Текст книги "Сага о короле Артуре (сборник)"

Автор книги: Мэри Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 138 страниц)

Глава 6

Я встал. В уставившихся на нас глазах я никакой подсказки прочесть не мог. Все молчали.

– В чем дело?

– Выйдем на улицу, будь так любезен, – повторил чернобородый. – Мы не хотим…

– Шума устраивать я не собираюсь, – резко ответил я, – Но вы должны объяснить, кто вы такие. Иначе я и шагу не сделаю. И для начала убери руки. Трактирщик, кто эти люди?

– Люди короля, господин. Тебе лучше делать, что они говорят. Если тебе нечего скрывать…

– …то нечего бояться? – закончил я, – Слышал я эту поговорку. Только это брехня.

Я стряхнул руку чернобородого со своего плеча и развернулся к нему лицом. Диниас глядел на нас, разинув рот. Да, должно быть, сейчас я был совсем не похож на того робкого кузена, которого он знал! С этим покончено.

– Я не боюсь, что эти люди услышат то, что вы собираетесь мне сказать. Говорите здесь.

– Нас заинтересовало то, что сказал твой приятель.

– Так почему бы вам не поговорить с ним?

– Все в свое время, – твердо сказал чернобородый. – Скажи мне, кто ты такой и откуда.

– Мое имя – Эмрис, родился я здесь, в Маридунуме. Несколько лет назад, еще ребенком, я уехал в Корнуолл и теперь решил вернуться и узнать новости. Вот и все.

– А этот молодой человек? Он называл тебя кузеном.

– Это просто так говорится. Мы родичи, но довольно дальние. Вы, должно быть, еще слышали, как он называл меня «ублюдком».

– Погодите минуточку! – раздался у меня за спиной другой голос.

Пожилой человек с жидкими седыми волосами пробивался сквозь толпу.

– Я его знаю! Он говорит правду. Это же Мирддин Эмрис! Он внук нашего старого короля.

И мне:

– Ты меня не помнишь, господин. Я у твоего деда экономом был. Я вам говорю, – он снова обернулся к чернобородому, вытягивая шею, словно курица, – даже если вы и впрямь люди короля, вы не можете арестовать этого молодого господина. Он говорит правду. Он исчез из Маридунума пять лет тому назад – да, точно, пять, как раз в ту ночь, когда умер старый король, – и все эти годы о нем ничего не было слышно. Но я готов поклясться чем угодно, что он никогда не выступал против короля Вортигерна! Он ведь учился на священника и никогда в жизни не брался за оружие. И если ему хочется тихо посидеть и выпить с принцем Диниасом, так ведь они же родственники, он вам сам сказал. И с кем же ему еще пить, как не с ним? Надо же ему узнать новости о родичах!

Он ласково покивал мне.

– Да, это в самом деле Мирддин Эмрис. Он уехал маленьким мальчиком, а вернулся взрослым мужчиной, но я признал бы его в любом обличье! И если дозволишь сказать, господин, я так рад, что ты вернулся живым и невредимым! Мы ведь боялись, что ты погиб во время пожара.

Чернобородый даже не взглянул на старика. Он стоял, загораживая мне выход, и не сводил с меня глаз.

– Мирддин Эмрис. Внук старого короля, – медленно произнес он. – Бастард. Так кто же твой отец?

Отпираться было бессмысленно. Теперь и я признал старого эконома.

Он кивал мне, чрезвычайно довольный собой. Я сказал:

– Моей матерью была Ниниана, дочь короля.

Черные глаза сощурились.

– Это правда?

– Правда, правда! – снова вмешался эконом.

В его глупых выцветших глазах блестело величайшее расположение ко мне.

Чернобородый снова повернулся в мою сторону и открыл рот, чтобы задать следующий вопрос. Сердце у меня колотилось как бешеное, и я чувствовал, как мои щеки заливаются краской. Я попытался унять волнение.

– А твой отец?

– Я не знаю его.

Авось решит, что я покраснел от стыда!

– Думай, что говоришь! – сказал чернобородый. – Ты не можешь этого не знать. Кто тебя зачал?

– Не знаю.

Он внимательно вглядывался в мое лицо.

– Твоя мать, дочь короля… Ты ее помнишь?

– Да. Хорошо помню.

– И она тебе никогда не говорила? Неужели ты думаешь, что мы поверим этому?

– А мне плевать, поверите вы или нет! – раздраженно ответил я. – Мне это надоело. Всю жизнь люди задают мне этот вопрос. Она действительно мне ничего не говорила! Я вообще не думаю, что она кому-то об этом рассказывала. Она утверждает, что я родился от дьявола, и, насколько я знаю, это может быть правдой. – Я нетерпеливо взмахнул рукой, – Почему вы об этом спрашиваете?

– Мы слышали, что сказал этот молодой господин, – невозмутимо ответил чернобородый, – «Лучше быть незаконным сыном короля, чем ничьим сыном, у которого вообще нет отца!»

– Но ведь я же не обиделся! Так какое вам до этого дело? Вы что, не видите, что он пьян в стельку?

– Мы просто хотели уточнить, вот и все. И теперь убедились, что ты именно тот, кто нужен королю.

– Королю? – Должно быть, мой голос звучал совершенно растерянно.

Он кивнул.

– Вортигерну. Мы ищем тебя уже три недели. Ты должен отправиться к нему.

– Не понимаю…

Наверно, я выглядел скорее ошалевшим, чем испуганным. Я видел, что порученное мне дело вот-вот провалится, но одновременно с этим меня охватило смешанное чувство растерянности и облегчения. Если они ищут меня уже три недели, значит, Амброзий тут ни при чем.

Диниас все это время тихо сидел в своем углу. Я думал, что до него просто не дошло, что происходит, но тут он наклонился вперед и оперся руками на залитый вином стол.

– Чего он от него хочет? Скажите мне!

– Тебе не о чем беспокоиться, – Чернобородый взглянул на него с легким презрением, – Королю нужен он, а не ты. Но поскольку ты навел нас на след, награда причитается тебе.

– О чем ты? – спросил я, – Какая награда?

Диниас резко протрезвел.

– Я ничего не говорил! Что ты имеешь в виду?

– Именно твои слова помогли нам найти его, – сказал чернобородый.

– Он просто расспрашивал меня о своей семье! – сказал мой кузен, – Он же столько лет не был дома. Вы ведь слышали! Мы говорили не таясь. Клянусь богами, если бы мы замышляли измену, неужели стали бы обсуждать свои замыслы здесь?

– А кто говорил об измене? Я просто выполняю свой долг. Король хочет видеть его, и он поедет со мной.

Старый эконом забеспокоился.

– Вы не можете причинить ему зла! Он и в самом деле тот, кем себя называет, – сын Нинианы. Можете спросить ее сами.

Тут чернобородый развернулся в его сторону.

– Она еще жива?

– Конечно! Она живет здесь, неподалеку, в обители Святого Петра, что за старым дубом на перекрестке!

– Оставьте ее в покое, – воскликнул я. Вот теперь мне действительно стало страшно. Я боялся, что она может им обо всем рассказать. – Не забывайте, кто она такая! Даже Вортигерн не посмеет тронуть ее. К тому же вы не имеете права арестовывать ее или меня.

– Ты уверен?

– А на каком основании?

– Вот на этом!

В руке чернобородого блеснул короткий меч. Он был наточен как бритва.

– Так вот каков закон Вортигерна? – сказал я, – Ну что ж, это веский аргумент. Я пойду с вами. Но от моей матери вам толку не добиться. Оставьте ее в покое, говорю вам. От нее вы узнаете не больше, чем от меня.

– По крайней мере, мы не поверим ей, если она скажет, что не знает.

– Но это же правда! – снова вмешался болтливый эконом. – Я всю жизнь прослужил во дворце и помню, как все это было. Все говорили, что она родила от дьявола, от князя тьмы!

Люди замахали руками, делая знаки от дурного глаза. А старик, уставясь на меня, сказал:

– Ступай с ними. Они ничего не смогут сделать ни сыну Ни-нианы, ни ей самой. Придет время, когда королю понадобятся люди Запада. Кому это знать, как не ему самому?

– Да, похоже, мне придется идти с ними. У короля в самом деле острые доводы! – сказал я, – Ничего, Диниас, ты не виноват. Скажи моему слуге, где я. Ладно, ведите меня к Вортигерну – только руки уберите!

И я направился к дверям между ними. Посетители расступались, давая нам дорогу. Я увидел, как Диниас с трудом поднялся на ноги и направился следом. Когда мы вышли на улицу, чернобородый обернулся.

– Ах да, я и забыл! Держи, это твое.

И к ногам моего кузена со звоном упал кошелек с деньгами.

Я, не оборачиваясь, видел его лицо.

Он воровато огляделся по сторонам, подобрал кошелек и сунул его в поясную сумку.

Глава 7

Вортигерн переменился. Мне показалось, что он сделался меньше ростом, менее впечатляющим. Дело было не только в том, что сам я вырос и из мальчика успел превратиться в высокого юношу. Вортигерн словно бы усох. Не нужно было ни приемной залы, обустроенной на скорую руку, ни двора, больше похожего на толпу вояк и женщин, каких возят за собой люди такого сорта, чтобы понять – это человек, живущий в состоянии бегства. Он загнан в угол. Но загнанный в угол волк куда опаснее свободного, а Вортигерн по-прежнему оставался волком.

И местечко он себе выбрал недурное. Королевская Башня, какой я ее запомнил, была утесом, возвышающимся над долиной реки, и подойти к ней можно было только по перемычке, узкой, словно мост. Этот выступ спускался в кольцо скалистых холмов, образующих как бы естественный загон, где можно было пасти лошадей и содержать скот под охраной. А вокруг долины высились горы, все в серых осыпях, еще не успевшие покрыться весенней зеленью. Апрельский ливень лишь устроил большой водопад, в тысячу футов вышиной, с шумом падавший на дно долины. Дикое, мрачное, впечатляющее место. Если волку удастся окопаться на вершине этого утеса, Амброзию нелегко будет выкурить его оттуда.

Путешествие заняло шесть дней. Мы выехали с первыми лучами солнца, по дороге, которая идет от Маридунума прямо на север. Она хуже восточного тракта, но зато короче и быстрее, даже несмотря на то, что нас задерживала весенняя распутица и то, что приходилось примеряться к скорости женских носилок. Мост в Пеннале был сломан и почти размыт, и мы почти полдня потратили на переправу через реку Дифи, прежде чем наш отряд выехал к Томен-и-Муру, где дорога была уже получше. Вечером шестого дня мы свернули на дорогу, ведущую вдоль реки к Динас-Бренину, где жил король.

Чернобородому без труда удалось убедить обитель отпустить мою мать с ним к королю. Быть может, он использовал ту же тактику, что и со мной – это было бы понятно, – но я не имел возможности спросить ее об этом или выведать, знает ли она, зачем мы понадобились Вортигерну. Ее везли в закрытых носилках, и с нею отправились две женщины из обители. Они находились при ней днем и ночью, и у меня не было возможности поговорить с нею наедине, да она и не выказывала такого желания. Временами я замечал, что она смотрит на меня с тревогой и словно бы даже с растерянностью, но разговаривала всегда спокойно и отстраненно, без малейшего намека на то, что знает нечто такое, в чем не могла бы признаться хотя бы и самому Вортигерну. Поскольку мне не дозволяли видеться с нею наедине, я счел за благо рассказать ей ту же историю, что и чернобородому, – собственно, то же, что я поведал Диниасу (насколько я знал, его допросили). Я предоставил ей думать об этом что угодно, также как и о том, почему я не попытался встретиться с нею раньше. Я, разумеется, не мог упоминать ни о Бретани, ни даже о своих тамошних друзьях, ибо тогда она бы догадалась об Амброзии, а я не мог рисковать этим.

Мать очень изменилась, была бледна и спокойна, располнела, и в ней появилась некая духовная тяжеловесность, которой раньше не было. Только дня через два, когда мы ехали через горы на север, я внезапно осознал, в чем дело: она утратила силу, которой владела некогда. Время ли было тому виной, или болезнь, или она добровольно отказалась от нее ради силы христианского символа, который носила на груди, – я не знал. Но сила исчезла.

По крайней мере, один из моих страхов оказался пустым. К моей матери относились вежливо и даже почтительно, как и подобает относиться к дочери короля. Мне особого почтения не выказывали, но дали хорошего коня, я ночевал в тепле и уюте. Спутники мои были достаточно любезны, когда я заговаривал с ними. В остальном на меня почти не обращали внимания, и на вопросы никто не отвечал, хотя мне казалось, что эти люди прекрасно знают, зачем я нужен королю. Я видел, что на меня временами исподтишка бросают любопытные взгляды, а пару раз заметил, что на меня смотрят с жалостью.

Нас сразу провели к королю. Он устроил свой штаб на равнине между утесом и рекой, рассчитывая наблюдать отсюда за ходом строительства. Лагерь был совсем не похож на временные лагеря Утера и Амброзия. Большинство людей жили в палатках, и, кроме высокого земляного вала и частокола со стороны дороги, укреплений не было почти никаких – полагались в основном на естественные преграды: с одной стороны река и обрыв, с другой – скала Динас-Бренин, а между ними – голые и непроходимые горы.

Сам Вортигерн устроился вполне по-королевски. Он принял нас в зале. Деревянные столбы были увешаны богато вышитыми гобеленами, а пол из местного зеленоватого сланца густо устелен свежим тростником. Королевский трон на помосте был богато украшен резьбой и позолотой. Рядом с королем, на таком же резном троне, только поменьше, восседала Ровена, саксонская королева. Народу было много. Впереди стояли несколько человек в придворных одеяниях, большинство при оружии и в доспехах. Немало было саксов. На помосте, позади Вортигернова трона, стояла группа жрецов и святых людей.

Когда нас ввели в зал, толпа затихла. Все глаза обратились в нашу сторону. Король встал и, спустившись с помоста, пошел навстречу моей матери, улыбаясь и протягивая ей обе руки.

– Приветствую тебя, принцесса, – сказал он и с церемонной любезностью повернулся, дабы представить ее королеве.

По залу побежал шепоток. Люди принялись переглядываться. Король недвусмысленно дал понять, что не считает мою мать причастной к вине Камлаха. Он взглянул на меня – мельком, но с живым интересом, как мне показалось, – кивнул в знак приветствия, потом взял мою мать под руку и повел ее на помост. По его знаку кто-то поспешил принести кресло. Его поставили на помосте, на ступеньку ниже королевских тронов. Вортигерн пригласил мать сесть, и королевская чета снова заняла свои места. Я вышел вперед – мои стражи следовали за мной – и встал у подножия помоста, лицом к лицу с королем.

Вортигерн положил руки на подлокотники трона и выпрямился, улыбаясь нам с матерью с приветливым и даже довольным видом. Перешептывание снова утихло. Наступила тишина. Люди смотрели и ждали.

Но король всего лишь сказал моей матери:

– Прошу простить меня, госпожа, что мне пришлось вынудить тебя отправиться в путь в такое время года. Надеюсь, путешествие не слишком утомило тебя?

И продолжал дальше в том же духе – ничего, кроме гладких и избитых любезностей. Придворные смотрели и ждали. Мать сидела, склонив голову, и вежливо отвечала на его вопросы, такая же прямая и равнодушная, как сам король. Приехавшие с нею монахини стояли позади, словно придворные. Одной рукой мать теребила висевший у нее на груди крестик, который она носила вместо талисмана; другая рука скрывалась в складках одежды. Даже в этом простом домотканом одеянии она выглядела царственной.

– Что ж, – улыбаясь, сказал Вортигерн, – не представишь ли ты своего сына?

– Моего сына зовут Мерлин. Он уехал из Маридунума пять лет назад, после смерти моего отца, твоего родича. С тех пор он жил в Корнуолле, в монастыре. Я вверяю его твоему покровительству.

Король обернулся ко мне.

– Пять лет назад? Но ведь ты, Мерлин, должно быть, был тогда еще совсем ребенком! Сколько тебе лет?

– Семнадцать, господин, – Я твердо посмотрел ему в глаза. – Зачем ты послал за мною и моей матерью? Не успел я появиться в Маридунуме, как твои люди схватили меня.

– Я прошу извинить меня. Ты должен простить им их излишнее рвение. Они знали только, что дело срочное, и действовали так, чтобы как можно быстрее выполнить мою волю.

Он снова обернулся к матери.

– Следует ли мне заверить тебя, госпожа Ниниана, что тебе не причинят зла? Клянусь в этом. Я знаю, что ты уже пять лет живешь в обители Святого Петра и не имеешь никакого отношения к союзу твоего брата с моими сыновьями.

– Мой сын тоже не имеет к этому никакого отношения, господин мой, – спокойно сказала она. – Мерлин оставил Мариду-нум в ту ночь, когда умер мой отец, и с того дня и до последнего времени я ничего о нем не слышала. Но за одно я поручиться могу: в восстании он не участвовал, потому что был еще маленьким, когда ушел из дому. И теперь, когда я знаю, что он бежал на юг, в Корнуолл, я понимаю, что причина тому могла быть лишь одна: он боялся моего брата, Камлаха. Камлах не был ему другом. Уверяю тебя, государь, если я могла догадываться о намерениях моего брата, мой сын о них не подозревал. И потому я теряюсь в догадках, зачем ты призвал его сюда.

К моему изумлению, Вортигерн не поинтересовался, что я делал в Корнуолле. Он даже не взглянул на меня. Он положил подбородок на кулак и исподлобья смотрел на мою мать. Его голос и вид казались безупречно любезными, и все же было в этом нечто, что мне не нравилось. И внезапно я понял, что именно. Даже когда моя мать беседовала с королем, жрецы, стоявшие за троном, смотрели на меня. А когда я краем глаза взглянул на толпу, то увидел, что все они тоже не сводят с меня глаз. В зале внезапно стало тихо, и я подумал: «Ну вот, сейчас начнется».

– Ты не была замужем, – сказал король тихо, словно размышляя вслух.

– Нет.

Мать опустила веки, и я понял, что она насторожилась.

– Так значит, отец твоего сына умер до того, как вы смогли пожениться? Быть может, он пал в битве?

– Нет, господин мой.

Голос ее звучал тихо, но совершенно отчетливо. Я видел, что ее руки слегка напряглись.

– Значит, он все еще жив?

Она ничего не сказала – лишь склонила голову, так что капюшон упал ей на лицо, скрыв его от людей в зале. Но те, кто был на помосте, по-прежнему могли видеть ее. Королева уставилась на нее с любопытством и презрением. У саксонки были светло-голубые глаза и тяжелые, белые, как молоко, груди, выпиравшие из тугого голубого корсажа. Маленький рот, руки белые, как и грудь, но некрасивые, с толстыми, как у служанки, пальцами. Пальцы были унизаны золотыми, эмалевыми и бронзовыми кольцами.

Король, видя, что моя мать не отвечает, сдвинул брови. Но голос его звучал по-прежнему доброжелательно.

– Госпожа Ниниана! Скажи мне одну вещь. Говорила ли ты своему сыну, кто его отец?

– Нет.

Ее голос, громкий и уверенный, странно противоречил ее позе: опущенная голова, лицо, скрытое капюшоном… У нее был такой вид, словно ей стыдно. Я подумал, что она, быть может, делает это нарочно, чтобы оправдать свое молчание. Я сам не видел ее лица, но мне была видна рука, сжимавшая складки ее длинной юбки. Мне вдруг вспомнилась та, прежняя Ниниана, которая бросила вызов своему отцу, отказав Горлану, королю Ланаскола. Это воспоминание сменилось другим: отец, сидящий напротив меня и глядящий на меня через стол в свете лампы. Я поспешно прогнал это видение. Оно было таким отчетливым, что я удивился, как это прочие присутствующие не видят его. И внезапно я с ужасом подумал, что Вортигерн его видел и все знает. Вот почему мы здесь. Он услышал о моем приезде и решил удостовериться. Как же со мной обойдутся? Как со шпионом или как с заложником?

Должно быть, я невольно дернулся. Мать подняла голову, и я увидел ее глаза. Она больше не была похожа на принцессу: это была женщина, которой страшно. Я улыбнулся ей – в ее лице что-то вспыхнуло в ответ. Я понял, что боялась она только за меня.

Я стоял спокойно и ждал. Пусть первый ход сделает Вортигерн. У меня еще будет время сразиться с ним, когда я увижу, с чего начинать.

Он повертел большое кольцо у себя на пальце.

– Твой сын сказал моим посланникам то же самое. И я слышал, что люди говорят, будто никто во всей Британии не знает, кто его отец. Судя по тому, что рассказывают люди и что я знаю о тебе, госпожа Ниниана, его отец не мог быть низкого происхождения. Так почему же ты ничего ему не сказала? Человеку ведь следует знать такие вещи.

– А тебе-то что до этого? – гневно воскликнул я, забыв осторожность.

Мать взглядом заставила меня умолкнуть. Потом обратилась к Вортигерну:

– Зачем ты расспрашиваешь меня об этом?

– Госпожа, – сказал король, – я послал за тобой и за твоим сыном с одной лишь целью. Узнать, кто его отец.

– Я спрашиваю: зачем?

Он улыбнулся – попросту оскалил зубы. Я шагнул вперед.

– Мама, он не имеет права допрашивать тебя! Он не посмеет…

– Заткните ему глотку, – приказал Вортигерн.

Человек, стоявший рядом со мной, схватил меня и зажал мне рот ладонью. Послышался звук выдвигаемого из ножен меча: другой солдат вынул оружие и приставил меч к моему боку. Я замер.

– Отпустите его! – воскликнула мать – Послушай, Вортигерн! Если причинишь ему зло, то, будь ты хоть трижды королем, я тебе ничего не скажу, даже если убьешь меня! Неужто ты думаешь, что я все эти годы скрывала правду от отца, от брата и даже от родного сына лишь затем, чтобы рассказать все тебе, как только ты спросишь?

– Расскажешь ради сына, – сказал Вортигерн.

Он кивнул.

Солдат убрал руку от моего рта и отступил назад. Но он по-прежнему держал меня за локоть, и я чувствовал сквозь тунику острие меча другого солдата.

Мать откинула капюшон. Теперь она сидела прямо, вцепившись руками в подлокотники, бледная от страха. Даром что одета была всего лишь в скромное домотканое платье, но королева рядом с ней выглядела служанкой. В зале воцарилась гробовая тишина. Жрецы, стоявшие за троном короля, вытянули шеи. Я лихорадочно пытался собраться с мыслями. Если это действительно жрецы и маги, я не должен даже думать об Амброзии. Мое тело покрылось потом. Я пытался мысленно докричаться до матери и удержать ее, не создав при этом образа, который могут разглядеть эти люди. Но сила ушла, и бог не хотел помочь мне. Я не знал даже, хватит ли мне мужества вынести то, что ждет меня после того, как она все расскажет, и не осмеливался заговорить: боялся, что, если они снова схватят меня, мать все расскажет, чтобы меня спасти. А когда они все узнают и начнут допрашивать меня…

Должно быть, мне удалось дозваться: она обернулась и снова взглянула на меня. Ее плечи передернулись под грубым платьем, словно чья-то рука коснулась ее. Когда наши глаза встретились, я понял, что это не имеет никакого отношения к силе. Ее взгляд говорил о любви, она пыталась как-то успокоить меня, но это было послание на человеческом уровне, и я его не понимал.

Она снова повернулась к Вортигерну.

– Ты выбрал странное место для расспросов, король. Неужто ты и впрямь думаешь, что я стану говорить об этом здесь, посреди зала, чтобы все могли слышать меня?

Вортигерн нахмурился, сведя брови. На его лице блестел пот, и я видел, как его руки судорожно стиснули подлокотники трона. Он весь звенел, как натянутая струна. Напряжение расходилось по залу почти зримыми волнами. Я почувствовал, как по спине у меня поползли мурашки – страх коснулся меня холодной волчьей лапой. Один из жрецов, стоявших за спиной короля, наклонился и что-то шепнул ему. Король кивнул.

– Эти люди уйдут. Но жрецы и маги останутся.

Люди загудели и принялись неохотно выходить из зала. Жрецы остались. Около дюжины человек в длинных одеяниях, стоявшие за тронами королевской четы. Один из них, тот, что говорил с королем, высокий мужчина, поглаживавший седую бороду неопрятной рукой, унизанной перстнями, улыбался. Я всматривался в его лицо, ища признаки силы, но, хотя эти люди носили одеяния жрецов, на их лицах я видел только смерть. Смерть была в глазах у всех. Больше я ничего не видел. Меня снова пробрала дрожь. Я стоял, не пытаясь высвободиться из рук солдата.

– Отпусти его, – велел Вортигерн. – Я не хочу причинять вред сыну Нинианы. Но если ты, Мерлин, еще раз что-то сделаешь или скажешь без моего дозволения, тебя выведут из зала.

Меч от моего бока убрали, но солдат по-прежнему держал его наготове. Солдаты отступили на пару шагов назад. Я не шевелился и молчал. Никогда еще с самого детства не чувствовал я себя таким беспомощным, лишенным и знания, и силы, и поддержки бога. И с горечью осознал, что, даже если бы сейчас оказался в хрустальном гроте, среди пылающих огней, на глазах у моего учителя, я все равно ничего бы не увидел. Внезапно я вспомнил, что Галапас мертв, и подумал, что, быть может, вся моя сила исходила от него и ушла вместе с ним…

Король снова обратил свои запавшие глаза на мою мать. Он наклонился вперед, его лицо внезапно сделалось суровым и напряженным.

– Ну, госпожа моя, теперь ты согласна отвечать мне?

– Охотно, – сказала мать. – Почему бы и нет?