Текст книги "Сага о короле Артуре (сборник)"

Автор книги: Мэри Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 138 страниц)

Глава 2

Пока Амброзий осаждал Довард, я был все еще в Маридунуме. Я расстался с Горлойсом по дороге на юг и еще немного проводил его – он поехал навстречу моему отцу.

Вот как это вышло. Всю первую ночь мы скакали во весь опор, но погони за нами не было, так что на восходе солнца мы свернули с дороги и расположились на отдых, ожидая, когда нас догонят люди Горлойса. Они присоединились к нам утром: в Динас-Бренине все были близки к панике, так что им удалось уйти незамеченными. И подтвердили то, что Горлойс высказал в качестве предположения: Вортигерн собирался не в свою крепость Каэр-Гвент, а в Довард. Они говорили, что он отправляется по восточной дороге через Каэр-Гай к Бравонию. Так что когда мы проедем Томен-и-Мур, нам больше нечего будет бояться.

Теперь нас было человек двадцать, и ехали мы не торопясь. Моя мать со своим военным эскортом опережала нас примерно на день, но они с носилками двигались медленнее. Нам не хотелось догонять их и, быть может, завязывать бой, в котором могут пострадать женщины. Горлойс сказал мне, что их все равно доставят в Маридунум в целости и сохранности. «Но, – добавил он в своей обычной грубоватой манере, – эскорт мы на обратном пути встретим – откуда им знать, что король уже на востоке? Воином меньше у Вортигерна – воином больше у твоего отца. В Бремии разузнаем о них, а встанем там и подождем их».

Бремия была всего лишь кучкой каменных хижин, воняющих торфяным дымом и навозом. Черные дверные проемы были занавешены от ветра и дождя шкурами либо мешковиной. Из-за этих занавесок выглядывали испуганные глаза женщин и ребятишек. Мужчин не было видно, даже когда мы остановили коней посреди селения и со всех сторон сбежались тявкающие шавки. Это удивляло нас – до тех пор, пока я, зная местный говор, не окликнул женщин, выглядывавших из ближайшей хижины. Успокоив их, я спросил, что слышно нового.

Женщины, дети да несколько стариков окружили нас и, перебивая друг друга, взахлеб принялись рассказывать.

Во-первых, отряд моей матери провел здесь вчерашний день и ночь и только сегодня утром по настоянию принцессы тронулся в путь. Мне сказали, что она заболела и провела полдня и ночь в доме старосты, где за ней ухаживали. Ее монахини пытались убедить ее свернуть в монастырское поселение в горах недалеко оттуда, где можно было бы отдохнуть, но она отказалась. К утру ей, похоже, стало лучше, и отряд двинулся дальше. «Это простуда, – говорила жена старосты. – Госпожу лихорадило, и она немного кашляла, а к утру ей, похоже, сильно полегчало, а до Маридунума всего день езды, так что они решили, что будет лучше сделать, как она хочет…»

Окинув взглядом убогие хижины, я подумал, что в самом деле лучше провести еще несколько часов в носилках, чем торчать в этой дыре. Я поблагодарил женщину и спросил, где ее муж. На это она ответила, что все мужчины ушли к Амброзию…

Она неправильно истолковала мой изумленный взгляд.

– А ты не знал? В Динас-Бренине объявился пророк и предрек, что скоро явится Красный Дракон. Принцесса мне сама это сказала. И видно было, что солдаты напуганы. А теперь он высадился. Он уже здесь.

– Откуда вы знаете? – спросил я, – Мы не встречали никаких гонцов…

Она взглянула на меня как на дурака или на сумасшедшего. Как, я не видел Огненного Дракона? Когда тут узнали, что сказал пророк, вся деревня поняла, что это был знак. Мужчины вооружились и ушли. Если солдаты вернутся, женщины и дети скроются в холмах, но всем известно, что Амброзий умеет переноситься с места на место быстрее ветра, поэтому они не боятся…

Женщина все говорила, а я переводил ее слова Горлойсу. Мы встретились глазами – обоим пришла в голову одна и та же мысль. Мы еще раз поблагодарили женщину, заплатили ей сколько положено за заботы о моей матери и поехали вслед за мужчинами из Бремии.

К югу от деревни есть развилка: главная дорога сворачивает на юго-восток и идет мимо золотых копей, через холмы и глубокие долины к широкой пойме Уая, откуда легко можно добраться до переправы через Северн и дальше на юго-запад. А другая, менее наезженная, идет прямо на юг. По ней всего день езды до Маридунума. Я еще раньше решил, что в любом случае поеду на юг вслед за матерью и поговорю с нею прежде, чем вернуться к Амброзию; теперь же, когда до меня дошли вести о ее болезни, я обязательно должен был сделать это. А Горлойс поедет прямо навстречу Амброзию, чтобы сообщить ему, куда направился Вортигерн.

На развилке, где наши пути должны были разойтись, мы встретились с деревенскими. Они услышали нас издалека и попрятались – там были сплошные кусты и камни, – но недостаточно проворно: порывистый ветер помешал им, и они заметили наше приближение, только когда мы были уже совсем рядом. Людей видно не было, но один из их несчастных вьючных ослов стоял на дороге, и со склона еще сыпались камушки.

Все повторилось, как в Бремии. Мы остановились, и я воззвал к тишине, нарушаемой лишь порывами ветра. На этот раз я сказал, кто я такой, и через мгновение на дорогу высыпала толпа людей. Они сгрудились вокруг наших лошадей, сверкая зубами и размахивая самым причудливым оружием: там было все, от покореженного римского меча до каменного наконечника копья, примотанного к рукоятке от вил. Они рассказали то же, что и женщины: услышали о пророчестве и увидели знак и теперь идут на юг, чтобы присоединиться к Амброзию. Скоро с ними будут все люди Запада. Они были отважны, но снаряжение самое жалкое – хорошо, что нам представился случай помочь им.

– Говори, – сказал мне Горлойс, – Скажи, что, если они еще денек подождут тут вместе с нами, у них будет оружие и лошади. Они выбрали хорошее место для засады – да кому же и знать, как не им?

– Герцог Корнуолла, великий вождь, среди нас, и мы позаботимся о том, чтобы вы получили оружие и коней. Люди Вортигерна будут возвращаться этой дорогой. Они не узнают, что верховный король уже бежал на восток, – поедут назад, дождемся их здесь.

Должно быть, отряд Вортигерна задержался в Маридунуме дольше необходимого. Кто бы мог их винить после унылого путешествия по холоду и сырости? Но они показались на дороге вечером второго дня. Ехали не торопясь, предвкушая отдых в Бремии.

Нам удалось захватить их врасплох. Это было кровавое и малоприятное дело. Все стычки на дорогах похожи одна на другую. Эта отличалась от обычной лишь тем, что была лучше спланирована, а у части сражавшихся было весьма странное оружие. Но мы взяли числом и внезапностью и сделали то, что собирались: Вортигерн лишился двадцати воинов, а мы потеряли лишь троих. Я держался в бою неплохо – сам не ожидал. Мне удалось убить своего противника прежде, чем битва налетела на меня и пронеслась мимо. Другой вышиб меня из седла и, наверно, убил бы, но Кадаль отразил удар и убил его самого. Стычка кончилась быстро. Мы похоронили своих мертвых, а остальных бросили воронам, предварительно сняв с них оружие. Лошадей старались не задевать, и, когда на следующее утро Горлойс простился с нами и повел свое новое войско на юго-восток, все люди были на лошадях и при хорошем оружии. А мы с Кадалем повернули к Маридунуму и добрались туда ближе к закату.

Первый, кого я увидел на улице, ведущей к обители Святого Петра, был не кто иной, как мой кузен Диниас. Мы внезапно столкнулись с ним на углу. Он подпрыгнул на добрый фут и побелел. Должно быть, как только эскорт доставил мою мать в Ма-ридунум без меня, слухи разбежались по городу, словно лесной пожар.

– Мерлин… Я… Я думал…

– Приятная встреча, кузен! А я как раз собирался разыскать тебя.

– Послушай, – поспешно сказал он, – клянусь, я понятия не имел, кто эти люди!..

– Я знаю. В том, что случилось, нет твоей вины. Я искал тебя не за этим…

– …И потом, я был пьян, ты же знаешь! Но если бы даже я и догадался, кто они такие, откуда я мог знать, что они тебя схватят по такому поводу! До меня, правда, дошли слухи о том, кого они ищут, но, клянусь, мне и в голову не приходило…

– Я же сказал, что ты не виноват! И потом, я ведь вернулся живой и здоровый, не так ли? Все хорошо, что хорошо кончается. Оставим это, Диниас. Я хотел поговорить с тобой не об этом.

Но он не успокаивался.

– Я взял деньги, да? Ну конечно, ты видел…

– Ну, взял. Ну и что? Ты ведь ничего им не рассказал за деньги, они дали их тебе потом. По-моему, это совсем другое дело. Если Вортигерну угодно швыряться деньгами, так нечего стесняться у него их брать! Забудь, говорю тебе. Не знаешь ли ты, как там моя мать?

– Я только что от нее. Она больна, ты знаешь?

– Да, узнал об этом по дороге на юг, – ответил я, – Что с ней? Дело серьезное? Сказали, что у нее простуда, но она вроде бы поправляется.

– Мне показалось, что выглядит она неважно, но она ведь устала с дороги и к тому же беспокоится за тебя. Слушай, а что все-таки было нужно от тебя Вортигерну?

– Убить меня, – коротко ответил я.

Он остолбенел. Потом принялся мямлить:

– Я… клянусь богом, Мерлин, я ведь тебя знаю и никогда… нет, конечно, было время… но… – Он остановился, и я услышал, как он сглотнул. – Я своими родичами не торгую, ты же знаешь!

– Я сказал, что верю. Забудь. Это не имеет к тебе никакого отношения. Просто его прорицатели выдумали какую-то чушь. И вообще, я здесь – и в добром здравии.

– Твоя мать про это ничего не говорила.

– Ты что же, думаешь, она позволила бы ему отослать ее домой, если б знала, что он собирается сделать? Те, кто привез ее, – знали, будь уверен. Стало быть, ей они ничего не сказали?

– Похоже, нет, – сказал Диниас, – Но…

– Это хорошо. Я надеюсь повидаться с нею как можно скорее, и на этот раз при свете дня.

– Так значит, теперь тебе от Вортигерна ничто не угрожает?

– Может быть, и угрожало бы, – сказал я, – если б здесь по-прежнему ошивались его люди. Но у ворот мне сказали, что они все уехали к нему.

– Это так. Часть поехала на север, а часть – на восток, к Ка-эр-Гвенту. Ты, стало быть, слышал новости?

– Какие новости?

На улице, кроме нас, никого не было, но он все же боязливо оглянулся через плечо, так же как раньше. Я соскользнул с седла и передал поводья Кадалю.

– Какие новости? – повторил я.

– Амброзий, – прошептал он. – Говорят, он высадился на юго-западе и идет на север. Эта весть пришла вчера с кораблем, и люди Вортигерна начали уезжать отсюда. Но… но если ты приехал с севера, ты, должно быть, встретил их?

– Да, два отряда. Сегодня утром. Мы вовремя заметили их и свернули с дороги. С эскортом моей матери встретились за день до того, на перекрестке.

– Встретились? – удивился Диниас. – Но если они знали, что Вортигерн хотел убить тебя…

– Они поняли бы, что мне никак не полагается ехать на юг, и прирезали бы меня? Разумеется. Поэтому нам пришлось перерезать их. Да не смотри на меня так – магия здесь ни при чем. С нами были солдаты. Мы повстречались с валлийцами, которые собирались присоединиться к Амброзию, они устроили Вортигерновым людям засаду и порубили их.

– Валлийцы уже знают об этом? Это из-за пророчества, да? – В темноте блеснули белки его глаз, – Я слышал о нем – весь город гудит… Солдаты нам рассказывали. Они говорили, ты нашел какое-то здоровенное озеро под скалой – мы останавливались в том месте много лет назад, и я могу поклясться, что тогда его там не было, – озеро под основанием башни, а на дне его прятались драконы. Это правда?

– Что я нашел озеро – правда.

– А драконы? Драконы там были?

– Я наколдовал их. Если бы они не увидели драконов, не то что не поверили бы мне, а и слушать бы не стали.

Наступила пауза. Потом он спросил:

– Так это магия открыла тебе, что Амброзий скоро будет здесь?

В голосе его звучал страх.

– И да и нет, – улыбнулся я. – Я предвидел, что он будет здесь, но не знал когда. Магия открыла мне, что он уже в пути.

Диниас снова уставился на меня.

– Ты знал, что Амброзий будет здесь? Значит, до Корнуолла все-таки доходили вести? Мог бы и сказать…

– Зачем?

– Я бы отправился к нему.

Некоторое время я разглядывал его, прикидывая.

– Ты еще можешь сделать это. Ты и твои товарищи, которые сражались за Вортимера. А как насчет брата Вортимера, Пасценция? Где он, ты не знаешь? По-прежнему ненавидит Вортигерна?

– Да. Но говорят, он собрался заключить мир с Хенгистом. К Амброзию он не присоединится. Он хочет править Британией сам.

– А ты? – спросил я, – Чего хочешь ты?

Он ответил просто, на этот раз не пытаясь выставляться:

– Я всего лишь хочу, чтобы у меня было место, которое я мог бы назвать своим домом. Если можно – это. Ведь теперь дворец действительно мой. Он убил детей.

– Не знал. Но ты меня не удивил. Ему не впервой. – Я помолчал. – Послушай, Диниас, нам о многом нужно поговорить, и мне есть о чем тебе порассказать. Но сперва я должен просить тебя об одном одолжении.

– О чем же?

– О гостеприимстве. Здесь нет ни одного места, куда мне хотелось бы пойти, пока мой собственный дом еще не готов, и мне пришла фантазия еще раз переночевать в доме моего деда.

– Он теперь не тот, что был, – прямо сказал Диниас.

Я рассмеялся.

– Ну хоть что-нибудь там осталось? Мне бы крышу, под которой можно укрыться от этого проклятого дождя, и очаг, у которого можно просушить одежду, да что-нибудь поесть – неважно что. Что скажешь, если мы пошлем Кадаля за едой и поужинаем дома? И я тебе все расскажу за пирогом и кувшином вина. Но предупреждаю: если ты еще раз покажешь мне кости, я сам кликну людей Вортигерна!

Он усмехнулся и внезапно расслабился.

– На этот счет не беспокойся. Ну что ж, тогда пошли. В паре комнат все еще можно жить, и кровать для тебя найдется.

Я ночевал в комнате Камлаха. Там дуло и было полно пыли; что до постели, то Кадаль вытащил все, что на ней было, и целый час сушил у очага, и только тогда разрешил мне ложиться. У Диниаса не было слуг, кроме одной девки, которая заботилась о нем явно в обмен на привилегию разделять его ложе. Кадаль заставил ее принести дров и нагреть воды, а сам отправился в монастырь с посланием к моей матери, а оттуда – в таверну, за вином и едой.

Мы поужинали у очага, Кадаль прислуживал нам. Мы допоздна засиделись за разговорами, но здесь достаточно будет сказать, что я рассказал Диниасу свою историю – вернее, ту ее часть, которую он был способен понять. Можно было бы, конечно, рассказать ему, кто мой отец, ради удовольствия посмотреть, какое у него будет лицо, но я счел за лучшее ничего не говорить, пока не удостоверюсь, что он надежен и что в округе не осталось людей Вортигерна. Поэтому я просто поведал ему, как попал в Бретань, и сказал, что поступил на службу к Амброзию. Диниас уже достаточно слышал о моем «пророчестве» в пещере на Королевской Башне, чтобы заранее поверить в грядущую победу Амброзия, поэтому разговор завершился тем, что он пообещал мне отправиться утром на запад с вестями и собрать всех жителей окраин Уэльса, кто захочет поддержать Амброзия. Я знал, что он в любом случае побоится нарушить такое обещание. Что бы там ни наговорили солдаты про тот случай на Королевской Башне, этого оказалось достаточно, чтобы вселить в моего простоватого кузена глубочайший страх перед моей силой. Но я и без того знал, что могу довериться ему в этом деле. Мы просидели почти до рассвета, потом я дал ему денег и пожелал спокойной ночи. (Он уехал еще до того, как я проснулся, и сдержал слово – присоединился к Амброзию позднее, в Йорке, с несколькими сотнями людей. Его приняли с почетом. Он хорошо показал себя, но вскоре в какой-то мелкой стычке получил несколько ран, от которых позднее умер. Что до меня, я его больше никогда не видел.)

Кадаль закрыл за ним дверь.

– По крайней мере, тут хороший замок и крепкий засов.

– Ты что, боишься Диниаса? – спросил я.

– Я всего боюсь в этом проклятом городишке! И не успокоюсь, пока мы не разделаемся со всем этим и не вернемся к Амброзию.

– Не думаю, что тебе стоит беспокоиться. Люди Вортигерна ушли. Ты же слышал, что сказал Диниас.

– Да, и то, что ты говорил, я тоже слышал. – Он как раз нагнулся собрать одеяла, развешанные у огня, и обернулся ко мне, держа в руках охапку одеял. – Что это ты говорил насчет твоего собственного дома, который еще не готов? Ты что, решил купить себе здесь дом?

– Ну, собственно, не дом…

– Ты имел в виду эту пещеру?!

Я улыбнулся его испугу.

– Когда все утихнет и я больше не буду нужен Амброзию, то приеду сюда. Разве я не говорил, что, если ты решишь остаться со мной, тебе придется жить вдали от родины?

– Насколько я помню, речь шла о том, что мне придется умереть вдали от родины. Ты имеешь в виду, что мне придется жить там?

– Не знаю, – сказал я. – Может быть, и нет. Но я думаю, что мне понадобится место, где я смогу быть один, в стороне от событий. Размышления и замыслы – одна сторона жизни, действие – другая. Человек не может все время только действовать.

– Скажи это Утеру.

– Но я же не Утер.

– Ну, всяк по-своему с ума сходит, как говорится.

Он бросил одеяла на кровать.

– Ты чего смеешься?

– А я смеюсь? Не обращай внимания. Давай спать. Нам обоим с утра надо быть в монастыре. Тебе снова пришлось дать на лапу старухе?

– Старухи не было.

Кадаль выпрямился.

– На этот раз там сидела девушка. И похоже, хорошенькая, насколько я мог разглядеть под этим мешком. Человека, который запихивает такую девку в монастырь, надо бы…

Он начал объяснять, что надо сделать с таким человеком, но я перебил его:

– Ты не узнал, как там мать?

– Говорят, ей лучше. Лихорадка прошла. Но она не успокоится, пока не увидит тебя. На этот раз ты ей все расскажешь?

– Да.

– А потом?

– Поедем к Амброзию.

– А! – сказал он, оттащил свой тюфяк так, чтобы лечь у двери, задул лампу и лег, не произнеся больше ни слова.

Моя кровать оказалась достаточно удобной, и комната сама по себе была роскошью после утомительного путешествия, какой бы она ни была ободранной. Но спалось мне плохо. В мыслях я был с Амброзием, на дороге к Доварду. Судя по тому, что мне доводилось слышать об этой крепости, взять ее будет не так-то просто… А может быть, я оказал отцу медвежью услугу, заставив верховного короля покинуть крепость на Снежной горе? Наверно, стоило оставить его там, в его вонючей башне, а Амброзий загнал бы его к морю…

Свое собственное пророчество я вспомнил теперь с усилием и чуть ли не с удивлением. То, что я сделал в Динас-Бренине, я сделал не от себя. Не я решил изгнать Вортигерна из Уэльса. Мне пришла весть извне, из тьмы, от бешено кружащихся звезд: «Красный Дракон восторжествует, Белый же падет». Голос, который сказал это, который повторял это сейчас, в темной комнате Камлаха, был не мой: то был глас бога. Так что не стоит лежать без сна, ища объяснений, – нужно повиноваться и спать.

Глава 3

Ворота монастыря нам открыла та девушка, о которой говорил Кадаль.

Молодая монахиня, наверное, ждала нас, потому что не успел Кадаль позвонить в колокольчик, как ворота отворились и она махнула рукой, приглашая нас войти. Пока она задвигала засов, я успел заметить большие глаза под домотканым капюшоном и гибкое юное тело, закутанное в грубое одеяние. Она надвинула капюшон поглубже, чтобы скрыть лицо и волосы, и быстро повела нас через двор. Ее ноги в парусиновых сандалиях посинели от холода и были заляпаны грязью – на дворе было сыро, – но они были изящными и стройными, и руки у нее были красивые. Девушка молча провела нас через двор и узкий проход между двух зданий, который выводил на большую площадь. Здесь вдоль стен росли фруктовые деревья. Двери келий, выходившие во двор, были некрашеные. За теми дверями, что стояли открытыми, виднелись голые комнатенки, где простота доходила до уродства и убожества.

Келья матери была другой. Она жила если и не с королевским, то все же с подобающим ее происхождению комфортом. Они разрешили ей перенести сюда свою мебель, комната была вычищена с песочком, нигде ни пылинки. Апрельская погода вновь переменилась, и в узкое окно светило солнце. Его лучи падали на кровать. Мебель была мне знакома. Это была та самая кровать, на которой мать спала дома, и на окне висела сотканная ею самой занавеска, красная ткань с зеленым узором, – та самая, что она ткала в день приезда дяди Камлаха. И волчью шкуру на полу я помнил. Дед убил этого зверя голыми руками и обломком кинжала. Когда я был маленький, я очень боялся его стеклянных глаз и оскаленной пасти. На голой стене в ногах кровати висел потемневший серебряный крест с красивым узором из переплетающихся текучих линий, украшенный аметистами.

Девушка молча указала мне на дверь и удалилась. Кадаль уселся на скамейке у двери.

Мать лежала, привалившись спиной к подушкам, в луче солнечного света. Она выглядела бледной и усталой и говорила почти все время шепотом, но сказала, что поправляется. Когда я принялся расспрашивать о болезни и коснулся рукой ее виска, она отвела мою руку, улыбнулась и сказала, что за ней и так неплохо ухаживают. Я не настаивал: половина исцеления – в доверии пациента, а для женщины ее родной сын – всегда не более чем ребенок. К тому же я видел, что лихорадка прошла и теперь, когда она больше не беспокоится за меня, будет спать спокойно.

Поэтому я просто пододвинул единственный в комнате стул, сел и, не дожидаясь вопросов, принялся рассказывать ей все, что она хотела знать: о том, как я бежал из Маридунума и, подобно стреле, выпущенной из лука богом, прилетел прямо к ногам Амброзия, и обо всем, что было с тех пор. Она лежала на подушках и смотрела на меня с изумлением и с каким-то медленно нарастающим чувством. Я узнал это чувство: так смотрела бы птица, живущая в клетке, на высиженного ею мерлина.

Когда я закончил, она устала и под глазами у нее налилась такая отчетливая синева, что я встал, чтобы уйти. Но она выглядела довольной.

– Значит, он признал тебя, – сказала она так, словно для нее это был смысл и итог всей истории.

Должно быть, так оно и было.

– Да. Меня зовут Мерлином Амброзием.

Она помолчала, улыбаясь своим мыслям. Я подошел к окну, оперся локтями на подоконник и выглянул наружу. Солнце припекало. Кадаль клевал носом на скамейке. Мое внимание привлекло движение в противоположном углу двора. Девушка стояла в дверной нише и смотрела на дверь моей матери, словно ждала, когда я выйду. Она сняла свой капюшон, и даже в тени я разглядел ее золотые волосы и юное лицо, прекрасное как цветок. Она увидела, что я смотрю на нее. На пару секунд наши глаза встретились. И я понял, почему древние говорили, что самый жестокий из богов вооружен луком и стрелами. Я почувствовал, как его стрела пронзила мне грудь. Она надвинула на нос капюшон и скрылась в тени. А мать спросила:

– А теперь? Что теперь?

Я повернулся спиной к солнцу.

– Я поеду к нему. Но не прежде, чем ты поправишься. Я хочу передать ему, что с тобой все в порядке.

На ее лице появилось беспокойство.

– Тебе не следует оставаться здесь! В Маридунуме для тебя небезопасно.

– Не думаю. С тех пор как сюда дошли вести о высадке, все Вортигерновы люди исчезли. Когда мы ехали на юг, нам пришлось пробираться горными тропами: дороги кишели спешащими к нему подкреплениями.

– Это так, но…

– И я не буду шляться по городу, честное слово! Вчера мне повезло: едва въехав в город, я наткнулся на Диниаса. И он отвел мне комнату у себя во дворце.

– Диниас?!

Я рассмеялся ее изумлению.

– Диниас чувствует себя в долгу передо мной – не важно, за что именно. Вчера вечером мы нашли общий язык.

Я рассказал ей о том, что поручил ему. Мать кивнула.

– Ему, – я сразу понял, что она имеет в виду не Диниаса, – понадобится каждый человек, способный носить оружие, – Она нахмурилась. – Говорят, у Хенгиста триста тысяч воинов! Удастся ли ему, – речь шла опять же не о Хенгисте, – выстоять перед Вортигерном, а потом перед Хенгистом с его саксами?

Наверно, я все еще думал о недавнем бдении и брякнул, не задумываясь, как это прозвучит:

– Я так сказал, значит, это правда.

Мать шевельнулась. Я взглянул на нее. Она крестилась. Глаза у нее были встревоженные и суровые и одновременно испуганные.

– Мерлин… – Но тут ее согнул приступ кашля, так что говорить она могла только хриплым шепотом. – Мерлин, бойся гордыни! Даже если Господь даровал тебе силу…

Я остановил ее, коснувшись руки.

– Ты неправильно поняла меня, госпожа. Я неточно выразился. Я лишь хотел сказать, что, если бог сказал это моими устами, это должно быть правдой, потому что он так сказал. Амброзий должен победить, это записано в звездах.

Она кивнула. Я увидел, как волна облегчения накатила на нее, как она обмякла и расслабилась душой и телом, словно обессилевшее дитя.

– Не бойся за меня, мама, – мягко сказал я, – Какой бы бог ни вешал моими устами, я всего лишь его голос и орудие, и я доволен этим. Я иду туда, куда он посылает меня. А когда я больше не буду ему нужен, он возьмет меня обратно.

– Бог – один, – прошептала она.

Я улыбнулся ей.

– Я и сам начинаю так думать. А теперь спи. Я приду утром.

На следующее утро я снова пришел к матери. На этот раз один. Кадаля я послал на рынок за провизией, Диниасова девка исчезла, как только он уехал, предоставив нас самим себе в заброшенном дворце. Я был вознагражден: у ворот снова дежурила та девушка, и она проводила меня к матери. Но когда я что-то сказал ей, она лишь надвинула поглубже свой капюшон и ничего не ответила, так что я опять видел лишь изящные ножки и руки. Сегодня двор был сухим, лужи исчезли. Она отмыла ноги, и в этих грубых сандалиях они казались хрупкими, как полевые цветы с голубыми прожилками в крестьянской корзине. По крайней мере, я так подумал. Мой разум работал, как разум певца, хотя ему вовсе не следовало вмешиваться. Стрела все еще звенела в том месте, куда она вонзилась вчера, и все мое тело затрепетало и напряглось при виде ее.

Она снова указала мне дверь, словно со вчерашнего дня я мог ее забыть, и ушла ждать.

Матери вроде бы стало получше. Она сказала, что хорошо отдохнула. Мы поговорили; она хотела подробнее узнать какие-то детали моей истории, и я отвечал на ее вопросы. Когда я встал, собравшись уходить, то спросил как бы между прочим:

– Та девушка, что открыла мне ворота, – не слишком ли она молода, чтобы быть монахиней? Кто она?

– Керидвен. Ее мать была служанкой во дворце. Ты ее помнишь?

Я покачал головой.

– А что, должен помнить?

– Да нет.

Но когда я спросил, чему она улыбается, мать ничего не ответила, и я не решился расспрашивать дальше.

На третий день у ворот сидела старая глухая привратница; и все время, пока разговаривал с матерью, я соображал, неужели она (как часто бывает с женщинами) увидела, что я скрываю под внешним небрежным видом, и распорядилась, чтобы девушку убрали? Но на четвертый день девушка была на месте, и на этот раз я, едва успев войти в ворота, понял, что она слышала о Динас-Бренине. Ей так хотелось разглядеть настоящего мага, что она чуть сдвинула свой капюшон, и я, в свою очередь, разглядел большие серо-голубые глаза, наполненные почтительным страхом и любопытством. Когда я улыбнулся ей и приветствовал ее, она снова надвинула капюшон, но на этот раз ответила. Голос у нее был тихий и тонкий, совсем детский, и она назвала меня «господин мой» так, словно это было нечто большее, чем простая вежливость.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Кери, господин мой.

Я приостановился, чтобы подольше удержать ее.

– Кери, как там моя матушка?

Но она не ответила. Она поспешно провела меня во внутренний двор и оставила там.

В ту ночь я снова лежал без сна, но бог не заговорил со мной, даже затем, чтобы сказать мне, что она не для меня. Боги не станут напоминать тебе о том, что ты и так знаешь.

К последнему дню апреля матери настолько полегчало, что, когда я пришел к ней, она сидела в кресле у окна, в шерстяном платье поверх сорочки, и грелась на солнце. Айва, росшая у самой стены, была покрыта чашечками розовых цветов, над которыми гудели пчелы, а на подоконнике, рукой подать, пыжилась и ворковала пара белых голубей.

– Что, есть новости? – спросила мать, едва взглянув на меня.

– Сегодня приехал гонец. Вортигерн мертв, и его королева тоже. Говорят, Хенгист идет на юг с большими силами. С ним брат Вортимера, Пасценций, и остатки его армии. Амброзий уже отправился им навстречу.

Она сидела очень прямо и смотрела мимо меня, на стену. Сегодня при ней была женщина – одна из монахинь, что сопровождали ее к Динас-Бренину. Я увидел, как она сделала знак креста, но Ниниана сидела неподвижно, как бы всматриваясь во что-то незримое, и размышляла.

– Расскажи.

Я рассказал ей все, что знал об осаде Доварда. Монахиня снова крестилась, но мать ни разу не шевельнулась. Когда я закончил, ее взгляд обратился на меня.

– Ты теперь уедешь?

– Да. Хочешь что-нибудь ему передать?

– Когда мы увидимся снова, – сказала она, – у нас будет достаточно времени.

Я расстался с ней. Она сидела все так же, глядя мимо мерцающих аметистов на стене на что-то удаленное во времени и в пространстве.

Кери не было видно. Я немного подождал, потом медленно пересек внешний двор, направляясь к воротам. Она стояла в глубокой тени арки ворот. Я ускорил шаг. В голове у меня вертелось множество всего, что можно было ей сказать, но все это было одинаково бесполезно: как можно продлить то, чего продлить нельзя? Но все это оказалось ненужным. Она протянула свою прелестную ручку и умоляюще коснулась моего рукава.

– Господин мой…

Капюшон был сдвинут назад, и я увидел, что в глазах у нее стоят слезы.

– В чем дело? – резко спросил я. Наверно, на какой-то миг я поверил, что она плачет оттого, что я уезжаю. – Кери, в чем дело?

– Зубы болят…

Я уставился на нее. Наверно, у меня был такой дурацкий вид, словно мне дали оплеуху. '

– Вот тут, – сказала она и коснулась щеки. Капюшон совсем свалился на плечи, – Уже несколько дней болит. Пожалуйста, господин мой…

– Я не зубодер, – ответил я охрипшим голосом.

– Но если ты хотя бы прикоснешься…

– И не маг… – начал было я, но она подступила вплотную, и слова застряли у меня в горле.

Она пахла жимолостью. Волосы у нее были золотые, цвета спелой соломы, а глаза – серые, как нераспустившиеся пролески. Не успел я понять, что происходит, как она взяла мою руку, зажала ее меж своих ладоней и поднесла к щеке.

На миг я напрягся, словно собираясь вырвать руку, потом опомнился, мягко раскрыл ладонь и приложил ее к щеке девушки. Большие пролесковые глаза были невинны, как небо. Когда она придвинулась ко мне, ворот ее платья отвис, и мне стали видны ее груди. Кожа у нее была гладкая, как вода, и щеку мне грело ее сладостное дыхание.

Я бережно отнял руку и отступил назад.

– Ничем не могу тебе помочь.

Наверно, мой голос звучал очень хрипло и грубо. Она опустила ресницы и смиренно сложила руки. Ресницы у нее были короткие, густые, золотистые, как и волосы. В уголке рта крохотная родинка.