355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мэри Стюарт » Сага о короле Артуре (сборник) » Текст книги (страница 113)
Сага о короле Артуре (сборник)
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 00:33

Текст книги "Сага о короле Артуре (сборник)"


Автор книги: Мэри Стюарт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 113 (всего у книги 138 страниц)

– И в самом деле, что? – подхватил Мордред.

Боре внимательно глянул на собеседника, но проворчал только:

– Ну ладно, ладно, пойдем-ка мы спать, а в чужие дела лезть нечего.

Когда они добрались до зала, где ночевало большинство холостяков, оказалось, что многие еще не спят. Гахерис был трезв, но уже на грани, Агравейн – пьян как всегда и изрядно словоохотлив. Гарет играл с Коллесом в трик-трак, и еще двое развлекались партией в кости у потухающего очага.

Боре пожелал спутнику доброй ночи, а Мордред, который в отсутствие короля жил и спал во дворце, двинулся было через зал к лестнице, уводящей в его покои. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как один из молодых рыцарей, валлиец по имени Киан, ворвался внутрь со стороны внешнего двора, оттолкнув с порога Борса. Он постоял там минуту, моргая, пока глаза его после темноты привыкали к свету. Гахерис, догадавшись, где тот был, отпустил скабрезную шутку, а Коллес, хрипло расхохотавшись, отметил, что платье юноши все еще в беспорядке.

Но Киан пропустил насмешки мимо ушей. Он стремительно вышел на середину зала и взволнованно объявил:

– Бедуир у королевы. Я сам его видел. Он вошел через потайную дверь, а в окне ее спальни горит светильник.

Агравейн вскочил на ноги.

– Клянусь Господом, неужели!

Гахерис, пошатываясь, выпрямился. Рука его легла на меч.

– Так стало быть, слухи правдивы! Мы все это знали! А теперь посмотрим, что скажет король, когда узнает, что супруга его возлежит с любовником!

– Зачем ждать? – вступил Мадор. – Давайте захватим их прямо сейчас!

Мордред, от подножия лестницы, настойчиво возвысил голос над шумом и гвалтом:

– Королева за ним послала. Гонец привез письмо. Возможно, от короля. В послании оказалось нечто такое, что следовало обсудить с Бедуиром. Борс передал поручение. Да скажи им, Борс!

– Это правда, – ответил старик, но в голосе его по-прежнему звучало беспокойство, и Мадор проницательно отметил:

– Тебе это тоже не по душе, так? Ты тоже наслушался пересудов? Ну что ж, если они держат совет над письмом короля, давайте и мы присоединимся! Какие тут могут быть возражения?

– Да остановитесь, безумцы! – закричал Мордред. – Говорю вам, я там был! Это правда! Вы что, все с ума посходили? Подумайте о короле! Чего бы мы ни обнаружили…

– Верно, чего бы мы ни обнаружили, – хрипло подхватил Агравейн. – Если это и впрямь совет, мы тоже поучаствуем, как верные вассалы короля…

– А если это свидание похотливых любовников, – вступил Гахерис, – мы послужим королю по-другому…

– Вы не посмеете ее тронуть!

Мордред, вне себя от страха, протолкался сквозь толпу и ухватил Гахериса за плечо.

– Ее? Только не в этот раз, – рассмеялся Гахерис, и в глазах его заметались призраки. Несмотря на винные пары, на ногах он стоял вполне твердо. – Но Бедуир… ах, если Бедуир и впрямь там, где мне думается, как королю не поблагодарить нас за ночные труды?

Боре что-то кричал, но голос его тонул в общем гуле. Мордред, не выпуская Гахериса, говорил быстро и рассудительно, пытаясь обуздать разгоряченную толпу. Но юнцы изрядно перепились, горели желанием действовать и ненавидели Бедуира. Остановить их было невозможно. Мертвой хваткой вцепившись в рукав Гахериса, Мордред почувствовал, что его тащат заодно со всеми – смутьянов набралось уже около дюжины, включая подхваченного толпою Борса, а бледный как полотно Гарет замыкал шествие, – через затененные аркады, обрамляющие сад, и сквозь портал, выходивший на отдельную лестницу к покоям королевы. Заспанный слуга, не вовсе утратив бдительность, отделился от стены и собирался уже окликнуть чужаков. Но тут он заметил Мордреда, заколебался, и Коллес, воспользовавшись минутным промедлением, оглушил часового рукоятью кинжала.

Это первое насилие точно спустило туго натянутую тетиву. С воплями молодые люди хлынули в проем и вверх по лестнице к покоям королевы. Коллес, оказавшись перед дверью первым, забарабанил по дереву рукоятью меча, громко крича:

– Отворите! Отворите! Во имя короля!

Застряв в толчее на лестнице, Мордред тщетно пытался пробиться вперед.

Предостерегающе закричала женщина; затем изнутри послышались и другие голоса, пронзительные и настойчивые, но их тут же перекрыли возобновившиеся вопли заговорщиков:

– Отворяйте дверь! Измена! Измена королю!

И вдруг – так быстро, что стало ясно: на замок ее не запирали, – дверь широко распахнулась.

Створки придерживала девушка. Комнату освещали лишь ночники. Внутри обнаружились три-четыре женщины, с ног до головы задрапированные: видимо, в спешке повскакивали с кроватей как были, в ночных сорочках. Одна из них, пожилая матрона с растрепавшимися седыми волосами – похоже, ее разбудили неожиданно, – подбежала к дверям во внутренний покой, где спала королева, и загородила вход.

– Это что еще такое? Что случилось? Коллес, что за непотребство… И вы, принц Агравейн? Если вам нужен лорд Бедуир…

– Отойдите, матушка, – выдохнул кто-то, женщину оттолкнули в сторону, а Коллес и Агравейн, крича: – Измена, измена королю! – бросились, с мечами наголо, к двери королевы.

Сквозь шум, стук, испуганные вопли женщины пробился срывающийся голос Гарета:

– Линетта? Ничего не бойся. Борс уже пошел за стражей. Отойди в сторону и держись сзади. Все будет хорошо…

Затем, в промежутке между двумя оглушительными ударами, дверь внезапно распахнулась: на пороге стоял Бедуир.

Опочивальня королевы была ярко освещена подвесным серебряным светильником в форме дракона. Это застало нападавших врасплох: одного беглого взгляда хватило, чтобы оглядеть всю комнату.

У дальней стены стояла широкая кровать. Покрывала были смяты, но ведь королева уже легла, когда доставили письмо – если таковое и впрямь было. Как и ее дамы, Гвиневера утопала в просторном теплом одеянии из белой шерстяной ткани с синим поясом. На ногах – тапочки, опушенные белым горностаем. Золотые волосы, перевитые синей лентой, спадали на грудь. Она казалась совсем девочкой. И видно было: ей очень страшно. Королева чуть привстала со скамеечки, держась за руки перепуганной фрейлины, что сжалась на подушечке у ее ног.

Бедуир, придерживающий дверь, был в том же платье, в каком Мордред видел его совсем недавно, но без меча и кинжала. Хотя и полностью одетый, лицом к клинкам, на языке воинов он считался «обнаженным». И двигался он с молниеносностью воина. Коллес, по-прежнему в авангарде, ринулся к нему с мечом, Бедуир, отбив лезвие в сторону рывком своего тяжелого плаща, ударил нападавшего в шею. Тот отшатнулся назад, Бедуир вырвал меч из его руки и проткнул противника насквозь.

– Развратник! Убийца! – заорал Агравейн.

Голос все еще звучал хрипло от выпитого вина или ярости, но меч он держал уверенно. Мордред с предостерегающим криком вцепился в него, но Агравейн отшвырнул от себя братнюю руку и прыгнул вперед, перехватив меч ближе к середине, прямиком к Бедуиру. Тело Коллеса перегородило дверной проем, и на краткий миг Агравейн оказался один на один с мечом Бедуира. За это мгновение Бедуир, ветеран тысячи сражений, играючи отбил сверкающий клинок противника и пронзил Агравейна в самое сердце.

Даже эта смерть не сдержала нападавших. Мадор, следуя по пятам за Агравейном, почти пробился через заслон Бедуира, прежде чем тот успел высвободить лезвие. Гарет, чей юный голос дрожал от отчаяния, кричал:

– Он пьян! Ради бога… – И затем – пронзительный, исполненный муки панический возглас: – Гахерис, нет!

Ибо Гахерис, погубитель женщин, перепрыгнул через распростертое тело Агравейна, мимо вращающихся клинков, где сражался Бедуир, и занес меч над королевой.

Она не двинулась с места. Вся схватка длилась не долее нескольких секунд. Гвиневера застыла недвижно, не сводя глаз со смертоносного блеска металла вокруг Бедуира; перепуганная прислужница скорчилась у ее ног. Если королева и заметила Гахериса и исходящую от него опасность, то ничем не подала виду. Она даже не подняла руки отвести от себя лезвие.

– Шлюха! – заорал Гахерис, с размаху опуская меч.

Клинок его отлетел вверх. Мордред подоспел вовремя. Выругавшись, убийца обернулся. Меч Мордреда скользнул по клинку Гахериса, гарды сцепились. Противники сошлись в ближнем бою. Гахерис, отступая назад, натолкнулся на скамеечку королевы и опрокинул ее. Прислужница взвизгнула, королева наконец-то очнулась и с криком метнулась к стене. Гахерис с проклятием замахнулся кинжалом. Левой рукой Мордред выхватил свой и рукоятью изо всех сил ударил сводного брата в висок. Гахерис рухнул как подкошенный. Задыхаясь, Мордред обернулся к королеве и встретил клинок Бедуира и его беспощадный взгляд.

В запале боя Бедуир разглядел сквозь алый туман – кровь сочилась из неглубокого пореза на лбу, – как нападавшие вдруг ринулись к королеве и у скамьи ее закипела борьба. Он принялся прорубаться к ней, охваченный отчаянием и бешенством, почти не размышляя. С падением Агравейна Гарет оказался открыт, и, все еще исступленно повторяющий: «Он пьян!» – был повержен и умер в луже собственной крови у самых ног королевы. Затем смертоносный клинок, обагренный по рукоять, скрестился с мечом Мордреда; времени для слов не осталось и для отступления – тоже, и принц сражался не на жизнь, а на смерть.

Краем уха он уловил новый шум. Одна из дам, не обращая внимания на опасность, вбежала в спальню и бросилась на колени рядом с Гаретом, жалостно выкликая его имя. Из коридора, куда прочие бросились за помощью, доносился визг. Бедуир, продолжая бой, выкрикнул какой-то приказ; Мордред понял, что позвали стражу и стража явилась. Гахерис распростерся на полу, пытаясь подняться. Рука его соскальзывала в крови Гарета. Стража схватила и уволокла прочь вопящего Мадора. Кое-кто еще пытался сопротивляться, но силы были неравны: одного за другим заговорщиков обезоружили и увели. Королева кричала что-то, но слова тонули в общем гвалте.

Для Мордреда в мире остались только две вещи: взгляд Бедуира, исполненный холодной ярости, да сознание того, что, даже несмотря на ярость, королевский полководец намеренно удерживается от того, чтобы убить или покалечить королевского сына. Возможность ему представилась, но Бедуир ею не воспользовался; и следующая тоже оказалась отвергнута. Выпад – и меч его, пройдя над клинком Мордреда, пронзил противника точно в предплечье. Мордред отшатнулся назад, Бедуир шагнул вслед за ним и с силой ударил в висок рукоятью кинжала.

Мордред упал. Рухнул поверх раскинутой руки Гарета, и слезы девушки, оплакивающей любимого, оросили его лицо.

Боли еще не было, лишь в глазах потемнело да глухой шум то накатывал, то отступал, точно морские волны. Сражение закончилось. Голова раненого покоилась в футе от подола Гвиневеры. Мордред смутно сознавал, как Бедуир переступил через него и сжал руки королевы в своих. Услышал, как тот заговорил – приглушенно и встревоженно:

– Они вас не коснулись? Все хорошо?

И в ответ – срывающийся, исполненный горя и страха нежный голос:

– Ты ранен? О, мой милый…

И его быстрое:

– Нет. Пустая царапина. Все кончено. Я должен оставить вас с дамами. Успокойтесь, госпожа, все кончено.

Гахерис поднялся-таки на ноги: из глубокой раны на руке сочилась кровь. Оглушенный, он безропотно позволил себя увести. Борс с трагическим видом что-то убежденно доказывал, но слова приходили и уходили, точно морской прилив, вместе с биением пульса. Боль уже давала о себе знать. «Госпожа…» – проговорил один из стражников, пытаясь увести Линетгу от тела Гарета. Но вот подоспела королева и опустилась на колени рядом с Мордредом. Молодой человек ощущал ее благоухание и легкое касание шерстяной ткани, мягкой и белой. Кровь его пятнала одеяние, но Гвиневера ничего не замечала. «Госпожа», – попытался выговорить он, но слова не шли.

Как бы то ни было, королева беспокоилась не о нем. Она обняла Линетту, принялась нашептывать слова утешения, пронизанные нотками горя. Наконец девушка позволила поднять себя и увести в сторону, а стражники унесли мертвое тело. Уже теряя сознание, Мордред заметил на полу смятое послание, оброненное королевой, когда та опустилась на колени подле раненого.

Мордред разглядел и почерк – изящный и ровный; здесь постаралась рука опытного писца. А внизу листа – печать. Знакомая печать: Артурова.

Итак, история с письмом все-таки оказалась правдой.

Глава 12

Мордред, очнувшись от первого глубокого обморока, медленно приходил в сознание. Обнаружилось, что находится он в собственном доме: рядом – любовница, а над постелью ею склонился Гахерис. Голова невыносимо болела, сил не осталось. Рану второпях промыли и перевязали, но кровь еще сочилась, и вся рука от плеча до кисти и бок словно превратились в единый пульсирующий сгусток боли. Мордред совершенно не помнил, как здесь оказался. Не знал, что, когда его уносили из спальни королевы, Бедуир прокричал страже доставить юношу в безопасное место и позаботиться о его ранах.

Собственно говоря, Бедуир был озабочен лишь тем, чтобы королевский сын благополучно дождался приезда самого короля, но стражники, сражения не заставшие, в сумятице и спешке решили, что Мордред оказался на месте событий, подоспев на помощь регенту, так что раненого отнесли прямиком домой и поручили заботам любовницы. Туда-то, затерявшись в той же сумятице, бежал Гахерис (притворившись, что ранен серьезнее, нежели на самом деле, и ускользнув из-под стражи), одержимый одной-единственной мыслью – скрыться из Камелота до прибытия Артура и для этой цели воспользоваться Мордредом.

Ибо Артур возвращался домой куда раньше, чем ожидалось. Роковое письмо, второпях отосланное королем уже в пути, предупреждало Гвиневеру о скором прибытии супруга; в нем же содержалась просьба безотлагательно известить и Бедуира.

Вести уже распространились среди стражи: Гахерис своими ушами слышал пересуды. А задержка гонца означала, что король отстал от него на каких-нибудь несколько часов.

Так что Гахерис настойчиво склонился над раненым.

– Ну же, брат, вставай, пока о тебе не вспомнили! Стражники принесли тебя сюда по ошибке. Но очень скоро они поймут, что ты был с нами, и непременно вернутся. Да быстрее же! Нам надо уезжать. Ступай со мной, я уж позабочусь о твоей безопасности.

Мордред непонимающе заморгал, глядя на брата снизу вверх. В лице его не осталось ни кровинки, перед глазами все плыло.

Гахерис схватил флягу с целебным питьем и плеснул в чашку.

– Выпей-ка. И поторапливайся, слышишь? Здесь со мной мой слуга. Вдвоем мы тебя дотащим.

Напиток обжег Мордреду губы. Пелена боли слегка расступилась, и вернулась память.

Какой Гахерис добрый, отрешенно подумал раненый. Добрый Гахерис. Он ударил Гахериса, и Гахерис упал… А потом Бедуир попытался убить его, Мордреда, а королева не сказала ни слова. Ни тогда, ни позже, по всему судя, раз стражники вот-вот за ним вернутся как за одним из мятежников…

Королева. Она желала ему смерти, хоть Мордред и спас ей жизнь. И понятно почему. Причина пробилась сквозь туманное марево, точно ясный, холодный голос логики.

Гвиневера знает о пророчестве Мерлина, вот почему она желает ему смерти. И Бедуир тоже. Так что они солгут, и никто не узнает, что на самом-то деле Мордред пытался остановить изменников; по сути, спас королеву от Гахериса, погубителя женщин.

Когда приедет король, он, Мордред, сын Артура, будет заклеймен предателем на глазах у всех…

– Торопись! – подгонял Гахерис.

Стражники не пришли. Все оказалось на удивление легко. Сводный брат обхватил его за плечи, с другой стороны поддержала любовница; так он вышел, нет, словно по воздуху перенесся на темную улицу, где дожидался с лошадьми Гахерисов слуга, напряженный и молчаливый. Кое-как они усадили Мордреда в седло; кое-как, поддерживая с обеих сторон, выехали из города и поскакали вниз по дороге к Королевским воротам.

Здесь их окликнули. Гахерис не проронил ни слова: он держался чуть позади, закрывая лицо от ветра. Слуга, выехав вперед с Мордредом, нетерпеливо бросил:

– Это принц Мордред. Он, как вы знаете, ранен. Мы везем его в Яблоневый сад. Поторапливайтесь.

Стража уже знала о случившемся: слухи разнеслись вместе с рассветным ветром. Ворота открылись, всадники проехали – свобода!

– Получилось! – возликовал Гахерис. – Мы выбрались! А теперь избавимся поскорее от бесполезного груза!

Дорогу Мордред не запомнил. Он смутно сознавал, что упал, его подхватили, втащили на лошадь слуги и перекинули поперек крупа, а кошмарная тряская скачка все продолжалась. Теплая кровь сочилась сквозь повязки, но вот наконец, спустя целую вечность, пришла долгожданная неподвижность: кони встали.

Потоки дождя струились по его лицу, прохладные, освежающие. Но все тело, плотно закутанное, словно погрузилось в горячую воду. Он снова тонул в тумане. Звуки накатывали и отступали, и в такт пульсировала сочащаяся из раны кровь. Кто-то – верно, Гахерис – говорил:

– Ну вот, сойдет. Да не бойся, ты, приятель. Братья о нем позаботятся. Да, коня тоже. Привяжи прямо здесь. Быстрее. А теперь оставь его.

Мордред прижался щекой к влажному камню. Все тело горело и ныло. Странно: почему, если кони встали, перестук копыт по-прежнему глухо отдается в его венах?

Потянувшись через лежащего, слуга дернул за веревку. Где-то вдали зазвенел колокольчик. Не успел звук затихнуть, как кони уже исчезли. В мире воцарилось безмолвие: лишь струи дождя размеренно барабанили по каменной приступке, на которой оставили раненого.

Едва ли не нагнав собственного гонца, Артур следующим же утром въехал в город, гудящий точно растревоженный улей. И, не успев смыть с себя дорожную грязь, тут же призвал к себе регента.

Когда объявили о приходе Бедуира, Артур сидел за столом в кабинете, а слуга, примостившись у ног короля, стягивал с него истертые, перепачканные сапоги. Ни на кого не оглянувшись, старик забрал сапоги и ушел. Ульфин состоял при Артуре от начала его царствования, сплетен наслушался побольше любого другого, а распространялся о них куда меньше всех прочих. Но даже он, молчаливый, доверенный слуга, переступил порог с облегчением. Есть на свете такое, о чем лучше не говорить вслух, о чем лучше вообще не знать.

Та же самая мысль одолевала обоих мужчин. Во взгляде Артура отчетливо читалась обращенная к другу мольба: «Не вынуждай меня задавать вопросы. Давай как-нибудь, ну хоть как-нибудь, минуем эту западню и вернемся на открытые дороги доверия. От этого молчания зависит больше, чем дружба, больше, чем любовь. Похоже, на нем держится судьба королевства».

Оркнейские принцы и кое-кто из их клики, вне сомнения, изрядно удивились бы, услышав первые слова короля. Но оба – и король, и регент – знали, что если о первой и величайшей из бед говорить невозможно, то со второй дело иметь вскорости придется, и это – Гавейн Оркнейский.

Король засунул ноги в подбитые мехом туфли, резко развернулся в кресле и с яростным раздражением воскликнул:

– Да ради всех богов подземного мира, неужели ты не мог не убивать их?

Жест Бедуира был исполнен отчаяния.

– Что мне оставалось? Пощадить Коллеса я не мог. Я был безоружен, а он бросился на меня с мечом. Пришлось защищаться. Ни времени, ни выбора у меня не было; он бы зарубил меня на месте. Вот Гарета мне искренне жаль. Вся вина на мне. Не верю, что и он замешан в предательстве; просто так вышло, что и он оказался среди этой своры, когда поднялся крик, и, верно, встревожился за Линетгу. Признаюсь, что во всеобщей свалке я его почитай что и не разглядел. С Гахерисом мы и впрямь скрестили мечи, но лишь на мгновение. Кажется, я его задел – царапина, не более, – и потом он исчез. А когда пал Агравейн, думал я только о королеве, ни о чем больше. Гахерис неизменно орал громче всех и все осыпал ее грязными ругательствами. Я вспомнил, как он обошелся с собственной матерью. – Бедуир запнулся, – Дальнейшее – сущий ночной кошмар. Блеск мечей, оскорбительные выкрики, эта свора вокруг королевы, и она, бедняжка, – онемевшая, потрясенная, и лишь несколько кратких мгновений отделяют мир и покой от кровавой бойни. Ты с ней уже виделся, Артур? Как она?

– Мне сообщили, что она вне опасности, но еще не оправилась от пережитого. Когда я послал узнать о ее здоровье, Гвиневера была с Линеггой. Пойду к ней, как только приведу себя в божеский вид. А теперь досказывай остальное. Что с Мордредом? Мне сообщили, что он был ранен и что он уехал – по сути дела, бежал – вместе с Гахерисом. Просто в голове не укладывается. Мордред присоединился к «молодым кельтам» только по моей просьбе, – собственно, вечером накануне моего отъезда из Камелота он пришел ко мне, чтобы предупредить о том, что кельты, возможно, затевают… Ты этого, разумеется, не знал. Вина на мне; наверное, мне следовало рассказать тебе, но все выглядело так, как если бы…

Король не стал договаривать, и Бедуир понимающе кивнул: здесь начиналась спорная территория, и, ступая на нее, оба предпочитали помалкивать. Артур нахмурился, встревоженно вскинул глаза.

– Тебя нельзя винить за то, что поднял на него меч: мог ли ты догадаться? Но королева? Мордред ей беззаветно предан – «мальчишеская влюбленность», говорили мы и улыбались, и она тоже – с какой стати ему нападать на королеву?

– Не поручусь, что он и впрямь нападал. Я плохо понял, что произошло. Когда я скрестил мечи с Мордредом, стычка уже все равно что завершилась. Королева была в безопасности, за моей спиной, и стража к тому времени подоспела. Я предпочел бы разоружить его и побеседовать начистоту либо дождаться твоего приезда, но он слишком сильный противник. Чтобы выбить меч из его руки, мне пришлось его ранить.

– И вот он бежал, – горестно проговорил Артур. – Но почему? И почему именно с Гахерисом, разве что и впрямь продолжает шпионить в моих интересах?

– Ты, разумеется, догадываешься, куда они поехали. И ты не можешь послать Гавейна, это я понимаю. Так когда и куда?

– Что до «когда», так не сей же час. – Артур заколебался, но тут же вскинул глаза на собеседника, – Сперва я должен публично засвидетельствовать мое к тебе доверие.

Рука его бездумно заскользила по поверхности стола: по зеленому, с прожилками, мрамору, по краям отделанному чеканным золотом.

Войдя, король швырнул на стол перчатки, а Ульфин, торопясь уйти, позабыл убрать их. Артур подобрал одну, пропустил сквозь пальцы. Перчатка была из нежнейшей телячьей кожи, выделанной до мягкости бархата, и по краю расшита радужным шелком и крохотным речным жемчугом. Работа самой королевы: ни одной из своих дам Гвиневера не позволила сделать ни стежка. Жемчуг добывался в реках ее родной земли.

Бедуир не отвел взгляда. В его глазах, темных глазах поэта, читалось глубокое горе. Король смотрел столь же сумрачно, но по-доброму.

– Что до «куда», не приютит ли тебя твой кузен в вашем фамильном замке в Бретани? Я бы предпочел, чтобы ты оставался там. Но сперва съезди, если хочешь, к королю Хоэлю в Керрек. Думаю, он порадуется, узнав, что ты совсем рядом. Для него настали тревожные времена, а он ведь стар и последнее время что-то прихварывает. Но это мы обсудим перед отъездом. А теперь мне нужно к королеве.

От Гвиневеры, к превеликому своему облегчению, Артур узнал правду. Мордред вовсе не нападал на нее; напротив, помешал Гахерису подобраться к ней с мечом. Более того: поверг Гахериса наземь за миг перед тем, как самого его атаковал Бедуир. Значит, последующее бегство Мордреда объяснялось тем, что принц, надо думать, опасался, как бы его не причислили (как, очевидно, вышло с Бедуиром) к мятежной клике «молодых кельтов». Это само по себе ставило в тупик: ведь и Борс, и королева, бесспорно, могли за него поручиться, но главный вопрос еще предстояло разрешить: с какой стати ему уезжать именно с Гахерисом? Допросили любовницу Мордреда; она-то и подала ключ к разгадке. Гахерис, весь в крови, явно обезумевший, сумел внушить девице, что ее милому, дескать, угрожает опасность; насколько же проще ему было убедить ослабевшего, теряющего сознание принца в том, что бегство – их единственная надежда! К настояниям Гахериса она присоединила собственные мольбы, помогла братьям сесть на лошадей и проводила в путь. Рассказ докончили стражники, стоявшие в карауле у ворот, и истина окончательно прояснилась. Гахерис воспользовался раненым как щитом для самого себя, как пропуском к свободе.

Артур, теперь уже всерьез озабоченный здоровьем и безопасностью сына, немедленно разослал королевских гонцов – отыскать Мордреда и привезти его домой. Когда сообщили, что ни Мордред, ни Гахерис у Гавейна не объявлялись, король повелел обыскать страну вдоль и поперек. А еще – отдал приказ взять Гахериса под стражу. Ему предстояло оставаться в заточении до тех пор, пока король не переговорит с Гавейном, который уже был на пути в Камелот. Гарет, единственный из числа погибших, покоился в королевской часовне. После похорон Линетга вместе со своим горем намеревалась вернуться в дом отца.

Драма завершилась, но над Камелотом по-прежнему нависало смутное ощущение беды, словно серая тень грядущей печали запятнала ясное золото башен, яркий пурпур, зелень и синеву знамен. Королева носила траур по Гарету и прочим погибшим и по крови, пролитой, как объявлялось всенародно, в результате ложно понятого чувства долга; но находились и такие, кто утверждал: дескать, королева оплакивает отъезд полюбовника в Бретань. Но об этом перешептывались куда тише, чем прежде; и в большинстве случаев подобные пересуды встречали резкий отпор. Да, прежде были и дым, и огонь, но теперь огонь погас, а дым развеялся.

Любопытным предстояло увидеть, как королева расцеловала отбывающего конюшего в обе щеки, а затем то же самое проделал и король. Из объятий королевы Бедуир высвободился с видимым безучастием, однако, когда отвернулся от короля, в глазах у него стояли слезы.

Проводив в дальний путь Бедуира, двор с нетерпением готовился приветствовать Гавейна.

Крыльцо, на котором оставили Мордреда, принадлежало отнюдь не крупному монастырю из тех, что пользовались покровительством короля, но небольшой общине, расположенной вдали от городов и дорог и принесшей обеты нищеты и молчания. Тропой, проложенной через эту лощинку, пользовались лишь пастухи да заплутавшие путешественники, решившие срезать путь, либо, как в случае Гахериса, беглецы, скрывающиеся от правосудия. Туда не заезжали гонцы; так что в общине слыхом не слыхивали даже о недавней смуте в Артуровой столице. Достойные братья выхаживали Мордреда с подобающей христианам заботливостью и до известной степени умело, ибо среди них был и травник. Монахи ни за что не догадались бы, кто таков этот незнакомец, брошенный на ступенях во время грозы. Одет хорошо, но при себе – ни денег, ни оружия. Верно, ограбленный путник, которому воры оставили жизнь из страха, а может – из набожности. Так что братья ходили за пришлецом, делили с ним скудную пишу и преисполнились благодарности, когда жар схлынул и гость настоял на том, чтобы покинуть их кров. Конь его, ничем не примечательный, обнаружился тут же. Монахи уложили гостю в седельную суму черный хлеб, кожаную флягу с вином и горсть изюма, с благословением проводили в дорогу и, надо признать, отслужили промеж себя по такому случаю благодарственный молебен. Ощущалось в этом угрюмом и молчаливом чужаке нечто пугающее, а брат, оберегавший сон недужного, в страхе пересказал его исполненные горя и ужаса речи, в коих то и дело поминались имена верховного короля и королевы. Все прочее осталось непонятым: в жару Мордред бредил на языке своего детства. Суда, и Гвиневера, и королева Моргауза являлись и исчезали среди огненных теней; все взгляды излучали враждебность, все слова причиняли боль.

Рана затянулась, но слабость еще давала о себе знать. В первый день Мордред не проехал и восьми миль, благодарный судьбе уже за то, что конь его упорно бредет вперед. Следуя некоему внутреннему голосу, странник двинулся на север. Заночевал он в заброшенной хижине дровосека в глубине леса; денег на постоялый двор при нем не было, да и братья не могли уделить ему ни монеты. «Придется жить милостыней, как те же монахи, – отрешенно подумал он, потеплее закутываясь в плащ и дожидаясь прихода сна, – Или трудом».

Эта мысль, не посещавшая Мордреда уже много лет, разбудила в нем нечто вроде горькой иронии. Труд? Труд рыцаря – сражение. Безоружного нищего на жалком одре примет к себе разве что самый мелкий, самый бедный из правителей. И ведь любой правитель станет задавать вопросы. Так чем же заработать на жизнь?

Из надвигающегося облака сна пришел ответ: ирония по-прежнему отдавала горечью, но теперь в ней ощущалось нечто от давней тоски. Ходить под парусом. Ловить рыбу. Резать торф. Растить и убирать тощий урожай хлеба.

Над соломенной кровлей с резким, пронзительным криком пронеслась сова. В полусне, уже различая в тумане краешек Северного моря, Мордред услышал в нем стон чайки и счел частью уже принятого решения. Он поедет домой. Однажды он уже скрывался там. И скроется снова. И даже если его приедут искать на островах, найти его окажется ох как непросто! Ничего иного, кроме как затаиться, ему и в голову не приходило, настолько утвердились в его горячечном, напоенном отравой бреду лживые измышления Гахериса и собственные заблуждения.

Мордред перевернулся на бок и уснул: холодный ветер задувал ему в лицо, а во сне все звенел чаячий крик. На следующий день путник повернул на запад. Две ночи подряд Мордред ночевал на открытом воздухе, далеко объезжая монастыри, где мог бы услышать о том, что Артур его разыскивает. А третью ночь провел в хижине, разделив с братьями-поселянами остатки черствого хлеба и вина и нарубив дров в качестве платы за ночлег.

На четвертый день Мордред добрался до моря. Он продал коня, и денег этих хватило на оплату переезда на небольшом и малопригодном для плавания торговом суденышке, последнем из уходящих на острова до того, как с приходом зимы закроются морские пути.

Тем временем в Камелот возвратился Гавейн. Артур выслал ему навстречу Борса, чтобы тот в подробностях рассказал о трагедии и по возможности утишил скорбь Гавейна по погибшим Агравейну с Гаретом и яростную ненависть к убийце. Борс сделал все, что в его силах, но все его доводы – его заверения в том, что королева невиновна, его рассказ о пьянстве Агравейна и постоянных (в те дни) припадках буйства, о смертоубийственных умыслах Гахериса, о нападении на безоружного Бедуира, о хаосе побоища в полутьме королевской опочивальни – ни к чему не привели. На что бы ни ссылался Борс, Гавейна ничто не пронимало. Гибель ни в чем не повинного Гарета – вот все, о чем он мог говорить; как мало-помалу убеждался Борс, с этой мыслью он спал, ел и грезил.

– Я до него доберусь, и я убью его, – упрямо твердил Гавейн.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю