Текст книги "Плохо быть мной"
Автор книги: Михаил Найман
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)
– Смотри, солнце и луна на небе одновременно! – она глядела ввысь. – Даже звезды видны. А верх дороги в гору еще освещен солнцем.
Там, куда указывала Эстер, была видна одинокая фигурка, которая двигалась в нашем направлении. Не верилось, что она хоть когда-то до нас добредет.
– Прямо как в книжке, – произнесла Эстер. – Кто-то покидает родные места и навсегда уходит из дома.
Я ошибся, когда думал, что точка, про которую мы говорили, никогда не доберется до нас. Через короткое время можно было уже различить человечка.
– По-моему, маленькая девочка, – сказал я.
Она пропустила мою фразу мимо ушей и сказала:
– У меня всегда была связь с луной. Не то что я лунатик, но она на меня постоянно действует.
– Как?
– Хочется скинуть одежду и начать танцевать на вермонтском лугу. Я особенно остро ощущаю свою наготу при луне.
– Не надо сейчас, автобус совсем близко. И девочку смутишь.
– Это не девочка, – прищурилась Эстер. – Девушка.
– Нехилый все-таки брелок. Какие ключи к нему подойдут? От Царствия Небесного?
– От твоего сердца, красавчик, – прищелкнула языком Эстер. – Она какая-то несчастная, – кивнула она на девушку, которая почти поравнялась с нами.
Та и правда выглядела потерянной. Прошла мимо, словно не заметив нас.
– Здравствуйте! – окликнула ее Эстер.
– Вы из автобуса? – сказала та. Она, казалось, не могла нас толком рассмотреть.
– Уезжаем через пару минут.
– Пара минут – и вы навсегда оставите позади это Богом проклятое место. – Она двинула дальше и прошла пару шагов, когда Эстер произнесла: «Подождите!», почувствовав, что девушка явно не в себе. Догнала и взяла за руку.
– Может, вам помочь?
К моему удивлению, девушка начала говорить. Хотя я часто замечал, как трогает людей искренность Эстер.
– Вы не поймете, – промямлила девушка, бессмысленно озираясь. – Уже три года в деревне в двух милях отсюда… Не знаю, что со мной творится, перед глазами плывет… Живет семья. Они проповедуют. Про бесконечную Тьму и Хаос. Призывают отвергнуть жалость, сострадание и трусость, которые удел слабых. Говорят, что пришло время владычествовать над людским морем под началом Повелителя Хаоса. Подруга была с ними, сошла с ума! Стали пропадать люди – я думаю, их убивали. Я встречалась с их сыном, виделась с ними и теперь боюсь. Что навечно проклята. Что теперь самому сатане быть моим спутником до моего последнего вздоха. Чертова страна! В этих штатах все так повернуты на религии, что не различишь, где Бог, где дьявол.
– Флибустьер тоже мне говорил, что они танцуют под музыку в пустыне и славят Бога, – повернулся я к Эстер.
– Уезжайте, – перебила меня девушка, – и не оборачивайтесь, пока не пересечете границу с Нью-Мексико. А я буду идти, пока не оставят силы. Они меня поймают. Сын уже, наверное, послал за мной. От них не уйти.
– Стойте! – крикнула Эстер, но девушка пошла прочь.
– Бросьте ее душу в пасть чудовища, а тело на растерзание гиен! – донеслось до нас ее бормотание. – Несчастная будет взывать со дна преисподней, но все равно не будет услышана!
Девушка миновала автобус и скрылась за поворотом.
Мы подумали догнать ее, но в это время появился битый джип. Подкатил к нам. За рулем сидел потрепанного вида неопрятный парень. Он не мог задержать взгляд на лице Эстер, когда смотрел на нее. Не то боялся различить в нем что-то человеческое, не то – последний отсвет солнца.
– Не видели тут девицу? – окликнул он нас.
– Нет, – ответила Эстер. – Сидим здесь больше часа, никто на глаза не попадался.
Парень вроде поверил и нажал на педаль газа.
– Эй, – крикнула ему Эстер, – я бы на вашем месте была поосторожнее!
– В смысле? – он тормознул тачку.
– Мы уже сообщили полиции. – При этом она показала на автобус. – Они на пути сюда. Прикроют вашу лавочку.
Ни слова не говоря, парень захлопнул за собой дверь и пошел на нее. Она стояла неподвижно. Я схватил камень. Когда парень подошел к ней совсем близко, она стала крутить цепь. Они и правда походили на Давида и Голиафа, Эстер была намного меньше его. Парень подошел уже почти вплотную, она смотрела ему прямо в глаза. В этот момент мимо нас промчались две полицейские машины с мигалками и остановились около нашего автобуса. Парень рванул обратно к джипу и завел мотор.
Машина снялась с места, как вдруг Эстер запустила брелоком в заднее стекло. Стекло разбилось, осколки посыпались на затылки парней, сидевших внутри. Я думал, нам крышка, но они, понятно, не хотели нарываться на неприятности. Водитель только прибавил газа, и машина, набрав скорость, скрылась. Сами мы были поражены, откуда и почему приехала полиция.
– Пошли посмотрим, что за фигня! – Эстер потащила меня к автобусу.
Полицейские машины стояли у дверей автобуса. Всякий раз, как я вижу остановившуюся полицейскую машину, у меня смутное чувство, что приехали за мной. Водитель говорил с копами, а когда он поворачивался посмотреть на кого-то из пассажиров, я опускал глаза. Наконец водитель кивнул полицейским, завел мотор, мы уселись и двери закрылись. Автобус начал движение.
– Подождите! – крикнула Эстер. – Забыли пассажира!
Водитель выругался, притормозил и через микрофон спросил, какого именно.
– Господи, – сказала Эстер, – я ведь ни разу не поинтересовалась, как настоящее имя этого спецагента.
– Он бы тебе не сказал, – вставил я. – Специфика профессии.
– Я скажу, как он выглядит, – крикнула Эстер водителю. Она пошла по проходу вперед. Тот вел, не поворачивая головы, Эстер стояла рядом, они о чем-то говорили. Когда она шла обратно, ее лицо прямо светилось.
– Он оказался психом! – крикнула она мне с прохода, еще не сев на место. – В тяжелой форме! Мне только что сказал водитель! Его выпустили из психушки повидать родителей. Раздвоение и расстроение личности. То представляет себя одним из апостолов, то спецагентом, то супергероем. Через неделю должен был возвращаться в больницу и сбежал, представляешь? Сел на первый попавшийся автобус и уехал! Сказал матери, что идет в магазин купить содовой. Она не хотела его отпускать, но, как видишь, отпустила.
– Это она ему звонила, я так и подумал!
– Кто-то из знакомых увидел, как он садится в автобус, позвонил матери, а та уже в полицию. Его родители какие-то шишки, так что за дело взялись немедля. Копам и нашему мистеру спецагенту предстоит долгая и веселая дорога в Массачусетс.
Я сидел и держался за Эстер. Как слепой за руку поводыря, как утопающий за спасательный круг. Я изо всех старался не утонуть.
* * *
Вываливаемся на одну из Богом забытых станций. У всех ошалевшие помятые лица. В середине помещения стоит парень могучей комплекции в кожаном жилете, татуированный где только можно. Ясно, что за дверями станции его дожидается «харлей». Толстая тетка, соблазнявшая четырнадцатилетнего техасского паренька, подходит, обнимает его необозримый живот и кладет ему голову на грудь, на которой вытатуирован портрет женщины – той, что у него в объятиях.
Я вижу Эскобара. Он взваливает мешок на плечи и идет за другим черным. Мне приходит в голову, что этот мешок набит бельем из прачечной, в которой он будет работать. Иду к нему, чтобы попрощаться.
– Муж твоей двоюродной сестры? – указываю я на второго негра.
– Да.
– Поаккуратнее с ним, – говорю я тому. – Он замечательный человек. Серьезно, вы должны его беречь.
Парни растерянно смотрят друг на друга. Эскобар отворачивается. Его лицо делается злым и надменным.
– Прежде чем думать о том, что тебя мало касается, спроси себя: а так ли искусно сам управляешься с поводьями собственной судьбы, – произносит он неприязненно.
– Я только хотел сказать…
– Удачи тебе в жизни, секси! – поворачивается он к Эстер и одобрительно смотрит на ее загорелые ноги. Словно прощается с ней одной. Словно проделал весь путь только рядом с ней.
Эстер обнимает его, он взваливает тюк на плечи и исчезает в темноте.
Не умею я с людьми. Кладу руку ей на плечо, она обвивает своей мою поясницу, и мы уходим к автобусу. Чувствую себя, как контуженный солдат, которого боевой товарищ уводит с поля битвы, становясь ему кровным братом до конца жизни.
* * *
Времени пять часов утра. Незаасфальтированные песчаные дороги бегут вдоль хайвэя наперегонки с нашим автобусом. Соревнуются с главной трассой: «Посмотри, мы ничем тебе не уступаем, мы такие же длинные!». Иногда они пересекаются с другой такой же, которая убегает в абсолютную пустоту, далеко за горизонт. Техасская степь по обе стороны от автобуса кончается тоже вместе с горизонтом.
Такая рань, а все уже проснулись. Прилипли к сиденьям и, насупившись, смотрят в окно. Место, где раньше ехал Эскобар, пустует. Флибустьер сидит со строгим видом, смотрит в окно озлобленно. Он как будто поссорился со мной и Эстер, после того как нас покинул общий друг. Дружба, вспыхнувшая между нами четырьмя, потухла вместе с его уходом. Я поглядываю на его пустующее место и ощущаю пустоту в душе.
Водитель разрешает перекусить в кафешке. Заходит вместе со всеми. Крашеные официантки за сорок с недоброжелательностью советских продавщиц принимают наши заказы. Мы с Эстер заказываем кофе и яичницу. Водитель дожидается момента, когда все заказы сделаны и повара уходят на кухню готовить, встает и говорит, что время ехать. На слабые проявления протеста говорит, что кто хочет, может добираться сам. Тем более что до следующей остановки совсем недалеко, каких-нибудь пятьдесят миль. На наше вялое «да-что-ж-это-такое-в-самом-деле?» – равнодушно выходит и хлопает дверью.
Я сказал Эстер, чтобы она быстро вставала на свои каблуки и цокала на них прямо к автобусу. В ответ был облит презрением. Она заявила, что не поведется на издевательства всяких хамов и, если надо, сама доберется, куда надо. Я спросил, как она это сделает, если даже наша мелочь осталась в автобусе. Ответила, что не для того заказывала себе вкусный завтрак, чтобы волноваться о такой ерунде, как куда-то добраться.
Я остался с ней, потому что остаться в занюханном техасском городишке вместе с Эстер все равно лучше, чем трястись в автобусе одному. Мы чокнулись колой.
– За тебя, дорогой! – она подняла стакан с колой, но так и застыла с ним. Огромные ее глаза стали еще больше. – Посмотри! – с силой толкнула она меня в бок.
В кафе вошел человек ничем не примечательный, и тем не менее ничего другого, кроме как подталкивать друг друга в бок и говорить «посмотри», глядя на него, не хотелось. Стандартный техасец – ковбойская шляпа, клетчатая рубашка, заправленная в джинсы. Разве что сапоги чистые и рубашка выглажена и хорошо на нем сидит. За сорок, но фигура, как у двадцатилетнего – ладная, широкие плечи, узкая талия. И двигался шикарно. Несмотря на примитивность и предсказуемость гардероба, он производил впечатление элегантного человека. Лицо – некрасивое, с оспинами – было гладко выбрито и как-то завораживало, притягивало. Он был из другого теста, отличался от всего, что можно было представить себе в этой дыре. Хотелось подойти и представиться.
Мужчина вошел и направился вглубь кафе. Был слышен только стук его каблуков. Подошел к каждой официантке и поздоровался. Руку подавал так, что они пожимали ему только кончики пальцев. Ногти мне показались покрытыми лаком. Он сел за стол в глубине кафе, который моментально сделался центральным. Как стол на сцене, на который направлен свет. Его стол. Он всегда за него садился, в этом не было сомнения.
Прошло, может, минуты три. Сидевшие за соседним столиком толстые девки, зачарованно смотревшие на ковбоя, раздвинули губы и стали идиотски хихикать. Смех сам шел из глубины их больших животов, они не получали от него никакого удовольствия. Я посмотрел на Эстер и развел руками. Она многозначительно посмотрела на меня и произнесла вполголоса:
– Ну, как тебе?
Прозвучало, как если бы пришелец был ее старый знакомый и она давно ждала, чтобы я его увидел, и очень надеялась, что он мне понравится. Своим видом она показывала, что горда, что он произвел на меня впечатление и что наконец она может мне показать, с какими людьми знакома.
Гостя уже успели обслужить, хоть и довольно неожиданным способом. Ему принесли на тарелке половинки белого хлеба, стейк и мелко нарезанный салат. Он сам смастерил себе из этого сэндвич. Султан Брунея приходит в ресторан, его почтительно проводят на кухню, чтобы он собственноручно приготовил себе еду. Высшая форма угощения и услуги. Движения, которыми ковбой сложил сэндвич, были четкие, выверенные, почти идеальные. Так это делают в знаменитом нью-йоркском ресторане. Ты понимаешь, что все, что бы ни сделал этот парень, будет высшего качества, от сооружения бумажных самолетиков или змея до занятия ночь напролет любовью.
Я смотрел на него, как кролик на удава. Да и все остальные тоже. И тут он сделал невероятную вещь: вынул из кармана бритву, открыл часть сандвича, положил ее туда и начал есть. Наши с Эстер глаза стали похожи на пробки из-под шампанского. Парень спокойно ел, пока не справился со всем бутербродом. Тщательно вытер рот салфеткой. Потом высунул язык – на нем лежала бритва, раскушенная надвое. Две ровные половинки. Одну он положил в карман, другую стал использовать в качестве зубочистки.
Не мы одни, все кафе было в полном его распоряжении. Хотелось шагнуть к нему, чтобы напороться на эту самую бритву, торчащую изо рта. Он мог оттяпать мне ею руку – я бы не заметил, только был бы польщен. Что делал такой человек в этой дыре?
Я повернулся к Эстер.
– Ну, как тебе? – теперь уже я спросил вполголоса.
– Здесь совсем не так плохо, правда, милый? – сказала она и провела рукой по волосам, поскольку ковбой смотрел на нее.
Мне не понравилось, как он смотрел. Я встал и вышел на улицу. И вдохнул воздух полной грудью. Автобус стоял на прежнем месте, двери были открыты.
Я быстро вошел обратно.
– Бейби, если мы не будем долго задерживаться и свалим отсюда прямо сейчас, то у нас есть небольшой шанс успеть.
Эстер сидела у стойки в вальяжной позе, с видом победительницы.
– Я хочу, чтобы ты сама сказала, что между нами ничего не может быть, – говорил ковбой. – Мне от этого сразу станет легче.
– И что тебе так не терпится, чтоб я тебя отшила?
– Сама посуди, – не торопясь начал ковбой, засовывая в рот сигарету. – В тот момент, когда такая красотка дает шанс на надежду, это переворачивает жизнь. И не обязательно в лучшую сторону.
Эстер подумала.
– Так уж и быть. У тебя нет никаких шансов.
– Слава богу! – ковбой откинулся на спинку стула. Вид у него был и правда довольный. Даже мне подмигнул.
– Я Лени, – протянул он ей руку.
Эстер подала свою руку так, что он пожал только кончики пальцев.
– Я Эстер. Будем дружить.
– Неинтересно! – возмутился Лени. – В любой дружбе между мужчиной и женщиной должен быть элемент тайны.
Эстер снова подумала.
– Хорошо, дам тебе один процент тайны.
Лени откинулся на спинку стула и снова протянул Эстер руку. Они сцепились мизинцами и пристально посмотрели друг на друга. – За один процент, – поднял свой мизинец вверх Лени. Он не торопился отпускать руку Эстер.
– Можно я представлю тебя своим знакомым как новую подругу? – спросил он. – Эй, Моузли! – гаркнул он в угол кафе, где был полумрак. Обглоданный Моузли приковылял по первому зову. Он одобрительно посмотрел на новую пару и улыбнулся. Они правда неплохо смотрелись.
– Это моя новая подруга, Моузли, – сообщил Лени. – Она дала мне один процент!
Взгляд Моузли метнулся к бронзовым ногам Эстер.
– Бейби, – вставил я ноту, неуместную и фальшивую, в этой разыгрывающейся музыкальной партитуре. – Если мы сейчас не отчалим…
– Опять? – сказала Эстер. – Я же тебе объяснила все, что думаю о сволочи за рулем этой колымаги.
– О чем ты, Эстер? – спросил ковбой.
Эстер надула губы.
– О нашем водителе…
Он встал на ноги, галантно произнес: «Одну минутку» – и вышел.
– Вы можете еще сидеть. Не торопитесь, – сказал он, войдя в кафе.
Мы больше не задавали вопросов, а смотрели на него. Эстер – как на старого друга, чьим знакомством она гордится. Я – как на старого друга моей девушки, который по всем статьям превосходит меня.
– О чем будем говорить, Эстер? – сказал друг.
– О Мише, – указала она на меня. – Как ты, бейби? – провела она ладонью по моей щеке. – Тебе не скучно? Мало спал сегодня, милый?
– Мало, – согласился я. – Во сне видел пьяницу из моего московского двора, дядю Сережу. Из его глаз лились слезы. Пьяные слезы алкаша. Я спросил: «Что ты слезишься, как мироточивая икона, плачущая о наших грехах?». Дядя Сережа ответил, что плачет о моих грехах. Грехах, которых я еще не совершал.
– Замечательно! – сказала Эстер с чувством.
Все слушали этот разговор, не имевший к ним никакого отношения. Эстер говорила со мной, будто обращалась с драгоценной вазой, которую боялась разбить. Те, кто ее окружал, что-то поняли и как по команде откинулись на спинки стульев. Включая ковбоя, – откинувшись, он наблюдал за нами. Теперь он смотрел на меня. Его жесткое до этого лицо выражало расположение.
Мы вышли к автобусу. Водитель и пассажиры смотрели на нас. Эстер обняла меня у всех на глазах.
– Не надо, бейби, – отказалась она от протянутой сигареты. – Я пойду внутрь. Можешь не волноваться, – она мотнула головой на водителя.
Пока я курил, на дороге появилась женщина, похожая на привидение. Шла по обочине, махала руками, утреннее солнце стояло в белках ее глаз. Могла сойти за прихожанку эфиопской церкви, если бы одежда не была такой грязной.
– Не буду врать, – начала она, еще не успев поравняться со мной. – Зачем врать, когда можно говорить правду?
– Я тоже так думаю, – сказал я. – Зачем врать, когда можно говорить правду?
– Какую правду ты имеешь в виду? – спросила она.
– Ту, которую знал Адам до того, как откусить от яблока. – Я соскучился по разговорам такого рода. – А ты какую?
– Ту, что моя дочка теперь в тюрьме и я распродаю имущество, чтобы собрать деньги на адвоката.
Разговор плавно шел сам собой. Мы, не договариваясь, сообщались в привычном для обоих духе.
– У меня кое-что для тебя есть, – сказала женщина. – Эта вещица поможет тебе встретить Бога, а мне скопить пару зеленых.
Она протянула мне древний телефон. Он походил на старый советский аппарат с диском вместо кнопок.
– Двенадцать долларов, – сказала женщина.
– Его даже не починишь, – сказал я. – Двенадцать долларов…
– Очень даже починишь. Купишь провод в магазине, приладишь…
– А дальше?
– Дальше поговоришь с Богом. Или даже встретишься один на один…
Я пошел в автобус, не дослушав, чем закончится фраза.
* * *
Ну и в городок мы попали! Не город, а камера пыток. Лубянка. Стопроцентно техасский городок. Я этот штат Техас, по-моему, не любил еще до того, как узнал о его существовании. Мне, наверное, ангел про него напел, когда нес мою душу на землю. «Техас – полное говно!» – примерно это он мне напел. Я отзвуки этой песни нес с собой и вспоминал при обстоятельствах, не имевших отношения к Техасу. Когда, к примеру, нас в школе, перед тем как принять в пионеры, готовили, как к первому причастию, было очевидно, что Техас говно. Или когда учительница в первом классе поощряла доносить и ябедничать друг на друга. Или когда мы учили стихи про сталинские лагеря и должны были называть их «городом-садом».
Особенно остро я это понял про Техас, когда советские войска вошли в Афганистан, – я тогда в первый класс пошел. Или во время советского вторжения в Чехословакию в шестьдесят восьмом году. Я еще тогда не родился, но уже знал, что Техас – оно самое. Видимо, мне песню ангел начал петь за много лет до моего рождения.
Когда я приехал в Америку, только этого вида Техас и лез в голову. Например, когда узнал, что американцы охотно путают телевизор с исповедальней. Или когда по богатому району идет черный, а белые, которые там живут, звонят в полицию. Или когда белое жюри оправдывает четырех белых полицейских, которые надели наручники и до полусмерти избили Родни Кинга, пока шестеро других стояли рядом и смотрели. Короче, в какую сторону ни глянь, Техас из песни тут как тут.
– Пойдем прогуляемся, красотка, – сказал я, когда автобус припарковался на автовокзале.
– По этой дыре? – спросила Эстер.
– Все лучше, чем прозябать на станции, ждать автобуса. Поднимай свой негритянский зад, милая, осмотрим окрестности…
Все здесь было на виду. Ни одного укромного уголка. Если решил тут жить, тебе все придется делать публично – ходить в туалет или гладить коленки подружке. Здешние люди все будут выносить на суд и решать, молодец ты или нет. Те, кто постарше, корифеи города. Вон они гуляют, немолодые толстые техасские пары. Подозрительно, недовольно смотрят вокруг. Чиновники советского застоя.
Я затянул для Эстер свою песню, что свободные люди в Америке только бездомные и негры, а так – рабовладельческий строй, страна рабов. Только затянул некстати. Эстер заплакала. Этого я не ожидал.
Заплакала не потому, что переживала за Америку, а потому, что переживала за меня. Сказала, что со мной согласна, только почему из-за этого обязательно надо становиться самым несчастным человеком на земле и, считай, отказываться жить.
Тут я увидел еврея. В этом не было ничего такого, просто я обалдел, что это происходит в Техасе. Правоверный еврей с кипой, цицесом, пейсами. Прямо как на Брайтон-Бич. Еврей и в Техасе – я чуть не сел! Я правоверных евреев не могу сказать что особенно люблю, хотя сам еврей. Как приеду на Брайтон-Бич, так они пытаются обратить меня в свою веру. Не спрашивая, хочу или нет. Думаешь проскочить мимо незамеченно, но все равно окликнут, и не успеешь оглянуться, как стоишь напротив них с непонятной чашей в руке, над тобой держат покрывало и бормочут на иврите.
Со мной таких случаев в Нью-Йорке было аж три. Я православный, а выходит, что три раза в жизни почти оказался евреем. Мне этого не требуется, я и так еврей. У меня и без полотенца над головой множество причин помнить, что я еврей. Мне достаточно, что меня в школе дразнили жидом. Если забуду, мне напомнят. «Чтобы жизнь малиной не казалась» – выражение, которому я научил Эстер. Так что к этому хасиду я отнесся с подозрением. Удивился, конечно, что это он делает в Техасе, но недостаточно сильно, чтобы подходить и задавать вопросы.
Эстер как раз зашла в магазинчик, а мне велела ждать в аккурат рядом с местом, где был хасид. Я решил пройти не замедляя шага. Но он успел меня позвать. Спросил, знаю ли я, какой сегодня праздник.
– Какой?
– Большой, – сказал он.
В общем, ничего стоящего не сказал. Я уже готов был уйти, как он меня спросил, не хочу ли я с ним помолиться.
– Не могу, – ответил я.
– Почему это?
Я стоял и не знал, что и придумать.
– Моя жена ревностная католичка, – ляпнул я первое, что пришло в голову. – Очень строгих правил. Если узнает, что я хоть на секунду отклонился от католического канона, развода не миновать.
– Ты женат? – спросил он. Он это странно спросил. Будто мне не поверил.
– Почему вы спрашиваете? Я что, не могу быть женатым?
– Как ее зовут?
– Лилу.
– Есть фотография? – Форменный допрос.
– Есть. – И достаю из кармана буклет с рекламой девушек по вызову, подаренный мне в автобусе Лилу, и тычу в ее фотографию. – Лилу, – говорю я, – моя половинка, мое все.
Мы вместе принялись рассматривать фотку. С тех пор как Лилу подарила мне этот буклет, я так и ни разу в него не посмотрел, так что самому было интересно. По лицу еврея ничего нельзя было сказать. Каменное лицо. Впечатление, что он рассматривал нормальную фотку, а не изображение голой девицы с ногами нараспашку.
– Дети есть? – спросил он довольно строго.
– Двое. Шон и Дэвид. Никак не получается родить девочку.
Он разглядывал постер с выражением, с каким обычно друзья рассматривают семейные альбомы.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Бобби, – сказал я. – Тут написано.
– Точно, – протянул он. – Написано. – Отодвинул фотографию подальше от лица и еще раз на нее посмотрел. – Вы хорошая пара, – заключил он. – Ты должен хранить этот редкий союз, ниспосланный свыше.
– Я тоже так думаю, – сказал я, сложил буклет и положил в карман.
Тут вышла Эстер.
– Держи, бейби! Пирожное с кремом – как ты любишь.
Хасид изменялся в лице. Вытянулся и остолбенел.
– Это Эстер, – сказал я. – Моя девушка.
Эстер обвилась вокруг меня.
– Да, – проворковала она, – я его девушка. А это мой бейби. – Она смотрела хасиду в глаза вызывающим взглядом.
Тот по-прежнему стоял неподвижно, с застывшим лицом.
– Что с ним такое? – спросила про него Эстер, все еще глядя ему прямо в глаза.
– Не знаю, – сказал я. – Спроси у него сама, – и пошел.
Сел на скамейку в сквере и стал есть булочку с заварным кремом. Метрах в двадцати Эстер разговаривала с хасидом. Разговор становился все более жарким и ожесточенным. Хасид начал махать руками и что-то горячо доказывать. Вдруг из складок своей хламиды он выхватил пистолет.
Эстер сорвалась с места, крикнув: «Миша, беги!» Она сбросила туфли на каблуках и пронеслась мимо меня. Я помчался к станции. Я видел только, как мелькают ее пятки, все более грязные с каждым десятком метров по асфальту. Я то и дело оборачивался, чтобы проверить, не гонится ли за нами хасид. Хотя вряд ли он мог это сделать в длинном одеянии. Мы свернули в переулок, чтобы отдышаться.
– Что, нахрен, случилось? – спросил я задыхаясь.
– Он мне сказал, чтобы я держалась от тебя подальше. Не мешала твоему счастливому браку. Мол, в Техасе горячие ребята. К таким вещам у них настолько поганое отношение, что могут и прихлопнуть. Я ответила, что к евреям, я слышала, тоже поганое. И на его месте я бы заботилась не обо мне, а чтобы его самого не прихлопнули. Он стал орать, что сейчас покажет, кто кого хлопает в таком штате, как Техас, и достал пушку.
– Похоже, он больше техасец, чем еврей, – сказал я. – В Техасе даже евреи носят пушки.
– Он настолько больше техасец, чем еврей, что не удивлюсь, если он окажется антисемитом, – сказала Эстер.
Мы пошли к станции. Я сказал Эстер, что иду в туалет пописать. Постою, думаю, там один. Там холодный кафель и пусто. Люблю, когда так.
Когда я заходил в туалет, навстречу вышла девушка. Я ее толком не рассмотрел, но показалась хорошенькой. Промелькнула, как мираж. Золотые ноги, высокая грудь. Только когда зашел внутрь, вспомнил, что на двери туалета, из которого она выходила, была надпись «мужской». Я разозлился. Где, думаю, тот парень, который настолько лучше меня знает, чем заниматься на автобусных станциях в перерывах между рейсами?
Но внутри я такого парня не нашел. Там, правда, ошивался один мужик, но он был старый, лысый, и на нем был офисный костюм. Он поправлял галстук напротив зеркала, а рядом стоял его чемодан. Вид у него был, что в лучшем случае он бы мог постараться продать той девице пылесос или газонокосилку, а не заниматься с ней любовью в туалетной кабинке. Я ничего не понял. Кроме него, никого не было. Я стоял и смотрел, как он поправляет галстук.
– Хороший сегодня день, – сказал я. – Отличный, правда?
– Как сказать.
Я думал, о чем бы еще его спросить. О том, зачем пришел в туалет, я думать забыл.
– Что вы имели в виду, когда сказали, что день вроде как не очень? – спросил я.
– А что, очень, что ли? Если автобус второй раз подряд отменяют, это очень? А тебе приходится здесь…
– Что тебе здесь приходится?
Он на меня странно посмотрел. С таким выражением, что я немного струхнул.
– Слушай, парень, ты что это так светски настроен? Как будто в туалет зашел не пописать, а кофе попить. Тебе поговорить не с кем?
– Почему это? Меня девушка ждет снаружи.
– Это хорошо, что девушка. А то я подумал, ты сюда заглянул на раут.
Он снова принялся прихорашиваться. На меня никакого внимания. Развлекался с галстуком.
– Так чем вы все-таки занимаетесь? Пока ждете автобус?
Он повернулся ко мне довольно испуганно. Глаза даже выпучил.
– Слушай, вам с подружкой нечем заняться? У вас все нормально в личной жизни?
– Все очень хорошо.
В этот момент в сортир вошел парень со спортивной сумкой через плечо. Не посмотрев на нас, сразу двинул в кабинку и заперся. Я и лысый сразу замолчали. Шум из кабинки раздавался внушительный, при таком продолжать разговор неудобно. Как будто там происходит что-то важное и мы с нашей болтовней не выказываем гостю достаточно уважения. Парень спускал воду, поправлял, мне показалось, бачок, как сантехник. Вскоре дверь кабинки открылась. В полной тишине он вышел и направился к выходу. В последний момент развернулся.
– Ребята, вы же сами знаете, – тихо проговорил он.
– Что?
– Что будет, если открывать рот и болтать лишнее. Вы выглядите адекватными людьми, наверное, зря я вам это говорю. Я не утверждаю, что вы это сделаете, но на всякий случай предупреждаю: кто сболтнет лишнее, засуну в рот воронку и залью кислоту. Вы адекватные ребята, вы и так все поймете.
Он вышел. Я повернулся к лысому:
– Вы поняли?
– А что я должен делать? – заныл он. – Третий час на станции околачиваюсь. Мне уже ни до чего. Зашел посмотреться в зеркало. В одной из кабинок возятся. Выходит блондинка и начинает вертеться перед зеркалом рядом со мной. Губы подкрасила, поправила лифчик. Встретилась со мной в зеркале взглядом. От которого у меня мурашки по спине. «Делай в этом туалете что угодно, – сказала своим отражением моему. – Хоть крэк кури, хоть рукоблудствуй на свою мятую рожу в зеркало, а в кабинку, в которой я только что была, тебе заходить запрещено. Если ты, конечно, не хочешь, чтоб тебе всунули в рот воронку и залили через нее кислоту. А если хочешь, чтоб залили, то заходи, я не против. Я даже помечу, чтоб ты не ошибся, куда тебе не стоит соваться». И ставит на двери маленький крестик губной помадой. Потом достала духи и попрыскала за ушами. Потом задрала юбку, оттянула трусы и внутрь тоже попрыскала. «Надо всегда быть в форме, – подмигнула мне, – ни на секунду не расслабляться. Если б я не была в форме в тот вечер, когда встретила моего колумбийца, не было бы у меня дома на берегу океана». Послала мне воздушный поцелуй и вышла.
– А вы?
– А что я могу, если автобус отменили? Может, мне вообще тут ночевать придется? Мне главное – добраться до дома. Мне и так приключений хватает.
Я подошел к Эстер в зале, но тут же развернулся и пошагал обратно в туалет.
– Куда ты?
– Забыл пописать.
Рядом с ней сидела девушка – какая, я не обратил внимания. Когда вернулся, Эстер смотрела на меня холодно.
– Не буду спрашивать, почему ты так поступил. Уверена, что твой ответ будет еще более невразумительным, чем действия.
– И не спрашивай, я тебе сам расскажу. Тако-ое!.. – Я замолчал.
Девушка в соседнем кресле была та самая. Они сидели в одинаковых позах и в похожих платьях. Длинные волосы обеих были распущены по плечам, обе в такт покачивали загорелыми ногами в туфлях на каблуках. Только одна жгучая брюнетка, а вторая яркая блондинка. Было впечатление, что они в сговоре или даже вместе путешествуют. Такие не редкость на автобусных станциях. Они скрашивают тебе путешествие. Что было неожиданно – это что я имел отношение к обеим.