Текст книги "Сага о короле Артуре (сборник)"
Автор книги: Мэри Стюарт
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 138 страниц)
Я ответил не сразу. Соображал, что говорить, а чего говорить не стоит. Любому другому офицеру я рассказал бы полуправду и тем отделался, но Утер, скорее всего, станет допрашивать меня с пристрастием. Для человека, который присутствовал на тайном и незаконном сборище, Утер был не просто офицер – он был опасен. У меня, конечно, не было причин выгораживать Бела-зия, но я не считал себя обязанным что-то рассказывать или объяснять кому-либо, кроме Амброзия. В любом случае, в первую очередь надо отвести от себя гнев Утера.
Поэтому я посмотрел ему в глаза – с достаточно невинным выражением, как я надеялся.
– Мой пони охромел, господин, и я оставил с ним слугу, а сам взял лошадь слуги и поехал домой один.
Не успел он открыть рот, чтобы что-то сказать, я заслонился незримым щитом, который вложил мне в руки Белазий:
– Твой брат обычно посылает за мной после ужина, и мне не хотелось бы заставлять его ждать.
Он нахмурился, когда я упомянул об Амброзии, но сказал только:
– А почему ты едешь здесь в этот час? Почему не по дороге?
– Астер повредил ногу, когда мы были в лесу. Мы свернули на восток на перекрестке, там, где в лес уходит дорога, по которой возят бревна, и, когда возвращались, нам попалась тропа, ведущая на юг, и мы решили, что так будет короче, и пошли по ней. При луне дорога была хорошо видна…
– Что это за тропа?
– Я не знаю леса, сударь. Она ведет на холм и потом к броду – примерно в миле вниз по течению.
Он хмуро размышлял.
– Где ты оставил слугу?
– В начале этой тропы. Мы хотели удостовериться, что она ведет в нужную сторону, прежде чем я поеду дальше один. Он, наверно, сейчас поднимается на холм.
Говоря это, я молился всем богам, сбивчиво, но искренне, чтобы в этот момент со стороны города не появился разыскивающий меня Кадаль.
Утер смотрел на меня. Конь гарцевал под ним, но всадник сидел на нем так, словно коня не существовало. Я впервые заметил, как он похож на брата. И еще я осознал, что в нем тоже есть некая сила, и, несмотря на свою юность, понял, что имел в виду Амброзий, когда говорил, что Утер – блестящий полководец. Он умел оценивать людей с ювелирной точностью. Я чувствовал, что он видит меня насквозь, видит, что я лгу, не понимает, в чем дело, но хочет понять. И сделает все, чтобы узнать это.
Но пока что он заговорил со мной вполне доброжелательно, даже любезно:
– Ты ведь лжешь, не правда ли? Почему?
– Это правда, господин! Посмотри на моего пони, когда его приведут…
– Да нет, это-то как раз правда! Я не сомневаюсь, что твой пони действительно охромел. И если я пошлю туда людей, они найдут Кадаля, который ведет его домой. Но мне хотелось бы знать…
– Не Кадаля, господин! – поспешно сказал я. – Кадаль сегодня был занят, и Белазий послал со мной Ульфина.
– Два сапога пара! – презрительно бросил Утер.
– Господин?
– Нечего играть со мной словами, ты, подстилка! – внезапно разъярился он, – Ты что-то скрываешь, и я хочу знать, что именно. Вранье я за милю чую!
Тут он взглянул мне за спину, и голос его переменился.
– Что у тебя в сумке?
Он кивнул одному из солдат, стоявших рядом со мной. Из сумки торчал уголок Белазиева балахона. Солдат сунул руку в сумку и вытащил одеяние. На помятой белой ткани четко выделялись кровавые пятна. Не понять, что это за пятна, было невозможно. Даже сквозь смолистый дым факелов я чувствовал запах крови.
За спиной Утера встревоженно захрапели кони, и люди принялись переглядываться. Факельщики смотрели на меня косо, а стоявший у меня за спиной солдат что-то пробормотал себе под нос.
– Так вот в чем дело, клянусь всеми подземными богами! – выдохнул Утер. – Он один из них! Клянусь Митрой! И как я сразу не понял? От тебя же несет этим священным дымом! Ничего, ублюдок; ты прикрываешься именем моего брата и, видать, в большой у него силе? Посмотрим, что он скажет на это! Чем ты будешь оправдываться теперь? Отираться бесполезно, не правда ли?
Я вскинул голову. Сидя на высокой кобыле, я смотрел Утеру прямо в глаза.
– Отпираться? Я не нарушал закона и не сделал ничего, что может не одобрить граф. А только это и имеет значение, господин мой Утер! Я все объясню графу.
– Тебе придется объяснить, клянусь Богом! Так это Ульфин водил тебя туда?
– Ульфин не имеет к этому никакого отношения! – резко ответил я. – В любом случае Ульфин – раб и делает то, что прикажу ему я.
Утер внезапно пришпорил коня и надвинулся на мою кобылу. Он наклонился, схватил меня за грудки и подтянул к себе, едва не вытащив из седла. Его лицо приблизилось ко мне вплотную, его латный наколенник ободрал мне ногу, когда лошади сошлись вплотную.
– А ты будешь делать то, что велю я, понял? – процедил он сквозь зубы. – Кем бы ты ни был для моего брата, ты будешь повиноваться не только ему, но и мне!
Он еще сильнее стиснул руки и встряхнул меня.
– Понял, Мерлин Эмрис?
Я кивнул. Он оцарапался о мою фибулу, выругался и отпустил меня. По его руке поползла струйка крови. Его взгляд упал на фибулу. Утер махнул рукой факельщику, и тот приблизился и поднял факел повыше.
– Он дал тебе это? Красного дракона?.. – И осекся; уставился на мое лицо и долго всматривался.
Глаза его изумленно расширились и, казалось, вспыхнули голубым огнем. Серый жеребец дернулся в сторону, и Утер резко натянул повод, так что полетели брызги пены.
– Мерлин Эмрис, – повторил он, на этот раз для себя, так тихо, что я едва расслышал его. И внезапно расхохотался, весело, звонко и заливисто, – я еще никогда не слышал, чтобы он так смеялся. – Ну что ж, Мерлин Эмрис! Тебе все равно придется объяснить ему, где ты был сегодня ночью!
Он развернул коня и бросил через плечо своим людям:
– Поехали! Да приглядывайте за ним, чтобы он не упал! Похоже, мой братец им дорожит!
Пришпоренный серый конь рванулся вперед, и весь отряд помчался следом. Охранявшие меня солдаты скакали вместе со всеми, держа под уздцы мою кобылу, и я ехал между ними.
Одеяние друида осталось лежать в грязи, затоптанное копытами. Увидит ли его Белазий и поймет ли предостережение? Потом я забыл о нем. Мне еще предстояло объясняться с Амброзием.
Кадаль был в моей комнате. Я вздохнул с облегчением.
– Хвала богам, что ты не вернулся за мной! Меня подобрали люди Утера, и он весь кипит, оттого что узнал, где я был.
– Знаю, – мрачно сказал Кадаль. – Видел.
– В смысле?
– Я возвращался за тобой. Мне надо было убедиться, что у тебя хватило ума уехать домой, когда ты услышал этот… шум. На дороге тебя не было. Я еще подумал: быстро же ты едешь, я ведь и сам скакал так, что земля чуть не дымилась! А потом…
– А потом ты догадался, в чем дело? И где Белазий?
– Ага, – Кадаль повернулся было, чтобы сплюнуть через плечо, но потом опомнился и сделал знак от дурного глаза, – Ну вот, приезжаю я сюда, а тебя нету. Олух ты! Они ж тебя убить могли, с ними только спутайся!
– Тебя тоже. Но ты все же вернулся.
– А что мне оставалось делать? Жалко, что ты не слышал, как я тебя обзывал. «Придурок малолетний» – это было еще самое мягкое. Ну вот, я проехал где-то с полмили от города и увидел отряд, отъехал в сторону и подождал, пока они проедут. Знаешь ту старую, разрушенную почтовую станцию? Вот в ней-то я и спрятался. Видел, как ты ехал в хвосте, под стражей. Я догадался, что он все знает. В город я попал вслед за ними, но так, чтобы меня не заметили, пробрался домой короткой дорогой, переулками, только что вошел. Стало быть, он все узнал?
Я кивнул и стал расстегивать плащ.
– Ну, тогда держись! – вздохнул Кадаль. – И как он догадался?
– Белазий сунул свой балахон в мою сумку, а они его нашли и решили, что это мой, – усмехнулся я. – Если бы его на меня примерили, им бы пришлось поломать голову! Но они не догадались, просто бросили его в грязь и там оставили. Ну и ладно.
Кадаль опустился на колени, чтобы снять с меня сандалии, расстегнул один – да так и застыл с сандалием в руке.
– Ты что, хочешь сказать, что Белазий тебя видел? Он говорил с тобой?
– Да. Я его дождался, и мы вместе дошли до лошадей. Кстати, Астера ведет Ульфин.
Кадаль не обратил на это внимания. Он уставился на меня. Лицо его заметно побелело.
– Утер Белазия не видел, – сказал я, – Тот вовремя улизнул. Он знал, что солдаты слышали только одну лошадь, и потому послал меня вперед, им навстречу; иначе бы они, наверно, пустились в погоню и поймали нас обоих. То ли он забыл, что это одеяние у меня, то ли понадеялся, что его не найдут. Любой другой на месте Утера ничего бы не заметил.
– Не стоило тебе связываться с Белазием. Да, дело хуже, чем я думал. Пусти, дай я расстегну. У тебя руки замерзли, – Он расстегнул фибулу с драконом и снял с меня плащ, – Но тебе ж надо было поглядеть своими глазами! Он человек опасный, да и все такие, если уж на то пошло, но он хуже всех.
– А ты что, знал, кто он такой?
– Ну, не то чтобы знал. Но догадывался. Это на него похоже. Неприятный они народ, не стоило тебе с ними связываться.
– По-моему, он главный друид или, по крайней мере, глава здешней секты. Фигура весомая. Да не беспокойся ты, Кадаль. Я думаю, он не причинит мне вреда и никому другому не позволит.
– Он тебе угрожал?
Я рассмеялся.
– Угрожал-угрожал! Проклятием!
– Это штука серьезная. Говорят, друиды могут послать вслед нож, и он будет преследовать тебя много дней подряд, а ты и знать не будешь. А потом он просвистит у тебя над ухом – и конец.
– Говорят много чего. Кадаль, нет ли другой туники, поприличнее? Мою лучшую тунику еще не принесли от прачки? Кроме того, надо помыться, прежде чем идти к графу.
Он покосился на меня, роясь в сундуке в поисках чистой туники.
– Утер, похоже, пошел прямиком к нему. Ты об этом знал?
Я рассмеялся.
– Ну конечно! Предупреждаю, Амброзию я расскажу все как было.
– Что, вообще все?
– Все как было.
– Ну, пожалуй, оно и к лучшему, – сказал Кадаль. – Может, кто-то сможет защитить тебя от них…
– Да нет, не в этом дело. Ему просто стоит об этом знать. Он имеет право. А потом, почему я должен что-то скрывать от него?
– Да, конечно, – неуверенно сказал Кадаль. – Но проклятие… Боюсь, от него тебя даже Амброзий не спасет.
– Да ну его, это проклятие!.. – сказал я и сделал жест, какой нечасто увидишь в благородных домах. – Забудь. Мы с тобой не сделали ничего дурного, а Амброзию я врать не собираюсь.
– Когда-нибудь тебе все же станет страшно, Мерлин!
– Быть может.
– Неужели ты совсем не боялся Белазия?
– А что, надо было? – поинтересовался я. – Он же мне ничего не сделает!
Я расстегнул пояс туники и бросил его на кровать. Потом снова взглянул на Кадаля.
– Кадаль! А тебе было бы страшно, если бы ты увидел свою собственную смерть?
– Конечно, клянусь собакой! А ты ее видел?
– Временами. Отрывками. И это видение наполняет меня страхом.
Он застыл на месте, глядя на меня. На лице его отражался ужас.
– И что же ты видишь?
– Пещеру. Хрустальный грот. Временами мне кажется, что это смерть, а иногда, наоборот, рождение и врата видений или темные области сна… не могу сказать. Но когда-нибудь я это узнаю. А до тех пор я, мне кажется, не боюсь почти ничего. Я знаю, что в конце меня ждет пещера, так же как тебя…
Я остановился.
– Ну? – быстро спросил Кадаль, – Что ждет меня?
Я улыбнулся.
– Я хотел сказать: «Как тебя ждет тихая старость».
– Не ври, Мерлин, – резко сказал он. – Я заметил, какие у тебя были глаза. Когда ты видишь что-то такое, у тебя глаза делаются странные. Я это и раньше замечал. Зрачки расширяются, и взгляд становится каким-то рассеянным, сонным – но не мягким, наоборот: все лицо у тебя делается холодным, как сталь, словно ничего вокруг себя не видишь и тебе все равно. И говоришь так, словно не человек, а просто голос… Или словно сам куда-то исчезаешь, а через тебя говорит что-то другое. Словно рог, в который дуют, чтобы извлечь звук. Я это и видел-то всего пару раз, и то на миг, но это так необычно, что мне всякий раз становилось не по себе.
– Мне тоже не по себе, Кадаль.
Я сбросил с себя зеленую тунику. Кадаль протянул мне серый шерстяной балахон, который я носил вместо ночной рубашки. Я рассеянно взял его и опустился на край кровати, уронив балахон себе на колени. Я говорил не столько с Кадалем, сколько с самим собой.
– Меня это тоже пугает. Ты прав, я действительно чувствую себя пустой раковиной, в которую дует кто-то другой. Я говорю, вижу и делаю такое, о чем прежде и понятия не имел. Но ты не прав, если думаешь, что мне все равно. Мне больно. Наверное, это оттого, что я не могу управлять тем, что говорит через меня… Когда-нибудь я научусь управлять этой своей способностью видеть и знать, этим богом во мне, и тогда это будет настоящая сила. Я буду знать, когда мои предсказания – просто обычные предчувствия, а когда это тень бога.
– Ты говорил о моей смерти. Что это было?
Я поднял голову. Как ни странно, лгать Кадалю было легче, чем Утеру.
– Я не видел твоей смерти, Кадаль. Я вообще не видел ничьей, кроме своей. Это было бестактно с моей стороны. Я собирался сказать, что тебя похоронят где-нибудь в чужой земле. – Я улыбнулся, – Я знаю, что для бретонца это хуже ада. Но я боюсь, что так оно и будет… если ты решишь остаться у меня на службе.
Лицо Кадаля прояснилось. Он улыбнулся. «Это настоящая сила, – подумал я, – если одно мое слово способно так устрашить человека».
– Останусь, конечно, – сказал Кадаль, – Даже если бы он меня об этом не просил. С тобой легко. Служить тебе – одно удовольствие.
– Да? А помнится, ты говорил, что я малолетний придурок, еще и олух в придачу?
– Ну вот, я и говорю. Я никогда не посмел бы сказать это кому-то такому знатному, как ты, будь это кто-то другой, – это при том, что ты дважды королевского рода…
– Ну почему же дважды? Мой дед вряд ли может считаться…
Я осекся. Меня остановило выражение лица Кадаля. Он сказал это не подумав, ахнул и поспешно зажал себе рот, словно пытался загнать свои слова обратно.
Он ничего не говорил, просто стоял передо мной с испачканной туникой в руках. Я медленно встал. Забытый балахон сполз на пол. Дальше говорить было незачем. Удивительно, как я не догадался об этом раньше, в тот миг, когда Амброзий появился передо мной в свете факелов и взглянул на меня сверху вниз. Он знал. И многие другие, видимо, тоже знали. Теперь я вспомнил, как люди оборачивались мне вслед, как перешептывались командиры, с каким почтением относились ко мне слуги… Я думал, что обязан этим приказу Амброзия, но теперь я понял, что это было почтение к Амброзиеву сыну.
В комнате было тихо, как в пещере. Жаровня вспыхнула, пламя взметнулось и отразилось в бронзовом зеркале на стене. Я посмотрел в ту сторону. В бронзовом зеркале, озаренном пламенем, мое обнаженное тело выглядело хрупким и туманным, каким-то нереальным, игрой пламени и тени. Но лицо мое было освещено; пламя подчеркивало черты, и я увидел его лицо таким, каким оно было в тот вечер, когда он сидел у огня в своей комнате, ожидая, когда меня приведут к нему, чтобы расспросить меня о Ниниане.
И снова дар ясновидения не помог мне. С тех пор я узнал, что люди, наделенные божественным зрением, часто бывают слепы к простым вещам.
– И что, все знают? – спросил я у Кадаля.
Он кивнул. Не спрашивая, что я имею в виду.
– Слухи ходят. Ты временами бываешь очень похож на него.
– Наверно, Утер тоже догадался. А раньше он не знал?
– Нет. Он уехал раньше, чем пошли разговоры, и взъелся на тебя не поэтому.
– Рад это слышать, – сказал я, – А из-за чего же? Неужели только потому, что я встал ему поперек дороги тогда, у стоячего камня?
– Ну, и из-за этого тоже.
– А еще из-за чего?
– Он думал, что ты наложник графа, – напрямик сказал Кадаль. – Амброзий ведь по бабам не бегает. Он и в мальчиках не нуждается, если уж на то пошло, но Утер начисто не способен понять человека, который не проводит с бабой семь ночей в неделю. И когда он увидел, что его брат так заботится о тебе, взял в свой дом, приставил к тебе меня и все такое, то решил, что все дело в этом. И ему это очень не понравилось.
– Понятно. Он сегодня сказал что-то в этом духе, но я подумал, что он просто так ругался.
– Если бы он взглянул на тебя повнимательнее или послушал, что говорят люди, то понял бы, что к чему.
– Он уже и так понял, – сказал я с внезапной уверенностью. – Догадался тогда, на дороге, когда увидел фибулу, подаренную мне графом. Я об этом не думал, но Утер должен был сразу понять, что граф вряд ли станет дарить королевский знак своему наложнику. Он велел поднести ближе факел и долго меня разглядывал. Наверно, тогда он и понял.
Меня внезапно осенило.
– Наверно, Белазий тоже знает!
– Конечно, – сказал Кадаль, – А что?
– Он так говорил со мной… Словно знал, что не смеет мне ничего сделать. Поэтому он и пытался запугать меня проклятием. Он ведь ни перед чем не остановится. Наверно, по дороге к роще он все время думал, что делать. Тихо убрать меня за святотатство он не мог, но ему надо было как-то заставить меня замолчать. Отсюда и проклятие. И…
Я остановился.
– Что еще?
– Да не дергайся ты. Это было просто дополнительное ручательство, что я буду держать язык за зубами.
– Ради богов, что же это?
Я пожал плечами, обнаружил, что я до сих пор голый, и наклонился за рубашкой.
– Он сказал, что возьмет меня с собой в святилище. Думаю, он хочет сделать из меня друида.
– Он так сказал?
Я уже начал привыкать к Кадалеву знаку от дурного глаза.
– И что же ты будешь делать?
– Ну, схожу с ним… по крайней мере один раз. Да не смотри ты на меня так! Руку даю на отсечение, что больше одного раза мне туда идти не захочется.
Я посмотрел ему в глаза.
– Но в этом мире нет ничего, что я отказался бы узнать и увидеть, и я готов встретиться с любым богом так, как ему это угодно. Я говорил тебе, что истина – это тень Бога. Если я собираюсь воспользоваться ею, я должен знать, кто Он. Понимаешь?
– Где уж мне! О каком боге ты говоришь?
– Я думаю, что Бог один. Нет, конечно, боги живут повсюду: в полых холмах, в ветрах, в море, в самой траве, по которой мы ходим, и в воздухе, которым мы дышим, и в кровавом сумраке, где ищет их Белазий и ему подобные. Но мне кажется, что должен быть один бог – Единый Бог, подобный великому морю, а мы все – и малые боги, и люди, и вообще все на свете – стекаемся к нему, как реки, и в конце концов все мы придем к Нему. А ванна готова?
Через двадцать минут в темно-синей тунике, застегнутой на плече фибулой с драконом, я пошел к своему отцу.
Глава 12В передней Амброзия сидел секретарь, добросовестно изображавший бурную деятельность. Из-за занавеси слышался тихий голос Амброзия. Стражники у дверей выглядели деревянными статуями.
Потом занавеска отдернулась и вышел Утер. Увидев меня, он остановился, постоял, как бы собираясь что-то сказать, потом, похоже, перехватил любопытный взгляд секретаря и вышел, взмахнув полой алого плаща и оставив за собой запах конюшни. По запаху Утера можно всегда было определить, откуда он явился; он, казалось, впитывал запахи, точно губка. Должно быть, отправился к брату прямо с дороги, не успев даже переодеться.
Секретарь – его звали Соллий – сказал мне:
– Можешь войти. Тебя ждут.
Он стоял спиной к двери, склонившись над столом, заваленным табличками. Поперек одной из них лежал стилос – похоже, Амброзия оторвали от работы. На столике секретаря у окна лежала полуразвернутая книга.
Дверь закрылась за мной. Я остановился на пороге, и занавеска с шорохом упала у меня за спиной. Он обернулся.
Мы молча встретились глазами. Прошло несколько мгновений, которые показались мне бесконечными. Потом он откашлялся и сказал:
– А, Мерлин, – и легким жестом указал мне на мой табурет у жаровни, – садись.
Я сел. Амброзий помолчал, глядя в стол. Взял стилос, отсутствующим взглядом посмотрел на табличку, что-то дописал. Я ждал. Он хмуро проглядел написанное, стер и отрывисто сказал:
– У меня был Утер.
– Да, господин.
Он взглянул на меня исподлобья.
– Насколько я понял, он наткнулся на тебя за городом. Ты был один.
– Нет, – поспешно ответил я. – Со мной был Кадаль.
– Кадаль?
– Да, господин.
– Утеру ты сказал другое.
– Да, господин.
Его взгляд стал пронзительным.
– Ну, рассказывай.
– Кадаль всегда обо мне заботится, господин. Он… более чем предан мне. Мы поехали на север, доехали до дороги, по которой вывозят бревна из леса, и свернули на нее. Мой пони повредил себе ногу, Кадаль усадил меня на свою кобылу, и мы пошли домой.
Я перевел дыхание.
– Мы решили срезать путь и наткнулись на Белазия со слугой. Белазий проехал вместе со мной часть пути до дома, но ему… не хотелось встречаться с принцем Утером, поэтому мы расстались.
– Понятно.
Его голос не выдавал его чувств, но я догадывался, что он понял больше, чем было сказано. Его следующий вопрос подтвердил это:
– Ты был на острове друидов?
– Ты о нем знаешь? – удивился я.
Он ничего не сказал и в холодном молчании ожидал моего ответа, поэтому я продолжал:
– Я уже говорил, что мы с Кадалем пошли короткой дорогой. Если ты знаешь остров, то должен знать и тропу, которая к нему ведет. Напротив тропы, ведущей к морю, есть сосновая роща. Мы нашли там Ульфина – это слуга Белазия – с двумя лошадьми. Кадаль хотел взять лошадь Ульфина, чтобы побыстрее отвезти меня домой, но, когда мы говорили с Ульфином, услышали крик – не просто крик, а вопль – откуда-то с востока. Я поскакал туда, чтобы посмотреть, в чем дело. Клянусь тебе, я понятия не имел, что это за остров и что там происходит! Кадаль этого тоже не знал. Если бы он был верхом, как и я, то остановил бы меня. Но к тому времени, как он взял лошадь Ульфина и поскакал вдогонку, меня уже не было видно, и он подумал, что я испугался и сбежал домой, как он мне велел раньше, и, только приехав сюда, обнаружил, что меня нет. Он поехал обратно, но к тому времени я уже встретился с отрядом.
Я стиснул руки между колен.
– Я не знаю, что заставило меня отправиться к острову… Хотя нет, знаю: я услышал крик и поехал посмотреть… Но я поехал туда не только из-за этого. Я не могу объяснить. Пока не могу…
Я снова перевел дыхание.
– Господин мой…
– Да?
– Я должен сказать тебе. Человек, которого убили сегодня ночью там, на острове… Я не знаю, кто это был, но я слышал, что он один из людей короля, пропавший несколько дней тому назад. Его тело бросят в лесу, так, чтобы подумали, что его растерзал зверь.
Я остановился. По лицу Амброзия понять что-либо было невозможно.
– Я подумал, что тебе нужно это знать.
– Ты был на острове?
– О нет! Мне кажется, если бы я туда сунулся, меня бы уже не было в живых. Про этого человека я узнал позднее. Говорят, его убили за святотатство.
Я поднял глаза на Амброзия.
– Я доехал до берега бухты и, стоя под деревьями, все видел: танец и жертвоприношение; слышал пение. Я тогда не знал, что это незаконно… У нас дома этот культ, конечно, запрещен, но все знают, что он еще существует. Мне показалось, что здесь может быть по-другому. Но когда господин Утер понял, где я был, то очень разгневался. Он, похоже, ненавидит друидов.
– Друидов? – переспросил Амброзий отсутствующим голосом. Он продолжал вертеть в пальцах стилос. – Да, конечно. Утер их не любит. Он страстный приверженец Митры, а свет – враг тьмы, насколько я понимаю. Ну, в чем дело? – резко спросил он, обращаясь к показавшемуся в дверях Соллию.
– Прости, господин, – сказал секретарь. – К тебе посланный от короля Будека. Я говорил ему, что ты занят, но он настаивает, что дело срочное. Сказать, чтобы подождал?
– Впусти его, – велел Амброзий.
Вошел человек со свитком и передал его Амброзию. Тот сел в свое большое кресло, развернул послание и, хмурясь, принялся его читать. Я смотрел на него. В жаровне плясало пламя, озаряя черты лица, которое я, казалось, уже знал не хуже, чем свое собственное. Угли зарделись алым, пламя полыхнуло и разгорелось. Свет ударил мне в глаза, все вокруг расплылось…
– Мерлин Эмрис! Мерлин!
Гулкое эхо превратилось в обычный голос. Видение исчезло. Я сидел на табурете в комнате Амброзия, уставясь на свои руки, стискивающие колени. Амброзий стоял между мной и жаровней, закрывая от меня пламя. Секретарь вышел, мы были одни.
Когда он повторил мое имя, я моргнул и очнулся.
– Что ты видел там, в пламени? – спросил Амброзий.
Я ответил, не поднимая глаз:
– Я видел заросли боярышника на склоне холма, и девушку на буром пони, и юношу с драконовой фибулой на плече, и туман до колен…
Я услышал, как Амброзий шумно втянул в себя воздух. Потом его рука взяла меня за подбородок и заставила поднять голову. Его взгляд был суровым и пристальным.
– Значит, ты и правда наделен даром видеть. Я и раньше был уверен в этом, но теперь у меня нет сомнений. Это правда. Я подумал, что это так и есть, еще тогда, в ту первую ночь, у стоячего камня, но то могло быть что угодно – сон, детские выдумки, удачная басня, выдуманная для того, чтобы привлечь мое внимание. Но это… Я не ошибся в тебе.
Он опустил руку и выпрямился.
– Ты видел лицо девушки?
Я кивнул.
– А юноши?
Наши глаза встретились.
– Да, господин.
Амброзий резко отвернулся и встал спиной ко мне, опустив голову.
Он снова взял со стола стилос и принялся вертеть его в пальцах. Через некоторое время он спросил:
– И давно ты узнал об этом?
– Только сегодня. Кадаль как-то обмолвился, потом я кое-что вспомнил – и еще то, как твой брат уставился на меня сегодня, когда увидел, что я ношу это. – Я коснулся драконовой фибулы.
Он взглянул на меня, потом кивнул.
– Тебе в первый раз явилось это… видение?
– Да. Я ни о чем не знал. Теперь мне кажется странным, что я даже не подозревал, но могу поклясться, что и в самом деле не догадывался.
Он стоял молча, опершись одной рукой на стол. Не знаю, чего я ждал, но мне никогда не приходило в голову, что великий
Аврелий Амброзий может растеряться настолько, что не будет знать, что сказать.
Потом он отошел к окну, вернулся к столу и заговорил:
– Странная это встреча, Мерлин. Мне нужно так много сказать тебе – а я не нахожу слов. Но теперь-то ты понимаешь, почему я так много расспрашивал тебя и старался понять, что привело тебя сюда?
– Это дело рук богов, господин мой, – ответил я. – Они привели меня сюда. Почему ты оставил ее?
Вопрос прозвучал слишком резко: должно быть, он так давно терзал меня, что сейчас вырвался, словно обвинение. Я поспешно принялся что-то мямлить, пытаясь объясниться, но он остановил меня коротким жестом.
– Мне было восемнадцать лет, Мерлин, и за мою голову была назначена награда. Я не мог открыто появиться в своем собственном королевстве. Ты ведь знаешь, как мой кузен Будек принял меня к себе, когда мой брат король был убит, и как Будек все эти годы лелеял план мести Вортигерну, хотя до последнего времени это казалось невыполнимым. Но он все время засылал разведчиков, собирал сведения, разрабатывал планы. А когда мне исполнилось восемнадцать, он тайно отправил меня самого к Горлойсу Корнуэльскому, другу моего отца, всегда недолюбливавшему Вортигерна. Горлойс отправил меня на север с парой доверенных людей, чтобы я мог послушать, посмотреть и узнать тамошние земли. Когда-нибудь я расскажу тебе, где мы были и что видели, но не сейчас. А что касается тебя… В конце октября мы возвращались на юг, в Корнуолл, чтобы плыть домой, по дороге на нас напали и нам пришлось драться. Это были люди Вортигерна. Я до сих пор не знаю, то ли они заподозрили, кто я такой, то ли им просто захотелось убить нас ради забавы и вкуса свежей крови, как делают саксы и лисы. Я думаю, последнее вернее, потому что иначе бы они сделали свое дело добросовестнее. А так мне повезло: товарищи мои погибли, а я отделался одной раной, да еще ударом в голову, от которого я потерял сознание. И они оставили меня, приняв за мертвого. Дело было вечером. Когда я пришел в себя и попытался оглядеться, было уже утро, и надо мной стоял бурый пони. На нем сидела девушка и смотрела то на меня, то на убитых, то снова на меня, не говоря ни слова.
Он впервые улыбнулся – еле заметно, и не мне, а тому воспоминанию.
– Я, помнится, попытался что-то сказать, но потерял много крови, а после ночи под открытым небом еще и подхватил лихорадку. Я боялся, что она испугается и ускачет в город и тогда мне конец. Но она не бросила меня. Поймала моего коня, нашла седельную сумку, напоила меня, промыла и перевязала рану, а потом – бог весть, как ей это удалось, – взвалила меня на коня и увезла оттуда. Она сказала, что знает одно место, близко от города, но укромное и безопасное, куда никто не ходит. Это была пещера, а рядом с ней бил источник… В чем дело?
– Так, ничего, – сказал я. – Я мог бы догадаться. Продолжай. Там тогда никто не жил?
– Никто. Кажется, к тому времени, как мы туда добрались, я потерял сознание и начал бредить, потому что дальше я мало что помню. Она спрятала в пещере меня и моего коня, так, чтобы никто не заметил. У меня в сумке были еда и вино и еще плащ и одеяло. Уехала она от меня уже вечером, и когда вернулась домой, то узнала, что убитых уже нашли и их коней, что бродили поблизости, тоже. Отряд ехал на север, и вряд ли кто-то в городе знал, что трупов должно было быть три. Так что я был в безопасности. На следующий день она снова приехала в пещеру, привезла еду и лекарства… И так каждый день… – Он помолчал, – Дальше ты знаешь.
– А когда ты сказал ей, кто ты такой?
– Тогда, когда она сказала, почему не может уехать из Мари-дунума вместе со мной. До того я думал, что она, должно быть, одна из девушек королевы – по ее манерам и разговору я догадывался, что она воспитывалась во дворце. Видимо, она видела то же самое во мне. Но все это не имело значения. Ничто не имело значения, кроме того, что я мужчина, а она – женщина. Мы оба с первого дня знали, что это должно произойти. Ты поймешь, как это бывает, когда станешь постарше.
Он снова улыбнулся, на этот раз не только глазами, но и губами.
– Это, Мерлин, пожалуй, единственное знание, с которым тебе придется подождать. Дар ясновидения в делах любви не помощник.
– Ты просил ее уехать с тобой сюда?
Он кивнул.
– Еще до того, как узнал, кто она такая. А после того, как узнал, я начал бояться за нее и уговаривал ее настойчивее, но она не согласилась. Судя по ее речам, она ненавидела и боялась саксов и страшилась, что Вортигерн погубит королевство, но ехать со мной она отказалась. Одно дело, говорила она, сделать то, что она сделала, и совсем другое – уплыть за море с человеком, который, когда вернется, будет врагом ее отца. Она говорила, что год кончается и надо покончить с этим и забыть.
Он умолк, глядя на свои руки.
– И ты не знал, что она родила ребенка? – спросил я.
– Нет. Я, конечно, думал об этом. Следующей весной я отправил ей послание, но не получил ответа. Тогда я оставил это, решив, что если она захочет найти меня, то знает, где искать. Весь мир это знает. А года через два до меня дошла весть, что она обручена. Теперь знаю, что это неправда, а тогда я постарался забыть о ней. – Он взглянул на меня. – Ты понимаешь?
