Текст книги "Почти 15 лет"

Автор книги: Микита Франко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

Он решил всё сделать по-другому. Выбрал дату: 15 июня 2017 года. Они впервые поцеловались в этот день: Лев, наверное, этого не помнил, потому что для него это был миллионный поцелуй в жизни, а Слава помнил, потому что для него – самый первый. Он тогда украдкой глянул на дату в телефоне и подумал: «Надо запомнить на всю жизнь».

Выбрал место, и оно было очевидным: домик у моря. Лев взял машину, отвёз Мики, Лену и Ярика в летний лагерь, потом написал сообщение: «За тобой заехать?». Слава соврал, что задерживается, сдаёт проект, и подъедет позднее. Сам, тем временем, покупал в цветочном магазине букет из синих роз. Потом, в электричке, ловил умильные взгляды старушек и улыбался им в ответ.

– Что, к невесте собралися? – спрашивали они.

Слава подмигивал:

– К жениху.

Они смеялись: думали, он шутит.

На подъезде к дому, Слава написал сообщение: «Ты сейчас где?», Лев ответил: «У берега». Слава выглянул в окно электрички: небо только-только принялось разгораться закатным маревом, окрашивая мир в желто-оранжевый. Сердце зашлось от волнения: именно так он себе это и представлял.

«Никуда не уходи, стой на месте», – попросил он, прыгая с подножки поезда.

Он свернул на лесную тропинку, прошёл через сосновый парк, миновал дом и выбрался прямо к берегу. Издалека заметил знакомую рубашку, белым пятном выделяющуюся на фоне водной глади, и почувствовал, как от волнения трясутся коленки.

В лучах солнца силуэт Льва светился, словно обведенный позолоченным маркером, а светлые волосы приобретали рыжеватый оттенок. Закатав темные брюки до колен, он неспешно прохаживался вдоль берега. Белая рубашка, полностью расстёгнутая, топорщилась на ветру, как флаг. Слава, сглотнув, подумал: нужно будет обязательно это нарисовать, и двинулся по мягкому песку к берегу.

Лев услышал его на подходе, обернулся, и Слава улыбнулся ему:

– Сударь, вы тут чаек соблазняете в моё отсутствие?

Лев улыбнулся в ответ:

– Пока ни одна не повелась.

Слава цыкнул:

– Ну и дуры.

Лев, подавшись вправо, заглянул Славе за спину, где он пытался скрыть букет из семнадцати роз. Он точно не знал, сколько нужно, и спросил у флористки: «Сколько обычно дарят на предложение руки и сердца?», та ответила: «Пятьдесят одну или сто одну», Слава фыркнул: «Давайте семнадцать».

– А у тебя там что? – с любопытством спросил Лев.

Слава сделал вид, что только что заметил:

– А, это… Да так, я просто шёл на свидание к одному парню, и решил мимоходом к тебе заскочить, – быстрее, чем Лев успеет ревностно обидеться на это подкалывание, добавил: – Шутка! Это тебе, – и протянул букет жениху. – Синенькие, потому что ты мальчик, и потому что ты любишь гендерные стереотипы.

Лев, засмеявшись, принял букет, отметив:

– Очень мило, что ты учёл мои вкусы.

Слава, игнорируя бешеную тахикардию и головокружение, сунул руку в карман джинсов, сделал вдох-выдох, подумал: «Господи, щас умру от страха», и вытащил бархатную коробочку. Поднеся её ко Льву на ладони в раскрытом виде, проговорил, плохо скрывая дрожь в голосе: – Я хочу… хочу... Короче, я люблю тебя так сильно, что разучился разговаривать от волнения. Ты выйдешь за меня?

Лев опустил взгляд на кольцо, на самое обыкновенное кольцо из золота, с инкрустированными бриллиантами по кругу. Слава специально выбирал классический вариант – вариант большинства – потому что устал быть в меньшинстве.

Лев молчал, и Слава взмолился:

– Боже, скажи что-нибудь, я щас умру!

– Да, да, да! – тут же ответил Лев. – Конечно да!

– А чё ты молчишь?

– Я просто не ожидал!

Слава выдохнул с шутливой сердитостью, а на самом деле – с облегчением. Он и правда на секунду усомнился: не ответит ли Лев отказом?

Осторожно обхватив кольцо указательным и большим пальцами, Слава сказал, вернувшись к светскому тону:

– Сударь, можно ваш пальчик?

– Ну, только если у вас есть с собой топорчик, – в тон ему ответил Лев.

Слава цыкнул:

– Забыл прихватить… Придётся плоскогубцами, – и потянулся к правой руке Льва.

Тот, с видом «так уж и быть», покорно положил свою ладонь в Славину. Почти не дыша, Слава надел кольцо на безымянный палец, и поцеловал руку, прежде чем отпустить. Они встретились взглядами: шутки кончились.

Лев наклонился к Славе, Слава приподнялся на носках, они соприкоснулись губами. Между поцелуями Слава произнес:

– Мы первый раз поцеловались в этот день.

Лев прошептал в ответ:

– Я помню.

Почти 15 лет. Лев [5]

Из всех возможных для эмиграции вариантов они определенно выбрали уровень «Hard». На протяжении трёх лет Лев то и дело спрашивал Славу: почему Канада? Список аргументов не менялся, но периодически Лев их забывал и спрашивал снова.

Первый: «Потому что ты ненавидишь Америку». Этот он не забывал.

Второй: «Потому что это легче, чем учить шведский или норвежский».

Славу не устраивали полумеры. Ему не нужна была Чехия, Польша, Венгрия и прочие страны, переезд в которые потребовал бы куда меньше финансовых, умственных и временных затрат. Он хотел полного пакета прав: однополых браков, усыновления детей, гей-прайдов каждые выходные, право целоваться на улицах, право пользоваться косметикой, право носить одежду, которая ему гендерно не соответствует, а потому ему была нужна Канада. И ещё, конечно, он не хотел учить норвежский.

В феврале Слава получил приглашение на работу по своей геймдизайнерской ерунде, и это было неудобно для всех, кроме самого Славы: учеба в медицинской резидентуре начиналась с сентября, а учебный год детей заканчивался только в мае.

– Если мы уедем раньше лета, мне там нечего будет делать, – напоминал Лев. – Я же не смогу там работать.

Слава пожал плечами:

– Ты и учась в резидентуре, не сможешь работать.

– Спасибо, что напомнил.

– Я имею в виду, какая разница? Месяцем раньше, месяцем позже.

Лев мирился с этой мыслью целых три года: он не будет работать. Он долго не будет работать – несколько лет. Его высшее образование и двенадцатилетний стаж врача-реаниматолога для Канады не будут иметь никакого значения – они посмотрят на него, как на личинку врача, и начнут учить заново. А он, вообще-то, доставал людей с того света, и вполне неплохо с этим справлялся. Разве умирающие люди не везде одинаковые?

Он много думал о том, как Славины прихоти превращают в ничто его карьеру, обнуляя весь профессиональный опыт, но тут же отвечал себе его же аргументами: «Это важно для нашей семьи, это правильно, так будет лучше для детей, нам нужны равные права со всеми, мы не должны постоянно жить в страхе». Иногда он злился, как Слава сыграл на его чувстве родительской неполноценности, как буквально сказал ему: «Я – настоящий отец, а ты – ненастоящий, но, если мы переедем, ты станешь чуточку значимей, чем сейчас (но не сильно)», и опять отвечал себе его голосом: «Но это же правда. Здесь тебя никогда не признают их отцом».

Так он оказался в апреле 2019 года, в международном терминале аэропорта Ванкувера, по правую руку от своих детей, спорящих об азиатах.

– Фу, почему здесь их столько? Как в Корее!

– Ты что, ненавидишь азиатов?

– Нет, они мне просто не нравятся!

– Почему? Может, ты сам азиат.

– Чё? Я не азиат.

– А ты знаешь, что коренные народы Сибири – азиаты?

– А я тут причём?

– Ты же из Сибири. Как ты можешь быть уверен, что ты не азиат?

– А ты?!

– А я и не ненавижу азиатов!

– А я ненавижу!

– Пап, Ваня – расист!

– Пап, почему Мики говорит, что я азиат!

Было не ясно, от какого папы они требуют внимания, и Лев надеялся, что Слава ответит им что-нибудь за него. Слава так и сделал.

– Так! – строго сказал он, прерывая балаган. Ты, – он показал на Ваню, – не азиат. Но даже если бы был, не велика беда. А ты, – он показал на Мики, – не провоцируй его.

Мики закатил глаза:

– Он провоцируется с того, что я называю его азиатом, а это даже не обидно! В его возрасте меня дразнили педиком и ничего…

«Да уж конечно», – устало подумал Лев, одной рукой придерживая Ваню за капюшон (чтобы никуда не ускакал в гиперактивном порыве), а другой вызывая такси через Uber.

Они выбрали двухкомнатную (две спальни и гостиная) квартиру на улице Джепсон-Янг-лэйн, в популярном, но умеренно дорогом районе для новоприбывших. Главным критерием выбора стала близость школы: дети были достаточно взрослыми, чтобы ходить в неё самостоятельно, а родители – достаточно тревожными, чтобы не разрешать им кататься по крупнейшему городу Канады без знания языка.

Ещё на выходе из аэропорта Мики начал пробовать название улицы на вкус:

– Джепсон-Янг-лэйн, Джепсон-Янг-лэйн… Хрен запомнишь. Почему они не могут называть улицы по-нормальному, типа «Мира» или «Суворова»?

– Во-первых, не говори «хрен», – попросил Слава и, перебивая Микин порыв сказать: «Это не мат», добавил: – Джепсон-Янг – это фамилия. Так звали канадского врача, который сделал большой вклад в борьбу со СПИДом, задокументировав свой опыт. Он вёл дневник до самой смерти.

– И когда он умер? – поинтересовался Мики.

– Не помню, в 90-х.

– Наверное, был геем, – хмыкнул мальчик.

– С чего ты взял?

– А кто ещё мог умереть от СПИДа в 90-х?

– Кто угодно, – пожал плечами Слава. – Что за стереотипы?

Мики, криво усмехнувшись, вытащил телефон из кармана и заводил большим пальцем по экрану. Лев сразу догадался: гуглит.

Не прошло и тридцати секунд, как Мики выдал:

– Да, он был геем, я же сказал!

– Ну и что? – устало вздохнул Слава.

– Да ничего, – Мики убрал телефон в карман. – Будем жить гей-семьей на улице, названной в честь спидозного гея. Миленько.

Лев резко одернул его:

– Следи за словами.

– Я сказал «гей», – оправдался Мики, имея в виду, что обычно он использует куда более уничижительные синонимы.

– Ты сказал «спидозный», – напомнил Лев. – Следи за словами.

– Я не знал, что мы теперь оскорбляемся из-за слова «спидозный». У нас в семье кто-то спидозный?

Слава часто повторял: «Нельзя бить детей». Обычно он это говорил, когда Лев уже ударял Мики, но иногда успевал и превентивно: «Поговори с ним серьёзно, только не бей, детей бить нельзя». Каждый раз, когда Лев хотел отвесить Мики хорошенькую оплеуху или подзатыльник, он повторял про себя Славины слова, как мантру, и в семи из десяти случаев это срабатывало. Слава ужасно корил его за те моменты, когда Лев всё-таки ударял Мики, а Лев гордился собой за те, в которые не ударял. Он же понимал, насколько их на самом деле больше.

Вот, например, как этот. Лев сделал глубокий вдох, повторил про себя: «Нельзя бить детей» и потребовал ледяным тоном:

– Дай сюда свой телефон.

Пока Мики с жаром отстаивал свои демократические свободы («Ты не имеешь права забирать у меня телефон!»), Лев одним движением вытащил мобильник из его кармана и передал Славе. Слава убрал его во внутренний карман куртки.

– Получишь через неделю.

– Супер, – недовольно фыркнул Мики, но после этого затих.

Ванкувер напоминал Льву Сан-Франциско и это было совершенно несправедливо, потому что из общего у них были только язык и ухоженные бездомные, поедающие фаст-фуд возле метро. Но Лев видел сходства во всём: например, мост, соединяющий аэропорт с остальным городом, напомнил ему Золотые Ворота, а мост даже не был красным (и золотым тоже не был, и, говоря уж совсем честно, у него даже не было никаких «ворот»). Но всё – не внешне, а в ощущениях – было таким же: запах в такси, уличный шум в ушах, ощущения под ногами, вкус чужой воды на языке, и весь он, уставший, разбитый, с неясными планами на жизнь, был будто бы немного таким же, как тогда.

В их новой квартире оказалась просторная гостиная, соединенная со столовой и кухней, а в коридоре, напротив друг друга, соседствовали две спальни. Мики и Ваня тут же ввалились в ту, что побольше, и начали спорить, кто поставит кровать у окна, пока Ваня не сказал: «Гардеробная! Я буду спать в гардеробной!».

Из внутреннего обустройства были только кухонный гарнитур и сантехника в ванной комнате, но пожилая арендодательница любезно предоставила две надувных кровати, «до той поры, пока вы не доберетесь до Икеи». Лев сразу подумал, что доберется до неё как можно быстрее.

Ещё арендодательница всё время говорила: «ваши дети».

«Ваши дети могут разместиться здесь…» или «В соседнем квартале средняя школа, вашим детям будет удобно добираться». Каждый раз, когда она произносила что-то подобное, сердце Льва делало кульбит: «Ого!». И ведь ей, шестидесятилетней даме с волосами цвета моркови, даже не приходилось пересиливать себя, чтобы это говорить. Может, переезд и правда того стоил?

Когда она ушла, Лев тут же подлетел к Славе:

– Ты слышал, что она говорила?

– Про школу в соседнем квартале?

– Нет! Она говорила «ваши дети». Твои и мои. Наши. Понимаешь?

– А-а, – смекнул Слава. И тут же сказал, будто ничуть не удивленный: – Ну, конечно, это само собой.

Лев разулыбался от подступившего счастья. Слава, обхватив его за талию, прижал к себе, шепнул: «Добро пожаловать в новую жизнь» и нежно прикоснулся губами к его губам.

– Фу-у-у-у! – послышалось с правой стороны. Это Ваня выглянул из своей новой комнаты. – Не целуйтесь!

Оборвав поцелуй, Лев засмеялся в Славины губы:

– Почти как дома.

– Мы дома, – просто ответил Слава.

Лев почувствовал болезненный укол от его слов, но ничего возражать не стал.

Почти 15 лет. Слава [6]

Они должны были уехать раньше, гораздо раньше: Слава рассчитывал на конец 2017-го года, самое позднее – начало 2018-го, но план всё время сдвигался в будущее. Сначала из-за Мики: он саботировал переезд, но беда была даже не в этом. Он саботировал всё: семью, школу, друзей, общество, самого себя и хуже всего – жизнь.

Когда тринадцатилетний Мики вернулся из школы бледный, как мертвец, с покрасневшими глазами и трясущимися руками, врачебное чутье Льва безошибочно диагностировало падение артериального давления (и тонометр подтвердил предварительный диагноз), но родительская эмпатичность Славы чутко уловила причину: паническая атака. Он знал, что нужно делать, он читал книги по воспитанию, а потому поступил так, как в них велели: отвёл сына к психотерапевту.

И узнал от той, что у него очень тревожный мальчик.

Примерно в таких эпитетах о Мики отзывались специалисты: тревожный, неспокойный, депрессивный, мрачный, подавленный, замкнутый, необщительный.

Сложный.

Последняя характеристика особенно повеселила Славу: а то он был не в курсе.

Он задал психотерапевту всего один вопрос: как быть с Канадой?

– Не сейчас, – категорически ответила она. – Он в очень расшатанном состоянии.

Слава кивнул.

– А что его так… расшатало?

Арина Васильевна долго молчала, и Слава понял, что она пытается сформулировать что-то этичное. Не выдать тайны ребёнка и удовлетворить любопытство родителя.

– Трудно сказать. Он мало говорит о семье, – наконец произнесла она. – А когда я спрашиваю почему, отвечает: «Потому что меня научили об этом не разговаривать».

Слава горько усмехнулся и ещё раз вспомнил момент, в который должен был всё сделать по-другому, но не сделал вообще ничего.

– Замкнутый мальчик, – заключила она.

Слава слышал об этом уже в сотый раз.

Вернувшись домой, он сообщил Льву, что Канада переносится на неопределенный срок, потому что психика Мики разваливается на глазах, и Лев не очень искренне ответил:

– Жаль.

Слава так и не понял, о чём была эта реплика: о Канаде или их сыне?

Лев несерьёзно воспринимал происходящее с Мики, слова про панические атаки и повышенную тревожность звучали для него как: «Бла-бла-бла, он не хочет ходить в школу и делать уроки». У них было разное виденье того, как помочь сыну: Слава был за психотерапию, Лев – за таблетки, Слава был за поддержку и уступки («Хорошо, можешь не идти сегодня в школу, если тяжело»), Лев – за преодоление себя, Слава считал, что Мики нужно учиться заботиться о себе, Лев считал, ему нужно учиться заботиться о других («И тогда некогда будет утопать в своих надуманных проблемах»). Слава считал, что любой человек имеет право на переживания, Лев делил проблемы на «настоящие» (куда входили только радикальные события: мор, глад, война и смерть) и на «это вообще не проблемы».

Именно Льву пришла идея о собаке, это и значило: «Учиться заботиться о других». Слава не возражал: идея казалась безобидной, но принесла больше проблем, чем пользы. Мики сделался ещё несчастней, чем был, а половину забот о Сэм всё равно выполнял Слава. Потом место Сэм занял Ваня.

Слава не любил так об этом думать: будто они подменили идею о собаке идеей о младшем брате. Вообще-то, всё было немного не так.

Слава всегда знал, что усыновит ребёнка, он придумал это, когда в девятом классе старшеклассников отвезли в детский дом в рамках благотворительного проекта: они должны были поздравлять сирот с Новым годом и раздавать им подарки. Слава на всю жизнь запомнил отрешенные, остекленевшие глаза детей, которые прекрасно понимали, что благополучные детишки с мамами и папами приехали их пожалеть. Слава на тот момент не очень разбирался в жизни, но на интуитивном уровне ощутил, сколько в этом замысле было глупости, непродуманности, жестокости.

Но именно это событие связало его с детскими домами навсегда: сначала самой идеей об усыновлении, потом – волонтёрской помощью (настоящей, а не жалостливой), а ещё через десяток лет – Ваней.

В детском доме Слава вёл кружок по рисованию – бесплатно, на добровольных началах. Ваня никогда не брал в руки карандаши и краски, но иногда заходил в кабинет, садился за свободную парту и молча наблюдал за процессом. Пару раз Слава пытался втянуть его в общее дело, но мальчик только качал головой.

Перед Новым годом, как правило, поступало задание «свыше»: нарисовать стенгазету, и ребята, склонившись над общим ватманом, вырисовывали ёлочки, снеговиков и дедов морозов. В один из таких декабрьских дней Ваня снова тихонечко зашел в кабинет – постоять рядом.

Это был первый раз, когда они со Славой заговорили о чём-то, кроме: «Хочешь порисовать?» (отрицательное качание головой в ответ).

Слава в тот день был заметно уставшим: накануне сдавал проект и всю ночь не спал. Маша, прелестная девочка, сразу с пятью выпавшими зубами в переднем ряду, шепеляво спросила:

– Вы не вышпались?

– Не выспался, – признался Слава. – Работал.

– Вам надо кофе попить, – посоветовал кто-то из ребят со знанием дела. – Кофе бодрит.

– Да, – поддержали идею другие. – У нас в буфете есть кофе, воспиталки пьют, значит, и вам продадут.

Слава не был фанатом кофе из столовых: Лев, замороченный на кофеварении в турках, приучил его к «благородным» напиткам. Но тогда, ведомый неясным сочувствием к одинокому мальчику, который всегда стоит в стороне никем незамеченный, Слава вытащил сто рублей из кармана, посмотрел на Ваню и попросил: – Можешь, пожалуйста, купить мне кофе? Ты же не рисуешь. Скажешь, что для меня.

Ребята присвистнули. Ваня замер, не решаясь взять деньги. После секундной паузы раздался хор насмешливых голосов:

– Не давайте, утащит!

– Да, сбежит как обычно и на шоколадку потом потратит!

– Ванёк у нас вор!

Но Слава, будто не слыша их, смотрел Ване прямо в глаза. Мальчик негромко спросил:

– Не боитесь, что сворую?

– Ты у меня ничего не воровал. Почему я должен так про тебя думать? – спокойно ответил Слава.

Ваня взял купюру и вышел из кабинета. Через десять минут вернулся с водой в бумажном стаканчике, пакетиком «три в одном» и сдачей. Ребята начали исходить на едкость, мол, не спрятал ли где лишние пять рублей, а Слава, сложив мелочь в карман (не пересчитывая), кивнул Ване: – Большое спасибо.

Тем же вечером, когда Слава уходил, Ваня выбежал за ним – без куртки, в одной футболке и спортивных шортах – крича:

– Не уходите! Заберите меня!

Слава, удивленный, обернулся, а Ваня вцепился в него мёртвой хваткой: как будто никогда не отпустит. Его оттаскивали два охранника и три воспитателя, пока он кричал, захлёбываясь от слёз.

Уходить было невыносимо. С того события прошло больше года, прежде чем Ваня попал в их семью.

Весь персонал детского дома подбивал Славу на усыновление: «Он вас так полюбил! Так к вам привязался! Почему вы боитесь? У вас ведь уже есть ребёнок!». Слава мрачно отшучивался: «Потому и боюсь». Они совершенно не справлялись с Мики.

Тем не менее, он хотел его забрать – потом, когда станет лучше – а потому изучил о Ване всю доступную информацию, собранную по слухам и случайным разговорам персонала. Вырисовывалась следующая картина: родители и происхождение неизвестны, будучи новорожденным, мальчик был подкинут в подъезд. Имя и фамилию ему придумали в больнице, и до того банальные, что Слава посочувствовал фантазии работников – Ваня Смирнов.

– Почему его не забрали? – спрашивал Слава. – На младенцев же очереди выстраиваются.

– Здоровье, – коротко отвечал персонал.

– А что не так?

– Врачебная тайна.

Обрадованный строгим соблюдением прав ребёнка, Слава прекратил эти расспросы.

Много позже он узнал, что речь шла о ВИЧ.

– Ну и пиздец, – сказал тогда Лев.

– В этом нет ничего страшного.

– Да конечно.

– У Кати ВИЧ, – напомнил Слава о близкой подруге Льва. – И ничего, она ведь как-то живёт.

Катя действительно жила неплохо: была замужем, воспитывала здоровую дочь, и большую часть времени никто не помнил, что у неё ВИЧ.

Слава запомнил названия препаратов, порядок приёма, дозировки, и каждое утро, перед завтраком, сортировал пилюли на Ваниной тарелке. Мики, однажды заметив это, спросил у брата:

– Что ты пьёшь?

– Витаминки, – просто ответил Ваня.

Именно так его таблетки называли в детском доме. Ваня считал, что пьёт витамины, потому что без них он «болезненный», а с ними у него появляются силы, здоровье и хороший иммунитет. Слава, услышав эту версию впервые, согласился с ней: звучало достаточно точно и понятно для девятилетнего. Они со Львом решили, что подробности расскажут позже.

Мики в «витаминки» поверил, тем более, у него были свои «витаминки»: ноотропы, транквилизаторы и антидепрессанты. Слава спрашивал Льва, собираются ли они рассказать про ВИЧ-статус старшему брату, но Лев качал головой:

– Если Ваня захочет, он сам расскажет, когда станет старше. Мы же не рассказываем Ване, что Мики психически больной.

– Он не психически больной, – настаивал Слава, считая эту характеристику «чересчур» для их сына.

А тем временем, шутки про «гомиков» и «спидозных» продолжали сыпаться из Мики, как из рога изобилия. Хорошо, что Ваня их не понимал: его никогда не называли «спидозным».

Все эти события и оттянули эмиграцию на целых два года от первоначальной даты: только когда оба ребёнка пришли в себя (Ваня – полностью, а Мики – насколько смог), Слава решился огорошить их новостью о скором переезде. Мики, наслышанный о таких планах и раньше, отреагировал сдержанно.

– Ладно, – вот и всё, что он сказал.

Ваня же, от которого Слава меньше всего ожидал протеста, взбунтовался: он, видите ли, влюбился в девочку из соседнего дома, и никуда без неё ехать не собирался. А девочке, тем временем, было шестнадцать лет, она встречалась с парнем и проявляла к Ване полнейшее равнодушие. Говоря откровенно, Слава боялся таких душераздирающих сцен о несчастной любви от Мики – всё же это к нему, по слухам, Ярик залезал на коленки.

Но когда Слава спросил его прямо – мол, не переживает ли тот из-за Ярика – Мики ответил с усмешкой:

– Пап, мне плевать на Ярика.

– А зачем ты тогда с ним?.. – он имел в виду «встречаешься», но произнести вслух не смог: всё-таки Мики никогда не обозначал их отношения именно так.

Тот шепотом ответил:

– Я не знаю.

Славе показалось, что это было очень горькое: «Я не знаю».

– Хочешь об этом поговорить? – спросил он, потому что это был правильный вопрос.

«Хоть бы нет».

– Давай.

Слава не ожидал такого поворота: малыш Мики и любовные отношения – жизнь не готовила его к этому разговору.

Они сели за кухонный стол, друг напротив друга, и Мики, сцепив руки в замок, сказал:

– Не думаю, что я гей.

Прежде чем Слава с энтузиазмом выдал: «И это нормально!», Мики успел добавить:

– У нас с Яриком ничего не было. Мы пару раз целовались. Но я избегаю большего.

В мозгу Славы закрутились шестеренки: так, сексуальное просвещение подростков, глава десятая, активное согласие…

– Ты можешь прямо сказать ему «нет», – ответил Слава.

– Могу… – неуверенно произнёс Мики.

– Но?..

Он быстро выпалил:

– Я не хочу этого никогда и ни с кем. Я уже пробовал, сначала это хорошо, а потом плохо. Мне было очень плохо. И каждый раз, когда я об этом думаю, мне плохо, как тогда. Ярик говорит, что это внутренняя гомофобия, но, когда я думаю о девушках, мне точно также плохо. Ярик говорит, что мне не нравится думать о девушках, потому что я гей, но я не гей, я же это чувствую, мне же изнутри виднее, кто я. Считаешь, я бы не понял? Да, мне было плевать на девочек, с которыми я ходил гулять, но мне и на Ярика вообще-то плевать, и на Глеба было плевать, они мне все не нужны, мне только Лена нравилась, ну потому что тогда всё было понятно, какой-то там секс, я даже о таком не думал, оно тогда всё было по-нормальному, просто любовь, без этого всего, почему нельзя, чтобы всегда так было?

Шестеренки в Славиной голове закрутились в обратную сторону: что сказать-то, что сказать?! Какая это глава секспросвета?

«Ты просто ещё маленький, вот и не понимаешь»

«Ты ещё не встретил своего человека»

«Ты уроки сделал?»

Боже, и откуда все эти варианты посыпались в его голову?

– Мики, ты можешь строить отношения, как захочешь, – кажется, нащупал. – И… и без «этого всего», если тебе так лучше.

Откинувшись на стул, он неожиданно заявил:

– Мне, наверное, надо просто попробовать с девушкой.

«О господи, что я сказал не так, с чего он это решил?»

– Нет, подожди…

– Я ведь не пойму, со всеми так или нет, если не попробую, да?

«Не соглашайся с ним».

– Я не уверен.

– Нужно пробовать с разными людьми, чтобы понять. Должна быть большая выборка.

«Большая выборка?! У нас будет ещё один ребёнок с ВИЧ»

– Это что, научное исследование? – отшутился Слава.

Мики как будто не слушал:

– Ладно, я подумаю.

– Подумай, пожалуйста, получше.

– Спасибо за разговор! – и он противно заскрипел стулом по кафелю, поднимаясь.

Слава на всякий случай сказал ему в след:

– Я против больших выборок!

Мики, обернувшись, попросил:

– Не говори папе, ладно?

– О чём?

– Об этом разговоре. Он не поймёт.

Это была отстойная просьба. Слава только и делал, что мысленно утешался, как расскажет Льву, и тот заверит его, что не так уж он и облажался в своём первом секспросветительском разговоре с подростком. А теперь, оказывается, это секрет.

– Ладно, – вздохнул Слава.

Вечером он рассказал ему частично: как они говорили с Мики о сексе, Слава отвечал не то, Мики понимал не так, а потом оборвал разговор и ускакал с совершенно нелепыми выводами.

– Какими?

– Это секрет.

– От меня? – удивился Лев.

– Да, – буркнул Слава. – У тебя освобождение.

Он опустился на кровать, откинулся на мягкие простыни, и услышал из соседней комнаты Ванин вопль:

– Слава! Где мой браслет с черепами?! У меня завтра СВИДАНИЕ!

Слава устало поморщился. Это и правда похоже на нападение в парке.

Почти 15 лет. Лев [7]

Наблюдая, как грузчики заполняют квартирку на первом этаже мебелью из Икеи, Лев гонял по кругу тревожные, не самые подходящие для новой жизни, мысли. Он гадал: интересно, куда девается мебель, если люди решают уехать? Её продают? Забирают с собой? Нужно изучить этот вопрос.

«Зачем? Ты что, собираешься уезжать?»

«Ну… На всякий случай»

Слава со своим дизайнерским виденьем расхаживал по гостиной, выбирая, куда и что поставить, а Ваня скакал вокруг него кругами:

– Ещё моё пианино! Оставьте место для пианино!

– Я помню, помню, – успокаивал его Слава.

Пианино плыло в контейнере через океан вместе с машиной, и это была настоящая глупость. Чтобы спустить инструмент вниз, его пришлось разобрать, нанять грузчиков и провести ювелирную работу по транспортировке пианино в грузовик. А потом ещё и доплатить за контейнер и перевозку по воде, в то время как новое пианино обошлось бы им в несколько раз дешевле.

– Но я хочу моё-о-о-о! – наставил Ваня, когда Лев предлагал просто оставить инструмент дома и купить в Канаде новый. – Я его под себя настроил, я с ним уже столько всего пережил!

Лев попытался представить, что Ваня мог пережить с пианино, и не придумал ничего значимого. Региональные конкурсы что ли?

– Перевозить его затратно, долго и не рационально, – объяснял он мальчику.

– Сказал человек, который перевозит машину, – заметил Слава из угла гостиной.

Он, устроившись в кресле, рисовал на планшете.

– Ты не отвлекайся, – буркнул ему Лев.

– Молчу, молчу.

В этом споре за пианино Лев проиграл: если ты что-то делаешь сам, ты не можешь запретить это делать своему сыну. Первое правило родительства.

Ваня, пианино, его талант и Лев давно превратились в «семейную байку», которую можно было бы рассказывать родственникам за праздничным столом, будь у них родственники, не брезгующие садиться с ними за один стол (Пелагея и её семья – не в счёт, они всегда были далеко, а теперь уже и подавно). Поэтому байку вспоминали сами для себя: Лев однажды услышал чудесную игру Вани на пианино и согласился взять его в семью. Сам Лев в эти моменты криво улыбался и надеялся, что тема как можно быстрее сойдёт на нет: он никому, даже Славе, не рассказал, что дело было не в этом.

Просто усыновление Вани отстрочило их переезд. Только и всего. Если бы существовал конкурс на «Худшую мотивацию усыновления ребёнка», Лев бы в нём победил, и он прекрасно это понимал.

Конечно, когда его уговаривали на эту авантюру, он не думал: «Надо соглашаться, чтобы подольше никуда не ехать», вовсе нет. Он же нормальный. Он думал: «Нет, это большая ответственность, мы не справляемся даже с Мики, нельзя брать второго, мы не можем решить, кто будет выгуливать по утрам собаку, а ребёнок это кое-что похуже собаки…», и первое время затея с Ваней пугала его гораздо больше, чем переезд.

Но потом они познакомились лично. Лев, конечно, заметил этот отпечаток детского дома в поведении и речи мальчика, но педзапущенность оказалась не так страшна, как он ожидал: Ваня старался не материться, умел извиняться, выполнял просьбы и выглядел обучаемо. Таким образом, Ваня выиграл у Канады со счётом 1:0.

– Не знал, что ты так тонко чувствуешь музыку, – говорил ему потом Слава.

Лев невесело хмыкал:

– Да, я тоже не знал.

Ваня оказался не первым инструментом, с помощью которого Лев манипулировал планами на переезд. Первым была собака. А может быть, всё ещё хуже, чем он сам о себе думал, и первым был Мики.

Он верил, что покупка собаки сможет помочь их сыну. А почему нет? Все любят собак. Все дети мечтают о собаках. Просьба подарить щенка на день рождения давно превратилась в клише – не существует ни одного ребёнка, который, при виде щенка, сказал бы: «Фу, я этого не хотел».