Текст книги "Почти 15 лет"

Автор книги: Микита Франко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

– Смотрел «Гарри Поттер и Узник Азкабана»?

Макс улыбнулся:

– Смотрел.

– Хочешь ещё раз?

– С тобой – всё, что угодно, – ответил Макс и засмущался от своих же слов. На бледных щеках появился ярко-алый румянец.

Слава подумал, что тоже, наверное, покраснел – хорошо, что на его коже это не так заметно.

– В сторону Стэнли парка есть драйв-ин, – объяснил он. – В девять будет «Гарри Поттер». Поехали?

«Драйв-ин» в Канаде называли автокинотеатры под открытым небом. Макс быстро закивал, не глядя на Славу – словно старался скрыть смущение.

Когда Слава завёл мотор, Макс спросил:

– Как Мики?

Славе понравилось, что он спросил именно про сына. Если бы спросил: «Как ты?», его бы ничуть не подкупило, а вот Мики…

Он вырулил на дорогу, и автомобиль, как ленивый монстр, начал медленно продираться через узкую тропинку.

– Кажется, мы поругались.

– Из-за чего?

Слава вздохнул, крепче сжимая пальцы вокруг руля.

– Не смог ему объяснить, что произошло между мной и Львом. Нагрубил.

– А ты сам понимаешь, что между вами произошло? – спросил Макс. И, кажется, улыбнулся – в наступающей темноте Слава не разглядел.

Он задумался.

– Наверное, мы стали друг другу чужими людьми.

– Так ему и скажи.

– Кому? Мики? – удивился Слава.

– Ну да. Думаешь, он не поймёт? – прыснул Макс. – Он же взрослый. Я был бы рад, если бы мать в своё время сказала мне хотя бы это.

Слава с любопытством глянул на него:

– Твои родители тоже развелись?

– Да. И мне тоже было лет пятнадцать.

– Ты потом общался с отцом?

– Ну да, – ответил парень, как само собой.

– Я вот не общался. Мой просто исчез. Ушёл и не вернулся.

– За хлебом что ли? – засмеялся Макс.

Слава фыркнул: никто раньше не позволял себе смеяться над тем, что его отец сгинул восвояси – Макс был первым. Это тоже понравилось Славе.

На подъезде к парку Слава остановился у супермаркета: сказал, что купит попить. Макс с почти родительской строгостью наказал:

– Никаких энергетиков, понял?

– Только апельсиновый сок, – заверил Слава. – Тебе что-нибудь взять?

– Фанту. С лаймом.

– С лаймом? Она такого цвета, как чистящее средство для окон?

Макс удовлетворенно кивнул:

– Она и есть чистящее средство для окон.

Слава покачал головой: детям он такое пить не разрешает. Ну, не он, а Лев. Но он как бы тоже – придерживается единой политики воспитания.

Слава быстро обошёл супермаркет, взял сок, фанту ядовито-синего цвета, мармеладных мишек (они случайно попались на глаза и он, подумав о Ване, машинально схватил их с прилавка), потом долго пытался понять, голоден или нет – вспомнил, что не ужинал, и, возможно, даже не обедал (об этом он уже вспомнить не смог – казалось, прошла целая вечность), и взял булочку с маком. Когда расплачивался на кассе, понял, что до «Гарри Поттера» осталось пять минут.

Садясь в машину, он передал кислотную фанту Максу, а остальное кинул на заднее сидение. Макс, глянув на часы, спросил:

– Ты где застрял?

– В хлебном отделе, – честно ответил Слава, пристегиваясь ремнём.

– Отца искал?

Слава вытянул губы в улыбке, сдерживая смех – ведь если рассмеяться по-настоящему, то… то всё. Это многое значит: смеяться по-настоящему над чьими-то шутками. Тем более, если их повторяют дважды, а тебе всё равно смешно.

– Я вдруг подумал, что вы лишили своих детей шуток про ушедшего отца, – начал рассуждать Макс. – Если я скажу твоему сыну, что видел его отца в хлебном, имея в виду Льва, это будет иметь не тот эффект, потому что он подумает о тебе, и не засмеется…

– Он не засмеется по другим причинам, – ответил Слава, выезжая с парковки.

– По каким?

– Потому что это не смешно.

Макс искренне возмутился:

– Да ладно! Ты смеешься!

«Заметил, блин», – с досадой подумал Слава. Но досада это была по-странному приятной.

На парковке они заняли место в последнем ряду, в стороне от всех – следующая машина была через два парковочных места. Солнце медленно скрывалось за горизонтом, и на тёмно-розовом небосклоне уже появлялись первые огоньки. Слава, выйдя из машины, невольно задрал голову: давно он не видел такой отчётливой россыпи звёзд. Они всё ещё были в городе – всего лишь въехали в парковую зону – но в Даунтауне такого не увидишь.

В Новосибирске, над домом у моря, всегда были такие звёзды.

Слава забрался с ногами на капот, сел по-турецки и приглашающе кивнул Максу:

– Садись. Не развалиться.

Усомнившись в собственных словах, добавил:

– А если развалиться, я всё равно хотел купить новую.

Макс осторожно последовал Славиному примеру: сел рядышком и согнул ноги в коленях. Обхватив себя, он зябко поежился – на нём была футболка с коротким рукавом и Слава заметил, как руки ниже локтя покрылись гусиной кожей.

– Замёрз? – обеспокоенно спросил он.

Его вдруг стало волновать, чтобы Максу было комфортно.

– Да не… – ответил тот не слишком убедительно.

– У меня есть плед, – Слава мигом спрыгнул с капота и направился к багажнику.

Макс попытался протестовать, что ему «не надо», но Слава уже запрыгивал обратно на капот с мягким пледом из синего флиса – мама подарила ещё несколько лет назад. Макс накинул плед на плечи и перестал покрываться пупырышками. Так-то лучше.

Кино они смотрели из рук вон плохо – зрители получились никудышные, прямо скажем. Всё время переговаривались и шептались, и, если бы это был настоящий кинотеатр, их бы выгнали ещё в первые же минуты. Говорили, к слову, не о кино, а друг о друге.

Слава спрашивал, как Макс оказался в Ванкувере, и тот рассказывал, как после школы поступал в Университет Британской Колумбии: он выиграл стипендию и частично покрыл ею расходы. Сказал, что готовился к этому с тех пор, как ему исполнилось десять лет, потому что в этом возрасте понял, что гей, и почти в то же время что это – проблема.

– Если ты в Беларуси, – добавил к этому заключению Макс.

– Или в России, – понимающе кивнул Слава.

Рассказывал, что переехал один, и первые отношения у него появились здесь же – с местным парнем. Слава тут же спросил, почему они расстались – ему было важно понять, что в этой истории не замешано никакое насилие. Его всё ещё беспокоил нос Макса (драка? Не драка?).

– Мы друг друга не понимали, – объяснил Макс. – В смысле… Он не знает, что такое быть геем там, откуда мы с тобой приехали. У нас всё время возникали из-за этого споры. Я хотел на прайд, а ему они приелись. Он мог взять меня за руку в центре города, а я одергивал его, потому что не привык к такому. Это всё такие мелочи, но когда они накапливаются, вы…

Он замялся, подбирая слова, и Слава закончил за него:

– Становитесь как чужие люди.

– Да, – вздохнул Макс.

– И давно вы расстались?

– Пару лет назад.

– Общаетесь?

– Так, немного, – он пожал плечами. – У него новые отношения.

Чем больше Слава слушал эту самую обыкновенную историю про прилежного студента, у которого были одни отношения, из которых он вышел, сохранив общение с бывшим парнем, тем спокойней ему становилось.

«Кажется, ничего нормальней в своей жизни я ещё не слышал», – расслабленно думал он.

Ему даже хотелось попросить Макса рассказать ещё что-нибудь нормальное. Но тот, глянув на Славу, спросил:

– А ты давно… замужем?

Слава усмехнулся:

– Не очень. Но мы вместе почти пятнадцать лет.

Макс снова присвистнул – как когда услышал про возраст Мики.

– Рано тебя во всё это засосало…

Слава засмеялся:

– Начиналось всё банально: какой-то парень подошёл в гей-клубе. А теперь… Вот.

Под «вот» он имел в виду всё и сразу: у нас дети, они к нему привязаны, никуда и никогда я от него не денусь, эти пятнадцать лет навсегда выгравированы на моей жизни, а мне всего тридцать один год, в этом возрасте большинство людей только начинают думать о семье, я мог бы завести ещё одну, а мог бы никогда не заводить, но я уже здесь, с тобой, сижу на капоте ровно до одиннадцати вечера, а в одиннадцать меня ждёт сын, и утром мне нужно ехать в больницу к другому сыну, а потом я обязан написать второму отцу о состоянии младшего, потому что это теперь вечная связь, и в какой-то момент я перестал понимать, как оказался в этой заднице…

– Вот, – ещё раз сказал Слава. Всё остальное – не сказал.

Макс, помолчав, спросил:

– Ты очень устал, да?

Это было так проницательно, что Слава даже испугался: неужели часть своей мысленной тирады он всё-таки сказал вслух?

Он поднял взгляд на Макса, тот смотрел открыто и сочувствующе.

– Кажется, да, – признался Слава.

– Хочешь закончим прямо сейчас? Я сяду за руль, отвезу тебя домой.

Слава запротестовал:

– Нет, это я должен отвезти тебя домой.

– Почему ты? – не понял Макс.

– У меня машина. Я приехал за тобой, увез, теперь должен вернуть.

Макс, улыбнувшись, покачал головой:

– Нет, не должен.

Слава обессиленно посмотрел на него и сдался:

– Ладно. Хорошо. Но в одиннадцать, не сейчас.

Макс, похоже, обрадовался:

– Как скажешь.

– А пока, расскажи что-нибудь ещё, – попросил Слава. – Я очень хочу послушать что-нибудь психически здоровое.

Макс задумался:

– Ну… Мои родители знают, что я гей, и в целом, они не возражают…

– Ахренеть, – выдохнул Слава. – Давай ещё.

– В детстве на меня редко кричали.

– Да ты гонишь?

– Серьёзно!

Слава, рассмеявшись, отнял руку от капота, заправил выпавший шнурок обратно в кроссовку, а когда снова положил ладонь на автомобиль, их с Максом руки случайно соприкоснулись кончиками пальцев – они тут же одернули их, в смущении глянув друг на друга.

Почти 15 лет. Лев [25]

Времени искать зеленый корректор не оставалось: в восемь утра начинался рабочий день. Вернувшись в спальню, где в его постели всё ещё лежал голый иранец, Лев, проходя к шкафу, бросил мимоходом грубое: «Вставай».

Тахир завозился, потягиваясь и сминая простыни, и Лев, подняв с пола его рубашку, кинул её на постель, попав ровно в парня.

– Вставай! – нетерпеливо повторил он.

Прилетевшая в лицо рубашка взбодрила Тахира и он, растерявшись, спросил:

– Ты чего такой злой?

Лев, затягивая ремень на брюках, возмущенно выговаривал:

– Какого хрена ты оставляешь на мне свои сраные отметки? Я что, твоя собственность? Я – врач! Как я пойду на работу с этим на шее?

Тахир, улыбнувшись, только пожал плечами:

– Да ладно, это же прикольно.

Лев вспылил ещё больше:

– Что прикольного? Ты считаешь, я хочу оповестить всех, что у меня был секс? Мне же не четырнадцать!

Застегнув рубашку на все пуговицы, он долго пытался поставить воротничок таким образом, чтобы тот закрывал засос, но как ни старался, получалось скрыть только наполовину. Тахир, тем временем, натягивал на себя одежду, довольно поглядывая из-под длинных ресниц: видимо, страшно собой гордился.

В подъезде, пока Лев запирал дверь, Тахир, опершись на перила, спросил:

– Увидимся сегодня вечером?

Лев хотел ответить: «Нет». И ответил бы, если бы не чертово солнце. Из подъездного окошка, расположенного точно под потолком, пробивались солнечные лучи и полосками света падали на лестничную площадку. В одной из таких полосок стоял Тахир: прищурив один глаз, он бесхитростно смотрел на Льва снизу-вверх, скривив губы в полуулыбке, и этим выражением лица очень напоминал Славу.

Убрав ключи в карман, Лев шагнул к нему и подался порыву раньше, чем успел его обдумать: наклонился и поцеловал Тахира – так, как обычно целовал на прощание Славу, легким касанием губ.

Когда он разорвал поцелуй, Тахир выдохнул:

– Вау. Как нежно…

– Увидимся, – коротко сказал Лев и заспешил вниз по лестнице.

По дороге он быстро ответил Славе: сообщение про зеленый корректор проигнорировал, а на план лечения ответил: «Сколько это будет стоить?». Ответ пришёл быстро: «Нисколько». Новость, которая раньше бы порадовала Льва, теперь угнетала: он хотел чувствовать себя полезным, хотел доказать и себе, и Славе, и детям, что уехал не зря. Подумав, он спросил про Мики: «А ты нашёл психотерапевта?». Это было ещё одно доброе дело для детей, на которое он мог бы прислать деньги. Слава написал: «Мики пока отказывается». Лев прыснул и написал: «А ты его не спрашивай», на что Слава, прислав эмоджи закатывающих глаз (боже, он даже на расстоянии умудряются их закатывать), ответил: «Психотерапевты так не работают». Лев не понял – почему? Если ребёнок болеет, родители решают, как он будет лечиться – зачем спрашивать согласие на лечение у ребёнка? Может, они ещё у Вани спросят, хочет ли он прийти в себя после комы? Какой бред.

Зайдя в больницу, он прошмыгнул мимо регистратуры, бегло поздоровавшись с администраторшами. Стараясь нигде не задерживаться, добрался до лифта и занял позицию в углу, вежливо улыбаясь каждому следующему заходящему, а потом выскочил из лифта последним, сразу последовав в процедурный кабинет – быстрее, чем встретит кого-нибудь из коллег. Там, в процедурном кабинете, заступала на пост старшая медсестра – Виктория Викторовна, с которой они были знакомы уже больше десяти лет. Она много хохотала, красилась в морковный цвет и, как сказал бы Мики, «всегда была на приколе».

Лев, остановившись на пороге, вежливо поинтересовался:

– У вас пластыря не найдется?

Виктория Викторовна, оглянувшись на него, начала веселиться в своей манере:

– Ну, даже не знаю, это же всё-таки больница, откуда тут у нас… – а потом, в своей же манере, громко расхохоталась.

Лев улыбнулся и смиренно подождал, пока она прекратит смеяться и даст ему пластырь.

– А что у вас случилось? Порезались? – спросила она, копаясь в ящике с одноразовыми шприцами и спиртовыми салфетками.

– Да, типа того.

Она протянула ему длинную полоску пластыря, но Лев покачал головой: сказал, что нужен квадратный. Она и такой нашла: белый, с подушечкой в середине – на такие в отделении крепили катетеры к рукам.

Взяв пластырь, он понял, что, если повернется, Виктория Викторовна сразу поймет, что случилось. Подождал секунду, надеясь, что она отвернется, но она продолжала таращиться на него в упор. Лев подумал: может, пойти в другую сторону? Но в другую сторону выход на лестницу, там ещё больше людей…

Вздохнув, Лев попросил:

– Давайте это будет наш с вами секрет.

Повернувшись направо, он направился к ординаторской под её испытующим взглядом.

Конечно, никаким «секретом» это не будет. Если в отделении о чём-то знает старшая медсестра – можно считать, об этом знают все.

В конце рабочего дня ему написала Карина: спросила, нужно ли, чтобы она «зашла в гости». Лев обиженно напечатал в ответ: «Нет, спасибо». Поставил в конце точку, чтобы она поняла: он всерьёз обиделся.

Вернувшись с работы, он сразу лег спать, с горечью обнаружив, что постель пахнет чужим мужским одеколоном. Поворочавшись, не зная куда деться от запаха иранца, он поднялся и вытащил из шкафа Славину футболку, для которой выделил отдельную полку. Снова лёг, завернулся в одеяло и обнял футболку, уткнувшись в мягкую ткань носом. Запахло Славой. Он быстро заснул.

А проснувшись ближе к полуночи, умылся, принял душ и поехал в бар: даже успел до закрытия метро заскочить в последний поезд. Можно было бы дождаться Тахира дома, но он не выносил одиночества и тишины.

В баре народу было больше, чем в прошлый раз. Льву пришлось растолкать какую-то гей-парочку: парни, слившись в поцелуе, перекрыли ему путь к барной стойке. Протискиваясь между ними, Лев смерил презрительным взглядом и одного, и второго, как бы говоря: «Ну вы и педики, конечно». Они и выглядели также – как педики.

Тахир, заметив его, махнул рукой и обворожительно улыбнулся:

– Привет, сладенький.

Он сказал: «Sweetie», что, видимо, нужно было понимать как: «Сладенький». Льва внутренне передернуло.

Садясь за стойку, он бросил:

– Сделай что-нибудь, как в прошлый раз.

Иранец кивнул, не переставая похотливо улыбаться. Льву казалось, каждый в этом баре замечает, что между ним и барменом что-то было. Его беспокоило, что все считают его геем, но мысль, что все вокруг тоже геи, не уменьшала его скованной враждебности.

Тахир поставил перед ним вытянутый бокал с красноватым содержимым – таким же, как в прошлый раз, и Лев, отпив, уловил знакомые нотки гренадина, и в то же время, что-то новое – жаром прошедшее по горлу. Глотнув ещё раз, он понял, в чём дело.

– Там алкоголь, – констатировал он, посмотрев на Тахира.

Тот довольно кивнул:

– За счёт заведения.

– Когда я говорил, как в прошлый раз, я имел в виду – как в прошлый раз, – с раздражением выговорил Лев. – Что там?

– Водка.

– Ну ахренеть, – выдохнул он на русском.

Тахир наклонился к нему и жарко прошептал в самое ухо:

– Ты очень напряжен. Расслабься.

Медленно отстранившись, он задержал своё лицо возле лица Льва, как для поцелуя, но вместо этого перехватил губами трубочку из его коктейля и отпил, не сводя взгляда со Льва. Внизу живота сладко заныло.

К тому моменту, как Лев допил коктейль до конца, произошёл целый ряд приятных изменений: педики перестали его раздражать, а флиртующие мужчины начали веселить. На него накатывала волнующая радость каждый раз, когда кто-то подсаживался за соседний стул и начинал делать комплименты. Вчера это казалось ему омерзительным, но сегодняшнему Льву было странно то омерзение: комплименты – это ведь так приятно.

Как только кто-то из мужчин сокращал между ними расстояние или пытался коснуться Льва, Тахир, смеясь, мягко вмешивался, приговаривая на английском:

– Стоп, стоп, стоп, мальчики. Он – мой.

Произнеся это, он покровительственно клал руку ему на плечо и сжимал.

После коктейля с гренадином последовал ещё один, другой – из колы, текилы, рома и водки. Тахир поставил его передо Львом, а тот начал пить, напрочь забыв про все свои «нельзя». В голову ударило сильнее, чем от «Ширли» с водкой, пространство искривилось и в голове загудело. Лица окружающих размылись, как на испорченной линзе, и Лев выхватывал только отдельные: те, что приближались к нему вплотную.

Были мужчины, много мужчин, они что-то говорили, спрашивали, сменяли друг друга, хохотали большими ртами. Кто-то сказал в самое ухо, что ему, наверное, плохо. Лев закивал: из всего, что происходило, он смог осознать только эту фразу. И он, этот мужчина, сказал: – Тебе нужно умыться.

Лев опять кивнул: звучало как то, что ему действительно необходимо сделать. Он начал подниматься из-за барной стойки и чуть не упал – его подхватили под руку, и он удержался.

В туалете, где в двух из трёх кабинок занимались сексом, он долго стоял над включенным краном, смачивал руку в холодной воде, а потом брызгал на своё лицо. Трезвел ровно на полсекунды, а потом опять проваливался в пьяную бездну. Мужчина, который вывел Льва в туалет, стоял рядом, наблюдая за его действиями, и говорил: – Ты так прогресса не достигнешь.

Но Лев не понимал, что он пытается ему сказать, потому что вместо слов слышал только кашу, слепленную из отдельных букв.

Мужчина развернул его к себе, и Лев удивился, что ему пришлось поднять взгляд, чтобы на него посмотреть: он привык, что обычно все ниже его ростом, а не выше. Но этот был выше, на полголовы: мощный, как викинг, и рыжий, как ирландец, со жгуче-оранжевой щетиной под цвет волос. Он заглянул Льву в глаза и произнёс: – Не липни к этому бармену.

– Что? – переспросил Лев, всё ещё не улавливая смысл.

– Бармен, – четко проговорил мужчина. – Не ходи с ним никуда. Он тебя спаивает.

– Ясно, – кивнул Лев.

Он просто так это сказал. На самом деле, нихрена ему было не ясно.

Мужчина, вздохнув, предложил:

– Давай я отвезу тебя домой?

– Зачем? – мигнул Лев.

– Здесь не безопасно для тебя.

Что-то мелькнуло в светлых глазах – что-то, что Лев прочитал как недоброе – и он отшатнулся от викинга. Сказал, покачав головой:

– Нет, я не поеду.

– Точно? – мягко переспросил мужчина.

– Точно.

Лев, оттеснив его, спешно вернулся за барную стойку. Последнее, что он запомнил о том вечере: как Тахир поставил перед ним новый бокал с коктейлем и, подмигнув, снова сказал:

– За счет заведения.

Почти 15 лет. Слава [26]

Слава следил за блуждающим взглядом Вани, пытался встретиться с сыном глазами, но светло-карие стекляшки – пустые до ощущения озноба на коже – ускользали от него, смотрели мимо, будто Славы в палате не было. Или Вани в ней не было. Скорее, Вани.

Слава вздыхал, брал ладонь сына в свою руку и сжимал её. Ваня начинал двигать пальцами в ответ, и это было самым радостным, самым обнадеживающим моментом дня. Спустя десять дней почти круглосуточных, изматывающих дежурств возле Ваниной постели, он наконец-то чувствовал от сына хоть какую-то отдачу. Это напомнило ему, как он общался с Мики, когда тот был младенцем: Слава любил подходить к кроватке, вкладывать палец в маленькую ладошку и Мики хватался за него в ответ. Это всего лишь рефлекс, но Слава тогда об этом не знал и так много вкладывал в этот жест…

Смарт-часы на Славиной руке мигнули и на экране выскочило сообщение от Макса: «Подойди, пожалуйста, к дверям реанимации». Слава, озадаченный неожиданной просьбой, выпустил Ванину ладонь из своей и выглянул из палаты. Коридор пустовал, и он зашагал к выходу из отделения. Макс сидел на мягком диване в блоке для гостей и, заметив Славу, поднялся ему навстречу.

– Ты что здесь делаешь? – спросил Слава, подходя ближе.

– Принёс тебе апельсиновый сок, – сказал Макс, улыбнувшись. – И… поесть.

– Поесть? – удивился Слава.

Макс быстро заговорил:

– Да, ты здесь с девяти утра, каждые полчаса я тебя спрашивал, где ты, и ты всё время был здесь, сейчас три часа дня, ты отсюда не выходил, значит, ты не ел минимум шесть часов, но я думаю, что ты из тех извращенцев, которые не завтракают по утрам, курят на голодный желудок, и спят меньше пяти часов в сутки…

Слава, слушая его, начинал улыбаться, и Макс закивал:

– Я угадываю по всем пунктам, да? В общем, я принёс тебе поесть.

Слава кивнул, увлекая Макса к креслам.

– А что там?

– Овощи на гриле, – ответил Макс, сбрасывая с плеч рюкзак и расстегивая большой отдел. – Я не стал нести ничего другого, вдруг ты веган… Мы вроде это не обсуждали.

Он вытащил контейнер для еды, передал его Славе, и тот, устроившись в мягком кресле, открыл крышку. Внутри контейнера было три отдела: в одном аккуратно сложенная картошка, порезанная ребристым ножом, в другом – такая же морковь, в третьем – красный перец. Славу напрягла рекламная аккуратность в сортировке, он подумал: «Психопатично», и уточнил: – Почему ты всё разложил по цветам?

– По видам овощей, – поправил Макс.

– Да. Почему?

Тот пожал плечами:

– Хотел сделать для тебя красиво.

– Для себя бы так не сделал?

– Нет, себе – лень.

Слава хмыкнул, распаковывая пластиковую вилку:

– Это утешает. Кстати, я не веган.

Он наколол хрустящую картошку на зубчики, откусил. Почувствовал, как пряный вкус с жаром растекся по языку и прикрыл глаза – он очень давно не ел. Очень давно.

– Спасибо, – улыбнулся он Максу. – Это вкусно.

Тот приподнял уголки губ в полуулыбке и, придвинувшись ближе, спросил:

– Как Ваня?

Слава вздохнул:

– Пока не реагирует на меня.

– Но это же нормально?

– Вроде нормально.

– А как ты?

Слава подумал о вчерашнем звонке Льву, когда они с Мики, узнав долгожданную новость о Ване, проигнорировали разницу в часовых поясах и позвонили в ночной Новосибирск прямо с больничной парковки. В тот момент Слава заметил всё и сразу: и мелькнувшее пятно на шее, когда Лев наклонился, чтобы зажечь лампу, и широкие зрачки, глядящие мимо камеры, и припухшие от поцелуев губы. Через силу договорив со Львом, Слава вышел из машины, чтобы ненароком не выплеснуть эмоции на Мики, а потом долго стоял у автомата с напитками, силясь понять: почему его вообще это задело? Его потряхивало от досады, разочарования, злости, ревности, прошибало на слёзы… Он снова и снова спрашивал себя: почему?

Макс спросил то же самое. Задумавшись, Слава перестал жевать, и Макс напомнил ему:

– Ешь.

Усмехнувшись, Слава послушно дожевал и произнёс:

– Он не спал той ночью. Я тоже. И накануне не спал. И после. Я много думаю о Ване и о том, что будет дальше… И злюсь из-за разности причин нашего общего недосыпа.

– Может, у него так выражается переживание, – осторожно предположил Макс.

Слава согласился:

– Может быть. Но я-то не могу позволить себе так переживать. У меня дети.

– Резонно, – вздохнул Макс.

Слава вернул ему контейнер, доев всё, кроме перца («Перец – еда для скучных взрослых», – сказал он при этом, а Макс ответил: «Морковь – тоже, но ты съел»), и перешёл к апельсиновому соку. Макс купил ему маленький тетрапак с трубочкой, на пока Слава пил, они молчали. Потом Макс сказал: – Слушай, это всё так несправедливо.

– Что? – не понял Слава, потому что уже потерял нить разговора (сказывалась усталость).

– Что ты остался один. Это ведь и его дети тоже.

Слава хмыкнул, поднимаясь с дивана:

– Не знаю, он говорит, что я ему их навязал.

– Серьёзно?

Слава прошёл к мусорному контейнеру в другой стороне зала, выкинул пустой тетрапак и вернулся.

– Да, – ответил он, садясь рядом с Максом. – Сначала навязал Мики, потом Ваню. Он говорит так про два события в наших отношениях: про детей и про Канаду. Канаду он ненавидит. Как думаешь, почему говорит так про детей?

Макс неуверенно пожал плечами:

– Не знаю.

– И я не знаю.

Никому из них не хотелось говорить: «Наверное, детей он тоже ненавидит». Но разве в таких выражениях говорят о чём-то хорошем – навязал, заставил, поставил ультиматум?

– Как по мне, если ты их любишь, то прекрати вспоминать об их появлении, как о чём-то неизбежно кошмарном, – рассудил Слава. – А если не любишь, то уходи всерьёз, а не вот так.

Макс, выдержав паузу, поднялся, закинул рюкзак на плечи, поправил под лямками сбившуюся толстовку и посмотрел на Славу.

– Можно выкрасть тебя на пару часов?

Слава, прищурившись, посмотрел снизу-вверх:

– Куда планируешь красть?

– К себе в гости, – сразу ответил Макс. – Можно?

Слава в шутку (или всерьёз?) закашлялся. Сказал:

– Звучит серьёзно.

– Ничего серьёзного, – заверил Макс. – Просто хочу, чтобы ты развеялся.

– Звучит по-прежнему серьёзно.

Тогда Макс с наигранным кокетством в голосе признался:

– Я купил косметику. Накрасишь меня?

Это был третий контрольный выстрел. Третий – после вопроса: «Как Мики?» и после шуток про отца. Трудно устоять перед мужчиной, который заботится о твоих детях, издевается над статистикой разводов и просит сделать ему макияж. Слава чувствовал, как его преданное сердце, закрытое под замок, потеряло остатки своей защиты.

Конечно, он сказал ему: «Пойдем». И, конечно, он понимал, что наведаться в гости к мужчине, который носит тебе еду в контейнере, пока ты сидишь в палате у ребёнка – это не шутки. Всё серьёзно.

Дом Макса был похож на новосибирский дом у моря: такой же небольшой, с одной спальней и гостиной, соединенной с кухней. Других комнат не было, лестница вверх вела на чердак.

Они прошли в спальню, мимо кровати, к заваленному чертежами, измерительными приборами и карандашами письменному столу. Макс, ничуть не жалея своих трудов, смахнул все чертежи на пол, а карандаши и линейки убрал в нижний ящик стола. Из верхнего же вытащил палетку теней, подводку для глаз и хайлайтер. Сказал: – Я консультировался с бьюти-блогерами с Ютуба.

– Вау, – засмеялся Слава. – Лично?

– Ну, я их смотрел, – улыбнулся Макс. – Это считается за консультацию?

Он отодвинул косметику в сторону, и сел рядом, на стол, оказавшись лицом к лицу со Славой. На краю стола, на прищепке, крепилась длинная чертежная лампа, и Слава включил её для лучшего освещения «рабочей зоны».

– Ощущаю себя визажистом, – пошутил он.

Взяв палетку в руки, он растерянно спросил:

– А чем наносить?

– Типа кисти и всё такое? – догадался Макс.

– Да.

Он выдохнул:

– Об этом бьюти-блогеры не говорили.

Слава, улыбнувшись, предложил:

– Могу пальцами.

Он и сам чувствовал, сколько сексуального напряжения в его словах. Макс, закусив нижнюю губу, кивнул:

– Можешь.

Слава, не думая, опустил палец в тёмно-синие тени. Их тела находились почти вплотную друг к другу, а оставшееся расстояние наэлектризовывалось с каждой секундой, и тёмно-синие тени казались самым неважным из всего, что происходило, но отчего-то они оба делали вид, что их это волнует.

Он потянулся к Максу, чтобы провести пальцем по векам, и парень раздвинул колени, пропуская Славу ближе к столу. Или ближе к себе. К своему телу. Когда Слава принял это приглашение, вставая между его ног, весь Макс тоже придвинулся ближе. Расстояние стало слишком интимным, чтобы продолжать его не замечать.

Слава терпеливо провел пальцем по правому веку, растушевал. Потом точно также по левому – потому что дела нужно доводить до конца. И только потом, проведя рукой по щеке (и оставляя темно-синие разводы), он осторожно поцеловал Макса, запечатлев на бледно-розовых губах свой мерцающий блеск для губ. Можно считать, накрасил.

Всё время, пока длился их долгий поцелуй, Макс сидел, вцепившись руками в столешницу, и едва дышал. Когда Слава, разомкнув губы, чуть отстранился, то увидел уже знакомый алый румянец на бледных щеках. Переместив руки на талию Макса, он приобнял его и шепотом спросил: – Что ты хочешь?

Вместо ответа, Макс придвинулся ещё ближе, упираясь промежностью в Славин пах.

– Прямо здесь?

– Кровати – для скучных взрослых, – хрипло прошептал Макс.

Слава улыбнулся, протянул руку в сторону и щелкнул выключателем на чертежной лампе.

Почти 15 лет. Лев [27]

Потолок показался ему ослепительно белым. Белее, чем в предыдущие два дня. Лев, разомкнув веки, вздрогнул и зажмурил их обратно: ощутил резь в глазах, как от попыток вглядеться в солнце.

Он осторожно повернулся на бок, где, на его памяти, была бежевая стена. Бежевый – не белый, должно быть легче. Ещё раз открыл глаза и, проморгавшись, разглядел свою постель: синие одеяло и подушку с узорами из красных ромбиков. Он лежал в кровати один: это была первая хорошая новость.

Он оглядел себя и обнаружил вторую: одет. На нём были джинсы и футболка, в которых он последний раз помнил себя в баре. Если одежда всё ещё при нём, можно считать, что поводов снимать её не было.

Досчитав до пяти, он перевернулся на другой бок (от этого движения тело болезненно заныло) и начал вставать. Сначала сел, посмотрел вокруг. Свет от окна ударил в голову, вынуждая отвернуться, и он снова уперся взглядом в бежевую стену. Погодя секунду-другую, он осторожно, стараясь не встречаться взглядом с окном и светоотражательными предметами, поднялся, опираясь на спинку кровати.

Услышав нежно-бархатистое: «О, ты проснулся», Лев чуть не соскользнул обратно. Выпрямившись, он посмотрел на дверной проём, откуда доносился голос, и узнал в размытом широкоплечем силуэте рыжего викинга из бара.

– Ты что здесь забыл? – спросил Лев не своим голосом и закашлялся.

Викинг ответил, как ни в чём ни бывало:

– Я тебя подвёз.

Лев уточнил с опаской:

– У нас ничего… ничего не было?

– Ты не помнишь? – усмехнулся мужчина.

Льва напугала эта усмешка. Он подумал, тот сейчас продолжит: «Ты не помнишь, как мы трахались всю ночь?», но викинг просто сказал: