неистовое впечатление на Стефана. Очень экзотичной внешности молодой человек высоченного роста, с широченными плечами и длиннющими руками, сильными, как у орангутанга. Он походил на метиса. Его взгляд был каменным, даже убийственным. Но от обращенного к нему вопроса Анны, он словно покорно оживился, и ответил:

– Все забрал.

Стефан бегло посмотрел еще раз на этого мужчину, которого, как он услышал, звали Монсак, после чего тут же попытался переключить свое внимание на Анну, начав:

– Очень приятно познакомиться, мисс…

– Не нужно этого «мисс»!.. – постаралась быстро, но вежливо перебить Анна. – Можно просто по имени, Стефан!

– Понял, – зажато, но приветливо отозвался он, после чего предложил сесть в такси.

– В такси? – со сдержанной брезгливостью переспросила Анна.

И тут Стефан поймал себя на мысли, что хоть в немногом, но он все же оказался прав. Не место «голубой крови» в желтом такси. Ему было видно, как Анну насторожило его предложение. И что интересно, ловил он себя и на той мысли, что плохая это была затея, предлагать такой гостье такси. Можно было арендовать автомобиль. «Но чего же, Стеф, не сделал ты этого?», он мысленно корил себя, признавая, что порой совершает такие нелепые ошибки. Хорошо, что Робинсон не видел всего этого…

– Монсак, – обратилась через плечо Анна к своему помощнику, – позвонишь в службу аренды автомобилей и закажешь на завтра Lincoln Continental, раз уж мы в Америке. Ну, а сейчас… – она села в такси с видом «ладно, везите меня в свой отель».

Но Стефан потешил себя мыслью, что хоть не с видом «я не пью газировку». Хотя, все еще могло быть впереди. Он был готов. Ведь уже чувствовал себя чуть нелепо.

Когда они сели в такси, Стефан сел спереди, он все еще чувствовал себя неловко, к тому же старался пересилить свою фобию. Ради этой женщины и ради своего университета он сел в это тесное такси. И больше для того, чтобы не скатиться к панике, он решил заговорить с Анной. Хоть немного познакомиться с ней еще, не смотря на то, что он почти не видел ее в этом темном такси, ведь на улице уже смеркалось.

– Как вам город? В Болонье, наверное, сейчас намного теплее? – приветливо, но нечто нервозно спросил Стефан, повернув свою густую щетину в сторону заднего сиденья.

Анна сняла очки, и сказала, почти не смотря на Стефана, который стал покрываться потом:

– Во-первых, кроме перрона я пока что ничего другого не видела, поэтому не могу судить хоть как-то. А во-вторых, в Болонье я не была уже почти полгода, поэтому понятия не имею, какая сейчас там погода.

«Мда… Все же глупые разговоры – которые о погоде» – подумал Стефан и лишь скромно подметил:

– Я постараюсь хоть немного показать вам наш город завтра. Он небольшой, нам не понадобится много времени.

Анна ничего не ответила. Она молча посмотрела в окно. Наверняка, не от того, что хотела разглядеть в нем что-то. В принципе, ей было не интересно, что за этим окном. Скорее, она смотрела в него от того, что больше некуда было. Благо для всех, поездка оказалась вовсе не долгой. Через десять минут такси остановилось у входа в отель. Стефан расплатился и поспешил выйти из машины. Ему было плохо, но он всеми силами пытался скрыть это. А еще он хотел открыть дверцу автомобиля Анне. Но его опередил услужливый Монсак, подавший свою руку даме, а затем, возвысившись над Стефаном в полторы головы высотой, взял багаж, и пошел вовнутрь. Все сделал очень быстро. Стефан и засомневаться в его профессионализме не успел. Лишь успел предложить Анне коротенькую экскурсию по университету, но получил отказ. Анна сказала, что увидит университет завтра. Стефан снова поймал себя на мысли о том, что снова сглупил, после чего сказал:

– Ах, да! Вам нужно подготовиться! – изворотливо потирая руки от неловкости.

От Анны не поступило ни одной эмоции. Она холодно смотрела куда-то, даже не на него, а словно сквозь. Он понял, что не понравился ей. Собственно, он и не хотел в том смысле ей понравиться. Он знал, что в том смысле дамам обычно нравятся такие, как Льюис. Но она хотя бы могла улыбнуться в знак вежливости, чего не сделала. Пусть и была толерантной с ним, это он заметил и признал.

Возможно, она просто устала? Ведь, кроме этого, она очень воспитана, возможно она скрывает свою усталость. Стефан так для себя понял, особенно, когда она сказала:

– Сегодня вечером я хочу побыть одна, – и устремилась грациозной походкой, в которой одна нога заплетала другую словно косичкой.

Стефан кивнул ей вслед, проводя своим томным, но отчего-то воодушевленным взглядом, ее ножки. Бесподобные, с той мыслью, что завтра у него будет очень сложный и ответственный день. И чуточку себе его представляя, он также соглашался с Анной, что сегодня вечером и ему нужно побыть одному. К тому же, щемящее чувство в желудке снова вернулось к нему.

* * *

Утром Стефан чувствовал себя неважно. Большую часть ночи ему не спалось. А когда ему не спалось, он пытался писать. Если удавалось, печатал несколько страниц, и тут же становилось легче. Словно успокоительное. Его собственный рецепт, прописанный им же. Но если ему не удавалось и выдавить трех строчек, как сегодняшней ночью, то дело было плохо. Он чувствовал себя больным. Тем более, после того, как он сел в автомобиль, он до сих пор чувствовал в груди и в голове необъяснимую тревогу с тяжестью в пищеводе. В висках напряжение, словно от давления. Словно сама Анна вызывала в нем подобные чувства, не покидая его мыслей всю ночь. Все представлял себе, что и как будет завра проходить, что будет говорить, как себя вести, мучаясь и переворачиваясь от безысходности таких мыслей. Тысячу раз перевернув одеяло, несколько раз подскакивая и смотря на луну, Стефан провел ночь в беспокойстве. И когда же, наконец-то, в окне показались первые лучики солнца, Стефан даже и не знал, рад ли он им, осознавая предстоящий трудный день.

Выпив кружечку крепкого кофе, а после еще кружечку, перекусив сэндвичем на завтрак, Стефан мысленно успокаивал себя, объясняя самому себе нетипичную для него взволнованность чувством повышенной ответственности, которая действительно легла на его плечи внезапно. Разумеется, находясь на лечении, Робинсону сейчас было не легче. Но во что бы он не поверил, так это в робость мыслей Стефана. Ведь именно ему он доверил столь важное задание. И думая о старике, Стефан пообещал себе, что в действиях он робости не допустит. Таким робким, как вчера перед Анной, он был лишь однажды, во время первого свидания с Мерилу, когда ему было девятнадцать.

Уже тогда Стефан был юным талантом в области философии и религиоведения, будучи напичканным знаниями из таких областей, как история, язык и литература. Она – обычная студентка, которой потребовалась помощь в нескольких совсем не сложных для Стефана вопросах. Он не отказал ей. Именно в тот момент, когда Стефан со всей старательностью в мыслях и самоотдачей в изложении старался как можно проще и доходчивее растолковать эстетический подъем человечества в эпоху Ренессанса, интеллектуальный подъем человечества в эпоху Просвещения, и морально-социальный подъем в эпоху Промышленной революции, пусть это и было из проблемной для Мерилу области – истории; именно тогда Стефан почувствовал свое призвание. Он почувствовал, что хочет преподавать. Мерилу пробудила в нем эту любовь, влюбившись в него сама. А он, прежде любя только Ницше, не с первого раза понял ее однозначные намеки. Когда же он понял, что сам стал Ницше для Мерилу, он оробел как мальчишка, не зная, куда себя деть. Что делать с этой любовью? И теперь, вспоминая тот опыт с улыбкой на лице, он говорил себе, что будучи взрослым мужчиной уже не может так робеть при виде красивой женщины, пусть с настолько внеземной красотой, как у Анны.

Затянув покрепче темно-бордовый галстук, поправив воротник рубашки, Стефан осмотрел себя в зеркале, обещая себе еще кое-что: быть намного увереннее в себе, чем обычно. Без самодурства, конечно. Он главный все-таки. Нужно привыкать к чувству собственного достоинства, надевая драповый светло-коричневый пиджак, который Стефан надевал лишь тогда, когда имел для этого важный повод. Нужно быть важным самому в такой момент, уговаривал он себя с непривычкой, улаживая все те же непокорные волосы, все равно ложившиеся так, как им угодно. О щетине Стефан даже и не думал, пусть живет своей жизнью и не ломает очередной станок. Пшик духов на ворот, впрыск ментолового аэрозоля в ротовую полость. Ощущение свежести. Это важно.

Солнце за окном светило ясно, заведомо разгоняя маленькие тучки, и чуть ли не впервые, здорово нагревая стекло окна этой весной. Сегодня воздух обещал быть теплым, заметил Стефан, высунув голову из окна. Он даже принял решение, больше не надевать пальто или куртку. Весна вступила в свои права. Очередь за ним вступать в свои.

Как всегда пройдя свой путь пешком, Стефан прокручивал в голове много фраз, пытаясь вбить себе в голову то самое важное, что забыть недопустимо. Поздоровавшись с парочкой коллег у входа, Стефан решил постоять на крыльце, перевести дыхание, перед тем, как окажется внутри давящих ответственностью стен. Время еще было, ведь Стефан специально вышел пораньше, чтобы все заранее проверить, подготовить, проконтролировать, даже несмотря на то, что когда он выходил из квартиры, снова отворилась дверь его добродушной и заботливой соседки, которая снова одаряла его заботливыми фразами, излишними вопросами и милой старческой физиономией, отнимая время. В общем, все как всегда. Впрочем, который раз, думая о миссис Трефан, Стефан признавал, что пять минут на эту милую старушку ему не было жаль потратить. Ведь с кем она еще могла пообщаться, кроме как с ним и со смертью? Он даже усмехался от этих мыслей, с неохотой представляя себе это. Как человекоподобная фигура, тощая как скелет, стоит, возможно, еще не на пороге, но уже под окном миссис Трефан, воспевая песню молчания. И не со зла, Стефан представлял себе это. Ведь на самом деле, он очень любил эту старушку, и относился к ней, как к человеку, который на самом деле в его жизни значит пусть и не много, но хоть что-то значит, пусть зачастую он над этим может и не задумываться.

Он поднялся на кафедру. Там он встретился с Люси – маленькой стройной лаборанткой, которая мило улыбнулась исполняющему обязанности заведующего кафедрой – мистеру Полански, так она его сегодня назвала, после чего Стефан спросил:

– Ну что? Все в порядке? Все по плану?

– Все отлично, мистер Полански! – улыбнувшись, с хорошим настроением сказала Люси, словно зарядив этим настроением Стефана.

– Хорошо, – почувствовав небольшое успокоение, сказал Стефан. – Пойду в актовый зал, посмотрю лично, хочу убедиться в правильности всей организации. Так что, если что, искать меня там.

– Хорошо.

– Кстати, а где мистер Берг? – вдруг поинтересовался Стефан, нигде не встретив его и даже не увидев.

– Он позвонил, сказал, что чуть задержится.

– Интересно. Почему меня не предупредил? – задался вопросом Стефан, но уже с самим собой.

Неисправимый негодяй и типичный историк! Как всегда прибежит, опоздав, и будет сочинять разного рода истории, в которые Стефан не верит, зная Льюиса и его сомнительные достижения в плане личной жизни.

– Как только он появится, пусть пулей летит ко мне! – сказал Стефан и закрыл за собой дверь.

Скоро она начнется. Конференция, важность которой лично Стефану было сложно недооценить. Оставалось сорок минут до официального ее начала. Уже начинали собирать студентов и ученых, преподавателей и журналистов. Даже с регионального телеканала приехали, чтобы отснять материал о международной конференции в Белвью. Лишь бы не брали интервью! Стефан так не хотел, стараясь держаться от журналистов подальше, делал вид, что занят, а на самом деле нервничал, как перед экзаменом на первом курсе. Собственно, в какой-то мере это и был экзамен лично для него. И он очень хотел сдать его успешно. Естественно, автоматом не получится. Таковы реалии преподавателя. Все равно, он чувствовал себя всего лишь им, а уж не какой-то там важной персоной на сегодня.

Впрочем, огромных поводов для переживаний у Стефана не оказалось. Все шло как по маслу. И он убедился в этом. Но он все же решил выйти на крыльцо, дабы подышать немного. Успокоить мысли перед двухчасовым заходом.

Он не курил. Поэтому, просто дышал. Ему нравился весенний воздух, который одаривал его первым теплом. Солнечное, абсолютно безоблачное небо. На минуту он даже забыл обо всем. Но вдруг он заметил, как к корпусу университета стал подъезжать строгий, стройный, но тяжелый, невозмутимый, сдержанный, но представительный черный Lincoln Continental. У Стефана быстро забилось сердце. Он знал, кто в нем сидит. Такой не дружелюбный, отталкивающий автомобиль. Он словно проводил черту между ним – обычным человеком, и ею – все ее почести и достижения Стефан выписал на бумажку сегодня утром, чтобы прочесть, стоя за трибуной. Вообще, черные автомобили внушали Стефану больший страх, чем любые другие автомобили. Как же он их ненавидел…

Он долго и плавно выдохнул разгоряченный воздух из легких, чуть спустившись со ступеней, в ожидании выхода Анны из машины. Все, как и должно быть. Он лично ее встречает. Подает ей руку. Пока что, только представляет себе то, что будет через момент.

Момент. Автомобиль останавливается. Дверь плавно открывается. Показывается изящная ножка, затем вторая. Обе ножки ступают на асфальт в черных лакированных туфельках на острых, высоких каблуках. Ножки облачены в полупрозрачные черные колготы с соблазнительным задним швом на ногах. Ах, ее ноги… хватало только их, чтобы Стефан млел. И даже не от сексуального желания, которое пробуждали ее ноги, Стефан признавал это, но сдерживал. Просто именно ее ноги были таковы. Внушали высшее эстетическое наслаждение. Он заставлял себя не терять голову в этот момент, помнить о важности своей миссии на сегодня.

Снова черная юбка-карандаш, но уже более официальная, однотонная, без принта. Белая блузка с широким воротником, черный приталенный пиджак с узкими рукавами и глубоким вырезом. Никаких перчаток. Теперь Стефану были видны ее тонкие изящные пальчики, на паре из которых виднелись золотые кольца. Сдержанный бледно-лиловый цвет губной помады, густые, длинные, но скромно собранные в хвост волосы, опрокинутые вперед через плечо. Таким был образ итальянской красавицы Анны Роккафорте сегодня. И Стефан был очень впечатлен, стараясь думать о ней лишь как об ученом, как о ректоре, но никак не о женщине. Давно его так не задевал облик женщины. Поэтому, сделать это ему представлялось весьма сложным.

Как и тогда на перроне, он лишь молча внимал то, как она приближалась к нему стремительной походкой. Она поздоровалась с ним, глядя в глаза. Приветливо, но холодно, словно с аристократичной надменностью, которая сама ненароком выдает себя в такой момент. Ни у кого так больше не получалось, как подумал Стефан, тут же признав себя дураком, что не подошел к автомобилю, не открыл ей дверцу, не подал руку. Хотя, это мог сделать и водитель… Но все же…

Опять бардак в голове. «Стефан, соберись! Хотя бы притворись джентльменом, если забыл, что это такое!»

– Добрый день, Анна! – улыбнувшись в ответ, сказал Стефан, и протянул ей свою руку.

Анна протянула свою, и он ощутил всю нежность кожи ее рук, словно прикасался к шелку. Гладко выглаженному одушевленному шелку. На ее руках не проступали вены. Даже мельчайших не было, словно их не было вообще. Возраст женщины почти всегда выдают их руки. Она может выглядеть сказочно красивой и молодой, но руки ее выдадут. Руки Анны ничего не выдавали. Стефан обратил на это внимание, опять же, не берясь судить о ней из того, что он о ней знал. Зачастую факты не имеют ничего больше, чем лишь само представление. Наяву все оказывается совсем иным. Ее первый супруг мог лично пожимать руку Бенито Муссолини, будучи женатым на смерти. Но это ведь еще ничего не значит. Так иронизировал свои наблюдения Стефан, не отпуская ее руку. А так не хотелось отпускать.

– Ну, что же? Теперь можете показать мне свой университет, – мило сказала Анна, да так, что Стефан расплылся в улыбке, стараясь показать ей свое лучшее дружелюбие.

Он с воодушевлением провел Анну по коридорам университета, показывая стенды, демонстрирующие скромные достижения их ВУЗа, фотографии ректора с губернатором штата и даже с министром образования, лучшие аудитории с самым свежим ремонтом, приблизительно десятилетней давности. Затем Стефан провел Анну на второй этаж и показал ей кафедру, на которой работает, скромно заметив, что он лишь временно исполняет обязанности заведующего.

– А что же с вашим заведующим? Почему его нет? – поинтересовалась Анна.

– Ах, мистер Робинсон, – вздохнув, протянул Стефан. – Мистер Робинсон, к сожалению, тяжело заболел. Вы, наверное, не знали.

– Нет. Мне лишь сказали, что меня встретите вы, но не сказали, что он заболел и не сможет принять участие в конференции.

Стефан кивнул с пониманием, но с мыслью «недочет». Это был их промах в организации встречи важных гостей. Заметив, что Анна особо не тронулась этим моментом, и напротив, была предрасположена к диалогу намного более, чем вчера, Стефан решил предложить воды. Сказал, что есть и негазированная, на что Анна ответила:

– С удовольствием выпью воды. Можно и с газом. Вы читаете мои мысли? – обескуражив Стефана.

Не ожидал он, что она пьет газировку. Быстро подал ей воду в стакане. Анна, чуть притронувшись губами к его краям, сделала пару мелких глотков, не оставив следов губной помады, и вернула стакан Стефану, поблагодарив его.

Затем они пошли в актовый зал.

– Для нас очень важен ваш визит, Анна, – говорил Стефан, показывая Анне, куда идти.

– Бросьте, Стефан! – нарочно смущенно сказала она в ответ.