Текст книги "Сага о короле Артуре (сборник)"

Автор книги: Мэри Стюарт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 138 страниц)

Глава 4

Как только я увидел Утера, я понял, что Кадаль прав. Дело дрянь.

Мы приехал в Лондон в канун коронации. Было поздно, городские ворота были заперты, но, похоже, насчет нас были отданы соответствующие распоряжения: нас пропустили без разговоров и отвели прямо в замок, где расположился король. Мне едва дали сменить заляпанные грязью дорожные одежды и тут же отвели в его спальню. Слуги мгновенно исчезли, оставив нас наедине.

Утер уже переоделся на ночь. На нем было длинное ночное платье темно-коричневого бархата, отделанное мехом. Его высокое кресло стояло у очага, где полыхали огромные поленья, а на табурете рядом с креслом – пара кубков и серебряный графин с пробкой, из-под которой струился пар. Я по запаху узнал вино с пряностями и сглотнул – в горле у меня пересохло. Но король мне вина не предложил. Он не сидел у огня, а беспокойно расхаживал по комнате взад-вперед, точно зверь в клетке, а по пятам за ним ходил его волкодав.

Как только дверь за слугами закрылась, он сказал резко, как когда-то:

– Ты, однако, не торопился!

– За четыре дня? Надо было послать коней получше.

Это заставило его прикусить язык. Он не ожидал ответа. Но сказал достаточно вежливо:

– Это лучшие кони в моих конюшнях.

– Ну, тогда нужны были крылатые кони, чтобы мы приехали быстрее, государь. И железные люди. Двоих пришлось оставить в дороге.

Но Утер уже не слушал. Снова погрузился в свои мысли и принялся беспокойно расхаживать. Я наблюдал за ним. Он похудел и двигался легко и проворно, как голодный волк. Глаза у него запали от недосыпания, и еще появилась привычка, которой раньше я за ним не замечал: он не знал, куда девать руки.

Он то сцеплял их за спиной, похрустывая суставами, то теребил платье, то бороду…

– Мне нужна твоя помощь, – бросил он через плечо.

– Я так и понял.

Он развернулся ко мне.

– Так ты знаешь?

Я пожал плечами.

– Повсюду только и говорят о том, что король влюбился в жену Горлойса. Я так понимаю, что ты и не пытался этого скрывать. Но с тех пор, как ты послал за мной Ульфина, прошло больше недели. Что произошло за это время? Горлойс с женой все еще здесь?

– Конечно здесь! Они не могут уехать без моего дозволения.

– Понятно. Вы с Горлойсом уже говорили об этом?

– Нет.

– Но он не может не знать.

– С ним то же самое, что со мной. Если об этом сказать вслух, это уже ничем не остановишь. А завтра коронация. Я не могу говорить с ним.

– И с ней тоже?

– Нет. Нет! О господи, Мерлин, я не могу даже приблизиться к ней! Ее стерегут, как Данаю!

Я нахмурился.

– Значит, он приказал ее стеречь? Но ведь это достаточно странно! Не равносильно ли это публичному признанию, что здесь что-то не так?

– Да нет, я только имел в виду, что она все время окружена служанками и его людьми. И не только личной стражей – здесь стоит и часть его войск, что были с нами на севере. Я могу видеться с ней лишь на людях, Мерлин. Да тебе, наверно, говорили.

– Говорили. Тебе не удалось ничего ей передать?

– Нет. Она остерегается. Весь день при ней ее женщины, и слуги начеку у двери. А он… – Утер запнулся. На лице его выступил пот, – Спит с ней каждую ночь!

Он снова метнулся в сторону, взмахнув полами бархатного одеяния, и, мягко ступая, ушел в глубину комнаты, куда не достигал свет очага. Потом вернулся, развел руками и спросил, просто, словно ребенок:

– Мерлин, что мне делать?

Я подошел к огню, взял графин и налил себе и ему вина с пряностями.

– Для начала иди сюда и сядь. Я не могу разговаривать с волчком. Держи.

Он повиновался и опустился в кресло, сжимая в ладонях кубок. Я с удовольствием выпил свое вино и сел у огня напротив Утера.

Утер не стал пить. Наверно, даже не понял, что я сунул ему в руки. Он глядел в огонь сквозь тающий пар, поднимающийся из кубка.

– Я понял это сразу, как только он привез ее сюда и представил мне. Видит бог, поначалу я думал, что это всего лишь очередная преходящая горячка, какая бывала со мной уже тысячу раз, только на этот раз – в тысячу раз сильнее…

– И ты каждый раз исцелялся от нее, – сказал я, – за ночь, за неделю ночей, за месяц… Я не знаю, удалось ли кому-то из женщин удержать тебя дольше, Утер. Но скажи, неужели месяц – или даже три месяца – стоит того, чтобы ради этого губить королевство?

Он бросил на меня взгляд, пронзительно-синий, как блеск меча. Это был взгляд прежнего, памятного мне Утера.

– Клянусь Аидом, а как ты думаешь, зачем я послал за тобой? Если бы я намеревался погубить королевство, я не раз мог бы это сделать за эти несколько недель. Почему это до сих пор не пошло дальше мелких глупостей? Ода, я натворил немало, согласен. Но я тебе говорю, это горячка, и не такая, какие бывали со мной прежде и которые я мог утолить. Это жжет меня так, что я не могу спать. Как я могу править, сражаться, разговаривать с людьми, если я не могу спать?

– Пробовал переспать с девкой?

Он уставился на меня, потом выпил.

– Ты что, дурак?

– Прости. Это был глупый вопрос. Что, и после этого все равно уснуть не можешь?

– Не могу. – Он поставил кубок рядом с собой и сцепил пальцы, – Бесполезно. Все бесполезно. Приведи ее ко мне, Мерлин. Ты должен это сделать, ты можешь. Вот почему я послал за тобой. Ты должен привести ее ко мне так, чтобы никто ничего не узнал. Пусть она полюбит меня. Приведи, пока он спит. Ты ведь можешь!

– Заставить ее полюбить тебя? С помощью магии? Нет, Утер, на такое магия не способна. Тебе следовало бы это знать.

– Да ведь любая бабка клянется, что может такое сделать! А ты – среди людей нет равного тебе по силе. Ты поднял Висячие Камни, поднял король-камень, когда Треморин оказался бессилен.

– Я просто лучший математик, чем он. Бога ради, Утер! Мало ли что говорят люди! Ты-то знаешь, как все было на самом деле. Это не магия.

– Ты говорил с моим братом, когда он лежал при смерти. Или ты станешь отрицать это?

– Нет.

– И не станешь отрицать, что поклялся служить мне, когда это будет нужно?

– Нет.

– Ну вот, ты мне нужен. Твоя сила – чем бы она ни была. Посмеешь ли ты сказать мне, что ты не маг?

– Я не из тех магов, что могут пройти сквозь стену и провести человека через запертую дверь, – сказал я.

Он дернулся. Я увидел, что его глаза лихорадочно блеснули, но на этот раз не гневом, а, как мне показалось, страданием.

– Но я не отказывался помочь тебе, – добавил я.

Глаза его вспыхнули.

– Ты мне поможешь?

– Да, помогу. Когда мы виделись в последний раз, я сказал тебе, что настанет время, когда нам придется действовать вместе. И вот время настало. Еще не знаю, что я должен делать, но я увижу это в свое время, а исход – в руке бога. Но одно я могу сделать для тебя прямо сегодня. Могу помочь тебе уснуть. Нет, подожди! Сиди и слушай. Если завтра тебе предстоит короноваться и принять в свои руки всю Британию, сегодня ты будешь делать то, что я скажу. Я приготовлю отвар, который поможет тебе уснуть, и ты ляжешь с девкой, как обычно. Возможно, будет лучше, если кто-то, кроме твоего слуги, сможет поклясться, что ты был у себя.

– Зачем? Что ты собираешься делать?

Его голос звучал напряженно.

– Я попробую поговорить с Игрейной.

Он наклонился вперед, вцепившись в подлокотники.

– Да! Поговори с ней! Я не могу пойти к ней, но, быть может, ты сумеешь. Скажи ей…

– Погоди. Только что ты просил меня заставить ее полюбить тебя. Хочешь, чтобы я привел ее к тебе с помощью моей силы. Если ты никогда не говорил с ней о своей любви и не виделся с ней, кроме как на людях, откуда ты знаешь, что она согласится прийти к тебе, даже если это будет возможно? Ты уверен, что ее душа открыта тебе, государь мой?

– Нет. Она молчит. Улыбается, смотрит в землю – и молчит. Но я знаю. Знаю! Это… раньше, когда я играл в любовь, это все были лишь отдельные ноты. А теперь они сложились вместе и составили песню. Она – песня.

Наступило молчание. Позади него, на помосте в углу комнаты, стояла кровать, и полог отдернут. Над ней, на стене, распластался большой дракон червонного золота. Он как будто шевелился в свете пламени, вытягивая лапы.

– Во время нашего последнего разговора, – сказал внезапно Утер, – тогда, среди Висячих Камней, ты сказал, что тебе от меня ничего не надо. Но клянусь всеми богами, Мерлин, если теперь мне поможешь, если я смогу получить ее так, чтобы это ничем не грозило, проси у меня все, что хочешь. Я клянусь!

Я покачал головой, и Утер умолк. Наверно, он понял, что я думаю уже не о нем, что другие силы теснят меня, заполняя комнату, озаренную светом очага. Дракон пламенел и переливался на темной стене. В его тени шевельнулся другой, сливаясь с ним, пламя – с пламенем. Что-то вонзилось мне в глаза, словно коготь. Я зажмурился, и стало тихо. Когда я снова открыл глаза, огонь угас и стена опять потемнела. Я взглянул на короля – он неподвижно сидел напротив, глядя на меня.

– Сейчас я попрошу тебя лишь об одном, – медленно сказал я.

– Да?

– Когда я приведу ее к тебе, ты сделаешь ей ребенка.

Не знаю, чего он ждал, но только не этого. Он уставился на меня, потом неожиданно рассмеялся.

– Воля богов, да?

– Да. Воля Бога.

Он потянулся в кресле, словно свалил с плеч тяжкую ношу.

– Ну, что до меня, Мерлин, я обещаю, что сделаю все, что смогу. И все остальное, чего ты потребуешь. Я даже буду спать сегодня ночью.

Я встал.

– Тогда я пойду, приготовлю отвар и пришлю его тебе.

– А ты поговоришь с ней?

– Поговорю. Спокойной ночи.

Ульфин за дверью засыпал стоя. Когда я вышел, он поморгал и уставился на меня.

– Мне уже можно войти?

– Погоди. Сперва идем в мою комнату. Я дам тебе напиток для него. Проследи, чтобы он его принял и заснул. Завтра ему предстоит длинный день.

В углу, на груде подушек, завернувшись в синее одеяло, спала девушка. Проходя мимо, я увидел высунувшееся из-под одеяла голое плечико и копну прямых русых волос. Она выглядела очень юной.

Я покосился на Ульфина. Он кивнул, потом вопросительно мотнул головой в сторону закрытой двери спальни.

– Да, – сказал я, – Но потом. Когда он выпьет лекарство. А пока – пусть спит. Да тебе и самому не мешало бы лечь, Ульфин.

– Может, мне и удастся поспать, если он ляжет, – Ульфин еле заметно улыбнулся, – Сделай питье покрепче, ладно, господин? И позаботься о том, чтобы оно было вкусное.

– Да выпьет он его, не бойся.

– Да я не о нем беспокоюсь, – сказал Ульфин. – Я о себе…

– О себе? А, понятно. Ты имеешь в виду, что тебе придется отведать его первым?

Он кивнул.

– Ты все пробуешь прежде него? И еду, и питье? И даже любовные настои?

– Любовные настои? Для него? – Ульфин застыл с раскрытым ртом. Потом рассмеялся. – А, ты шутишь!

Я улыбнулся.

– Хотел посмотреть, умеешь ли ты смеяться. Ну вот, пришли.

– Погоди, я сейчас.

Кадаль ждал меня у огня. Мне отвели уютную комнату в изгибе стены башни, и Кадаль поддерживал в очаге яркий огонь, над которым кипел большой котел с водой, стоящий на железной решетке для дров. Кадаль уже достал мою шерстяную ночную рубашку и расстелил ее поперек кровати.

На сундуке у окна лежала охапка одежды, переливающаяся золотым и алым, отделанная мехом.

– Эго что такое? – спросил я, садясь, чтобы Кадаль мог снять с меня сапоги.

– Король прислал тебе одеяние для завтрашнего торжества, господин.

В комнате возился мальчик-слуга, наливавший ванну, поэтому Кадаль, против обыкновения, держался официально. Управившись, мальчик поспешно выскользнул из комнаты, повинуясь кивку Кадаля.

– Что это с ним?

– Ну, знаешь ли, не каждый день приходится наливать ванну волшебнику…

– О господи! Что ты ему наговорил?

– Ничего особенного. Просто сказал, что, если он тебе не угодит, ты превратишь его в летучую мышь.

– Дурак. Нет, Кадаль, погоди. Принеси мой ящик. За дверью ждет Ульфин. Я обещал приготовить отвар.

Кадаль повиновался.

– А в чем дело? У него все еще болит рука?

– Да нет, не ему. Королю.

– А.

Он больше ничего не сказал, но когда я приготовил лекарство и Ульфин ушел, спросил:

– Что, неужто в самом деле так скверно, как говорят?

– Хуже.

Я коротко пересказал ему свой разговор с королем.

Он выслушал меня и нахмурился.

– И что теперь делать?

– Найти способ повидаться с дамой. Нет, не ночную рубашку – ее, увы, придется отложить. Дай мне чистое платье, что-нибудь темное.

– Да ты что, прямо сейчас к ней собрался? Время уже за полночь!

– Я никуда не собираюсь. Тот, кто должен прийти, придет сам.

– Но ведь у нее Горлойс…

– Помолчи, Кадаль. Мне надо подумать. Ступай. Спокойной ночи.

Когда дверь за ним закрылась, я подошел к креслу у огня. Я сказал, что мне надо подумать, но это была неправда. Все, что мне было нужно, – это тишина и огонь. Медленно, постепенно я очистил свой разум от мыслей. Они уходили из меня, как песок из сосуда, оставляя пустым и легким. Я ждал, опустив руки поверх серой туники, открытый, пустой. Было очень тихо. Откуда-то из темного угла послышалось сухое потрескивание старых досок. Взметнулось пламя. Я смотрел в огонь, но смотрел безучастно, как обычный человек, смотрящий в уютное пламя холодной ночью. Мне не нужно было видений. Я лежал, легкий, как сухой лист, на поверхности потока, что в ту ночь нес меня к морю.

За дверью внезапно послышался шум, голоса. В перегородку постучали, и в комнату, закрыв за собой дверь, вошел Кадаль. Он выглядел настороженным и несколько напуганным.

– Горлойс? – спросил я.

Он сглотнул и кивнул.

– Пригласи его сюда.

– Он спрашивал, был ли ты у короля. Я сказал, ты всего пару часов как приехал и ни с кем еще повидаться не успел. Так?

Я улыбнулся.

– Тобой руководили свыше. Зови его сюда.

Горлойс быстро вошел. Я встал, приветствуя его, и подумал, что он переменился не меньше Утера: его широкие плечи поникли, и впервые по нему было видно, что он стар.

Он отмел в сторону мои церемонные приветствия.

– Ты еще не ложился? Мне сказали, что ты приехал…

– Да. Едва успел к коронации. Не присядешь ли, господин мой?

– Спасибо, нет. Мерлин, мне нужна твоя помощь. Дело в моей жене. – Пронзительные глаза уставились на меня из-под седых бровей. – Конечно, никогда не поймешь, что ты думаешь, но ведь ты слышал?

– Да, какие-то сплетни, – осторожно ответил я, – но ведь об Утере всегда ходило множество сплетен. Но не слышал, чтобы кто-то посмел в чем-то упрекнуть твою жену.

– Пусть только попробуют, клянусь богом! Однако я не за этим пришел сегодня. С этим ты ничего поделать не сможешь. Хотя, возможно, ты единственный человек, который способен вразумить короля. Но если тебе удастся уговорить его отпустить нас назад в Корнуолл, не дожидаясь окончания празднеств… Ты ведь сделаешь это – для меня?

– Если сумею.

– Я знал, что могу на тебя положиться. А то теперь в городе такое творится, что не поймешь, кто тебе друг, а кто – так. Утер не из тех людей, кому легко противоречить. Но ты это можешь – и решишься, что важнее. Ты сын своего отца, и ради нашей старой дружбы…

– Я же сказал, что сделаю!

– В чем дело? Ты не болен?

– Ничего. Просто устал. Дорога была трудная. Я увижусь с королем завтра утром, прежде чем он отправится на коронацию.

Горлойс поблагодарил меня коротким кивком.

– Я пришел к тебе не только за этим. Не мог бы ты сейчас поговорить с моей женой?

Последовала мертвая тишина, такая долгая, что я боялся, что он что-нибудь заподозрит. Потом я сказал:

– Если тебе угодно – пожалуйста. Но зачем?

– Болеет она. Я хотел бы, чтобы ты посмотрел ее, если не трудно. Когда женщины сказали ей, что ты в Лондоне, она попросила о встрече с тобой. Честно говоря, я был очень рад, когда услышал, что ты здесь. Теперь мало кому можно доверять, и это истинная правда. Но тебе – верю.

Полено рядом со мной прогорело и рухнуло вниз, в самый жар.

Взметнулось пламя, и лицо Горлойса окрасилось алым, словно кровью.

– Придешь? – спросил старик.

– Конечно! – Я отвернулся. – Уже иду.

Глава 5

Утер не преувеличивал: госпожу Игрейну действительно хорошо стерегли. Их с мужем поселили во дворце, к западу от королевских покоев, и двор был полон корнуэльцев, все – при оружии. В прихожей тоже были вооруженные воины, а в самой спальне – с полдюжины женщин. Когда мы вошли, старшая из них, седая женщина с обеспокоенным лицом, кинулась мне навстречу.

– Принц Мерлин!

Она преклонила передо мной колени, глядя на меня с почтением и страхом, потом повела меня к кровати.

Комната была теплой и ароматной. В лампах горело душистое масло, в очаге – яблоневые дрова. Кровать стояла посреди стены, напротив очага. Подушки были серого шелка с золотыми кисточками, а покрывало богато расшито цветами, фантастическими зверями и крылатыми существами. Это была первая комната женщины, в которой мне пришлось побывать, не считая комнаты моей матери, с простой деревянной кроватью, резным дубовым сундуком и прялкой, с потрескавшимся мозаичным полом.

Я подошел и встал в ногах кровати, глядя на жену Горлойса.

Если бы меня спросили, какова она, я не смог бы ответить. Кадаль говорил, что она красива, и я видел голодное лицо короля, поэтому знал, что она привлекательна; но сейчас, стоя в душистой комнате и глядя на женщину, что с закрытыми глазами лежала на серых подушках, я ее не видел. Не видел ни комнаты, ни бывших в ней людей. Видел лишь, как полыхает и пульсирует свет, словно в хрустальном шаре.

Не отводя глаз от лежавшей на постели королевы, я сказал:

– Одна из женщин останется здесь. Остальные пусть выйдут. И ты тоже, господин мой.

Он вышел без разговоров, вытолкав перед собой женщин, словно стадо овец. Та из них, что встретила меня, осталась у ложа своей госпожи. Когда дверь закрылась, женщина на постели открыла глаза. Наши взгляды встретились, и несколько мгновений мы молчали. Потом я спросил:

– Чего ты хочешь от меня, Игрейна?

Она ответила твердо, не пытаясь увильнуть от прямого ответа:

– Я послала за тобой, принц, потому что мне нужна твоя помощь.

– Из-за короля.

– Так ты уже знаешь? – спросила она напрямик, – Когда мой муж позвал тебя сюда, ты сразу догадался, что я не больна?

– Догадался.

– Значит, ты понимаешь, что мне от тебя нужно.

– Не вполне. Скажи, разве ты до сих пор не могла поговорить с самим королем? Это избавило бы его от многих мучений. И твоего мужа тоже.

Ее глаза расширились.

– Как я могла с ним поговорить? Ты шел через двор?

– Да.

– Значит, видел солдат моего мужа, вооруженную стражу… Что было бы, если бы я говорила с Утером? Не могла я ответить ему открыто, а если бы встретилась с ним тайно – хотя это невозможно, – через час об этом знало бы пол-Лондона. Конечно, я не могла ни поговорить с ним, ни передать послание. Молчание было моим единственным спасением.

– Если бы в послании говорилось, что ты верная и преданная жена и что королю следует поискать любви в другом месте, такое послание можно было бы передать ему в любое время, с любым посланцем.

Она улыбнулась. Потом опустила голову.

Я вздохнул.

– A-а. Именно это я и хотел знать. Ты честна, Игрейна.

– А что толку лгать тебе? Я много о тебе слышала. И не так глупа, чтобы верить всему, что говорится в песнях и легендах, но ты умен, холоден и мудр, и говорят, что не любишь никого из женщин и не служишь никому из мужчин. Значит, ты можешь слушать и судить. – Она опустила взгляд на свои руки, лежавшие поверх покрывала, потом снова подняла глаза на меня. – Но я верю, что ты видишь будущее. Скажи, что меня ждет.

– Я не старая гадалка. Ты послала за мной ради этого?

– Ты знаешь, ради чего. Ты единственный человек, с кем я могу поговорить наедине, не возбуждая гнева и подозрений у мужа, – и ты вхож к королю.

Это была всего лишь юная женщина, лежавшая в постели, а я стоял над ней; и все же она казалась королевой, дающей аудиенцию. Она посмотрела мне в глаза.

– Король уже говорил с тобой?

– В этом не было нужды. Все знают, из-за чего он томится.

– А ты расскажешь ему о том, что только что узнал от меня?

– Это зависит от обстоятельств.

– Каких? – спросила она.

– От тебя самой, – медленно ответил я. – До сих пор ты вела себя разумно. Если бы ты не была столь осторожна в своих речах и поступках, это могло бы привести к крупным неприятностям, даже к войне. Насколько я понимаю, ты ни на миг не оставалась одна и без охраны, стараясь все время быть на виду.

Она молча взглянула на меня, вскинула брови.

– Ну конечно!

– Большинство женщин на твоем месте не смогли бы устоять, госпожа Игрейна. Тем более если бы желали того же, чего желаешь ты…

– Я не «большинство женщин»! – сказала, как выстрелила.

Внезапно села, отбросив назад темные волосы, и откинула

одеяла. Пожилая женщина схватила длинное синее платье и подбежала к ней. Игрейна набросила его на плечи, поверх белой ночной сорочки, вскочила с постели и беспокойно подошла к окну.

Стоя, она оказалась высокой для женщины, и фигура ее могла бы взволновать и менее пылкого человека, чем Утер. Длинная, тонкая шея, грациозно посаженная головка. Распущенные темные волосы струились по спине. Глаза – синие, не голубые, как у Утера, а темно-синие кельтские глаза. Гордый рот. Очень красивая – и отнюдь не игрушка для мужчины. «Если Утер хочет ее, – подумал я, – ему придется сделать ее своей королевой».

Она остановилась, не дойдя до окна. Если бы подошла к окну, ее могли бы увидеть со двора. Нет, эта дама головы не теряет…

Обернулась.

– Я дочь короля, из рода королей. Разве ты не видишь, что довело меня до подобных мыслей? Не видишь? – страстно повторила она. – В шестнадцать лет меня выдали замуж за владыку Корнуолла. Он хороший человек, я чту и уважаю его. И, пока не приехала в Лондон, уже наполовину смирилась с тем, что мне придется исчахнуть и умереть там, в Корнуолле. Но он привез меня сюда, и здесь это случилось. Теперь я знаю, чего хочу, но мне, жене Горлойса Корнуэльского, это недоступно. Мне ничего не остается, как ждать и молчать, ибо от моего молчания зависит не только моя честь, но и мужа, моего дома, а также безопасность королевства, за которое умер Амброзий и которое сам Утер только что скрепил огнем и кровью.

Она резко сделала шага два, потом вернулась обратно.

– Я не какая-нибудь мерзавка Елена, ради которой люди сражались, гибли, разоряли королевства. Не хочу стоять на стене и ждать, кому из могучих героев я стану наградой. Не могу обесчестить ни Горлойса, ни короля в глазах людей. А если явлюсь к нему тайком – тогда обесчещу себя в своих глазах. Я женщина, страдающая от любви, да. Но я еще и Игрейна Корнуэльская!

– И ты, значит, намерена ждать, когда сможешь прийти к нему с честью, как его королева? – холодно спросил я.

– А что мне остается?

– Значит, так ему и передать?

Она ничего не ответила.

– Ты позвала меня затем, чтобы я предсказал будущее? Чтобы узнать, сколько осталось жить твоему мужу?

Она снова промолчала.

– Игрейна, это все сводится к тому же. Если я передам Утеру, что ты любишь и хочешь его, но не будешь принадлежать ему, пока жив твой муж, – как ты думаешь, долго ли после этого будет жить Горлойс?

И опять она ничего не сказала. «Тот же дар – умение молчать», – подумалось мне. Я стоял между нею и очагом и видел, как пламя бьется вокруг нее, струится вверх по белой сорочке и синему платью, как свет и тени переливаются волнами, как бегущая вода или трава под ветром. Пламя взметнулось; моя тень упала на нее, разрослась, поползла вверх, встретилась с ее тенью и соединилась с ней, так что на стене за спиной Игрейны встал не красно-золотой дракон, не падучая звезда с сияющим хвостом, но огромная туманная тень из воздуха и тьмы, созданная пламенем. И когда пламя опало, она опала вместе с ним, уменьшилась, усохла и оказалась вновь всего лишь тенью Игрейны, женщины тонкой и прямой, как меч. А там, где стоял я, не было ничего.

Она шевельнулась – и свет лампы вновь сделал комнату теплой и реальной, пахнущей яблоневыми дровами. Игрейна смотрела на меня – в лице ее появилось нечто новое, чего раньше не было. Наконец она произнесла ровным голосом:

– Говорила же, что от тебя ничто не укроется. Хорошо, что ты высказал это вслух. Я и сама думала об этом. Но надеялась, что, послав за тобой, я смогу снять вину с себя и с короля.

Когда темная мысль облекается в слова, она выходит на свет.

– Если бы ты поступала как обычная женщина, давно могла бы утолить свое желание, точно так же как и король, поступай он как обычный мужчина.

Я остановился. В комнате было абсолютно тихо, и я вновь заговорил – не задумываясь, слова приходили ко мне ниоткуда, ясными и отчетливыми.

– Если хочешь, я могу подсказать, как принять любовь короля, поступая так, как положено тебе, не роняя ни своей, ни его чести, ни чести своего мужа. Если я скажу, как это сделать, ты согласишься принадлежать ему?

Пока я говорил, глаза ее расширились и вспыхнули. Но она все равно ответила не сразу, сперва поразмыслила.

– Да.

Голос ее был ровным, и я ничего не мог по нему распознать.

– Если ты будешь повиноваться, я могу сделать это для тебя, – сказал я.

– Что я должна делать?

– Значит, ты обещаешь мне это?

– Слишком торопишься, – сухо сказала она, – Или ты сам заключаешь сделки, не узнав, что от тебя потребуют?

Я улыбнулся.

– Нет. Ну что ж, слушай. Когда ты притворилась больной, чтобы призвать меня к себе, что ты сказала служанкам и мужу?

– Только что мне плохо и я не хочу никого видеть. Что если я должна завтра быть на коронации вместе с мужем, мне нужно сегодня поговорить с врачом и принять какое-нибудь лекарство.

Она улыбнулась, немного криво.

– Я сделала это еще и затем, чтобы не сидеть на пиру рядом с королем.

– Хорошо. Скажешь Горлойсу, что ты беременна.

– Беременна?!

Казалось, Игрейна в первый раз за все это время была потрясена. Она уставилась на меня.

– Такое ведь может быть? Он, конечно, стар, но я думал…

– Может. Но я… – Игрейна прикусила губу. И через некоторое время сказала, уже спокойно: – Продолжай. Я просила совета и должна его выслушать.

Мне еще никогда не доводилось встречаться с женщиной, перед которой не приходилось подбирать слова и с которой можно было говорить так, как я говорил бы с мужчиной.

– У твоего мужа нет причин подозревать, что ты беременна не от него самого. Поэтому скажи ему это и что ты боишься, что, если долее останешься в Лондоне, с ребенком что-нибудь случится из-за всей этой болтовни и знаков внимания короля. Скажешь, что ты желаешь уехать сразу после коронации, не хочешь идти на пир, потому что король выставит тебя перед гостями, а все будут глазеть на тебя и шептаться. Завтра вы с Горлойсом и всеми корнуэльскими отрядами уедете из Лондона до того, как ворота закроют на ночь. Утер узнает об этом только после пира.

– Но… – она вновь уставилась на меня, – это ведь безумие! Мы могли бы уехать в любой день за эти три недели, если б не боялись навлечь на себя гнев короля. Нам придется остаться здесь, пока он не даст нам дозволения. Если мы уедем таким образом, под каким бы то ни было предлогом…

Я остановил ее.

– В день коронации Утер ничего сделать не сможет. Ему придется остаться здесь до конца празднеств. Неужели ты думаешь, что он посмеет так оскорбить Будека, Мерровия и других королей, что собрались здесь? Прежде чем он сможет выступить, вы уже вернетесь в Корнуолл.

– Но потом он все равно выступит! – Она нетерпеливо взмахнула рукой, – И будет война. Как раз тогда, когда следовало бы строить и восстанавливать, а не жечь и разрушать. Победить в этой войне король не сможет: если он одержит победу на поле боя, то потеряет преданность Запада. Так или иначе, а Британия снова будет расколота и рухнет во тьму.

Да, королева из нее получится. Она стремилась к Утеру не меньше, чем он к ней, и все же не утратила способности думать. Она умнее Утера, голова у нее ясная, и, еще похоже, сильнее его духом.

– О да, конечно выступит, – сказал я, подняв руку, – Но выслушай меня. Я поговорю с королем перед коронацией. Он будет знать, что рассказанное тобой Горлойсу неправда, а также и то, что это я посоветовал тебе вернуться в Корнуолл. Он сделает вид, что ужасно разгневался, и прилюдно поклянется отомстить за оскорбление, нанесенное ему Горлойсом на коронации… И как только празднества окончатся, он соберется последовать за тобой в Корнуолл…

– Я не поняла тебя. Продолжай.

Она спрятала руки в рукава синего платья и скрестила их на груди. Госпожа Игрейна была вовсе не так спокойна, как хотела казаться.

– И что же потом?

– Ты окажешься дома, в безопасности. Твоя честь и честь Корнуолла не пострадают.

– Да, в безопасности. Я буду сидеть в Тинтагеле, а там до меня даже Утер не доберется. Мерлин, ты видел эту крепость? Высокие, неприступные береговые утесы и узкий каменный мост – единственный путь, которым можно попасть на остров, где стоит замок. Мост так узок, что по нему можно идти только в одиночку, и лошадей ведут в поводу. Тот конец моста, что выходит на берег, охраняет еще одна крепость, стоящая на главном утесе, а в замке есть вода и запасы еды на год. Это надежнейшая крепость во всем Корнуолле. Ее нельзя взять приступом, к ней нельзя подойти с моря. Если ты хочешь, чтобы я вовеки не досталась Утеру, лучшего места не найти.

– Я об этом тоже слышал. Стало быть, Горлойс туда тебя и отошлет. Если Утер последует за ним, неужели ты думаешь, госпожа моя, что Горлойс согласится год просидеть с тобой там, словно зверь в ловушке? И смогут ли его отряды находиться с ним там?

Она покачала головой.

– Если нет, его нельзя использовать в качестве опорного пункта.

– Все, что можно сделать, – переждать осаду.

– Тогда ты должна убедить его, что если он не хочет сидеть в четырех стенах, пока войска Утера разоряют Корнуолл, то должен быть в другом месте, там, где может сражаться.

Она стиснула руки.

– Он так и сделает. Не станет выжидать и прятаться, пока Корнуолл будет страдать. Но я не понимаю, чего ты хочешь, Мерлин. Если ты пытаешься спасти от меня своего короля и королевство, так и скажи. Я могу и дальше притворяться больной, и в конце концов Утеру придется отпустить меня домой. И мы сможем вернуться в Корнуолл без обид и кровопролития.

– Ты сказала, что будешь слушать, – резко сказал я, – Времени мало.

Она вновь застыла.

– Я слушаю.

– Горлойс запрет тебя в Тинтагеле. Куда поедет он сам, чтобы встретить Утера?

– В Димилиок. Это в нескольких милях от Тинтагела по берегу.

– Хорошая крепость и удобный плацдарм. Но что тогда? Ты думаешь, Горлойс не станет сражаться?

Она подошла к очагу и села. Я увидел, как она стиснула руками колени, чтобы пальцы не дрожали.

– И ты думаешь, король явится ко мне в Тинтагел, будет там Горлойс или нет?

– Если ты сделаешь все, как я сказал, вам с королем удастся поговорить и утешить друг друга. И никто об этом не узнает.

Она резко вскинула голову.

– Нет, – продолжал я, – Это ты предоставь мне. Здесь вступает в дело магия. В остальном доверься мне. Тебе надо только добраться до Тинтагела и ждать. Я приведу к тебе Утера. И обещаю тебе, ради короля, что он не будет сражаться с Горлойсом и что после того, как вы с ним встретитесь в любви, Корнуолл обретет мир. Что до того, как все произойдет, – это в руке Божией. Я могу сказать тебе только то, что знаю. Та сила, что сейчас во мне, – от него, все мы в Его власти, и Он волен творить или разрушать. Но могу сказать тебе, Игрейна, что я видел яркое пламя и в пламени – корону и меч, стоящий на алтаре подобно кресту.