Текст книги "Почти 15 лет"

Автор книги: Микита Франко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

– Я и не держу, – флегматично ответил Артур, поднимаясь с кресла.

Слава успел заметить что-то, стекающее вниз по его ноге, и с отвращением отвернулся. Артур, уловив его взгляд, сказал:

– Это твоя сперма. Лишь бы тебе было хорошо.

Славу передернуло.

– Смеешься что ли? Где моя одежда…

Она ворохом лежала на столе, Артур любезно передал её.

С непонятной (а для Славы просто раздражающей) тоской во взгляде, он наблюдал за тем, как Слава поспешно одевается. Артур серьёзно спросил:

– Тебе что, не понравилось?

– Конечно нет!

– Прекрати, я знаю, что хорош, – поморщился он. – По крайней мере, уж точно лучше твоего закомплексованного скинхеда.

– «Мой закомплексованный скинхед», – передразнил его Слава, – твой друг вообще-то!

– Таких друзей… – многозначительно цокнул Артур.

Слава, застегнув ремень на джинсах и надев футболку, почувствовал себя более защищенным. Сам Артур продолжал стоять голым, прислонившись бедром к столу, и Слава отвел взгляд, чтобы на него не смотреть.

Пригрозил:

– Думаешь, я ему не расскажу, что случилось?

– Конечно не расскажешь, – хмыкнул Артур. – Это же измена.

– Это не измена! – возмутился Слава. – Ты меня заставил!

– Я тебя заставил? – с искренним удивлением переспросил Артур. – Еще скажи, что изнасиловал.

– Ещё бы! А как это называется? Ты меня шантажировал.

– Это ты меня трахнул, – напомнил Артур. – Это ты оставил тут следы своей спермы, моей нет нигде. И кто из нас больше похож на насильника? Если хочешь разговаривать терминами уголовного кодекса, то любая экспертиза подтвердит, что жертва – я.

Слава чуть не расплакался от безысходности, от несправедливости, от ненависти к себе и своему телу – казалось, если бы у него не было эрекции, не было бы и всего остального. Он сам позволил этому случиться.

– Ну ты и мудак, – выдохнул Слава.

– А ты – неблагодарный сучонок, – негромко сказал Артур.

– А за что мне быть благодарным?!

– Я сделал всё, как ты хотел, как ты привык, как ты считал для себя приемлемым, а взамен получил этот идиотский разговор и оскорбления.

– Я. Этого. Не. Хотел! – Слава едва не выкрикивал ему в лицо каждое отдельное слово.

– Ты ханжа и лицемер. Тебя выдало твоё тело.

– Неправда! – у Славы по-детски дрогнули губы.

– Правда. Я бы никогда не возбудился от противного мужика, зажимающего меня в углу. Да и кто бы возбудился?

Слава, загоняя слезы подальше, проговорил:

– Я никогда этого не хотел. Мне ничего не понравилось. Я кончил, чтобы это скорее прекратить. И когда я это делал, я думал о Льве. А тебя я ненавижу.

– А я тебя люблю, – просто ответил Артур и Славе на секунду показалось, что в серых глазах застыли слёзы.

– А я тебя ненавижу, – повторил он ещё раз, надеясь, что это настоящие слёзы, что Артуру по-настоящему больно.

Артур поднял свои брюки с пола, вытащил из них ключи и кинул их в Славу – они больно ударились о руку, оставляя след на предплечье, и упали на пол. Слава мигом их поднял и рванул к двери.

– Проваливай, – сказал ему в след Артур. – Ничего мне от тебя больше не надо.

Последнюю фразу он едва расслышал, уже оказавшись в коридоре. Дверь кабинета он специально оставил открытой – жаль только, что кабинет находился в кармане, где никто туда-сюда не ходил, а то полюбовались бы прелестями своего врача.

Он и десяти шагов сделать не успел, как с лестничной площадки на него вырулила Юля и они едва не столкнулись.

– Слава! – чуть обиженно сказала она. – Я тебе везде ищу!

Он улыбнулся ей – так искренне, как только мог в тот момент – и виновато пояснил:

– Извини, заболтался с Артуром. Ты в порядке?

– Немного болит голова, но блевать пока не тянет, спасибо. А ещё у меня странные ощущения в пояснице…

Они спускались вниз по лестнице, Слава вполуха выслушивал жалобы сестры, снабженные цитатами Эльзы Арнольдовны («Поясница – это ничего страшного, за этим вашим компьютером надо меньше сидеть»), а сам вдруг начал смутно догадываться, что повёлся на какую-то чушь. Ну, с чего бы Эльза Арнольдовна отказалась от Юли? Только потому, что так сказал Артур? Она ему что, подчиняется? Какая такая у него власть над своей матерью и её врачебным долгом перед другими? Ну почему он, Слава, такой непроходимо тупой?

Получается, он изменил Льву просто так. Просто так! Он даже не сможет объяснить ему, что делал это для благой цели, потому что Лев сразу поймёт, какая это всё ерунда. Лев так и скажет ему: «Ты тупой» и будет прав. А потом бросит его. И тоже будет прав.

Так ему, по крайней мере, казалось тогда, в восемнадцать лет, и он похоронил эту историю в молчании – ещё почти на пятнадцать.

Лев не отпускал его руку всё время, что Слава говорил, и даже в момент, когда захотелось выдернуть её самому, держал крепко. 3адумчиво водил пальцами по сгибам на ладони и слушал с хмурой сосредоточенностью, а Слава, успокаиваясь от его прикосновений, находил в себе силы говорить дальше.

Когда закончил, некоторое время было тихо. Потом Лев ответил, пряча глаза в темноте:

– Я бы так не сказал.

Он всё-таки отпустил руку и зашевелился, как будто собирался встать и уйти, а Слава подумал: «Сейчас психанет», но Лев только подобрался ближе и коснулся губами обнаженного плеча, обнимая. Так странно.

– Не знаю, мне до сих пор кажется, что я повёл себя глупо.

– Я же догадывался… – произнёс он, отнимая губы от кожи.

– Догадывался? – Слава повернул голову к плечу.

– Да, я помню, как ты резко изменился, как задавал странные вопросы о нём, и… Я предполагал, что дело может быть в этом.

– А почему ничего не сказал?

Лев пожал плечами:

– Потому что боялся правды. Пока что-то замалчивается, этого как будто нет. Как в играх с младенцами, – он устало прыснул. – Помню, в детстве мама играла с Пелагеей: пряталась за одеялом, а сестра верила, что она пропала. Я не понимал: как такое возможно? А теперь мне кажется, я всю жизнь в это играл сам с собой. И верил же. Каждый раз почти по-настоящему верил.

Слава чуть не проговорил: «Ну, ничего себе», имея в виду: ничего себе, каким ты стал. Он ему что, в чувствах объясняется – в настоящих человеческих чувствах?

Но подумал, что нужно перестать этому удивляться, хотя бы вслух. Нужно начать воспринимать это как норму, а не исключительность, и тогда, наверное, такие откровенные разговоры друг с другом станут частью их новой жизни.

– Я тоже иногда чувствую что-то такое, – негромко признался Слава. – Как слон в комнате.

– Или труп, – поддакнул Лев.

– Труп даже точнее, – согласился Слава.

– Разлагается и воняет…

– …а мы всё равно как будто не видим.

Они посмотрели друг на друга, и Слава знал, что они думают об одном и том же: о Мики. Лев глянул через плечо на предрассветное небо, и негромко сказал:

– Кажется, понедельник всё-таки наступил.

Это был вторник. Но Слава помнил главное правило дома: «В понедельник мы поговорим о Мики».

Лев [77]

Он решил, что это будет задание, настоящий психологический эксперимент, суть которого заключалась в бездействии. Ничего не сделать. Прийти, посмотреть и ничего не сделать – если справится, значит, молодец. Лев раньше не думал, что из всего, что можно делать на этом свете, самое сложное: не делать ничего.

Уже оказавшись на первом этаже, изучил список компаний, расположенных в том же офисном здании, что и строительная фирма Артура. Так просто сюда было не попасть: Лев пытался пройти, но охранник сказал, что нужен пропуск, а чтобы получить пропуск, нужно стать «клиентом» – чьим угодно. Вот Лев, сидя на мягких диванах в холле, выбирал, чьим же клиентом ему стать. Массажный салон или типография?..

«Стихи, может, напечатать?» – мрачно шутил он сам с собой, записываясь на массаж. На массаж, на который, конечно же, не собирался приходить.

Через час, ко времени приёма, он получил на ресепшене пропуск и добрался до лифтов. Там, рядом с ними, висела навигационная табличка: массаж на девятом, типография на седьмом, а строительная фирма самого главного гавнюка этого города – на двенадцатом. Что ж, отлично. Лев зашел в лифт и покорно доехал до двенадцатого этажа вместе с милейшей старушкой и её собачкой. Собачка гавкала, старушка улыбалась, Лев молчал.

На двенадцатом этаже его ждало новое препятствие: для того, чтобы попасть в офис, нужен был ещё один пропуск – на этот раз пропуск сотрудника. Он вгляделся через стеклянные стены: открытая планировка, open space, зонирование при помощи перегородок – все на виду. А в углу, кажется, кабинет директора – тоже стеклянный. Получается, нужно как-то попасть внутрь…

Он резко отшатнулся, когда невидимая дверь чуть не влетела по лбу: один и сотрудников, заметив его любопытство, поинтересовался, чем может помочь. Лев начал перебирать варианты, могущие оказаться уважительной причиной:

«Мне нужно к директору».

Нет, вряд ли, решат, что он умалишенный, он ведь так и выглядел с этим подглядыванием через стену…

«Смотри, дирижабль!» – и быстро забежать в офис, пока он будет глазеть по сторонам. Но, кажется, такие трюки срабатывают только в «Том и Джери»…

Тогда что? Что?..

– Спасибо, – вежливо сказал Лев, переступая порог – с таким видом, будто этот офис ему принадлежит. – Я забыл пропуск. Никак не могу привыкнуть, на старой работе такой системы не было, – вежливая улыбка, поворот головы и валим. Валим.

Он устремился к кабинету директора, украдкой проверяя через плечо, не бежит ли за ним тот мужчина, чтобы остановить. Вроде не бежит.

И тогда он увидел его через блики стёкол: протокольного планктона с белым воротничком, пружинисто расхаживающего по замкнутому квадрату своего стеклянного офиса. 3амерев над столом, Артур посмотрел в экран монитора, слегка морща лоб, как от головной боли. Поиграв в пальцах ручкой, он потянулся к большой черной кружке и отпил из неё кофе (Лев представлял, что это именно кофе, а не чай), затем поставил её обратно на подставку. Поправил кольца на пальцах, устало провел ладонью по лбу, убирая выбившиеся из прилизанной укладки волосы. У него была карандашница с детсковатым рисунком енота, а на стенах висели офисные мемы («На работу хожу очень быстро, чтобы не передумать»). Лев удивился, каким обычным он кажется. Каким… нормальным.

И при этом такая гнида.

Лев тоже замер, изучая его, на мгновение забывшись, что находится в людном месте у всех на виду. Когда Артур оторвал взгляд от монитора, он выпрямился, бегло прошелся взглядом по Льву – не сразу увидел по-настоящему, – и потом следом, резко повернув голову в его сторону, засуетился. Испугался. 3ачем-то потянулся к карандашам и, взяв один, принялся вертеть его в руке.

Он начал кому-то звонить, нервно расхаживая по кабинету, но этот кто-то ему не ответил, и тогда Артур всё-таки шагнул к двери, высовываясь наружу только носом, чтобы спросить:

– Как ты вошел? Кто тебя пропустил?

Лев пожал плечами:

– Я сам себя пропустил.

– Ты хочешь устроить какую-то сцену? – несколько истерично уточнил Артур. – Тут полно охраны, не получится.

– Нет, не хочу.

Тогда Артур показался целиком, выходя, и спросил, ставя руки на пояс:

– 3ачем ты тогда пришел?

Лев окинул взглядом его противное лицо с крючковатым носом, задержался на серых глазах и сказал:

– Просто так.

– Просто так? – явно не веря переспросил Артур.

– Просто хотел посмотреть в твои глаза, – Лев говорил ласково, почти заигрывая.

Он в недоумении сощурился:

– Это шутка?

– А тебе смешно?

– Не смешно.

– 3начит, не шутка, – ответил Лев. – Ну… Я пошел.

Он развернулся на пятках, с удовлетворением вслушиваясь в семенящие следом шаги.

– В смысле… в смысле ты пошел? – Артур бежал за ним, не поспевая. – Ты… Ты зачем пришел? Ты бомбу сюда заложил или что?

Лев радовался: нервничает. Это хорошо. Он улыбался и загадочно молчал, огибая офисные перегородки.

– Стой! – Артур схватил его за рукав пальто, но Лев так резко одернул руку, что тот чуть не загремел на пол. – Ты ведь не можешь просто так уйти, да? Ты что-то сделал?

Лев не подтверждал и не опровергал этого сомнения, только едва пожимал плечами: не знаю. Мысль о том, что он хотя бы так заставит его помучиться, сводила скулы в злорадной улыбке.

Он безуспешно толкнул стеклянную дверь – в обратную сторону она тоже открывалась только пропуском, – и повернулся к Артуру.

– Открой.

– Нет, – он с победным видом скрестил руки на груди.

Лев опустил взгляд на пояс его брюк, где и висел рабочий пропуск на вытяжной ленте, и ловко подхватив прямоугольник, протянул его к считывателю. К моменту, когда Артур запоздало попытался перехватить карту, Лев уже был по ту сторону двери.

Он нажимал кнопку вызова лифта, когда дверь офиса снова открылась, и прозвучал глумливый голос:

– Больше здесь не появляйся, понял? И щенку своему скажи прекратить здесь ошиваться.

Мики?..

Лев забеспокоился, но виду не подал, и уж тем более удержал себя от вопросов. Когда двери лифта разъехались, он шагнул внутрь, бросая на Артура насмешливый взгляд – в последний, как он надеялся, раз.

Опершись спиной на стенку лифта, полез в карман за мобильным, гадая в уме: «Мики… Что здесь забыл Мики?..», а когда открыл список последних вызовов, где в перечне самых назойливых контактов был «Ярик (лучше не брать)», Лев глазами спросил у него: «Ярик… Ты же рассказал бы мне, да?»

Он чувствовал себя загнанным в угол. Их последний разговор с влюбленным Яриком был до того прохладным, что Лев на его месте точно бы не решился перезванивать, даже по важному делу. Особенно по важному. Просто на зло. Подростки ведь любят делать на зло, а потом наблюдать, что будет.

Но перезванивать первым – это всё равно, что давать надежду. Конечно, он всего лишь обеспокоенный отец, но разве в шестнадцать легко понять такую конструкцию, как родительское беспокойство? Он может всё переиначить в своей дурной голове.

Пока он шел домой, некто новый, поселившийся в голове с началом терапии, давал подсказку: «Просто поговори с Мики».

Но некто старый, не собирающийся освобождать место здравомыслию, отвечал: «Да он ничего мне не расскажет».

«Хотя бы попробуй. Это лучше, чем искать обходные пути к правде»

«Я ищу обходные, потому что прямые Мики всегда перекрывает»

«Хотя бы попробуй!»

Эта перепалка закончится решимостью попробовать пойти на контакт, и два последующих дня Лев будет репетировать перед зеркалом речь: «Мики, я был у Артура, не спрашивай почему, и вот он сказал, что ты…» или «Мики, я тут случайно встретил Артура, и вот он…»

Только, наверное, когда ищешь правды, лучше не врать самому.

Разговору так и не представилось шанса случиться, потому что на третий день – ровно на тот, когда Лев планировал забрать Мики из школы и составить обстоятельный разговор в машине, – Ярик спас его от этой родительской участи. Он написал: «Мне нужно с вами поговорить. Это насчёт Мики».

И Лев, как в старые добрые времена, подумал: «Ярик… Какой хороший мальчик».

Слава [78]

Это был чужой, грубый, неотесанный, как дикарь, спорт. Прежде чем оставить Славу один на один с боксерской грушей, Пётр, его тренер, сказал ему фразу из «Малышки на миллион», выдав её за свою:

– 3ря ты думаешь, что в боксе нет уважения. Уважение – это основа. Мы стремимся завоевать уважение к себе и лишить уважения противника.

Слава, натягивая перчатки на руки, покачал головой:

– Даже не знаю…

Он пришел сюда по совету Криса. То есть, не по совету нет – какие уж там у психотерапевтов советы, никогда не дождешься, – просто он сказал: «Вам бы не помешало иметь приемлемые способы выражения агрессии. Все люди злятся, в этом нет ничего плохого».

Последние три года боксерская груша висела на их балконе, по ней колотил Мики, иногда Лев, так они «приемлемо выражали агрессию». Если бы кто спросил Славу, он бы сказал, что эффективность не очень высока.

Когда Пётр вернулся, то велел сунуть капу в рот, и начал разминаться, как перед поединком. Славе стало не по себе, он не спешил подчиняться требованиям.

– Драться что ли будем? – уточнил он.

– Нет, танцевать, – хмыкнул Пётр. И, не выдержав должной паузы для шутки, тут же сам её испортил: – Драться, конечно, а ты что хотел!

«Но я не хочу», – беспомощно подумал Слава, машинально вставая в бойцовскую стойку.

– А капу? – напомнил Пётр.

– Может, не надо?

Он опешил:

– Без капы без зубов останешься!

– Я имел в виду… Может, не будем драться? – сказал Слава, опуская руки.

Пётр ещё больше удивился:

– А что делать будем?

И тогда он то ли в шутку, то ли вправду ответил слегка вопросительно:

– Танцевать?

В общем, с боксом не задалось. Садясь в машину (Лев заехал за ним после работы), Слава передал ему боксерские перчатки – это были его, он нашел их на балконе и без спроса взял на тренировку. Глядя на связку, Лев спросил:

– Ты… боксировал?

– Да, – так и не дождавшись, чтобы Лев забрал перчатки, Слава кинул их на заднее сидение машины. – А ты как провел день?

– Писал стихи.

Слава рассмеялся: не над стихами, а над нелепой контрастностью их занятий.

– Не так уж это и смешно, – буркнул Лев.

– Я просто… Просто так странно, что мы поменялись, – искренне ответил Слава. – А стихи – не смешно, конечно. Это серьёзно. Покажешь?

– Может быть, потом.

Он не стал настаивать, но удивился отсутствию в себе удивления. У него из головы всё не шёл тот список:

«Я люблю тебя,

а ты меня нет,

по крайней мере,

мне так иногда кажется».

Он сам распадался в Славиной голове на строфу, как стихотворение. С тех пор он как будто понял: Лев пишет стихи, и теперь, узнав это наверняка, забыл удивиться. Вот бы посмотреть…

Когда они тронулись с места, Слава решил поделиться:

– Крис считает, что во мне много подавленной агрессии из-за того, что я не приемлю выражение злости, и из-за этого я могу токсично себя вести с тобой, не замечая этого.

– А я обычно замечаю, – поддакнул Лев, не отрывая взгляда от дороги.

– Ну, это, наверное, про то, что я могу говорить какие-то жестокие фразы, иронизировать…

– Да, ты всё это делаешь, – с удовольствием кивал он.

Слава хотел ответить: «Ты вообще-то тоже!», но вовремя понял, что это будет… агрессивно? И подавил в себе этот порыв, напрочь забыв об «экологичном выражении».

– У меня есть одна идея! – оживился Лев.

Слава тоже оживился, поверив в его неожиданное озарение, и подался вперед:

– Какая?

– Секс!

– Да блин, – Слава откинулся обратно на спинку. – Я ж серьёзно. Нужно что-то, что поможет мне выражать эмоции на постоянной основе, не копя их в себе.

Он увидел, как в зеркале заднего вида Лев недоуменно шевельнул бровями.

– У меня всё ещё есть одна идея, – невозмутимо сказал он.

– Та же самая? – догадался Слава.

– Ну да.

Он цыкнул, скрывая, что на самом деле ему приятна эта новая метаморфоза Льва: он говорит о сексе, и впервые за все прошедшие годы делает это без претензий («А почему только ты меня?!») и стыда (и снова: «А почему только ты меня?!»). Просто говорит. Просто шутит. Просто странный новый Лев.

– Ладно, на самом деле, у меня полно идей, – вдруг сказал он, делая музыку громче на «One Way Ticket to My Bed». Слава с подозрением покосился на трещащие динамики. – Можно петь песни во всё горло.

– Ого! – он, не ожидавший такого предложения, расхохотался.

Но следующие были ещё хлеще:

– Или выехать в поле и орать!

– А ты со мной будешь петь и орать? – уточнил Слава.

– Почему бы и нет, – пожал плечами Лев. Славино выражение лица его насмешило: – Что тебя удивляет?

– Ты же… такой сдержанный, – у него не сразу получилось подобрать подходящее слово для чопорного занудства Льва. То есть, такого слова, которое было бы не обидным, не начиналось на «д» и не заканчивалось на «ушнила».

Он, впрочем, возразил:

– Я очень даже несдержанный.

– Да ладно?

– Битьё людей противоположно сдержанности, – заметил Лев. – Просто моя несдержанность обычно со знаком минус.

У Славы в груди защекотало, словно он заново влюбился. Он, конечно, и до этого любил Льва – такой любовью, которую по-настоящему осознаешь, когда теряешь – настолько свыкаешься с ней, – а теперь снова почувствовал прилив радостного тепла, как в первые дни их знакомства, как во времена до всего плохого. Тогда он влюбился в изувеченного отцом, Америкой, прошлыми отношениями Льва, теперь же влюблялся в его здоровую версию. И самому хотелось быть рядом с ним здоровее, правильней, лучше.

– Так люблю тебя, просто капец! – выдал он ему, ничуть не таясь, и на бледных щеках Льва проступил легкий румянец.

Делая музыку тише, Лев доверительно произнёс:

– Я хочу поехать с детьми на Байкал.

– О, серьёзно?

Слава никогда не бывал на Байкале: в детстве маме было не до путешествий, а потом… А потом он считал, что путешествовать нужно как можно дальше от дома. В других странах.

– Да, – кивнул Лев. – Но только с детьми.

– Типа… без меня?

Кажется, так и не побывает.

Лев снова кивнул, тут же пускаясь в объяснения:

– Я бы очень хотел с тобой, но это… как бы тоже… терапия, понимаешь? Будет правильней, если без тебя.

Он будто бы пытался сгладить обиду, но в Славе та и не возникала: поездка с детьми – круто же. Не для Славы, конечно, потому что они ему уже осточертели (и поэтому круто, что Лев их заберет), но в целом по-киношному идеалистично: дикий отец, дикие сыновья и дикая природа.

– Всё в порядке, – он улыбнулся. – А как ты это вообще придумал?

– Ну-у…

Он сбавил скорость, а потом, повернув руль влево, припарковался на обочине. Слава покрутил головой, чтобы понять, где они: какой-то торговый центр, советские многоэтажки, растяжки с рекламой бытовой техники… Похоже, что нигде. В смысле, не там, где было что-то важное для них обоих. Лев остановился, чтобы объяснить.

Сложив руки на руль, он сказал:

– Папа возил меня на Байкал.

– Оу…

Папа Льва – всегда щекотливая тема.

– И это было хорошо.

Слава молчал, чувствуя, что будут ещё слова.

Прислонившись щекой к сложенным рукам, Лев несколько виновато скосил взгляд, объясняя:

– Я думаю, нужно признать, что хорошее тоже было, и брать от него в свои отношения с детьми лучшее, а не худшее.

– 3вучит, как отличная идея, – он слегка улыбнулся.

– Думаешь? – Лев звучал неуверенно. – Думаешь, правильно оглядываться на тирана, пускай и в хорошем?

Слава пожал плечами:

– Я ничего не знаю о тиранах, мой отец рано ушел из семьи. Пожалуй, это было лучшим, что он сделал, но повторять за ним я, пожалуй, не буду…

– Это другое, – вздохнул Лев.

Он выглядел потерянным и грустным, и Славе вдруг подумалось, что он не может вспомнить другого такого момента, когда Лев показал перед ним именно такие чувства. Печаль, а не злобу. Растерянность, а не гнев. Он подался вперед, ткнулся, как бычок, в напряженное плечо, и когда Лев повернулся к нему, сказал: – Я думаю, поехать на Байкал – отличная идея, независимо от того, делал так твой отец или нет.

Они улыбнулись друг другу, и рука Льва потянулась к ключу зажигания. Слава повернул голову в сторону и вдруг…

– Стой, – попросил он не заводить мотор.

Сизый баннер на остановке сливался с грязными автобусами, а потому не сразу привлек внимание. Слава сосредоточенно считал с него:

– Уроки кавказского танца…

– Ты чего? – не понял Лев.

Слава обернулся на него:

– Мне бы пошло, да?

– Кавказские танцы?..

– Ну да. Мы с ними почти одной крови.

– Ты не кавказец, – заметил Лев.

Слава пожал плечами:

– Но могу притвориться, и мне поверят. И потом, там не написано, что другим нельзя.

– Ну, как знаешь…

– А ещё они такие… маскулинные и агрессивные, да? – продолжал Слава, не сводя взгляда с баннера. – Почти как бокс, только в мире танцев. Но бить никого не нужно…

– Можешь попробовать.

Слава быстро вытащил мобильный, сфотографировал контакты и адрес, а потом кивнул Льву:

– Поехали. На нашей второй свадьбе станцую лезгинку.

– И приведешь кучу кавказцев?

Об этом он не думал, но когда Лев спросил, картина, вставшая перед глазами у Славы, поразила воображение: гей-свадьба, кавказцы, Россия…

– Идеально! – воскликнул он. – Я точно должен туда пойти!

– Накраситься не забудь, – подсказал Лев.

Он представил себя накрашенным в папахе и бурке, и чуть не задохнулся от чувства экстаза: о да, это точно стоит того, даже если придется драться. Более того, он считал, что это единственная уважительная причина для драки.

Лев [79]

«На нашей второй свадьбе». Это было так неожиданно, что он даже побоялся уточнять: у них будет вторая свадьба? Они об этом никогда не говорили.

Но он отдал Славе это право: решать, что и когда у них будет (или не будет). Потому что сам Лев жаждал всего: их прежних отношений, их совместной жизни, их второй свадьбы – даже если никогда о ней не думал, услышав, он сразу же понял, что хочет и её тоже. Он говорил об этом Славе тысячи раз, он делал сотни первых шагов, но Слава шагал только назад. От него. Поэтому следующий встречный шаг должен быть за ним. По крайней мере, к этому выводу Лев пришел в ходе личной терапии: не давить, не навязываться, не торопить с решением. Просто ждать.

И только когда он переставал действовать, начинал действовать Слава.

– Буду переживать, – признавался тот, усаживаясь на бампер.

Он только что купил мороженое в магазине у заправочной станции, где Лев заливал полный бак бензина, готовясь к предстоящей поездке. Мороженое было в стаканчике, Слава кусал его с такой же легкостью, с какой кусают свежеиспеченный хлеб, а Лев невольно ежился, глядя на это: холодно же. И в зубах, и вокруг них: не теплее двух градусов.

– Верну их в целости и сохранности, – отвечал Лев, думая, что переживать Слава будет за детей.

– 3а тебя переживать, – пояснял он.

– А мне-то что будет? – хмыкал Лев.

Слава пожимал плечами:

– Не знаю. Люблю тебя, вот и переживаю.

Каждое «люблю тебя», раньше такое привычное и обесцененное, теперь вызывало у него улыбку. Вернув заправочный пистолет в гнездо колонки, Лев обернулся, быстро, едва уловимо целуя перемазанные пломбиром губы, и сказал:

– Я тебя тоже.

Это было двадцать третье марта, Мики исполнялось шестнадцать, и они только что купили ему ноутбук. Вчера Лев узнал, что сын достал цианистый калий в интернете. 3автра они выдвинутся в сторону Байкала. Он ощущал эту поездку не столько движением по России, сколько движением по своим отношениям с детьми: может быть, самое глубокое озеро в мире добавит и им чуть-чуть глубины. Очень хотелось ворваться к сыну в комнату вот прям так, пускай даже в день рождения, и закричать: «Ты ахренел? Какой ещё яд?», и, может быть, даже дать затрещину, и оставить без подарка, и сказать, что всё это наказание, но…

Он делал что-то такое годами, и теперь Мики оказался там, где оказался, да и у самого Льва положение выглядело незавидным. Он держался: стоило попробовать что-то принципиально иное. Он даже не говорил об этом со Славой, и хотя Наталья не одобряла хранение таких секретов от второго родителя, Лев думал, что расскажет, если не справится сам. Мотивируя это заботой о супруге («Не хочу, чтобы он переживал, это наверняка ерунда, не может у него быть настоящего яда»), он всё-таки раскололся на терапии: «Я боюсь, что он опять обвинит в этом меня», – сказал он Наталье.

«В том, что ваш сын хочет отравить другого человека?»

«Да. Что я научил его так справляться с проблемами. Что показал ему выход через насилие, и теперь он идёт дальше, и ищет его через убийство»

«А вы сами так считаете?»

Тогда он ничего не ответил, но сам для себя понял: да, считает. Мики, конечно, сложный парень, и не сильно дружит с критической оценкой своих поступков, но, скорее всего, этот поступок вообще не пришел бы ему в голову, если бы они тогда не заглянули к Артуру с битой. Именно он, Лев, запустил эту цепочку событий, а какие там тараканы в Микиной голове – дело десятое.

Он знал, что Слава тоже это поймёт, если узнает про яд, поэтому молчал.

– Представь, ему уже шестнадцать, – с некоторым ужасом в голосе говорил он, садясь в машину. – Через два года – всё…

– Что всё? – уточнял Лев, заводя мотор.

– Ну, типа взрослый.

Он вздыхал, зная, что в благополучных семьях восемнадцать лет – это далеко не «всё».

– Хорошо бы съехал от нас к двадцати пяти, – в шутку замечал он.

Слава посмеялся: в каждой шутке…

А потом наступил следующий день, в который он стоял на пороге квартиры, наблюдая, как сонные дети, врезаясь друг в друга, собираются в путешествие, будто бы ничуть не горя желанием ехать к Байкалу.

– Я же просил в шесть, – мягко указывал Лев, глядя на Славу. На его циферблате значилось 08:07.

Тот вздыхал:

– Они проспали.

– А ты?

– Я тоже! – ответил Слава. – Я ненавижу рано вставать.

Лев вздыхал: спокойствие, только спокойствие. Помимо перспективы застрять в городских пробках, ещё было обидно, что он-то всё-таки встал в шесть. Мог бы и дальше спать, как эти…

Но Слава действовал на него успокаивающе, Слава обволакивал своим присутствием и мурлыкал на ухо нежные глупости: «Ну, не злись, не злись, не будь букой», и Лев расплывался в улыбке: не злюсь, не злюсь, не буду.

Они погрузили вещи в багажник, Лев хлопнул крышкой, закрывая его, и, отряхнув ладони, повернулся к Славе, мнущемся рядом в пижамных штанах и футболке. Развернув полы куртки, Лев спрятал его в них, обнимая, а Слава, неловко оглянувшись, сказал: – Нас могут увидеть.

Лев фыркнул:

– Это моя реплика.

– А ты, кажется, забыл слова, – ответил тот, расслабляясь в его руках.

«Надеюсь, навсегда», – подумал Лев, целуя Славу в волосы.

– Всё, давай, – проговорил он, отпуская мужа. – Подгоню машину к подъезду.

Но Слава не торопился отцеплять руки, держа в них, будто в коконе.

– Ты чего?

– Лев? – очень серьёзно сказал Слава.

– Что?

– Береги себя, ладно?

Он чуть отстранился, заглядывая ему в глаза.

– Всё в порядке?

– Да, просто… – Слава поёрзал щекой по его груди, – не знаю, что-то тревожусь.

Он ещё раз прижал губы к мягким волосам, вдыхая запах земляничного шампуня.

– Всё будет хорошо, – сказал он в макушку, легонько давя на Славины кисти, разжимая руки вокруг себя.

Тот нехотя отступил.

Подогнав машину к подъезду, Лев дождался, пока дети заберутся на задние сидения, и, поцеловав Славу на прощание, переставил рычаг коробки передач вперед. Пора ехать.

Мальчики, прильнув к заднему окну, интенсивно замахали руками, прощаясь со Славой, словно в последний раз. Тогда почему-то и Льва кольнула тревога, совсем чуть-чуть.

Они выехали на трассу, собрав по дороге все пробки в центре города и на шоссе, но Лев сдержал себя и не стал напоминать, что он же говорил. Дети играли в эники-беники, пока стояли на Красном проспекте, а потом в крестики-нолики, когда выезжали на шоссе («Я ставлю в центре» – «В центре уже стоит мой крестик!» – «А я помню что ли?»). Лев умилялся с этого ровно пятнадцать минут, до того момента пока их автомобиль, вывернув на трассу «Сибирь», не миновал все торговые центры и места общепита, а Ваня не заголосил с заднего сидения: – Я хочу писать!

Умиление сразу же прошло. Он вздохнул: кажется, путешествие началось.