Текст книги "Плохо быть мной"

Автор книги: Михаил Найман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц)

– Да, бейби, ты скинула с себя последние одежды ради людей. Ради таких, как я и мои друзья. Ты истинная христианка! Ты выполнила свой долг перед людьми – ты любишь людей! Не затаила злобы в сердце своем. Так что тряси ею, бейби, и да воздастся тебе! У нас с тобой много общего, Хани. Мы любим Бога.

– Говорите, белый человек подавил вас? – произнес не столько я, сколько мой пьяный голос. – Да вы сами заточили себя в темницу, братья! Твердите, что история человечества начинается с Эфиопии, и негритянок называете не иначе как прекрасными сестрами из Африки. А сами набиваетесь в этот бар и продаете их. Свою расу. А ты милочка, – пошатнулся я к Хани. – Саломея тоже танцевала стриптиз. Но за это требовала хотя бы голову великого пророка, а не бумажки с изображением белых президентов! Когда на долларовой купюре будут изображены чернокожий мужчина или женщина – а, дочь Эфиопии?

Я не заметил, как она ушла, только услышал Морисси: «Вон Хани». Не заметил, когда общее настроение сделалось подавленным. Все за столом упорно глядели в землю. И никто ни слова.

Потом Педро:

– Ты что, пророк? – спросил резко.

– Апостол-предатель, – крякнул Морисси. – Только что провернул с нами поцелуй Иуды.

– Ответь на мой вопрос, – дырявил меня взглядом Педро. – Ты пророк? Он пророк, как ты думаешь, Тень?

Тень мрачно уставился в дальний угол бара, ища там источник своего раздражения.

– Некоторые мазафакас не понимают, что им можно и проломить башку арматурой, – мотнул он в ту сторону головой, будто собирался встать и разобраться с неким врагом, которым был не я.

– Вот именно, – согласился Педро, как бы Тень дал исчерпывающий ответ на его вопрос. – Фак тебя и твои убогие доводы! – устремил он на меня злобный взгляд. – Ты не задумывался, что, может, мне глубоко плевать на твои слюнтяйские рассуждения?

Прошло с минуту, прежде чем я понял, что они ждут от меня ответа. Но Педро ответил первый:

– Позволь тебе доложить, что ты тварь, каких мало. – И подтвердил кивком, как окончательный вывод.

– Поцелуй Иуды, – горестно повторил Морисси, воздев руки к потолку.

– Ты, я вижу, философ, – сказал Педро. – Играешь в черного. Рассуждаешь о судьбе темнокожих братьев – что для них хорошо, а что плохо. А ты ответь на такой философский вопрос: сколько ты продержишься против пистолета Тени, который, как шлюха с Сорок Второй, за одну ночь отправляет в постель двадцать самых отчаянных ниггеров спать глубоким сном? Вставай! – он резко поднялся. – Вставай! Что расхныкался?

– Я не расхныкался, – все-таки нашел я силы возразить.

Все были теперь на ногах. Перед тем как выйти, Морисси ухватил меня за руку, его сильно шатало.

– Твоя жизнь, – проговорил он заплетающимся языком, – это сладкие песенки для девочек-подростков, а моя – жесткий гангста-рэп. В этом разница между нами. А не в том, что мы по-разному относимся к миру.

Он безнадежно махнул рукой и проследовал за уже вышедшими из бара Педро и Тенью. Я обреченно за ними.

Двинулись прочь от бара одной компанией, как раньше.

– Ты там рвался в бой, – развернул меня за плечо испанец. – Повтори здесь то, что болтал в баре!

Теперь мои речи в клубе звучали для меня не чем иным, как оскорблением собутыльников, доказывать это не требовалось.

– Вот именно! – поддакнул Морисси. – Разница между нами в том, что ты невинная девочка, а я сутенер, назначающий тебе цену.

– Играешь в ниггера? – оскалился на меня Педро. – Хотел приобщиться к черной жизни? Я тебе покажу кусок черной жизни! Это когда два ниггера и один обезумевший испанец пинают твою белую башку тимберлендами на толстой подошве.

Мы стояли у входа в грязную подворотню.

– Пошли, – показал Педро в сторону ее туннеля. – Поздно метаться, – зловеще добавил он.

– С чего это я должен идти? – сказал я беспомощно, не слыша собственных слов.

– С того, что если не пойдешь, я тебя съем, – с убийственным добродушием усмехнулся Тень.

Я испугался. Не то чтобы я поверил. Но нерв каннибализма я в этом почувствовал. Именно тогда я понял, что история на сто процентов серьезная, не отвертеться.

Трое двинули в подворотню, не сомневаясь, что я пойду за ними. Я так и сделал. Поплелся. Повесив голову.

Посередине остановился.

– Даже если вы меня и правда побьете, – грустно признал я, – вы все равно будете правы.

При этих словах Педро сплюнул, как от сунутой под нос вонючей тряпки.

– Его даже избить нельзя! – пожаловался он с нескрываемым отвращением. – Он не человек. Тот, кого нельзя избить, – не человек для меня.

Педро еще раз сплюнул на землю и пошел, больше не посмотрев в мою сторону.

– Шел бы ты на…, борец за права черной расы! – презрительно бросил Тень напоследок, и они с Морисси равнодушно зашагали прочь.

В глубине души я был не против, чтобы они меня избили. Это было бы честнее, и мне не так стыдно. Но, когда входил в метро, я уже успел прийти в себя. И поблагодарил Бога, что Тень и его друзья не проломили мне череп.

– Тебе весь день дозванивается девушка, – сказал Малик, когда я открыл дверь.

Было около часу ночи. В этот момент зазвонил телефон. Это была Полина.

– Приезжай-ка в клуб, сейчас же. Мы с друзьями будем на Тридцать Второй улице. Хочу тебя с ними познакомить. Там будет играть Adam F из Англии. Ты о нем слышал?

Еще бы мне не слышать.

– Тогда собирайся, и побыстрее. Я жду.

Последние остатки воспоминаний об этом дне окончательно стерлись из моей памяти – так весело и твердо звучал голос Полины. Я не хотел оставаться наедине со своими мыслями – запах горелой резины преследовал меня и в квартире Малика. Я не хотел, чтобы Малик спрашивал меня, где я был. Не хотел вспоминать о стрип-клубе.

Нью-Йорк опять был со мной заодно, и я гнал в один из его ночных клубов.

* * *

Чтобы попасть в клуб на Тридцать Второй, надо было сделать пересадку на Четырнадцатой. Я шел по пустому огромному залу, покрытому кафелем. Кусочек нью-йоркской тьмы, который зацепил меня еще до того, как я спустился в метро, сопровождал меня и внутри. То же испытывал я, когда слушал песню «3rd Bass» из «The Cactus Album» нью-йоркского трио, состоящего из двух белых рэперов и черного ди-джея. Песня называлась «Заступить за 0 ч.». Она начиналась со звука будильника, извещающего, что стрелка перевалила за двенадцать ночи и настала пора томления перед тем, как вступить в нью-йоркскую ночь.

Навстречу мне через турникет прошагала девушка. Она уже выходила в город, уже заступила за 0 часов, как и я. У нее были длинные стройные ноги и очень короткая юбка. Она перебирала ими так, будто вывела на прогулку. То и дело поглядывала вниз и любовалась на свои потрясающие конечности.

Когда она проходила через турникет, мы оказались совсем близко друг от друга. Она подняла глаза и живо мне улыбнулась. Мне самому стало весело – Нью-Йорк простил меня за то, что я натворил вечером в клубе в Нью-Джерси. Вдруг до меня донесся ее смех, я обернулся. Она стояла и поправляла туфлю, слетевшую с ноги. Закинула голову назад и громко смеялась, ей было очень смешно – из-за туфли и из-за всего. Из солидарности я нагнулся и тоже начал поправлять свой башмак. Стоял согнувшись посреди станции, краем глаза косился на неоновый свет лампочек, отчего мое веселье возрастало.

Я сошел на платформу. В метро было пусто. В это время ночи здесь появлялись в основном одни черные. На моей стороне в отдалении стояла всего одна фигура. На противоположной платформе горстка людей, чернокожий парень, хорошенькая негритяночка и такая же сексапильная испанка. Им было восемнадцать, не больше, красивые, и по тому, как модно и нарядно одеты, ехали в клуб. Я наблюдал за ними, они меня не видели.

Оживленно болтали, парень – молодой человек черной девушки, это было ясно. Вообще все было ясно. Прежде всего – что роман у них начался недавно и чернокожая красотка показывала его своей подружке впервые. Парень шутил, болтал с обеими и очень старался. В какой-то момент девушки схватили его за руки и стали о чем-то горячо просить, и тогда он запел. Пел так себе – негритянский ритм-энд-блюз, но без присущей этому жанру музыкальности. Правда для девушек главное было, что старается. Пока парень исполнял свою песню, испанка с умилением смотрела на подругу, типа «вау, он у тебя такой милый». Потом подняла большой палец вверх, вроде того, что «классно», и тогда черная его поцеловала, а он ее обнял и довольно долго так держал. Ученик, получивший хорошую оценку, или там собачка, выигравшая приз, и с какой стати отпускать девушку?

А я стал вспоминать телефонный разговор с Полиной. На прощание она сказала, что целует. Еще – что принимает ванну. Я спросил, не опасно ли это, если говоришь по телефону, ведь может произойти короткое замыкание. Полина в шутку ответила, что если умрет, то отправится на небеса из-за того, что говорила со мной. «Отпустишь мне грехи?» – спросила меня, и я вообразил, что на том конце провода облизнулась кошка. Шутила, а все равно было приятно. Потом я вдруг сообразил, что она была в это время голая, и как странно, что не подумал об этом тогда.

Пуст был и вагон. Но я уселся в угол. Прислонился к стенке и вытянул ноги. Наискосок сидела чернокожая девушка, несмотря на ночь, в черных солнцезащитных очках. Рылась в маленькой сумочке. Я гадал, что она вынет. Подумал, что едет в тот же клуб, что и я. Вдруг она подняла на лоб очки, подалась вперед и сказала:

– Так странно. Еду от друзей. Вроде и выпила только полстакана шампанского. А в голове шумит, как от бутылки.

Она прижала пальцы к вискам и на секунду закрыла глаза. Потом встала и пошла к дверям. Я хотел сказать, что клуб на Тридцать Второй и она выходит раньше.

Поезд тронулся, начал медленно набирать ход, она шла по перрону в том же направлении, очки были одного цвета с ее блестящими черными ногами. Она остановилась и опять заглянула в сумочку. Мне так не хотелось, чтобы она исчезла! Пока поезд разгонялся, я прильнул к окну и вывернул шею, чтобы не потерять из виду место, где она должна была стоять. В конце концов, я уже не знал, вижу я ее и на платформе ли она еще, не вглядываюсь ли я в свое воспоминание о ней. Поезд нырнул в тоннель, в темноту.

Я начал смотреть на стены вагона. Прямо над дверьми висела реклама мужского и женского белья. Это была реклама с Летицией Кастой, французской моделью. Летиция стояла в одной майке и бельевых трусах, а окружающие ее ребята были одеты в модном тогда гранж-хип-хоповом стиле. Слегка неопрятные и грязноватые. Летиция смотрела на каждого, кто разглядывал этот плакат, а у моделей вокруг нее был заговорщический вид, будто все это делается для тебя и имеет прямое к тебе отношение. Фотография заставляла верить, что она именно то, зачем ты приехал в Нью-Йорк, что вся компания дожидается тебя в одном из здешних дворов и зовет, хотя бы и меня лично, стать таким же молодым, красивым и альтернативным.

На следующей остановке в вагон вошел чернокожий парень. Уселся в середине вагона и этак агрессивно развалился. Он был в огромных наушниках, я за полвагона от него слышал раздающийся в них рэп. Парень подпевал и жестикулировал в такт биту. И в моем мозгу всплыла фраза Тени, что некоторые мазафакас не подозревают, что можно получить по башке арматурой. Фраза так и вертелась у меня на языке, так из меня и лезла, меня подмывало ее кому-то сказать. Я произносил ее на все лады и все время поглядывал на негра: она была моим паролем для вхождения в нью-йоркскую жизнь. Парень вышел, я сразу успокоился. Попробовал произнести эту фразу пару раз каким-то воображаемым собеседникам, но теперь она звучала далеко не так убедительно.

Район, в котором я оказался, выйдя на поверхность, был шикарным. Оно и понятно: Тридцать Вторая улица. Много ресторанов, и почти все они забиты до отказа.

На переходе на Тридцать Вторую горел красный, но машин не было, так что я решил перейти. И в тот момент, когда я был на середине авеню, все автомобили рванули одним ревущим потоком, так что пришлось пережидать их на разделительной полосе.

Рядом со мной на разделительной, пойманная между грохочущими потоками, стояла девушка с серебряным кошельком через плечо. В коротких шортах, я бы даже сказал в трусиках, и в туфлях на каблуках. Я здорово удивился, что она так легко одета, – ночь была холодная. Сзади на шортах крупными серебряными буквами было выведено «Хани», но тогда я даже не вспомнил о той в баре.

Одна из машин пронеслась совсем близко от разделительной полосы – нам пришлось отскочить назад. Девушка посмотрела вслед машине и сказала, что водитель, наверное, свихнулся, потом повернулась и поглядела на меня вопросительно-юмористическим взглядом. Я решил, что настал мой час: посмотрел вслед умчавшемуся автомобилю, многозначительно хмыкнул, выждал паузу – и выдал на шикарном черном сленге, который только мог позволить мне мой русский акцент, до безумия полюбившуюся мне фразу, что мазафакас, должно быть, и не подозревают, что могут получить за это по башке арматурой. Девушка выпучила глаза и посмотрела на меня, как на умалишенного.

Но на пешеходной дорожке она нагнала меня и спросила, не знаю ли я, как пройти на Тридцать Вторую улицу. Я вытянулся в струнку и очень вежливо, пожалуй, более подробно, чем следовало, объяснил ей, как дойти до места.

Какое-то время мы шли рядом, потом я спросил ее, не идет ли она в клуб, где сегодня выступает Adam F, и произнес название, которое дала мне Полина. Она спросила, как я мог это узнать. Вид у нее был обескураженный и немного встревоженный. Я ответил, что у нее нет причин беспокоиться, я не маг и не экстрасенс и сам не знаю, как догадался. Она ответила, что ничего такого не подумала, но все равно – чудно.

Я думал, что раз уж мы с ней идем в один клуб, то я обязан поддерживать беседу, и нервно прикидывал, что бы ей сказать. Наконец поинтересовался, не холодно ли ей. Она удивленно спросила, почему ей должно быть холодно. Я поспешно объяснил, что она ведь очень легко одета. Она остановилась и строго потребовала сказать, что я имел в виду, когда задавал ей вопрос. Я заверил ее, что в виду ровным счетом ничего не имел. Совершенно ничего. Просто скоро уже октябрь, и мне в куртке с капюшоном прохладно, а на ней только шорты и майка, и мне ее жалко.

– Жалко? – переспросила она. – Я тебе что, понравилась? Жалко ему меня.

Я сказал, да, жалко, а насчет понравилась ли, еще ничего сказать не могу. Она ускорила шаг и ушла вперед, сделав вид, что совсем меня не знает. То, что мы шли в один клуб, не делало нас компаньонами. Я тащился сзади и машинально читал надпись на ее шортиках, но это трудно было сделать, потому что надпись виляла туда-сюда. На одной половинке шортов было написано Ха, на другой Ни, и все это ходило ходуном, потому что девушка, торопясь поскорее от меня отделаться, шагала очень энергично. Шорты напоминали машушую крыльями бабочку. Тут я и вспомнил Хани из стрип-клуба.

– Слушай, – окликнул я идущую впереди девушку. – Я тоже знаю Хани! У тебя на шортиках написано Хани. А я как раз сегодня познакомился с одной Хани.

– Там не Хани, а Хорни^[4]! – в негодовании отчеканила она. Спутать Хорни с Хани, я не спорил, было непростительно. – Хорни. Не Хани, – назидательно повторила она и быстро ушла вперед, показав окончательно, что не рада нашему знакомству и не обязана поддерживать беседу из-за того, что мы шли в один клуб. Плетясь сзади, я подумывал, что это и удача – что мы идем не вместе и никому ничего не придется объяснять и никаких последствий не ждать.

Я вошел в зал и сразу увидел Полину, окруженную друзьями, машущую мне. Я пересек танцпол, подпрыгнул, подтянулся на второй уровень и уселся на стол. Неподвижно, как статуя. Это нервировало ее друзей, что, в свою очередь, меня заводило.

– Миша, слезай, – сказала Полина. – Это Дейв, Мариэтта, Димитрий. Я такая пьяная…

– А здесь как – уважительно обращаются с пьяными девушками?

– Хочешь, я сделаю то, что ты хочешь? – сказала она, не обращая внимания на то, что сказал я.

– Поцелуй Дейва. У него удрученный вид.

Она нагнулась и поцеловала Дейва в щеку. Он заулыбался. Я заулыбался ему. Мы все улыбались друг другу.

– Я прочел у входа, здесь специальная цена на кока-колу с водкой. Как насчет этого? Каждый по очереди покупает на всех, да?

Дейв ушел и вернулся с шестью стаканами. У меня в кармане была недокуренная марихуана, которую дала Джаз-мин. Я забил трубку и пустил по кругу. Потом повернулся к Полине:

– За рубежом американцы имеют репутацию самой разнузданной нации. Англичане – консерваторов. В клубах, гляди, все наоборот.

Она сидела и, улыбаясь, смотрела на меня, как будто я картинка в телевизоре, которая ей симпатична. Мне хотелось продолжать кривляться, я сунул в рот два пальца. Все обернулись. Мысль, что все, что я делаю, нравится ей, пьянила меня. Я видел ее второй раз в жизни и уже влюблялся в нее. Пил коку и думал: «Хорошо. Как хорошо!». Дейв протянул мне трубку с марихуаной. «Все для меня». Обо мне на секунду забыли, я был наедине с трубкой и пучком травы в ней. Я протянул ее Полине, пересел в кресло, откинулся на спинку и стал наблюдать, как она курит. Она выдохнула внушительный клубок дыма и не торопясь разогнала его рукой.

– Тяжелый дым. Много смолы. По-моему, афган. Во всяком случае, точно индика, – произнесла она немного сморщившись.

Я смотрел на нее влюбленным взглядом, не очень веря, что слышу это на самом деле – настолько ее слова казались мне прекрасными. Потом понимающе кивнул. Я был счастлив.

Блондинка с пышным бюстом, выставив себя на обозрение, стояла рядом.

– Почему самые красивые девушки так часто уходят домой одни? – показал я на нее Полине.

– Пойди познакомься с ней, сделаешь доброе дело. – Она поднесла ко рту трубку для второй затяжки. – Сделай это для меня. Я так хочу.

Я остался сидеть на месте.

Настала моя очередь идти за колой с водкой. Я медленно направился к бару, на полпути обернулся на нашу компанию – они на меня смотрели. Я сделал несколько танцевальных шагов, ритмическую проходку. Очень шикарную.

Я встал в очередь, передо мной была та блондинка. Ее прическа была похожа на рокерскую восьмидесятых годов.

– Вы мне кого-то напоминаете, – сказал я.

Она была на высоких каблуках, я чувствовал себя намного ниже ее.

– Кого же? – она охотно повернулась ко мне.

– Знакомую девушку.

– Как славно, что не знакомого мужчину.

Я согласился энергичней, чем она ждала:

– Я вообще предпочитаю женщин мужчинам. Больше божественного начала. И куда милосерднее мужчин. Да и вообще – рад тому, что вы передо мной так стоите. – Я помнил слегка сощуренный поощрительный взгляд Полины и обернулся в надежде, что она так смотрит на меня и сейчас. – Все очень хорошо, – улыбнулся блондинке. – Стойте, как стоите – мне ничего не надо.

Она деловито спросила:

– Какой у тебя знак зодиака?

Я принялся объяснять, почему не верю в гороскопы, занудно и обстоятельно. Ей было не интересно, что я говорил, главное, что кто-то стоял рядом и что-то горячо ей доказывал.

– Чем занимаешься? – следующий вопрос. Очевидно, один из дежурных.

– Жду очереди.

– Денни, – щелкнула она пальцами суровому парню за стойкой, – обслужи человека.

– Шесть водок с колой, – улыбнулся я бармену восторженно. Сейчас я любил абсолютно всех.

Усевшись на место, я потянулся за стаканом, но Полина остановила мою руку.

– Сейчас выйдет Adam, – шепнула на ухо, как наш с ней страшный секрет, и повела танцевать.

Adam F играл один из своих самых беспринципных сетов. Всякий раз, как он подводил трек к пику и музыка низвергалась на нас каскадом грязных звуков, мы с Полиной оценивающе переглядывались. Мы одни в мире понимали, что это значит на самом деле. В какой-то момент я от переизбытка чувств схватил ее за обе руки и заглянул в глаза, не зная, что и говорить. Мы стояли, держась за руки, и блаженно смотрели друг на друга, а вокруг гремела музыка.

В нескольких шагах от себя я увидел ту девушку, с которой болтал по пути в клуб. Извиваясь, она льнула к парню и что-то ему говорила. Он постоянно наклонял голову и переспрашивал, тогда она прижималась еще сильнее и орала ему в ухо. При этом озиралась по сторонам, проверяя, какое производит впечатление. Взгляд упал на меня, лицо исказилось, она что-то быстро сказала парню. Вид у нее был такой, что весь ее план пошел насмарку и это я его испортил.

Я наблюдал за общим движением, а потом увидел мою Памелу Андерсон. Она пробивалась через толпу, расталкивая танцующих, наконец добралась до меня и схватила за руку.

– OK? – бросила мне и огляделась, словно находиться для нее здесь было опасно.

Я охотно подтвердил, что OK.

Я разговаривал с блондинкой и одновременно смотрел на нас со стороны. Со стороны Полины, которая смотрит, как я запросто болтаю с одной из самых эффектных девушек в этом клубе.

– Я сейчас еду в другое место, – сообщила красотка, – я дам тебе мой номер, позвони…

– Не на чем писать, – нахально ответил я.

Она взяла у бармена ручку и стала чертить цифры на моей кисти.

Полина, улыбаясь, наблюдала за нами, как за детьми.

– Очень хорошая девушка, – объяснил я ей, глядя вслед блондинке.

Полина обхватила мою голову ладонями и резко свела мои губы со своими. Потом оттолкнула, посмотрела с расстояния, и я понял, что должен что-то сказать.

– Ты правильно заметила, что у того афгани тяжелый дым, – выдавил я. – Правда: очень много смолы, даже язык немеет и тело начинает ломить.

Я нагнулся, чтобы поцеловать ее еще раз, но она снова меня оттолкнула, взяла за руку и повела обратно к друзьям. Я шел следом, впервые учась ходить. Понимал, что ее поцелуй ничего не значил, но от этого он становился еще более значительным. С облегчением я плюхнулся на подушки кресла, не глядя на лица компании.

– Что это у тебя на руке? – спросила меня подруга Полины.

– Это моя кличка.

– Какая у тебя кличка?

– Моя кличка «У Миши никогда не будет женщины». И кто бы мог подумать: самая красивая девушка дает ему свой номер! – начал я махать в воздухе рукой.

Все стали смеяться. Все смотрели на меня – крутой. Я и сам чувствовал, что поймал кураж.

– У нас кончилась марихуана, – сообщила Полина.

– У нас кончилась марихуана, – нагнулся я к Дейву. – План таков: идем на ближайшую точку, покупаем, идем в ближайший бар и продолжаем.

Все встали. Я был на коне.

– Уважаю, – сказала Полина. – Человек, который исполняет мои просьбы с такой скоростью…

Мы вышли на улицу. Мимо проходила молодая компания.

– Как поживаете, ребята? – Меня было не остановить. – Лично я поживаю прекрасно, самая красивая девушка в клубе дала мне свои координаты, – я показал им руку.

Компания в замешательстве прошла дальше. Друзья Полины переглянулись, одна она вышагивала уверенно, зная больше, чем я сам, почему я так себя веду и зачем. Разрез длинной юбки доходил ей до бедра, и нога при каждом новом шаге выставлялась на обозрение, как скульптурный фрагмент, существующий помимо нее. Мне очень нравилась ее походка, я пристроился к ней и хотел идти, подражая ей. Я испытывал чувство вседозволенности рядом с ней.

Мимо нас проходила пожилая пара, я и их окликнул:

– Скажите, вы коренные нью-йоркцы? Если да, то не скажете ли вы мне, что это, – я показал им руку, – означает, что этот город у моих ног?

– Это значит, что скоро ты сядешь в тюрьму, – сказала женщина.

Я не обратил на ее слова никакого внимания. Я стал осыпать руку с номером поцелуями и вприпрыжку понесся по улице.

– Номер! – орал я. – Номер от ее благоухающих апартаментов!

Я вдруг оглянулся на Полину и по тому, как она на меня смотрела, почувствовал себя маленьким мальчиком, который выпендривается перед старшеклассником, которому хочет понравиться.

Мы завернули за угол и пошли по пустынной улице. Там и сям стояли одинокие фигуры в бейсболках. Мы подошли к одной, и я бухнул негру:

– Если ты дашь мне пакетик, я дам тебе денег. Только не проси у меня ее номер, он мой. Я же не любопытствую, на кого ты работаешь. – Меня несло.

Матерый наркодилер с силой толкнул меня – я отлетел на несколько шагов.

– Я сейчас тебя подрежу, щенок! – скрежетнул он зубами и сделал шаг ко мне.

Полина встала между нами.

– Тише, тише, – тихо сказала она и развела нас, как взрослые малышей.

Я мигом отрезвел. Мне не просто стало стыдно перед ней, я презирал себя. И я ощутил подступающий ужас – что она разочаруется во мне.

– Слушай, – сказала она, – мне, конечно, приятно, что наш пол производит на тебя такое будоражащее впечатление. Но лучше бы тебе помолчать.

В ее голосе не было недовольства, упрека, назидания, только расположенность. Я вздохнул с облегчением.

* * *

Мы встретились назавтра на углу Четвертой улицы и Лафайет. Сели в метро и весь путь до Сорок Второй оживленно болтали. Так оживленно, что заблудились в переходе.

Потом вышли и стали ловить такси. У Полины был адрес какого-то отеля, я понятия не имел, почему мы едем туда. Я стоял на Сорок Второй и голосовал. Я вызывающе махал проезжающим машинам и посылал проклятия им вслед, когда они не останавливались. Я стоял на проезжей части, время от времени танцевал. Вечерний воздух дурманил. На асфальте валялся букет роз. Я поднял и одну вручил ей.

– Не останавливаются, – пожаловался я.

– Ладно, брось.

Отель, который мы искали, находился несколькими улицами ниже. Это было почти как заблудиться в собственной квартире. В отеле жила канадская подружка Полины, которая, когда приезжала в Москву, ходила к ней в клуб. Ее звали Парти.

– Мы с друзьями говорим, что Парти нужно подыскать молодого человека по имени Рейв, – улыбнулась Полина. – Парти и Рейв – две вечеринки.

– Так это реальное имя?

Полина не ответила. Она теребила розу, которая темнела вместе с подступающей ночью и из пурпурной превратилась в фиолетовую. В дверях стояли охранники – кого охраняли, непонятно, их функция была выглядеть красиво. Проходя мимо, я хмыкнул, по возможности высокомерно, они все равно не услышали, на меня и не взглянули.

Внутри была огромная серая зала – еле горящий свет, людей не различить, одни силуэты. Мы сели на диван и долго так сидели. Как можно было кого-нибудь встретить в такой темноте? Аэропорт, в котором отключили свет. «И ведь дорогой, судя по обстановке и обслуге, отель», – подумал я, потом сказал об этом Полине.

Вместо ответа она нагловатым жестом перекинула свою ногу через мою, а сама развалилась на спинке дивана и осталась так сидеть. Вызывающе! Я был рад, что в холле сейчас темно и никто не обращает на нас внимания.

Полина покачивала ногой и смотрела на девушку, которая сидела напротив. Лица не было видно, но казалось, что она тоже смотрит на нас. Даже, может быть, вглядывается.

– Она смотрит, – тихо сказал я Полине.

– Кто? – спросила она.

Я кивнул на девицу. В этот момент девушка зажгла сигарету, на секунду стали видны ее вьющиеся волосы.

– Может, это гостиничный манекен? – спросил я Полину чуть погодя, глядя на девушку, которая за это время не пошевелилась.

– Да, – коротко отрезала Полина.

– Манекен, – сказал я самому себе. – Надо же. Чего не бывает в этом городе.

Вместо ответа Полина взяла мою кисть и положила ее на внутреннюю часть своей ноги. Я повернулся проверить, смотрит ли Полина на девушку. Я увидел, что глаза у Полины плотно закрыты и что она говорит глухим голосом самой себе, потому что не гостиничному же холлу:

– Мммммм! Вот черт! А ведь только что мне было так скучно!

Она вдавливала мою ладонь все сильнее и сильнее. Полина делала это так цинично, что мне все меньше нравилось.

– Я так и знала! – вдруг произнесла она совсем другим, светским голосом. – Сидишь здесь с загадочным видом, будто умалчиваешь информацию от следствия, Парти! – она говорила это громко, специально чтобы все услышали. – Ты нас не видела? – спросила Полина.

– Просто сижу и вас рассматриваю, – усмехнулась Парти из полутьмы. – Уже пятнадцать минут. Не хотелось вас прерывать.

Меня покоробило – все это время смотрела и не окликнула.

– Что ты делаешь в Нью-Йорке, подружка? – обратилась Парти к Полине. – Здесь такая скука! Последний раз, когда я веселилась в твоем клубе уже без тебя, я вышла оттуда в прекрасном настроении. Лучшем за последние пять месяцев. А здесь вообще неприлично быть в хорошем настроении, ты не находишь? – обратилась она вдруг ко мне, уставив свои наэлектризованные зрачки вглубь моих.

– Я приехал сюда не за настроением, – ответил я без радушия.

– Какой у тебя серьезный дружок! – расхохоталась Парти. – А ты зачем приехала? За большим сексом? В таком случае, не по адресу. Манхэттен – это один сплошной спектакль. Поезжай в Квинс, детка. Найди там пуэрториканца. И пришли его в мой номер. А сейчас пойдемте ко мне туда сами.

Кнопок у дверей лифта не было, он подходил к тебе сам.

– Так это твое настоящее имя? – спросил я, дожидаясь, пока он приедет.

– Да. Друзья Полины все подыскивают мне любовника по имени Рейв, – механическим голосом произнесла она заученную наизусть фразу.

Обе девушки были совсем чужие, я был совсем одинок. Комната, в которую мы вошли, была в тех же серых тонах, как фойе. На стене висело большое зеркало; две подружки отражались в нем – комната заполнилась четверкой красивых девиц.

– Я только что из Голландии, – сообщила Парти. – Поехала туда к главному амстердамскому Казанове. Прожила с ним три недели.

– И какое вывезла впечатление после этих насыщенных дней? – растянула Полина губы в улыбке.

– Незапланированную беременность, – равнодушно произнесла Парти, непонятно, всерьез или в шутку. – Вернее, всю канитель, чтобы избежать этого недоразумения.

– Что, правда? – Даже Полину удивила циничность.

– Но не только. Посмотри, что я там купила.

Парти прошла к шкафу и вынула оттуда белье – абсолютно прозрачное. Полина стала восторженно охать. Казалось бы: белье, пусть самое прекрасное, но белье – и такое пылкое восхищение.

– Посмотри, – подняла Парти в воздух трусы. На пикантном месте зияло отверстие.

– И что? – спросил я.

– Как «и что»? – удивилась Парти.

– Как «и что»? – удивилась вслед за ней Полина.

– А клубы? – серьезно посмотрела на меня Парти. – Да мало ли…

Я сидел и скручивал косяки из травы хозяйки. Старался произвести впечатление своим английским мастерством.

– Это совершенно, просто совершенно! – сказала Парти, глядя на конусок, который я выложил перед ней на столик. И расхохоталась – как прокурившая их весь день.

– Почему живешь в Москве, а не в Амстердаме? – спросил я, показав на столик.

– Амстердам для студентов. А для серьезных людей… – протянула она, отворачиваясь от меня. Может, считала странным, что я разговариваю с ней. – Потому что там весело! – неожиданно опять повернулась ко мне.

Тут зазвонил телефон.

– Миша, подойди, – сказала Полина голосом неожиданно усталым.