Текст книги "Осенним днем в парке"
Автор книги: Матильда Юфит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)
Нину тогда только что взяли в центральный аппарат, она даже подозревала, что какую-то роль в ее выдвижении сыграл Миша Богданов, – ну как она могла начать свою деятельность с какой-то скандальной личной истории? Не хватало только, чтобы Костина жена пошла на нее жаловаться…
А Костя поверил, что она уезжает. Исчез из ее жизни. Когда встретились, он уже успокоился, держался как друг. Нет, она всегда знала, что он ненадежный. Интересный, талантливый, может даже необыкновенный человек, но ненадежный. Из тех, что и свою и чужую жизнь исковеркает и не заметит даже… Костя поступал не как все и чувствовал не как все.
Может быть, если б Костя был более настойчив… Но как он мог быть настойчивым? Все еще неустроенный, неуживчивый. То его выгоняли с работы, то он сам уходил. Заводской квартиры лишился, жил на окраине в развалюхе. Нет, не до личной жизни ему было, не до любви. И очень уж они не подходили друг другу – сдержанная, умеренная Нина и порывистый Костя. Кроме того, очень уж самоотверженно несла свое бремя Костина жена.
Все, что было когда-то, давно забылось, но замуж Нина так и не вышла: хороший человек не попался, плохой ей ненадобен. Она и одна прекрасно жила, вся ее жизнь в работе. А нежность к Косте все-таки осталась, тайная, скрытая даже от нее самой…
И сейчас, танцуя, она мягко, с какой-то жалостью смотрела на Костю.
– Как твое изобретение?
Костя дернулся, лицо его исказилось, и Нина поспешила предупредить события:
– Ну ладно, ладно, об этом в другой раз, хорошо? Какой ты бледный сегодня… Ты чем-то недоволен?
– Не сказал бы…
– Заметил, как поседел Богданов?
– Не обратил внимания…
– А на что ты обращаешь внимание? – уже с укором, с досадой сказала Нина. – Почему ты такой худой? Ты отдыхал в этом году?
Костя отрицательно замотал головой.
– Помнишь березовую рощу? – вдруг сказала Нина. – Я-то помню… – И, уже не владея собой, спросила: – Как твоя семейная жизнь? Ты счастлив?
– Зачем ты спрашиваешь?
– А разве старый товарищ не может про это спросить?
Костя задумчиво, наступая ей на ноги, танцевал.
– Как славно, что ты нас сегодня собрала…
Нина ответила механически:
– Легче подготовить профсоюзный пленум, чем всех вас собрать…
Музыка уже отзвучала, а они все еще двигались, думая каждый о своем, пока их не заставили очнуться аплодисменты.
– Э, это неспроста, – лукаво сказал Богданов, – э, это, кажется, неспроста…
– Старая любовь не ржавеет, – подхватил Кузнецов, не подозревая, что бьет по больному месту. – Я не забыл ваши прогулочки… Маня, отвернись и не слушай, – крикнул он жене, – теперь можно признаться – я ревновал, как Отелло…
– Да ну? – притворилась веселой Нина. – Ой, как жалко, а я не знала… Володька, противный, почему ты скрывал?
– Что-что, а скрывать он умеет, – ехидно сообщила жена Володи.
– От тебя скроешь, как же! Домашний ОБХСС.
– Знаете анекдот? – не вытерпела Роза. – С мужем надо обращаться, как с собакой, – кормить, мыть и выпускать вечером погулять…
– Хо! – загрохотал Кузнецов. – Погулять? Вечером? Вот именно…
Даже тихий пенсионер, муж Лиды, залился смешком, забулькал, как будто молоком захлебнулся.
– Какая ты циничная, Роза! – кокетливо возмущалась Лида. И отчеканила: – Ци-нич-на-я.
– Почему циничная? И при чем тут я?.. Анекдот – это же народная мудрость… – наивно оправдывалась Роза.
– О, Роза, Роза, неувядаемая ты роза, – сказал Богданов.
Не смеялся только Костя. Он опять налил себе вина, выпил и мрачно уставился на Розу.
– Что? – спросила та натянуто. – Хороший анекдот? Тебя-то погулять выпускают?
– Пошлость, – Костя передернул плечами.
– У нас такой изысканный вкус? – Роза снова стала балаганить. – Вот не подозревала…
Нина поспешно принялась вспоминать их родной город, даже попыталась втянуть в беседу Елену Дмитриевну, но та в это время очень смешно показывала режиссеров и певцов, которых встречала у своей актрисы. Мужчины предпочитали политику. Они тормошили Богданова: он-то все знает из самых, как говорится, верных источников. Вхож небось в очень высокие круги, так пусть объяснит… Женщины успели перебрать все острые темы, поспорили о воспитании детей, о модах, переворошили романтические истории своих знакомых. Шурочка уже в который раз жаловалась на свою невестку. Только Роза помрачнела. От жирной пищи у нее заныла печень, ей вдруг стало тошно и трудно выглядеть игривой, веселить всех двусмысленными шутками; женская болтовня ее раздражала, и, ища разрядку своему настроению, она вдруг крикнула через всю комнату:
– Костя, а почему твоя жена не пришла?
– И верно, Костя, – любезно спросила Нина, – почему она не пришла?
– Не захотела, – резко ответил Костя.
– Почему так? Чем это она так занята? – настаивала Роза. – Сторожит твои великие изобретения, чтобы не украли?
– Ты такая же дура, как была, – сказал Костя.
– Это же шутка, – взволновалась Нина. – Роза, ну скажи, что это шутка. Костя, извинись…
Поднялся галдеж, смеялись над Розой, над Костей, вспоминали, как он сделал себе зажигалку и как зажигалка взорвалась. Роза смеялась, пожалуй, громче всех. Она уже опомнилась, опять стала компанейской, немножко беспутной, бесшабашной Розой.
– Костя, – кричала она, – помнишь, как ты мне чинил примус? Ты и тогда уже был гением в технике…
– У тебя и тогда уже была дырка в голове, – Володя Кузнецов повертел пальцем около лба, показывая, какая дырка была у Кости в голове.
Все хохотали.
Только племянник Богданова сидел безучастно, белокурый, гладкий. Так сидит и дремлет на солнышке молодой здоровый кот.
– Вам скучно с нами, с пожилыми, – пожалела его сердобольная Шурочка. – Вы не женаты?
Будто стальная пружина развернулась в молодом, сильном парне, он выпрямился. Так кот кидается на беспечную птицу.
– Нет.
– Видно, что вы занимаетесь спортом, – не отставала Шурочка, любуясь его плечами и здоровым видом. – Да, до женитьбы мой сын тоже увлекался спортом.
– Угу. – Молодой человек, не дослушав, встал, потому что поднялся с места Богданов. Нина показывала ему альбом с любительскими желтыми фотографиями.
Богданов вдруг тихо спросил, вглядываясь в блеклый снимок:
– Маша? А где она теперь?
– В Москве, – ответила Нина.
Богданов прикрыл глаза, потом снова стал смотреть на фотографию.
– Хотелось бы ее повидать…
– Да? – немного растерялась Нина.
Когда она составляла список гостей, то долго, очень долго размышляла над каждой фамилией. По привычке поставила синим карандашом птички над безусловными кандидатурами, красные вопросительные знаки там, где сомневалась. Машу она сразу же, без колебаний, вычеркнула, уверенная, что Богданову эта встреча будет крайне неприятна. Ведь Маша почти что считалась его женой, ну, скажем, невестой, если бы тогда так выражались… Ой, как же она тосковала, бедняжка, когда Богданов уехал, хотела утопиться, подруги прямо охраняли ее, чтобы не опозорила организацию. Сумасшедшая была девушка эта Маша.
– Ты встречаешься с ней? – спросил Богданов.
– Да… нет… как-то не получается…
– Поедем за ней! – вдруг решил Богданов. – Сейчас же поедем, я хочу повидать Машу. Машина внизу, мы мигом смотаемся туда и обратно и привезем Машу. Одевайся, Нина!
– Поздно, тетя не спит, ждет нас, – тихо сказал племянник.
И Нина взмолилась:
– А гости?
– Подождут, – твердо сказал Богданов, как человек, умеющий и хотеть и подчинять других своим желаниям. – Кузнецов, оставайся за главного, руководи, мы вернемся… Жорж, пошли…
Уже в передней, оглянувшись, Нина заметила, что Костя ищет свою шляпу, собираясь уходить, но не могла задержаться. Богданов торопил:
– Едем…
Она еще раз оглянулась, уже сидя в машине. Костя, ссутулясь, вышел из ее подъезда.
Было около полуночи, когда они разыскали деревянный, похожий на барак, домишко, притулившийся среди новых строений нового квартала. Всю дорогу, пока их приятно покачивало на гладком асфальте, Богданов, разомлев, зачем-то рассказывал Нине, как он уважает свою жену, которая его еще никогда и ни в чем не подвела, жаловался на свою загруженность и занятость, но тут же говорил, что радуется и гордится тем, что так загружен и занят. Он считает, что их работа, – он слегка похлопал по руке Нину, – очень важна и нужна государству. Пусть маленькую, но свою лепту они вносят, помогают, фигурально выражаясь, тем, кто вершит судьбы истории. Нина расхрабрилась и сказала, что напрасно Миша так скромничает: не только помогает – он среди тех, кто держит в своих руках судьбы истории.
– Не перехватывай, – засмеялся Богданов. – Я тебе как на духу говорю: я человек простой. Разве я не имею права посидеть с друзьями молодости, с земляками, повидаться с любимой девушкой? Жена упрекнет: зачем пил? Ты подтвердишь, Нина, что я выпил совсем немного…
– Конечно… я… – Нина была смущена. Она не была знакома, да и не очень хотела знакомиться с женой Богданова. К чему ей лезть в его семью?
А он как будто читал ее мысли:
– Я тебя познакомлю с женой, с сыном, с дочерью. Умная такая, современная штучка. Ты не поверишь, ставит меня в тупик своими вопросами… Нет, не спорь, – продолжал он, хотя Нина не спорила, – я имею право повидать Машу. Я сказал на работе: «Товарищи, у меня сегодня встреча с моими земляками, с моей молодостью». Имею я на это право?
– Ну, конечно, – печально подтвердила Нина.
Все-таки ей было жалко, что Костя ушел обиженный. А может, даже не обиженный. Костя ведь такой – скучно стало или неинтересно, он и ушел. Быть гибким, приспосабливаться к обстановке – это он не умеет и не умел никогда.
– Костя Семинский уже много лет продвигает свое изобретение, – почему-то сказала она.
– Что-нибудь толковое? – поинтересовался Богданов.
– Не знаю, – честно ответила Нина. – Но если толковое, так неужели этого никто не видит?..
– Бывает и так, что не видят. Мало, думаешь, у нас еще консерваторов и бюрократов?
Машина остановилась у деревянного домика.
Нина вошла первая, за ней Богданов, потом недовольный Жорж.
– Ты не поверишь, как я волнуюсь. Пульс, наверное, двести, – признался Богданов.
Нина смело нажала на кнопку звонка. Дверь распахнулась, старая женщина с растрепанными волосами испуганно спросила:
– Вам кого? Вы из «неотложки»? Но я сегодня не вызывала. Ой, это ты, Нина?
Легкий хмель, взбудораженность, возбуждение разом выскочили у Нины из головы, как пробка из бутылки. Она заулыбалась и сказала, быстро сообразив, что истинную цель визита необходимо скрыть:
– Мы оказались рядом совершенно случайно. И зашли. Ничего, что так поздно?
– Я рада…
– Видишь, кто со мной? Это же Миша Богданов!
– Миша? Богданов? – Маша вскинула руки к волосам, стала поправлять шпильки. – Ой, я такая… Как ты сюда попал, Миша? Ну, заходи! Заходите же…
Она беспомощно оглянулась на переднюю, заставленную сундуками и старыми велосипедами, на дверь соседей. Дверь в ее комнату была широко распахнута, на кровати, в трусах, готовый ко сну, неподвижно сидел пожилой мужчина.
– Кто там? Маша, кто это? С кем ты говоришь? – тревожно спрашивал он.
– Он почти не видит, – чуть не плача, пояснила Маша. И крикнула в комнату: – Я сейчас, успокойся…
– Как же ты живешь, Маша? – с огорчением оглядывая хлам в передней и слепого мужчину в комнате, спрашивал Богданов.
– Так и живу… А ты, Миша? Впрочем, что я спрашиваю, ты извини… Но зайдите же, – растерянно твердила она. – Ты совсем меня позабыла, Нина. Неудобно, что я держу вас в передней… Соседи… Мы уже собирались спать…
Та же милая беспомощность, что и когда-то, была в Маше, тот же милый голос, те же опущенные руки. И если бы не морщины, не седые волосы, не стоптанные шлепанцы на ногах…
– Мы на одну секундочку, – четко сказала Нина, понимая, что надо как-то выходить из положения. – Мы ведь совершенно случайно. Были рядом…
– Но как же? Неужели вы так и уйдете? Все как во сне… Миша? – Казалось, что Маша сейчас протянет к ним обоим руки, уцепится за них, не станет отпускать.
– Ты запиши мой телефон, – предложил Богданов. – Ты мне позвони… Извини, Машенька…
– Но за что?.. Я так рада, опомниться не могу… – Она и правда как во сне смотрела на этих хорошо одетых, уверенных в себе людей, чудом очутившихся ночью в ее квартире. – Я вас провожу…
Она спустилась за ними по лестнице, с удивлением посмотрела на огромную черную машину.
Жорж уже распахнул дверцу и всем своим видом показывал, что надо ехать.
– Я не думала, что встречу тебя когда-нибудь, Миша. Спасибо, что вспомнил обо мне. Спасибо тебе большое…
– Ты позвони…
– Иди, Маша, простудишься, – вмешалась Нина.
– Неважно…
Но Богданов уже сел в машину, за ним Нина. Жорж захлопнул дверцу, и машина плавно тронулась.
Богданов помахал рукой, но вряд ли Маша разглядела этот жест, хотя так и осталась стоять на месте, на ветру, трепавшем и без того растрепанные ее волосы, озаренные тусклым светом лампочки в матовом колпаке, неясно горевшей у входа в дом.
– Ну и история, вот влипли! – воскликнул Жорж.
– Ты что это? – строго спросил Богданов.
– А то, что было куда ехать, время терять…
– Не твоего ума дело! – прикрикнул Богданов. – Балбес ты, балбес, ничего не понимаешь. Ох, Нина, Нина, – застонал он, – не очень-то ловко у нас вышло. Как она постарела, бедная…
– Жизнь у Маши тяжелая. – Нина как бы извинялась за то, что Маша так плохо выглядит. – Натерпелась она… Сын попал под машину, муж ослеп… – И, помолчав, добавила: – Она никогда его не любила…
Богданов разговора не поддержал. Сказал только:
– Сейчас мы завезем тебя домой. Все-таки ты молодец, что всех нас собрала. Надо практиковать такие встречи… – Но о том, что друзья молодости ждут и его тоже, он больше не вспомнил. И Нина не решилась напомнить. Когда машина остановилась у ее дома, она поскорее вылезла.
– Ну пока… – неопределенно сказал Богданов.
Елена Дмитриевна не стала ждать, когда разойдутся гости, и, пока Нина и Роза провожали их в переднюю, пошла на кухню мыть посуду. Шурочка отправилась помогать ей. Она бережно снимала с блюд остатки закусок и прятала их в холодильник.
– А я не экономная, нет. Жизнь меня не выучила, – говорила Елена Дмитриевна, искоса поглядывая на то, что делает Шура. – Живу на пенсию плюс скромный приработок, но на питание не жалею. Питание – это основа…
Шура не слушала. Ее томила мысль, что муж, умерший два года назад, был когда-то способнее Миши Богданова, особенно по математике, и вот надо же, оставался до самой смерти всего лишь экономистом.
– Я так и сказала Нине: «Кто я и кто Богданов? Земля и небо!» – продолжала Елена Дмитриевна. – Но, как видишь, в грязь лицом не ударила, держать себя в обществе я умею…
– Что значит – небо и земля? – возразила Шура. – Люди есть люди. Для того чтобы занять положение, еще нужно, чтобы повезло… – Она все-таки поправилась: – Конечно, я не говорю, Богданов достоин… правда, девочки? – спросила она у Нины и Розы, когда те вошли в кухню.
Роза сказала, что останется ночевать, ей далеко ехать. А завтра воскресенье, не нужно торопиться, наговорятся всласть.
Елена Дмитриевна обрадовалась:
– Позавтракаем отлично. И в бутылочках еще осталось… – Она изнемогала от довольства собой. – Ну, Нина, не опозорила я тебя? Как замечательно прошел вечер!
Нина восторженно похвалила:
– Богданов держал себя прекрасно, он чудный человек, я всегда знала…
– Да, сразу видно, что большой человек, – согласилась Шура. – Жаль, что его не видела моя невестка, пусть бы поучилась скромности.
– Интересно, какие физиономии будут у моих сослуживцев, когда я ошарашу их тем, что ужинала за одним столом с Богдановым, – сказала Роза.
Нина захотела сделать ей приятное:
– Ты ему очень понравилась, он так смеялся…
Но Роза вдруг разом скисла, заплакала и, всхлипывая, сказала:
– Думаете, девочки, мне легко быть веселой? Я старая женщина с больной печенью. Но на работе я должна быть жизнерадостной и остроумной. Будь они прокляты, эти анекдоты, я их плохо запоминаю… Но разве на такой службе, как у меня, можно сидеть с постной мордой? Вылетишь в два счета…
– Все-таки какого ты года? – не выдержала Шура. – Ты еще интересная женщина, а я вот вся седая…
– Надо иметь парикмахера, – деловито посоветовала Роза. И опять всхлипнула: – Нет, что-то я раскисла, что-то мне жалко стало той Розы, какой я была когда-то…
– Посмотрела бы, как выглядит Маша, не говорила бы так про себя, – успокаивала ее Нина. – Мне даже жалко стало Богданова. У него, очевидно, была иллюзия, что он увидит прежнюю Машу. А она, как нарочно, растрепанная, неодетая…
– Между нами говоря, Маша всегда была неряхой… – У Розы блеснули глаза.
– Неправда, неправда, никогда не была! – возмутилась Шура.
– Женщина должна следить за собой…
– Как ни следи, а возраст свое берет…
– Я так и сказала своей актрисе в присутствии ее поклонника: «Мне шестьдесят с хвостиком, а вам пятьдесят пять. Пять лет – это большая разница: вот у вас еще мужчины на уме…» Она чуть не лопнула.
Отсмеявшись, Нина заметила:
– Ну и злая вы, Елена Дмитриевна…
– А почему я должна быть доброй? Не так уж много я видела доброго в жизни.
– А я, к сожалению, осталась доброй, хотя не раз расплачивалась за свою доброту, – заявила Нина.
Роза поддержала ее:
– Ты действительно добрая. Как ты всех собрала сегодня! Так демократично, так просто… Даже сумасшедшего Костю позвала! Пардон, я не задела твои чувства?
И, к общему удивлению, Нина заступилась:
– Он не сумасшедший, Костя. Вовсе нет! Он просто не такой, как все.
Тарелки были уже вымыты, составлены высокими стопками. Блестел, сверкал протертый хрусталь. Елена Дмитриевна бросила в мусоропровод осколки рюмки, разбитой Костей. Нина проводила их взглядом. И опять сказала:
– Костя славный. И чего ты накинулась на него, Роза, я так и не поняла.
– А того, что все мы изменились, а он, видите ли, такой, как был, он, мол, лучше всех нас. Просто неудачник – и все…
Нина покачала головой:
– Я так не считаю.
А Шура спросила тихонько, как будто это был секрет:
– Нина, ты что… ты его любила?
– Какой смысл теперь это выяснять? А впрочем… Да, он был мне дорог… – Она повторила: – Он был мне дорог, мы дружили… но не больше, конечно.
Они не были до конца искренни и откровенны, эти четыре женщины, а все-таки с них словно спала шелуха, и сквозь напластование лет, сквозь наслоение времени пробивалось наружу глубоко спрятанное истинное их существо. И они все больше становились похожи на тех славных худеньких девочек, какими были когда-то: честных, открытых, прямодушных. Все это было хрупким, непрочным, как оказалась непрочной хрустальная рюмочка на тонкой ножке, разбитая за ужином, но женщины еще долго сидели на кухне и разговаривали по душам, осторожно обходя то, что каждая из них хотела скрыть.
И заснули уже на рассвете.
А утром их разбудил телефонный звонок. Маша говорила так громко, что слышала не только Нина, державшая трубку, но и остальные.
Нина отвечала сдержанно:
– Ну, неудивительно, что ты так взволнована. Целое событие в твоей жизни, праздник. Да, я понимаю… Просто мы были рядом, и я предложила зайти. Твоему мужу незачем волноваться, заверь его… Ну, просто зашли… – Роза, как вчера Володя Кузнецов, повертела пальцем у лба, как бы показывая, что у Маши тоже дырка в голове. Нина, соглашаясь с ней, возвела глаза к потолку, пожала плечами. – Позвонить ему? Богданову? Ну, не знаю, что тебе посоветовать, он вообще-то очень занят…
– Он так сердечно дал мне свой телефон. Все-все у меня всколыхнулось, все чувства… – говорила Маша. И просила совета: – Что, если я обращусь к Мише как к старому другу? Он поймет, он ведь знает меня, он поймет… жить с больным человеком в коммунальной квартире.
– Ты что? Ты хочешь просить Богданова помочь с квартирой?.. Я понимаю, что однокомнатную, а не особняк, я понимаю, как ты мучаешься, но… На твоем месте я бы этого не сделала…
Нина положила трубку.
– Ну? – выкрикнула Роза.
– Так оскорбить Мишу в его лучших чувствах! – нервничала Нина. – Не знаю, как уберечь его…
– Такая меркантильность! – возмущалась Шура. – Во всем искать выгоду для себя…
И только Елена Дмитриевна сказала:
– А вы знаете, что значит жить в коммунальной квартире? Я-то знаю, у нас восемь семей в квартире. Кошмар!
– И все-таки я бы так не поступила, – раздражилась Роза. – Думаете, у меня бы не нашлось о чем его попросить? Ого! Но нельзя же так откровенно, с первого раза…
– Миша очень дружил когда-то с моим Петей, но я ведь себе не позволила…
Упрямая Елена Дмитриевна пошла наперекор:
– А что такое? Почему не помочь старой знакомой? Тем более он ее так растревожил… Разве у нее будет другой такой случай? Правильно. Лови момент…
На нее зашикали.
Сварили кофе, сели завтракать, а Нина все не могла успокоиться. И каждому из знакомых, кто звонил, чтобы поблагодарить за удовольствие, полученное вчера, она с возмущением говорила о Маше. Нет, она и подозревать не могла, что Маша так изменилась.
Позвонили все, кроме Кости. А Нина так ждала его звонка…
Прошел день, и другой, и третий. В квартире у Нины уже натерли полы, сдвинули стол, убрали в глубину серванта лишнюю посуду.
А потом как-то случилось, что она, пробегая с бумагами по коридору, встретила Богданова. Он спросил у нее тихо, подмигивая, как мальчишка:
– Ты не слышала, какой телефон я дал Маше? Прямой или через секретаря?
Нина успокоила его: она хорошо помнила – нет, не прямой…
И когда он добавил, что сам не знает, какой лукавый попутал его ночью искать Машу, неуверенно сказала:
– Ну и что? Она так радовалась, Маша. Для нее это был праздник…
– В чем же праздник? – сердито сказал Богданов, почему-то обидевшись за Машу. – Что за счастье такое, если мы ввалились к ней ночью…
– Я не знаю, но она была рада…
– Маша, как никто, умеет прощать. – Богданов сказал это с горечью, все так же сердито, но в то же время гордясь Машей, и Нине стало не по себе: ей подумалось, что Богданов никогда не простит ей того, что она была свидетелем и участником этой нелепой, жестокой, бессмысленной встречи.
– Миша, – сказала она, хотя никогда не называла его Мишей в стенах учреждения, – ты не виноват, что молодость не возвращается…
Но он уже пришел в себя, ответил сухо:
– Да, нельзя дважды войти в одну реку, это закон диалектики…
Они разошлись в разные стороны.
Маша звонила по телефону почти каждый день и негромким, трогательным, раздражающим Нину голосом говорила, что открыла в себе источник новых сил, теперь ей стало легче жить. Может быть, Нина права, ей не нужно обращаться с просьбами к Мише, пусть останется незамутненным этот чистый родник радости. Но у нее теперь прибавилось бодрости и веры в себя, она будет хлопотать. Спасибо, спасибо Нине, что она привела Мишу.
– Как будто мое прошлое, мое счастье снова постучалось ко мне…
– Неужели ты все еще его любишь?
– Люблю, – просто ответила Маша, – конечно, люблю… Но ты извини, что надоедаю тебе, что я так часто звоню.
Нина покривила душой:
– Звони, я рада…
