Текст книги "Плохо быть мной"

Автор книги: Михаил Найман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)

Разговор зашел в тупик. Мы не могли поднять друг на друга глаза, до того пьяны.

– Лени Кравитц, – сказал я. – Его песня пошла, «Будь». Обалденная. «Эта жизнь иллюзия, и она единственное, что у нас осталось…» – подпел я. – Если бы был в более вменяемом состоянии, пригласил бы тебя на медленный танец. Всю жизнь мечтал: встречу любимую, приглашу танцевать под эту песню. Слушал – и мечтал. А теперь получил шанс и не могу встать со стула.

– Я бы твое приглашение отклонила.

– Почему?

– Похоже, мальчик забыл, для чего мы тут, – нехотя пробормотала Эстер и кивнула на полного.

– Я себя с ним ассоциирую, – сказал я.

– С кем?

– С Лени Кравитцем.

– Потому что он наполовину русский еврей?

– Потому что он наполовину черный.

Я снова сделал знак официантке. Автобус должен был уходить с минуту на минуту, если не ушел. А мы застряли здесь, беспомощно наблюдая за тем, как незнакомый нам человек поглощает блюдо за блюдом, не понимая, что нас держит. По-моему, мы даже успели подзабыть о сумке. Ввязались, увязли, а во что ввязались, уже не вспомнить. Как рыбак, отвлеченно наблюдающий за рыбой, которая только что сорвалась с крючка и какое-то время еще плещется на мелководье.

– Это тоже там было? – спросил я Эстер.

– Где? Что?

– В месте, которое точь-в-точь как это, где ты была? Сумка?

– Нет, – серьезно ответила Эстер.

Она была поглощена не столько тем, чем кончится, сколько тем, как продолжится.

А толстяк поливал курицу брусничным соусом, сыпал зелень на картошку, окунал в сметану. Мы внимательно смотрели. Автобус все равно ушел, смотреть можно вволю. Он громко пыхтел. Перед ним лежал еще не тронутый шоколадный торт. Он поднял голову и смущенно улыбнулся.

Эстер сжала мне локоть и стала жарко шептать на ухо. Сжимала так сильно, что я почувствовал боль. Из слов я разобрал только «сейчас или никогда», главные. Они значили, что я должен тут же взять в руки ближайшую бутылку и трахнуть полного по голове, потому что потом будет поздно.

– Потом будет поздно, – сказала Эстер. – Это я тебе точно говорю, бейби.

Я ответил «нет».

– Не сделаешь? – яростно прошептала она. – У тебя одни сплошные «не сделаю»! Все время, что мы вместе, ты никогда ничего не делал, и это нормально. Я сказала себе: мой Мишенька никогда ничего не делает, и это нормально, потому что я люблю его. Но если ты сейчас не сделаешь, то я, серьезно… – она задохнулась. Ею руководил азарт, потому что происходившее было настоящим приключением.

Официантка больше нас не спрашивала. Она видела, что мы поймали кураж, была довольна и несла новые порции спиртного. В этом присутствовала какая-то истерика. Я уже был не в состоянии произносить тосты.

– Я совсем пьяная, – сказала Эстер. – Мишенька! Сейчас же! Сволочь! – прошептала она с ненавистью в голосе. Потом посмотрела дядьке в глаза и произнесла нарочито громким голосом: – Ой! Я, кажется, только что уронила бумажник.

Сказала это искусственно громко и глядя на него так, будто от того, слышит ли он, зависела правдивость ее слов.

– Ну что же это такое! Уронила! Бывают же такие неудачи!

Она неловко полезла под стол. Долго не вылезала, наконец появилась. Прошептала яростно:

– Он ее держит! Она у него под стулом и он зажимает ее ногами! Не подобраться!

– Время! – жестко сказал я. – Извините, у вас нельзя одолжить ручку? Ту, что в кармане вашей рубашки? – спросил у соседа.

Он не сразу понял, дал ручку, я взял со стола салфетку и стал писать. «Дорогая Рита! Такое имя написано у вас на бейджике. Благодарим. Не знаю, сколько мы должны. Под столом находится сумка. Возьмите из нее, сколько нужно, плюс сумму, которая обеспечит образование вашему сынишке. Миша и Эстер». Сложил салфетку, вложил в меню, вернул ручку. Все-таки сунул внутрь две двадцатки. Подхватил Эстер под руку и повел к выходу. Мимо прошла наша официантка.

– Деньги на столе, – сказал ей. – Вы разберетесь.

В дверях мы замираем и оборачиваемся на дансинг. Неохота идти в ночь, неохота расставаться с реальностью, которой мы жили последние сорок минут и в которую так поверили. Эстер оттолкнула меня и, пошатываясь, пошла обратно. Она пересекала танцплощадку, не скрывая, что пьяная. С ноги слетала туфля, и она долго топталась на месте, надевая ее. Остановилась у столика, из-за которого люди ушли танцевать, и взяла полупустую бутылку «Джек Дэниэлс». Неуверенно пошла к нашему столу с бутылкой за спиной. На полпути замерла, глядя как наш жирдяй расплачивается и выходит из ресторана с сумкой USSR через плечо. У него легкая, молодая походка, он быстро исчезает в темноте.

Эстер приваливается ко мне и протягивает бутылку.

– Бейби, это может скрасить путешествие.

Мы выходим в темноту, обнявшись, как пара забулдыжных пьяниц, не пропущенных в московское метро. Еще немного, и мы начнем спрашивать, уважаем ли друг друга. Даже струи дождя, которые хлещут по лицу, не могут вернуть нас к действительности. Впереди огоньки. Это наш автобус. Я смотрю на «Джек Дэниэлс». Меньше половины. Обещаю Эстер, что в автобусе буду пить только за ее здоровье. Она отвечает по-русски, что – это – будет – делать – ее – очень – веселой.

– Надо было спросить у него, что он сказал молодому, когда танцевал рядом с ним, – говорю я. – Вот что надо было его спросить.

– Откуда они такую сумку откопали? – говорит Эстер.

– Одно можно сказать с уверенностью: они не русские шпионы. Шпионам хватило бы ума не лезть на глаза с USSR.

– Не скажи. Если бы я была русской шпионкой, то как раз обязательно обзавелась бы такой сумкой. С ней, что ты русский шпион, придет в голову в последнюю очередь.

* * *

Автобус едет быстро, но я вижу, что земля мокрая и даже капельки воды на траве. Оказывается, все время, пока мы были в дансинге, лил дождь, а темнота, которую сочли за глубокую ночь, была закрывшими небо в грозу тучами. Небо расчистилось, стали видны краски заката. Впереди нас. Закат в Нью-Мексико. Пропущенные минуты сейчас кажутся навсегда утерянными драгоценностями. Впечатление, что такой день – единственный в жизни. Мы мчимся, пейзаж каждую минуту меняется. Каждую минуту новый пейзаж, который надо хранить и беречь.

– Я все думаю… – говорит Эстер.

– О чем? – отзываюсь я; мне не хочется отрываться от окна.

– Ты мне рассказывал про ту девушку в Нью-Йорке. Знаешь, мне было неприятно это слушать. Было больно, и я ревновала. Но иногда я думаю, что то было подлинно, а у нас с тобой выдумано. Тобою. Как-то у нас с тобой… правильно.

Я почувствовал обиду. И даже ревность – хотя к чему, непонятно.

– В том, что ты это сказала, есть согласие с тем, как устроен мир. Циничное.

Эстер растерялась.

– О чем ты?

– По-твоему выходит, что есть что-то более важное, чем мы с тобой. Значит, и чем я. То есть что помимо наших отношений существует что-то еще. Что именно, я не знаю, но меня бесит, как только я об этом задумаюсь.

Эстер расстроилась сильнее, чем я ожидал.

– Знаешь, я наглоталась дерьма с подонками, с которыми была раньше, но никогда мне не было так трудно, как сейчас. Черт! Обними меня.

Мне было не до объятий. Хотелось выпрыгнуть из этого чертова автобуса и забиться в какой-нибудь темный угол, накрывшись с головой. Я заставил себя обнять ее и дал ей положить голову мне на грудь.

– Я люблю тебя, – сказала она и заплакала. Уткнулась лицом в подмышку и плакала.

Автобус ехал по направлению к кровавому солнцу, окруженному кактусами. Что нас ожидает? Чтобы увидеть, остается ждать. Просто закрыть глаза и дать автобусу увезти себя в самый центр диска.

* * *

Один мексиканец сказал другому, что Ol’Dirty Bastard в тюрьме.

– Правительство так-таки добралось до него, – сказал он. – Этот ниггер всегда хотел быть по ту сторону, вот он там и оказался.

Другой с ним согласился:

– Мазафакер уж слишком неслабо подсел на сиськи и задницу. Чуваку нет тридцати, а у него чуть не дюжина детей. Плюс еще глушит наркоту. Проблемы с законом воспринимает, как личную битву с правительством. Уже сколько времени в бегах. Нелегально дает концерты по стране. Боится засветиться.

Мы подъезжали. Автобус был уже на территории станции и давал задний ход, чтобы припарковаться. Я почти проснулся. Почувствовал, что Эстер нет рядом, и открыл глаза. Люди вставали, снимали вещи с полок. Эстер с улыбкой повернулась ко мне.

– Любимый, просыпайся! Мы на месте.

Она стояла в проходе и держала мой рюкзак. Водитель начал кричать в микрофон, чтобы все сидели до полной остановки, потому что мы закрываем ему задний вид. Эстер указала на окно.

– Вот она!

– Кто?

– Лезли, сестра моей лучшей вермонтской подруги. Она переехала сюда и устроилась на работу. Обещала встретить и помочь, если что. Эй, Лезли! Нет, не видит… Миша, мы в Калифорнии!

Мы подошли к бойкой шатенке, стоявшей неподалеку от своей машины.

– Нацепила такую короткую юбчонку, чтобы произвести впечатление на моего молодого человека? – спросила Эстер.

– Слушай, а ты не врала, когда говорила, что он миленький, – ответила Лезли. – Знала бы, надела бы покороче. Дай мне его поцеловать.

– Миша, скажи Лезли здрасьте, – велела Эстер. – Садись сзади и спи.

– Эстер, ты, я вижу, не только ласково с ним обращаешься, но и грузишь за него багаж?

– Только сегодня. Как тебе, Миша? Удобно?

На заднем сиденье машины Лезли было действительно удобно. Красная тачка с откидным верхом. Мы же в Калифорнии как-никак! Тронулись.

– Юбка под цвет машины, – констатировала, когда мы тронулись, Эстер.

– К сожалению, пока работает только этот вариант, – произнесла Лезли, глядя на дорогу и переключая скорости. – Но у меня все впереди. Не зря же я сюда переехала. Знаешь, очень рада тебя видеть. Как дела, милая?

Эстер повернулась назад и кивнула в мою сторону. Лезли искренне удивилась.

– Правда? Настолько серьезно? Не шутишь?

– Нисколько.

– Я тебя ненавижу, детка! Раньше я завидовала твоему непринужденному стилю жизни. Теперь тому, что ты нашла что-то стоящее. Если не врешь, конечно. Потому что это совсем не та Эстер, которой мы все так завидовали в Вермонте! Олицетворявшая для нас свободу.

Эстер сделала огромные глаза.

– Представляешь, как мне самой страшно? Такого никогда не было. Неслабо я влипла, подруга! Боже мой, как я рада тебя видеть!

– А я! – воскликнула Лезли. – Даже рада видеть твоего странного дружка с отсутствующим взглядом. Он правда симпатичный. Сидит и не пристает. Как дела, Миша? Ты в Калифорнии, чувак! Видишь – пальмы, а за ними океан с песочным пляжем. А на нем золотистые блондинки в стрингах. С силиконом в груди и ветерком в голове.

Все это было отделено от меня невидимой стеной раскаленного калифорнийского марева. Лезли подмигнула мне в зеркальце заднего вида.

– Что замолк, Миша? Расскажи что-нибудь.

– Расскажи, как ты меня любишь, – сказала Эстер. – Показать, как сильно он влюблен? – Она оттянула майку и показала засос на груди. – Результаты трехдневной автобусной любви.

– Класс! Я бы не устояла. – Она обернулась на «форд». – Те парни в машине, вижу, тоже оценили.

Спортивный паренек высунулся из окна тачки в параллельном ряду.

– Эй, подруга! – окликнул он Эстер. – Не боишься, что тебя арестуют за такой возмутительно привлекательный вид? Чуть не врезался из-за тебя, дорогая!

Эстер захохотала.

– Я вообще опасная, милый!

– У нас будет вечеринка, – крикнул парень. – Подваливайте и обсудим, что у нас есть общего.

– Боюсь, ты не уйдешь оттуда живым, когда узнаешь, что общего у нас есть, – бросила Эстер.

– Я попробую. Хоть я и пай-мальчик, но готов подвергнуть себя риску. У тебя на лбу написано: «Самая аппетитная девушка в Калифорнии».

– Оно у меня везде написано.

– Дашь почитать? Слушай, по-моему, я влюбился! – Обе машины встали на светофоре, ему теперь было вольготнее болтать. – И мой друг рядом тоже, – продолжил он. – Сидит с видом, будто ему приснился неприличный сон. Увидимся на вечеринке, красотка! – Он прокричал адрес.

Дали зеленый, их машина снялась с места и ушла вперед.

Лезли включила радио.

– Опять хелло тем, кто с нами на волнах радио Сан-Диего, – обдал нас сладким дурманом сахарный голос. – Вас приветствует Секси Линда…

Эстер повернулась к подруге.

– У вас в Калифорнии есть фразы без слова «секси»?

– Очень редко. Здесь подумывают сделать артикль «секси».

– Итак, дорогие слушатели, – продолжал удушать сиропом голос, – если у вас приятный холодок или бабочки в животе, если вы готовы посмотреть в лицо настоящему приключению, если знаете, что сегодняшний день плавно перейдет в пламенную ночь, звоните Секси Линде, чтобы услышать ее напутствие. Ведь она любит вассссс!

– Выключи мазафакинг! – завопила Эстер.

Мы неслись по бегущему вдоль океана шоссе. К общежитию, где мы с Эстер должны были жить. Общежитие для иностранцев на одном из самых модных сан-диеговских пляжей. Место мы получили благодаря тому, что я русский.

Над нашими головами висело безвоздушное марево сан-диеговского счастья. Жара вставала крепостной стеной между приезжими и местными, защищая местных от вторжения. Мы подъехали к общежитию, стоявшему практически на океане. Океан отсюда выглядел до неприличия синим и аппетитным. Казалось, ты видел его таким тысячу раз. Потом понимал: в многочисленных туристических проспектах.

На приступке возле входа сидит блондинка мультяшной внешности и с опаской поглядывает на свои длинные ноги, словно смущенная тем, что они у нее такие стройные. Ей что-то увлеченно доказывает внушительный парень. У него настолько очевидная красота, как будто он служит стереотипу, устанавливающему, какие в Калифорнии должны быть красавцы. Не слишком ли рано я их обоих увидел? Может, я не заслужил так сразу налететь на этих аборигенов? Чувство, что дальше уже ничего не последует.

Эстер распахнула калитку в заборе, отделяющем общежитие от пляжа.

– Боже мой! – ахает она.

Переглядывается с Лезли. Они подталкивают друг дружку в бок. Вокруг ходят гибкие животные разных цветов и пород. Они состоят из мышц, сухожилий, глянцевой кожи и опасной, ловко сдерживаемой энергии. Колоритные мужики неслышно передвигаются по общаге, как пришельцы из другой галактики, еще не до конца привыкшие к земному притяжению.

У ног одного покорно свернулась гигантская чау-чау. На его плече татуировка швейцарского флага. Поглаживая пса, он болтает по-французски с жилистым негром. В разговоре то и дело проскакивает испанское «пута», из чего понятно – разговор о женщинах. Негр, с которым беседует швейцарец, хищно поводит глазами в желтых линзах. Из-за этого он совсем уж смахивает на пантеру. Он смотрит на Эстер.

– Приехала устраивать здесь беспорядки, детка? Пожалела бы меня! Я ведь немолодой человек, у меня сильно расшатанная психика.

Эстер хохочет, ей по нраву такой оборот дел. У негра вид, что он вот-вот перепрыгнет через забор и помчится по променаду гигантскими прыжками. Африканский супермен.

Интеллигентный парень с дредами откладывает книгу, которую читал, и идет записывать наши данные.

– Вам здесь понравится, леди, – обращается он к Эстер с приятной улыбкой. – Здесь очень дружелюбные туземцы. Добро пожаловать в наш мир, черноглазая барышня. – «Черноглазую барышню» он, возможно, только что вычитал в книжке.

Мы поднимаемся на второй этаж. С лестницы видны океан и горизонт, который упирается в конец вселенной.

– Пойду разложу вещи, – весело бросила Эстер. – Твои тоже, не беспокойся. Иди на веранду, поглазей на красоток.

На веранде устроились итальянцы. Их бронзовые тела – не скульптуры эпохи Возрождения, а персонажи фильмов Лени Рифеншталь. Неподвижно и мрачно посматривают на проплывающих мимо девиц в бикини. По соседству сидят скандинавы из пропагандистских роликов сталинского времени про строителей коммунизма. Еще здесь тусовка израильтян, не угнетенных антисемитизмом. Красивые и смуглые, от их компании исходит средиземноморская беспечность. Очаровательная, похожая на сицилийку израильтянка улыбается мне. По ней бы пустил слюнки самый ярый нацист. Вызывает те же желания, что и любая сексуальная цыпа с любой части планеты. То, что они представители колен Израилевых, волнует их в последнюю очередь. Мой взгляд утыкается в горизонт. Дальше – конец вселенной.

От одинаковых домиков на берегу долетают звуки «Аппетайт фор Дистракшн». Черноволосые, похожие на Слэша^[12], испанцы сидят и без выражения смотрят на то, как океан прибивает и откатывает волны. Точнее, обдолбанные, они весь день глядят даже не на воду, а просто перед собой. Они снимают лачуги, идущие вдоль променада. В отличие от английских доходяг, они не думают о несовершенстве мира – просто сидят.

Напротив общаги главная маргинальная тусовка пляжа. Покрытый татуировками парень бьет себя по голове и воет как пес. Он умеет выть как собака – это его единственное ноу-хау.

– Мы с другом организуем рейв, – произнес швед-качок. – Только там не будет никаких наркотиков.

Ясно, что он с большей охотой организовал бы оздоровительный кросс, но маргинальная сан-диеговская тусовка обязывает его заняться хотя бы рейвами.

– Рейв без наркотиков? – переспросил я. – Это как публичный дом без секса.

Все стали смеяться. На веранду вышла Эстер. Я показал на маргиналов.

– Пойдем познакомимся? Глотнем местной жизни. А то мы пока туристы.

– Почему из всех людей тебя тянет именно к таким?

Я принял важный вид.

– Ученики Христовы в каком-то смысле тоже были бомжами. Им голову было негде преклонить, забыла? Я себя ощущаю нормально, только когда я с такими, как эти.

– Какого ты высокого о себе мнения, – улыбнулась Эстер. – Думаешь, ты князь Мышкин? – Она нежно погладила меня по ноге. – Не обольщайся. Единственное, что у вас общего с князем, – вы оба идиоты. Ладно, если тебе так приспичило развлекаться с низами общества, пойдем.

Разношерстная компания сразу предложила ей место. Мы сели, я обнял ее за талию, обрел свой статус: быть ее молодым человеком. Песок блестит множеством своих зернышек под светом садящегося солнца. Можно рассмотреть каждую песчинку.

– В этом долбаном штате тебе не оставляют выбора, – ворчит рядом сидящая девица. – Тут даже ночью жара. – В ее голосе интонации вечного недовольства, эта постоянная неудовлетворенность у нее под кожей стала частью нервной и кровеносной систем. Она отмахивается от непонятно откуда взявшейся осы и грубо ругается: – Пошла прочь, сука!

– Это я, реинкарнированный, жалю в самые интимные места, – ухмыляется паренек с выцветшими белыми волосами, тот самый, что выл как пес. Его зовут Стиви.

– Пссс! – шипит на него блондинка.

Все в восторге.

– Змея, – восхищенно говорит Стиви. – Отдал бы последние шмотки за укус ядовитой красотки, – срифмовал он.

– Какие шмотки, – говорит ему костлявый парень с сережкой в губе. – Муж этой паскуды отбывает благодаря ей срок. А ты – шмотки.

– На чем прокололся? – спрашиваю я.

– На том, что женился на ней, больше ни на чем, – угрюмо отвечает костлявый. – Такую только связать и в океан с акулами.

Брюнетка в окружении парней метрах в двадцати от нас помахала ему рукой. И он ей.

– Кто такая? – спросил я.

– Без понятия, – ответил он так же неприязненно.

Стиви кивает в его сторону.

– Он такой, наш Джеки. Какая девушка не по нем – он сразу бросает ее в океан с акулами.

– Если б девушка была не по мне, я бы разделался с ней по-другому, – возразил Джеки. – После того как я ее грохнул, я бы надел на нее парик, черные очки, посадил бы на переднее сиденье своей тачки и прямым ходом до Вашингтона. Вывалил бы у Белого дома. Президент выходит, а на крыльце труп моей милой. «С добрым утром, мистер Президент!» – напел он неожиданно музыкально.

– Пойти, что ли, поговорить с ней? – спросил он самого себя про брюнетку, которая помахала.

Встал и сутулясь побрел к ней. Сел рядом и начал увлеченно рассказывать словно бы только что прерванную историю.

– Жалко, что вы приехали сюда не неделей раньше, – говорит Эстер соседка. – Вечеринку, которую мы устроили тогда, еще долго будут обсуждать. Двое самых бойких весельчаков до сих пор в отключке и вряд ли когда-нибудь придут в себя. – И смущенно прибавила: – А я рэп пишу.

– Прочитай что-нибудь, – сказала Эстер, я видел, что из вежливости.

Та встала в театральную позу и продекламировала:

– Очень рада тому, что в этом штате главным становится быдло, / а лучшие остаются в хвосте. / Теперь я могу плюнуть на все, пользуясь отговоркой, что мне все обрыдло, / и быть таким же ничтожеством, как и все.

– Жестко, – одобрила Эстер. – Я пробовала, но как-то не идет.

Все повернулись к ней. Эстер провела рукой по волосам.

– Махнем куда-нибудь, Мишенька? – спросила по-русски.

– К парням, которых встретили на пути с автовокзала? – сказал я. – Давай завалимся туда!

– Зачем нам это? Ну хочешь, пойдем.

Эстер вынула бумажку с адресом, который продиктовал парень. В компании своих бедер, зада, колышащихся грудей, ямочек на щеках и очаровательной улыбки она двинула по улицам Сан-Диего.

По пути мы увидели кафе и сели за один из столиков снаружи. За моей спиной катили машины. Сзади причмокивали синтетическими покрывалами зонтики кафе. Столики откликались на них скрипом. Ночь была вкусная и одновременно фальшивая, как фаст-фуд.

Мимо кафе подпрыгивающей джазовой походкой вышагивал глянцевый негр в шляпе с павлиньим пером. В нем проглядывали шик и элегантность виртуозных пассажей Диззи Гилеспи и лоск посетителей Коттон Клуба тридцатых годов. Парень встретился с Эстер глазами, которые у него блестели даже в полутьме.

– У-и-и! – присвистнул он. – Ее не только обтягивает платье, за которое можно отдать богу душу. У нее под этим платьем кроется то, за что можно пойти на сделку с дьяволом!

Эстер смотрела на него, не отрываясь, пока тот не скрылся. Потом постучала ложечкой по краю стола и прищелкнула языком.

Мне захотелось попросить у нее защиты. От Америки, от уродливой жизни, от всего, что на меня навалилось. Знал, что не следует, но дал слабину.

– Послушай, последнее время у меня такие мысли. Даже не знаю, как в них признаться. Мне все кажется…

Эстер обреченно выдохнула:

– Что тебе кажется?

– Что я разучился жить.

Крепкий мужчина с пузом поднялся со своего места и подвалил к нашему столику.

– Думаешь, будешь сидеть с сексапильной штучкой, как эта – и ты уже король этого города? – резко спросил он меня. – А, придурок Джейми? – Он указал в сторону работающей здесь пуэрториканки. – Вон та толстуха тоже не стесняется показывать свои прелести, и что дальше? Ненавижу вашу породу! Думаете, если вы водитесь с сексапильными девицами, это делает вас меньшими ублюдками, чем вы есть? А, козел Джейми?

– Простите, вы о чем? – спросил я.

– Черт, да это не ты! – выругался мужик. Он сделал шаг назад. – Ошибся, – сказал он, уже стоя ко мне спиной.

Толстая, грубоватой внешности пуэрториканка, на которую указал мужик, подошла к нашему столику сменить пепельницы. Увидев, как я нагибаюсь к Эстер, она усмехнулась.

– Увидели здесь что-то забавное, мисс? – резко спросила Эстер.

Пуэрториканка, продолжая посмеиваться, отошла. Попрощалась с хозяином и вышла из-за перегородки. Она закончила свой рабочий день и теперь переоделась в джинсы, майку и в туфли на каблуках. Волосы у нее были туго затянуты в пучок, а обтягивающие джинсы и узкая майка подчеркивали все преимущества ее пышной фигуры. Даже толстые бока и ляжки выглядели привлекательными. Малый за соседним столиком охнул.

– Бог ты мой! Если уж гореть в аду, так только ради таких размеров!

Я глотнул коктейля.

– Хочешь еще выпить? – спросил у Эстер.

– Нет, – резко ответила она и прикусила нижнюю губу.

– Что ты? Почему не хочешь?

– Не знаю! Я ничего уже теперь не знаю!

– А что ты хочешь? Что тебе нужно?

– Нормальной жизни! Я вымотана тем, что ты необычный! Хочу чего-то нормального. Хочу пойти в кафе и не слушать, что ты разучился жить.

Мужик, который препирался с нами, подошел к стойке и начал что-то пламенно втолковывать хозяину. Внезапно мы услышали крик.

– Грохну тебя, если ты не перестанешь трахать в обеденный перерыв в своей подсобке эту толстую испанскую стерву! – кричал мужик, принявший меня за другого. – Только затем и взял ее к себе работать, гад! – Он уже держал владельца бара за грудки. Замахнулся на него, и в его руке был нож.

Эстер мгновенно сбросила туфли и подвернула платье, чтобы свободнее двигаться.

– Мишенька, любимый мой, – энергично выпалила она, – продолжим наш разговор позже, ты не против? – Взгляд у нее теперь был живой и бодрый.

– Ублюдок! – крикнул мужик и взмахнул ножом.

Эстер успела схватить его за руку. Он был сильнее, действовать надо было немедленно. Я ударил его по кисти кулаком. Нож звякнул о стойку бара. Хозяин кафе первый схватил, сейчас уже он занес его над мужиком.

– Сейчас воткну его тебе в вену, если будешь продолжать выеживаться, урод! Звони в полицию! – крикнул он мне. – Скажи, что этот ублюдок вторую неделю приходит с угрозами и не дает мне спокойно жить. Телефон в подсобке.

Эстер нежно накрыла мою руку своей и улыбнулась хозяину.

– Лучше я.

Через открытую дверь было видно, как она весело и бойко болтает с полицейскими. Она была в отличном настроении. Недовольство как рукой сняло.

* * *

У входа в дом, где была вечеринка, нас ждали знакомые ребята. Эстер предупредила по телефону, что идем.

– Парни, привет! – крикнула им издали.

Один обратился к приятелю, которого я не видел раньше.

– Мартин, мы с Эстер познакомились прямо посередине хайвэя, прикинь?

– Знали бы вы, какую радиопередачу мы послушали после этого, – ответила Эстер. – Ведущую звать Секси Линда – неплохо, правда? Миша вскружил ей голову, – ляпнула ни с того ни с сего. – Охмурить хоть кого ему ничего не стоит.

Этот Мартин принял ее слова за чистую монету.

– Ух ты! К нам прибыл парень номер один!

– А ты что думал! – И повернулась ко мне. – Пойдем, милый?

Мы углубились в гущу толпы. Было такое столпотворение, что нас сразу разнесло в разные стороны, и я уже не видел ее. Немедля бросился искать. У бассейна танцевала блондинка на каблуках и в стрингах. Танцевала, на вид, по обязанности. На секунду музыка смолкла, та продолжала двигаться в тишине.

– Девушку свою ищу, – сказал я первому попавшемуся чуваку. – Может, видел, она тут самая сексапильная.

Тот был одет в балетную пачку. Он сделал реверанс и поцеловал мне руку, оставив отпечаток губной помады. Танцевавшая у бассейна наконец остановилась и болтала с полуголым качком. Тот галантно беседовал, потом опустился на колени и начал слизывать капли шампанского, которым ее кто-то облил, с ягодиц. Она попивала коктейль.

Я увидел парня с пляжа, Стиви с белыми волосами. Он вальяжно облокачивался о стойку бара возле негритянки в не менее непринужденной позе.

– Алекс, это Миша, – сказал он. – Знаешь, бывают забияки? Бандиты, бабники, наркоманы. А этот мудрый.

Та равнодушно пожимает плечами.

– Мудрый, – повторяет Стиви очень довольный.

– Не видели мою девушку? – спрашиваю.

Кто-то кладет мне руку на плечо. Это Мартин.

– Лучший друг Секси Линды! – говорит он. – Тот, кому место среди голливудской элиты, а не с простаками вроде нас.

Сажусь за столик Мартина, без охоты, без неохоты. В конце концов, Эстер может оказаться где угодно.

Компанию Мартину и его другу составляют две одинаковые девицы. Под светом, падающим на столик от фиолетовой люстры, они как будто колышутся заодно со свисающими с потолка занавесками.

– Бриджет, это Миша! – говорит Мартин одной. – Миша знает Секси Линду. Он с ней переспал. Охмурил, как наивную малолетку.

– Я не верю в Секси Линду, – отвечает Бриджет. – Ее выдумали. Она сделана из гипса или пластика.

– А Миша верит. Человек обязан верить в женщину, с которой переспал. Иначе… – он развел руками.

– Иначе это было бы отвратительно, – закончила Бриджет.

– Иначе это было бы отвратительно! – подхватил Мартин. Он скорчил рожу.

– А я не верю, – щебечет Бриджет. – За нее говорит какая-нибудь старуха. Или уродина. Такого полно на радио или телевидении.

– Спроси у Миши, – говорит Мартин. – Миша, Секси Линда настоящая или нет?

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. Настоящая, наверно.

– А Бриджет, как ты думаешь, настоящая? Посмотри. – Ухватив за каблук, он поднимает ее ногу высоко в воздух. – Это настоящие ноги? Очень смахивает на подделку.

Он провел рукой по ноге Бриджет, как указкой. Она продолжала сидеть с вытянутой ногой, как гимнастка или балерина, и приветливо разглядывала нас, будто нога принадлежала не ей.

– Настоящая, – удостоверил я.

Он выпустил ногу.

– Бриджет, ты настоящая! На твоем месте я бы гордился. Для калифорнийской блондинки услышать, что она настоящая, от такого парня, как этот русский, – достижение!

Только сейчас меня заметив, Бриджет перегнулась ко мне через столик.

– Говоришь по-русски?

– Есть немножко.

– Лола! – сказала Бриджет своей копии. – Миша из России, и он говорит по-русски!

Лола, выражая лицом «чего только не бывает на свете», быстро закивала, обнажив зубы, блеснувшие в неоновом свете слегка пугающе.

– Я знаю одно русское слово, – сказала Бриджет и посмотрела на меня покровительственно. – Секс. Мне его говорил один русский парень. Он мне много слов сказал, но это единственное, которое я запомнила. Что оно значит?

– Как ты думаешь?

Бриджет всплеснула руками.

– То же, что на английском?

Обрадованная, она повернулась к своей подруге.

– Лола! Я знаю русское слово! Секс. На ихнем оно тоже значит секс!

Лола энергично затрясла головой, она просто сияла. Бриджет строго взглянула на меня.

– Вперед, танцевать! – приказала она безапелляционным тоном.

На танцполе она стала крутить бедрами в сантиметре от моего пояса и регулярно тереться задом о пах. При этом сама оставалась невозмутимой и бесстрастной.

– Похоже, она хочет прибрать меня к рукам, – промычал я танцующему рядом Мартину.

– Ты знаешь, что делают нормальные люди в таких ситуациях, мэн, – ответил Мартин.

Я примерно знал, как он продолжит эту фразу, и не стал спрашивать, что они делают.

– «Какой мазафака слямзил мой стиль? Ини мини майни мо!» – хрипит Баста Раймс из колонок.

Если дотронуться до Бриджет, может шарахнуть током.

– Откуда ты? – спрашивает она меня, забыв, что задавала этот вопрос пару минут назад.

– Из России, – послушно ответил я.

– А я думала, ты пуэрториканец, – равнодушно и куда-то в бок, будто кому-то из танцующих, говорит Бриджет. – Что делаешь после клуба? У меня дома осталось немного отменной анаши. Хочешь поехать ко мне и оттянуться?

– Я ищу свою девушку.

Бриджет дернула меня к себе и накрыла мои губы своими.

Я отстранился.

– У меня есть девушка. Без нее я, наверное, угодил бы в психушку.

– Отменная музыка, – проблеяла она. – Баста Раймс – гений! Он и Эйнштейн. Но Эйнштейн не такой сексуальный. Я знакома с Бастой. Была на вечеринке по поводу выхода его альбома. Боже, как я обожаю танцевать! Если бы я была уверена, что рай – это один из калифорнийских клубов, я бы начала вести жизнь праведницы.