Текст книги "Почти 15 лет"

Автор книги: Микита Франко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

В магазине было непривычно пусто: сонный парень за кассой пробивал какие-то штрихкоды, в отделе конфет стояли девушка и малыш, на вид лет пяти, и громко рассуждали, что бы выбрать. Больше никого.

Слава тоже прошел в отдел конфет, к леденцам. Когда малыш, сделав выбор, отправился за мамой в сторону кассы, Слава по-джентльменски пропустил их вперед. Там случилась задержка: кассир не мог найти новую чековую ленту и просил подождать.

Они ждали. Мальчик нудел под ухом:

– Мама, а конфеты уже можно?

– Нет, мы ещё не купили их.

– А ты открой и дай мне одну, никто не заметит.

– Джоди, успокойся.

Джоди успокоился на полсекунды.

– Мам, а Новый год уже наступил?

– Да, ты уже спрашивал.

– А в Австралии наступил?

– Да, в первую очередь.

– Первее всех на свете?

– Ну, не первее всех, но первее, чем у нас.

– А где еще первее?

– В Новой Зеландии, наверное.

– А ещё?

– В Англии.

– А ещё?

– В Германии, – терпеливо отвечала девушка.

– А ещё?

– В любой части планеты!

Парень с чековой лентой вернулся и пробил конфеты, выбранные Джоди. Тот не унимался:

– А что за страна в любой части планеты?

– Джоди…

– Россия, – подсказал Слава.

Мама Джоди обернулась на него и на всякий случай взяла сына за руку. Славу позабавили её опасения: должно быть, он неважно выглядел после прошедшей ночи.

– Простите, я сегодня не накрашен, – улыбнулся он.

Девушка забрала конфеты, нервно дернула сына за руку и хмуро сказала:

– Пойдём, Джоди.

Малыш потянулся за ней, спрашивая находу:

– А поехали в Россию?..

Шурша пакетиком леденцов, Слава вышел из супермаркета и направился к машине. Улица оживала после новогодней ночи: тут и там в утренних сумерках зажигались витрины магазинов. Слава сбил шаг: в доме напротив синим цветом высветилась вывеска международных авиалиний. Он смотрел на неё с минуту, не решаясь сесть в машину.

«А поехали», – решил Слава и, сев на водительское кресло, взял телефон с приборной панели и набрал номера Льва.

– Привет, – сказал ему Лев.

– Я хочу вернуться в Россию, – сказал ему Слава.

В трубке стало так тихо, что Слава подумал, не отключился ли вызов? Но на экране отсчитывались секунды исходящего звонка.

– Алло? – вопросительно позвал Слава.

– Я здесь, – глухо, как из глубины, ответил Лев.

– Я хочу вернуться в Россию, – повторил Слава, решив, что его не было слышно.

– Слава…

– Что?

В груди скрутился тревожный узел.

– Не надо сюда возвращаться.

– Ты серьёзно? – опешил Слава.

– Конечно.

– Блин, Лев! Как ты мне надоел…

Почти 15 лет. Лев [49]

Он бы хотел объяснить, почему возвращаться нельзя. Он бы рассказал про Валеру, про крашенные ногти в пятнах крови, про парня с веснушками и про сплетни врачей в ординаторской – в общем, про всё, что заставило его думать, переживать, сомневаться. Но когда Слава, выдохнув, дрожащим голосом сообщил, что Мики употребляет наркотики («Травку – точно, про остальное – не знаю»), Лев на секунду забыл, кто такой Валера и почему про него нужно рассказать. В голове осталось только одно имя: Мики.

Хуже этой новости была только её предсказуемость. Он не удивился случившемуся, но удивился, как подумал об этом: «Стоило ожидать». Мики уже давно был агрессивен, легко влезал в драки, размышлял о самоубийстве, метался между мальчиками и девочками, с брезгливостью относясь и к тем, и к другим. Всё это, конечно, не признак наркозависимости, просто такие маркёры узнавания, этакий привет из прошлого, то и дело машущей Льву ручкой. Наркотики – всего лишь недостающий паззл в общей мозаике.

– Ты хочешь из-за этого вернуться? – теперь, владея новой информацией, Лев испугался Славиной идеи ещё больше. – Не надо этого делать! Россия – лучшее место, чтобы сторчаться, можешь мне поверить.

– Я гуглил местные рехабы, мы не можем его тут лечить.

Славин голос звучал тихо и устало – приходилось вслушиваться в каждое слово.

– Почему?

– Если это бесплатно, то надо ждать очереди месяцами. Если это платно, мы не можем себе этого позволить.

– Я вышлю деньги! – быстро сказал Лев, наконец-то почувствовав себя полезным.

– Хорошо, давай, – согласился Слава. – Нужно примерно десять твоих зарплат.

Триумф был недолгим, Лев почувствовал себя опрокинутым с пьедестала.

– Так, хорошо, – он попытался собраться с мыслями. – Мы что-нибудь придумаем. Но возвращаться не надо.

– Что мы придумаем? – выдохнул Слава и, кажется, всхлипнул.

Лев был готов начать умолять его не плакать.

– Может, нам правда подождать очередь?

– Он будет употреблять всё это время.

– Ты уверен?

– Я не знаю…

– Нужно понять, насколько всё серьёзно.

Слава молчал, но Лев слышал его прерывистое дыхание в трубке.

– Слава… – осторожно позвал он.

– Лев, я очень устал.

– Я понимаю.

– Нужно что-то решать сейчас. Он проснётся и мне… Мне надо будет что-то делать. Я не знаю, что, я его боюсь.

Лев напрягся:

– Почему ты его боишься?

– Потому что мне кажется, что я его вообще не знаю. Как будто он чужой.

Лев хорошо понял это ощущение, знакомое ему с подростковых лет.

– Он не чужой, – только и ответил он.

– Я знаю, – с раздражением произнёс Слава. – Но я не понимаю, что мне делать. Он агрессивный, он мне не подчиняется, что бы я ни решил – он будет ненавидеть меня за это решение. Я сейчас сижу в машине, а Ваня с ним остался наедине, и это ужасно, потому что я не понимаю, на что он способен. Но если бы я не ушел, я бы сошёл с ума! – Слава говорил всё громче и громче, накручивая себя. – Я и так схожу с ума, мне всё это уже надоело, я думал, что если буду всё делать правильно, то они вырастут правильными, хорошими людьми, когда я за него судился, я не представлял, что через десять лет он будет наркоманом, иначе я бы вообще не стал этого делать, нахрена мне это нужно было? Теперь мне кажется, что это даже не худшее, понимаешь, это только начало, а что будет ещё через десять лет, он сядет в тюрьму?

Лев слушал этот отчаянный поток откровений, не зная, что ему делать. Сказать, что он понимает его или разубедить, что Мики не сядет в тюрьму? Доказывать, что Слава – хороший отец или что Мики – хороший сын? Обвинить обстоятельства? Принять вину на себя? Что?

Какой правильный ответ?

В любом случае, Славин голос – надрывный и задушенный – разрывал ему сердце.

– Слава… – позвал его Лев. – Слава, слышишь меня?

Он замолчал, судорожно выдохнув в трубку.

– Дыши… – попросил Лев. – Я рядом.

В трубке зашуршало Славино дыхание – Льву показалось, что он почти ощутил его тепло на своих щеках.

– Давай включим видео? – предложил Лев.

– Я ужасно выгляжу, – просипел Слава.

– Не верю, – произнес Лев, невольно улыбаясь. – Ты всегда выглядишь лучше всех.

Слава хмыкнул в трубку, и Лев понадеялся, что смог вызвать у него улыбку.

– Какая-то дамочка в магазине отвела от меня своего сына, прикинь?

– Ну, она поняла, что меркнет на твоем фоне, – ответил Лев. – Пришлось уводить ребёнка, пока тот не заметил.

Слава вяло рассмеялся и согласился переключиться на видеозвонок.

Лев устроился на кухне, за столом, облокотив телефон на сахарницу. Сэм поспешила за ним, как делала всегда, услышав шорох на кухне, встала на задние лапы и просительно посмотрела на Льва.

– Я тебя только что кормил, – напомнил он.

Собака жалобно проскулила в ответ. Он, протянув руку, почесал за ухом и ласково сообщил:

– Сейчас позвонит Слава.

Сэм радостно гавкнула, словно поняла, о ком речь. Лев вытащил табурет из-под стола, поставил его рядом с собой и похлопал ладонью: садись. Запрыгнув, собака свернулась на сиденье калачиком, как котёнок, и прикрыла глаза.

Слава звонил из машины: взъерошенный, уставший, с синяками под глазами и покрасневшими белками глаз. В общем, как Лев и думал: очень красивый.

– Ты прекрасно выглядишь, – тут же сказал он супругу.

Слава усмехнулся:

– Ты мне льстишь.

– Нет, правда, – искренне возразил Лев.

Больше всего на свете ему хотелось коснуться его через экран, протянуть руку и почувствовать теплую щеку под подушечками пальцев.

Слава устало облокотился локтями о руль, опустил голову на руки и спросил:

– Почему ты не хочешь, чтобы мы вернулись?

– Потому что я был не прав, – сразу ответил Лев. Он репетировал эту фразу две недели. – А ты был прав. Здесь опасно.

Слава с подозрением нахмурил брови:

– У тебя всё в порядке?

– Да. Просто не смог спасти гея с огнестрельным ранением в груди. Убили из-за лака на ногтях.

– Пиздец, – выговорил Слава и уткнулся носом в сложенные руки.

Лев точно не знал, что происходит с мужем, но предположил, что внутренний конфликт пошел на новый виток. Слава глухо произнес, не поднимая лица:

– Я не хочу в Россию. Я не хочу там жить и постоянно пытаться быть кем-то другим. У меня одна жизнь, почему я должен тратить её на страх и ложь?..

Лев хотел ответить, что не должен, но Слава, наконец посмотрев на него, спросил:

– Ты думал об этом?

– О чём?

– О том, что это никогда не повторится. Никогда не будет снова двадцать, никогда не будет снова тридцать. Как ты их прожил, так это с тобой и останется. У других людей жизнь, а у тебя выживание. Разве не жалко?

– Жалко, – согласился Лев. Он не понимал, к чему Слава клонит, и как это соотносится с его желанием вернуться.

– Вот и мне жалко, – выдохнул он. – Зачем я всё это сделал? Надо было заставить Игоря его забрать, как ты и хотел. Пускай это была бы его головная боль, а у меня – нормальная жизнь. Я бы один уехал. Или с Ваней, чудесный ребёнок, поплакал – успокоился, живем дальше.

– Так, тише, – мягко заговорил Лев, пугаясь, в какое русло повернул разговор. – Ты просто злишься и устал.

– Да, я злюсь и устал. Поэтому я хочу вернуться. Дома хотя бы есть мама… и ты.

Льва задело, что он прозвучал вторым после мамы, да ещё и после выдержанной паузы, словно упомянутый случайно, но придираться к словам не стал.

– Может, вернусь на два года, пока ему не исполнится восемнадцать, а потом пусть делает со своей жизнью, что хочет, – продолжал Слава. – А я поеду обратно, с Ваней.

– Отправь его одного сюда, – несмело предложил Лев. – Я им займусь.

Слава фыркнул:

– Ну да, у одного запои, у другого приходы, отличная компания.

– Я не пью три недели, – оскорбленно ответил Лев.

Слава снова устало лег на руль:

– Лев… Ты и сам понимаешь. К тому же, он сбежит где-нибудь в Корее, вот по-любому.

Он вздохнул: он и правда понимал. Ему было тяжело представить собственный запой при ребёнке, но он понимал, почему Слава не отпустит Мики. Потому что, несмотря на все свои «надо было…», он очень за него переживает.

– А ты всё ещё из дома работаешь? – поинтересовался Лев.

Возможные варианты решения закрутились у него в голове. Слава кивнул.

– Ты можешь продолжать у них работать, если вернешься?

– Могу, – флегматично ответил Слава, не заинтересовавшись вопросами Льва.

– А потом они ещё раз сделают тебе визу…

– Потом?

Лев рассудил: если и возвращаться, то временно, и таким образом, чтобы не терять возможности уехать обратно. Для этого Слава должен сохранить за собой и место работы, и доброжелательные отношения с работодателем.

– Приедешь, допустим, на полгода, – объяснял Лев. – Мы вместе разберемся, что делать с Мики, а потом ты снова уедешь. Сам решишь, в каком составе.

Он подразумевал: «Сам решишь, хочешь ли, чтобы Мики ехал с тобой», но надеялся, что Слава услышит и другое: «Сам решишь, хочешь ли, чтобы я ехал с тобой».

Слава провёл рукавом по глазам и, взбодрившись, спросил:

– А что будем делать с Мики?

– Я подумаю. Перезвоню вечером.

– У тебя уже десять.

– Я имел в виду твой вечер.

Слава, моргнув, странно улыбнулся:

– Живёшь моим временем…

Лев не понял, о чём он, и перешел к указаниям:

– Обыщи его комнату. Шкафы, тумбочки, стол, кровать... У него могут быть трава или другие наркотики, нужно их найти и забрать.

Слава кивнул, словно получил приказ.

– И телефон, – вспомнил Лев. – Забери мобильный, заставь сказать пароль или подбери сам. Нужно прочитать его переписки, понять, с кем он общается и откуда берет наркоту.

– О нет… – Слава мученически простонал. – Это не педагогично…

– Уже не до педагогики, поздно.

– Я понимаю.

Лев понимал, насколько непривычно и сложно звучит для Славы «заставь», «отбери», «обыщи», а потому поддерживающе сказал:

– У тебя всё получится. Я скоро перезвоню. И ты, если что, звони.

Слава вздохнул, соглашаясь, и они начали прощаться:

– До скорого…

– Давай. Целую.

Лев чуть не хлопнул себя по губам, сказав это. Они оба, замерев, посмотрели друг на друга, Славина рука, потянувшаяся к красной трубке, зависла в воздухе. Даже Сэм вздрогнула и открыла глаза, почуяв неладное.

– Извини, – проговорил Лев. – Я случайно.

– Всё нормально, – примирительно ответил Слава, и ещё раз повторил: – Пока.

– Пока.

Они одновременно коснулись кнопки отключения вызова.

Лев ещё некоторое время сидел, переводя дыхание и поглаживая Сэм за ухом (хороший антистресс), а потом заглянул в список контактов в мобильном. Там, как и вообще во всём, что касалось его жизни, царил идеальный порядок: все абоненты были рассортированы по папкам: «Семья», «Друзья», «Работа». Только Слава и дети не были ни в каких папках, они возвышались на самых первых строчках, как «важные». Он пролистал до списка, в который никогда не заходил, но всегда берег, потому что «мало ли что». В общем, до «однокурсников».

Димон. У Димона мама недавно попала в реанимацию, Лев её спас, это хорошо. Если бы не спас – позвонить бы не получилось.

Когда Димон ответил, Лев соблюл все вежливые формальности:

– Привет. Извини за поздний звонок, не разбудил?

Димон тоже ответил вежливо:

– Нет, всё в порядке. Что-то случилось?

– Хотел попросить тебя об экскурсии по твоему дворцу.

– По наркодиспансеру что ли? – хмыкнул Димон.

– Можно только по подростковому отделению.

– Оно детское называется.

Звучало жутковато, но Лев согласился:

– Ага, по нему.

– Нет проблем. Приезжай.

– Завтра утром нормально?

– Нормально.

Возникла пауза, и Лев испугался, что Димон сейчас отключит вызов.

«Спроси, просто спроси – уговаривал он сам себя. – Это ни к чему не обязывает».

– Подожди, – попросил Лев. – Я хотел ещё узнать…

– Что?

– Вы делаете кодирование?

Димон удивился:

– Кому? Детям?

– Нет, – выдохнул Лев. – Взрослым.

Почти 15 лет. Слава [50]

В верхнем ящике тумбочки, рассыпанными по углам, он нашел засохшие крошки каннабиса и папиросную бумагу, но самой травки не было, как и других наркотиков. На всякий случай, как и говорил Лев, он проверил все остальные ящики и шкафы, но из преступного обнаружил только сваленные комом вещи и контрольную работу по математике с отметкой F. Удивительно, как то, что ещё вчера вызвало бы негодование («Почему не подготовился?»), сегодня даже не заставило повести бровью. Какие уж теперь оценки…

В комнате пахло жженой травой, и Слава не мог понять, чудится ему этот запах или он висит в воздухе на самом деле. Верхний ящик тумбочки действительно источал странный растительный аромат, но теперь Славе казалось, что пахнет повсюду. Может, запах был здесь всегда, а Слава не замечал, потому что старался быть слишком хорошим? По пальцам одной руки можно вспомнить, сколько раз он проходил в детскую комнату – она вся принадлежала детям, потому что… потому что так правильно? Он стучал, прежде чем открыть дверь, не заходил, а заглядывал, не убирался и не требовал уборки (кроме протирания пыли), потому что позволял им самостоятельно решать, хотят они жить в порядке или хаосе. Разве это не демократия? Не та степень свободы, необходимая детям? Почему всё, что он старался делать правильно, теперь выглядит одной большой ошибкой?

Он злился на собственную несостоятельность. Он злился на Мики, который не только открылся с новой стороны, но ещё и заставил Славу переосмыслять себя. Казалось, всё, что он знал о своей семье раньше, неправда. Всё, что он знал о себе самом – тоже. Ему всегда хватало мудрости оставаться мягким, чутким, спокойным отцом, а теперь он перетряхивал его личные вещи и ему даже не было противно. Ему было злобно. Он делал это с какой-то разрушительной жаждой тирании.

И в то же время понимал, что тирания не работает тоже. Он будет прятать лучше. Он будет хранить траву не в верхнем ящике тумбочки, а в таких местах, куда Слава даже не додумается заглянуть (тайник в плинтусах?). Он будет врать больше и лучше. Тирания выращивает изворотливых изобретательных лжецов.

А если ни любовь, ни насилие не помогут воспитать хорошего человека, что вообще поможет? Он не знал ответа. Это был пик его родительской беспомощности.

Когда Слава гремел ящиками стола в поисках документов, Мики шевельнулся в своей постели и приоткрыл глаза. Слава обернулся на него и с напором спросил:

– Где твой паспорт?

Сын закрыл глаза и отвернулся к стене. Слава громко задвинул ящик обратно и вытащил следующий – в нём, среди трех квадратиков презервативов, просроченной шоколадки и календариком за прошедший год, лежал Микин загранпаспорт. Слава вытащил его, с грохотом вернул ящик на место и вышел из комнаты. Он бы хлопнул дверью (потому что какого хрена этот чертенок спит, а он – нет?), но не хотел разбудить Ваню, сопящего на диване в гостиной.

Он вернулся к столу с ноутбуком, открыл крышку и начал грузить сайт авиакомпании. На секунду глянул в окно, где из-за приземистых домов виднелся кусочек улицы с той самой авиакассой, и подумал: «В праздники принято делать широкие жесты…».

Захлопнув крышку обратно, он поднялся и решил прогуляться до Джервис-стрит. Там, в кассе, он купил три билета на конец января – на ближайшие даты цены взлетели почти в два раза. Кассирша уточнила:

– Сделать возвратный тариф?

Слава закивал. Он сомневался во всём, что делает – ему нужна была возможность передумать.

Конечно, он купил билеты так скоро, и так явно (так по-настоящему!) только по одной причине: он злился. Ему хотелось наказать Мики, но он не мог придумать ни одного наказания, который тот бы не смог обойти: он достанет другой телефон, другую траву, другой провод от интернета – что угодно другое, потому что он лжец. Изобретательный лжец. И изворотливый. И, кажется, его всё-таки воспитывал тиран.

Но от чего Мики точно не смог бы уйти, так это от моральных мучений. Пусть думает, что поедет домой один. Пусть посчитает, что Слава может от него отказаться. Пусть вообще поживёт в этой изоляции – физической и эмоциональной – может, тогда что-нибудь поймет.

Слава оставил Микин билет на столе, а сам вернулся в гостиную и попытался продолжить жить своими обыкновенными обязанностями. В десять проснулся Ваня, Слава сделал ему омлет в виде пениса. Ваня просил в виде зайца, но яйцо неправильно растеклось, и получилось то, что получилось – и Слава, и Ваня тактично сделали вид, что это не пенис.

Они успели посмотреть первую часть «Ледникового периода», прежде чем Слава услышал, как в детской началось шевеление, и метнулся к сыну. Он сам не понял, с какими чувствами это делает: вроде и беспокойство («Он себя нормально чувствует?»), а вроде и злость («Сейчас посмотрю в эту наглую рожу»).

Мики сидел на кровати со своим обыкновенным хмурым лицо, и Слава понял: всё нормально. Поэтому начал злиться ещё сильнее – вот было бы не нормально, вот если бы он бледнел, хрипел и блевал, можно было бы хотя бы пожалеть, а так…

– Доброе утро, – проговорил Слава, скрывая едкую злость в голосе.

Мики ничего не ответил, сонно обвёл взглядом комнату, и Слава почти торжественно объявил:

– На столе твой новогодний подарок.

Сначала он обрадовался («Правда? Можно домой?»). Слава так и хотел. А потом огорошено переспросил: «Ты отсылаешь меня?». И этого Слава тоже хотел. Пусть получит такие же эмоциональные качели, на которых он, вот уже десять лет, только и делает, что прокатывает Льва и Славу.

Наверное, он был жесток в тот момент. Лев любил повторять: «Любящий родитель должен быть иногда жестоким».

Мики всё отрицал: это была просто вечеринка, это было только один раз, какая травка, я не курю травку… Чем больше он отпирался, тем противней становилось Славе. Когда ты вырастил наркомана – это одно, а когда лжеца, труса, манипулятора и просто безответственного хама – другое. Если объединить всё в одно – получится третье. И это третье – его сын.

Слава взял его телефон со стола, протянул и приказал:

– Разблокируй.

Наступала самая неприятная фаза разговора. Под ложечкой противно засосало.

– Зачем? – Мики выпрямился, словно приготовился драться.

– Хочу посмотреть.

– Чё за бред, папа?

– Задаюсь тем же вопросом последние пару лет жизни с тобой.

– Это вообще-то ненормально, – напомнил сын. – Ты не имеешь права шариться в моём телефоне. Личные границы и всё такое. Не слышал об этом?

Слава усмехнулся про себя: вот и его вежливое воспитание. Он думал, мимо прошло, а нет – на месте. Только всплывает против него же.

– Слышал, – согласился Слава. – Говорят, это работает с детьми, которые не употребляют наркотики.

Мики отвернулся, давая понять, что не скажет пароль. Слава вздохнул: он сотни раз видел, как сын включает главный экран, и никогда комбинация цифр не менялась. Ему и не нужно было просить, но вот так – через просьбу – он пытался сохранить остатки гордости: и своей, и Микиной.

– Я же всё равно его разблокирую, Мики, – сообщил Слава. – Ты просто оттягиваешь неизбежное.

Сын не отреагировал на его слова. Слава начал набирать пароль сам – один раз специально ошибся. Почему-то было неловко вводить безошибочно с первого раза.

– Месяц и дата рождения, – протянул Слава. – Я думал, ты умнее.

Мики пожал плечами:

– Ну, извини.

Во внутреннем обустройстве Микиного смартфона угадывался характер Льва: идеальный порядок на рабочем столе, приложения рассортированы по папочкам, а там, внутри папок, ещё и выстроены в алфавитном порядке. Славе это было только на руку – упрощало поиск.

Он нажал на иконку Телеграма – главного виновника всего плохого по мнению родителей и Роскомнадзора – но не успело приложение прогрузиться, как Мики кинулся к нему и принялся отбирать телефон. Слава машинально оттолкнул его, сильнее, чем хотел, и сын приложился о столешницу. Славу кольнуло чувство стыда, которое Мики тут же нивелировал своим хамским вопросом: – Пытаешься вести себя, как он? – он скривил губы в усмешке. – Хреново получается.

– Мне всё это не более приятно, чем тебе, – устало ответил Слава.

– Так отдай мне телефон.

Он покачал головой:

– Нет. Хватит с меня демократии.

Мики ещё раз попытался выхватить телефон из его рук, но Слава, увернувшись, выскользнул за дверь, как ниндзя: вот и пригодилось джиу-джитсу. Правда, совсем не так, как он думал.

Следующие два часа Слава потратил на методичное изучение Микиных переписок. Когда закончил, ему захотелось помыться.

Выполняя суровые указания Льва, Слава в глубине души надеялся: то, что они найдут, докажет им, что они переволновались. Ну, это же подросток! Да, попробовал наркотики один раз, ну и что? А то, что травку курит – так он, может, и не курит. Может так, иногда… Разве не все так делают? Слава сам видел этих подростков, без утайки сидящих в парке с косяком между пальцами. И у Мики, наверное, обыкновенное любопытство.

Но он сделал поиск по сообщениям. Слово «марихуана» встречалось в переписке с Майло каждый день, в переписке с другими людьми – несколько раз в неделю. Синонимичные названия – все, до которых додумался Слава – ещё чаще. Каждый день своей жизни их сын говорил о траве: где достать, как достать, где курить, если достал, когда курить, под что курить, будут ли они курить вместе…

Главный дилер был очевиден – Майло. Добродушный парень с наивной улыбкой, который разглядывал картину Ван Гога в их квартире и задавал очаровательно-глупые вопросы. В какой-то момент Слава начал злиться на него даже сильнее, чем на Мики, но чем ниже пролистывал диалоги, тем больше причин для злости в адрес сына находил: странные знакомства, непонятные парни и девушки старше его на несколько лет, предложения секса в обмен на косяки (и это Мики! Мики себя предлагает!) Он смотрел на даты и вспоминал, что делал в эти дни: смотрел кино с Максом, ходил на свидания с Максом, сидел в больнице с Ваней, водил Ваню на физкультуру, был с Максом в кафе… Значит, в дни, когда у него, у Славы, была обыкновенная жизнь, у Мики была вот такая?

Злость, не найдя выхода, осела внутри – это же он во всё виноват! Как он мог ничего этого не заметить?

Не обратив внимания на время, он позвонил Льву, в глубокую сибирскую ночь. Тот ответил быстро и сразу спросил:

– Всё в порядке?

Слава выдохнул:

– Ну, не считая нашего сына…

– Я договорился, завтра съезжу в больницу, узнаю условия.

– Я изучил телефон.

Голос Льва стал напряженным:

– И что там?

У Славы дрогнули губы.

– Там всё, чего мы никогда не хотели бы узнать о малыше Мики.

Почти 15 лет. Лев [51]

В холле пахло хлоркой, медикаментами и кошачьим кормом – Лев засомневался, не перепутал ли наркологичку с ветеринаркой. Пройдя вглубь, заметил стенд с информацией о СПИДе (значит, не перепутал), а рядом коморку, за окошечком которой прятался охранник. Из-за двери, предварительно мяукнув, нечто рыжее и полосатое выпрыгнуло Льву под ноги, и тот с брезгливостью сделал шаг назад. Повернулся к посту охранника (за бликами стекла было не различить лица) и поинтересовался: – У вас в больнице что, живёт кот?

Охранник оказался охранницей и тонкий, неожиданно визгливый голос, ответил:

– А мы его в отделения не пускаем! Тут он никому не мешает!

– Это не гигиенично, – буркнул Лев, отходя в сторону.

Со второго этажа спустился Дмитрий Викторович – заведующий детским наркологическим отделением – ныне статный, рано седеющий мужчина, в халате на все пуговицы, а когда-то просто Димон, мешавший четыре вида разного алкоголя на студенческих вечеринках, и никогда не пьянеющий. Они со Львом пожали друг другу руки.

Странно у медиков заведено: можно не общаться двадцать лет, а можно и вовсе быть незнакомцами, но одна фраза: «Я тоже врач» способна временно сделать друзьями кого угодно.

Вот и Лев стал пятиминутным другом для Дмитрия Викторовича – для парня, мимо которого он обычно проходил с мыслями: «И этот дебил будет лечить людей?..». Похоже, будет – его сына.

– Привет, – слегка наклонил голову Дмитрий.

– Привет, – кивнул Лев.

– Ну, экскурсия начинается со второго этажа, – он указал подбородком в сторону лестницы. – Идём.

И он пошёл: сначала в отделение детоксикации, где пахло куревом, а воздух казался заволоченным пеленой дымки. Дети и подростки, от десяти до семнадцати лет, прижались костлявыми телами к стенам, когда они вошли, и по-волчьи вперили глаза. Лев украдкой осмотрел их серые лица, прошелся взглядом от впалых щек до трещин на губах, и отвернулся. Мики никогда таким не будет.

Никогда же?..

– Сюда попадают, когда нужно снять ломку или вывести дрянь из организма, – объяснял Дмитрий. – Короче, здесь можно прокапаться.

Он резко остановился, развернулся ко Льву (тот едва успел затормозить) и хмуро спросил:

– Что употребляет?

– Траву… – растерянно ответил Лев.

– И всё?

– Не знаю. Надеюсь, что да.

Он кивнул и повёл его дальше, к лестнице. Сказал:

– В этом случае, если воздержится от употребления, можно начать с отделения на первом этаже.

– А что там? – спросил Лев, поравнявшись с коллегой.

– Увидишь, – заинтриговал он, жестом швейцара открывая передо Львом выход к лестнице.

Он прошел через двери и Дмитрий, обгоняя, повел его за собой на первый этаж.

Это был будто бы другой мир: за дверью с вывеской «Реабилитация», вместо курева, пахло праздником: мандарины, свежая выпечка, хвойный аромат, смешиваясь, напоминали Льву, что вообще-то только-только наступил Новый год. Он осмотрелся: в палатах нет дверей, вход в комнаты украшают резные полукруглые арки, стены выкрашены в не-по-больничному зеленый – яркие, сочные, салатовые. Уже совсем другие, розовощекие, подтянутые или просто упитанные мальчики и парни сидят с книгами в мягких креслах, занимаются в тренажерном зале или вполголоса общаются друг с другом в палатах.

Лев негромко поинтересовался:

– И сколько проходит времени между поступлением на второй этаж и переводом на первый?

– У всех по-разному: неделя, две, месяц… Реабилитация на первом этаже длится три месяца, но ребёнок может быть исключен.

– Исключен? – переспросил Лев. Ему, как врачу, было странно, что кого-то можно «исключить» из лечения.

– Да, за нарушение правил, – пояснил Дмитрий.

Лев напрягся: звучит как что-то, что обязательно сделает Мики.

– А что считается нарушением?

– Если пронесет наркотики, алкоголь или сигареты – исключение сразу. За драки, хамство и несоблюдение распорядка дня – исключение при повторных нарушениях.

Он вздохнул: слабо верилось, что Мики продержится.

– Сын? – с пониманием спросил Дмитрий.

– Не совсем, – уклончиво ответил Лев.

– Родственник?

– Вроде того.

– А ты-то что?

– Что? – не понял Лев.

– Давно пьёшь?

Он не был готов к таким откровениям с едва знакомым человеком. Посмотрел в сторону, думая, как бы улизнуть от ответа, а Дмитрий, тем временем, придался воспоминаниям:

– В студенчестве ты алкоголя избегал, как огня.

– Потому и избегал, – произнёс Лев.

– Уже тогда?..

– Уже тогда.

– В таком случае, тебе туда.

Дмитрий кивнул в окно, вид из которого открывался на соседний корпус: трехэтажное здание с покосившемся крыльцом. Лев окинул его тяжелым взглядом, на секунду задержавшись на ближайшем ко входу балконе второго этажа: там, опершись на перила, стоял мужчина неопределенного возраста: ему могло быть сорок, а могло и шестьдесят, щеки на раскрасневшемся обрюзгшем лице свисали, как у мопса, он курил и харкал вниз после каждой затяжки.

«Он пьёт, наверное, всю свою жизнь, – подумал Лев. – Я никогда таким не буду»

Никогда же?..

Отделение детоксикации для взрослых напоминало детское, с одной только разницей: там курили открыто, а не украдкой. Лев быстро прошел по коридору, стараясь не смотреть на измученные многолетним употреблением лица – говоря откровенно, он всем своим видом показывал, что не один из них. Он, в белой рубашке, черном кашемировом пальто, до блеска натертых ботинках, пахнущий сандалом и гелем для волос, не имел ничего общего с отёчными, опустившимися мужиками, большинство из которых подобрали на улице, прежде чем привезти сюда. По крайней мере, ему нравилось так думать, ему нравилось видеть эту разницу и тешить себя: «Я не такой».

Медсестра наркологического отделения для взрослых уже ждала его в процедурном кабинете. Это была пожилая женщина, работающая на пенсии, и Льву стало спокойней: почему-то выглядеть алкоголиком перед кем-то молодым и сильным казалось ему куда унизительней, чем вот так, перед возрастным человеком.

Они коротко обменялись репликами «для своих»:

– Вас предупредили?

– Меня предупредили. Снимайте пальто, рукав до локтя, садитесь в кресло.

Он выполнил её указания: пальто на вешалку у входа, расстегнул манжету, закатал рукав, сел в массивное, кожаное кресло с широкими подлокотниками и мягким подголовником. Она подложила подушечку под руку, затянула жгут выше локтя и начала открывать ампулу, монотонно сообщая: – Препарат вводится внутривенно и действует шесть месяцев. В случае срыва и принятия алкоголя…