Текст книги "Плохо быть мной"

Автор книги: Михаил Найман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

– Этого добра и в нашем районе хватает, – говорит Джеки. – Пошли.

Они идут впереди нас, он что-то увлеченно ей втолковывает. Эстер смеется: Джеки понравился Лезли, и она косвенно к этому причастна. Не успели мы приехать, как уже устроили чью-то личную жизнь. Эстер такие вещи всегда по душе.

Улица, по которой мы шли, была совсем недружелюбная. Фигуры, виднеющиеся в закоулках, словно предупреждали об угрозе, которая царила в этом районе. Мы прошли мимо группы наркодельцов. Они стояли кучкой и лениво отрабатывали друг на друге боксерские приемы.

– Ну и местечко! – сказала Эстер. – Мягко выражаясь, сомнительное. Зачем ты меня сюда притащил?

Мы зашли в тупик. Большой негр в панаме преградил нам путь и бесцеремонно выпялился на Эстер.

– Эти головокружительные формы изготовлены не иначе как на Кубе, – пропел он. – Остров Свободы – наш главный экспортер по части горячих цыпочек. Таких барышень у нас в Штатах не изготовляют, сто процентов.

Он был явно сутенер. Лоб украшала татуировка «Ненавижу ниггеров». Я решил, что мне показалось.

– Переспать с продажной женщиной – это, конечно, дело, достойное самых замечательных людей, – продолжил он болтать. С нами? Сам с собой? – Но что если эта продажная женщина окажется стервой, у которой снесло башню? Вот моя подопечная чуть не отправила клиента к праотцам. Как вам такое? Вы что, думаете, если я по ту сторону закона, не будет проблем на мою задницу? Мне теперь отвечать перед… – Мне послышалось, он сказал то ли Самим, то ли Алимом. – Если клиент, которому она сыпанула снотворное, помрет, мне крышка. Гуд бай, сутенер Рикки! Встретимся в местах, где шлюхи не берут денег. Даже не спят с тобой, а только порхают, как ангелы!

Эстер отозвалась:

– С такой татуировкой тебе всяко долго не протянуть. «Ненавижу ниггеров», надо же! В этом районе, по-моему, белых немного.

Она взяла меня за руку.

– Пойдем-ка отсюда, Миша.

Мы шли обратно к забегаловке. Нам опять пришлось шагать мимо команды наркодельцов.

– Эй, испанский мачо! – окликнул меня один.

В другом я узнал ямайского гангстера из болтавшихся на пляже.

– Только давай не будем слушать комплименты по моему адресу еще и от них, – сказала Эстер.

– Эй, латинос! – окликнул меня тот во второй раз. – Тащишься от грибов?

– Однажды принял – небо стало калейдоскопом. А потом я думал, что парень, с которым ел, хочет меня убить.

Он спросил, я ответил. Но тут же почувствовал, что несу все это некстати.

Парень показал на негра, руки которого безжизненно свисали вниз, и сказал:

– Бастер тоже любит грибы.

Бастер, который выглядел лишившимся последних сил, между тем спокойно и внятно рассказывал приятелям историю:

– Моя бывшая ушла к девушке. Я понимаю – к парню, а то к цыпе. Потом парни из моего района передали мне, что новая подруга моей бывшей хочет меня покалечить. Моя бывшая, видите ли, рассказала ей, что я принуждал ее к сексу и тем самым воспитал отвращение к фаллосу. Возвращаюсь домой ночью – стук женских каблуков сзади. Прибавил шагу, не отстают. Оборачиваюсь – подружка моей милой. Я бежать, она за мной. Пять кварталов на одном дыхании промчали. Забегаю в прачечную, она туда же, и мне в зубы кулаком. С такой силой, что я пять метров пролетел и угодил прямо в стиральную машину. Кручусь, стираюсь вместе с вещами, даже приятно. Водичка теплая, женские стринги перед лицом плещутся…

Вся компания начала ржать. Похоже, что слушать бред, который несет кто-то под кайфом, было здесь главным развлечением. Тут мы увидели внушительную фигуру – Салиха. Глядя на то, как он одиноко шагает по улице, я понял, что он имел в виду, когда говорил, что ему не нужны люди.

– Блуждаешь по городу один? Надеешься встретить вдохновение в подворотне, как Джимми Хендрикс музыку? – начал я, но оборвал себя на полуслове.

Взгляд у него был такой горький, что я пожалел, что так пошутил. Атлант, который держит у себя на плечах небесный свод. Салих смотрел вокруг, будто на его плечах лежала тяжесть всех беззаконий, которые творились в Сан-Диего этой ночью.

– Вот думаем сейчас, что предпринять, – сказала Эстер Салиху. – Заглянуть в забегаловку, где уже посидели с друзьями, или вернуться в общежитие.

– Знаком с менеджером вашего общежития? – спросил меня Салих. – Он из Англии.

– Да ну? – вяло воспринял я новость.

– Робин занимался здесь издательским бизнесом, – сказал Салих. – Но для издателя он слишком много пил, поэтому стал управляющим. Хотя, по-моему, он слишком много пьет и для управляющего. Еще он пишет стихи. На мой взгляд, далеко не бездарные. Могу с ним познакомить.

– Было бы замечательно, – ответила Эстер. – Идем, Миша? – Внезапно ее взгляд оживился, будто ей в голову пришла идея. – Знаешь что? Оставайся здесь. Посиди в баре с Лезли и Джеки. Потом приходи в общежитие. Тебе знакомство с новыми людьми немного ведь в тягость.

Когда они скрылись из глаз, мне показалось, что я пришел к открытию насчет нашей с Эстер любви. Я выдумал свою любовь к ней. Я это осознал, и мне вдруг стало невероятно ее жалко, пронзительно. Жалко за то, что из всех на свете женщин она стала единственной жертвой моей выдуманной любви. Мне захотелось срочно ее увидеть и попросить прощения за пытку, которую я ей устроил.

Недалеко от места, где я стоял, на земле сидел неизвестно кто. Он спросил, как дела.

– Хреново, – ответил я. – Кажется, я теряю свою девушку.

– Я иду к своей женщине получить свою дозу отравы, которая зовется любовью, – протянул бездомный. – Я и дьявол рука об руку тащимся на летальную встречу к ней.

– Не знаешь, какой сегодня день недели, пятница или суббота?

Он поднес руку к виску.

– Не имею чести знать, сэр, – сказал, отдавая мне честь. И напел: – «Вы должны похоронить меня рядом с хайвеем, чтоб моя душа смогла прокатиться на „грейхаунде“ в ее последнее путешествие до Альбукерке».

– Ладно, пойду я.

Я побрел к бару. Какого хрена я интересовался у него, какой сегодня день недели? Какая разница, пятница сегодня или суббота?

Торчу вместе с Лезли и Джеки в баре. Не понимаю, почему с этими малознакомыми людьми, почему в этом истертом баре, а не провожу время с моей девушкой? Почему моя девушка должна проводить время с Салихом?

– Моя мама курила крэк, когда была беременна мной, – говорит Джеки отработанными словами и тоном. – Поэтому врач сказал, что марихуана полезна мне для здоровья. И алкоголь тоже. Давненько у меня не получалось выпить. И вот наконец удалось. – Он залпом осушает стакан.

Пьет много и жадно. И, непонятно почему, нервничает. То и дело оглядывается по сторонам. К нашему столику подсаживаются два черных парня. Я узнаю тех самых из команды ямайских гангстеров, с которыми мы только что болтали.

– Ты его друг? – спросил меня один.

– Есть немножко, – ответил я.

Он скривил рот.

– Уверен, что ты хороший друг. Уверен, ты просто обалденный друган.

Второй вступил в разговор:

– Можешь отсюда свалить, если хочешь. Но ты, наверное, останешься. Раз ты такой потрясный друг.

Оба расхохотались.

– Дружба – это классно, – сказал первый. – Если бы все были друзьями, мир был бы куда круче.

Второй согласился:

– Он и так не особо плох. Но был бы совсем хорош, если бы не некоторые мазерфакеры, которые должны нам деньги. А они еще уводят музейные ценности у нас из-под носа. Мы тут позаимствовали картину у состоятельного человека и собирались продать ее. Но кто-то решил нас облапошить! И после этого у тебя хватит смелости назвать этот мир приятным местом, брат? – спросил он меня.

Он повернулся ко второму чернокожему.

– Хотя мы можем избавить вселенную от подобных личностей, чтобы она стала хоть чуть-чуть почище. Снесем этому ублюдку Джеки полчерепа бейсбольной битой, чтобы он впредь не крал наши картины. Сделаем мир лучше, а, Латрел?

– Отчего же не снести, если это сделает мир хоть немного чище и опрятней? А его подруге купим коктейль, пока будем сносить. Если она, конечно, сама не захочет пойти посмотреть.

Я встал и направился к выходу.

– Куда ты, амиго?

– В туалет.

– Тебе можно.

Они посмеялись мне в спину.

Я подошел к двери туалета и выскользнул на улицу. Помчался к телефонной будке и стал набирать номер общежития. Я прямо молился, чтобы Эстер была на месте. Она ответила.

– Джеки с Лезли влипли, – быстро сказал я и рассказал, что случилось в баре. – Этот Джеки болтал о сумке, где он держит картину. Он живет этажом ниже, под нашей комнатой. Беги туда и посмотри, есть ли там эта сумка и есть ли в ней картина. Потом бери машину Лезли и гони к нам. И побыстрее, золотко, а то как бы они не стали палить.

Когда я вернулся, за столом ничего не изменилось. Только лицо у Лезли было теперь заплаканное.

– Как в туалете? – спросил меня один.

– Нормально.

Оба расхохотались.

– Если человеку в туалете нормально, ему будет нормально везде, – сказал ямаец. – Таких людей я называю счастливыми.

Я ничего не ответил, ждал Эстер. Довольно скоро она вошла в бар. С сумкой через плечо протопала к нашему столу, бойко подвалила к ямайцам.

– Как дела, парни? Весело?

– Все отлично, детка! – ответил один, глядя мимо нее. – Просто высший класс!

Было непонятно, знает он Эстер или нет. Ответил так, будто совсем неплохо был с ней знаком.

– Как вам музыка? Офигенная музыка, или я неправа? – Она начала пританцовывать, прищелкивая пальцами в такт песне из динамиков. – Не знаю, что за трек, но песня мне положительно нравится.

– Еще бы ты подумала, что это плохая песня, если это Марвин Гей, – ответил тот, который первый спросил, друг ли я Джеки. – «Сексуальное исцеление». Одной только этой песней Марвин ответствен за рост рождаемости в нашей стране. Среди черного населения уж точно.

– Ну и отлично, – в голосе Эстер появился металл. – Я вообще в восторге, что все довольны. Люблю, чтобы все жили в гармонии.

Она подмигнула ямайцу. Тот, демонстрируя полное с ней согласие, поднял руки вверх. – Раса Тафари! Селаси Ай! Я един с самим собой и со всей духовной вселенной! Братская любовь и доброжелательность друг к другу. Вот рецепт общей гармонии в мире.

Он ткнул пальцем в сторону пакета марихуаны, который выложил на стол.

– Выкурим, сестра?

Эстер подняла пакет и посмотрела на просвет.

– Дай-ка взглянуть, – процедила сквозь едва приоткрытые губы.

Потом она вернула пакетик ямайцу.

– С удовольствием, брат, – ответила, толкнув к нему пакетик. – Только сначала вы скажете моим друзьям до свиданья.

– Думаю, не получится, – равнодушно ответил тот.

Эстер бросила на середину стола сумку.

– А я как раз думаю, что получится.

Ямаец открыл сумку и посмотрел внутрь. Потом поднял голову на Эстер.

– Ты хочешь сказать, что я должен отпустить этого урода? Хочешь сказать, что я просто должен забрать это добро и не производить никаких движений по поводу вашего дружка?

– Ровно это хочу сказать.

– А не думаешь, что стоит снести этому гаду половину черепа битой? Хотя бы ради идеи?

– Я вообще не особый фанат идей, – вступил в обсуждение я. – Идеи – главный источник зла в этом мире. Большинство гнусностей в нашей Вселенной происходят из-за идей. Особенно из-за идеи, которую ты только что упомянул, – раскроить чью-то башку.

Ямаец придвинул сумку к себе. Мы встали. Эстер кивнула на пакетик травы.

– Мы с тобой обязательно покурим, приятель. Сама найду тебя на пляже.

Мы вышли.

– Отвезу Мишу, – быстро сказала Эстер, – потом заеду за тобой, Лезли. Тебе все равно надо побыть сейчас на воздухе.

Мы поехали. Я огляделся по сторонам.

– Как все-таки все отвратительно! Помнишь, Франни у Сэлинджера приезжает в колледж, и ее внезапно озаряет, что такое жизнь? Она ложится лицом к стене и не хочет подниматься с постели. А ведь вообще она права. Если ты нормальный человек, тебе ничего не остается, как лечь лицом к стене и не поворачиваться. Другого выбора нет.

– Чтобы полностью согласиться с этой жизнью, нужно быть хоть немного подлецом, – ответила Эстер. – Как, например, я и Салих.

Мне это не понравилось. Будто то, что они с Салихом подлецы, объединяло ее с ним.

– Вы с Салихом говорили про меня? – спросил я, сам не понимая, к чему придираюсь. – Зачем?

– Ты протестуешь автоматически, Миша. Против любой вещи. С чем бы ты ни столкнулся. Жизнь действительно гадкая история. И надо правда быть сколько-то подлой, чтобы ее любить. Но дело в том, что я люблю эту жизнь гораздо больше, чем ненавижу.

Она вставила кассету в кассетник. Раздалось кантри.

– «Я застрелил человека из Рено, только затем, чтоб посмотреть, как он умрет», – подпела Эстер. – «Блюз Фольсомской тюрьмы».

Она заглянула мне в глаза.

– Нравится?

По тому, как она спросила, мне показалось, что мой ответ для нее важнее вопроса.

– Фигня! – с готовностью ответил я. – Кантри – самое большое дерьмо из всех видов дерьма на свете!

– Ты видел, что мне нравится, но все равно назвал эту песню дерьмом. Ты никогда ничего не можешь сказать, чтобы просто сделать мне приятное. Пусть для этого и пришлось бы слукавить. Салих, например, сказал, что ему эта песня понравилась…

Я почувствовал подступающий гнев.

– Все потому, что я тебе никогда не врал! – заорал я. – Салих скажет тебе что угодно. Не знаю, зачем он говорил, что ему нравится. Может, он мечтает залезть тебе в трусы. Знай: я ни разу не сказал тебе ничего, чтобы залезть в трусы. Я всегда говорил тебе правду.

Я вышел, хлопнув дверью. Она уехала отдавать Лезли машину.

Скоро я узнал, что певца кантри, которого поставила Эстер, звали Джонни Кэш. Один из самых крутых исполнителей, которого даже хардкор-рэперы называли гангста.

* * *

Уже какой день я с местными парнями и девушками жарюсь на солнце и бездумно разглядываю замысловатые куски мяса, называемые человеческим телом. Они давно потеряли свою сексуальность из-за того, что в Калифорнии все обязаны быть сексуальными.

Куда бы я ни приехал, всегда заканчиваю маргиналами, думаю я. Уже думал и всегда буду так думать. От этой мысли тоскливо. И неловко перед Эстер. Мы – низшая каста пляжного общества. Общества, которое должно радоваться жизни по обязанности.

На этом пляже мы рабочая сила. Наша работа – принять на себя удар солнца во всей полноте. Впитать его раскаленные лучи, позволить ему прожечь дырки в наших головах. Дать выцвести под ним нашим волосам, выжечь всякое подобие мысли в мозгах. Рабочий день длится чуть дольше обычного присутственного в какой-нибудь средней фирме. Он начинался почти с восхода и тянулся до восьми вечера, когда солнце садилось за горизонт и становилось темно.

Разговоры, как и у служащих любой корпорации, проходили исключительно на рабочие темы. Кого продвинули по служебной лестнице, у кого какая зарплата, не поступил ли новенький, не грядут ли увольнения.

– Трава, мэн! Десять за грамм. Куда проходишь мимо своего счастья, глупый мазафакер? – вот обычный дежурный разговор здешнего маргинала.

Я работал вместе со всеми, принимая ультрафиолетовый заряд калифорнийского неба на себя. Здешнее солнце – особенное. Небо над Калифорнией имеет прямой выход в космос. Солнце жарит здесь без защитных приспособлений, напрямую, испепеляя тела, уничтожая нервную систему, заражая радиацией. Калифорнийское солнце в разы ближе к земле, чем в любых других точках земного шара. Его отличительная черта – оно лишает тебя возможности мыслить.

Лучше остальных жару переносят знакомые ребята, ямайская мафия. Они устроились на пляже недалеко от нас, вроде вместе со всеми. Но одновременно они несопоставимы с нами в чем-то самом главным. Существа высшего разряда. Инопланетяне.

Все слушают, как местные хиппари долбят в барабаны. Белая девушка с дредами и в цветастом балахоне самозабвенно лупит по кожаной покрышке, не попадая в ритм. Ямаец напротив нее сокрушенно качает головой.

– Дорогуша! Для черного нет ничего хуже, чем когда не попадают в бит. Валила бы ты отсюда и прекратила издеваться надо мной и моими друзьями.

Парень в майке «Харлей Дэвидсон» возмутился:

– Ты все портишь! Весь смысл того, что сейчас происходит, – это что все мы здесь. А не чтобы играть хорошо.

– Шел бы ты куда подальше, брат! – грозно ворчит гангстер. Он сделал шаг в сторону харлея, готов сцепиться с ним. Харлей сникает вместе с неудачливой барабанщицей.

Идущая мимо Эстер кивает ямайцу.

– Спокойнее, Элайджа, – говорит она. – Веселиться не значит бить в морду каждому, кто нарушает твои внутренние вибрации.

Она знает здесь всех. Эстер – мой главный козырь. Я привез ее из другой части континента. Она мое алиби и пропуск в здешнюю жизнь. В компании хорошеньких девушек или Салиха она мелькает рядом с нашим разношерстным сборищем. Моя подруга органично и уверенно влилась в эту породу профессиональных красавцев и красавиц.

Эстер как будто постоянно занята. Как будто выполняет некую человеколюбивую миссию. Изредка она подходит проверить, все ли со мной в порядке. В эту минуту у нее выражение лица, какое бывает у озабоченного болезнью близкого – не голоден ли я, не надо ли мне воды, не пал ли духом. Она идет ко мне, как медсестра к любимому больному смерить температуру, пульс, давление, спросить, не нужна ли грелка.

– У тебя был когда-нибудь внетелесный опыт? – спрашиваю я Стиви.

Мы смотрим, как Эстер мелькает поблизости. Стиви разлегся, отдавая свою плоть в жертву богу солнца – если такой был. Ведь Калифорния – единственный штат без Бога.

– Внетелесный опыт? – без интереса переспрашивает он. – Отвратительно, правда? Когда с высоты трех-пяти метров наблюдаешь за тем, как лежишь головой в помойке и какой-то ублюдок вынимает из твоего кармана деньги, а твоя подружка уходит с ним. И даже не можешь подняться дать ему по морде. О таких опытах ты говоришь?

– Это больше подсознательное, – влезает сбоку облезлый чувачок. – Фрейд говорил, что внутри нас кипят скрытые желания. То, что мы не знаем о самих себе. Отделенные от нас невидимой чертой. Это и есть подсознательное.

– Ты не мог бы на подсознательном пойти ограбить вон тот киоск и принести мне на подсознательном деньги? – говорит Стиви. – Или просто пойти и купить мне выпить? На подсознательном, на сознательном – мне пофигу.

– Если я на подсознательном пересплю с твоей подружкой, ты ничего не будешь иметь против? – Это Мрачный Билли, он лежал в точно такой же позе, как когда Салих подвел нас к нему. Он пролежал так со времен сотворения этого штата с этим пляжем. Я перевернулся в его сторону.

– Мы тут с парнями придумали прокрутить песню по радио, чтобы она послужила сигналом к взрыву, – с важностью завел Мрачный Билли свою историю про теракт. Может быть, одну-единственную, которую он рассказывал всем на этом пляже.

– Что за песня? – спросил я и на этот раз.

Мрачный Билли, довольный, что на него обратили внимание, посмотрел на меня с полубезумной хитрецой.

– Не важно. Хотя бы «Блюз Фольсомской тюрьмы» Джонни Кэша, что тогда? «Я застрелил человека из Рено»…

– «Только затем, чтобы посмотреть, как он умрет», – закончил я. – Любимая песня моей девушки. Не дерьмо песня, я был неправ, – сказал я больше самому себе.

– Подойди-ка сюда, Стиви! – сердито кричит метрах в двадцати седеющий растаман. Это и есть Папа Блэк.

– Что тебе? – добродушно отзывается Стиви.

Папа Блэк с преувеличенной властностью делает жест, как когда подзывают к ноге собаку.

– Иди сюда! – чуть не рычит он.

Стиви беззлобно хохочет, мне перестает быть неуютно.

– Пошли посмотрим, что нам могут предложить растафарианцы старой школы, – бросает Стиви на ходу.

Я иду, но останавливаюсь в нескольких шагах.

– Ты знаешь, как в этом бизнесе, Стиви, – говорит старый Папа Блэк. – Сначала просто трахают, потом снимают в порно, потом, когда она начинает выглядеть хуже, отдают в проститутки. А чтобы не ушла, подсаживают на дрянь. Этого я и боюсь. Я с сестрой не общаюсь, но, как ни верти, родственница.

– Вы из одной семьи, мать вашу! – орет Стиви, пытаясь выразить сочувствие и не вникая в смысл собственных слов. – Она тебе родная сестра или что? Это правда, что Алим выкрал ее у тебя?

– Мы с сестрой разошлись из-за несовместимых взглядов на жизнь, – объясняет раста. – Этот бешеный выкрал ее позднее. Но корни – мощнейшая вещь, их не выбирают.

Он мусульманин. Он может обратить ее. Я не особо верующий, но иметь мусульманку в семье – перебор.

– Сестра как-никак, – твердит Стиви, показывая, что входит в положение Папы Блэка.

– Ты его хорошо знаешь, ты его клиент. Съезди к нему! – с неожиданной решительностью сказал Папа Блэк. – Скажи, что я буду поставлять ему товар со скидкой. И вообще, мы с ним поведем все дела дешевле. Попроси, чтобы он отпустил сестру, пока с ней не случилось что-то совсем уж поганое. Сделай это, Стиви!

– Как я могу? – стал отнекиваться Стиви. – Он абсолютно чумовой. Убивает за героин, держит девок в черном теле. К таким мазафакерам не в гости ездить, а, наоборот, держаться на приличном расстоянии.

– Сделай доброе дело, помоги черному брату, – сказал Папа Блэк повелительным голосом. – Уболтай этого гангстера. – Тут он оскалился. – Ты же не хочешь узнать темную сторону Папы Блэка?

Стиви сник.

– Ну, если ты так настаиваешь… – Он явно боялся гангстера. – Поедешь со мной, Миша? – спросил уныло. – За компанию?

– Я не против, – отозвался я. – Я слышал об этом Алиме. Интересно будет посмотреть.

– Можешь прихватить этого невменяемого с собой, – сказал Папа Блэк, глядя мимо меня.

Впервые за время нашего знакомства Стиви выглядел потухшим.

* * *

Я брел на встречу со Стиви мимо нагретых, как утюги, зданий. Зданий, раскаленных настолько, что можно было запросто обжечься. Я сел на скамейку на автобусной остановке, где мы договорились встретиться. За моей спиной гнал свои волны океан. Но в нем не было влажности, в нем нельзя было освежиться. От него исходила та же сухость, что от асфальтового шоссе передо мной. Над водой неслышно летали чайки – мрачные, наполовину зажаренные.

У остановки встал автобус. Через затемненные стекла были видны пассажиры, прилипшие к сиденьям, как мухи к клейкой бумаге. Как мухи, ожидали они конца, делая вялые движения, заведомо зная, что приговорены. Только один потрепанный негр уперся лбом в окно, словно ища прохлады у тонированного стекла, несогласный с жарой. С презрением глядел он на раскаленную рекламу за окном. На рай, изготовленный человеком; на ад.

– Миша! – окликнул меня Стиви из раздолбаной тачки.

Я сел. Он указал на здоровый мобильник у лобового стекла.

– Видишь, Папа Блэк одолжил машину и мобильный телефон. Теперь у нас все как у людей. Только машина угнанная. Вот он и сплавил ее мне. Ты хоть представляешь, к кому мы едем? – перебил он себя. – Он вломился в заброшенное здание. Оно пустое, но он поселился на верхнем этаже. В подвале пытает должников. Говорят, и трупы там же закапывает. Серьезные люди платили серьезные деньги, чтобы зарыть там труп, который ищет полиция. Вот в какие гости мы рулим!

– Он правда хочет обратить сестру Папы Блэка в мусульманство? Он араб или кто? Откуда родом?

– Где больше всего героина, оттуда он и родом, – сказал Стиви.

– Наверное, в Афганистане.

– Значит, наш клиент из этой дружелюбной страны. Он мусульманин, потому что обязывает положение. У меня знакомый из Ирака. Ревностный мусульманин, у ревностных торговля идет бойчее. – Стиви переключил тональность и занудил. – Сейчас бы могли пилить в Нью-Йорк. А тащимся искать свою смерть перед самым отъездом. Может, все бросим и мотанем в Нью-Йорк сию секунду? – Он оживился. – Машина есть. Давай до первого съезда – и по хайвэю!

– А как же Эстер?

– А что? Прихватим наших половинок! Ты Эстер, я Бетси. Хотя лучше без них. Зачем нам девки? Открыть тебе правду, Миша? Любая женщина – это змея. Без исключения.

– Премся к самому мазафакинг мазафакеру из всех мазафакинг мазафакеров, – варьировал Стиви тему. – Он татуировку на лбу сделал какому-то сутенеру за то, что сестра Папы Блэка отравила клиента. Вот кого мы сейчас спешим выручать, Миша! Девку, которая сама, считай, убийца.

– Видел я эту татуировку. «Ненавижу ниггеров».

Стиви посмотрел на меня с уважением.

Мы подъехали к месту. Дом, около которого припарковались, был самая настоящая развалина. Ни одной обитаемой квартиры. В одном окне на третьем этаже, несмотря на день, горел свет. Мы поднялись. Мрачные узкие коридоры, обшарпанные стены, лестницы без перил. Мы вошли в квартиру. Большую, в несколько комнат. Все, кроме одной, были совершенно пустыми, голыми. В этой – две подушки на полу. На одной из них сидел, стало быть, Алим.

В нем ощущались выносливость и физическая сила. Бородка и черные брови делали его облик даже не благородным, а чуть ли не одухотворенным. Меня поразило спокойствие его лица – я бы сказал, чистота.

– Что нового на горизонте, Алим? – обреченно спросил Стиви. Обреченно, удрученно.

Алим закрыл глаза и поднял ладони кверху. Огладил ими лицо, словно втирая в себя внутреннюю отрешенность.

– Погано, примерно так обстоят дела, – ответил он. – Проститутки работают как при коммунизме. Все равно, что бесплатно. Сутенеры даже не при коммунизме, а просто как обленившиеся твари.

– Ты приказал одному из них сделать татуировку на лбу. Я не ошибаюсь? – Я спросил без вызова, без подначки. Мне было интересно, что он ответит.

Алим пронзил меня взглядом.

– Кто тебе сказал? – скрежетнул его голос. Он повернулся к Стиви. – Что за фигню гонит твой приятель? Зачем он пришел? Напрягать меня? Кто он?

– Мудрый русский парень, – откликнулся Стиви без всякого энтузиазма. – С душой у него все о’кей. Со всем остальным, правда, не ахти.

– Найти бы девку, из-за которой пришлось сделать татуировку, – сказал Алим. – На меня наехать могут из-за этой суки. Найду – убью!

– Она, похоже, его не убивала, – снова высунулся я.

Алим опять хищно уставился на меня.

– Ты куда лезешь? Ты знаешь эту тварь? Если знаешь – говори. Если нет – держи рот на замке. Откуда нарисовался твой дружок, Стиви? Что он себе позволяет? – И вдруг совершенно неожиданно запустил: – Подожди, вот скоро провернем грандиозную штуку. Взорвем всю Калифорнию вместе с кинозвездами из Беверли Хиллз. Прикончим и не таких, как этот, – он мотнул в мою сторону головой. – Ты что думаешь: Лос-Анджелес – единственный город, который можно запалить? – Он сказал это мне одному.

– Радикальные перемены в обществе? – Я не мог удержаться от болтовни, прущей из меня помимо моей воли.

– Да не то чтобы. – Он равнодушно пожал плечами. – Я за то, чтобы поджигать машины и бить витрины. Но меня интересует духовная сторона бунта, стремление людей к мятежу и беспорядкам, – важно сказал Алим. – Я за любую революцию, независимо от того, с какой целью. Только бы на участника бунта снизошло просветление. Чтобы он подумал: «Вот она где – правда!» И мы добьемся этого! – повысил он голос.

Мне его воодушевление не передалось.

– Мне тут чокнутый бездомный морочил голову какими-то песнями по радио, которые послужат сигналом к взрыву. Джонни Кэш, всякое такое. Он случаем не с вами?

Алим в ярости взглянул на Стиви.

– Ты что, теперь со стукачами ко мне наведываться? Может, в следующий раз прямо с легавыми нагрянешь?

Мы услышали стук в дверь квартиры. Кто-то позвал Алима по имени и вошел. Алим втолкнул нас в пустую комнату.

– С этими суками нет покоя, – бормотнул он со злобой. – С вами сейчас разберусь. – Он захлопнул дверь, щелкнул замок.

В комнате были диван, включенный телевизор и работающий видак, больше ничего. На экране ворошилось любительское порно, звук выключен. Сцена разыгрывалась на диване, на который мы сейчас уселись. – Черт, смотри, кого показывают! – заорал Стиви. – Это же Айрис! Сестра Папы Блэка, из-за которой мы влипли в это дерьмо! Они ее снимали прямо в этой же берлоге!

Девушка на экране не была похожа на порнозвезду. В ее чертах проступало даже что-то аристократическое.

– Все, – мрачно заключил Стиви, – нам крышка.

Он был прав. Я подошел к окну и выглянул наружу. Из окна был виден океан. Пароход, который, пока я дожидался Стиви на остановке, стоял у берега, можно было сейчас рассмотреть из дома Алима. Теперь он отчаливал. Он отплывал неправдоподобно быстро. На моих глазах он почти превратился в точку. Я смотрел на удаляющееся белое пятнышко, в нем сосредоточилось то, что бесповоротно теряла жизнь.

Я глянул вбок и увидел наружную лестницу. Ее низ висел над открытым люком. Алим в спешке не вспомнил, что из этой комнаты можно без большого труда выбраться.

– Сюда, Стиви! – позвал я. – Уходим через окно!

– Мы на третьем этаже, – ответил он безжизненным голосом. – Какое на фиг окно?

– Тут лестница!

Он выглянул наружу.

– Лестница ведет прямо в люк. Ноги переломаем.

Мы полезли в окно. Любой шанс был лучше, чем оставаться в квартире маньяка и убийцы. Мы бы и выпрыгнули из окна в безвыходном положении. Я и Стиви по очереди миновали дыру люка необъяснимым образом. Прыгать пришлось с высоты двух метров.

Мы понеслись по переулку. Мне, конечно, казалось, что за нами гонятся.

– Чудом выбрались, мать твою! – заорал Стиви. Он повернул ключ зажигания и истерически врубил скорость. Машина резко снялась с места.

– Мне кажется, что на этом пляже, в этом штате, в этом мире, – бормотал я, пока нас трясло по мостовой, – все от меня требуют и требуют. Чтобы я что-то сделал и стал, как они. Только я не знаю, что это за вещь, которую надо сделать, Стиви.

Бум! – не сбавляя хода перескочили мы через бугор лежачего полицейского. Бум! – подбросило нас на другом так, что амортизаторы тачки Папы Блэка должны были лопнуть.

– Чтоб он сдох, бешеный мазафака! – крикнул Стиви. Он обернулся назад – проверить, нет ли погони. Не мог свыкнуться с мыслью, что мы ушли от афганца.

– Может, пока я валялся в Англии обкуренный на диване, я упустил что-то главное? – сказал я, пытаясь разрешить непосильную задачу.

Стиви покосился на меня.

– Ты меня нервируешь. – Он нажал кнопку на панели приборов. – Лучше хоть радио, чем твоя ахинея. Так и врезаться недолго.

– Хелло, и это Секси Линда на волнах 99,3 FM, – заквохтал из динамиков знакомый голос. – Приветствуем всех цыпочек и породистых жеребцов, прильнувших к радиоприемникам. Вы на волнах Радио Сан-Диего, мои любимые, где некоторые ваши фантазии становятся реальностью. Особенно те, которые зовутся сексуальными. Сегодня мы говорим с людьми, которым есть что рассказать о своем лучшем опыте. Вы догадываетесь, какой опыт я имею в виду, мои милашки? Джек, ты на связи! Тебя плохо слышно!

– Лучший опыт был в самолете с девушкой, которая оказалась моей соседкой по рейсу, – услышали мы голос дозвонившегося парня.

– Рассказал об этом своей подруге?

– Нет, она не знает.

– Она знает сейчас! Ха-ха! Не важно, с кем ты, как и сколько. Главное, чтоб ты получал кайф и был счастлив так же, как счастлива Секси Линда! Какую радиостанцию ты слушаешь, Джек?