Текст книги "Плохо быть мной"

Автор книги: Михаил Найман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

– Не протечет? – спрашиваю.

– Ни в коей мере. Протекает только отчим.

– Смотри, что еще у меня есть. – Он извлекает из стола пистолет и вертит в руках. – Еще не применял, но хотелось бы. Если надо, застрелю поганого ниггера. Думают, что только у них пушки. Не обижайся, Крейг, к тебе не относится, сам знаешь, что я не про тебя. Спускайтесь вниз, ребята, деньги принесу в гостиную.

Мы спустились, парень остался играть с пистолетом.

– Надеюсь, ты принес нам хорошую траву, – поднял один голову с дивана. – Потому что мы курим лучшую, не как негры с Джексон авеню.

– Тебе не нравятся негры? – повернулся я к нему.

Крейг нервно дернул плечами.

– Есть черные, а есть негры, – ответил тот. – Не обижайся, Крейг. Ты нормальный парень, но сам знаешь, что среди таких, как ты, есть ниггеры.

Крейг молчит. Ему хочется поскорее уехать. Я смотрю на парня на диване.

– Знаешь что, – говорю, – эти самые негрилы с Джексон авеню смеются над вами. Америка завяла бы и стухла без тех, кого вы зовете ниггерами. Удивляюсь, почему Крейг не влепил одному из вас.

– Влепил? – отозвался другой. – Крейг все еще верит, что он на плантациях, и вкалывает на нас вместе с Андре.

Крейг не торопясь взял со стола кухонный нож, воткнул в диван, где они сидели, и аккуратно вспорол. Все вскочили с мест. Наверху раздался топот. На лестнице стоял представительный и наводил на нас пистолет.

– Я тебя замочу, негр! – крикнул он почему-то мне, а не Крейгу.

Мы с Крейгом вылетели на улицу. Весь путь назад молчали. Когда подъехали к его дому, он резко остановил машину и выключил зажигание.

– Вонючие расисты, – пробормотал я, чувствуя свою вину.

– Ты сорвал дело. – Крейг говорил на повышенных тонах. – Кто тебя просил открывать рот? Как я приду к Андре без денег? Что ты знаешь о расизме? Ты когда-нибудь ходил по Нью-Йорку с темной кожей? Ты знаешь, какое это ощущение? Что ты понимаешь во всем этом, скажи мне?

Он вышел из машины, хлопнув дверью.

Ночью зазвонил телефон, донесся голос Крейга:

– Я был вынужден ему все рассказать. Андре говорит, что разнесет тебе башку. За твое сочувствие к неграм в особенности.

Что я делаю в Нью-Йорке? Надо быстрее отсюда сматываться.

* * *

«Глубокоуважаемый мистер Найман.

Вы обратились в нашу адвокатскую контору с намерением начать процесс по поводу ущерба, нанесенного вам в автобусе на перекрестке восемьдесят седьмого и девяносто пятого хайвэя. Мы принялись за ваш процесс и в первую очередь встретились с обследовавшим вас в тот день врачом госпиталя „Нашей Леди Заступницы“ в Бронксе доктором Дугласом.

Доктор Дуглас свидетельствует, что по ходу обследования он спросил вас об отсутствующем с правой стороны вашего рта зубе, на что вы ему ответили, цитирую: „Зуб выпал до аварии“.

После некоторых переговоров мы пришли к следующим выводам.

Мы оцениваем наши услуги, затраченные на вас за последние две недели, в две тысячи долларов. Дачу ложных показаний и угрозу, которой вы подвергли репутацию нашей конторы, еще в пять тысяч. Если вы не хотите, чтобы мы завели на вас уголовное дело, настоятельно рекомендуем выплатить нам семь тысяч не позже указанного числа.

Также имеем честь сообщить вам, что руководство госпиталя „Нашей Леди Заступницы“ в Бронксе, узнав о заведенном на нее с вашей стороны уголовном деле с целью изъятия у них денег незаконным способом, подало через нашу контору на вас встречный иск в размере трех тысяч долларов, который мы незамедлительно вам предъявляем.

Напоминаем вам о необходимости оплатить регулярный счет за услуги скорой помощи и медицинский осмотр в Бронксском госпитале в размере одной тысячи восьмисот долларов.

Предупреждаем вас, что если к указанному сроку все счета не будут оплачены, сумма вашей задолженности будет расти, и потому искренне рекомендуем вам расплатиться по ним в самом скором времени.

С глубоким уважением,

адвокат конторы „Гордон и Уэбер“ мистер Д. К. Гордон».

…Быстрее, быстрее бежать из этого города!

* * *

Звонок в дверь. Открываю. Это Крейг. В его фигуре странная неловкость.

– Заходи.

Внезапно весь лестничный пролет заполняется крепкими ребятами, я только успеваю захлопнуть дверь. Андре прислал своих ребят, Крейг их привел!

Стою посередине комнаты, слушаю удары в дверь, в голову не приходит ни одной спасительной мысли. Просто наблюдаю за тем, как бандиты взламывают мою дверь, чтобы ворваться и разделаться со мной.

Звонит телефон. Боюсь к нему подойти, в конце концов беру трубку.

– Алло?

– Миша, это твои друзья на лестнице? – спрашивает хозяйка.

– По-моему, они хотят убить меня, миссис Полак.

Гудки. Кровь стучит в висках так сильно, что я окончательно лишаюсь способности думать. От двери отлетают первые щепки. В следующий момент нахожу себя на подоконнике готовым спрыгнуть с третьего этажа. С улицы раздается полицейская сирена. Стук в дверь прекращается. Какое-то время балансирую на подоконнике, потом спрыгиваю в комнату.

Опять стук в дверь:

– Откройте, полиция!

Растерянно открываю. Передо мной люди в форме. Слышу голос миссис Полак:

– Я вас вызвала, потому что десяток черных парней и испанцев ломились к моему жильцу. Успокойся, Миша, полицейские только поговорят с тобой.

Надо быстрее придумывать отмазку.

Что я делаю в этом городе?

* * *

– Алло, Митя, это Миша, помните меня?

– Я-то тебя помню. И Русская школа помнит тебя, и как ты сказал кадетам, что Русская школа готовит американских шпионов. До сих пор это расхлебываю.

– Сейчас все изменилось. Я только что из английского университета. Получил диплом. Митя, вы обязаны взять меня в Русскую школу! Не то я…

– Мне надо согласовать с начальством. Я дам тебе знать.

– Митя, очень-очень на вас надеюсь…

* * *

Я в автобусе, еду в Вермонт. Трофимов дал добро. Нью-Йорк, fuck you! Город зла. У меня на коленях журнал, который механчески купил в Порт Аторити. На обложке лицо Брэда Питта. Ищу страницу, где про него написано.

«Страсть к неизведанному – вот что погнало его в возрасте двадцати двух лет из дома. Он покинул его в поисках того, чего он не мог назвать, но знал, что это где-то есть. За две недели до окончания Университета Миссури он отправился на Запад на своем „Дотсане“, имея ровно 325 долларов в кармане, соблазненный беззвучным призывом свободы.

Взгляд Брэда становится задумчивым и мечтательным, когда он слышит мой вопрос, чего именно он искал. „Это был мир, – мягко говорит он. – Понимание того, что я могу войти в него. Те вещи, которые я искал, но которых не было вокруг меня тогда“».

На душе уже гораздо спокойнее. Надежда, что, может, не все потеряно.

Автобус выезжает на мост, открывается панорама Нью-Йорка. Оглядываю очертания небоскребов и, как романтический герой, грожу ему кулаком.

Вермонт оказывает магическое действие на людей. С них начинают спадать защитные слои. При въезде в штат меня прорвало. Меня тянуло вывернуть душу наизнанку любому, с кем встречался взглядом.

Городок, где автобус сделал остановку, еще нельзя было назвать вермонтским – подъезд к станции плавно переходил в заасфальтированную площадь у торгового центра. Однако магия Вермонта уже ощущалась. У меня было сорок минут времени. Я ходил по неказистым улицам и заговаривал со всеми. Расквитывался за год одиночества в Нью-Йорке. Я обращался к встречным без причины. Сказал дворнику у помойки, что в Нью-Йорке работают над выведением бактерий, которые питаются пластиком, и лет через сорок у него не будет работы. Он сначала обрадовался, потом сказал, что лет через сорок у него и так не будет работы.

Человек с видом типичного провинциального интеллигента, указав дорогу к ближайшему продуктовому, сказал, что я похож на кубинца, и добавил, что Куба осталась единственной страной, наглядно показывающей, что социализм может существовать. Я возразил, что Куба как раз грустное доказательство того, что социализм не может существовать нигде. Мы пожелали друг другу побывать на Кубе до того, как умрет Кастро, а то ведь она опять превратится в американскую выгребную яму.

В магазине я спросил продавщицу, нет ли у них кубинских сигар. Она удивилась, спросила, почему я спрашиваю. Я ответил, что только что говорил о Кубе с отличным человеком. Девушка сказала, что кубинские сигары вообще не продают в Америке. Я ответил, что все понятно, и замолчал. Какое-то время стоял, смотрел на нее и ничего не говорил. Она была симпатичная, мне этого вполне достаточно.

– Бывал на Кубе? – Она стояла за прилавком, перебирала упаковки и улыбалась самой себе. И была не прочь со мной поболтать.

– Не был. Эта страна слишком много для меня значит.

– Так что ж ты не поедешь?

– Именно поэтому.

Она засмеялась. Нашла мой ответ остроумным.

– У моей подруги то же самое с Израилем. Она правоверная еврейка и поэтому боится туда ехать. Израиль слишком много для нее значит, ей все время кажется, что она не готова.

После этих слов я почувствовал, что жизнь начинается. Стоял и смотрел на девушку. Мне казалось, что я вернулся. Куда, я не знал, но я все равно туда вернулся.

– У меня такое с несколькими странами, – вновь заговорил я. – На Ямайку точно никогда не поеду.

– Ты откуда?

– Из России. Из Москвы. И туда не поеду.

– Тоже слишком много для тебя значит?

– Нет. Просто там мне надо идти в армию.

Она опять засмеялась.

– Кубинские сигары? – спросила она меня и лукаво сощурилась.

– Глупо, правда? Наверное, местные руд-бои все равно используют для своих блантов филадельфийские.

Я посмотрел в окна и увидел первые вермонтские зеленые холмы.

Девушка сказала, что настоящих руд-боев в этом районе практически нет, одни фальшивки, и что такой способ курения марихуаны здесь мало распространен. Я сказал, что все это ерунда, и единственная причина, почему я завел весь разговор, – это чтобы сравнить ее с кубинской девушкой, они славятся своей красотой. Она спросила: я что, не вижу, что она блондинка. Я признал, что просто хотел сказать ей приятное. Она подняла на меня глаза из-за конторки и спросила, не хочу ли я записать номер ее телефона. Я ответил, что мой автобус уезжает через полчаса, но я все равно с удовольствием запишу номер ее телефона. Она сказала, что через три часа заканчивает работу, а следующая смена у нее только через два дня. Сказала так, будто это была фраза из другого разговора – совсем не того, что мы вели с ней последние десять минут. Я ответил, что через три часа буду, наверное, уже в ста милях отсюда.

– Понятно, – тихо произнесла девушка. Ничуть не обиделась, просто сказала «понятно» – мне понравилось.

Я сказал, что пора, и пожелал ей всего хорошего.

– Не опоздай на автобус, – сказала она напоследок, и мне показалось, что меня что-то ждет там, куда я еду.

Четыре тридцать после полудня. Я все еще на площади перед торговым центром и рассказываю об Амстердаме. Мой слушатель – шестнадцатилетний парнишка в панаме, которую в Нью-Йорке даже безработный не позволил бы себе включить в гардероб. Слушатель из разряда необычайно благодарных. Постоянно восторгается.

– Потрясающе, – говорит он. – Чтобы марихуану можно было вот так курить у всех на виду! У нас здесь ее тоже полно. Но чтобы зайти в магазин и купить! А стрип-клубы там небось вообще искать не надо? Они там, наверное, на каждом шагу. У нас всего один стрип-бар рядом с городом. Моя сестра хотела в него устроиться, но ее не приняли. Сказали, что у нее такое выражение лица, когда она танцует, что всех зрителей будет посещать чувство вины. Там бы ее, наверное, без разговоров приняли?

– Приняли бы. Но с лицом надо что-то делать. Там у них не столько стрип-клубы, как пип-шоу. Заходишь в кабинку, опускаешь монету, сколько в игральный автомат, открывается окошко и перед тобой танцует танцовщица.

– Она тебя видит?

– Видит. Мой друг рассказывал, что когда он туда вошел, она через какое-то время перестала танцевать и на него заорала: «Вы, англичане, такие скучные! Никогда мне не подыгрываете, когда я танцую! Все люди как люди – занимаются делом, а вы просто сидите и смотрите на меня, будто пришли в музей! Из других стран выказывают мне тем самым уважение, а вы меня совсем ни во что не ставите! Недаром про вас говорят, что вы самая чопорная нация в мире!»

Парень преклоняется перед моими познаниями:

– Какой ты сведущий! Так интересно! Вот где она, жизнь! А я ошиваюсь возле этого молла с рождения.

Мимо нас проносится джип на неимоверно высоких колесах, оттуда грохочет жесткая тяжелая музыка.

– Козлы! Называют себя гангстерами. Если есть пушка, то одна на всех, и та осталась от чьего-нибудь дедушки. Слушай, а в квартале красных фонарей ты был?

– Был. Я туда ходил с группой шотландцев. Они нажирались таблеток, шли в квартал и наперебой: «Посмотри на эту! Я бы с этой!».

– И ты тоже?

– Я больше специализировался по эстетической части. Все время обвинял их в плохом вкусе. Один раз они мне, правда, сказали: «Хватит из себя умного строить, мы тебя угощаем. Покупаем тебе любую. Раз уж у тебя такой замечательный вкус».

– А ты?

Я поднял голову и увидел, как скрывается за поворотом мой автобус. Я вскочил и завопил:

– Мой транспорт! Ушел без меня! Мой багаж!

Тот тоже встал. Он был собран. Его лицо просветлело.

– Если ты называешь это трагедией, ты не знаешь, что значит полчаса слушать истории об Амстердаме, а потом оглянуться и увидеть вокруг себя вот эту площадь и торговый центр. Идем.

Мы подошли к тому самому джипу, который только что проехал мимо нас.

– Крис, – сказал мой новый друг парню за рулем, в татуировках, с длинными бакенбардами и усами. – Это Миша из России. Потрясающе интересный парень. Пропустил свой автобус. Если бы он здесь остался, он стал бы украшением нашего города. С другой стороны, мне его жалко. Так что не подведи.

Крис приглашающе повел головой, и я прыгнул на сиденье.

– Я чувствую, что стал чуть-чуть лучше, – сказал мне на прощание парень в панаме.

Думаю, джип развил скорость под двести километров до того, как выехал из города. Крис вилял между машинами, как за пультом компьютерный игры.

– Куда, ты говоришь, едет твой автобус? В Русскую школу! – оживился он. – Я отец-одиночка. – Только сейчас я заметил на заднем сиденье маленькую неслышную девочку с бантом. – Поможешь мне выписать жену из России? Я слышал о русских женах много хорошего. – Голос у него был высоким и нежным, по всем признакам исходил не от отца-одиночки, а от матери. – Американские девицы совсем обнаглели. Про русских говорят, что они все еще исполняют супружеские обязанности. Отличные матери и жены, а в постели вообще. – Он обернулся на дочку. – Поговоришь с кем надо?

– Поговорю, – ответил я, хотя не имел ни малейшего представления, с кем должен говорить и что сказать. Главное, не представлял себе, какая девушка позарится на Криса. Но разочаровывать его не хотелось.

– Вот он! – заорал Крис.

Впереди шел мой автобус.

– Погуди ему.

– Зачем? – Он нажал на газ, проскочил мимо автобуса, тормознул и остановился.

Автобус со скрежетом затормозил в каких-нибудь двух метрах от машины. Водитель открыл дверь и заорал:

– С ума сошел?

Крис подошел к автобусу и стал бить кулаком по капоту.

– Оставил человека одного на дороге! – визжал он своим тоненьким голоском. – Это подло! Человек без средства передвижения в этой стране не человек, а калека! Восточный экспресс уехал без Эркюля Пуаро! – ни с того ни с сего добавил он. – Кто будет вас спасать, когда вы вляпаетесь?

Водитель испугался Криса, но не испугался меня. Наоборот. Он был до того против моей вторичной посадки, что встал в дверях и преградил мне путь.

– Я тебе проколю шины, а потом уеду на своем джипе, – добродушно предупредил его Крис.

Водитель утихомирился и пустил меня внутрь. Крис просунул голову в автобус.

– Когда приедешь в Русскую школу, скажешь им? – спросил он.

– Кому?

– Русским девушкам. Что есть такой парень, Крис. Скажи им, что он одинокий человек, что за свою жизнь так и не нашел подруги. Скажи русским девушкам, что Крис может стать им хорошим мужем. Или знаешь что? Я сам приеду в Русскую школу за русской женой. Если там будет приличная девушка, тебе даже не придется никого вызывать из России. А то мне правда одиноко.

Его голова исчезла до того, как я успел сказать, что в Русскую школу едут американские девушки, чтобы учить русский. Двери закрылись. Я уселся на свое место. Я немного волновался и даже боялся, что без Криса никто не помешает водителю меня высадить. Я столько об этом думал, что забыл, что еду в Вермонт.

Впереди меня сидел парень со злым красивым лицом. Он все время потирал руки, как в предвкушении чего-то важного и желанного.

– Скоро будем! – возбужденно бросил он мне.

– Ты до Монпилиер?

– До Монпилиер, – ответил он. – Скоро будем на месте.

Я посмотрел в окно. Мимо бежали то поля, то лес. Ехать до Монпилиер осталось по крайней мере часа два.

– Вперед, в штат зеленых гор и холмов! – напел парень. – Те, кто знает Бобби Ди, скажут тебе, в чем дело. Бобби Ди исколесил все Штаты, но ему это надело. Теперь он едет домой.

– Я знал пару людей из Монпилиер, – сказал я. – Торчал в доме номер 199. Главное и единственное тусовочное место в городе.

– Дом напротив «Бен и Джерри»? – спросил Бобби Ди. – Жил там шесть месяцев. Все, кто там обитает, раздолбай. Питаются одним мороженым из «Бен и Джерри». Все потому, что лень куда-то идти.

– Отличные ребята! – сказал я. – Немного странноватые. Ночью ходят смотреть на звезды и луну. Одна девица оттуда, когда со мной целовалась, приговаривала: «Когда летом в Вермонте луна, она светит так таинственно, что подмывает поцеловать ее в знак благодарности».

– Тогда тоже луна светила, – угрюмо сказал парень. – Таинственно, как сказала твоя девушка.

– Когда светила?

– Когда мы с Джоуи забрались в квартиру. Пятно лунного света лежало прямо посередине комнаты. Поднимаю голову, вижу, в постели сидит старуха и смотрит прямо на нас. Джоуи клялся и божился, что проверил тысячу раз, из дома все уедут. А старуха, оказывается, осталась. Мы глядим на нее, она на нас. Потом говорит, тихо: «Вермонт, проклятый штат. Высосет из тебя все силы не хуже вампира. Но теперь, когда вы заглянули ко мне, ребятки, у меня достаточно энергии, чтобы доскакать до луны, что светит из окна, и обратно». И засмеялась деревянным смехом. Джоуи сделал к ней шаг, не шелохнулась. Смотрит на нас, не мигая, и усмехается. Только луна отражается в зрачках. Джоуи на нее замахнулся, не моргнула. Умерла. Смотрит на нас мертвыми глазами и лыбится. До сих пор не знаю, из-за нас умерла или просто.

Парень отвернулся и уставился в окно. На те же поля, которые видел сейчас я. Надо думать, для него они значили что-то другое, не то, что для меня.

– До сих пор не знаю, из-за нас умерла или просто, – рассеянно повторил он. – Я, когда ее хоронили, стоял в стороне, следил за похоронной процессией и про это думал. И когда мы с Джоуи мотались по Штатам и тратили деньги, тоже: из-за нас она померла или нет?

Он замолчал. Говорилось это не мне, я для него не существовал.

– Когда мы с Джоуи мотались, меня все преследовало ее лицо. – Он говорил, как во сне. – Луна в глазах, лицо усмехается. А зажмурюсь, и слышу: «Вермонт, проклятый штат. Высосет из тебя все силы не хуже вампира» – и ее деревянный смех. Наконец, не выдержал, бросил Джоуи в Арканзасе и поехал к ней.

– К кому?

– К старухе, в Вермонт. В штат, где луна светит так таинственно, как сказала твоя девушка. До сих пор, наверное, усмехается. Та старуха. Лежит себе в могиле и усмехается. Ждет меня.

Он отвернулся. Так безразлично это сделал, как будто ничего не говорил вовсе.

– Я всем рассказываю эту историю, – посмотрел он опять, не скажу на меня – назад. – Думаю, может, лучше будет, если меня поймают? Чтобы хоть как-то положить этому конец. Последнее время старуха мне что-то говорит, что-то подсказывает. Только не пойму, что. Тот дом, в который ты ходил, был склад краденого, – сказал он, не меняя интонации. – Та девушка, с которой ты целовался при луне, тоже, наверно, приложила к этому руку.

На этот раз он отвернулся от меня окончательно, как будто порвал знакомство. Превратился в одного из пассажиров. Оттого, что он рассказал это так бесстрастно, его история произвела еще более сильное впечатление.

Я слышал шум двигателя, автобус вез меня в Вермонт, но не в тот, куда я ожидал приехать. Я не знал, куда он меня вез. Кроме этого механического шума, ничего не было. Шум – и стук сердца. Я сидел и слушал тот и другой. И не мог ничего поделать с тем, что чувствую страх.

Часть вторая

Автобус стоял в темноте на гигантском пустыре в Монпилиер. Среди встречающих меня ждала девушка, чтобы отвезти в школу. Я знал, что Трофимов пришлет кого-то меня встретить, но не ожидал, что это будет она. Она сильно изменилась с того лета, когда мы оба оказались в кампусе. Аккуратная стрижка, почти офисная рубашка. Но в облике все то же сходство с представителем в первую очередь фауны и лишь во вторую – человеческого мира. Даже не внешнее сходство, а внутренняя грубость, странным образом все время вылезавшая наружу.

Наверное, поэтому и не получилось запомнить ее имени. В Русской школе все звали ее до абсурда очевидным прозвищем Свинка. Так ее называл даже студент из Техаса, который, по его словам, заставлял ее каждую ночь молить о пощаде. Этим он объяснял главную причину, почему позарился на нее, в глубине души понимая, что такой поступок требует объяснений. Он был на редкость «техасским» парнем, как ты представлял себе техасского парня, ни разу в жизни с таковым не столкнувшись. Он совершенно не подходил Русской школе. Мне он запомнился по большей части тем, что целыми днями сидел, широко расставив длинные ноги, посередине комнаты моего друга Арона – кадета, который больше всего на свете ненавидел войну, а верхом мирового дебилизма считал солдатскую муштру, – и, запустив одну из ладоней за пояс шортов, рассказывал нам, как ему по душе любить Свинку до тех пор, когда она начнет молить о милосердии.

Русский язык был для него чем-то, что для защитника прав животных скотобойня. Примерно то же можно было сказать и про его родной английский. Это усугублялось и тем, что за его нижнюю губу неизменно был заложен жевательный табак, что делало задачу понять, на каком языке он разговаривает, практически невыполнимой. В руке он всегда держал бутылку, в которую сплевывал табачную слюну.

Больше всего он любил показывать фотографии своей невесты, дожидавшейся его в Техасе, облик которой имел сходство со Свинкой. Парень заверял, что у него с девушкой на фото настоящая любовь. На вопрос, что девушка по кличке Свинка делает в его постели, техасец отвечал, что повадки Свинки мало отличаются от всей их породы.

Свинку мы видели редко. Глубокой ночью, когда бутылка была уже до предела заполнена светло-коричневой слюной, она появлялась в спальне Арона в бесформенных шортах и бесформенной майке и, шлепая по полу тапками, нависала над техасцем и произносила роковую фразу: «Мама давно уже заждалась». После чего брала его за руку и, перебирая короткими ножками, уводила в выделенную ей комнату.

Один раз, правда, она порадовала нашу компанию своим обществом на более продолжительное время.

Мы впятером сидели в комнате Арона. Здесь был и Дэниэл, который перед началом семестра был избит болельщиками местной бейсбольной команды за то, что выразил полное пренебрежение к этому виду спорта. Тут же находился и его закадычный друг по кличке Твиги, который за свою недолгую жизнь пришел к выводу, что в этом мире нет ничего лучше азиатских женщин. Арон только что приобрел траву у местного вермонтского пацифиста, который согласился продать ее подешевле при условии, что Арон подожжет военный кампус.

Техасец сплюнул в бутылку в очередной раз и уже собирался открыть рот, чтобы произнести одну из привычных заготовок про Свинку, когда Арон поднял на него красные от марихуаны глаза и заявил, что мог бы свободно заняться с ней любовью.

– Конечно мог бы! – охотно согласился техасец и ободряюще кивнул Арону.

Тогда Дэниэл решил, что теперь его очередь, и сообщил техасцу, что он тоже легко мог заняться сексом с Свинкой, на что техасец с еще большим энтузиазмом заверил его, что нисколько не сомневается ни в нем, ни в ней. Пришло время Твиги осведомить, что и ему не составило бы большого труда затащить ее в постель, на что техасец горячо пожал ему руку и сказал, что никогда не подвергал сомнению способности и талант Твиги. Когда настал мой черед, я, нисколько не задумываясь над смыслом того, что говорю, а лишь с целью не испортить общее веселье, также предположил, что мог бы переспать со Свинкой. Что я мог бы сделать это, техасец подтвердил, даже толком не взглянув в мою сторону.

В этот момент мы услышали смех из угла комнаты. Там сидел предмет нашей беседы: что мы ее не заметили прежде, объяснялось, вероятно, дымом в помещении и в наших мозгах. Нам стало очень неловко, это выразилось взрывом вульгарного хохота. Громче и дольше всех смеялась Свинка. В ее «ха-ха-ха» слышалась злорадная благодарность, отчего я стал относиться к ней с опаской.

Сейчас при виде Свинки на автобусной остановке в Монпилиер, оживленной и машущей мне рукой, я забеспокоился, что она вспомнит мою идиотскую фразу.

Неуверенно подхожу к девушке.

– Привет, дорогая. – Понимаю, что не помню ее имени.

– Мы тебя ждем всей школой, Миша! – с удовольствием произносит Свинка мое имя. – Трофимов говорит, что работы для тебя хватит больше чем на семестр. Он говорит, ты закончил колледж в Англии. По какой специальности?

– Антропология.

– Очень подходит к профилю, что мы тебе выбрали! Антропология – это ведь финансы?

– Культура, – говорю я.

– Тем более. Единение двух культур, русской и американской. – В ее голосе звучит нотка уверенности, которая бывает только у начальников. – Ты, наверное, и не мечтал, когда изучал антропологию, что тебе представится такая возможность?

– Не совсем. Мне хотелось поехать в Африку. Может быть, навсегда там остаться… В каком-нибудь племени…

Мы сели, машина тронулись. Свинка молча вела свой «бьюик».

– Помнишь Даниэла и Твиги? – нырнул я в воспоминания. – Постоянно вместе. Про них даже говорили, что они педики, а они переспали практически с половиной кампуса…

– Правда? – живо откликнулась Свинка.

– Знала бы ты, что они говорили про своих подруг за глаза! И тот балбес из Техаса. У него вообще была невеста, когда он…

Тут я замолчал. Машина мрачно и обреченно неслась вперед. Мне подумалось, что она везет меня в Москву, где ждет армия. Я поежился. Надо было срочно переводить разговор на другую тему.

У лобового стекла лежала плитка шоколада, я схватился за нее, как за спасательный буек.

– Можно? – спросил чуть заискивающе.

На этот вопрос Свинка отреагировала более нервно, чем можно было ожидать. Дернулась и даже вильнула рулем. Я удивился, но шоколад все равно взял.

– В первый раз вижу шоколад в обертке с девушкой в одних стрингах.

– Это презервативы, – сдержанно сказала Свинка.

– Да, работа – это хорошо, – быстро заговорил я, теребя пачку презервативов. – Каждый когда-нибудь должен начать работать.

Когда подъезжали к школе, я уже не был уверен, что приехал куда хотел. Свинка припарковала «бьюик» у кампуса. Все до такой степени было прежним, что казалось чужим. Мы поднялись по лестнице на третий этаж. Она открыла дверь и включила свет. Мы вместе вошли в комнату, пахнущую резиновыми матрасами. Я думал было присесть, но на незастеленный матрас не хотелось. Вообще не было настроения устраиваться удобно. Наоборот, появилось желание выйти из этой чужой комнаты и никогда больше не заходить.

– Твои ключи, Миша. – Она протянула мне брелок.

– Пожалуй, лягу спать.

– А белье? – засмеялась она.

– Точно! А где белье? – повертел я головой.

– В моей комнате. Мы его держим там. Идем? – выжидательно посмотрела на меня Свинка. – У нас сейчас в гостях ребята из городка. Это я к тому, что мы с подругой собираемся в клуб…

Я пошел к ней за бельем. Что ее друзья действительно из городка, ошибиться было нельзя – на майке у каждого значилось «Норвич». Подруги, все как одна, были дебелые девушки с одинаковыми короткими и незагорелыми ногами. На каждой – шорты и майка с надписью «Вермонт». Парни норовили пристроиться рядом. Девушки их оскорбляли и обзывали, но у тех был вполне себе довольный вид.

– Помнишь Кэролайн? – указала мне на одну из толстушек Свинка. – Вы вместе с ней готовили декорации к выпускному спектаклю.

Я не помнил ни Кэролайн, ни что готовил с ней декорации.

– Шерон, что он мне все время поглаживает ногу? – подала Кэролайн со своего места голос, обращаясь к Свинке, и покосилась на меня, приглашая присоединиться к общему веселью. Я попал в пионерлагерь. К Кэролайн присоседился малый, который прихватывал ее за разные части тела, а та с готовностью сообщала о каждом новом его достижении своей подруге. – Шерон! – взвизгнула она. – Он лезет мне в шорты. Он ущипнул меня за зад. – То есть это были и ее достижения, и она гордилась ими.

– Шерон, – позвал я Свинку, – дашь белье?

Она встала и теми же шажками, которыми приходила и уходила, когда вела техасца к себе в комнату, отошла и принесла мне одеяла и простыни.

– Едешь с нами в клуб, Миша?

– Я очень… – только и сумел я выдавить из себя.

– …устал, – закончила за меня Свинка.

Я почувствовал, что и правда страшно устал – так, что едва ли когда-нибудь приду в себя.

* * *

Назавтра я проснулся часа в два дня, прямо к обеду. Встал и пошел в столовую.

Преподаватели стоят перед входом, дожидаясь, когда откроют двери. Напротив дверей статуя какого-то американского генерала, похожая на памятник советскому воину-освободителю. Ко мне подходит Джеф – американец, который говорит по-русски не только лучше всех в школе, но и лучше меня. Есть еще легендарный человек, которого в школе зовут Малютой, тоже, кстати, американец, он по-русски говорит, наверное, лучше всех на земле.

– Рад тебя видеть, Миша, – жмет мне руку Джеф. – Приятно знать, что ты теперь в коллективе. Ты же знаешь, мы здесь одна большая семья, и все, что мы делаем, мы делаем сообща, – он кивает в сторону воина-освободителя.

Лепечу, что слышать это мне приятно, Джеф даже не догадывается как.

– Чем занимался в Англии? По моим подсчетам, ты должен был уже закончить колледж. С какой степенью?

– Степенью? Какой? – переспрашиваю я.

У меня перед глазами мой последний вечер в Англии. Мы с моим брайтонским другом Авелем стоим в три часа ночи в дверях кафе «Саб», и Авель мне клянется, что на моем месте он бы добился исключения из колледжа гораздо раньше. «На фиг тебе это образование, Миша? – ораторствует он. – Ты летишь сейчас в Нью-Йорк, в Гарлем, где будешь тусоваться с настоящими гангстерами! А не с этой жалкой лондонской пародией на нью-йоркского руд-боя!». Позади нас Шака, наркоделец из Кемп-Тауна. Мимо проходит шотландский парень по кличке Химический Дейв. Шака согнулся и сделал шаг вперед. Что-то вроде воинского клича африканского племени предков вырвалось из груди Шаки, прежде чем он молниеносно взмахнул бритвой. Химический Дейв с криком упал на пол, держась за щеку. Сквозь пальцы сочилась кровь. «Это тебе за Падди, гад!» – успел выкрикнуть Шака и растворился в темноте. «По-моему, это он выдал Падди, – взглянул на скорчившегося Химического Дейва Авель, – из-за него бедняга отбывает срок».