Текст книги "Сага о короле Артуре (сборник)"

Автор книги: Мэри Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 77 (всего у книги 138 страниц)

Глава 8

У меня крепкое здоровье, на мне все заживает быстро. Вскоре я уже был на ногах, а еще недели через три счел себя достаточно окрепшим, чтобы последовать за Артуром на юг. Он назавтра после нашего разговора ускакал в Каэрлеон, а после его отъезда гонец сообщил, что в устье Северна появились ладьи саксов, и теперь можно было со дня на день ожидать новой битвы.

Мне хотелось побыть в Галаве подольше, может быть, остаться в этих знакомых местах на все лето, посетить свое прежнее лесное обиталище. Но, получив такие известия, я, несмотря на уговоры Эктора и Друзиллы, счел, что приспело время мне отправиться в путь. Предстоящее сражение должно было произойти вблизи от Каэрлеона, из донесений даже следовало, что вторгшийся враг попытается, накопив силы, разрушить этот главный оплот верховного короля. Я не сомневался, что Артур будет защищать Каэрлеон, и все-таки пора было побывать в Каэр-Камеле, посмотреть, как преуспел Дервен за время моего отсутствия.

Был уже разгар лета, когда я наконец увидел эту крепость на холме. Люди Дервена совершили чудеса. На крутых склонах древнего холма, как воплощенная мечта, вырос новый укрепленный город. Наружные постройки все были завершены – могучие стены из тесаного камня с бревенчатым навершием тянулись над самым обрывом, венчая холм, точно корона. В двух противоположных углах стояли готовые богатырские ворота, тяжелые дубовые, окованные железом створы под башнями были распахнуты во всю ширь. Над воротами, позади зубцов, тянулись крытые проходы для стражи.

И стража уже была на месте. Дервен рассказал мне, что король еще зимой поставил здесь гарнизон, чтобы работы внутри крепости велись под прикрытием защищенных стен. Эти работы уже тоже подходили к концу. Артур прислал предупредить, что где-то в июле или в августе он думает прибыть сюда со своими рыцарями и всей конной ратью.

Дервен намерен был в первую голову отстроить королевские палаты, но я лучше его знал, чего хочет Артур. Я дал указание сначала возводить казармы, и конюшни, и кухни, и подсобные постройки, и все это было выполнено. Но и главные здания тоже продолжали строить: королю, правда, придется пока, как в походе, жить в шатре, под натянутыми на шесты шкурами, но стены главного зала уже подвели под крышу и настелили кровлю, и внутри стучали топорами плотники, сбивая длинные столы и скамьи.

Местные жители охотно оказывали Дервену помощь. Они были рады, что рядом с их угодьями возводится крепость-укрытие, и, когда только могли, являлись подсобить и поднести, а то и посостязаться искусством с нашими мастерами. Среди этих доброхотов приходили и такие, кто был слишком молод или слишком стар для тяжелой работы. Дервен склонен был отсылать их обратно, но я поручил им расчистить заросшие крапивой основания бывшего храма неподалеку от королевских палат. Какому богу он был посвящен, ни мне, ни им было не ведомо. Но я знал солдат. Каждому ратнику важно иметь алтарь со светильником, куда можно возлагать жертвы, чтобы божество снизошло к ним в минуту молитвы и одарило надеждой и силой в награду за веру.

Точно так же я отправлял женщин на расчистку источника на северном склоне холма. Они это исполняли с охотой, так как было известно, что в незапамятные времена источник принадлежал самой Богине. Он уже давно находился в запустении и весь зарос колючим кустарником, отчего женщины не могли класть подле него жертвы и возносить свои женские сокровенные молитвы. Теперь дровосеки вырубили колючие заросли, и я позволил женщинам устроить себе у источника святилище. Они работали и пели, верно, радовались тому, что это святое для них место не оказалось в собственности у мужской братии. Я объяснил им, что по планам короля, когда будет разбита саксонская сила, жители смогут свободно входить и выходить через ворота Каэр-Камела, потому что это будет не военный лагерь, а прекрасный город на холме.

И наконец, в стенах крепости у северных ворот мы расчистили место для окрестных крестьян и их скота, куда они смогут в минуту опасности прятаться и жить там, покуда не минует угроза.

А затем в Каэр-Камел прибыл Артур. Ночью вдруг вспыхнул костер на горе Тор, позади нее мерцал огонь на вершине еще более отдаленного сигнального холма. А с первым утренним светом берегом озера прискакал и сам король во главе отряда своих рыцарей. По-прежнему его цвет был белый. Он ехал на белом боевом коне, над головой развевалось белое знамя, на плече висел гордый белый щит без всякого изображения, какими украшают свои щиты другие. Он выплыл из утреннего тумана, точно белый лебедь на жемчужных волнах озера. Потом кавалькада скрылась в лесу у подножия холма Камел, и вот дробный стук копыт зазвучал, приближаясь по новой мощеной дороге к Королевским воротам.

Ворота были распахнуты ему навстречу. А под их сводами вдоль стен стояли те, кто построил для него эту крепость. Так Артур, вождь сражений, верховный король среди королей Британии, впервые въехал в свою новую твердыню, свой будущий стольный город Камелот.

Конечно, Артур остался очень доволен, и в тот вечер для всех, кто участвовал в строительных работах, будь то мужчина, женщина или ребенок, был задан богатый пир. Сам король со своими рыцарями, Дервен и я и еще некоторые пировали в главном зале за длинным столом, только что сколоченным и отполированным, так что песочная пыль висела в воздухе, окружая ореолами пламя факелов. Пировали весело, раскованно и непринужденно, как пируют по случаю победы на поле брани. Король произнес краткую приветственную речь – из которой я сейчас не помню ни единого слова, – повышая голос так, чтобы слышно было толпившимся за порогом. Потом, когда уже пир был в разгаре, он вышел из-за стола и, держа в одной руке баранью кость, а в другой – серебряный кубок, стал обходить всех своих гостей, присаживаясь то к тем, то к другим, угощаясь из одного горшка с каменщиками, давая плотникам наполнить свой кубок медом, расспрашивая, слушая, радуясь и воодушевляясь, как бывало раньше. Очень скоро люди перестали трепетать перед ним и забросали его вопросами. Как было дело под Каэрлеоном? А как у Линнуиса? Как в Регеде? Когда думает он обосноваться в Каэр-Камеле? Возможно ли, чтобы саксы дошли через холмы до этих мест? Велики ли силы у Эозы? Верно ли люди говорят – о том, об этом и вот еще о чем… И на все вопросы он терпеливо отвечал: ведь чего ожидаешь, против того выстоишь, а вот боязнь неожиданности – страх стрелы в темноте – подрывает стойкость храбрейших.

Все это было так похоже на прежнего Артура, на юного короля, которого я знал. И с виду он тоже стал прежним. Ушли утомление и безнадежность, забылись печали; с нами опять был король, привлекавший к себе людские взоры, своей неисчерпаемой силой питавший силы тех, кто ослабевал. До наступления утра не останется никого, кто бы с радостью не отдал за него жизнь. И оттого, что он это знал и правильно оценивал свое воздействие на людей, он не утрачивал ни толики своего величия.

Как повелось у нас с ним исстари, перед сном мы побеседовали вдвоем. Он расположился на ночь без роскошества, но все же удобнее, чем в походном шатре. Между стропилами над недостроенной королевской опочивальней был натянут кожаный полог, пол устлан овчинами. У стены стояла его походная кровать, рядом стол, на нем лампа, при свете которой он работал, пара кресел, сундук с платьем и умывальник с кувшином и тазом из серебра.

Со времен Галавы мы не разговаривали с глазу на глаз. Он справился о моем здоровье, поблагодарил за работу, проделанную в Каэр-Камеле. Потом потолковали про то, что еще предстояло сделать. О ходе сражения под Каэрлеоном я уже слышал рассказы на пиру. Я сказал, что он сильно переменился. Минуту или две он молча смотрел на меня, а потом словно принял решение.

– Мне надо тебе кое-что сказать, Мерлин. Не знаю, вправе ли я говорить, но все равно. Когда ты, больной и бессильный, увидел меня в Галаве, ты, должно быть, разглядел отчасти, что у меня на душе. Да и как было мне укрыться от твоих глаз? Я, как всегда, возложил на тебя мои беды, не сообразуясь с тем, по силам ли тебе такая ноша.

– Я этого не помню. Мы говорили с тобой, это так. Я спросил, что случилось, и ты рассказал мне.

– Вот именно. А теперь я прошу выслушать меня еще. На этот раз я, надеюсь, не взвалю тяжесть на твои плечи, однако…

Он помолчал, как видно собираясь с мыслями. Он словно все никак не мог решиться приступить к делу. А я не догадывался, к чему он клонит.

– Когда-то ты объяснил мне, что жизнь состоит из света и тьмы, как время – из дня и ночи. Это правда. Одна беда тянет за собой другую. Так случилось и со мной. На меня нашла полоса тьмы, впервые за мою жизнь. Тогда я приехал к одру твоей болезни, почти неживой от усталости, чуть не раздавленный горем утрат, случившихся одна вслед другой, словно весь мир ополчился против меня и удача навсегда от меня отвернулась. Смерть матери сама по себе не могла быть для меня большим горем, ты ведь знаешь мои чувства, сказать по совести, я больше оплакивал бы смерть Друзиллы или Эктора. Но смерть моей маленькой Гвиневеры… Мы могли быть с ней счастливы, Мерлин. Мы бы, я верю, сумели полюбить друг друга. И особенно добавляли горечи утрата ребенка и муки, в которых она окончила свою молодую жизнь, да еще опасение, что, быть может, ее убили, и убили мои враги. А тут еще – и в этом я тебе признаюсь – мысли о том, что надо будет начинать сначала, искать подходящую невесту и опять устраивать все эти пышные брачные церемонии, когда у меня столько действительно важных дел…

Я поспешил сказать:

– Но теперь ты ведь уже не думаешь, что ее убили?

– Нет. На этот счет ты меня успокоил, как успокоил и насчет своего недуга. Я и за тебя тоже боялся, думая, что виноват и в твоей смерти, – Он замолчал, потом продолжал без выражения: – Эго было самое ужасное, последний удар, который страшнее всего, – Он стыдливо и отрешенно развел руками. – Ты говорил, и не раз, что, когда ты мне будешь нужен, ты всегда окажешься к моим услугам. И до сих пор так всегда и было, И вдруг наступило темное время, а тебя нет. А нужно было еще так много сделать. Каэр-Камел только успели заложить, и не одна еще битва впереди, потом – договоры, и издание законов, и установление гражданских порядков… А тебя нет, ты убит. Из-за меня, полагал я, как и моя маленькая королева. Все мои мысли вертелись вокруг этого. Я не убивал младенцев в Дунпелдире, но, клянусь богом, я бы убил королеву Оркнейскую, встреться она мне тогда на узкой дороге!

– Это я понимаю. Продолжай.

– Ты уже наслышан о моих победах, одержанных на полях сражений за те месяцы. Другим могло казаться, что звезда моя приближается к зениту. Но сам я, главным образом из-за твоей гибели, чувствовал, что нахожусь на дне черной ямы. Я не только скорбел о том, что связывает тебя и меня: давняя дружба, покровительство, я бы сказал – любовь, но у моего горя была и другая причина, о которой мне нет нужды тебе снова напоминать: я привык руководствоваться твоим советом во всем, кроме ведения войны.

Я ждал, что он еще скажет. Но он молчал. Тогда я проговорил:

– Что ж, давать советы – это мое предназначение. В одиночку ни один человек, даже верховный король, не может справиться со всем. Ты еще молод, Артур. Но и мой отец Амброзий, когда у него за плечами была уже долгая жизнь, искал совета на каждом повороте. Это не признак слабости. Прости меня, но так думают только те, кто еще очень молод.

– Знаю. Да я и не думаю этого. Я хочу рассказать тебе другое. Один случай, который произошел, пока ты был болен. После битвы в Регеде я взял заложников. Саксы бежали и спрятались в густом лесу на холме, как раз позади той разрушенной башни, где мы потом обнаружили тебя. Мы окружили холм со всех сторон и двинулись вверх сразу по всем склонам, прокладывая себе дорогу мечами, разя направо и налево, покуда те немногие, кто остался жив, не сложили оружия. Может быть, они бы и раньше сдались, но мы им не предлагали. Я искал их смерти. Наконец оставшиеся побросали оружие и вышли. Мы повязали их. Среди них был ближайший помощник Колгрима – Синевульф. Я готов был зарубить его на месте, но он был безоружен. И я отпустил его, взяв с него слово, что он погрузится на корабли и уйдет восвояси. И взял заложников.

– Да. Это была мудрая попытка. Хотя мы знаем, что она не удалась.

Я говорил ровно, догадываясь, что последует дальше: мне уже рассказали, как было дело.

– Мерлин, когда я получил известие, что Синевульф не уплыл в Германию, а вернулся к нашим берегам и разоряет приморские поселения, я распорядился убить заложников.

– Выбор был за Синевульфом, он на это пошел. Сам он поступил бы на твоем месте точно так же.

– Синевульф – варвар и чужеземец. Не то что я. Это правда, он знал, на что идет, но он мог думать, что я не выполню своей угрозы. Среди них были подростки. Младший – тринадцати лет, моложе, чем я в год моей первой битвы. Их привели ко мне, и я отдал приказ.

– И правильно сделал. Теперь забудь об этом.

– Как забыть? Они храбро сражались. Но я сказал, что так будет, и должен был выполнить свое слово. Ты говорил, что я переменился. Это правда. Я уже не тот, кем был до этой зимы. Я впервые за всю войну совершил поступок, сознавая, что поступаю дурно.

Я подумал об Амброзии под Довардом, о себе у Тинтагела. И сказал:

– Мы все совершали поступки, которые были бы рады забыть. Возможно, все дело в том, что сама война – зло.

– Как это может быть? – нетерпеливо отозвался он. – Но рассказываю я тебе об этом теперь не потому, что ищу сочувствия или совета. – Я недоуменно ждал. Он продолжал, старательно подбирая слова: – Это самое злое дело, которое мне пришлось совершить. Но я его сделал – и не отказываюсь. А тебе я хотел сказать вот что: если бы ты был рядом, я бы, как всегда, обратился к тебе за советом. И хоть ты меня предупреждал, что сила провидения тебя покинула, я бы все-таки понадеялся – я бы твердо верил, – что тебе открыто будущее, что ты наставишь меня на правильный путь.

– Но твой пророк умер и тебе пришлось самому избирать путь?

– Именно так.

– Я понимаю. Ты рассказал это, чтобы утешить меня: отныне не только дело, но и решение можно, не опасаясь, предоставить тебе, даже несмотря на то что я опять оказался рядом с тобой. Ведь мы оба знаем, что твой пророк и вправду как бы умер.

– Нет! – решительно возразил он, – Ты меня неправильно понял. Я действительно хотел тебя утешить, но не этим. Думаешь, я не понимаю, что с того дня, как я поднял меч Максена, для тебя тоже началась темная полоса? Прости меня, если я вмешиваюсь в дела, недоступные моему пониманию, но теперь, оглядываясь назад, я думаю… Мерлин, я хочу сказать тебе, что, по-моему, твой бог и сейчас не покинул тебя.

Стало тихо. Только слышно было, как трепешет огонь в бронзовом светильнике да снаружи, из лагеря, доносились обычные вечерние голоса. Мы смотрели друг на друга – он еще в расцвете молодого мужества, я в преклонном возрасте и обессиленный к тому же недавним недугом. И незаметно, исподволь, наши роли менялись, уже переменились. Теперь уже он поддерживал меня и утешал: «Твой бог и сейчас не покинул тебя». Откуда такая мысль? Разве он не знал, что большая магия мне уже не дается, не помнил, как беспомощен я оказался против Моргаузы, как не сумел ничего узнать о Мордреде? Однако в его словах прозвучало не пылкое молодое сочувствие, но спокойное и твердое суждение зрелых лет.

Я стал перебирать прошлое, стараясь сбросить оцепенение, которое нашло на меня после болезни, сменив прежнее смиренное безропотное спокойствие. И мне стало понятно, о чем говорил Артур. То были речи военачальника, способного увидеть победу в планомерном отступлении своих войск. Или речи вождя, умеющего словом дать людям уверенность в своих делах.

«Твой бог и сейчас не покинул тебя». Значит, это бог был со мной в кубке с отравой и в недуге, растянувшемся на месяцы и разлучившем меня с Артуром, дабы король ощутил свою единоличную власть. Это он надоумил меня (неведомо для Артура) покривить душой и слабым голосом уверить его, что я не был отравлен, и тем спасти от королевского возмездия Моргаузу, мать тех четырех сыновей… Он был со мной, когда я потерял след Мордреда, и мальчик остался в живых, из-за чего в глазах у Артура вспыхнула мгновенная радость. Как пребудет он со мной и в тот час, когда я в конце сойду заживо в свою могилу и оставлю Артура одного в срединном мире лицом к лицу с его злым роком – Мордредом, которого я не сумел в свое время выследить.

Как истомившийся штилем, умирающий от голода и жажды мореплаватель при первом дыхании проснувшегося ветерка, я ощутил пробуждение надежды. Так, значит, мало просто безропотно ждать возвращения божества во всем его блеске и могуществе. В черную пору отлива, как и в прилив, равно ощущается беспредельная мощь океана.

Я склонил голову как человек, принимающий царский дар. Не было нужды говорить. Мы читали мысли друг друга. Он спросил, сразу изменив тон:

– Много ли еще времени уйдет, прежде чем крепость будет готова?

– Через месяц можно отбивать осаду. Все работы уже почти завершены.

– Я так и подумал. Стало быть, я могу перебираться из Каэрлеона с солдатами, конницей и всем имуществом?

– Хоть завтра.

– А потом? Что думаешь делать ты, покуда не потребуется твое участие в мирном строительстве?

– Я пока еще не думал об этом. Наверно, вернусь домой.

– Нет. Останься здесь.

Это прозвучало как приказание. Я удивленно поднял брови.

– В самом деле, Мерлин, я хочу видеть тебя здесь. Зачем прежде надобности раскалывать надвое силу верховного короля? Ты ведь меня понимаешь.

– Да.

– В таком случае не уезжай. Присмотри для себя здесь жилище и проживи еще немного вдали от своего чудесного валлийского грота.

– Хорошо, еще немного, – с улыбкой согласился я, – Но не в этих стенах, Артур. Я нуждаюсь в тишине и одиночестве, а этого не найдешь в городе, где устроил свою ставку верховный король. Позволь мне подыскать для себя место и построить дом. И прежде чем ты будешь готов повесить свой меч на стене над державным троном, мой чудесный грот окажется здесь, поблизости, прямо вместе с отшельником, готовым принять участие в твоем совете. Если, конечно, ты к тому времени еще будешь нуждаться в его суждениях.

Он рассмеялся, довольный, и мы разошлись спать.

Глава 9

На следующий день Артур с Сотоварищами поехал обратно на Инис-Витрин, и я отправился вместе с ними. По приглашению короля Мельваса и королевы-матери мы должны были участвовать в церемонии благодарения за недавние победы короля.

Хотя на Инис-Витрине имелись христианская церковь и монашеская обитель на холме близ святого колодца, верховным божеством этого древнего острова оставалась сама Великая Богиня, ее алтарь находится здесь с незапамятных времен, и служат ей жрицы-анциллы. Этот культ, как я понимаю, подобен поклонению Весте в старом Риме, только еще более древний. Король Мельвас, как и большинство его подданных, был приверженцем старой религии, и, что еще важнее, его мать, устрашающего вида старуха, почитала Богиню и была щедра к ее служительницам. Тогдашняя владычица святилища – этот титул носила верховная жрица, которая считалась воплощением Богини, – приходилась ей родственницей.

Артур был воспитан в христианском доме, но я не удивился, когда он принял приглашение короля Мельваса. Однако были и такие, для кого это было небезразлично. Когда мы, готовые к отъезду, собрались у Королевских ворот, я заметил, что кое-кто из рыцарей посматривает на короля со смущением.

Артур перехватил мой взгляд – мы ждали перед воротами, пока Бедуир разговаривал с привратниками, – и ухмыльнулся. И тихо произнес:

– Тебе, я надеюсь, не надо объяснять?

– Разумеется нет. Ты подумал о том, что Мельвас будет тут твоим ближайшим соседом и что он уже оказал тебе помощь при строительстве. К тому же ты сообразил, как важно расположить к себе старую королеву. Ну и, понятно, вспомнил о Росинке и Черничке и о том, что Богиню следует умилостивить.

– О Росинке и Черничке? Это еще кто? A-а, коровы старого пастуха! Ну конечно. Я знал, что ты сразу ухватишь главное. Кстати сказать, я получил приглашение еще и от владычицы алтаря. Жители острова желают принести благодарность за победы минувшего года и призвать благословение на Каэр-Камел. А я трепещу при мысли, как бы они не узнали от кого-нибудь, что в Каэр-Гвиннионе у меня был при себе значок Игрейны.

Он говорил о фибуле с выгравированным по краю именем Марии. Так зовется богиня христиан. Я ответил ему:

– По-моему, об этом ты можешь не беспокоиться. Святилище на Инис-Витрине такое же древнее, как и земля, на которой оно стоит. И через кого бы ты ни обращался там к божеству, услышит тебя одна и та же богиня. Потому что она всегда была и есть только одна. Так я, по крайней мере, полагаю… Но вот что скажут епископы?

– Я – верховный король, – сказал Артур и больше ничего не прибавил.

Подскакал Бедуир, и мы выехали через распахнутые ворота.

Был теплый пасмурный день, небо обещало летний дождь. Скоро мы выехали из леса и поскакали по низкому займищу. По обе стороны от дороги блестела серая водная гладь, морщась под кошачьими шажками легкого прибрежного ветерка. Тополя вскидывали кверху серебристой изнанкой свежую листву, ивы полоскали плакучие ветви в мелкой воде. Островки, купы ив, окна разлившейся воды – все словно плыло и дробилось в серебристом мареве. Дорога, поросшая, как всегда бывает в таких топких местах, мхами и папоротниками, вилась через тростники, к невысокому гребню, который, словно рука, охватывал остров с одного бока. Вот под конскими копытами послышался камень, начался пологий подъем. Впереди блестело озеро, окружавшее остров, точно полноводный, разлившийся крепостной ров. Лишь в одном месте его пересекала насыпь, по которой пролегла дорога на остров, да там и сям на зеркале вод виднелись лодки и барки болотных жителей.

Прямо из воды огромным правильным конусом поднималась гора Тор, словно бы насыпанная человеческими руками. Рядом с ней – другая гора, пониже и округлее, а третьей в ряду лежала длинная невысокая гряда, протянутая по воде, будто большая рука, и у нее под мышкой пряталась пристань, из-за зеленого гребня, топорщась, как тростник, выглядывали мачты. А дальше, за этим трехвершинным островом, продолжались, блестя под небесами, затопленные низины, лишь кое-где на них зеленела осока, качались камыши да чернели среди ив тростниковые кроали, под которыми ютились болотные жители. Блестящее, переливающееся зеркало воды тянулось до самого моря. И было понятно, почему остров получил название Инис-Витрин, Стеклянный остров. Теперь некоторые зовут его еще Авалон.

Инис-Витрин был весь покрыт яблоневыми садами. Кроны плодовых деревьев непроницаемым облаком одели берега бухты и нижние склоны Тора, так что лишь по струйкам дыма, поднимающимся к небу, угадывалось местоположение деревни (хоть в ней и жил король, но она никак не заслуживала звания города). Но выше по склону горы, где кончались деревья, виднелись жмущиеся одна к другой хижины, точно ульи, – обиталище христианских отшельников и святых женщин. Король Мельвас не стеснял их свободы, у них даже была своя церковка, построенная вблизи святилища Богини, – низенькое, убогое сооружение из соломы и глины под тростниковой крышей, кажется, дунет ветер – и улетит.

Совсем иным был храм Богини. Говорят, за многие столетия земля вокруг него постепенно поднялась и поглотила святилище, так что оно превратилось теперь в подземелье. Я его до той поры никогда не видел – мужчины, как правило, туда не допускаются. Но в тот день сама владычица алтаря встречала верховного короля у входа. За спиной у нее толпились с цветами в руках женщины и девочки в белых одеждах и под белыми покрывалами. А подле владычицы стояла величественная старуха в богатой мантии и монаршем венце на седых волосах – как можно было понять, мать Мельваса, старая королева. Здесь ее место было впереди сына. Сам Мельвас в окружении своих военачальников и слуг стоял чуть поодаль. Это был широкоплечий румяный здоровяк с шапкой курчавых каштановых волос и шелковистой бородой. Он жил холостяком. Злые языки говорили, что на свете не нашлось женщины, которую его придирчивая матушка признала бы достойной парой своему сыну.

Владычица алтаря приветствовала Артура, и две самые юные девы, приблизившись, убрали ему шею цветами. Слышалось хоровое пение – одни женские голоса, высокие и сладкозвучные. В какой-то миг серые облака, обложившие небо, чуть раздвинулись, и на землю упал одинокий солнечный луч. Это было воспринято как доброе знамение, собравшиеся стали оживленнее переглядываться, улыбаться друг другу, радостнее зазвучал хор. Владычица – и все женщины с нею – направилась ко входу в храм и по ступеням, уходящим глубоко под землю, стала спускаться внутрь. За ней последовала старая королева, а за королевой Артур и все мы. Последним спустился Мельвас со своей свитой. Простой люд остался снаружи. И все время, пока свершался ритуал, наверху слышались разговоры и шарканье многих ног – это люди толпились у входа, чтобы еще хоть одним глазком взглянуть на легендарного Артура, победителя в девяти битвах.

Подземное помешение было довольно тесное, мы набились в него до отказа. Справа и слева полдюжины ароматических светильников тускло освещали пространство под низкими сводами, уводящими к алтарю. В дымном полумраке призрачно белели одежды женщин. Белые покрывала, ниспадая до полу, окутывали их с головы до ног. Одна лишь владычица алтаря была отчетливо видна: с открытым лицом она стояла в лучах светильников, серебристая ткань одевала ей плечи, а на голове туманно поблескивала драгоценная диадема – величественная фигура, нетрудно было поверить, что она королевского рода.

Алтарь тоже скрывала плотная ткань, никому, кроме посвященных – даже старой королеве, – не дозволялось заглянуть по ту сторону алтарной завесы. Ритуал, свидетелями которого мы оказались (описывать его здесь представляется мне неуместным), не был обычной службой, посвященной Богине. Он оказался довольно продолжителен, мы целых два часа простояли в тесноте под землей; я подозреваю, что владычица нарочно старалась произвести впечатление на короля, да и можно ли ее за это упрекнуть, даже если она и рассчитывала таким образом снискать королевское покровительство? Но вот наконец служба завершилась. Владычица приняла из рук Артура дары, с молитвами поместила их к подножию алтаря, и мы, соблюдая прежний порядок, вышли на свет дня, где нас встретили клики простого народа.

Это посешение древнего храма могло бы не сохраниться у меня в памяти, если бы не последующие события. Но вышло так, что я хорошо запомнил мягкий, рассеянный свет дня, первые дождевые капли, брызнувшие в лицо под открытым небом, и песню дрозда в терновом кусте среди высокой травы, из которой здесь и там торчали бледные шишаки ятрышника, а между ними густо желтели мелкие цветки, называемые венериными башмачками. Путь ко дворцу Мельваса вел через сад, где под редкими старыми яблонями цвели цветы, занесенные сюда не по воле природы и употребляемые, как мне хорошо было известно, в магии и медицине. Это анциллы занимались врачеванием и разводили целебные травы (ядовитых я не заметил, здесь молились не той Богине, чей окровавленный нож был некогда выброшен из Зеленой часовни). Что ж, думал я, если мне придется поселиться в здешних местах, по крайней мере на этих лугах мои растения приживутся лучше, чем на ветреных холмах моего родного Уэльса.

Но тут мы пришли во дворец Мельваса, и хозяин гостеприимно пригласил нас в пиршественный зал.

Пир был как все пиры, не считая естественного для этих мест великолепия и разнообразия рыбных блюд. Старая королева восседала на почетном месте за столом, установленным на возвышении; по одну руку от нее сидел Артур, по другую Мельвас. Из служительниц Богини не присутствовала на пиру ни одна, не было даже владычицы алтаря. А дамы, принимавшие участие в пиршестве, были, я заметил, все как одна, отнюдь не красавицы и далеко не первой молодости. Похоже, что толки про королеву оказались справедливы. Я припомнил улыбку и взгляд, которыми украдкой обменялся Мельвас с какой-то девушкой в толпе: не могла же старуха денно и нощно держать сына под надзором. Прочие же его аппетиты удовлетворялись щедро: пища была изобильна и хорошо, хотя и без затей, состряпана, и на пиру присутствовал певец, у которого был приятный голос. Рекой лилось отличное вино, как нам сказали, из виноградников, расположенных в сорока милях от дворца на меловых возвышенностях – недавно они были разорены во время одного из саксонских набегов, которые в то лето участились, саксы надвигались все ближе. А раз уж об этом заговорили, разговор неизбежно принял определенное направление. Так, обсуждая прошлое и сговариваясь о будущем, пировали Артур и Мельвас в дружеском согласии, что было добрым предзнаменованием.

К полуночи мы собрались восвояси. Полная луна изливала яркий свет. Она стояла невысоко над самой вершиной Тора, четко обрисовывая стены небольшой крепости, которую Мельвас возвел там на месте древнего разрушенного форта, чтобы укрываться в минуту опасности. А дворец, где мы только что пировали, находился внизу, у самой воды.

Нам надо было поторапливаться IС поверхности озера поднимался туман. Белые клочья клубились над травами, вились у древесных стволов, обвивали колени коней. Скоро узкая насыпь через затопленную равнину окажется скрытой от взоров. Мельвас с факельщиками провожал нас сквозь туман до края твердой земли и, когда под копытами зазвенел камень, простился и повернул обратно.

Я натянул поводья и оглянулся. Из трех вершин, слагающих остров, виден был один Тор. Он торчал из колышущегося облака, и лишь красные отсветы еще не погашенных факелов были заметны у его подножия на месте королевского дворца. Луна уже проскользнула из-за крепостных бастионов в открытое небо. А по спиральной дороге, поднимавшейся на вершину горы, к подножию сигнальной башни, двигался мерцающий огонек.

По спине у меня побежали мурашки, волосы зашевелились, как на загривке у пса, увидевшего призрак: вверх по горе сквозь туман шагала огромная великанская тень. Гора Тор издревле считалась входом в Потусторонний мир, и на какой-то миг мне показалось, что ко мне вернулся дар духовидения и я вижу призрачного хранителя этих мест, огненного стража заповедных врат. Но потом взгляд мой прояснился, и я понял, что это бежит человек с факелом, чтобы зажечь огонь на сигнальной башне.

Я дал шпоры коню, и в эту минуту прозвучал громкий приказ Артура. Один всадник отделился от кавалькады и широким галопом поскакал вперед. Остальные, сразу примолкнув, поехали следом, быстро и четко стучали копыта, и за спиной у нас в ночном небе разгорался сигнальный огонь, призывая Артура, победителя в девяти битвах, к новому сражению.