Текст книги "Почти 15 лет"

Автор книги: Микита Франко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Он попытался перехватить Славины губы, чтобы продлить поцелуй, но тот уже отстранялся.

– Извини, – несколько виновато произнёс он. – Ты же знаешь, я… медленный.

Лев улыбнулся, почувствовав себя вернувшимся на пятнадцать лет назад.

Ничего – он был готов подождать.

Почти 15 лет. Слава [66]

Он чувствовал себя неуютно в этой квартире: единственный раз, когда он здесь был, оказался визитом про чайник и стену. Нужно было перестраиваться.

В ногах лежала Сэм, а на ногах, на коленках – Лев. Он говорил, много говорил – больше, чем ему свойственно, а Слава держал руку на его груди, и ладонь вибрировала от его голоса.

– Я вообще не хотел говорить с ней про отца, – объяснял Лев. – Но так получалось, что о чём бы я ни начал – о тебе, или о Мики, или… вообще – всё, в конце концов, приходило к нему. К отцу.

Слава грустно усмехался, вспоминая, как каждый разговор с Крисом приводил ко Льву.

– …я думал, что ненавижу его, но разве можно ненавидеть кого-то, о ком ты так много болтаешь? Мне даже неловко… А вдруг она фрейдистка? Решит еще что-нибудь про меня…

– Она не фрейдистка, – заверил его Слава.

Он нашел её контакты на сайте местной квир-организации, где под графой: «Наталья она/её» значилось «экзистенциальная психотерапевтка». Слава решил, что слово «экзистенциальный» выглядит так, как будто в нём кроются все проблемы Льва, и нажал на кнопку: «Связаться». Наталья сочла странным, что Льва записывает на приём его супруг, и уточнила у Славы: «А он точно хочет?». Слава ответил: «Да. Он просто не хочет пользоваться квир-сайтами – это одна из его проблем».

– Ну, тебе понравилось? – уточнил Слава таким тоном, словно Лев ходил на концерт незнакомой группы или в парк аттракционов.

– Понравилось ли мне говорить об отце? – переспросил он. – Ну… Не то чтобы, знаешь.

Он посмеялся:

– Надеюсь, обо мне тебе понравится говорить больше.

Друг о друге. Завтра они будут говорить друг о друге.

А сегодня на часах было уже девять вечера. Слава осторожно завозился, давая понять Льву, что хочет встать.

Тот понял. Приняв сидячее положение, обернулся на Славу и шепотом попросил:

– Не уходи.

– А дети?

– Они взрослые.

Так говорил Макс.

– Надо идти, – так он всегда отвечал Максу. – Мики только что вышел из наркобольницы, а Ваня из комы, и этой информации достаточно, чтобы понимать, что их нельзя оставлять одних.

Лев не улыбнулся его шутке. Опустив взгляд, покорно согласился:

– Хорошо.

Он так трогательно выглядел, что Славе стало жаль: жаль, что он не может утешить его своим присутствием. Уходя, он коротко поцеловал Льва на прощание и напомнил:

– Завтра будем только друг для друга.

Он волновался.

По дороге Лев раз десять спросил: «А что мы ей скажем?». И когда Слава размыто отвечал, что они «разберутся по ситуации», Лев с тревогой спрашивал: «Ты будешь на меня жаловаться, да?».

– Это не для того, чтобы на тебя жаловаться, – злился Слава. – Ты же понимаешь, у нас общая цель.

– Какая? – спросил Лев, тут же дискредитировав себя.

Слава цыкнул:

– Наладить отношения.

– А, да, – неловко улыбнулся он. – Извини, я просто… Я ужасно волнуюсь.

– Я тоже, – признался Слава.

Они ехали в такси на заднем сидении, и Лев так «ужасно волновался», что даже не понижал голос, говоря об их отношениях. А когда Слава протянул руку и поддерживающе сжал его ладонь, он не отпрянул, как делал обычно, многозначительно указывая взглядом на водителя, а переплел их пальцы.

Уже оказавшись на улице (по-прежнему не расцепляя рук), Слава с удивлением отметил:

– Не думал, что ты захочешь… Ну… – и он кивнул на их руки.

– Почему?

Это был странный вопрос – как будто Лев сам не заметил, что его подменили.

– Ты же опасаешься… как ты это говоришь… «эпатировать публику».

– Мне тебя так мало, что я больше не хочу тратить наше время на страх, – вдруг сказал он. – Я вижу тебя всего пару часов в день.

Когда он так это сказал – «не хочу тратить наше время на страх» – Слава растерялся. И от этой растерянности он сам чуть не спросил: «А зачем мы туда идем? О чём будем там разговаривать?». Разве у них не всё хорошо?

Память болезненно напоминала ему о чайнике. Об эмиграции. О том, что они живут раздельно, и он всё ещё опасается остаться у него на ночь (или, что еще страшнее – провести с ним ночь дома). Ночь вместе – это не просто секс, ночь вместе – это «родители спят в одной кровати». Для пятилетнего Мики именно этот момент стал сигналом: у них отношения. Серьезные. Как брак. И он снова считает этот сигнал, но в этот раз как надежду. Надежду, что всё наладится, и скоро станет как прежде – то есть, даже лучше, чем прежде. А пока Слава не был в этом уверен, он не хотел травмировать детей ложными ожиданиями.

Их парный психолог – Мариям – работала в медицинском центре. Самом обыкновенном: ни намека на то, что тут встречают геев с распростертыми объятиями. Зайдя внутрь, нужно было повесить верхнюю одежду в шкаф на входе, а потом обратиться к девушке на регистратуре и сообщить, к кому они пришли. Слава догадался, что Льва это может смутить: двое мужчин, парный психолог…

Он повернулся к нему:

– Если хочешь, я один к ней подойду.

– Почему один? – не понял Лев.

Слава растерянно улыбнулся: обычно такие вещи – кто, где и что может подумать – Лев считывал быстрее него.

– Ну, может быть, ты боишься, что нас примут за… – он замялся, почувствовав себя странно.

Без обыкновенной реакции Льва всё стало выглядеть так, будто это он, Слава, боится.

– Подойдём вместе, – пожал плечами Лев, убирая пальто в шкаф.

Слава скинул куртку, оставшись в розовой толстовке, и с интересом посмотрел на Льва: темно-синяя рубашка в мелкую крапинку. Никогда такой у него не видел.

– Не белая, – просто отметил Слава, улыбнувшись.

Лев, оглядев себя, кивнул:

– Да, тебе же вроде не нравится, когда я…

– Ты должен носить то, что нравится тебе, – напомнил Слава. – Что думаю я – неважно.

– Для меня важно.

– Важнее своих желаний?

– Конечно.

Слава хмыкнул:

– Обязательно расскажи об этом психотерапевтке.

Они остановились у регистратуры, вместе, Слава представился и сообщил, что они пришли на парную консультацию. Можно было бы сказать «на психотерапию» или просто – к Мариам, но ему почему-то хотелось подчеркнуть, что они пара. И что им не стыдно в этом признаться.

Девушка вежливо попросила подождать. Ни осуждающих взглядов, ни смены интонаций в голосе – за деньги даже в Новосибирске можно купить кусочек Канады.

Но Слава хотел бы вернуться в настоящую.

В кабинете Мариам пахло корицей, кофе, яблоками и новой мебелью. Слава подумал: «Пахнет осенью», хотя на дворе был февраль. Мариам оказалась милой и улыбчивой – из тех редких людей, кому идут большие, чуть выпирающие зубы – дети бы сказали «кроличьи», но Слава предпочел слово «крутые». Она была из тех, кому идут крутые большие зубы. И смуглая кожа. Он чувствовал родство со всеми смуглыми.

Два бирюзовых кресла, стоящие напротив одного желтого, всем своим видом намекали, что сесть нужно в них. Они так и поступили: Слава подождал, пока Лев сядет первым, потом опустился в кресло сам. Мариам внимательно следила за ними, и он забеспокоился: вдруг она уже начала интерпретировать каждое их действие, как странное?

Когда они устроились, она представилась и, широко улыбнувшись, спросила:

– Ну, с чем вы пришли?

Слава и Лев переглянулись. Зря они не придумали ответ на вопрос: «А что мы ей скажем?»

Лев заговорил первым:

– Ну, всё очень сложно…

И замолчал. Мариам опять улыбнулась:

– Ничего страшного. Так говорят все пары, которые ко мне приходят.

Лев с ней заспорил:

– Нет, у нас правда всё очень сложно…

– И так тоже они говорят, – хихикнула психологиня.

И тогда рассмеялся Слава. Ему стало по-странному хорошо от мысли, что так говорят все. Если так говорят все, может, они не такие уж статистически уникальные придурки с очень сложным-безнадежным случаем? Может, они зря чувствуют свои отношения самыми обреченными и неподъемными в мире?

Может, если есть шанс у других, то и у них он есть?

Почти 15 лет. Лев [67]

Говорить начал Слава:

– Мы любим друг друга, но у нас есть… ряд взаимных претензий…

Мариям кивала, словно не замечала этого канцеляризма.

– …и неразрешимых разногласий. То есть, мы не можем их сами разрешить.

– Какие разногласия? – мягко спросила она. – В чём вы не сходитесь?

Они посмотрели друг на друга и ответили почти в один голос:

– Ни в чём.

Мариям засмеялась:

– Ну, как минимум в этом вы сошлись! Давайте тогда по порядку: что самое важное?

Лев сказал:

– Эмиграция.

А Слава сказал:

– Насилие.

Лев сразу почувствовал себя скованно, но спорить не стал. Под резко изменившийся взгляд Мариям, он признал:

– Ладно. Насилие важнее.

Психолог осторожно произнесла:

– Хорошо, расскажите об этой проблеме.

Лев молчал – этот момент явно был для Славы. И тот заговорил:

– В течение этого года Лев трижды применял ко мне физическое насилие, – он начал загибать пальцы. – Ударил по лицу, кинул на кровать, швырнул в меня чайник.

С каждой фразой Льву казалось, что семантика слов усиливается: ударил-кинул-швырнул. Он хотел вмешаться, пока Мариям не сочла его монстром и не сказала, что с такими моральными уродами не работает, но удерживал себя из последних сил от возражения: «Не такое уж это и насилие». Ему вспоминался разговор с Мики. Поэтому он молчал.

– И как это для вас было?

Слава, закусив губы, повернулся ко Льву – тот почувствовал его взгляд, но не смог посмотреть в ответ – и тогда Слава снова обратился к Мариам:

– Как предательство, – ответил он.

– Что это значит? Что вы почувствовали?

Он задумался, прежде чем ответить.

– Когда мы начинали отношения, я знал, что он…

Мариам вдруг попросила его:

– Обращайтесь ко Льву, не ко мне. Говорите «ты».

Слава вздохнул, явно превозмогая себя. Скинув ботинки, он забрался в кресло вместе с ногами и, обхватив колени, повернул голову ко Льву.

– …Ты сложный человек, – сказал он.

Лев чуть не ответил: «Я знаю».

– Когда у нас начали развиваться отношения, я понимал, какие могут быть последствия, но подумал… подумал, что ты заслуживаешь шанса, а я смогу уйти в любой момент. И я никогда не жалел об этом решении так сильно, как в последний год. За четырнадцать лет было всякое, и я не могу сказать, что был безумно счастлив все эти годы – я по-разному себя чувствовал. Но не жалел. А когда ты меня ударил… Это будет смешно, но я обиделся. Ну, знаешь, словно ты очень долго притворялся нормальным, настолько долго, что в момент, когда ты проявил себя агрессивно, уйти от тебя стало почти невозможным. Мы стали связаны квартирой, деньгами, детьми… И я обиделся, что ты не сделал этого раньше.

– Не ударил тебя раньше? – уточнил Лев.

– Да. Это звучит глупо и я не думал прям так… Но я злился, как всё неудобно и не вовремя. И почему именно сейчас, а не десять лет назад, когда уход от тебя не стоил бы мне ничего.

– А тебе не было обидно, что это разрушило наши отношения?

Слава пожал плечами.

– Я не думал об этом.

– Не думал? – удивился Лев. – Но это же главное из всего, что происходило.

– Для меня главным было не это.

– А что было главным?

Слава откинул голову назад, посмотрел на потолок:

– Не знаю… То, что всё это очень не вовремя. Мы были в чужой стране с детьми.

Лев поежился, вспоминая, что главным было для него. Всё вернуть. Вернуть любой ценой.

– Тебе обидно, что я об этом не думал? – уточнил Слава. – О том, что всё… разрушилось.

– Ну… – Лев не знал, что сказать, чтобы снова не показаться конфликтным. – Видимо, наши отношения не имели для тебя такой ценности.

Мариам вмешалась в разговор:

– Лев, вы додумываете. Лучше спросите у Славы прямо.

Он промолчал. Ему не хотелось спрашивать прямо: Слава ответит что-нибудь приемлемое, мол: «Наши отношения для меня ценны», и всё – а правда это или нет, она не даст разобраться. В этом, видимо, её задача – не позволять говорить по существу.

Он начинал на неё злиться.

– Они для меня ценны, – Слава не стал дожидаться вопроса. – Иначе бы меня здесь не было.

– Лев, – Мариям посмотрела на него. – Вы можете поделиться своим виденьем ситуации. Почему вы так поступили, что это значило для вас?

Он, глядя на психолога, начал:

– Просто он…

– Обращайтесь к Славе, – попросила она.

Он выдохнул. А это и правда сложно – повернуться к нему и сказать «ты».

– Ты разозлил меня, – выговорил он.

– Лев, – снова сказала Марим, и он закатил глаза – её мягкий, постоянно прерывающий голос, выводил из себя. – Говорите от себя, через «Я-высказывания».

– Что это значит? – небрежно спросил он.

– «Я разозлился», – пояснила она. – Или: «Я почувствовал злость».

Он вздохнул, делая ей одолжение:

– Я почувствовал злость, потому что… – он замялся.

Это сложно, как же сложно.

– Там было тяжело, – проговорил он.

– Где? – спросил Слава.

– В Канаде.

Лев не замечал, что смотрит не на супруга, а в пол.

– И поэтому ты меня ударил?

– Ты же сам всё помнишь, – оправдываясь, говорил Лев. – Мы спорили, ругались… Из-за этого переезда. И я ударил тебя, потому что ты… Потому что я разозлился на твои слова.

– На какие?

Лев провел ладонями по лицу, тяжело вдыхая.

– Не помню… – признал он. – Может, ты ничего и не говорил. Ничего такого…

– И на что ты тогда разозлился?

– На себя, наверное…

Он чувствовал, как Слава долго смотрел на него, прежде чем отвернуться и негромко ответить:

– Ясно.

Мариам спросила:

– А на себя вы за что разозлились?

– За то, что согласился на переезд. Всё, что ты перечислил… – он посмотрел на Славу. – Все мои проступки. Они были от того, что я… вымотался этой эмиграцией. И очень хотел вернуться. Но тогда мне казалось, что проблема в тебе, в том, что ты нас потащил в другую страну, хотя я понимаю, что мог отказаться, что, в конечном счете, это только мой выбор, просто… Просто, наверное, всё сводится к тому, что я очень боялся тебя потерять. Поэтому делал то, чего делать не хотел. А потом злился. И, в конце концов, потерял тебя из-за своей злости.

– Чайник прилетел в меня уже в России, – заметил Слава.

Лев чуть было не поправил его: «Ну, во-первых, не в тебя, а в стену…». Но сдержался.

– Это тоже от злости, – просто ответил он.

– Я понимаю, что бьют от злости, – ответил Слава.

«Ну, во-первых, я тебя не бил…», – внутренне заспорил Лев.

– …но на что ты тогда разозлился?

Лев поднял взгляд на Мариам и нахмурился:

– Это слишком личное.

Слава усмехнулся:

– В этом и смысл того, чтобы ходить к психологу – говорить о личном.

Но Мариам неожиданно поддержала Льва:

– Если вы сейчас не готовы о чём-то говорить, это нормально. Не нужно себя заставлять.

Слава вздохнул. Лев воспринял этот вздох, как упрек, и сел поглубже в кресло. Посмотрел на часы: прошло только двадцать минут, а впереди – еще больше часа разговоров.

Ему уже хотелось уйти.

Почти 15 лет. Слава [68]

– Что вы думаете о словах Льва?

Слава поднял взгляд – Мариам смотрела на него. Разведя колени, он сел по-турецки – кресла казались ужасно тесными, а стены кабинета – давящими. Если бы он мог, он бы расширил это пространство раза в два.

– Расстраиваюсь, – просто ответил он.

– Что вас расстраивает?

– Боюсь, что Лев будет драться и кидаться вещами каждый раз, когда разозлится, а злится он часто.

Мариам попросила:

– Скажите об этом Льву. Не мне.

Слава, заелозив, повернулся в кресле лицом к мужу, и проговорил:

– Я боюсь, что ты продолжишь поднимать на меня руку.

Лев не ответил и не посмотрел на него. Когда психологиня спросила, что он думает, тот только развел руками:

– Если бы ответ: «Я больше так не буду» устраивал Славу, нас бы здесь не было. Поэтому мне нечего сказать.

Славе показалось, что это тупик: они пришли к тому же, к чему всегда приходили в личных разговорах – Лев говорит, что этого больше не повторится, а он ему не верит.

Но супруг неожиданно продолжил:

– Я ведь уже здесь, я готов меняться, ради того, чтобы этого больше не повторялось.

Мариам улыбнулась, как будто ответ Льва её умилил. Она спросила у Славы:

– Такой ответ вас устраивает?

Он не сразу ответил, не зная, что сказать. Да? Помня, как Лев любит угадывать «правильные ответы», он не очень поверил в его искренность. Но сказать нет? Тогда, получается, он будет раздувать конфликт на пустом месте. Если Лев правда идёт навстречу, было бы глупо разворачиваться и бежать в обратную сторону – он ведь так долго ждал этого шага с его стороны.

Поэтому Слава сказал: «Да», спустя долгие секунды тишины.

Мариам взяла с журнального столика блокнот и, вырвав из него два листа, передала Славе и Льву по одному. Затем поставила на середину стола стаканчик с ручками и карандашами. Сказала:

– Я предлагаю каждому из вас написать три причины, которые, по вашему мнению, постоянно приводят к возникновению конфликтных ситуаций. После этого мы их обсудим и сравним.

Мужчины переглянулись – никто из них не спешил тянуться к стаканчику с канцелярией. Слава взглядом выискивал подходящий цвет ручки и, выцепив розовую, схватил её за колпачок с Hello Kitty. Только после этого ручку взял Лев – самую обыкновенную, с синими чернилами.

Лев попросил книгу, чтобы подложить под бумагу, Слава же упер листик в коленку, но тупой стержень ручки проткнул бумагу, оставив розовый след. Мариям сказала:

– На полке еще есть книги.

Но Слава, пристраиваясь у подлокотника, покачал головой:

– Я люблю нестандартные ситуации.

Больше десяти минут они сидели в тишине. Первые пять никто из них ничего не писал: Слава – думал, а Лев… Он надеялся, что тоже. Когда Слава прикоснулся кончиком стержня к бумаге, Лев перегнулся к нему, и тот шикнул:

– Ты что, хочешь списать?

– Да нет, просто интересно…

– Думай сам!

Лев отодвинулся обратно, и Слава вывел: «Вспыльчивость», имея в виду вспыльчивость Льва. Возникает спорная ситуация, Лев моментально переходит в агрессивное наступление, и мирное урегулирование конфликта становится невозможным.

Над пунктом два он долго сомневался (уж слишком обречённо тот звучал), но всё-таки вывел: «Разные взгляды на жизнь». Сначала хотел написать просто: «Мы слишком разные», но это выглядело как причина для расставания, а не проблема, поэтому сформулировал иначе.

И, наконец, третий. Третий никак не придумывался: казалось, он всё уместил в первые два. Все разногласия – от эмиграции до воспитания детей – идут от фундаментальной разности внутреннего устройства. А обсудить они эту разность толком не могут, потому что Лев быстро заводится и начинает злиться – вот и всё.

Отложив ручку, Слава сказал:

– У меня только два пункта.

Лев что-то долго писал, уперев книгу в подлокотник, и Славу разобрало от любопытства: похоже, ему есть, что сказать. Минутой позже Лев сообщил:

– Всё.

Мариам кивнула:

– Предлагаю зачитать, а потом выберем причину, которая вам обоим покажется самой главной, и обсудим её.

Слава прочитал первым:

– Вспыльчивость. Твоя, – он выразительно посмотрел на Льва. – И разные взгляды на жизнь.

Тот, выслушав, не стал озвучивать свои причины, а просто передал листок Славе. Аккуратным, совсем нетипичным для врача почерком, было выведено, как под линеечку:

1. Я люблю тебя,

2. А ты меня нет.

3. По крайней мере, мне так иногда кажется.

Сердце забилось, как от страха, но Слава не понял, чего испугался. Это было… жутко. Он ожидал чего угодно, но не этих слов, а когда их увидел – не обиделся, нет. Испугался вдруг возникшей в голове мысли: «Я его совсем не знаю».

В этом предложении, разбитом на три пункта, словно стихи, он будто бы увидел больше Льва, чем за все пятнадцать лет совместной жизни. Передав листок Мариам, он произнёс:

– Полагаю, нужно это обсудить.

Она смотрела на строчки секунду-другую, а потом сказала:

– Лев, может, поясните Славе, почему вы так думаете?

Он, не глядя на Славу, твердо произнес:

– Потому что ты так сказал. Тогда, в Канаде…

Слава, растерявшись, начал неловко оправдываться:

– Но мы сильно ссорились и оба были на эмоциях.

– Ты не был на эмоциях, – припомнил Лев.

Он негромко ответил:

– Ну, тогда мне правда так казалось… Я очень устал от нас в тот период.

– А сейчас ты так не думаешь? – Лев, наконец, поднял на него глаза.

– Нет, – уверенно сказал Слава. – Но почему ты до сих пор так думаешь?

Лев вздохнул:

– Я уже говорил.

– Скажи еще раз, – попросил Слава. – Может, в этом кабинете я пойму лучше.

– В наших отношениях всё так, как хочется тебе. У нас дети, потому что ты хочешь детей. Эмиграция, потому что ты хотел эмигрировать. В сексе учитываются только твои предпочтения. И компромиссов у нас нет, потому что или так, или «уходи». Я уходить не хочу, потому что люблю тебя, и иду тебе навстречу, но от того, что я делаю выбор поперек себя, я начинаю злиться, это накапливается, я срываюсь, а потом ты пишешь пункт один: «Вспыльчивость».

– И пункт два: мы слишком разные, – задумчиво добавил Слава. – И что теперь делать, выкинуть детей?

Лев раздражился:

– Да причём тут это? Понятно, что мы их уже никуда не денем, да я и не хочу, просто… Ладно Мики, но Ваня – зачем? Это ты хотел. Я не хотел. Ты меня уговаривал. Почему мы просто не сделали, как просил я, ведь у нас уже был ребенок? Почему тебе обязательно нужно было сломать моё мнение?

Слава растерялся:

– Я… я думал это по-другому называется. Типа… разговор? У тебя свои аргументы, у меня свои. Я ими поделился и ты… согласился. Я не думал, что ломаю тебя. Что ты так это чувствуешь.

– А что мне ещё остается, если я всегда знаю, каким будет следующий пункт?

– Ты про «уходи»?

– Ага.

Слава закрыл лицо ладонями, потер глаза. Устало вздохнул, снова обнимая себя за колени.

– Не знаю… – выдохнул он. – Я думал, так правильно… Ну, быть честным в желаниях и не жертвовать своими интересами.

– А я почему жертвую своими?

– Потому что ты сам так решил.

Лев, усмехнувшись, прямее сел в кресле и ровно сказал:

– А я думаю, в отношениях не бывает так, чтоб никто ничем не жертвовал. Потому что не бывает людей, совпадающих во всём на сто процентов. Всегда что-то будет не сходится и придется решать, что делать дальше. А если ты только свои интересы учитывать готов, то у тебя ни с кем ничего не получится, не только со мной.

Слава зашелся от возмущения:

– А я недостаточно учитывал твои интересы, когда жил в России?

Лев пожал плечами и ответил чуть насмешливо, в тон ему:

– Ты сам так решил.

Слава почувствовал ватное бессилие. Теперь, наверное, точно: тупик.

Он посмотрел на время: оставалось ещё полчаса.

Почти 15 лет. Лев [69]

Он вышел из кабинета – сказал, что ему необходимо попить воды – и застрял возле кулера в коридоре. Долго цедил через зубы прохладную жидкость, думая, как ему не хочется заходить обратно – непонимание между ними сгустилось до чувства задушенности. Воздух в кабинете стал тяжелым, как перед грозой, и даже свет – как будто бы тоже.

Когда в течение двух минут он не появился, за ним вышел Слава. Лев поспешно кинул стаканчик в мусорное ведро, хотя на донышке еще оставалась вода – он решил, что супруг поймёт его попытки отлынивать. И он, наверное, понял.

Но вместо ожидаемого раздражения Слава выдал совсем другую реакцию: обняв Льва со спины, он положил ладони на его грудь (Лев представил, как ощущается быстрое сердцебиение) и, чмокнув в затылок – для этого ему пришлось приподняться на носках – негромко сказал: – Пойдём обратно. Еще раз попробуем.

Лев перехватил его руку, съезжающую с грудной клетки, и переплел их пальцы.

– Пойдем, – шепотом ответил он.

Оставалось еще двадцать восемь минут.

Вернувшись в кабинет, Лев сразу вспомнил, почему ушёл. Здесь ему хотелось плакать. Но плакать нельзя, потому что… ну, как это будет выглядеть? Ладно бы хоть причина была серьёзная. В общем, в праве на слёзы он себе отказал сразу, а если не плакать, то хочется злиться, а злится тоже нельзя, и все эти сложные чувства, бегая по кругу, как белка в колесе, не находили выхода, копились и в итоге… В итоге опять хотелось плакать.

Мариам как будто бы это понимала, потому что, едва он сел в кресло, она посоветовала:

– Попробуйте проговорить, что чувствуете.

Лев, устав от формальных приличий, последовал Славиному примеру и тоже развалился в кресле: сел боком, посмотрел на мужа и протянул ему ладонь, как бы прося снова взять его за руку. Слава, потянувшись, взял.

Лев сказал, глядя ему в глаза:

– Меня обижают некоторые твои слова. Из-за них я иногда думаю, что ты не любишь меня.

– Какие слова?

– Например, что быть тем, кого я люблю, – Лев сделал вдох, загоняя слёзы, – это наказание.

– Ох, – Слава отвернулся, как будто ему стало стыдно. – Я говорю такое, когда злюсь.

– А я кидаюсь чайниками, когда злюсь, – с пониманием ответил Лев.

Слава повел бровью:

– Ну, это будет похуже, пожалуй…

Но Мариам вмешалась в разговор:

– Не думаю, что сейчас необходимо сравнивать реакции по степени худшести. Будет правильным признать, что обе реакции – и насилие, и такие резкие фразы – не конструктивны. Если вы хотите выстраивать здоровую коммуникацию, вам обоим нужно изобрести другой способ выражения злости.

– Например? – спросил Лев.

– Например, просто говорить о ней. Обсудить, почему вы злитесь. Если не готовы обсуждать, сказать: «Я сейчас злюсь и не могу продолжать разговор, давай вернемся к этому позже».

Лев почувствовал, как Слава погладил его большим пальцем по ладони, и кивнул:

– Хорошо. Я попробую так говорить.

Мариам выжидательно посмотрела на Славу, и тот дал своё согласие:

– Я тоже попробую, – и убрал свою руку от руки Льва. Стало холоднее.

Психолог вздохнула:

– Дело в том, что не будет никакого смысла от наших обсуждений эмиграции, воспитания детей и других проблемных областей ваших отношений, если вы не научитесь друг с другом просто говорить. Хоть о чём-нибудь.

Лев нахмурился:

– Мы умеем говорить «хоть о чём-нибудь».

– Видимо, ровно до того момента, пока не возникает спорная ситуация? – уточнила Мариам.

Он промолчал: это было похоже на правду.

– Какой сценарий у ваших ссор? – неожиданно спросила она.

Мужчины переглянулись.

– В смысле?

– Проблема ведь не в том, что вы поссорились, верно? Проблема в том, что это повторяется сотни раз по одному и тому же сценарию. Что это за сценарий?

Слава покосился на Льва, потом снова посмотрел на Мариам:

– Сложно сказать… Кажется, их всего три: дети, эмиграция, секс.

– Темы разные, но к ссоре вы, скорее всего, приходите одним и тем же путем. Попробуйте его вспомнить.

– Ну-у-у… – задумался Слава. – Сначала кто-то один предъявляет свою позицию. Например, я говорю, что хочу уехать, а Лев говорит, что он не хочет.

– И что происходит потом?

Лев вмешался:

– Потом он говорит: «Тогда я поехал один».

– Неправда, – нахмурился Слава. – Я не сразу это говорю. Я спрашиваю, почему не хочет ехать Лев, и объясняю, почему хочу уехать я.

– И что потом?

Слава признал:

– И потом я говорю, что поеду один…

– А вы бы правда поехали один?

Слава удивился:

– Ну да, я же так и говорю.

– Важно понимать, вы говорите это с мыслью: «Я действительно поеду один, это важно для меня» или с мыслью: «Я скажу ему, что поеду один, а он никуда не денется и тоже согласится». Есть ли у вас понимание, что Лев не оставит эти отношения, когда вы говорите ему, что уедете без него?

Слава, сглотнув, вдруг сказал:

– Я понял…

– Что поняли?

– Да, у меня есть такая мысль. У меня есть мысль, что Лев не согласится на такие условия, и поэтому мне их легче предлагать.

Сначала он растерялся от такого откровения. Потом – обиделся: что это за дешевые манипуляции? А потом разозлился.

– А если бы Лев это принял, вы бы правда уехали один? – спросил Мариам.

Слава, подумав, кивнул:

– Скорее всего, уехал бы. Я принципиальный, мне сложно сдавать назад, это типа… слабо.

– Слабо? – усмехнулся Лев.

– Угу. Ну, типа… раз сказал, то делай до конца.

– Звучит маскулинно, – сыронизировал он.

Мариам подсказала ему:

– Лев, ирония и сарказм – это тоже не способ беседовать конструктивно.

И тогда он сказал:

– Я злюсь.

– На что?

– На то, что Слава мной манипулировал в вопросах переезда, прекрасно понимая, что мне важно его не потерять.

Тот начал оправдываться:

– Я не прям манипулировал… Я же не знал наверняка. В конце концов, ты мог и не согласиться.

– А ты мог не стоять возле чайника, когда я кидал его в стену.

Слава открыл было рот, как будто хочет что-то возразить, но, в конце концов, не нашел что ответить, и только беспомощно выдохнул. Кабинет погрузился в давящую тишину.

– Прости, – наконец проговорил Слава. – Я правда манипулировал и не замечал этого за собой.

Он молчал, не желая так просто принимать извинения. Конечно, они-то Славе легко даются – ему ничего не стоит тысячу раз провиниться и две тысячи раз сказать за это: «Прости». Это Льву каждый раз приходится из себя выдавливать…

Так и чего стоят извинения, которые так легко даются?

Слава снова обратился к нему:

– Что я должен сделать, чтобы это уладить?

Лев молчал. Теперь ему становилось ясно, что дурацкое «прости» почти ничего не решает.

Слава сделал еще одну попытку:

– Я больше так не буду. Не буду тобой манипулировать.

«Я больше так не буду» – его фразочка. Такая же бесполезная, как и все остальные регуляторы конфликта.

Лев ответил, только чтобы что-то ответить:

– Ладно. Я простил.

Почти 15 лет. Слава [70]

Слава не знал, почему после терапии согласился поехать со Львом. У них не было ни планов, ни сил, ни настроения: дома Слава улегся на диван в обнимку с Сэм (он видел, сколько усилий требовалось мужу, чтобы промолчать насчёт собаки на диване), а Лев возился на кухне с кофе. Памятую прошлый опыт, Слава решил не попадаться под горячую руку, и к заварочному чайнику не подходил.

Мариам дала им домашнее задание. Она сказала вспомнить – каждому в отдельности – самое яркое, самое приятное воспоминание друг о друге. Слава думал о своём восемнадцатом дне рождении – дне, про который Лев говорил: «Наш первый настоящий секс», а Слава – «День, когда мы доверились друг другу». Вслух он так его не называл – то было только его, личное название. Лев доверил ему своё ощущение мужественности, свою хрупкую маскулинность, которая грозила разбиться о любое соприкосновение с чем-либо «женским» или «гейским». Слава доверил ему своё тело, впервые разделив с другим человеком границы, разрешив себе слиться с ним, стать одним целом. Это не просто.

Лев сообщил, что кофе готов, и Слава, шутливо шикнув на Сэм (та, поджав хвост, обиженно спустилась на пол), поднялся с дивана. Прошел на кухню, устроился на табурете справа от Льва. Сам Лев сидел на углу стола. В воздухе пахло кофейными зернами, корицей, молоком и сандалом. Слава с грустью подумал: у них дома уже давным-давно так не пахло. Это запах Льва.

Посмотрев на мужа, он предложил, совсем как школьник:

– Давай сделаем домашку вместе.

Тот вопросительно повел бровью:

– Это как?

Слава, отпив кофе, спросил:

– Какое твоё самое приятное воспоминание обо мне?