Текст книги "Почти 15 лет"

Автор книги: Микита Франко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

Мики стал первым.

Но речь не об этом.

Для Льва имела значение не сама собака, а её размер. Она должна была быть достаточно большой, чтобы ни одна авиакомпания мира не позволила им взять её на борт. Они бы предлагали сдать собаку в багаж (на пяти-и девятичасовые перелёты!), и тут Лев бы начал призывать к Славиной эмпатийности: «Нельзя сдавать собаку в багаж, – говорил бы он. – Животные там умирают. Ты что, не видел видео на ютубе? Так посмотри. Мучительные предсмертные стоны…».

Каким-то образом весь этот план-капкан должен был привести к тому, что Слава ответит: «Что ж, раз мы не можем сдать собаку в багаж, то мы никуда не уезжаем».

Конечно, Лев не рисовал себе дословно таких картин. Он просто подспудно надеялся, что все его действия, провоцирующие небольшие затыки в их плане, в конце концов приведут к тому, что Слава сдастся. Ну, хотя бы из иррациональных, суеверных побуждений: «Может, нам и правда не стоит никуда ехать, раз у нас такие проблемы на каждом шагу?».

Проблема оказалась в том, что Слава проблем не видел. Сначала он отказался покупать большую собаку, не понимая, зачем им в квартире бульдог, бультерьер или сен-бернар («Мы собираемся лечить нашего сына от тревожности или повышать её?»). Пришлось остановиться на компромиссном варианте – джеке-расселе, и теперь Лев не был уверен, что им откажут в перевозке на борту.

А когда всё-таки отказали (вес Сэм на один килограмм превысил допустимый), Слава пожал плечами и сказал: «Ладно, пока оставим её у мамы». Просто супер.

Но, честное слово, собака была нужна для Мики! Он верил, что она ему поможет. И он верил, что не бывает плохих мотиваций, чтобы забрать ребёнка из детского дома – кроме совсем уж бесчеловечных. Но он же не такой, он не сдаёт Ваню на органы и не издевается над ним, он по-честному забрал его в семью и по-честному делает всё для его жизнеобеспечения. Разве так уж он плох, когда заодно использует эти действия в своих целях? Да ничуть он не плох, тем более, это всё равно не работает.

За неделю до вылета, когда Лев осознал, что сделал всё, что можно и нельзя, а они всё равно очутились в этом дне – дне, когда у них на руках билеты на самолёт, арендованная квартира и назначенная дата свадьбы – он спросил сам себя: «Почему я просто не могу сказать ему нет?»

«Потому что тогда он уйдет», – ответил ему внутренний голос.

«А почему я не могу позволить, чтобы он ушел?»

«Потому что ты любишь его больше жизни. Больше этой жизни, которую смял и выкинул ради него»

«А почему он может позволить себе уйти?»

«Потому что он тебя не любит»

Такая простая, такая очевидная истина. Он, Лев, как дурак, что-то пытался наладить этим домом у моря, надеясь, что, если они не погрязнут в рутине, не начнут ругаться из-за быта и детей, это спасёт их отношения, поможет сохранить им чувства, но у одного из них даже нечего было сохранять. Это не то, что случилось вчера: он всегда был таким. Он всегда так просто отказывался от Льва – «если не хочешь, можешь уйти» – и всё.

Вот с чем он приехал в Канаду – с мыслью, что человек, ради которого он пожертвовал карьерой и своей предсказуемой, выстроенной жизнью, его не любит. Дело было даже не в работе. И не в том, что всё это уже когда-то происходило и повторялось снова. А в том, какой он был слабый, жалкий, зависимый, таскающийся за ним со своей болезненной, ненужной любовью, живущий надеждой, что Слава эту любовь не пнёт от себя, как грязную дворняжку, потому что именно такой дворняжкой – привязанной и безвольной – Лев себя чувствовал.

Теперь он превратился в домохозяина при работающем муже: приготовь, убери, отведи, встреть, наругай, разберись. За первые недели он сполна насладился ролью «настоящего отца»: вынужденный отвечать на каждый звонок из школы, он выслушивал жалобы, пожелания и напутствия от учителей и директора.

Ваня всё время говорил: «Fuck, fuck, fuck» и это весь словарный запас, который он демонстрировал.

Мики облил из школьного фонтанчика одноклассника – так, чтобы казалось, будто тот описался.

Ваня налепил жвачку на волосы однокласснице и ей потом отрезали клок волос в кабинете медсестры.

Мики на уроке истории доказывал, что Канада является колонией Соединенных Штатов и пляшет под дудку Трампа, который скоро присоединит их к себе.

И со всем этим Лев должен был как-то разбираться, а бить детей – нельзя!

– Колония Соединенных Штатов? – переспрашивал Лев у старшего сына. – Где ты этого понабрался? Ты что, из этих?

– Они стали независимы только в тридцатых годах.

– От Британской Империи.

– Какая разница? Здесь всегда всё так, как скажут там.

Под «там» он имел в виду Штаты.

– И почему они звонят по такому поводу? – не понимал Мики. – Представьте, если бы в России вам звонили каждый раз, как я бы говорил, что ЕдРо – партия жуликов и воров.

– На пятый раз они позвонили, – припомнил Слава, который час назад вернулся с работы и теперь слушал этот разговор, попивая чай за столом.

Мики хмыкнул:

– Здесь позвонили на третий. Слабаки.

Он скрылся в своей комнате, а Лев бросил тяжелый взгляд на Славу, как бы говоря: видишь, как я задолбался. Слава, в свою очередь, развёл руками, как бы говоря: видишь, что я выслушивал в одиночку целых десять лет.

Лев, пройдя к столу, аккуратно отодвинул стул и сел напротив Славы. Спросил, как ему показалось, весьма доброжелательно:

– Это всё?

Слава, оторвавшись от новостной ленты в мобильном, поднял взгляд.

– Что «всё»? – уточнил он, откладывая телефон.

– Это всё, что я получу, переехав сюда? – произнёс Лев, чувствуя как начинает заводиться. – Ваше бытовое обслуживание, школьные разборки и проверки уроков по вечерам – это всё, что ждало меня здесь взамен?

– Права человека, – подсказал Слава.

– А нахрена мне нужны эти права, если…

Слава жестом показал: сбавь громкость. Лев обернулся: дверь была открыта. Он негромко, но четко проговорил:

– А нахрена мне нужны эти права, если я даже не выхожу из дома?

Слава ответил очень просто:

– Так давай сходим куда-нибудь.

Он тяжело вздохнул, откидываясь на спинку стула.

– Ты не понимаешь меня, да?

– Не понимаю, – признался Слава. – В чём проблема? Если хочешь куда-то сходить – пойдём, хоть сейчас.

– Да не хочу я никуда идти! – выкрикнул Лев, и Слава снова показал: тише.

– Тогда к чему ты сказал, что не выходишь из дома? – спросил он.

Лев, отчаявшись, начал призывать к Славиным чувствам:

– Тебе что, совершенно плевать, что здесь у нас ничего нет? Ничего нашего, только для тебя и меня. Тебе плевать, что мы целыми днями говорим о деньгах, детях и школе? Разве смысл переезда был не в том, чтобы мы стали… счастливей?

– Слушай, прошло только две недели, – справедливо заметил Слава. – Рано судить о нашем счастье. И здесь тоже можно создать «наше место».

– Домик на берегу Английского залива? – усмехнулся Лев. – Здесь мы никогда не сможем позволить себе то, что могли позволить там.

– Что значит «никогда»? После резидентуры ты будешь зарабатывать здесь огромные деньги.

– Вот видишь, мы опять говорим про деньги.

– Это не я начал.

Лев заглянул в его глаза (ему казалось, что его собственные глаза при этом слезились) и сказал то, что последний месяц не покидало мыслей.

– Ты меня не любишь.

– Что? – возмутился Слава, как посчитал Лев, не слишком натурально.

– Ты меня даже не слышишь, – продолжал он. – Я говорю тебе, что наши отношения разваливаются, а ты меня не слышишь.

Слава, стремительно поднявшись из-за стола, направился к выходу из гостиной. Лев посмотрел ему в след, тоже вставая:

– Что, даже не будешь отрицать?

Слава замер на середине комнаты, обернулся.

– Я каждый день говорю, что люблю тебя. Какие отрицания ты хочешь услышать?

Лев, подойдя ближе, остановился напротив. Их отделяло друг от друга меньше метра, казалось, сделай ещё шаг, и расстояние станет почти интимным, подходящим для поцелуя, но Лев этот шаг делать не хотел.

Глядя на Славу сверху-вниз, он произнес:

– Да, ты дохрена говоришь, но ничего не делаешь. Это я делаю, это я ломаю свою жизнь ради тебя, а ты… Просто говоришь.

– Ты сломал свою жизнь? – с удивлением уточнил Слава.

– Ты сломал мою жизнь! – жестко ответил Лев. – У меня была самая высокооплачиваемая медицинская должность в России, которая меня полностью устраивала. А теперь я здесь, с тобой, смешанный с нищетой, дерьмом и китайцами! – он сам не уловил, в какой момент перешёл на крик.

Боковым зрением Лев заметил остановившуюся фигурку в дверном проеме. Мики, взъерошенный и напуганный, смотрел на них, переводя взгляд с одного на другого.

– Выйди, мы разговариваем, – приказал Лев.

– Ты не разговариваешь, ты… ты давишь, – возразил Мики.

«Конечно, опять я плохой. Я у них всегда плохой», – зло подумал Лев, снова поворачиваясь к Славе.

– Значит, это я виноват? – спросил он, не обращая внимания на Мики.

– А что я, по собственной воле сюда потащился?

– Прекрасное заявление накануне свадьбы. Я думал, мы семья.

Лев чуть не рассмеялся от этих слов: семья! Семья – это когда все заодно, а не когда один человек делает, что хочет, наплевав на всех. Но разве ему это объяснишь? Лев ещё никогда не чувствовал Славу таким далеким, таким непонятным, таким… таким раздражающим, как в тот момент.

– Мне плевать, что ты думал! – резко ответил он, не найдя в себе силы на аргументы.

– Что?

– Ничего!

Ему казалось, он сейчас расплачется: слёзы, застывшие в глазах, просились наружу, в груди тяжелело, горло сжималось. Ему стало так жалко себя: он опять здесь, за океаном, вдали от дома, уехавший из-за очередной мнимой любви, за ещё одной «лучшей жизнью», которая превратила его настоящую жизнь в ад.

Славино лицо расплывалось перед глазами неясным пятном, оно больше не казалось ему ни родным, ни даже хоть сколько-нибудь знакомым. Будто бы Слава перестал быть прежним, став частью этой чужой, обманчивой среды.

– В смысле, тебе плевать…

Он сделал шаг – тот шаг, оставленный между ними для поцелуя – и ударил его наотмашь. Слёзы высохли.

Бей, чтобы не заплакать.

Слава машинально коснулся щеки – левой щеки, прямо там, где, если он улыбнется, появляется ямочка. Льва как холодно водой окатили, он застыл на месте, возвращаясь к реальности: это же его любимая ямочка…

Ещё не до конца осознавая, какой ужас совершил, он метнулся к Славе:

– Прости, прости, прости, я не хотел!

Тот, вывернувшись из его рук, как из опасного капкана, посмотрел в сторону, и Лев вспомнил: Мики.

Мальчик так и стоял на пороге комнаты. Слава в два счёта преодолел расстояние до Мики и захлопнул перед ним дверь. Обернулся и они встретились взглядами.

– Прости, – почти шепотом повторил Лев. – Я не знаю, почему это сделал, я не знаю…

Он физически ощутил себя там, в душевой, услышал стук капель воды по кафелю, увидел голое тело, в страхе вжимающееся в угол, услышал собственные слова, точно такие же, как в тот раз:

«Прости… Я не знаю, как это получилось…»

– Я не хотел, – проговорил Лев.

И в тот раз он говорил то же самое.

Слава долго молчал, заставляя его то и дело повторять извинения, оправдания и объяснения, которые звучали одно жальче другого. Но он повторял и повторял – всё лучше, чем эта невыносимая тишина. Лев так и стоял посреди комнаты, а Слава так и стоял у дверей.

Потом Слава заговорил.

– Ты – насильник и психопат, а я доверил тебе самого дорогого человека в моей жизни. Сына моей сестры, ближе которой у меня не было никого, и которой я обещал, что позабочусь о нём. Я надеюсь, она всего этого не видит, потому что… – Слава замолчал, его глаза влажно блеснули в предзакатных сумерках гостиной. – Я не понимаю, как это всё могло случиться. Почему я поверил, что ты изменился? Ты же регулярно доказывал мне, что нет. Ты бил моего ребёнка, а я говорил себе: «Ладно, он просто один раз сорвался». Потом ты ударил его ещё раз, а я подумал: «Ну ничего, с прошлого раза прошло несколько лет». Теперь ты ударил меня на его глазах, и я уже не знаю, что думать.

– Слава, я…

Лев сделал шаг вперед, Слава – назад и уперся лопатками в дверь.

– Не говори ничего, – попросил он. – Я всё равно знаю, что это будут за слова. Опять скажешь, что не хотел? Попросишь прощения? Расскажешь про своё тяжелое детство? Пожалуешься на отца? Ты так сильно хотел уничтожить его в себе, что в итоге обессмертил. Твой отец здесь, в этой комнате, ты не чувствуешь? Он есть в Мики. Он будет в его детях. И в детях его детей. Бесконечно. Говоришь, что я сломал твою жизнь? Зато посмотри, что наделал ты.

Слава, не глядя, нащупал ручку, нажал и вышел спиной вперед, как будто Лев мог выстрелить ему в след.

Гостиная погрузилась в тишину такой силы, что, казалось, её невозможно вынести.

Почти 15 лет. Слава [8]

Он несколько раз постучал в дверь, обклеенную стикерами логотипов рок-групп и найклейками с героями «Майнкрафта».

Тишина.

Выдержав паузу в полминуты, он постучал ещё раз, и снова не последовало реакции.

Тогда он нажал на ручку, приоткрывая подростковое логово, и, не заглядывая в комнату (потому что так учили книжки по воспитанию), сказал:

– Мики, нужно поговорить.

Вани дома не было: по пятницам, вечерами, он ходил на вокал.

– Говори, – бесцветно откликнулся Мики.

– Можно я пройду?

– Проходи.

Слава, переступив порог, прикрыл дверь. Здесь всё было, как дома: постеры с Queen над Микиной кроватью, разбросанные на письменном столе книги, ворох одежды на подоконнике (где ей, естественно, не место), пушистый ковёр, сбившийся под столом (а он вообще-то должен лежать возле кровати). Ванина часть пространства располагалась в гардеробной – там, в девятиметровом закутке, он решил устроить свою «тайную комнату», и Слава подозревал, что бардак на Ваниной территории хуже, чем у педантичного старшего брата.

Слава сам удивился возникшему в мыслях сравнению: «Как дома». А они что, не дома?..

Мики сидел на кровати, устремив взгляд на плинтус, и редко моргал.

Слава вздохнул, присаживаясь рядом.

– Мики, то, что произошло между мной и папой, это…

– Дерьмово, – перебил сын.

В другой ситуации он бы сказал: «Выбирай выражения», но тут сложно было не согласиться.

– Да, – кивнул Слава. – Мне жаль, что ты это видел.

– Мне тоже.

Слава не знал, что сказать. В книгах по воспитанию такого не было. Он гуглил, что полагается делать, если муж ударил тебя при ребёнке, и на женских форумах советовали уходить. Он и сам это понимал, но спрашивал не об этом: как объяснить ребёнку произошедшее? Это почему-то никого не волновало.

– Что это было? – спросил Мики, повернув к нему голову. – У вас же скоро свадьба.

Когда Слава не знал, как ему действовать, он старался действовать хотя бы честно. Поэтому сказал:

– Я сам не знаю.

– Не знаешь? – переспросил мальчик. Кажется, он был недоволен этим ответом.

– Не знаю.

– Вы разрушили ради этого переезда всю нашу жизнь.

Слава почувствовал себя уязвленно: сколько же разрушенных жизней на его личном счету?

– Что у тебя разрушилось? – уточнил он. – Ты любил свою школу? Или у тебя были друзья?

Мики, хмыкнув, промолчал. Ничего из этого, судя по всему.

– Мне совершенно всё равно, где совершенно одиноким быть, – проговорил Мики.

Слава узнал стихотворение.

– Цветаева, – покивал он. – Любишь Цветаеву?

– Мне безразлично, на каком непонимаемым быть встречным.

– Любишь Цветаеву.

– В общем, мне плевать, – заключил Мики. – Уехали и ладно. Для меня это ничего не меняет. А он… пусть валит обратно, если хочет.

– Ты про папу?

– Про Льва, – сказал, как отрезал.

Слава вздохнул, снова не понимая, что говорить. Не злись, папа хороший? А хороший ли?..

– То, что произошло, касается только меня и его, – проговорил Слава. – Это не должно сказываться на ваших отношениях.

– Я вообще-то был первым, – напомнил Мики. – Я был первым, кого он ударил.

– Я знаю, мышонок…

– Я не мышонок!

– Извини.

Слава виновато посмотрел на него. Они с сестрой всегда называли Мики мышонком. Мики-маус… Как незаметно он вырос.

Подавшись к Славе, Мики умоляюще, будто хотел на что-то уговорить, сказал:

– Пап, ну он же нам никто.

– Что ты имеешь в виду?

– Что он мне не отец. Я не обязан это терпеть. Ты не обязан это терпеть. Что ты там себе думаешь? Как нехорошо оставлять детей без отца? Прибереги эти аргументы для несчастных мамаш, нам одного отца достаточно.

Славу передернуло в этом монологе от всего: начиная от вскользь брошенного: «Он мне не отец» и заканчивая пренебрежительным: «Несчастные мамаши».

– Ты просто злишься, – сказал Слава. – Ты на самом деле так не думаешь.

– Думаю!

– Ты его любишь.

– Ничуть.

– Мики…

– Я мог стерпеть, когда он бил меня, – перебил мальчик. – Но за тебя мне обидней раз в десять.

Слава вспомнил рассказы Льва о своём детстве: когда отец зверел, маленький Лёва цеплялся за его руки, пытаясь остановить удары, и сам бил его кулачками, понимая собственное бессилие и всё равно не останавливаясь, потому что пытался защитить маму. Это лет в семь. Будучи ровесником Мики, он брался за ружьё.

«Хорошо, что у нас нет ружья», – подумал Слава, горько усмехнувшись. Как он попал в эту реальность, где мысль, что Мики может наставить ружьё на Льва, не кажется ему такой уж дикой?

– Я пойду за Ваней, – сообщил Слава. – Хочешь прогуляться?

– Нет, – буркнул Мики.

Он опасался оставлять сына наедине со Львом, когда они оба так взвинчены и раздражены, но напомнил себе: «У нас нет ружья», и кивнул.

Музыкальная студия, где по пятницам Ваня брал уроки вокала, а по вторникам и четвергам – игры на пианино, находилась в тридцати минутах ходьбы от дома. Они пока не разрешали ему преодолевать такое расстояние самостоятельно, потому что каждый вечер возле баптисткой церкви на пересечении Нельсон и Беррард-стрит ошивались бродяги и попрошайки.

Слава мог проехать до студии на машине, но решил пройтись пешком. Было о чём подумать.

Например, о свадьбе, которую он больше не хотел. Каждый раз, когда он вспоминал, что назначенная на конец мая дата висит над ними, как грозовая туча, настроение портилось ещё больше – хотя, казалось, куда уж хуже?

По-хорошему, свадьбу полагалось отменить, но Слава знал, что семья Пелагеи купила билеты в Ванкувер ещё две недели назад – и это билеты на троих. Ещё в марте она, позвонив, сообщила: «Мы берем с невозвратным тарифом, так что, смотрите, не передумайте!». Они посмеялись в ответ. Кто вообще мог тогда предположить, что спустя четырнадцать лет отношений, они передумают?

И Катя, наверное, тоже купила билеты. И Карина. И этот сраный, блин, Артур. Все они были друзьями Льва, повстречавшимися ему ещё в школьные или студенческие годы, и Слава, в общем-то, хорошо к ним относился (ко всем, кроме Артура), и не хотел вот так внезапно кинуть их на деньги.

Короче, было жалко: и чужих денег, и собственных сил, которые уже были затрачены на подготовку. Нервные клетки тоже было жалко – они со Львом так ругались, когда формировали список гостей.

Славе было некого позвать. Просто некого. Последний раз у него были друзья в двенадцать лет – дружба пяти Повер Рэнджеров закончилась травлей, когда Красный оказался геем. Наверное, это несколько трусливо и глупо (а может быть и не глупо: всё-таки Славу били и пытались раздеть, предварительно запихав в женский туалет, его лучшие друзья), но с тех пор способность заводить доверительные отношения у него атрофировалась. Он удивился, когда так легко впустил в свою жизнь Льва – после всего, что тот о себе рассказал, и даже обрадовался, что снова способен на доверие. Вот только друзей Слава больше не заводил. А теперь, когда Лев ударил его, даже не удивился. Ничуть. В первую секунду он подумал что-то вроде: «Ну вот».

Ну вот, я давно этого ждал.

Потому что, на самом деле, он ему никогда не доверял. Он ему многое доверил – детей, свою жизнь, планы на будущее – но никогда не доверял. Так странно, что одно может быть без другого. Но раз он даже не удивлен, значит, так и есть?

Накануне отъезда, ещё в России, они долго о списке гостей.

– Я против Артура, – говорил Слава.

– Почему?

– Он меня напрягает.

– Тем, что помогал Юле? – хмыкнул Лев.

У Славы челюсть свело от злости. Он выдавил:

– Ничем он не помог.

– Хотя бы пытался.

– Зачем он там нужен? Вы что, лучшие друзья?

– Нет, но он узнает, что была свадьба, а я его не позвал, потом будет ныть…

– Ты хочешь позвать на свадьбу человека, который испортит мне настроение, потому что не хочешь, чтобы он потом ныл? – уточнил Слава.

– Относись к этому проще, – посоветовал Лев.

Слава промолчал, не в силах рассказать, почему не может относиться проще. Теперь ему так легко вспоминались эти моменты: моменты, разоблачающие их недоверие.

Слава не заметил, как офисное здание в тридцать этаже выросло перед ним, как из-под земли, и пришёл в себя, только когда Ваня подскочил с удушающими объятиями, чуть не сбивая с ног.

Ваня выглядел весёлым. Он ещё не знал, что случилось дома, он был частью той жизни.

Слава улыбнулся ему, взял за руку, и они пошли в обратном направлении. Ваня бежал вприпрыжку, рассказывая, как прошёл урок, а Слава слушал вполуха, не понимая, что теперь делать: как он приведет ребёнка в эту квартиру, как объяснит, что в ней произошло? Как объяснит отмену свадьбы?

Да и как её отменять? Как расходиться, когда ни один из них не может никуда уйти? У них ничего и никого здесь нет. Их бюджет ещё никогда не был таким общим, а теперь, когда Лев не работает, когда он пообещал ему, что будет работать за двоих и этого хватит, отправить его восвояси было бы просто жестоко. Они так не договаривались.

И бить друг друга тоже не договаривались.

Почему самое худшее в их отношениях произошло в тот момент, когда они оба так уязвимы, беззащитны и остро нуждаются в поддержке друг друга?

«Потому что ни в какие другие моменты это просто не могло произойти»

Дома было спокойно. Никто никого не убил, но никто ни с кем и не разговаривал: Мики не выходил из своей комнаты, Лев – из их спальни. Но напряжение висело в воздухе и, казалось, имело реальный вес, плотность и даже запах – настолько оно было ощутимым. Ваня, едва очутившись на пороге, резко помрачнел. Слава не стал ему ничего объяснять, хоть и видел, что мальчик ищуще ловит его взгляд.

Вечером, перед сном, когда пришло время принимать решение, кто пойдёт спать на диван, а кто останется в спальне, Слава, планировавший сказать: «Тебе лучше занять гостиную», отчего-то сказал совсем другое. Он сказал:

– Тебе лучше… вернуться в Россию.

– Слава, это импульсивно.

– Кто бы говорил.

– Давай успокоимся, прежде чем принимать какие-либо решения, – попросил Лев.

– А я спокоен.

Он взял с кровати подушку, вытащил из шкафа ещё одно одеяло и решил, что займёт гостиную сам.

Почти 15 лет. Лев [9]

Лев чувствовал себя ребёнком, которого отругали. Он замечал такое за сыновьями: стоило прикрикнуть на Мики или Ваню, как те в два счёта успокаивались, наводили спешный порядок в комнате и мыли посуду. Нежелание жить в ссоре вынуждала провинившихся хулиганов превращаться в шёлковых и послушных детишек, а Льва вынудила стать идеальным мужем.

Из домохозяина, недовольного своим положением, он превратился в домохозяина, с радостью выполняющего свои обязанности: посмотри, какие у нас сытые дети, посмотри, как чисто дома, и посмотри, какой я счастливый жду тебя с работы.

Славу это не впечатляло. Когда наступал поздний вечер, он оставался спать в гостиной, и никакие уговоры Льва не работали.

Через три дня напряжение достигло максимума, и Слава сказал, что нужно отменять свадьбу. Оторопев от такого поворота событий, Лев сперва прибегнул к практическим аргументам: мало того, что они сами вложили кучу денег в подготовку мероприятия, так ещё и посторонние люди успели потратиться на билеты, которые, учитывая отсутствие прямых рейсов в Ванкувер из России, всем обошлись очень дорого.

Не впечатлённый столь пламенной речью, Слава флегматично ответил:

– Я верну им эти деньги.

– Мы сейчас не можем возвращать никому деньги, – терпеливо произнёс Лев. – Они нам самим нужны.

– Мы? – переспросил Слава. – Нам?

Сердце ухнуло вниз.

– А мы что… больше не «мы»? – осторожно уточнил он.

– Я сказал тебе уехать, – напомнил Слава. – Или уйти… Не знаю, как хочешь. Я хочу разойтись. И нет больше никакого «мы».

Боль, разрастающаяся эти дни, как плющ, достигла своей наибольшей силы, обвила сердце, легкие, рёбра – и сжала. Одновременно.

Лев, превозмогая эти ощущения, негромко произнёс:

– Слава, это же нечестно.

– Что именно?

– Четырнадцать лет вместе и только один дурацкий удар…

– Где один, там и второй.

– Неправда! Разве за все эти годы я хоть раз поднимал на тебя руку? Или пытался физически навредить? Почему ты сейчас всё перечеркиваешь? За что называешь насильником?

– Потому что на протяжении четырнадцати лет с нами не случалось ничего подобного, – напомнил Слава. – Нам сейчас тяжело. И тебе, и мне, и детям, потому что эмиграция – это стресс. Мы в одной лодке, но эта лодка как посреди шторма в океане. И в момент, когда нам нужно друг за друга держаться, ты… вот что ты делаешь. Начинаешь выталкивать из лодки других. Ты спокоен, только когда твоя жизнь предсказуема и понятна, а при первых же сложностях – срываешься. И тогда, в Америке, с тобой произошло то же самое.

– Ты не знаешь, что произошло в Америке, – перебил Лев.

– Могу догадаться, – настаивал Слава. – Поехал в страну, в которую не хотел ехать, переложил ответственность за своё решение на другого, даже не попытавшись адаптироваться, а когда Яков захотел прекратить, ты сделал то, что сделал. И я догадываюсь, что будет дальше.

– Вау, – выдохнул Лев, выслушав эту, как он считал, совершенно несправедливую тираду. – Удиви?

– Ты начнёшь пить.

Лев искусственно рассмеялся: это была такая глупость, что не сразу нашлись слова для её опровержения.

– Напомни, когда я уходил в запой последний раз? – не дожидаясь ответа, он с иронией заключил: – Вряд ли у тебя получится вспомнить: при тебе такого не случалось.

– С нами тоже не случалось того, что происходит теперь, – ответил Слава. – Но с тобой – случалось. И ты начинаешь повторяться.

– А когда умерла твоя сестра, ты был в затяжной депрессии и чуть не убил нашего сына таблетками – это разве не была лодка посреди шторма?

Лев понимал, что это запрещенный приём, но терять было нечего. Слава резко помрачнел.

– Ну, спасибо, что не начал меня бить и насиловать в тот раз, – едко произнёс он. – Спасибо, что сдержался.

Чувствуя, как отношения рассыпаются в крошки, Лев лихорадочно искал ту самую соломинку, способную спасти утопающего. Или не способную? Как там было в дурацкой пословице – спасся он или только пытался?

Барахтаясь в отчаянии, как в чёрной воде, он неожиданно ощутил дно под ногами, найдя кое-что получше, чем соломинка: чтобы убедить Славу, нужно мыслить, как Слава. А Слава всегда думает о детях.

– Хорошо, – проговорил Лев. – Давай разойдемся. Но мне нужен наш брак. Через три года, когда мы получим гражданство, я усыновлю детей, и после этого – можем развестись.

Через три года Мики исполнится восемнадцать, но в Канаде разрешено усыновлять совершеннолетних – Лев выяснял это, когда искал хоть какие-то плюсы в эмиграции.

Слава удивился:

– Ты планируешь оставаться в Канаде?

– Конечно, – ответил Лев, как само собой. – Я хочу участвовать в жизни детей.

– И на что ты собираешься жить, когда мы разойдемся?

Льва царапнуло его «когда». В своих мыслях он использовал: «если».

– Проституция и грабёж, – мрачно пошутил он.

Слава не оценил шутку – даже не улыбнулся. Лев ответил:

– Это мои проблемы. Я с этим разберусь.

Звучало, словно у него был план. Плана не было. Он находу выдумывал поводы не отменять свадьбу. Собирался ли он оставаться в Канаде? Говоря откровенно, он даже не собирался уходить из этого дома, он просто пытался выиграть время. Ему нужны были эти две недели до свадьбы, в течение которых он убедит Славу, что не так уж и плох: он хороший, заботливый, любящий муж, не насильник и не алкоголик. Разве что-то из этого неправда?

– Ладно, – ответил Слава.

Не веря своим ушам, Лев переспросил:

– Ладно?

– Ладно, заключим брак.

«Сработало!»

– Но ты пока придумай, куда пойдешь и как будешь жить дальше, – подсказал Слава.

– Ага.

Он обязательно придумает, как жить дальше – как жить дальше, чтобы никуда не пришлось уходить.

.

Свадьба прошла формально: костюмы, обмен кольцами, регистрация, торт, светские беседы. На женихах были одинаковые смокинги: белая рубашка, пиджак с шелковыми лацканами, камербанд, брюки с лампасами. Когда выбирали, Слава на всё отвечал: «Мне без разницы», значительно облегчая задачу Льву. Мики без перерыва хамил, считая себя оригинальным, но за две недели Лев научился не обращать внимания. Ваня оставался в приподнятом настроении, не до конца понимая, что происходит. Гости тоже не замечали подвоха.

Когда регистратор сказал, что они могут поцеловать друг друга, они действительно поцеловались – впервые с того дня. После этого, отступив, Слава едва заметно коснулся своих губ пальцами – как будто вытер. В тот момент Лев чуть не сдался.

Но не сдался. Не имело значения, что происходило на свадьбе. Главное: что будет после.

Лев попросил Пелагею разместить Мики и Ваню в отеле, где они с мужем и ребёнком остановилась в эти дни. Дети бы только мешались: сначала пришлось бы отвезти их домой, потом поехать к заливу, а где-то между этими событиями уговорить Славу на поездку.

Пройдя к машине, где его дожидался Слава, Лев сообщил:

– Пелагея предложила забрать детей на ночь, дети согласились.

Тот хмыкнул, открывая дверцу:

– Все думают, у нас будет брачная ночь. Как мило, – он сел в салон на пассажирское кресло.

Лев, прокручивая в голове отрепетированный диалог, обошёл машину и занял на место водителя. Повернулся к Славе, разглядел в темноте едва различимое лицо.

– Я хочу тебе кое-что показать.

– Что? – бесцветно отозвался Слава.

– Нужно съездить в одно место.

– Я хочу домой.

– Это недалеко.

Это была ложь – чертовски далеко, на самом деле. Но того стоило. Слава тяжело вздохнул.

– Ладно, поехали.

И они поехали: через весь Даунтаун, вдоль Кол Харбор, объезжая неблагополучный Ист-Хэйстингс по Пауэлл-стрит. Накануне Лев ездил этим маршрутом несколько раз: запоминал, чтобы добраться в темноте, и не пользоваться навигатором (по вине которого Слава тут же догадался бы, что ехать им достаточно долго). Сейчас же Слава будто бы и не замечал расстояния: полночь, пустые дороги и погруженность в мысли отвлекали его от времени.

Минуя мост Металлургов, Лев повернул в сторону бухты Дип Ков. Там, по Страткона-роуд, стояли деревянные дома на берегу залива. Чем дольше они ехали, тем больше Лев проникался видами: лес вдоль дороги напоминал загородные трассы в Новосибирске на пути к Академгородку.

Свернув с дороги, Лев остановил автомобиль под раскидистой елью – за ней прятался небольшой дом, а за домом открывался вид на залив. Лев заглушил мотор.