Текст книги "Плохо быть мной"

Автор книги: Михаил Найман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 30 страниц)

– 99,3 FM. Радио Сан-Диего.

– Люблю тебя, Джек! Секси Линда любит всех вас-с-с…

Хайвэй освещен празднично. Свет от фар мчащихся навстречу машин выглядит по-карнавальному броско. Ветер с силой дует в лицо через окно машины, но от него тепло. Мы проносимся мимо автозаправки. Она в огнях рекламы – синих, зеленых, красных. Не заправка, а Диснейленд! Рядом с ней пальма, она светится такими же цветными лампочками, что и стоянка. Не пальма, а рождественская елка.

Я поймал себя на мысли, что мне сейчас не хватает взрыва Мрачного Билли, заказанного по радио. Как было бы классно, если бы он в самом деле сработал. А не сработает – тоже неплохо. Я взял увесистый мобильник Папы Блэка и стал набирать номер, который Линда только что продиктовала в эфире.

– Ты кому звонишь? – покосился на меня Стиви.

– Линде.

– Секси Линде?! Ты свихнулся вконец! Нас только что чуть не укокошили! А ты уже готов поболтать о сладком с главной калифорнийской шлюшкой! Только левые мазафакеры звонят этой твари. Я вообще еду и не понимаю, почему в такой стремный момент должен делать выбор между херней, которую несет она, и которую ты.

– Алло, Линда, – сказал я в трубку. – Это Миша.

– Подожди, – перебил меня приторный голос. – Прежде чем заказать свою песню, ты должен ответить: твоя машина выжимает сто двадцать? Нежный калифорнийский ветер ласкает твое лицо? У тебя сосет под ложечкой от мысли, что эта жаркая ночь закончится стонами и учащенным дыханием?

– Послушай, Линда, у меня нет времени на всякую чушь и слюни. Ты можешь поставить Джонни Кэша? «Блюз Фольсомской тюрьмы»?

– Это станция, которая крутит рэп и R’n’B, мой милый сексуальный слушатель. А Джонни Кэш – это кантри.

– Джонни Кэш больше гангста, чем любой гангста-рэп. Ты можешь сказать одну вещь, Линда?

– Какую, мой горячий?

– Можешь объявить, что это для Эстер? Сказать, что я прошу, чтобы она простила меня. За все.

Когда я вернулся в общежитие, Эстер спала, но быстро проснулась. Я стал рассказывать о нашем приключении. Она жутко разволновалась, потом жутко обрадовалась, что я рядом.

– Недавно включила радио и застала конец этой песни Джонни Кэша. – Она взяла мою руку. – Он пел, а я думала: вот бы ее заказал ты! Они не объявили, кто заказал. Я знала, что этого не может быть, потому что ты никогда не врал мне. Я это ценю. Но все-таки казалось: а вдруг? Миша, а сейчас – вдруг ты можешь слукавить и один раз сказать то, что я хочу услышать? Это ты заказал для меня песню?

– Я, – сказал я.

* * *

История с Алимом так на меня подействовала, что Эстер забеспокоилась.

– Мы придумали на день-другой смотаться в Мексику, – предложила она. – Салих одолжил машину у знакомого. А то ты это время сам не свой. Поехали. Может, отвлечешься.

В машине я принял бодрый вид. Возглашал:

– Мексика, дешевый кокаин, – и так далее.

– Мексика – невероятное место, – ответила Эстер тоном лектора по антропологии. – Это уникально, как мирно уживаются там индейские и европейские цивилизации. – Она кивнула на дорогу. – Посмотрите, всего на несколько миль ближе к Мексике, а общее ощущение уже изменилось.

– Ко-ка-ин, – повторил я.

Эстер подняла брови.

– Что это с тобой и у тебя с кокаином? – Она тревожно смотрит на бегущую мимо разделительную линию дороги.

Мы остановились в ближайшем к границе городке. Эстер с Салихом моментально вписались в насыщенную картину. Стали заодно с улицами, плыли по ним – такие же живописные, яркие, как здешние тесные закоулки. Я плелся за ними, как бомж. Ветер поднял ей юбку. Мальчишки высунулись из окон проезжающего старого «кадиллака» и заорали на ломаном английском:

– Мы страстно тебя желаем! Все трое!

Эстер помахала в ответ. Крикнула:

– Боюсь, вы и втроем со мной не справитесь! Но я вас люблю и такими, хвастуншки! Лос амо! – Она послала воздушный поцелуй.

Те схватились за головы от восторга.

Мы находились всего в двадцати милях от Штатов, но Америки здесь не было и следа.

Мы уселись в баре недалеко от центральной площади. Было решено пить текилу, раз уж мы в Мексике. Я действительно был сам не свой. Третий лишний. В двух столиках от нас сидел местный парень с бумбоксом рядом с довольно потертым американцем. Из их магнитофона раздавался испанский рэп.

– О чем рэпуют? – спросил американец соседа. – Переведи.

Тот не ответил. Мрачно разглядывал за окном кафе здоровенного амбала. Весь в черном, тот ходил по улице, как стражник, туда-сюда.

Эстер подняла стакан.

– За нас! – произнесла она.

– Ура! – самозабвенно крикнул я.

Я испытывал желание подчиниться обстоятельствам. У меня пропало всякое чувство соперничества, я был раздавлен. Эстер с Салихом смотрели друг на друга, не отрывая взгляда, и курили. Вдруг она произнесла фразу Умы Турман из «Криминального чтива». Ту, что сказала героиня Умы, отправившись на свидание с героем Траволты:

– Ты это, наверное, тоже ненавидишь? Неловкое молчание? – Она продолжила цитировать «Чтиво», пристально глядя на Салиха, точь-в-точь как Ума. – Почему обязательно надо трепать языком о всяком дерьме для того, чтобы чувствовать себя спокойно? Вот как можно понять, что ты действительно нашла кого-то особенного. Это когда молчишь в тряпочку минуту и не чувствуешь неловкости. – Эстер засмеялась. Она успела захмелеть.

Салих с той развязной интонацией, какая бывает у пьяного, когда его потянуло на откровенность, произнес:

– Могу все бросить и пойти вслед за одной девушкой, которую я недавно встретил. – Он как будто продолжал разговор, который шел у них давно.

Эстер насмешливо прищурилась.

– Люблю неугомонных, – произнесла она с легким презрением. Это был их особый разговор. Неожиданно она сказала чуть заплетающимся языком: – Я хочу попросить у Миши прощения. Прости меня, Мишенька! – Подняла стакан и выпила до дна.

– Что это ты? – спросил я. Выходка мне не понравилась.

Она повернулась к Салиху.

– Я бы осталась жить в Мексике. Здешний дух мне ближе американского.

– С чего ты вздумала просить у меня прощения? – повторил я. – Мы пришли сюда веселиться и выпивать.

Ливиец попробовал поддержать меня.

– За что будем пить?

– За Мишу! – мгновенно откликнулась Эстер.

Салих охотно согласился.

– За Мишу! – воскликнул он. – Только сейчас как следует понял, что это за необычный и редкий парень.

Оба наперебой стали произносить за меня тосты, чокаться и перечислять мои достоинства. Как будто они знают друг друга давно и внезапно пришли вместе к открытию, что мной стоит восхищаться. Я стал нитью, которая их объединяла.

– Прошу прощения, леди и джентльмены, – галантно произнес Салих. – Вынужден отлучиться. – Он пошел в туалет.

– Если ты уйдешь к Салиху, я тебя убью, – сказал я, достаточно уже опьяневший. Кивнул на паренька с бумбоксом. – Уже договорился с этим пацаном. За пакетик крэка он вас обоих грохнет. Тебя и твоего диссидента.

– Дурак!

– Я пошутил, – сказал я.

– Все равно дурак. Идиотская шутка.

– У тебя что, правда это на уме? Я вообще-то шутил. Ты правда собираешься уйти к нему?

– Мишенька, долго ты будешь меня мучить?

Я разозлился.

– Все мерзко! И здесь отвратительно! Тебя я люблю больше всех на свете, но и ты… Как тебе здесь может нравиться?

Эстер пожала плечами.

– Дешевая текила, – ответила она. – Что здесь может не нравиться?

– А мне кажется мерзким, – повторил я. Я схватил ее за руку. – Давай уйдем отсюда! – Она смотрела на меня без всякого выражения. Немного, как на чужого, незнакомого человека. – Просто свалим. На берег океана. Чтобы пусто и никого. Чтобы стало наконец спокойно… Почему ты меня не любишь? – перебил я себя.

Она схватилась за голову.

– Кто тебе сказал такое? Господи, Миша, почему у тебя всегда все с таким надрывом?

– Про что рэпуют твои ниггеры? – спросил у этого с бумбоксом американец во второй раз. – Переведи.

– Про то, какое мы все дерьмо, – отозвался тот. – Уверен, если бы у этого рэпера был шанс заняться отстрелом белых, парнишка отложил бы микрофон в сторону и принялся за дело, не задумываясь.

– Эстер, уйдем! – начал я снова. – Просто ты и я.

– Дерьмо, – мрачно повторил сосед. – Жаль, у меня нет пистолета, а то бы я также принялся всех отстреливать. Как этот рэпер. – Какое-то время я слушал, как он матерится.

Эстер встала и пошла прочь.

– Куда ты? Я хочу с тобой.

– Я к бару.

Я поймал ее за локоть.

– Эстер, – торжественно сказал я. – Хочешь стать моей женой? Выходи за меня замуж! – Я стоял, покачиваясь, и глупо улыбался.

– Как можно испоганить даже такое? – Она заплакала.

– Но я ведь правда.

– Мишенька, заткнись, ладно?

К нам подошел Салих.

– Пошли отсюда, – сказала ему Эстер. – Мне вполне достаточно спектаклей на сегодня.

Я смотрел им вслед. Меня даже не волновало, что я остаюсь один в незнакомом городке в Мексике.

– Какие мы все дерьмо! – повторил парень с бумбоксом еще раз. Он сидел, опустив руки, и горько качал головой.

Я обратился к нему:

– Слушай, у вас в Мексике, говорят, дешевый кокаин. Даже когда я жил у себя дома, там поговаривали, что в Мексике он обалдеть какой дешевей. Говорят, он тут самого высокого качества.

– Рэп – вот что у нас дешевое, – ответил парень. – Самая что ни на есть фигня. Этот рэпер еще будет мне говорить, какое мы тут все дерьмо. Будто я не знаю это без него. Слушай, мы тут решили записать что-то наподобие хип-хопа. У тебя вроде крутой акцент. Может, поучаствуешь? Сделай свой репрезент. Ты откуда?

– Из России.

– Круто! Русский репрезент! – Парень перемотал пленку на начало кассеты. – Попробуй, – сказал он. – Хоть ты исправь настроение.

Он нажал кнопку «запись» и поднес ко мне магнитофон.

– Эстер, – произнес я в микрофончик. – Если ты все-таки решишь уйти от меня, я хочу попросить тебя об одной вещи: не уходи окончательно! Если ты не хочешь, чтобы мы были любовниками, позволь мне просто быть в одном с тобой пространстве. Я люблю тебя больше, чем любовницу, и потерять тебя мне страшнее, чем только возлюбленную. Если хочешь, я стану тебе братом, другом, хоть компаньоном. Видишь, я готов просить у тебя милостыню. Какая у нищего может быть гордость – верно, милая?

Он возмутился.

– Что за хрень! Запорол мне кассету, гад! Бери теперь эту мутотень себе. Мне эта фигня не нужна, так же как ты той девке, которую только что умолял тебя не бросать. – Он показал на огромного парня, который все это время ходил туда-обратно перед кафе, как часовой. – Вон чувак, у которого можно затариться кокаином. Если нужен кокаин, обращайся к нему. А если кому требуются дерьмовые репрезенты, то за этим обращайся в Соединенные Штаты. – Он мотнул головой в сторону дороги, по которой приехали мы с Эстер и Салихом. – Все дерьмо к нам закачивают оттуда. Недаром ты прикатил из Штатов, чтоб выдать такой дешевый репрезент.

Я положил кассету в карман. Вышел из кафе и подошел к амбалу, который светился перед входом.

– Сколько тебе надо? – спросил он на нечистом английском, даже не взглянув в мою сторону.

Если честно – я не хотел кокаина. Я все слушался непонятных правил моего английского прошлого, которые сам себе поставил. Но в Мексике надо служить мексиканской идее. Мне казалось, английские друзья не простили бы мне, узнай они, что я был в Мексике и не отоварился кокаином.

– Слышал, у вас тут в Мексике дешевый кокаин, – проговорил я опробованную фразу. – Даже в России утверждают, что он у вас тут высшего качества.

– Деньги сейчас отдашь мне, – лениво перебил меня наркоделец. – А чувак за углом передаст тебе дозу.

Он оборвал себя на полуслове и начал уходить в переулок. Я увидел, как он бросил на землю мешочек с белым, который так и остался лежать посередине улицы. Два копа в черных фуражках с желтыми звездами следовали за парнем. Наркоделец уходил в переулок. Копы шли за ним. Пакетик, по всей видимости, они не заметили.

Какое-то время я стоял в нескольких шагах от него. Потом я будто со стороны увидел, как с пакетом в руке несусь прочь от кафе. Я знал, что меня никто не преследует, но мне было так же страшно, как будто за мной гналось жуткое чудище. На центральной площади городка перед собором я увидел Эстер. Она сидела, свесив голые ноги в воду фонтанного бассейна. Салих устроился рядом. Эстер чем-то походила на скульптуру католической святой у фонтана. Только гораздо более сексуальная.

Одного брошенного на меня взгляда было достаточно, чтобы она увидела, в каком я состоянии.

– Едем домой, – сдержанно произнесла она. Она словно советовалась с Салихом. – Он совсем плох, – обратилась она к нему.

Машина неслась в сторону американской границы. Ехали молча, в салоне была напряженная атмосфера, и причиной этому был я. Я был виноват перед всеми в том, что мне плохо.

– Послушаем музыку? – предложила, наконец, Эстер, чтобы хоть как-то разрядить напряжение.

– У меня есть что послушать, – сказал я и вставил в магнитофон на приборной панели кассету.

– Эстер, – раздался мой голос из колонок. – Если ты все-таки решишь уйти от меня, я хочу попросить тебя об одной вещи: не уходи окончательно! Если ты не хочешь, чтобы мы были любовниками, позволь мне просто быть в одном с тобой пространстве.

– Выключи этот ужас! – приказала Эстер бесцветным голосом.

– Если хочешь, я стану тебе братом, другом, хоть компаньоном, – слушали мы. – Видишь, я готов просить у тебя милостыню. Какая у нищего может быть гордость – верно, милая?

– Выключи! – крикнула Эстер. – Фак, это невозможно выдержать! – Она сменила скорость так резко, что коробка передач пронзительно заскрежетала.

Мы подъезжали к границе. Настроение в машине было одновременно напряженное и подавленное. Я увидел, как пограничник в военной форме и с овчаркой направляется к нашей машине. Вдруг я вспомнил про кокаин и запаниковал.

– Бейби, у меня тут это, – я взмахнул в воздухе пакетиком, готовый выкинуть его в окно на глазах у пограничника. – Я наткнулся на эту штуку. На земле валялась.

– Черт возьми, Миша! – выдавила из себя Эстер еле слышным, остервенелым шепотом. – Не могу поверить! Давай сюда!

Я передал ей мешочек. Пограничник уже почти поравнялся с машиной.

– Что ты собираешься с этим делать, милая? – спросил я преувеличенно небрежным тоном.

Таможенник подошел к нам и приставил ладонь к виску.

– Комо эстас? – обратилась к нему Эстер по-испански. – Как мистер поживает сегодня? – Она низко пригнулась, ища документы. На какое-то мгновение ее голова скрылась.

– Мисс? – позвал таможенник подозрительно вежливым голосом.

Эстер вынырнула и повернулась к нему с приветливой улыбкой.

– Я здесь, мистер, – весело сказала она. – Все в порядке. – Она протянула документы.

Он посмотрел на паспорт Эстер, на мою и Салиха зеленые карты. Потом попросил у Эстер права.

– Приятно иметь дело с профессионалами, – пошутила она. – Классно выполняете свои обязанности, мистер.

Тот приложил руку к виску.

– Удачи, мисс.

Мы подъехали к американскому посту. Эстер улыбнулась пограничнику.

– Видите, как ненадолго мы смотались из Штатов. У меня отношение к Америке, как к своему ребенку, который может гадко себя вести и приносить из школы двойки, но ни на какого другого его не променяешь.

Хмурый янки мельком взглянул на паспорт Эстер и сухим кивком велел нам ехать. Довольно продолжительное время мы неслись в молчании. Я не решался спросить про кокаин. Перед глазами еще стояла овчарка, которая обнюхивала дверь нашей машины на границе. Но когда наконец понял, что все позади, заорал:

– Не могу поверить! Ублюдки даже не заподозрили! Где он лежал это время?

– Ты когда-то рассказал про специально нанятых женщин, которые провозят наркоту между ног? Примерно это я сейчас и сделала.

– Примерно? – вопил я. – Ни хрена себе примерно! Ты что, провезла коку в промежности, как те гангста-девки?!

Эстер вспылила.

– Ты на меня навлек это! – крикнула она. – Не ожидала, что когда-нибудь такое выкину! Я устала постоянно играть в твоей пьесе, Миша! Пусть тебе сейчас несладко, но мне действительно больше не под силу тебя опекать!

Мы ехали молча.

– Теперь, – прервал я тишину, – может, отдашь коку?

Эстер, пораженная, уставилась на меня.

– Ты что, с ума сошел? – спросила в растерянности.

– На кой тебе эта химия? Зачем тебе?

– А ты как думаешь, зачем?

Я вдруг почувствовал злость от беспомощности перед ними двумя.

– Знаешь, что про тебя говорила Эстер? – обратился я к Салиху. – Что ты шикарный, но порочный. Что у тебя есть темные стороны и нечистая душа. Это она не хотела с тобой дружить.

– Эстер имеет право говорить все, что сочтет нужным, – ответил Салих с достоинством. – Я тебе не советовал бы говорить подобные вещи, Миша. Зря ты затеял эту игру, Майкл. Себя в первую очередь компрометируешь.

Эстер остановила машину у заправки, сказала:

– Схожу в туалет.

Я обратился к ее затылку:

– Я с тобой. Можно?

Она шла впереди, не произнося ни слова. Я не знал, зачем за ней увязался, но дошел до самой будки. Она заперлась изнутри. Я стоял снаружи.

– Прости меня, – сказал я двери. – У меня давно все вверх ногами, а как приехал в Калифорнию, вообще – полный тупик. Лбом в дверь.

Мимо нас проходила мама с маленькой дочкой, я невольно улыбнулся им. Девочка помахала мне рукой.

– С кем разговариваешь?

Я кивнул в сторону уборной.

– Я виноват пред ней, вот и извиняюсь.

Девочка показывала на меня пальцем.

– Мама, какой смешной! Разговаривает с дверью туалета!

Мать покосилась на меня и взяла девочку за руку.

– Пошли, Эйми. Нечего разговаривать непонятно с кем. – Я увидел у нее в руке пустую бумажную сумку с надписью «Плейнфилд».

– Это Плейнфилд? – спросил я. – Отсюда родом моя девушка. – («Это место так много для нее значит, – подумал я. – Вернее, для меня. Мы жили в Плейнфилде сразу после того, как познакомились. После Русской школы. Лучшее время в моей жизни. Даже если со мной случится что-то более замечательное, то новое уже не будет тем же самым».) – Слушайте, дайте мне этот пакет! – сказал я и шагнул к ней.

– Господи! – взвизгнула женщина. Она сунула мне сумку и торопливо увела дочку прочь. В этот момент дверь открылась, и Эстер вышла.

– А где кокаин? – быстро спросил я.

Она показала мешочек.

– Я не собираюсь ездить с этой штукой у себя между ног, какой бы гангста-шлюхой ты ни хотел меня видеть.

– Ты меня простила? Бейби, у меня кое-что для тебя есть. – Я протянул ей бумажную сумку. – «Плейнфилд». Раздобыл такое в Калифорнии, неплохо? Помнишь, как нам было в Плейнфилде? – Я попробовал взять Эстер за руку. – Давай вернемся туда? Все забудем, начнем жить, как жили тогда…

– Это Плейнфилд, Иллинойс, а не Вермонт, – насмешливо прочитала Эстер.

Остаток пути мы опять молчали. Из машины вышли, не глядя друг на друга.

– То, что ты сказал Салиху, – сказала мне Эстер шепотом, – было подло. Ты в первый раз поступил низко. – И через несколько шагов: – И я хочу, чтоб ты знал. В момент, когда ты произнес эту гадость, ты перестал мне нравиться как мужчина.

Она пошла вслед за Салихом. Я смотрел им в спины, пока они не скрылись за поворотом. Я не испытывал ничего кроме бессилия. Не перед ними одними. Перед жизнью.

* * *

Заснул я лишь под утро и проспал не больше трех часов. Мне всегда было спокойно с Эстер, я никогда ее ни в чем не подозревал. Сейчас я был уверен, что она с другим мужчиной, и потому мне казалось, что только теперь я влюбляюсь в нее по-настоящему. Проснувшись, я тут же пошел ее искать.

Я застал их недалеко от общежития в баре. Они сидели у стойки в ряд с другими. Все лица были одинаковыми. У Эстер точно такие же ослепительные зубы, как у всех. У всех они отсвечивали неоном ламп над стойкой. Она и Салих энергично жевали жвачку и что-то ожесточенно втолковывали друг другу. Было очевидно, что тема разговора интересует их в последнюю очередь. Тем более музыка играла до того громко, что вряд ли они слышали друг друга. Да им было и наплевать. Эстер оглядывалась на каждого, кто проходил мимо, встречалась взглядом и проводила рукой по волосам.

Вещь кончилась, и в секундный перерыв перед следующей я услышал, как Эстер сказала Салиху:

– Неплохо шарашит эта штука. Еще бы одну линию – и удачный вечер был бы обеспечен на сто процентов.

Я подошел.

– Надо поговорить.

Мы вышли на улицу.

– Прости меня. Там, в машине, я поступил низко.

– Дело не в этом, – ответила она. Зрачки ее были сужены. Черная прядь по обыкновению выбилась на лицо. Она прижала согнутый палец к ноздре, словно пытаясь сдержать то, что бушевало внутри носоглотки. Потом она механически продолжила: – Я уже сто раз говорила: устала! От того, что тебя постоянно тянет к подонкам и ты втягиваешь в это и меня. От того, что ты в постоянном конфликте с жизнью. И я боюсь, что если ты начнешь жить нормальной жизнью, работать, добиваться чего-то, ты совсем сломаешься. – Черт! Как же бомбит эта штука! – перебила она себя. Стала ощупывать пальцами лоб и щеки. – Совсем лица не чувствую, – заметила тихо. Потом отвернулась от меня. – Я, может, всю жизнь ждала такого, как ты, – глухо сказала, стоя ко мне спиной. – Об этом ты не подумал? Может, с детства мечтала о таком возлюбленном. Крутила с кем ни попадя и надеялась, что придет наивный робкий дурачок вроде тебя и полюбит меня, как полюбил ты.

– Я тоже всю жизнь ждал, чтобы кто-то разрешил мне так себя полюбить. Очень благодарен, что позволила.

Эстер с силой сжала мне голову и почти закричала:

– Нет такой любви, понимаешь? Выдумал ты такую любовь! Может, прочитал в книжках. Не может такой быть на свете. И жизни, которую ты живешь, не может быть на этом свете! И ее ты выдумал!

У нее ходили челюсти – кокаин действовал. Все стало бессмысленно. Я пошел прочь.

– Ты выдумал Эстер, которую любишь своей надрывной любовью! – крикнула она мне вслед. – Ты не любишь меня такой, какая я есть. Ты меня не любишь, Миша! – крикнула она, когда я уже почти свернул за угол.

Я брел на пляж. Видеть никого не хотел, просто не знал, куда еще можно податься, Сан-Диего не давал большого выбора. Я знал, что на пляже будут мои друзья-доходяги, их видеть хотелось меньше всего.

Я набрел на Джеки. Едва заметив меня, он поставил привычную пластинку:

– Осатанело. Каждый день одна и та же канитель. Даже в зоопарке животных пересаживают в другие клетки, потому что им нужны перемены. Мы прозябаем здесь хуже всяких амеб.

– Мне тоже нужны перемены, – сказал я. – Не знаю как, но я угодил в ловушку. Смотрю, как она флиртует с этим ливийцем у меня на глазах, и даже перед этим бессилен.

– Из ловушек надо вылезать, Миша, – пропел Джеки назидательно. – Вон чувак приперся сюда из Лос-Анджелеса. И не только не бессилен, а наоборот – стал просветленным пацаном. И нас учит, как стать на правильный путь.

– Священник?

– Гангстер. Из всех людей гангстеры чаще всех находят Бога. Либо обращаются к нему в тюрьме, либо их грохают – и тогда уже встречаются с Ним лицом к лицу. Более частый вариант. – Джеки взглянул на меня. – А ты правда какой-то квелый. И взгляд немного безумный.

– Она там с Салихом, – сказал я, показав на бар. – Меня все подмывает перед ними извиниться. Даже перед ним. Толком не знаю, за что.

– Пошли посмотрим на твоих дружков. Разобьем им рожу, если приспичит. Раз уж мы в полном дерьме, исправим настроение хоть так. Если не тебе настроение подниму, то себе во всяком случае.

Я поплелся вслед за Джеки, хотя возвращаться туда не только не хотел категорически, но и знал, что нельзя.

– За кого угодно набью морду, – приговаривал по пути Джеки, – но за тебя, Миш, святое дело – вот так я к тебе отношусь! Если мы и правда поедем в Нью-Йорк, грех напоследок кому-нибудь не навалять. Никогда этого гадюшника больше не увижу. Но, перед тем как свалить, западло не разбить кому-то нос на прощание.

– Не стоит никого бить, Джеки, – сказал я.

– Не спорь, если не хочешь, чтоб и тебе перепало, Майкл! – ответил Джеки строго.

Мы вошли в бар. Ни Эстер, ни Салиха там не было.

– Хорошо, что их нет, – сказал Джеки. – А то лень влезать в драку. Я, честно сказать, не люблю насилие. У меня это больше на подсознательном уровне. Вообще-то я добрый и мягкий, как мать Тереза на экстази. Может, купишь мне выпить, раз мы уж тут?

Я отдал Джеки последние пару долларов и бесцельно потащился из бара. Опять на пляж. Сел на песок.

Подгреб Стиви.

– Папу Блэка полиция прижала, – бросил он вместо приветствия. – Насчет угнанной тачки. Блэк сказал, чтобы я пока спрятал ее у себя. А мне пофигу, если у меня будет краденая машина. У меня вообще нет никаких документов, и ничего – прожил до двадцати трех лет главным плейбоем этого ублюдского пляжа. Так я думаю, раз она сейчас у меня, смотать на ней из штата. Тем более этот больной на голову Алим может найти нас в любой момент и пришить. Так что это наш шанс, Майкл. Завтра сваливаем в Нью-Йорк.

Не до конца вникая в смысл слов, я машинально кивнул. В глубине души я обрадовался, что все наконец закончится.

– Завтра утром, – вдолбил в меня еще раз Стиви. – Ты, Джеки и я. Встречаемся у пирса, ближайшего к общежитию. В девять утра.

Я пошел прочь. Я не знал, как дотянуть до завтрашних девяти часов, чтобы наконец уехать. Ноги несли меня к дому Салиха. Несколько раз я прошел туда-обратно, мельком поглядывая на дом. Мне почудилось, что у жилья неприличные очертания. Мне стало стыдно, что я смотрю на него так. Я опять делал что-то низкое. Вроде подглядывания за переодевающейся девушкой.

Вдруг я увидел, что к дому направляется женская фигура. Это была глухая, которая жила с Салихом. Я испугался, что она поймет, что происходит внутри. У нее было не меньше оснований для подозрений, чем у меня. Я попробовал преградить ей путь, она меня оттолкнула. Я увязался за ней, думая теперь лишь о том, как бы уберечь ее.

Через открытое окно я услышал, как неистово и надрывно дышат два человека, захлебываясь в наслаждении. Звуки, издаваемые любовниками, потерявшими чувство реальности и ощущение времени. Задыхания в голос Эстер в конвульсиях блаженства. Глухая девушка стояла рядом со мной и улыбалась немного наивной улыбкой. Я смотрел на ее спокойное и умиротворенное лицо. Из-за этого контраста то, что происходило внутри, представлялось чудовищным. Я выставил большой палец вверх, показывая, что все классно. Девушка улыбнулась еще раз.

На крыльцо вышел полуголый Салих, достал сигарету и закурил. Я встал напротив него. Он, когда увидел меня, нисколько не удивился. От этого меня захлестнула, я не мог объяснить себе почему, новая волна стыда. У меня было чувство, что я виноват перед ним.

Вдруг я почувствовал, что вот-вот разревусь. Не от того, что Эстер изменила мне. Просто я понял, что поздно и что-то упущено бесповоротно. Что-то самое главное в жизни. Я не мог бы сказать, что именно. И знал, что это навсегда. Четкое ощущение, когда внутри тебя что-то сломалось и оборвалось.

Я шел прочь от дома Салиха в непонятном направлении. То, что лилось из моих глаз, были даже не слезы. Из глаз просто текла вода, как в детстве. Я испытывал нечто похожее на облегчение или очищение. Скоро я забыл, отчего плачу. Плач ради плача. Мне показалось, что еще немного, и я стану пустым.

Я заметил, как идущий по улице парень показывает в мою сторону своей подруге.

– Посмотри на больного, – не стесняясь меня, сказал он. – Чистопородный умалишенный. Какие только сюрпризы не преподносит Калифорния субботним вечером!

Я плелся по закоулкам как пьяный. Подгоняемый непонятным мне самому страхом, сворачивал куда-то. Пока, выйдя на одну из улиц, не налетел на толпу. Скорее всего, сегодня был какой-то праздник. Хохочущая, галдящая орава валила по улице. Вокруг мельтешили беспорядочно двигающиеся фигуры. Мелькали груди и зады девушек в обтягивающих мини-платьях с глубокими вырезами. Мулаток, латиноамериканок, белых. Я зажмурился, но и перед плотно закрытыми глазами мелькали те же зады и груди. Они, отдельно от тех, кому принадлежали, разговаривали со мной, сотрясались в приступах отвратительной, отталкивающей болтовни. Глаза пьяных парней и их подруг тоже что-то бормотали мне, твердили, внушали. Пытались передать мне некую витающую в воздухе идею.

Мимо мчали мотоциклы. На задних сиденьях, обнимая мотоциклистов, выпятив зады, сидели те же девушки, что шли в толпе. Когда гонщики останавливались на светофорах, устроившиеся сзади них девицы, чтобы развлечь народ, приподнимались, как наездницы, на стременах и виляли, и трясли ягодицами по моде негритянских стрип-клубов. Толпа встречала это криками и аплодисментами.

Мой взгляд упал на негритянку в куртке с надписью на спине «Дипломированная сука», сидящую за мотоциклистом на «харлее». Под ней только кружевные стринги.

– Таким должно быть не женское белье, а политика, – прокомментировал ее гардероб пьяный в хлам колумбиец своему товарищу, тоже еле держащемуся на ногах. – Политика должна быть тонкая и прозрачная. А белья на женщине не должно быть вовсе.

– Вечный вопрос, – подхватил тот. – Быть или не быть женскому белью?

Не глядя на парней, девушка, как атлеты мышцами, нехотя поиграла ягодицами, бросая бесплатную подачку тем, кто остановился потаращиться на нее. Дали зеленый, и мотоцикл умчал ее под довольное улюлюканье толпы.

Толпа была человечество. Я видел его бесконечной лентой червяков, которые ползли по грязи. Я прямо чувствовал, как они ползут, как если бы они ползли по мне. Это и были мои мысли – отвратительные, становящиеся похожими на змей, на огромный клубок змей. Они поселились в моем рассудке, но уже как глисты в кишечнике больного.

Я свернул в подворотню и опять налетел на Стиви. Он посмотрел на меня недоверчиво.

– Да что это с тобой? Совсем расклеился. Опять за старое, Майкл? Пошли, посидим в моей норе. Завтра ты должен быть как огурчик, если собрался валить с нами.

Мы зашли в битый вагончик недалеко от общежития. Внутри курили, пили и громко ржали изрядно потасканные субъекты. Из всех я узнал одного Джеки. Он пьяно помахал мне. Он был возбужден оттого, что мы едем. Стиви кивнул на парня рядом с ним.

– Видишь чувака? Беспутную вел жизнь. И ничего! Все бросил. Начал заново.

Я не мог рассмотреть его, хоть и вглядывался.

– Что значит – начал заново? Он что, монах?

– Член лос-анджелесской гангстерской группировки. Джеки про него всем болтает. Очень вдохновлен знакомством. Парень завязал с улицей. Теперь просвещается, медитирует. Жжет благовония. Восточная тема.

Тот, о ком шла речь, был покрыт татуировками. Борода длинная, почти как у русского православного священника. Только в глазах ярость, существовавшая помимо него, без причины. Из-за бороды я испытал к нему уважение, похожее на то, что в детстве к батюшкам. Джеки слушал его без особого энтузиазма. Это был спектакль, оба взяли на себя роли добровольно – учителя и ученика.

– Наркотики не несут в себе ничего, кроме зла, – произнес бородатый высокопарно и поднял палец вверх. – В этой жизни ничего не бывает бесплатно. Господь не прощает, когда ты получаешь что-нибудь просто так. Это не что иное, как смертный грех – кайфовать от жизни, не заслужив награду.